Поэты «Искры». Том 2

Минаев Дмитрий Дмитриевич

Богданов Василий Иванович

Курочкин Николай Степанович

Вейнберг Петр Исаевич

Жулев Гавриил Николаевич

Буренин Виктор Петрович

Ломан Николай Логинович

Сниткин Алексей Павлович

ГАВРИИЛ ЖУЛЕВ

 

 

Биографическая статья

Гавриил Николаевич Жулев, младший брат известной драматической артистки Е. Н. Жулевой, родился 5 июля 1834 г. в сельце Спасском Бронницкого уезда Московской губернии, в семье Поликарпа Васильевича Жулева, дворового человека помещика H. М. Смирнова. Ему еще не исполнилось тринадцати лет, когда он, весною 1847 г., был отпущен на волю. Есть некоторые основания полагать, что он был незаконнорожденным сыном помещика.

Жулев был одновременно и поэтом, и артистом. Окончив в начале 1850-х годов петербургское театральное училище, Жулев в 1853 г. дебютировал на сцене Александринского театра и много лет, до 1875 г., состоял в его труппе. «Помню, что Жулев превосходно играл прогорелого купеческого сынка Перетычкина в комедии Красовского „Жених из Ножовой линии“, — читаем в воспоминаниях современника. — Он подавал большие надежды на сцене, но его затер режиссер Е. И. Воронов, долго властвовавший в Александринском театре» . Воронов и начальник репертуарной части петербургских императорских театров водевилист П. С. Федоров, самодур и взяточник, которого неизменно преследовали искровцы под кличкой «Губошлеп», особенно невзлюбили Жулева за то, что он сотрудничал в «Искре» и информировал редакцию журнала о закулисных тайнах и интригах.

Жулев начал печататься в «Искре» в 1860 г. и был одним из ее постоянных сотрудников на протяжении всех 1860-х годов. Его стихотворения появлялись преимущественно под псевдонимом «Скорбный поэт». Жулева сразу оценили в «Искре». «Не могу я встретиться с Курочкиным, — писал ему его приятель, артист и драматург И. Е. Чернышев, 23 марта 1861 г., — чтобы он не спрашивал о тебе… Отчего ты перестал писать? Он о тебе отзывается как о лучшем своем сотруднике и постоянно просит писать к тебе… И я с своей стороны тебе прибавлю, что ты поступаешь до нелепости глупо. Ты очень ошибаешься, если рассчитываешь на свой сценический талант и пренебрегаешь литературным. Последний у тебя гораздо выше, чем первый, и на него следует обратить тебе особенное внимание».

В конце 1862 г. Жулев собрал свои стихи, напечатанные в «Искре», и выпустил их отдельной книжкой под названием «Песни Скорбного поэта». Противопоставляя Жулева представителям «чистой поэзии» и либеральным обличителям типа М. П. Розенгейма, «Искра» следующим образом характеризовала его творчество в отзыве о «Песнях Скорбного поэта»: «Бедность, умеющая весело трунить над собою и хохотать непринужденно и смело над хлыщевством и богатою наглостью, в каких бы они формах ни проявлялись, — вот главный мотив, повторяющийся во всех пьесах Скорбного поэта. Вздыхатели, отвергнутые дамою своего сердца по случаю бедности и наивно рассказывающие о своих злополучиях; супруги, получившие семейное счастье из рук начальников; швеи, беззаботно проходящие известное поприще; девицы, стремящиеся замуж, и дамы, забывающие мужей под звуки Штраусовой скрипки, павловские ландышки и московские Пахиты; театральные музыканты и отставные майоры — вот действующие лица комедии, ежедневно разыгрываемой в жизни, верно подмеченной и осмысленно переданной своеобразными стихами поэта-юмориста. Все это перемешано, как добро и зло, вообще в жизни и в каждом человеке отдельно, но все это живет, движется, смеется над собою и над другими, и, главное, все это просто и искренно».

Очень сдержанно отозвался о книжке Жулева М. Е. Салтыков, поскольку она не отвечала тем большим требованиям, которые он предъявлял к современной сатире. Но и Салтыков писал, что «любителям чтения легкого мы эту книжечку рекомендуем: они в ней найдут некоторую частицу остроумия. В особенности указываем на веселую пьеску „Литературные староверы“».

В поэзии Жулева нет революционных мотивов, но он — демократ с головы до ног. Все его стихотворения пронизаны плебейской гордостью, презрением к роскоши, тунеядству, барскому высокомерию. Один из типичных персонажей Жулева, столичный бездельник и фат, хорошо описан в стихотворении Д. Д. Минаева «Сорвалось!»:

В шляпе Циммермана, В платье от Сарра, Я, поднявшись рано, Вышел со двора. Крап по панталонам, С лентою лорнет, Галстук с медальоном — В медальоне оном Блондена портрет,— Струйки по жилету, В талии изгиб… Скорбному поэту Я отличный тип… и т. д. [134]

Наиболее характерны для Жулева юмористические стихотворения на бытовые темы. Произведения, направленные против конкретных людей и фактов общественной жизни, литературная полемика, резкий сатирический тон и т. п. — все это встречается у него сравнительно редко. Наибольшей удачей Жулева в этой области является отмеченная Салтыковым злая и хлесткая сатира «Литературные староверы». Для характеристики поэзии Жулева необходимо отметить его легкий и гибкий стих, свободные разговорные интонации, а также бойкую, иногда не менее чем у Минаева, необычную и мастерскую рифму.

В 1865 г., наряду с «Искрой», Жулев активно печатался и в «Будильнике». В 1869–1874 гг. он был постоянным сотрудником газеты «Петербургский листок», а с 1875 г. до смерти — «Петербургской газеты». Здесь кроме стихотворений он систематически помещал и фельетоны. В последние годы Жулев был также одним из редакторов юмористического журнала «Стрекоза» (редактировал стихотворный отдел).

Жулев написал — отчасти один, отчасти в сотрудничестве с И. Е. Чернышевым, А. А. Соколовым, С. Н. Худековым, Н. А. Лейкиным — до десятка пьес: «Золотая удочка», «Перелетные птицы», «Петербургские когти», «Черненькие и беленькие», «Со ступеньки на ступеньку», «Герои темного мира», «Петербургский Фигаро» и др. Они шли на сцене, однако в художественном отношении не представляют интереса.

В 1871 г. Жулев выпустил второй сборник стихотворений — «Ба! знакомые всё лица! Рифмы Дебютанта (Скорбного поэта)». Сборник уступал в художественном отношении первому, но тематика, идейные позиции и поэтическая манера остались у Жулева в общем те же, и книга, вышедшая без предварительной цензуры, встретила неодобрительный отзыв в цензурном ведомстве. «Собрание весьма тенденциозных, отчасти и довольно грязных стихотворений, — писал цензор. — Автор, кажется, поставил себе задачею изобразить в самом отвратительном виде отношения начальников к подчиненным в нашем служебном кругу; начальники оказывают протекцию подчиненным, которые делают им подарки или даже услуживают им своими женами; подчиненные, выведенные из терпения, дают своим начальникам пощечины и т. д. …В других пьесах выражается презрение к людям, не сочувствующим отрицательному направлению в молодежи, и выхваляются, напротив, корифеи отрицания, напр. Добролюбов; даже и хорошие стремления в высших сословиях осмеиваются и изображаются как маски, под которыми скрываются лицемерие и всякие пороки… везде господствуют насилие и разврат».

Жулев умер 30 июня 1878 г. и скоро был забыт, хотя некоторые его стихотворения часто читались с эстрады и перепечатывались в «чтецах-декламаторах».

 

388. У КУХНИ

О судьба лихая, для чего дала ты Мне в удел лишь бедность, горе да заплаты Да еще в придачу ловко подшутила, Давши мне желудок, как у крокодила!.. Мимо знатной кухни прохожу однажды, Мучимый от глада, мучимый от жажды. Я прильнул к окошку и смотрел, как быстро Сочиняли блюда жирных два кухмистра. Но, почуяв носом запах вкусный, сдобный, Я в бобер немецкий нос закутал злобно И смотрел в окошко с сокрушенным сердцем: Как фаршировали, посыпали перцем Разную дичину к званому обеду И вели кухмистры меж собой беседу: «Бедный господин наш! говоря без шуток, Страшно как расстроен у него желудок; Точно на желудок навалило плиту, Мучится бедняга — нету аппетиту!..» Мысль вдруг пресмешная, надобно сознаться, В голову пришла мне: что́ бы поменяться Мне моим желудком, как у крокодила, С этим господином? Мне бы лучше было Быть без аппетиту, а то что́ в желудке, Как стоишь у кухни: славно пахнут утки, Рябчики, фазаны, гуси и индейки,— А в кармане только двадцать три копейки!

 

389. КАРЬЕРА

У старухи нанимал         Я себе каморку — И частенько в ней глодал         Я сухую корку, Но ведь я переносил         Беззаботно голод: Ах, в каморке этой был         Я здоров и молод! Хоть каморка у меня         Освещалась редко, Но не нужно мне огня         С милою соседкой… Ведь, бывало, прибежит —         И пойдет потеха! Так, что комната дрожит         С ней у нас от смеха. Песни, хохот и любовь —         И нужда забыта; А хозяйка хмурит бровь         И на нас сердита. И брюзжит она с печи:         «Перестаньте, стыдно!» Ладно, думаем, ворчи,         Чай, самой завидно! И пойдет тут кутерьма,         А ведь плут старуха! — Будто дремлет, а сама         Навострила ухо. Вдруг негаданно — поди ж!         Туча налетела: У начальника Катишь         Замуж захотела. Всё он сделать принужден,         Как велит подруга: Для меня назначил он         Амплуа супруга. Благодетель и отец         Наградил каретой; Потащили под венец         Нас с Катишью этой. И теперь уж я женат         И, по воле рока, Стал заметен и богат —         И живу широко. Проложил через жену         Я себе дорогу; Я и сам уж младших гну         Нынче, слава богу. Счастлив, кажется, вполне:         Ем и пью я вкусно, Но порою что-то мне         Тяжело и грустно… Или вдруг среди семьи,         Как резвятся дети, Всё мне мнится: не мои         Ребятишки эти! И в груди бушует ад,         В рот не лезет пища, Побежал бы я назад         В старое жилище, Со старухой поболтать         И соседке милой Со слезами рассказать         Свой роман унылый, И зажить, как в старину,         Бедно, без излишек, Бросив верную жену         И чужих мальчишек.

 

390. ЛИТЕРАТУРНЫЕ СТАРОВЕРЫ

Баллада

В ресторане собрались         Староверы злые, И беседы их велись         Про дела былые. И бунтует и кричит         Громко шайка эта, Что теперь уже молчит         Старая газета. И ватага эта зла         И ломает стулья, Что их главная пчела         Выбыла из улья; Что теперь им ходу нет         И карманы голы; Что теперь коварный свет         Жаждет новой школы; А что их давно не чтут         И труды их — боже! — На Толкучем продают         С хламом на рогоже. В заседаньи был нахал         И кричал без складу,— Вот который сочинял         Для волос помаду; Куплетист он и актер,         В старенькой бекеше, Остроумие протер         Он себе до плеши. Был еще тут драматург,         Очень злой и хворый, В оны годы Петербург         Восхищал который. Много было тут персон         И больших талантов, И булгаринских времен         Хилых фигурантов. Собралися и поют —         И кружок их тесен; Много было спето тут         Очень старых песен: «Боже мой! теперь во всем         Голая натура, Ах! пропахла мужиком         Вся литература! И писателей у нас         Развелось так много; Всякий лезет на Парнас,         Без наук и слога. И журналы издают         Всё молокососы И преважно задают         Новые вопросы. Для возвышенных вещей         Их таланты слабы, Только слышишь запах щей         Да крестьянской бабы. Ну, пожалуй, выводи         Чернь, но для потехи; Да приличьем огради         И зашей прорехи. Напомадь и причеши,         Скинь им сапожищи; А потом и опиши         Как-нибудь почище. Например: мужик живет;         Не горюя, пашет, Про любезную поет,         И поет, и пляшет; Отработав — вечерком         Ходит в хороводе… Отчего же бы в таком         Не писать вам роде? А то что у вас? — во всем         Голая натура, Ах! пропахла мужиком         Вся литература!..» В ресторан со всех сторон         Собралися братья; Слышны ахи, слышен стон,         Слышатся проклятья. Секта эта новый век         И пилит и режет; В ресторане человек         Слышит стон и скрежет И, крестясь, отходит прочь,         Но не молкнут ахи… И младенцы в эту ночь         Вздрагивали в страхе…

 

391. ТОВАРИЩУ

Товарищ, не ропщи! Хоть мы с тобой иззябли И лишь пустые щи Едим, как мизерабли; Пускай у богачей В роскошном бельэтаже Уха из стерлядей, Сюпремы и потажи; Пусть к ним судьба добра, Палаты их нагреты; Пусть им кроит Сарра И брюки и жилеты, А мы бежим с тобой К российскому тайлёру — Какой уж тут покрой, Лишь только было б впору! Пускай богач несет Мешки в ломбард, для росту, А мы же свой доход Несем подальше к мосту! Зато ведь богачам Подагрой сводит ногу, А мы, привыкши к щам, Здоровы, слава богу! На днях вот богача, От преизбытка пищи, При помощи врача Стащили на кладбище; Какой был крик и вой — Пересказать нет средства! Ну, точно на Сенной,— Из-за его наследства. Придет пора и нам! Но мы с тобой, дружище, Отправимся к отцам Без шуму на кладбище, Потащат нас с двора На скорбной колеснице… Addio! [139] фельдшера Обуховской больницы.

 

392. ЧИЖИК

На грош не верят в лавке, Начальник строг и лют, И мне, увы! прибавки За службу не дают; От службы хуже кия Иссох я — ну хоть брось! А между тем другие Всё лезут врозь да врозь… Болтают, что начальник Не прочь подчас того… На днях вот умывальник Он взял у одного, А у другого дрожки Взял нынче по весне… По этой вот дорожке Пройтись бы надо мне… Ох! смертная охота, Да участь-то горька: Ведь из вещей всего-то В каморке бедняка Лишь пара ветхих книжек, Гитара, да пенсне, Да мой приятель-чижик, Висящий на окне. «Постой, постой!.. вот штука!..— Я вскликнул в тот момент.— Начальнику снесу-ка Я чижика в презент; Признаться, тяжело мне Расстаться было с ним: Он другом был в Коломне Единственным моим!» Ах! сняв с окошка клетку, От горести дрожа И завернув в салфетку И клетку и чижа, Расстроен, с мутным взглядом, Крепясь от горьких слез, К начальнику я на дом Чиликалку понес. Увидевши, что ношей Я был обременен, Начальник мой хороший Прислугу выгнал вон; И стал со мной — о диво! — Любезен не в пример И вопросил учтиво: «Что это — несессер?..» «Нет-с, — говорю я, — клетка; А в клетке чижик…» — «Что-с? — Сказал начальник едко, Задравши кверху нос.— Вы думали, что взяткой Прельщусь я! — крикнул он.— Ах вы, мальчишка гадкий!.. Извольте выйти вон!..» И, право, уж не помню, Как в милые края, В любезную Коломню С чижом вернулся я. Поступок неуместный Надежды все пресек И доказал, что честный Начальник человек.

 

393. ПЕТРУШКА

К нам на двор шарманщик нынче по весне Притащил актеров труппу на спине (Деревянных, впрочем, а не тех живых, Что играют роли из-за разовых). Развернул он ширмы посреди двора; Дворники, лакеи, прачки, кучера Возле ширм столпились, чтобы поглазеть, Как Петрушка будет представлять комедь… Из-за ширм Петрушка выскочил и ну: «Эй, коси-малина, вспомню старину!» Весело Петрушка пляшет и поет; «Молодец каналья!» — говорит народ. Вот пришли арапы, начали играть,— А Петрушка палкой по башкам их хвать! С жалобой арапы поплелися в часть… Голоса в народе: распотешил всласть! Выскочил квартальный доблестный и стал Приглашать Петрушку за скандал в квартал… Петька не робеет: развернулся — хлоп! Мудрое начальство в деревянный лоб… Петька распевает, весел, счастлив, горд,— Вдруг из преисподней появился черт И басит Петрушке: «Ну, пойдем-ка, брат!..» И повлек бедняжку за собою в ад. Запищал Петрушка… «Не юли вперед! Вот те и наука!» — порешил народ. Я б сказал словечко за Петрушку, но Многих ведь, пожалуй, раздражит оно.

 

394. «Лира моя, лира…»

Лира моя, лира, Добрая подруга, Ты бренчишь для мира Скромно в час досуга… В небогатой келье, Век с нуждою споря, Ты полна веселья — Ну а больше — горя… Светских львиц богатых, С выточенным станом, Страсти и наряд их Воспевать куда нам!.. Жирного богатства Не даря куплетом, Я лишь там, где братство, Делаюсь поэтом: Где любовь живее, Где хоть люди нищи, Но умом трезвее И душою чище… Юность! для тебя лишь Я играю рифмой: Ты одна похвалишь Искренний мотив мой!..