1

В тринадцатый день поры Всеобщего Ликования, выпадающей по завету Смеющегося Бога Шу-Арреля на первую четверть весны, То Нда Хо Гаррель снова сорвался. Проступок, совершенный им в святую для каждого арсианца пору, не мог заслужить прощения, и его не простили.

Гаррель и Харрель-Но ругались в тот вечер, им вторил гром, и дождь поливал слезами, словно предвидя то, что произойдет далее, оконные стекла квартиры-студии, которую снимал модельер вместе со своей лучшей моделью.

Началось с того, что Гаррель промок до чешуйки, когда добирался домой на дешевом фуникулере, рассчитывая таким образом сэкономить пару зелененьких билетов. Туман заполнил пропасть между двумя небоскребами Первого Ареала со скоростью лавины. Засверкали молнии, хлынул дождь со снегом. Фуникулер полз, часто останавливаясь, к приемной террасе похожего на скалу многоквартирника, и Гаррель думал, глядя на растворяющиеся в тумане канаты, что пройтись пешком было бы гораздо быстрее и безопаснее.

…Нет. Началось с того, что директриса Ель-Сар вызвала его в свой кабинет для приватного разноса. Тезисы директрисы были прежними: эскизы – богомерзки, Гаррель тренд не ловит, лепит или опостылевшее ретро, или малопонятный целевой аудитории неформат – тешит собственные амбиции! – заказчики и учредитель недоумевают – за что модельер получает зелененькие билеты? Гаррель не стал спорить и говорить, что жалованье ему задерживают с конца зимы, что примерно в это же время возникли дурацкие претензии, раньше их не было, и что кто-то из присутствующих здесь – идиот. Либо идиот – он, поскольку до сих пор не внял замечаниям, либо идиотка – директриса, потому что смотрит и в упор не видит его работу. Вместо этого он тихо спросил: «Харрель-Но?» Директриса позеленела, поклацала зубами, не в силах сдержаться, или, не имея привычки прятать чувства. «Я тебе глаза выцарапаю! – прошипела Ель-Сар. – Оставь мальчика в покое, бездарная нищая образина!» Гаррель вздохнул и улыбнулся: «Негоже давать волю гневу в святую пору». «Не корчь из себя святошу! Харрель-Но – мой! И упаси тебя все боги и демоны Сфер преследовать его! Мой! Мой!»

…В коридоре дома, где он снимал квартиру, Гаррель столкнулся с парой Треклятых Жрецов в черных одеждах. Торопливо уступил им дорогу, прижавшись к стене мокрой спиной. Натужно рассмеялся жрецам вслед, надеясь, что эта встреча не сулит грядущие беды.

Харрель-Но сидел на матраце, брошенном на замусоренный пол. Из одежды на модели были лишь мини-шорты и белые заношенные носки. Харрель-Но уплетал копченую птицу, купленную в быстрокорме, а кости, шкурки и жир швырял куда попало.

Гаррель остановился в дверях, упер руки в бока, и попытался понять, что сильнее всего в этот момент его выводит из себя.

Приторно-красивая, похожая на лицо юной самочки, физиономия Харреля-Но? Его лоснящаяся от потеков птичьего жира безволосая грудь? Его желтые пятки, выглядывающие из дыр на носках?

А может, то, что Харрель-Но потратил зелененькие билеты на роскошную жратву, хотя за квартиру до сих пор не уплачено и они не могут накопить нужную сумму? Или то, что модель умял копченую птицу сам, не дождавшись Гарреля?

А может, все это вместе плюс бардак в квартире и терпкий запах феромонов директрисы Ель-Сар, который остался на легкомысленном наряде Харреля-Но, что валялся сейчас на полу, и на его шелковистой, так и хочется прижаться щекой, коже?

– Ты обещал определиться, – буркнул Гаррель.

– Улыбнись, – ответил с набитым ртом модель. – Праздник нынче…

– Ты обещал определиться и стать самкой! – повторил сипло Гаррель.

– Ты можешь говорить мне «она», если тебе так нравится больше. Я ведь не возражаю, – Харрель-Но рыгнул, потом поглядел на модельера нежно-зелеными с янтарными крапинками глазами и сказал примирительно: – Ну, к чему эта спешка, остроухий? Сказал, определюсь – значит, определюсь. – Он посмотрел на то, что осталось от птицы, и добавил: – Извини, я начал лопать и не смог остановиться. Ты же меня знаешь. Я – прожорливый.

– Ты спишь с Ель-Сар! – почти выкрикнул Гаррель.

Харрель-Но отхватил острыми зубами кусок грудки, бросил объеденную тушку на матрац, вытер руки о шорты.

– Ревнуешь, значит? – проговорил он, жуя. – С директрисой спят все, чтобы ты знал. Все, кроме тебя. Потому что ты не в ее вкусе. Ты вообще ни в чьем вкусе. Ты – уродливый закомплексованный нищеброд, который мечтает обладать самой красивой самкой Первого Ареала, как только она себя осознает.

– Ты – паразит, который использует всех и вся, чтобы только набить брюхо и заполучить очередную побрякушку! – выпалил в ответ Гаррель. – Ты клялся, что станешь моей самкой и родишь наследника, но тебе просто было нужно попасть в модельный бизнес!

– Нет, остроухий, нет… – Харрель-Но покачал головой. – Просто я пожалел тебя. Что-то такое было в твоих глазах… Что-то такое, что мне стало страшно и больно, едва я заглянул в них… Ты был, как само одиночество. Шел опустошенный и больной. Тебя снова кто-то обидел, снова указал на то, кем ты являешься на самом деле. И ты бы выпрыгнул из окна, если бы в твоей жизни не появился я.

– Ты – мерзкая похотливая тварь, которую Смеющийся Бог наделил двумя наборами, чтобы ты достигал самых низменных целей! Ты никогда меня не любил! Ты врал мне все время!

– Да, Гаррель! Я извращенец и грешник! И я с тобой, потому что ты другого не заслуживаешь! Ты сам себе врал, полагая, что я стану длинноногой самочкой-домохозяйкой! Посему ты будешь пользоваться тем, что есть, пока я позволяю. Потому что только я могу представлять достойно то безвкусное тряпье, которое ты считаешь своими шедевральными работами! Без меня ты никто! Это я сижу с тобой ночами, когда ты льешь слезы над безнадежными эскизами! Твои самые удачные идеи и находки подсказаны мною! Только благодаря мне ты держишься на плаву вопреки своей никчемности, и это я упросил Ель-Сар не выбрасывать тебя на улицу!

Гаррель ударил Харреля-Но ногой в лицо.

Но не потому, что ему доводилось бить ногами кого-то раньше. И не потому, что хотел ударить как можно сильнее.

Просто это было удобно: Гаррель стоял, а Харрель-Но сидел.

Потертый до такой степени, что скоро придется показывать сапожнику, мысок ботинка угодил модели в скулу. Харрель-Но клацнул зубами и упал на спину.

Гаррель почувствовал прилив адреналина, а вместе с ним – эйфорию. В голове зашумело, замусоренная, сумрачная квартира как будто заполнилась теплым матовым свечением. Гаррель покачнулся, словно перебрал хлебной закваски, но все же устоял.

Харрель-Но закашлялся, выплюнул на матрас недожеванные остатки птицы.

– Жи… жи… животное, – простонал он и тут же прокричал сдавленным от подступающих слез голосом: – Как ты посмел! В лицо, да? Мне же на работу завтра!..

Гаррель брезгливо тряхнул руками. Он больше не злился. Он чувствовал себя опустошенным. Сейчас бы просто снять мокрую одежду и посидеть, прижавшись спиной к теплому радиатору. С планшетом и карандашом, выводя на бумаге какие-нибудь закорючки. И желательно – в тишине…

– Подлое животное! – вскричал Харрель-Но. Он завозился на полу, затем поднялся. Ноги – полусогнуты в коленях, локти прижаты к бокам, кулаки сжаты. У Харреля-Но было мускулистое, поджарое тело. Гаррель сам подарил модели абонемент в тренажерный зал, потому что заботился об этом лживом и неблагодарном куске дерьма.

Физически сильный, но в душе – слабак и истерик, как и все неопределившиеся. Ему бы успокоиться, притихнуть, забиться в угол и тихонько выплакаться, а потом отыграться на отходчивом и зависимом Гарреле…

На скуле модели выступила кровь. Собралась блестящей рубиновой каплей под роговой пластиной. Гаррель смотрел на эту жидкую драгоценность, точно завороженный. Ему казалось, что в ней он видит свое искаженное отражение. И, быть может, именно оно показывало истинную суть Гарреля, и таким он был в глазах каждого жителя Первого Ареала – безобразным, гротескным.

Харрель-Но кинулся на Гарреля. Первым делом он пнул любовника между ног. Затем вцепился ногтями в лицо.

Гаррель рос с двумя старшими братьями. Его определение затянулось до подросткового возраста. Пока оно не случилось, старшие всячески издевались над младшим: помимо подзатыльников и оскорблений, каждый вечер они стягивали с него штанишки, чтобы проверить, что же там, в конце концов, получилось. Старшим очень хотелось сестренку. Но Гаррель стал тем, кем он должен был стать. А еще он научился держать удар и, давая сдачи, бить наверняка, как в последний раз; только так можно было осадить двух подонков, с которыми приходилось жить под одной крышей.

И сейчас он отреагировал раньше, чем подумал. Боли в паху он не ощутил, боли от царапин на лице – тоже. Но руки Харреля-Но были липкими и тошнотворно воняли копченой птицей, Гаррелю стало трудно дышать. Квартира все еще утопала в матовом свечении, он плохо понимал, что делает.

Ударил с полуоборота правой Харрелю-Но в грудь. Отстраненно зафиксировал сухой треск ребер. Ударил левой Харрелю-Но в лицо.

Харрель-Но отпрянул. Теперь он глядел на Гарреля с ужасом. На губах модели выступила кровавая пена.

– Может, ты успокоишься? – тяжело дыша, предложил Гаррель.

Еще несколько секунд они смотрели друг на друга: зеленые с янтарными крапинками глаза – против огненно-черных, пылающих. Затем Харрель-Но бросился к окну.

Он заколотил ладонями по стеклу и завопил, рыдая:

– Помогите! Помогите кто-нибудь! Пожалуйста… Он меня убьет!

Матового света в квартире стало еще больше, и было так тепло, словно Гаррель погрузился в бассейн у горячих источников на окраине Первого Ареала, к которым пускали за два зелененьких билета. Он так долго не позволял себе этого удовольствия. Оказывается, вызвать те же ощущения проще простого…

Гаррель поддел мыском матрац, отшвырнул с дороги. Шагнул к Харрелю-Но и схватил его сзади за шею. Крепко схватил, до хруста в пальцах.

– Заткнись, заткнись, заткнись… – прошипел в унизанное серебряными кольцами ухо модели; и Харрель-Но поперхнулся криком. – Убирайся!

Гаррель швырнул любовника через квартиру к дверям. Тот, позабыв об одежде, выпрыгнул за порог. Следом за ним Гаррель отправил и обглоданную птичью тушку. Но проклятая жратва ударилась об косяк и срикошетила обратно в квартиру.

Матовое свечение иссякло. Тепло тоже. Как-то одновременно, точно щелкнули выключателем. Он снова был один на один с сумрачным, грязным пространством, а за окном все так же монотонно шелестел дождь.

Стало очень тяжело. Так тяжело, что одно из сердец Гарреля остановилось, и модельер, словно подкошенный, рухнул на пол.

Из последних сил он потянулся к матрацу, подцепил кончиками пальцев и придвинул к себе. Забрался под него, словно под одеяло. Уставился на дрожащий квадрат света, что падал из окна на высокий потолок. Больше всего в тот момент он желал, чтобы второе его сердце встало тоже. Но Смеющийся Бог был милосерден. Как всегда – до отвращения, до сардонической гримасы и боли в зубах милосерден.

…Он проснулся от шума.

На лестничной площадке громыхали тяжелые ботинки. Кто-то говорил, не особо таясь, но в то же время стараясь быть не слишком громким.

Хлопнула дверь, и квартиру в считаные мгновения заполнили силуэты. Заметались по стенам и полу пятна фонарей. Одно из них легло Гаррелю на лицо.

– Улыбайся, – проговорили снисходительно. – Это полиция.

 

2

Сквозь зарешеченное окно Гаррель видел дрожащие канаты фуникулера, редкие клубы угольного дыма и плакат с предвыборной рекламой на стене доходного дома напротив полицейского участка.

«Голосуй за Партию Традиций и Стабильности, лидер – лорд Орхо Со Нон Наррель! Нет бракам неопределившихся! Нет ереси! Нет богомерзкой науке!»

Ему казалось, что он изучил лицо лорда как свое собственное. Каждую чешуйку, каждый роговой вырост. Но стоило закрыть глаза, и он снова видел кровавую пену на губах Харреля-Но. И то, как модель бьет ладонями по оконным стеклам в неподдельном ужасе, словно собирается выпрыгнуть с двадцать третьего этажа.

К Гаррелю подошли. Дохнули застарелым перегаром. Забубнили с ленцой:

– Ходит слушок, что ты с неопределившимся забавлялся…

Гаррель поднял голову. Перед ним стоял плотный длиннорукий арс. Рыло потомственного алкоголика, вонючая одежда бродяжки, босые ноги, покрытые заскорузлой грязью.

– Эко же тебе не повезло… – сокамерник покачал головой, роговые наросты на которой походили на ржавые лохмотья. – Знаешь, что с такими, как ты, затейниками делают в Приветливом Доме? Заставляют переопределяться… но, может, тебе и понравится… – Он оскалился, показал гнилые зубы.

– Сядь на свое место и не порть воздух! – бросил ледяным тоном Гаррель.

Бродяжка отступил.

– Ухожу-ухожу. Меня-то подержат для виду и отпустят, потому что греха на мне нет. А вот тебе я не завидую, совсем не завидую.

В коридоре загремело. Кто-то шел, проводя дубинкой по решеткам. Бродяжка сейчас же отпрыгнул к своим нарам. Стук оборвался, за решеткой двери возник силуэт полицейского.

– Гаррель, То Нда Хо? – прозвучал скучный голос.

Гаррель встал, подошел к решетке.

– Это я.

Клацнул замок, дверь приоткрылась.

– Выходи.

Полицейский провел Гарреля в комнату для допросов. Модельер ожидал увидеть следователя, вот только следователя там не было. Вместо него на табурете сидел, ссутулившись, Треклятый Жрец в черном балахоне. Полицейский подтолкнул Гарреля ко второму табурету и проворно выскочил в коридор. Гаррель тоже кинулся к выходу, но дверь захлопнулась перед его носом.

– Смеющийся бог больше не улыбается тебе, – проскрипел жрец. – Скорби – зло пришло в Сферы!

– Я знаю, – ответил Гаррель, с трудом заставляя себя повернуться к Треклятому лицом.

– Сядь! – приказал жрец, и Гаррель чуть было не сел сразу возле порога. Но спохватился и подошел к табурету, опустился на сиденье. Настороженно поглядел на арса в черном балахоне. Под капюшоном тлели, точно две лампады, глаза, и пахло от жреца какими-то благовониями, Гаррель не мог понять – какими именно, все-таки он вел светский образ жизни и храмы любых богов обходил стороной.

– То Нда Хо Гаррель, – произнес, словно выругался, жрец, – нанес увечья своему сожителю Харрелю-Но, в результате чего тот временно лишился трудоспособности. Это ведь уже второй случай, когда тебя доставляют в участок по обвинению в хулиганстве и членовредительстве?

– Это так, безрадостный, – ответил Гаррель.

– Что произошло в первый раз? – Взгляд жреца уперся модельеру в переносицу, словно сверло.

Гаррель передернул плечами. Дело это было давнее, он надеялся, что все успело забыться. Ан нет. Полицейские архивы Первого Ареала помнят всё.

– Я был студентом. Учился на модельера одежды и обуви. Денег не хватало, – выдавал порциями Гаррель; врожденный страх перед Треклятыми Жрецами, которые всегда унылы вопреки заветам Шу-Арреля, мешал вести мысль.

– Продолжай, – потребовал жрец.

– Я подрабатывал на стройке. Чернорабочим. Мы возводили небоскреб банковского центра. И народ в чернорабочие шел всякий. В основном с окраин и из сел.

Там были арсы, вроде его старших братьев. Студент-модельер упорно не вписывался в коллектив. С первых дней работы он стал объектом для подтрунивания и розыгрышей. Шутки шутками, клички кличками, Гаррель не был мальчишкой, и его подобная чепуха давно не тревожила. Но когда полупьяная компания попыталась отнять у него жалованье, он взялся за обрезок арматуры и выпустил пар. Двух он отправил на больничную койку, еще двое отделались синяками и ссадинами. В тот раз обошлось лишь профилактической беседой с инспектором полиции, и еще декан факультета по-отечески пожурил его, посоветовав держаться подальше от плохих компаний.

– Расскажи о своей семье, – потребовал жрец.

– О семье? – Лещинский почувствовал, что кровь ударила ему в роговые выросты на скулах, порождая зуд. – Все мои близкие погибли, безрадостный. Причем давно.

– Как это случилось? – Пламя в глазах жреца разгорелось ярче.

– Авария фуникулера… кабинка сорвалась с приемной террасы.

– И уцелел лишь ты?

– В тот день я готовился к выпускным экзаменам в муниципальной библиотеке, безрадостный. Я не мог быть с родными.

– Значит, у тебя никого не осталось? – с плохо замаскированным нетерпением осведомился жрец.

– Это так, безрадостный.

Жрец хмыкнул. Огонь его глаз померк. Гаррель не знал, что и подумать. Само вмешательство в его дело ордена Треклятых пугало сильнее, чем перспектива оказаться в Приветливом Доме по «неавторитетной» статье. И еще этот интерес к его прошлому. Нет, Гаррель не был в тот день в библиотеке. Он сутками пропадал на баррикадах, когда электрорадикалы сражались против полиции и, как они наивно надеялись, против преступной власти в лице старых консерваторов, вознамерившихся задушить цивилизацию Арсианы в угольном дыму. Гаррель в боях участия не принимал, он добывал для повстанцев еду, отливал пули, заботился о раненых, был проводником и связным. Сражения были жестокими, полиция стреляла на поражение, но бунтари успешно держали оборону, хотя, конечно, до дворца сената им продвинуться не позволили. В конце концов на улицы вышла кавалерия, и мятеж подавили. Многих электрорадикалов арестовали, но Гаррелю посчастливилось. Его имя не фигурировало в сводках, казалось, что Гарреля и вовсе не заметили в том кровавом водовороте. Он вернулся домой только затем, чтобы набить карманы отцовскими зелененькими билетами и бежать в провинцию. Позднее, когда волнения бы улеглись, Гаррель собирался перебраться во Второй Ареал, где дома были пониже и имелись целые кварталы, в которых жили поэты, художники, музыканты. Он вернулся и понял, что бежать уже не имеет смысла. А зелененькие билеты семьи позволили уйти на дно, не покидая столицу.

– Что скажешь об электрике? – сурово спросил жрец.

Гарреля бросило в пот. Ему подумалось, что Треклятый умеет читать мысли. Такое предположение могло оказаться правдой, учитывая, какие слухи ходили об этом ордене.

– Отвечай! – скривил рот жрец. – По-твоему, полезны ли электрика, радиосвязь и прочие новшества?

– Я не могу знать, – пролепетал Гаррель. – Я обыкновенный арс, и электрика – не моего ума дело. Пусть решает сенат и жреческий синклит. Да, как они решат – значит, так оно и есть.

Жрецу ответ явно не понравился. Он захмыкал, забарабанил пальцами по коленям. Гаррелю показалось, что Треклятый разочарован. Попробуй угадай верный ответ при таких условиях. Все равно, что играть в «шутку Шу-Арреля», когда в барабан револьвера заряжают лишь один патрон, и участники по очереди приставляют дуло к виску и спускают курок.

– Я беседовал с директрисой Ель-Сар, – неожиданно сообщил жрец. – Она написала о твоей якобы профнепригодности всем директорам модельных агентств. Даже если суд вынесет тебе мягкий приговор, то карьере все равно конец. А зелененьких билетов у тебя совсем нет. Ты окажешься на улице, и в скором времени, учитывая твою склонность к агрессии, снова попадешь в неприятности… – Жрец замолчал, пощелкал языком, выбрал еще более мерзкие интонации и договорил: – Но суд может вынести приговор по всей строгости…

Гаррель заерзал на табурете. Пока ни один из возможных вариантов развития событий не вел к счастливой развязке. Он внимал словам жреца, ощущая, как оба сердца замирают от волнения.

– Я могу поступить следующим образом. – Жрец чуть наклонился к Гаррелю и заговорил вкрадчиво, как обольститель: – В моей власти объявить твой проступок богохульством и забрать тебя сейчас же в обитель ордена.

Заметив, что Гаррель вздрогнул, Треклятый продолжил:

– Я мог бы поступить так без этой беседы. Назовем ее частью сделки. Орден готов оказать тебе доверие в обмен на твою добровольную готовность сотрудничать.

– Какая сделка?.. – через силу спросил Гаррель. В голове его возникали картины одна другой ужаснее: массовые сожжения арсов на площадях, пытки в подвалах, медицинские эксперименты. Сейчас, конечно, не средние века, когда Треклятые Жрецы бесчинствовали, искореняя еретиков, но попадаться в руки этим фанатикам определенно не стоило. Даже если дела совсем плохи, даже если нет просвета…

– Это можно назвать паломничеством, – ответил жрец, – которое должно совершиться по велению души и сердец.

– А если я не почувствую веления души и сердец? – осторожно усомнился Гаррель.

– Мне было видение, – тихо, по слову, проговорил жрец. – Ты прошел обучение и присоединился к Черному Братству. Бесспорно, что случится именно так.

Гаррель опешил. Картины в его голове изменились, но не стали менее ужасными. Психотропные препараты, промывка мозгов, ритуальные самоистязания… Что там еще могло твориться, за стенами храма Треклятых Жрецов?

– Когда ты вошел в эту комнату, я тебе сказал, что зло пришло в Сферы. – Глаза жреца пытливо пылали. – Ты ответил, что знаешь. Почему?

– Я… – Гаррель огляделся, словно надеялся отыскать на стенах, нуждающихся в побелке, подсказку. – Потому что это правда, безрадостный…

На самом деле он не мог объяснить, почему он ответил именно так. Была какая-то необъяснимая уверенность, он просто знал, что некое зло действительно разрастается внутри Сфер, словно гниль. Зло – иррациональное, деструктивное, непознаваемое, безразличное ко всему и вся. Оно просто расширяется, перерабатывая материю в ничто.

На сей раз воображение нарисовало чудовищную пасть, похожую на воронку с расположенными по кругу клыками.

– Ты чувствуешь, – нараспев произнес жрец и тихонько заухал.

– Я ничего не понимаю, – Гаррель растерянно потер виски. – Наверное, я просто схожу с ума.

– Нет, – капюшон Треклятого качнулся. – Ты одной ногой в иной Сфере. Идем со мной, и они откроются тебе все, словно соцветия по весне. Бесчисленное множество миров. Там живут святые и еретики, арсы с волосатыми головами и гладкой кожей, одни создания, похожие на птиц, другие – на уродливых детей, и те и другие молятся своим богам, не зная ни о Шу-Арреле, ни о его безрадостной ипостаси.

У Гарреля заныло в груди. Оба сердца теперь стучали попеременно, ускоряя ток крови. Гаррель опустил глаза, посмотрел на свои поношенные брюки, которые он сам себе пошил, на свои старые ботинки, которым вот-вот придется искать замену.

И ему отчаянно захотелось чуда. Сбежать бы подальше, вырваться за пределы этого мира. Куда-нибудь в другую Сферу. Туда, где он сможет начать все сначала. Где никто с первых дней не будет пытаться его сломать, где он сможет полностью раскрыть свой талант, где будет заниматься любимым делом под ласковым солнцем.

– Скажи… – обратился он к жрецу, не поднимая взгляда. – Эти другие Сферы… речь ведь не идет о наркотиках?

– Нет, – капюшон жреца снова качнулся. – Вера может привести тебя к вершинам экстаза, но знания подарят несравненно больше.

И тогда Гаррель решился.

 

3

Жизнь менялась, но Гаррель не мог понять, правильный ли путь он выбрал на развилке.

Обитель Шу-Арреля Раздосадованного находилась на плато, в кольце ступенчатых скалистых гор с заснеженными вершинами. Чаще всего над плато висели косматые тучи, ледяной ветер же дул бесперечь. Узкое шоссе вилось черной лентой, уводя от ворот обители в лабиринт скал и в метель.

Низкая, но толстая стена с бойницами опоясывала владения обители. Здесь был храм безрадостной ипостаси Шу-Арреля, корпус консистории, учебный корпус, научный корпус, жилые корпуса для храмовников и для неофитов, библиотека, трапезная, машинный двор и прилегающие к нему ремонтно-сборочные мастерские и кузница. Здания теснились по обе стороны узкого, но протяженного двора, за исключением храма, который располагался напротив ворот, в торцевой части владений. Были еще огороды и теплицы. За стеной же свободную часть плато занимали два кладбища: древнее, со странными многогранными надгробиями, покрытыми полустертыми надписями на мертвых языках, и новое – на порядок обширнее. Безусловно, древние надгробия внушали неофитам трепет, никто не знал, чей прах покоится под ними: быть может, первоарсов, пришедших из-за океана, или же живых богов Арсианы, некогда совершавших подвиги в этих краях. Однако, побывав на новом кладбище, неофиты получили куда больше пищи для размышлений, ведь больше половины могил принадлежали таким же новичкам, как и они, которые погибли либо при попытке к бегству, либо во время мятежей, что время от времени случались в стенах обители. Беглецы чаще всего замерзали, не преодолев и половины пути до ближайшего поселения. Кто-то погибал, оказавшись на пути лавины или оползня, кто-то срывался в глубокие, точно прорезанные кинжалом в скалистом теле Арсианы, пропасти. Жрецы дотошно расписывали на могильных камнях, как и почему оборвалась жизнь того или иного неофита, словно надеялись, что остальные новички извлекут из этого мораль. И они не ошибались; новоприбывшие действительно призадумывались, почесывая роговые наросты.

…Гарреля привезли в компании восьми таких же неудачников и изгоев. Грузовой паромобиль долго-долго взбирался по горной дороге, подбираясь к обители. В кузове было тепло, а иногда даже жарко. В котле булькал кипяток, гудело в топке ненасытное пламя, все восемь колес мерно шелестели по асфальту. Треклятый Жрец сидел бок о бок с будущими неофитами, его присутствие подавляло, поэтому те всю дорогу помалкивали, глядя уныло перед собой.

В обители Гаррелю пришлось сменить костюм, плащ и шляпу на безыскусную крестьянскую, но качественную одежду из шерсти. Сверху полагалось надеть черный балахон, и какое-то время модельер держал его на вытянутых руках перед собой, словно боялся, что ткань может быть пропитана ядом, как это часто описывали в старых приключенческих романах. Когда же он все-таки накинул балахон на плечи, то ничего не изменилось. Совсем ничего.

Новоприбывшим показали их покои – похожие на пещерки однокамерные кельи в отдельном крыле жилого корпуса. Сквозь узкое оконце виднелась припорошенная снегом теплица и кусок стены. Гаррель подошел к своей койке и невольно улыбнулся: на комплекте постельного белья лежал планшет, запечатанная пачка бумаги и с десяток карандашей.

В трапезной пахло кислой похлебкой и жареным фаршем. Гаррель осмотрел собравшихся за столами и прикинул, что в обители живут примерно с полсотни неофитов и сотни две Треклятых Жрецов, именующих себя Черным Братством.

Перед тем как дежурные по кухне разлили по тарелкам похлебку и безрадостные принялись греметь оловянными ложками, пожелал высказаться настоятель обители. Он, кряхтя, приподнялся над стулом, украшенным затейливой резьбой, и проговорил, сверкая из-под капюшона глазами:

– Сегодня я вижу новые лица. Всех вас направил сюда Раздосадованный Шу-Аррель, и на каждого неофита у него свои планы. Среди вас есть люди искусства – художники, дизайнеры, писатели-фантазеры – те, кто в своем сознании создает новые Сферы. Вам будет легче, чем остальным, преодолеть физические преграды, посетить множественность Сфер, затем вернуться в наш мир. Придет время, и вы сполна получите то, зачем сюда прибыли. Дорога в иные Сферы откроется избранным, от вас потребуется терпение и все ваши способности, чтобы заслужить эту честь. Даже в этом уединенном и святом месте вас будут преследовать искушения мира простых арсов. Братство приложит все силы, чтобы вы смогли с достоинством преодолеть испытания, но буду честен – кое-кто из вас не осилит этот путь. Поэтому первым делом нам нужно будет найти слабину в ваших рядах, ибо мы не имеем права открывать дорогу в иные Сферы малодушным и несведущим.

Гаррель понял, что песня об иных Сферах звучит здесь часто. Неужели на этот крючок попалось так много арсов?

Трудно было заново разбудить в себе ту веру в чудо и в свое особое предназначение, которую распалил Треклятый Жрец, когда они беседовали в комнате для допросов. Особенно, когда настало время ковырять лопатой мерзлую землю огородов или гнуть спину в теплицах, удобряя, рыхля почву, пропалывая сорняки и собирая урожай кислицы и красных ягод.

После работы обычно их вели в храм. Там в душном чаде свечей и масляных ламп неофиты стояли, еле живые от усталости, слушали монотонные песнопения Треклятых, глядели слипающимися глазами, как льются на алтарь благовония, вина и кровь жертвенных ясноглазиков. Выходных не было, поэтому все новички начали роптать. Кто-то возмущался больше, кто-то меньше. Гаррелю приходилось так же худо, как и остальным. За годы работы модельером он разленился, забыл, что такое тяжелый труд, отвык вставать с первыми лучами солнц. Но Гаррель видел, что старших неофитов редко выгоняют на огороды или в теплицы, в основном же те проводили время в учебном и научном корпусах. И он решил, что либо это первое испытание для новеньких, либо им просто «повезло» попасть в обитель к началу весенних полевых работ. Гаррель вознамерился переждать; каждый вечер он мазал цинковой мазью кровавые мозоли, покрепче бинтовал руки, и, чтобы не сильно отличаться от прочих, поругивал Треклятых.

Ко всему прочему, насельников обители, вне зависимости от положения, которое они занимали в иерархии, кормили досыта: подавали супы из кислицы и рыбы, разные виды каш, всегда имелись свежие салаты и хлеб, на ужин часто было копченое или жареное мясо птиц, ясноглазиков или быстробегов. Не отказывало Черное Братство себе и в вине. Порой за ужин уходил бочонок. Для Гарреля все это было на грани с роскошью, в Первом Ареале он привык обходиться крохами. Поэтому, несмотря на ограничение свободы, Гаррель находил, что жизнь в обители лучше, чем в Приветливом Доме или на улицах Первого Ареала.

А вечерами при свете двух свечей он рисовал.

И просто этюды. И портреты. Ничего особенного, без изысков – несколько линий, пара верных штрихов: ради собственного удовольствия, без иной цели. Само собой, иногда рождались эскизы одежды. В основной – светской, но временами Гаррель хулиганил и пытался усовершенствовать облик жрецов, дорабатывая дизайн их облачения. Иногда работал над этой идеей серьезно, иногда откровенно валял дурака, облачая Треклятых в совершенно сумасшедшие футуристические одеяния.

Вскоре начало происходить то, о чем предупреждал в приветствии настоятель. Ряды неофитов стали редеть. Писатель-фантазер Джаррель, который успел всем надоесть жалобами на некие упущенные возможности в своей бессмысленной жизни, во время обеденного отдыха вышел побродить на новое кладбище, когда же его позвали обратно в теплицу, он подошел к краю плато и прыгнул в пропасть.

– Оттуда и костей не достать, – так сказал остальным неофитам брат Юону, которому довелось дежурить в то время на стене со стороны нового кладбища. – Зато будет, чем ясноглазикам поживиться.

Вторым выбыл Оаррель – проштрафившийся, попавший в опалу и вынужденный скрываться репортер «Голоса Сената». Он спрятал во время ужина в рукаве балахона нож, ночью же зачем-то устроил переполох, требуя, чтобы в обитель Шу-Арреля Раздосадованного вызвали представителей комиссии по правам арсов. Оарреля удалось обезоружить и связать до того, как он нанес кому-либо или себе вред.

Здоровяк Уоррель, изобретатель, которому довелось поработать на мафию, задумал бежать. Когда ему и Гаррелю поручили вскопать дальний огород, он и поделился с модельером своим планом.

– Я ведь неплохой механик, – тихо проговорил Уоррель, наваливаясь на черенок лопаты. – Я уже работал в здешней ремонтной зоне, я выяснил, как в нее можно проникнуть после отбоя. Не проблема захватить паромобиль, проблема раскочегарить котел и продержать машину под парами достаточно долго, чтобы она смогла передвигаться с приличной скоростью.

Гаррель угрюмо хмыкнул. Одно дело костерить жрецов в тесном кругу своих, другое – плести заговор.

– Я давно наблюдаю за тобой, – продолжил Уоррель. – Похоже, ты – арс серьезный, и с тобой можно потолковать о деле. Надо бежать отсюда, Гаррель, пока Треклятые нас не заездили до смерти! – с жаром проговорил он, сверкая глазами, затем с силой воткнул лопату в землю и тронул Гарреля за локоть. – Что скажешь? Мне нужен компаньон, самому мне не осилить этот рывок.

Гаррель тоже вонзил лопату и принялся поправлять бинты на ладонях.

– Не торопись лить желчь. – Он старался говорить рассудительным тоном, насколько это было возможно под пронизывающим ветром. – Все мы сейчас под тройным надзором.

– Слушай, остроухий, тащим отсюда хвосты! – продолжал стоять на своем Уоррель. – У меня есть кое-какие сбережения, так что за помощь отблагодарю, не сомневайся даже.

– А я говорю – подожди, – прошипел, раздражаясь, Гаррель. – Треклятые нас проверяют, разве это не понятно? Вычисляют тех, кто готов сломаться. Настоятель ведь сказал, что только достойным откроется путь в иные Сферы…

– Настоятель сказал, да? – Уоррель выпучил глаза и хохотнул. Затем торопливо оглянулся: не подсматривает ли кто? И заговорил, понизив голос: – Иные Сферы, да? Ты что, действительно веришь в этот бред? Ты такой же фанатик, как и Треклятые? Гаррель-Гаррель, ты – псих… – Уоррель покачал головой и взялся за лопату. – Давай так, я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал.

– Согласен, – ответил Гаррель.

– Конечно, ты согласен, – зло бросил Уоррель. – Вздумаешь языком болтать, сброшу в обрыв ясноглазикам на корм. Я с тобой как арс с арсом, а ты – тряпка. Слушай, а может быть, ты – неопределившийся? – Уоррель покосился на Гарреля. – Как я сразу не догадался. Теряю, видимо, чуйку…

– Не забивай себе голову чушью, – посоветовал Гаррель. – Спокойней спать будешь.

И они продолжили копать, расходясь в стороны.

 

4

Вечером же неофитам пришлось, как обычно, идти в храм. Они стояли шеренгой вдоль аркады, пошатываясь от усталости и воняя потом. Благовония и травы, тлеющие в жаровнях, словно решили посостязаться в силе запаха с арсами в грязных балахонах. Ясноглазик, предназначенный для заклания, оказался слишком резвым. Он яростно блеял, щелкал зубами и пытался лягнуть жрецов, которые прижимали его, стоя с двух сторон, к алтарному камню. Настоятель перерезал пушистую шею строптивого животного тоже не сразу. Лезвие ножа словно соскальзывало с натянутых, словно струны, жил, а когда же ясноглазик забился в агонии, оказалось, что его кровью забрызган и алтарь, и все те, кто стоял поблизости, включая неофитов.

Хоть Гаррель уже смирился с тем, что отныне подобное мракобесие – часть его жизни, но в этот вечер ему стало особенно дурно и тошно. И еще этот разговор с Уоррелем тяготил душу… Чтобы не глядеть на оскаленное рыло ясноглазика и выпирающие из рваной раны черные трубки артерий, он поднял взгляд на грубо вытесанный на округлой глыбе розоватого базальта лик Шу-Арреля Раздосадованного. И был потрясен тем, что Шу-Аррель улыбается! От базальтовой головы исходило уже знакомое Гаррелю матовое свечение, и божество смотрело не на залитый кровью алтарь, и не на камлающего настоятеля. Шу-Аррель смотрел на Гарреля, только на Гарреля и ни на кого больше на Арсиане или в иных Сферах. Ласково смотрел, с одобрением. И Гаррель ощутил, как оба его сердца наполняются радостью и благодатью.

Гаррель не запомнил в тот вечер ни ужин, ни то, как неофитам позволили вернуться в свое крыло и разойтись по кельям.

Но следующее утро выдалось похмельным. Стоило открыть глаза и натянуть на себя балахон, как разболелась голова и заломило в мышцах. Гаррель через силу заставил себя позавтракать. Во время трапезы он отстраненно отметил, что Уорреля за столом нет. И это Гарреля нисколько не удивило. Жрецы знали свое дело. Словно золотоискатели, которые просеивают песок, они продолжали выбраковку.

После завтрака у неофитов было несколько минут, чтобы пройтись по двору и утрамбовать съеденное. Гаррель побрел в сторону ворот, створки которых уже были открыты, к белеющим нетронутым снегом пустырям по обе стороны шоссе. Вскоре его внимание привлекла знакомая фигура в черном балахоне.

Жрец-вербовщик. Редко же его можно было застать праздным!

Он стоял у крыльца консистории, спрятав руки в рукава балахона, и рассматривал идущих мимо неофитов.

– Брат Ксару! – обратился к нему Гаррель.

– Скорби, друг мой, – отозвался жрец. – Зло пробудилось!

– Это так, – Гаррель склонил голову.

Жрец жестом велел бывшему модельеру подойти.

– Скажи, доволен ли ты жизнью в обители? – спросил он. – Есть ли у тебя какие-то жалобы?

Гаррель пожал плечами:

– Думаю, здесь все же лучше, чем в Приветливом Доме. Хотя бы тем, что воздух чист.

Брат Ксару заухал.

– У меня нет жалоб, – продолжил Гаррель. – Есть только вопросы.

– Я знаю все, что тебя гложет, друг мой, – проговорил жрец. – Иные Сферы – не выдумка. Пока мы не можем приступить к вашему обучению, потому что группа еще формируется. Скоро обитель пополнится новыми арсами, ступившими на праведную стезю. И как только вас станет больше, только тогда откроются двери учебного корпуса.

– Больше? – удивленно протянул Гаррель. – По-моему, за два дня выбыли три арса. Кстати, что грозит Оаррелю и Уоррелю?

Жрец поморщился.

– Сидят пока в холодной. Завтра отправим с оказией в Первый Ареал… вернем в руки полиции. У нас в обители не так уж много ресурсов, чтобы содержать безнадежных грешников.

В тот день Гаррель копал огород в одиночку. За себя и за Уорреля.

И хотя он ни словом не проговорился о том побеге, который планировал Уоррель, ему казалось, что от прочих неофитов его отделило кольцо презрения и недоверия. Остальные наверняка решили, что это он сдал жрецам здоровяка-изобретателя.

А может, и сдал…

Ведь из всех событий предыдущего вечера он отчетливо помнил лишь жертвоприношение и улыбку Шу-Арреля.

Даже оба солнца, висящие в удивительно прозрачном небе объемными шарами, с подозрением глядели на одинокого арса, который гнул спину в центре похожего на лоскутное одеяло поля.

А потом во дворе обители заухал клаксон. Через просвет между учебным и научным корпусом Гаррель увидел восьмиколесный грузовик, окруженный клубами пара и дыма. Эта была та самая машина, на которой привезли в обитель неофитов из Первого Ареала.

Прибыли новые арсы, их голоса звучали удрученно и испуганно. И так будет до тех пор, пока новенькие не привыкнут к соседству с Треклятыми Жрецами.

– Гаррель! – позвал брат Юону, он вышел из-за угла трапезной. – Бросай лопату и иди сюда!

Гаррель лопату не бросил, а отнес ее в подсобку, и затем отправился во двор. Дело предстояло нехитрое: разгрузить машину, перенести ящики и мешки туда, куда прикажет эконом. Заодно Гаррель взглянул на новеньких. Те толпились перед входом в жилой корпус, словно кучка ясноглазиков во дворе бойни. В цивильной одежде, с потухшими от страха глазами,

– Откуда они? – спросил Гаррель брата Юону.

– Пятый Ареал, – пробурчал жрец, примеряясь, как сподручней ухватиться за мешок с сахаром. – Деревенщины. Но, может, хоть от них будет какой-то прок в теплицах. Не то, что от вас – столичных штучек.

Ящики с консервами, со свечами, со специями и благовониями. Мешки с сахаром, мукой и крупами. Бочонок с ламповым маслом, бочонок с уксусом.

Когда Гаррель закончил с разгрузкой, до вечерней трапезы оставалось еще часа три. Нужно было возвращаться на огород, но от усталости не слушались ни руки, ни ноги. И Гаррель присел перевести дух на согретую солнцами скамейку перед трапезной.

Едва он устроился, как перед ним возник брат Юону. Он протянул Гаррелю запечатанный конверт из дешевой желтой бумаги.

– Это тебе. Надеюсь, там добрые известия.

– Благодарю, – Гаррель настороженно принял конверт, имя отправителя ему ничего не говорило. Но почерк…

Почерк…

Как только брат Юону удалился, Гаррель распечатал конверт.

Писал Харрель-Но. Его подростковый почерк было трудно спутать с чьим-либо другим. Харрель-Но делал множество ошибок, путал артикли и пропускал непроизносимые буквы, словно родом был не с Арсианы, а свалился с другой Сферы.

«Мой дорогой То Нда Хо!

Умоляю – прости меня! Только я виноват в том, что произошло. Я знаю, что ты ушел в обитель Треклятых Жрецов, Шу-Аррель видит, ты не заслуживаешь такой кары! Я не знаю, как смогу жить без тебя и смогу ли вообще. Без тебя я никто, ты нужен мне, как воздух. Ты – мое третье сердце.

Прошу – вернись в Первый Ареал! Я давно забрал из полиции свое кретинское заявление. Я верю, что мы все еще можем быть вместе. Я обещаю тебе определиться в ближайшие же дни, я принимаю гормональные таблетки, и у меня начала расти грудь. Я скоро стану такой самочкой, о которой ты всегда мечтал. Мы обязательно будем счастливы вместе с нашими детьми, которых у нас будет много.

И – да! Не самое главное, но очень важное! Я теперь работаю в предвыборном штабе лорда Нарреля, выступаю на площадях, агитирую голосовать за партию Стабильности и Традиций. Я узнал у начальника штаба, что лорд Наррель ищет кутюрье, который бы работал над его образом во время кампании, а в перспективе – и дальше. Одевал не только лорда, но и всю его семью. Я взял на себя смелость через начальника штаба показать лорду некоторые твои эскизы. Лорд Наррель в восторге! Твои ретроколлекции показались лорду близкими по духу, и ему плевать на то, что Ель-Сар поливает тебя грязью. Он жаждет, чтобы ты присоединился к его команде, и обещает тебе солидное жалованье!

Дорогой То Нда Хо!

Возвращайся. Умоляю. Прости, тысячи раз готов это повторять. Я очень скучаю по тебе, так скучаю, что иногда не хочется жить. Если же ты не вернешься, то я не вижу смысла продолжать это пустое существование.

С надеждой,

Твой (а, вероятно, уже твоя) Ту Кун Ель-Хар».

Кровь ударила Гаррелю в роговые выросты.

Он вообще не ждал от Харреля-Но писем, а тем более – покаяний с его стороны. Похоже, Первый Ареал ждут катаклизмы: в кои-то веки Харрель-Но озаботился судьбой Гарреля и проявил инициативу, чтобы изменить ее в лучшую сторону.

Работать личным кутюрье лорда, члена Сената! Пусть этот лорд – мерзавец, тщащийся вернуть цивилизацию Арсианы в каменный век, но все равно – какие перспективы! Ведь всего-то нужно попасть в эти круга, а далее его таланта хватит, чтобы удержаться в высшем свете.

– Гаррель! Что-то ты засиделся, братец, – окликнули проходящие мимо жрецы. – До заката еще далеко. У тебя что, работы нет? Огород сам вскопается?

Гаррель понюхал письмо: бумага действительно пахла феромонами. Интересно, какая получилась самка из этого засранца? Наверняка стройная, длинноногая, с небольшой, но высокой грудью…

– Гаррель! Да что с тобой такое? Столбняк поймал? Или желаешь остаться сегодня без ужина?

Он вздохнул, аккуратно сложил письмо и сунул в карман брюк. Поплелся за опостылевшей лопатой.

Ковыряя каменистую землю, в тот день он не думал больше ни об Иных Сферах, ни о пробудившемся зле, ни о чудовищной пасти, что выворачивается-выворачивается-выворачивается…

Гаррель думал об эскизах, и существующие только в его воображении наряды оживали. А на подиуме блистал Харрель-Но… или же зеленоглазая самка, новая арсианка Ель-Хар; ее черты были размыты, словно модель носила маску из утреннего тумана.

…После ужина Гаррель остался возле рукомойников дожидаться жреца-вербовщика. Брат Ксару как назло долго беседовал с настоятелем за кружкой вина, покинул же трапезную Треклятый в дурном расположении духа.

– Чего тебе? – неприветливо бросил он Гаррелю.

Гаррель замялся. Он сотню раз мысленно проговорил этот диалог: сейчас он попросит, чтобы его вместе с Уоррелем и Оаррелем отправили назад в Первый Ареал. Брат Ксару, конечно, пожурит его за нестойкость, напомнит о предназначении. Гаррель извинится, но продолжит стоять на своем. Мол, осознал, что этот путь не для него, мол, он такой же дефективный, как те двое, которых вернут полиции. Брату Ксару ничего не останется, кроме как позволить подопечному покинуть обитель.

– Я хотел узнать… – пролепетал, опустив глаза, Гаррель. – Транспорт в Первый Ареал отправится утром?

– Нет, – буркнул жрец, подставляя руки под струю воды. – Машина ушла сегодня днем, – он повернулся к Гаррелю и сверкнул глазами. – А с чего бы этот интерес?

– Я просто спросил, – ответил Гаррель, подавая жрецу полотенце.

– Праздность – это грех, – высказался брат Ксару, на миг он задумался, затем щелкнул пальцами и добавил: – Сейчас пойдешь в храм, возьмешь метлу, тряпку, ведро и вылижешь там все. Слаба в тебе вера! Вот что меня тревожит…

Сказав это, жрец сыто рыгнул и вразвалочку удалился.

Следующим утром Гаррель собрал все эскизы, которые он нарисовал, пребывая в обители. Какие-то наброски были годными, какие-то – безнадежными.

Но куда более безнадежным было то, что он затеял.

В час, когда лучи первого, красного, солнца просочились из-за горизонта, жрецы открыли ворота. Гаррель вышел во двор, окинул напоследок взглядом еще не освещенные постройки обители, плотнее запахнул балахон и решительно зашагал в сторону белеющей свежевыпавшим снегом свободы.

 

5

Кто-то наблюдал за ним со стены.

Чужой взгляд долго жег спину, но Гаррель не оборачивался. Он шел вдоль шоссе, ломая подошвами хрустящий наст. За барьером ступенчатых гор вскипало рассветное зарево. Красный свет первого солнца смешивался с бледно-желтыми лучами второго. Но теплее не становилось: морозные прикосновения ветра обжигали, остроконечные вершины завернулись в грязную вату туч и исчезли из виду. Над шоссе сгущалась мгла, в воздухе кружила алмазная пыль мельчайших снежинок.

Когда Гаррель все-таки обернулся, обитель было уже не разглядеть. Или он смог уйти достаточно далеко, или во всем была виновата мгла, которая навалилась со всех сторон, обрезав горизонт.

Несколько мгновений он стоял, ежась на ветру и глядя назад. Потом сунул руку в карман, нащупал письмо Харреля-Но. Бумага была гладка, как кожа неопределившегося. Гаррель почувствовал тепло в груди и решил, что он пойдет дальше.

Снег падал на асфальт и не таял. Лента шоссе сужалась, все чаще ее пересекали изогнутые волны сугробов. Поземка стегала по ногам, трепала полы балахона. Хлопья забирались под капюшон и налипали на роговые выросты скул. Гаррель отряхивал лицо ладонями, перевязанными бинтами, снег таял, но вода тут же схватывалась мерзким ледком.

Через какое-то время Гаррель понял, что он бредет узким распадком, зажатым между двумя отвесными склонами. Вряд ли здесь проходило шоссе, скорее, он двигался по старому речному руслу, дорога же осталась позади. Гаррель остановился, отряхнул балахон, огляделся. Уныло завывал среди скал ветер, на камнях блистала изморозь, реальность так и норовила распасться на мириады вертлявых осколков-снежинок. У Гарреля возникло чувство, будто он уже перенесся в Иную Сферу. Просто шел себе и шел по дороге, а оказался в мире враждебном и не приспособленном для жизни арсов.

Гаррель повернул назад. Поплелся по своим следам к выходу из ложбины, полагая, что вот-вот, и он вновь окажется на шоссе. Вокруг громоздились обтесанные ветрами и водой глыбы, свет солнц едва пробивался из-за туч.

В животе у Гарреля заурчало. Он не додумался прихватить с собой даже веточку кислицы. Понадеялся, что одним махом одолеет путь. Сутки или двое быстрым шагом – и он спустился бы в долину, где тепло, где весна, где фермеры пасут ясноглазиков и готовят поля к севу. Но, похоже, Шу-Аррель всерьез рассердился на беглеца. Вряд ли кроткий и добрый бог позволит раскаявшемуся отступнику вернуться в обитель живым, скорее на новом кладбище появится свежая могила.

Гаррель разворошил снег. Мысок ботинка чиркнул по асфальту.

– Пришедшее из ниоткуда… – с облегчением пробормотал Гаррель, затем хохотнул и договорил: – Влекущее в никуда…

Он привалился спиной к глыбе, перевел дух. Поглядел в ту сторону, где, как он думал, находится обитель. Снежная круговерть шла на убыль, хотя мгла по-прежнему стелилась над землей.

– Вернуться бы… – сказал Гаррель и улыбнулся; обветренные губы кровоточили, во рту появился привкус железа. – Вернулся бы, То Нда Хо… – ласково проговорил он, глядя в серое зыбкое небо. – Вернись, кроха, вернись, неопределившийся сученыш. Вернись, ведь у тебя там ничего так и не выросло, – он ударил кулаком по камню за спиной. – Вернись, а братцы проверят, выросло у тебя что-то, или ты по-прежнему ходишь с розовой личинкой в штанишках, бесхребетный кусок дерьма ясноглазика…

И он со стоном оттолкнулся от глыбы. Пошел, неестественно распрямив спину и чеканя шаг, как солдат в почетном карауле. Вперед – по нетронутому снегу, засыпавшему идиотское шоссе.

– Шоссе идиотов, – озвучил он очередную мысль. – Влекущее в никуда. Движимое вечным голодом… Да-да, голодом. – Бывший модельер помассировал брюхо. – И холодно, как в морге, прости меня, Шу-Аррель.

Он прошел под скалой, аркой нависающей над дорогой. Постоял над обрывом, посмотрел, как пляшут снежинки на ветру, не спеша застелить дно пропасти. Потом опасливо отошел от края, снова огляделся, ощущая беспомощность. Ступенчатые склоны гор походили на лестницы, ведущие в небеса. Где-то над облаками живут боги и демоны всех Сфер. Наверное, живут… Попросить бы у них какую-нибудь нору, чтобы укрыться от ветра, и чуть-чуть дровишек. И спички! Не дадут ведь ни первого, ни второго, ни третьего. Можно даже не надеяться.

– Выворачивается-выворачивается-выворачивается… – прошептал Гаррель, опуская взгляд. Дорога дальше круто шла под уклон. Едва бывший модельер сделал шаг, как подошвы заскользили по ледку, покрывшему под снегом асфальт. Гаррель упал на спину и с ужасом понял, что кубарем несется вниз и не может остановиться. Оба его сердца замерли, когда он вылетел на обочину. А с обочины – дальше, в пустоту.

Свободное падение длилось миг, не больше.

Удар.

Из груди вырвался то ли стон, то ли вскрик.

Снег, повсюду снег. Снег лезет за шиворот, забивает ноздри и уши…

Гаррель, рыча и отплевываясь, выбрался из сугроба. Тут же повалился навзничь, уставился в рассыпающееся снежинками небо и попытался успокоить сердцебиение.

Собственно, ничего не произошло. Сорвался с небольшой высоты. Кости вроде не сломал. Ничего непоправимого… Непоправимое произошло на рассвете, когда он, опьяненный запахом феромонов Харреля-Но, вышел за ворота обители.

Он встал на трясущиеся ноги, подошел к склону, вцепился непослушными пальцами в выступы. Стал взбираться, ведь до шоссе – рукой подать. Всего-то нужно подняться на высоту в два своих роста…

Сорвался. Проехался брюхом по камням, ободрал лицо. Упал возле края пропасти, услышал, как шуршит снег, осыпаясь с кромки.

Закричал отчаянно и зло. А точнее – хотел, чтобы это прозвучало отчаянно и зло. На самом деле вышло жалко и обреченно.

Он мог карабкаться, мог лежать и смотреть в небо, мог слоняться туда-сюда по занесенной снегом террасе. Мог найти укрытие и попытаться переждать непогоду, мог повернуть назад, мог продолжить путь… Он был волен делать что угодно, вот только это бы ни на йоту не улучшило его положение.

Он был обречен.

Гаррель понимал, что ему конец, и плевать на то, что сердца гонят кровь по венам, а холодный, словно пломбир, мозг все еще тщится оценить ситуацию и найти из нее выход. Он умрет в одиночестве на горной дороге, по которой наивно надеялся к ночи добраться до долины. Всего нескольких часов ему хватило, чтобы загнать себя в ловушку. Обитель-то по-прежнему не так уж далеко, но назад, похоже, не вернуться. Это было столь нелепо, столь глупо, что хотелось смеяться.

Ни вперед, ни назад. Как будто в капкане.

– Ты жив, ты мертв, – прошептал он. – Обо мне вы поете песни, чтобы вам всем передохнуть…

Он отполз от края пропасти. Снова встал, пошел вдоль террасы: спотыкаясь об укрытые снегом камни, придерживаясь одной рукой за скалу.

Ему казалось, что тучи сформировали в небе исполинскую воронку. Точнее, не воронку, а круглую пасть. Струи света сочились с ее краев, словно нити желтоватой слюны. А в глубине притаилась чернота вечной ночи.

– Тьма и свет всех Сфер смешались… – бормотал Гаррель. – Лети вверх, лети вбок…

Он подумал о том, что в обители в него заложили бомбу с часовым механизмом. Едва он вышел за ворота, как смертоносный механизм включился. Теперь пробил час, и все пошло вразнос.

Видения. Немощь. Предчувствие неминуемой гибели. Капкан защелкнулся. Стальные зубцы впились в душу.

Он отвернулся от своего предназначения.

Предал замысел Шу-Арреля, избравшего его с особой целью.

Зло пробудилось. Чудовищная ненасытная пасть пожирает Сферу за Сферой, и на очереди – Арсиана, мир под двумя солнцами. А он дезертировал с линии фронта. Он – жалкое вонючее животное, а не арс. Эгоистичная, похотливая, трусливая, ленивая скотина.

Но кары не избежать. Шу-Аррель знает, кому улыбаться, а кому скалить зубы.

Он дошел до конца террасы. Пополз по груде щебня вверх, туда, где виднелись покореженные столбики дорожного ограждения.

– Ты мертв, ты жив… кары не избежать… – бормотал рефреном Гаррель. – Ты мертв, ты жив… кары не избежать…

Он замерз так, что не чувствовал боли от ушибов.

Он замерз так, что не чувствовал ни рук, ни ног.

И все же Гаррель полз, цепляясь негнущимися пальцами за покрытые наледью камни, отыскивая мысками потяжелевших ботинок опору.

Он потянулся и обхватил столб дорожного ограждения, словно утопающий, который нашел что-то, что помогло бы удержаться ему на поверхности. Но горы не были океаном, а шоссе – берегом.

Горы были ледяной ловушкой, созданной богами.

Какое-то время Гаррель лежал, держась за столб. Затем собрал остаток сил и выбрался на дорогу.

Сквозь муть беспамятства, что вознамерилась поглотить мир, он смог различить необыкновенно яркие пятна, сверкающие на снегу расплавленным золотом. Над пятнами колыхался пар. Гаррель услышал хруст: кто-то шел, тяжело ступая, по насту. И этот звук заставил обморок отступить.

Во мгле возник силуэт. Увы, это были не Треклятые, спешащие на помощь отступнику. Гаррель в первый миг подумал, что он видит брата по несчастью – такого же обессиленного арса, неспособного встать на ноги. Арс полз на четвереньках, он целенаправленно приближался к Гаррелю, словно надеялся, будто бывшему модельеру посчастливилось больше.

Темная фигура переместилась ближе. Остановилась, поблескивая глазами. Затем привалилась боком к склону, возвышавшемуся с одной стороны шоссе. Заурчала, шумно засопела, потерлась об камень. Подняла ногу и обдала стену дымящейся струей. Наклонилась к луже, снова засопела. Ветер обдал Гарреля волной звериного запаха.

Гаррель замер.

Бурый… Оживший ночной кошмар. Охотник на арсов. Многие считали, что бурых давно не осталось на Арсиане. Что они были истреблены, когда у арсов появилось огнестрельное оружие.

Гаррель огляделся. Он стоял на обочине возле столба, как жертвенный ясноглазик перед алтарным камнем. С собой – ни ножа, ни палки. Не снежками же отбиваться от хищника!

Бурый, казалось, все понимал. Он не торопился. Он обошел и обнюхал свои метки, присел, зарылся пастью в шерсть на боку, застучал зубами, выкусывая паразитов. И только потом направился к Гаррелю.

Зверь линял, светлые клочья едва прикрывали ребра. Миллионы блистающих капелек – растаявших снежинок – усеивали его спину от хвоста до лысой, покрытой роговыми пластинами головы. Глядя на этот блеск, Гаррель подумал о стразах, которыми доводилось украшать наряд в одной коллекции. Стразы были дешевыми – из стекла или даже из пластмассы. Но на черно-белом фото они выглядели шикарно, и директриса Ель-Сар осталась довольна, потому что Гаррель почти не пощипал бюджет агентства.

Пасть бурого была настолько огромной, что, когда он ее раскрыл, Гаррелю показалось, будто голова хищника раскололась на две половины. Бурому хватило бы одного укуса, чтобы выпустить путнику кишки. Роговые наросты вдоль губ делали пасть похожей на клюв, на острый и тяжелый инструмент для убийства, которым одинаково удобно рвать плоть и дробить кости.

Гаррель метнулся обратно. По той же куче щебня, на которую едва смог взобраться. Прыгнул в снег, словно с пирса в воду.

Но бурый был проворней. Молниеносным движением он поймал Гарреля за ногу, стиснул ботинок зубами, словно тисками, затем швырнул бывшего модельера обратно на шоссе. Гаррель распластался на заснеженном асфальте. На сей раз он не смог даже закричать. Он лежал, уткнувшись лицом в снег, и ощущал, как дорожное полотно дрожит, отзываясь на тяжелую поступь бурого.

В маленьких глазенках зверя пылало торжество. Хищник запрокинул голову и хрипло затявкал. Затем пошел вокруг Гарреля, сметая снег сегментированным хвостом. Он намеревался всласть наиграться с жертвой, прежде чем прикончить ее.

Но что-то обеспокоило бурого, что-то перебило ему охоту играть с едой. Гаррель поднял голову и увидел, как трепещут ушные мембраны зверя, как подергиваются щелеобразные ноздри. Через несколько ударов сердца он понял, что асфальт дрожал не от поступи хищника. Со стороны долины приближался паромобиль. Было слышно, как пыхтит котел и как натужно рокочет двигатель.

Бурый оскалился, затем соскользнул с дороги. Заскрежетали когти по щебню. Раз-два, и зверь уже растворился во мгле.

Гаррелю повезло, что паромобиль карабкался по горной дороге на малом ходу. Иначе этот тяжеленный сипящий утюг на восьми колесах не оставил бы от беглеца мокрого места.

Гарреля заметили. Механик ударил по тормозам, тяжелая машина остановилась, едва не впечатав бывшего модельера форштевнем в асфальт. Из форсунок за колесами ударили струи пара. На какое-то время горячее дыхание машины согрело сердце гор.

Из кабины выпрыгнул жрец. Увидев следы бурого, он снова взобрался на подножку, что-то сказал механику. Затем спрыгнул на снег, только на этот раз в одной руке он сжимал ракетницу, а в другой – топор.

Жрец осторожно приблизился к Гаррелю, и тот узнал брата Юону.

– Улыбайся, твое второе рождение сегодня, – так поприветствовал Гарреля Треклятый.

– Улыбаюсь, – ответил Гаррель слабым голосом. – Но зло не дремлет…

– А вот это верно, – ухмыльнулся брат Юону. – Оно повсюду!

 

6

Когда Гаррель валялся в лазарете, страдая от жара, его навестил сам настоятель.

Старый жрец встал в дверях, скрестил руки на груди и какое-то время молча смотрел на неофита, пожевывая сухими чешуйчатыми губами. Гаррель беспомощно развел руками: говорить он не мог. Встать – тоже.

– Скажу, как арс арсу: я бы тебе не доверил даже вынести мой ночной горшок. Но, благодаря Шу-Аррелю, ты во второй раз оказался в обители. С такими знаками приходится считаться! – изрек настоятель и сразу же удалился, не посчитав нужным закрыть за собой дверь.

Гаррель снова развел руками, хотя этот жест демонстрировать было уже некому. Он попытался рассмеяться, но зашелся в мучительном кашле.

Брат Ксару словно специально дожидался, когда у Гарреля спадет жар. Как только провинившийся неофит пошел на поправку, жрец послал его, еще слабого и осипшего, в учебный корпус.

С тех пор большую часть времени Гаррель проводил в аудитории.

Сказать, что его ошеломил тот материал, который излагали жрецы-преподаватели, значило сильно приуменьшить реальное положение вещей.

Физика – не только разрешенная классическая механика. Основы электродинамики, радиофизики и атомной физики. Основы звездного счета – то, за что еще полсотни лет назад отправляли на железные рудники, не считаясь с сословным положением. Гаррель был удивлен, когда смог приблизительно представить объем накопленных знаний. Казалось бы, самые передовые науки объявлены богомерзкими и преданы гонениям, значит, не имея возможности развиваться, они обречены были зачахнуть. Но нет, физика и звездный счет развивались: жрецы располагали самыми свежими данными и по структуре атома, и по составу солнц.

Было не просто отойти от архаичного понятия «Сфера», в которое арсы с древних времен включали свой мир, а также все видимые небесные тела, и приучить себя мыслить более прогрессивными категориями. Гаррелю оказалось чуть легче, чем некоторым: он, по крайней мере, знал, что Арсиана – не центр Сферы, а относительно небольшая планета, которая обращается вокруг звездной пары. Иные неофиты свято верили, что в основе мироздания лежит Арсиана, другие же, когда речь заходила об электричестве или о других планетах и звездах, не могли совладать с приступами суеверного ужаса. Самых твердолобых жрецы переводили обратно в теплицы и на огороды; выбраковка продолжалась.

Гаррель быстро забыл о своей болезни. Он старался изо всех сил, но его гуманитарной подготовки и художественного образования не хватало, чтобы успешно усваивать сложный материал.

Зато ему легко давались языки.

Странные, причудливые, даже чужеродные, – едва ли кто-нибудь на Арсиане говорил на таких. Нген-таха, русский, английский… Гаррель испытывал удовольствие, разбирая хитросплетение абсолютно сумасшедшей, с его точки зрения, грамматики. Ему не нужны были усилия, чтобы запоминать новые вычурные слова. Когда другие зазубривали, Гаррелю требовалось лишь прочитать задание перед сном. И глядя на его достижения, жрецы-преподаватели снисходительно завышали оценки за решенные с ошибками задачи по физике.

Однажды на занятиях по звездному счету на Гарреля снизошло озарение.

– Галактика… галактика… – забормотал он, вертя перьевую ручку. – Это ведь не наше слово, да?

– Что ты имеешь в виду? – насупился брат Еиру – худой и высокий арс, похожий на вешалку, на которую накинули жреческий балахон. Его рассердило, что неофит позволил себе реплику с места.

– Я прошу прощения, – улыбнулся Гаррель. – Но «галактика» – это не арсианское слово, верно?

В глазах брата Еиру вспыхнуло пламя.

– Да, это слово мы позаимствовали из языка людей. И что? У нас сейчас основы звездного счета, а не сравнительное языкознание. А посему вопросы разрешаю задавать только по сути предмета!

Тогда Гаррель еще не знал, кто такие люди. Из контекста следовало, что так называют себя жители одной из Иных Сфер. А точнее – обитатели чужой планеты, находящейся вне обозримого с Арсианы космоса.

…Когда отсеялись тупицы и консервативные упрямцы, настоятель посчитал, что перед оставшимися неофитами можно приоткрыть завесу очередной тайны, хранимой орденом Шу-Арреля Раздосадованного. Старший жрец сам провел первое занятие с группой избранных. В лекционном зале, скудно освещенном утренним светом, он медленно расхаживал по сцене, сцепив руки за спиной. Настоятель не смотрел на учеников, чаще всего его взгляд был направлен в окно, за которым колыхалась серая завеса дождя. Гнусавый и монотонный голос жреца в другое время мог бы нагнать на слушателей сон… но то, что говорил настоятель, было важнее того, как он говорил. Поэтому каждый неофит слушал, ощущая нарастающее волнение.

– Зло пришло в Сферы, и это – не пустые слова, – начал настоятель. – Ключ, которым оно пользуется, – это богомерзкие науки. Арсиана однажды была на грани гибели, но своевременное вмешательство жрецов всех орденов Шу-Арреля позволило отсрочить катастрофу и небытие. Почему изучаем звездный счет и атомную физику мы, братья, и преподаем основы наук вам, – потому что вы должны знать природу нашего общего врага, – настоятель замолчал, пожевал губами, блики серого света лежали на его лице, словно карнавальная маска. – Мне известно, что среди вас есть те, кто сочувствовал запрещенному кружку электрорадикалов. Я склонен допустить, что здесь даже могут присутствовать участники бунтов. Шу-Аррель вам судья, и я не собираюсь обличать вас сейчас. Вы полагали, будто это преступление против арсианства – искусственно удерживать развитие нашей цивилизации на уровне паровых технологий. Вы не видели дальше своих роговых выростов. Даже я, духовное лицо, не могу не признать выгоды и удобств, которые повлекла бы за собой электрификация Ареалов. Безусловно, арсы обрели бы новые невиданные блага… но какова была бы цена этому всему? – Настоятель обвел взглядом затаивших дыхание неофитов. – Вселенная больна! – прозвучало раскатисто, с эхом. – Ее пожирает рак! Эта опухоль и есть то безликое, бездумное, всепоглощающее зло, которое грозит всем нам погибелью! Мы должны остановить распространение метастазов, должны искоренить погибель, вытравить ее зачатки… – Он подошел к окну, положил морщинистую руку на запотевшее стекло. – Не только Арсиану излечить, – проговорил старый жрец негромко, на так, что услышали все, – но каждую Сферу. Потому что Сферы – это сердца и легкие, кости и жилы Вселенной. Если мы оставим не излеченной хотя бы одну пораженную болезнью планету, то зло обязательно найдет способ, чтобы взять реванш… Вот поэтому вы здесь, – настоятель повернулся к неофитам. – Вам суждено стать мечами Шу-Арреля. Тяжелая судьба, страшная судьба, почетная судьба… – Он снова сделал паузу, снова пожевал губами, а потом вяло взмахнул рукой: – Шу-Аррель избрал вас и привел в обитель. Но это должно быть ваше осознанное решение – пройти через Иные Сферы – иначе ваша миссия обречена на провал. Вы должны отдавать отчет, на что идете, во имя чего идете и что с вами может в пути случиться.

Настоятель умолк. Неофиты глядели точно завороженные. Два десятка пар глаз пылали, отражая скупые лучи света, что просачивались сквозь дождевую завесу и мутное стекло.

– А теперь… – Настоятель подошел к двери и толкнул ее, из коридора дохнуло пахнущим лежалыми бумагами холодным воздухом. – Пусть выйдут те, кто считает, что не готов нести это бремя. На парах стоят две машины, и я отпущу на все стороны тех, кто хочет уйти.

Никто не шелохнулся.

Гаррель покосился на серый проем. Сквозняк звал злым шепотом бывшего модельера по имени, но тот уже знал цену свободы. И все же Гаррель почесал в сомнении роговые выросты. Вспомнился Сенатский парк, сладкий летний воздух, стайки самочек и их непринужденный променад вдоль тенистых аллей. Вспомнилось, как он сидел с планшетом на скамейке, делая набросок за наброском, а дуралей Харрель-Но вертелся рядом то со сладкой ватой, то с мороженым, то с газировкой. Вспомнились старые кварталы Первого Ареала, в которых пролетело детство. Дома, построенные два века назад, – карлики по сравнению с современными небоскребами, с въевшейся в стены и черепичные крыши угольной пылью.

Наверняка в тот момент все неофиты терзались сомнениями. Каждый вспоминал, каждого выдавало мерцание глаз. Кто-то родительскую ласку вспоминал, кто-то – красоту и величие столицы, кто-то – любимых самок, кто-то – свои творческие, пусть и сиюминутные, но наполненные радостью успехи.

– Что? Вы настолько самоуверенны? – ехидно спросил настоятель. – Знайте же: мы не собираемся содержать арсов, которые полагают, будто они здесь просто так, и которые не готовы рискнуть жизнью!

Неофиты молчали. Гаррель подумал, что это было осмотрительно – рекрутировать творческих арсов, тех, кто привык жить в мире идеалов. Таким легче задурить головы байками о вселенском зле и исключительной миссии, возложенной на них Шу-Аррелем, такие бросятся на защиту арсианства, не щадя жизни. Ведь кем они были раньше – рифмоплетами, художниками, изобретателями-самоучками… Непризнанными гениями, влачащими жалкое существование в нищете и безвестности. А теперь от них зависит существование цивилизации.

Цивилизаций, если принять на веру существование людей и нгенов.

Гаррель был поражен. Сохраняя двойственный взгляд на то, что вкладывали в головы неофитов жрецы, сам он не сомневался в существовании «безликого, бездумного, всепоглощающего и необоримого» зла. Чтобы он смог поверить в эту скрытую угрозу, не нужно было сотрясать воздух пафосными речами, достаточно лишь почувствовать, прислушаться к тому, что творится в незримом «мире идей», и все становилось понятно.

Кровавые жертвоприношения, изматывающие службы с повторением одних и тех же слов – все бессмысленно. Это не остановит то зло, что тенью нависло над Сферой Арсианы.

Зло остановят лишь арсы. Такие, как Гаррель. Это ему кажется, что он – уникален. На самом деле таких много…

– Что, Гаррель, ты хочешь уйти? – сухо поинтересовался настоятель, когда бывший модельер встал.

– Мы ведь не будем приняты в братство? – спросил он старшего жреца.

Настоятель на миг смутился. Ответил небрежно:

– Нет. В этом нет необходимости. Вы отправитесь в Иные Сферы, а там нет целесообразности и, главное, возможности соблюдать все ритуалы братства. Вы станете мечами Шу-Арреля, отдельной кастой. Ну, что ты еще хочешь, Гаррель?

– Кто-нибудь из наших предшественников возвращался на Арсиану?

– Дурацкий вопрос! – вспылил настоятель. – А откуда, по-твоему, мы столько знаем о жителях других Сфер? По-твоему, то, чему вас учат и будут учить дальше – бред просветленных старцев? Или сядь на место, или ступай за дверь! Праздность не единожды подводила тебя, боюсь, что однажды она тебя окончательно погубит!

Пристыженный Гаррель сел на место. Настоятель закрыл дверь и подошел к окну.

Его утомленный нервный лик, его сутулую фигуру контрастно высветила вспышка первой весенней грозы.

 

7

Дождь монотонно лупил по стеклам. Весенние ливни, которые так радовали поначалу, успели надоесть, превратились в такую же рутину, как снегопады зимой и иссушающая жара летом. Голос наставника звучал в такт дождю, нагоняя сон.

– …социальная структура сообщества людей децентрализована. Они не знают ничего подобного нашим Ареалам. Их поселения представляют собой хаотические конгломераты разнообразных строений, без всякой логики и системы, выстроенных вдоль транспортных артерий, движение по которым не прекращается ни днем, ни ночью…

Сосед Гарреля по парте, сухощавый, неразговорчивый арс из Второго Ареала, которого все называли Темным, выводил в учебной тетради бессмысленные каракули. Похоже, его совсем не интересовала лекция брата Омару. Гаррель подозревал, что Темный только и ждет, когда можно будет удрать из-под надзора братьев-наставников. И ему все равно – в Иные ли Сферы, в притоны ли Третьего Ареала. Гаррель лишь недоумевал, почему в таком случае Темный не воспользовался предложением настоятеля? Самому Гаррелю лекции казались чем дальше, тем интереснее. Не только языки иносферных рас, но и обычаи их и общественное устройство выглядели совершеннейшей фантастикой. В учебных пособиях иногда попадались рисунки-реконструкции. Видимо, жрецы привлекали для их создания художников, иллюстрирующих фантастические романы. Во всяком случае, Гаррель узнавал манеру некоторых из натурописцев.

– …главе социума нгенов обычно стоит старшая самка, – бубнил преподаватель. – Она соединяет брачными союзами двуполые пары, и как правило – союзы эти нерасторжимы. Надеюсь, вам не надо напоминать, что половая принадлежность нгенов, как и людей, определяется еще до рождения, и переменить ее они могут лишь в процессе медицинской операции?

Замечание брата Омару заметно оживило аудиторию. В задних рядах кто-то хохотнул. Смех немедленно подхватили. Как озерная волна в ветреную погоду, прокатился он по аудитории, и разбился о неприступную фигуру брата-наставника. А Гаррель, сосредоточенно конспектирующий лекцию, подумал мельком, что если бы Харрель-Но с рождения был самочкой, их отношения складывались бы иначе. Впрочем, эта мысль как пришла, так и ушла. Брат Омару приступил к подробному разбору иерархической структуры сообщества людей, а это было поинтереснее, чем предаваться тоске по сомнительным прелестям капризного неопределившегося.

Лекция пролетела незаметно. Гаррель настолько погрузился в бытие далеких от Арсианы Сфер, что даже вздрогнул, когда брат-наставник постучал тростью-указкой по кафедре, объявляя конец занятий. Темный толкнул модельера в плечо. Пробурчал:

– Пойдем в трапезную, покуда жрецы все не сожрали…

Довольный каламбуром, он зашелся ухающим смехом. Гаррель поднялся, заложил перо между страницами конспекта, сунул тетрадь за пояс. Толкаясь и оживленно балагуря, избранные неофиты повалили из учебной аудитории. Гаррель плелся в хвосте, ему хотелось побыть наедине со своими мыслями, но Темный, которому что-то понадобилось от него, не отставал.

Они вошли в трапезную, когда настоятель уже приготовился прочесть очередную застольную проповедь. На опоздавших старший жрец посмотрел неодобрительно. Гаррель и Темный пригнулись, протиснулись на свободные места и притихли.

– С каждым днем пробудившееся зло становится все могущественнее, – начал жрец. – В такое время нет ничего преступнее праздности. Не теряйте ни мгновения из отпущенных вам Шу-Аррелем. Занимайтесь со всем усердием, дети мои! И скорбите, ибо зло пришло в Сферы!

После трапезы Темный поманил Гарреля в укромную нишу, которыми изобиловали длинные коридоры обители. Посмотрев по сторонам, он негромким голосом осведомился:

– Вот ты мне скажи, как сиделец сидельцу, долго нам еще здесь волдыри на заду наживать?

Гаррель хмыкнул, покосился на «сидельца».

– А ты что, в Приветливом Доме гостил?

– Было, – признался Темный. – Пригласили… Можно сказать, ни за что, ни про что…

– А все-таки?

– Я мастер клинков! – с гордостью отрекомендовался неофит. – Изготовляю на заказ… Ну и портовые ребята порой забегали в мастерскую разжиться, кто заточкой, кто горлорезом… А эти переопределившиеся из полиции стали мне предъявы кидать… якобы незаконная торговля холодным оружием… А разве ж это оружие? Роговые выросты на личике самочки… Я высокородным клинки ковал! Самому лорду Орхо Со Нон Наррелю фамильные мечи новил! Но не повезло… Завалили портовые брюхатого купца с Островов да мою заточку фирменную на месте убийства и бросили… Так что в одно мерзкое утро получил я приглашение в Приветливый Дом… Ну что скажешь, друг-сиделец? Насчет волдырей…

– Тебя как зовут-то, мастер клинков?

– Даррелем, – ответил Темный. – Нот Ха.

– Так вот, Нот Ха Даррель, – сказал модельер, – волдыри, как ты выразился, наживать мы будем до тех пор, покуда не призовет нас Раздосадованный в Иные Сферы, иссекать корни вселенского зла!

– Этого дерьма ясноглазика я и от Треклятых наслушался, – проворчал Темный. – Думал, ты знаешь, раз вникаешь во все эти бредни…

– Так если это бредни, – сказал Гаррель, которому уже прискучил этот бессмысленный разговор, – что ж ты не ушел, когда настоятель предлагал? Сидел бы сейчас в портовом борделе, хлебную закваску дул, самочек щупал…

Темный отмахнулся.

– Не в борделе я бы сейчас сидел, – сказал он, – а висел бы на заточке собственного изготовления…

– Что так?

– Ты думаешь, почему я предложение Треклятых принял? Да потому, что жить мне оставалось чуть… Уж больно я откровенничал в полиции, и слухи о моей откровенности проникли уже в гостиные Приветливого Дома. Не сегодня завтра сидельцы меня бы переопределили, а потом бы и прикончили… Так что некуда мне идти, дружище…

– Мне-то ты зачем все это рассказываешь? – раздраженно спросил модельер.

– Верю я тебе, Гаррель… Как брату родному, верю. Когда нас в эти Сферы Иные бросят, я тебя держаться стану. Ну прямо как сосунок мамки…

– Нужен ты мне, – буркнул Гаррель.

– Э-э, нет, не скажи… Я тебе и в Сферах пригожусь… Я из любого дерьма, хоть из куска арматуры клинок могу сделать. А хороший клинок, он где угодно может понадобиться…

Гаррель уставился на новоявленного напарника, как на экспонат в Натурософском музее. Любопытный экземпляр, что ни говори. Ножи свои бандитам продавал, а как повязали – сдал клиентов с потрохами. Теперь вот в Иные Сферы рвется, дабы позорной смерти избежать…

Кто знает, может, и впрямь пригодится…

– Ладно, Темный, держись неподалеку, – смилостивился Гаррель. – Только будь любезен, не бездельничай на занятиях. Заметят Треклятые – мигом вылетишь за ворота.

– Да, напарник! – кротко отозвался Даррель. – Я все сделаю, как ты хочешь… Только это… помоги мне с этим безрадостным звездным счетом разобраться… и с языками…

– Навязался ты на мои роговые выросты!..

Весна отлила слезы по почившей зиме. Воздух стал суше. В полдень во внутреннем дворе обители, защищенном от холодного дыхания ледников, становилось душно. Даже лед на вершинах скукожился, будто шкура ясноглазика на сушильне. Братья-наставники все энергичнее вдалбливали в головы неофитов новые знания. Чисто теоретические дисциплины – сравнительное языкознание, иносферная социология, психология внеарсиан – уступили место более практичным предметам. Будущих борцов со злом учили ориентироваться по чужим созвездиям, отыскивать признаки съедобности у незнакомых растений, шлифовали навыки самообороны с оружием и без оружия.

Короткое горное лето перегорало, на горизонте начали сгущаться тучи. Ветер приносил из-за перевала запах грозы и ощущение тревоги. Что-то готовилось, Гаррель это чувствовал. Треклятые жрецы стали еще сумрачнее и строже. Положенные ритуалы совершались впопыхах. Не благочестие занимало умы братьев, а вещи более приземленные. На хоздворе царила загадочная суета, ежедневно к воротам обители подъезжали грузовые паромобили и увозили какие-то тюки и ящики.

Последний день занятий Гаррель запомнил особенно. Правда, тогда он не знал, что это последний день. Утро начиналось, как обычно. Еще до рассвета брат-эконом зажигал в кельях раздражающе тусклые газовые светильники. Громко возглашал подъем. Неофиты с ворчанием и стонами поднимались со скрипучих коек, застилали постели. После гуськом бежали через двор к умывальне. Теплая вода в обители была роскошью, умывались холодной, ледниковой. От нее ломило зубы и горела кожа, но неофитам некогда было мерзнуть. Едва ополоснувшись, они мчались в гимнастический зал. Веселый силач брат Грагу гонял их до седьмого пота на атлетических снарядах, а потом разбивал на пары и устраивал поединки между подопечными, которые и так еле волочили ноги. Грагу был неумолим. Вчерашние поэты, художники-натурописцы, изобретатели и дизайнеры, в прошлой жизни не державшие в руках ничего серьезнее кухонного ножа, с остервенением молотили друг дружку шестами и деревянными мечами. По окончании тренировки неофиты мчались в трапезную.

В это прохладное предосеннее утро, когда с гор сползали молочные языки тумана и затопляли низины, все шло заведенным порядком. Однако после трапезы в аудиторию пришел не брат Еиру, а сам настоятель. Верховный жрец был сосредоточеннее обычного. Сопровождающий его служка внес большие картоны с рисунками-реконструкциями и расставил их вдоль грифельной доски. Неофиты сразу притихли, вглядываясь в новые для себя изображения. Гаррель сразу обратил внимание на то, что на картонах нарисован не мир людей и не мир карликов. Наиболее впечатляющая реконструкция демонстрировала изумительный пейзаж – гигантское полукольцо, возвышающееся над уходящим за горизонт городом. Вид этой мерцающей арки, раскинувшейся над целым миром, заворожил Гарреля настолько, что он лишь в следующее мгновение заметил: город под Кольцом лежит в руинах.

Брат-настоятель отстраненно глядел в окно, за которым тлело хмурое утро. Он выдерживал паузу, позволяя неофитам осознать увиденное. В аудитории поднялся ропот, сначала сдержанный, потом все громче, но старший жрец продолжал молчать. Наконец неофиты тоже умолкли, и все как один выжидательно уставились на настоятеля.

– Вы видите эти листы? – негромко вопросил он, резким жестом указав на силуэт Кольца. – Здесь все правда! Ваш предшественник был там! – Тычок пальцем в твердый картон. – И сумел вернуться. Чего ему это стоило, не стану говорить. Не о нем речь… Главное, он все запомнил – и запечатлел! – Глухой стук. – Теперь и у вас есть возможность увидеть, на что способно зло… – Жрец поперхнулся, откашлялся и продолжал совсем другими тоном: – Обитатели Окольцованной Сферы в своих богомерзких опытах с электрикой зашли гораздо дальше, нежели люди, и тем более – нгены. Они создали машины, которые не только ходят по суше и воде, но и – под водой, и в воздухе, и даже в безвоздушном пространстве. Я скажу вам больше! Они создали машины, способные вести расчеты, и управлять другими машинами, без вмешательства своих хозяев. Некоторые из вас скажут, что это удобно. Что такие приспособления высвобождают уйму времени и сил. А я вам скажу – смотрите! – Снова стук. – Они сделали эти и многие другие механизмы, и вот теперь их мир разрушен. А сами они либо мертвы, либо пребывают в неведомых Сферах. Вы хотите такой судьбы для Арсианы? Нет?! Тогда идите и сражайтесь!

Неофиты, повинуясь неосознанному порыву, дружно поднялись. Гаррель встал вместе со всеми. Чувства переполняли его – воодушевление, ярость, желание драться. Никто и не услышал, как стукнула входная дверь. В аудиторию ворвался брат Ксару.

– В столице мятеж! – выкрикнул он. – Отступники жгут храмы!

 

8

Шлейф дыма столичных пожаров накрыл паромобиль еще на перевале. Частицы сажи черными снежинками крутились в прогорклом воздухе, оседая на лицах арсов в грязной одежде сезонных рабочих. Сидевший за рулем брат Юону был доволен дополнительным камуфляжем. Теперь и родная мать не узнала бы в этих угрюмых работягах вчерашних неофитов и переодетых служителей Раздосадованного. Если они нарвутся на блокпост мятежников, те не обнаружат в кузове паромобиля ничего подозрительного. Настоятель запретил брать с собой оружие, заметив напоследок, что лопаты и кирки в умелых руках надежнее мечей. Гаррелю очень хотелось верить, что Треклятый жрец прав. Разумеется, их учили драться, и сам брат-наставник Грагу глыбой возвышался рядом с водителем, но лучше всего будет обойтись без происшествий.

Тряский экипаж бодро катил под гору. Удушливое марево отнесло в сторону, и на горизонте показалось плоскогорье, за которым до самого побережья раскинулась столица. От перевала ее отделяла долина, засеянная мучнистыми злаками. Крытые соломой домишки фермеров торчали между земельных наделов. Сами фермеры трудолюбивыми насекомыми ползали среди борозд, подрезая колосья у основания. Им не было дела ни до спускающегося с перевала паромобиля, ни до столицы, где в эти мгновения, быть может, решалась судьба Арсианы, ни тем более – до абстрактного зла, которое когда-нибудь сожрет их мир. Зло для этих арсов всегда было конкретным. Упадут цены на злаки – зло. Повысят подати – зло. Засуха – зло. Слишком дождливое лето – зло. Заморозки не ко времени – зло… И если небо начнет сворачиваться, как свиток с заветами Шу-Арреля, фермеры прежде всего бросятся к своим овинам.

Словно ручной пискун в потешной мельничке, паромобиль провернул колесами фермерскую долину и выбрался на плоскогорье. Отсюда открывался изумительный вид на столицу. Округлая клякса ее сохраняла очертания древневекового поселения. На террасах Музейного острова – бывшей резиденции Правящих Владык – золотились осенним убранством Уступчатые сады. Сверкали медными шпилями небоскребы Первого Ареала. Стальные нити фуникулеров все так же сшивали его с нижними кварталами. Статуя Плачущего бога, у подножия которой раннеисторические арсы закалывали жертвенных животных, двойной тенью расчерчивала полукружия Второго и Третьего Ареалов. И только над окраинами все еще поднимались дымы.

События в столице подтверждали правоту жрецов. Зло пришло в Сферы, размахивая знаменами процветания. И даже если этот мятеж правительственные силы подавят, рано или поздно электрорадикалы одержат верх. И хотя по окраинам нельзя было судить о том, что творились на главных улицах, неофиты и сопровождающие их монахи приободрились. Они ожидали увидеть дымящиеся развалины, но, видимо, мятежникам не удалось пробиться в центр столицы, где возвышался храмовый комплекс Шу-Арреля Всеобъемлющего, и они ограничились лишь окраинными молельнями для простонародья. Брат Грагу весело подмигнул Гаррелю. Брат Юону добавил жару в котле, и паромобиль, опасно кренясь на поворотах, вынесся на шоссе, опоясывающее столицу с севера. Это был прямой путь к порту.

На первый блокпост они наткнулись, когда показались убогие домишки пригорода. Мешки с песком перегораживали дорогу, оставляя место для проезда только одного паромобиля. По свободному участку прохаживался часовой. Он был в военной форме, но это ничего не значило. На стороне электрорадикалов вполне могли быть и армейские части. Часовой заметил паромобиль, ленивым движением поднял руку. Брат Юону стравил пар и заблокировал колеса. Одышливо пыхтя, паромобиль остановился в нескольких шагах от часового. Солдат пронзительно свистнул в специальный свисток. Из караулки, наскоро сколоченной из досок и обложенной мешками, выскочили еще двое. Еще один солдат, и, судя по золотой ветке столистника на высокой треугольной тулье серо-голубой фуражки и медному жезлу в виде ползучей рептилии, – офицер в чине младшего змееносца.

Офицер знаком велел часовому оставаться на месте, а сам, в сопровождении второго солдата, направился к паромобилю. Брат Юону вылез из кабины, с видом покорности протянул младшему змееносцу свернутое в трубочку удостоверение. Офицер развернул его, бегло просмотрел, не глядя сунул солдату.

– Кто у тебя там? – осведомился младший змееносец.

– Поденщики, светлый воин! – смиренно ответствовал монах. – Купец Шох Цу Таррель с Островов нанял их для рытья дренажной канавы от своего дома до сливного канала.

Офицер задумчиво поскреб посеребренные наросты, спросил:

– Он что, поближе не мог нанять поденщиков?

– На Островах рабочая сила недешева, светлый воин, – отозвался брат Юону, – а горцы готовы ломать плечи за жратву.

– Ну давай, показывай, какие там у тебя горцы…

Брат Юону поклонился, заглянул под брезентовый верх, буркнул:

– Выходите…

Неофиты повыпрыгивали из кузова, нестройной толпой сгрудились у обочины.

– А этот? – младший змееносец ткнул жезлом в сторону брата Грагу, который остался в кабине.

– Это напарник мой, светлый воин.

– Пусть тоже выйдет.

Здоровяк Грагу присоединился к своим воспитанникам.

Офицер с презрением, явственно проступившим на длинном холеном лице, оглядел «горцев».

– Арсиана на распутье, – проговорил он. – Самые смелые ее отпрыски сражаются за лучшее будущее, а таким, как вы, и дела нет… Дерьмокопатели…

– Мы арсы маленькие, светлый воин, – откликнулся брат Юону. – Добываем пропитание собственным трудом…

– Вот и потрудитесь во славу грядущего торжества электрики, – сказал младший змееносец. – Рядовой Ларрель! – Солдат отсалютовал ружьем, растопырив локти. – Проводи этих… горцев в распоряжение Нон Марреля. Ему как раз требуются рабочие для прокладки траншеи…

– Ваше слово закон, светлый воин, – пробормотал брат Юону. Он повернулся, чтобы снова сесть за руль.

– А ты куда? – вкрадчиво поинтересовался офицер. – Паромобиль реквизируется на нужды восстания… Рядовой Ларрель, постройте это отребье и бегом марш!

Солдат окриками и пинками мигом превратил нестройную толпу «горцев» в некое подобие шеренги. Неофиты и монахи терпеливо вынесли это, только брат Грагу многозначительно переглянулся с братом Юону.

– Простите, светлый воин, – униженно поклонился Юону. – Разрешите нам взять инструменты.

Младший змееносец досадливо поморщился, махнул рукой: забирайте. Едва мнимые поденщики похватали свои лопаты и кирки, солдат Ларрель снова построил их. Поминая дерьмо ясноглазика и переопределившихся беременных пискунов, он погнал свою команду в ближайший проулок. Грохоча тяжелыми ботинками по заслякощенной мостовой, они отмахали пару кварталов, как вдруг громадный брат Грагу споткнулся и едва не распахал носом булыжник. Ларрель подскочил к нему, замахнулся прикладом, но монах схватил его за ноги и резко дернул на себя. Солдат всплеснул руками, роняя ружье.

– Вали его! – взвыл бывший сиделец Даррель.

Гаррель, как подстегнутый, метнулся к солдату и успел подхватить ствол. Через мгновение Ларрель, связанный и с кляпом во рту, был засунут между переполненными мусорными баками. Брат Юону не забыл отнять у него свое водительское удостоверение.

– Мне еще не раз садиться за руль… – проворчал монах и скомандовал: – За мною, бегом! Мы должны пробиться в порт, даже если против нас будет целая армия мятежников.

Желтое солнце скрылось в океане, оставляя день во власти красного солнца, которое тоже не слишком долго собиралось задерживаться на небосклоне. Кривые улочки Третьего Ареала словно выкрасили охрой. Блики на стеклах казались отсветами пожаров. Обыватели при виде шеренги грязных, вооруженных заступами и кирками арсов прятались в подворотнях. Никто не препятствовал будущим спасителям Сфер пробираться к порту. Они не остановились даже, когда увидели на небольшой площади руины молельни Безрадостной Ипостаси Шу-Арреля. Перепачканные сажей монахи копошились среди обломков, извлекая обугленные реликвии.

– Не отвлекаться! – с болью в голосе приказал брат Юону.

Неофиты и возглавляющие их Треклятые, не оглядываясь, втянулись в следующий переулок. Жилые кварталы Третьего Ареала вплотную примыкали к промзоне. Здесь им пришлось несколько раз пересекать железные пути, игнорируя истерические вопли локомотивов, вытягивающих длинные, как списки прегрешений, составы из погрузочных терминалов порта. И лишь одно происшествие на мгновение задержало посланцев Раздосадованного.

Нарастающий рокот, словно эхо далекой грозы, разлился в тускнеющем небе. Неофиты заозирались. Если не считать редких полосок дыма, вечернее небо было безоблачным. Ничто не предвещало бури, но что-то надвигалось – огромное, могучее, небывалое в Сферах.

– Скверна! – выкрикнул Соаррель, самый младший из неофитов, тыча пальцем в округлый силуэт, выдвигающийся из-за решетчатых башен портовых лебедок.

– Волдыри на заду… – прошептал Даррель, приседая на полусогнутых.

– Скорбите, братья! – воззвал брат Юону. – Зло пришло в Сферы!

– Счас я его… – процедил брат Грагу, вскидывая солдатское ружье.

Гаррель оцепенело глядел вверх. До ломоты в затылке, до нестерпимого зуда в роговых выростах. Ни ярости, ни негодования бывший модельер не чувствовал, скорее – изумление и гордость.

Облитый последними лучами красного солнца, над городом плыл серебристый, заостренный с торцов цилиндр. Он был настолько громаден, что не верилось в его рукотворное происхождение. Больше всего цилиндр напоминал океанского титвала – хвостовые плавники влажно блестели в отсветах вечерней зари. Казалось, что гигант движется по капризу ветров, но на выносных консолях его гудели стальные нимбы, словно вестники Шу-Арреля несли цилиндр на своих призрачных крыльях.

Грохнул выстрел. Гаррель оглянулся. Брат Грагу, прищурясь, поводил дымящимся стволом – целился. Не соображая, что делает, Гаррель подскочил к монаху, выбил из рук ружье. Треклятый насупился и кинулся на недавнего воспитанника. Грагу не требовалось оружия, чтобы вразумить возомнившего о себе неофита, но на пути брата-наставника вдруг возник мастер клинков Нот Ха Даррель. Заступ в его руках кроваво отблескивал бритвенной остроты кромкой.

– Отыди, безрадостный…

– Ополоумели! – взъярился брат Юону. – Зло парит над вашими безмозглыми черепами, а вы свару затеяли!

– Зло… – повторил Гаррель задумчиво. – Парит…

Рукотворный титвал поворачивался к столице растопыренными плавниками, и нимбы его сияли.

 

9

Лишь на рассвете они подошли к острову.

Паровое суденышко терпеливо перебиралось с волны на волну, застилая черным дымом свежесть раннего утра. Гаррель и его напарник Темный вышли на верхнюю палубу, подышать чистым воздухом после беспокойной ночи, проведенной в тесном вонючем кубрике. И хотя морской воздух пах угольным дымом, спускаться вниз неофиты не спешили. Когда еще доведется увидеть такую красоту. Море серой-голубой равниной простиралось до самого горизонта. Краешек желтого солнца уже показался над ним, а рядом пробивались первые лучи красного светила. Сияние двух солнц порождало неповторимую зеленую ауру, которую моряки называли «улыбкой Шу-Арреля».

Прямо по курсу поднималась скалистая стена, рядом с которой, пришвартованный у пирса дредноут времен Первой Приморской войны казался рыбацким баркасом. От дредноута к острову тянулись толстые черные жилы, как будто военный корабль держал в плену чудовищный спрут. Три трубы дредноута дымили не хуже пароходика, зафрахтованного служителями Раздосадованного. Круглые иллюминаторы выше ватерлинии пылали золотыми точками.

– Электрика, волдыри на заду, – пробурчал Даррель, сплевывая в волну.

– Это солнце отражается в стеклах, – сказал Гаррель без особой уверенности.

– Как бы не так… – отозвался напарник. – С одной заразой боремся, другую поощряем…

– Вероятно, иного способа попасть в Иные Сферы не существует, – рассудил Гаррель. – Иначе зачем изучать все эти богомерзкие науки.

– Ладно, мне все едино, – проговорил Темный, – лишь бы подальше от Приветливого Дома…

Цепляясь за леера ограждения, к ним подошел брат Юону.

– Любуетесь красотой божьей, братья? – спросил он.

– Нас что, уже приняли в орден?! – желчно осведомился Даррель.

– Вы вступили на путь борьбы, которой посвящают себя служители Шу-Арреля, а значит – стали одними из нас.

– Я в Треклятые не записывался, безрадостный…

– Да помолчи ты, – одернул его Гаррель и обратился к монаху: – Простите его, брат Юону.

– Раздосадованный простит, – откликнулся жрец.

– Позвольте вопрос, – продолжал Гаррель. – Что делает эта посудина у острова?

Он показал на дредноут, который становился все ближе.

– Это плавучий источник электрики, – пояснил брат Юону. – Его паровые двигатели крутят специальную генерирующую машину, которая вырабатывает электрику…

– А эти черные жилы для чего?

– По жилам электрика подается на остров, – сказал монах. – Впрочем, скоро все увидите сами…

На палубу выбрались остальные неофиты – бледно-зеленые от качки. Они хмуро взирали на скалистую громаду острова, который заслонил собой восходящие светила и накрыл тенью палубу. Пароходик пронзительно загудел. Дредноут отозвался низким, почти утробным рыком. У Гарреля от этой переклички защемило оба сердца. Он вдруг вспомнил свою жизнь в столице. Снежинки за окнами небоскреба. Эскизы на мольберте. Разнежившегося на подушках Харреля-Но. Все это было так далеко, словно бывший дизайнер уже перенесся в Иные Сферы и вспоминает о мире, навсегда затерянном среди ледяной крупки бесчисленных звезд.

Изъеденные ветрами и прибоем, седые от морской соли скалы обступили паровое суденышко. Бронированный борт дредноута вырос впереди железной стеной. Нездешний желтый свет снопами вырывался из иллюминаторов. Никаких сомнений не осталось – только проклятая жрецами электрика могла дать такое ровное, бестрепетное свечение. Неофиты возбужденно зароптали, размахивая руками и поглядывая на невозмутимого брата Юону. С борта дредноута сбросили швартовы, и матросы закрепили их на носовом и кормовом кнехте пароходика. Подрабатывая винтами, суденышко притиснулось к стальной туше бывшего военного корабля. Раздался неприятный, вынимающий душу скрежет, пароход выбросил через свисток длинную струю пара и застопорил машины.

– С прибытием, братья! – прокричали сверху, и на палубный настил суденышка с костяным перестуком опустился штормтрап.

Рядом с ним появился могучий брат Грагу, ухватился за толстые канаты, к которым были привязаны узкие дощечки ступенек.

– Ну, кто смелый? – поинтересовался монах.

– Ступайте, братья! – воззвал брат Юону. – Да благословит вас Шу-Аррель!

Гаррель кивнул напарнику и первым подошел к штормтрапу.

– Я буду придерживать, – сказал брат Грагу, – а ты лезь наверх. Не останавливайся и вниз не смотри.

Гаррель взялся за канаты, поставил ногу на первую ступеньку, подтянулся и повис над палубой. И в этот момент он осознал, какое непростое дело ему предстоит. Пароходик покачивался на неспокойной глади залива с иной амплитудой, нежели гигант-дредноут, и потому штормтрап, невзирая на все усилия брата-наставника, болтался между небом и землей. Стиснув зубы, Гаррель полез вверх. Шершавая поверхность борта то приближалась, то отдалялась. Штормтрап, словно живой, норовил покрепче приложить смельчака о заклепанную стену. Нарушая запрет брата Грагу, Гаррель все же разок посмотрел вниз. Суденышко с высоты выглядело таким маленьким, что, казалось, сорвись он с этой болтающейся лестницы, наверняка промахнется мимо палубы. Гаррель с трудом заставил себя смотреть прямо перед собой на черный в ржавых потеках борт корабля. Руки немели, ступни то и дело срывались с вертлявых ступенек. Подъем чудился самонадеянному неофиту бесконечным. Когда перед ним возник полированный брус планшира, а чьи-то крепкие пальцы вцепились в его одежду, Гаррель едва не расплакался.

Мир по ту сторону фальшборта показался Гаррелю невероятно просторным, а главное – надежным, как скала. Дредноут поражал своим величием и сдержанной мощью. Стальные башни с зачехленными стволами были развернуты в сторону моря. Рулевая рубка нависала огромной грибной шляпкой, заслоняя небесный свод. На широкой палубе толпились матросы. Они смотрели на Гарреля, как на диковинного зверя из Сада Тварей. Правда, тут же появился офицер, прикрикнул на них, и матросы вернулись к исполнению своих непосредственных обязанностей. Офицер подошел к Гаррелю, отсалютовал морским палашом в ножнах, представился:

– Флаг-мичман Ноаррель!

Гаррель тоже назвал себя.

– Вижу, вы первый, – продолжал моряк. – Как поднимутся остальные, прошу никуда не уходить. За вами должны прибыть… Извините, служба! – Новый взмах палашом, и флаг-мичман забыл о воспитаннике обители.

Матросы, дежурившие у штормтрапа, перетащили через фальшборт еле живого Дарреля. Гаррель подоспел на помощь, поднял напарника на ноги.

– Волдыри на заду, – прохрипел мастер клинков. – Чтобы я еще раз…

Они отошли к орудийной башне. Стали наблюдать, как матросики втаскивают неофитов на палубу. Ни брат Юону, ни брат Грагу на палубе не появились. Похоже, их миссию следовало считать оконченной. Гаррель вдруг поймал себя на том, что пересчитывает товарищей, как будто уже взвалил на себя ответственность за их судьбу. И когда через фальшборт перебрался последний, вчерашний дизайнер забеспокоился. Куда их привезли? Тут есть хоть кому-нибудь до них дело? А может, все эти проповеди о спасении Арсианы всего лишь виртуозная ложь, и доверчивых неофитов привезли на это богомерзкое судно, чтобы скормить ненасытному идолу электрики?

Словно в подтверждение самых худших его опасений, небо над палубой дредноута вдруг померкло и сверху обрушился дождь – тяжелый, будто град вражеских стрел. И вдруг послышалось заунывное пение, заглушившее даже шум дождя. Из трюмного люка показалась процессия Треклятых жрецов. Они шли двумя рядами, в черных длиннополых одеждах, на лицах их багровели шрамы. В руках жрецы держали ритуальные иззубренные клинки. Скорчившиеся у башни неофиты вжались спинами в холодный мокрый металл.

– Это же такое, напарник, – пробормотал Даррель. – Это они нас щас… как ясноглазиков, на заклание, да?

– Не гневи Шу-Арреля, – откликнулся Гаррель, у которого самого горло перехватило от тревожных предчувствий.

Процессия поравнялась с неофитами. Первый же жрец вручил Гаррелю свой клинок, воззвал:

– Ступай, брат! Убей зло!

Гаррель принял клинок и поцеловал лезвие. Жрец сорвал с себя черную хламиду и набросил ее на плечи бывшего модельера. На самом служителе не осталось ничего, кроме набедренной повязки, и Гаррель увидел, что не только лицо Треклятого, но и тело изуродовано шрамами. Следующий жрец «одарил» таким же образом и Дарреля. Мастер клинков повертел лезвием, хмыкнул:

– Дешевая работа…

Церемония передачи ритуального оружия была недолгой. Треклятые обступили новых посвященных с двух сторон и под торжественное пение повели к широкому трапу, переброшенному с борта на берег. Матросы и офицеры корабля провожали посланцев Раздосадованного сочувственными взглядами. Похоже, видели они это не впервой и неплохо представляли, что ждет этих бедолаг с древним оружием, бредущих под проливным дождем. Но То Нда Хо Гаррель запретил себе думать об этом.

Железные ступени, закрепленные в скале, вели куда-то наверх. Низкие тучи и проливной дождь мешали разглядеть цель пути, только черные жилы, толстые, будто якорные канаты, тянулись вдоль лестницы, которая казалась бесконечной. И там, куда она уходила, раздавался зловещий гул и вспыхивали бледные молнии. Неожиданно дождь прекратился, потоки воды еще прыгали по камням, но жар двух солнц быстро высушил железные ступени и покрытые шрамами тела Треклятых.

Пение жрецов оборвалось. Все звуки окрест заглушал ровный гул и треск грозовых разрядов. Лестница вывела процессию на широкий помост, окруженный металлическими башнями, увенчанными шарообразными навершиями. Черные жилы исчезали в огромных ребристых ящиках в основании башен. Голые жрецы выстроились на помосте полукругом, отгородив собою группу новопосвященных. Башни загудели еще сильнее, а между шарами зазмеились молнии. Их свет казался призрачным в смешанных лучах желтого и красного светил.

Гаррель смотрел поверх голов Треклятых. За помостом и башнями скалы обрывались в море, а значит – другого пути не будет. И с этого помоста начинается дорога в Иные Сферы. Уставшие, голодные, в волглых балахонах, вооруженные примитивным оружием древних, они должны будут навсегда покинуть родной мир, чтобы сражаться неизвестно с чем, неизвестно где…

Гаррель оглядел своих товарищей – ни искры воодушевления в глазах, только беспокойство и немой вопрос: зачем? Почему-то вспомнился рукотворный титвал, безмятежно парящий в вечернем небе.

«Нас почти два десятка, – подумал Гаррель. – Мы вооружены. А у жрецов нет ничего… Дружно напасть, опрокинуть, и…»

Искушение оказалось столь сильным, что бывший художник по костюмам уже готов был выкрикнуть: «Бей безрадостных!», но вспомнил о дредноуте. Нет, военный корабль предназначался не только для генерации электрики, и у экипажа наверняка существовали инструкции на случай бунта «спасителей арсианства».

– Волдыри на заду… – ахнул Нот Ха Даррель. – Други-сидельцы, глядите!..

Треклятые жрецы расступились, а посланцы Шу-Арреля подались вперед.

Солнца сияли во всю полуденную мощь, но на помосте сгущалась мгла. Плотный сгусток свивался в иссиня-черный кокон, выбрасывающий шевелящиеся отростки. И от кокона распространялся запах. Словно все отхожие места Пятого Ареала выгребли до дна и выплеснули добытое на этот залитый лучами светил помост. Голые жрецы громко, до истерического визга, запели древний гимн, из которого Гаррель разобрал лишь: «выворачивается и выворачивается». Темный сгусток на помосте уплотнился еще больше, напоминая теперь обрубок громадного бахромчатого червя. Отростки по краям его плоского среза извивались, источая запах, которому невозможно было противиться. Гаррель и не пытался. Он оттолкнул напарника, силящегося что-то сказать, и шагнул к обрубку, который вдруг тошнотворно вывернулся ему навстречу.