Был вечер как вечер… Закат – как закат… Смеркалось, а я в золотой лихорадке Навстречу потемкам, почти наугад, Пером расторопным скользил по тетрадке. Горячая мысль начинала кипеть, Я был под напором девятого вала, Рука не могла за строкою поспеть И рифма оформиться не успевала. В такие минуты мы только горим, До низменной жизни какое нам дело!.. Но Муза промолвила: «Поговорим»… И с легким укором в глаза поглядела. Я резким движеньем перо отшвырнул, Досада во мне с любопытством боролась, Я голову поднял, глубоко вздохнул И слушал знакомый взволнованный голос. Он нервно вибрировал, нежно звеня, Он креп и слабел, словно ветер, в движеньи: – «Для женщины ты забываешь меня, Ты, клявшийся мне в неизменном служеньи! В тот вечер – ты помнишь? – с тобой я была, Тебя эта девочка сразу пленила; Она улыбнулась, плечом повела И этим с дороги меня отстранила. Пусть глаз ее просинь ясней синевы И грация не переходит в жеманство, Ты знаешь, что женское сердце – увы! — Является символом непостоянства. Сегодня она безраздельно твоя, А завтра, быть может, отдастся другому; Так созданы женщины, друг мой, а я Останусь верна своему дорогому. Я буду твоею рабой и судьбой, Я лаской тебя окружать не устану, Я даже на гибель пойду за тобой И вместе с тобою дышать перестану. Ты был от меня вдохновеньем согрет, Ты чувствовал свежесть лирической дрожи, Ты сам убедился, что творческий бред Любовного бреда острей и дороже. Зачем же ты слишком увлекся игрой? Зачем по капризу соперницы милой Из первой любимой я стала второй, К которой приходят с растраченной силой?!. Она замолчала… Погасла заря… В соседней квартире шумели невнятно, И на стену с улицы от фонаря Ложились косые дрожащие пятна. Мне сердце сдавило тоскою хмельной, Я мыслить не смел о своем оправданьи, А Муза, как совесть моя, предо мной Стояла в отчаяньи и в ожиданьи. Я вымолвил только: «Прости…» и затих, Но теплые руки мне шею обвили, И знойные губы коснулись моих И творческим жаром меня оживили. Я лампу зажег и шарахнулась мгла, И вновь торопливо скользя по тетрадке Рука за строкою поспеть не могла И нежилась кровь в золотой лихорадке…