Антарктида, мыс Эванс, 1911 г.

Еще в Англии, во время подготовки экспедиции, и после, на корабле, и еще позже, во время зимовки и предварительных походов на юг, Скотт бесчисленное множество раз представлял себе день выхода в главный поход, к Южному полюсу. Представлял каждый раз по-разному, однако кое-что общее в его фантазиях все-таки было. Роберт считал, что старт на полюс должен пройти скромно, но при этом достаточно торжественно, что перед тем, как забраться в сани и покинуть зимовочный дом, он обязательно скажет всем, кто поедет вместе с ним, напутственное слово, а всем, кому придется остаться на мысе Эванс — что-нибудь утешительное. И все его верные товарищи, как избранные им для совместного путешествия на полюс, так и лишенные этой чести, будут молча ловить каждое его слово и желать ему удачи. А потом, когда его упряжка тронется с места и начнет удаляться от места зимовки, оставшиеся еще долго будут смотреть ей вслед — даже после того, как она перестанет быть видна в мрачных весенних сумерках.

Действительность оказалась совсем иной. Торжественного старта полюсной партии просто-напросто не было, потому что отправлялись полярники на полюс не все вместе, а отдельными группами. После долгих расчетов было решено, что лучше всего сначала отправить к уже готовым складам несколько человек на моторных санях: они оставили бы там последние запасы продовольствия и керосина для обратного пути и подождали остальных путешественников. В результате, механик Уильям Лэшли с тремя помощниками уехали из лагеря раньше остальных — их провожали все члены экспедиции, им от всей души желали удачи, но назвать это прощание торжественным было трудно. Никаких речей Скотт тогда не произносил. Это показалось ему неуместным: какой смысл напутствовать тех, с кем планируешь встретиться через две-три недели, и, тем более, утешать тех, с кем пока еще не расстаешься?

После их отъезда Скотт подумал о том, чтобы попрощаться с каждым из остающихся в лагере отдельно, но вскоре ему стало совершенно не до того, чтобы сочинять для товарищей торжественные речи. Состав группы, которая должна была идти к полюсу вместе с ним, постоянно менялся, и полностью в том, что их возьмут в самый главный поход, могли быть уверены только Боуэрс, Уилсон и Отс. Над остальными кандидатурами Роберт размышлял всю зиму, и шанс быть взятым на полюс был у всех, кроме Дмитрия и Антона. Однако желающих попасть в сердце Антарктиды, казалось, преследовал злой рок: то один, то другой полярник лишались этого шанса из-за собственной неосторожности. Кто-то умудрялся обморозить руки, кто-то — неудачно падал и растягивал связки на ногах, а один из зимовщиков даже умудрился удариться головой и заполучить небольшое сотрясение мозга. И чем ближе был день ухода к Южному полюсу, тем больше становилось таких несчастных случаев. Лоуренс Отс ворчал, что такого количества пострадавших в его отряде не было даже во время походов по устройству складов, а Скотт мрачно шутил, что если они не покинут лагерь в самое ближайшее время, в нем вообще не останется здоровых людей, но ругать тех, кому так не повезло, никто даже не думал — у заболевших полярников, понимавших, что выздороветь до того, как группа Скотта уедет, они не успеют, и так был крайне несчастный вид. И Роберт, как ни старался, не мог найти нужных слов, чтобы хоть немного подбодрить их.

Наконец, группа Скотта все-таки была сформирована. Но и ей не суждено было уйти на полюс сразу полным составом: двух самых слабых пони, Джию и Джимми Пигга, решено было отправить вперед на день раньше, иначе потом они наверняка безнадежно отстали бы от всех остальных. Этих пони повели Кэохейн и доктор Аткинсон, и нормального прощания с ними тоже не вышло — по той же причине, по какой не получилось его с полярниками, отправившимися вперед на санях.

А в день отъезда последней партии все и вовсе не заладилось с самого начала. С раннего утра семеро выбранных Робертом помощников суетились, упаковывая в погруженные на сани ящики едва не забытые вещи, весь день сам он раздавал последние указания остающимся, и к тому времени, когда все, наконец, было готово, наступил поздний вечер. Усталые полярники уже вовсю зевали, но мысль о том, чтобы отложить выход на следующий день, приводила нетерпеливого начальника экспедиции в ужас: спальные мешки и некоторые другие вещи пришлось бы доставать с саней, а утром снова собирать их по всему дому и грузить обратно, и, скорее всего, они точно так же потеряли бы еще целые сутки.

— Медлить больше нельзя, выступаем прямо сейчас! — объявил он громко, делая вид, что не замечает чужих сонных глаз и разочарованно поджатых губ. — Лоуренс, Черри, выводите пони!

Дальше началась уже привычная всем участникам зимовки сцена вытаскивания четвероногих манчжурцев из теплой конюшни на мороз. Пони упирались, брыкались, злобно фыркали и пытались укусить своих мучителей, причем делали это даже еще яростнее, чем перед обычными тренировками. Но и Отс с Черри-Гаррардом, прекрасно понимавшие, что один удар конского копыта запросто может лишить их славы первооткрывателей полюса, приложили все усилия, чтобы вывести пони из конюшни и запрячь их в сани, оставшись при этом невредимыми. С помощью Антона и Дмитрия они сумели справиться со всеми четвероногими полярниками, и даже буйный Кристофер, бросавшийся из стороны в сторону, рывший копытами снег и оглушительно ржавший, не смог вырваться из мертвой хваткой вцепившихся в его сбрую крепких рук Лоуренса.

Усмирив животных, путешественники потащили их к саням и принялись в спешном порядке запрягать их. Но и тут не обошлось без задержки — одна из лошадей оказалась не на своем месте, и перепутавший сани Скотт был вынужден, скрипя зубами от злости, перезапрягать ее еще раз.

— Да уедем мы когда-нибудь или нет? — нетерпеливо подпрыгивал на месте замерзший Черри. Остальные участники похода в ответ лишь вздыхали и растерянно разводили руками.

Единственными, кто не доставил Роберту и его товарищам никаких проблем, были собаки — их упряжка была готова уже через несколько минут. Закончив с ними, Роберт выпрямился и слегка растерянно огляделся. Все приготовления были сделаны, больше ничто не удерживало его в лагере и не мешало старту. Можно было отправляться на полюс. И он не имел ни малейшего понятия о том, что сказать тем, кто оставался на зимовке: все придуманные раньше слова как нарочно вылетели у него из памяти.

— Ну вот, мои дорогие… — неуверенно начал руководитель экспедиции, обводя глазами столпившихся вокруг усталых и замерзших полярников. Однако продолжить речь ему помешало оглушительное ржание: непослушный Кристофер, посчитав, по всей видимости, что он и так слишком долго стоял в упряжке смирно, решил наверстать упущенное и снова принялся вырываться. Лоуренс, Антон и Дмитрий, ругаясь по-английски и по-русски, повисли на его уздечке с обеих сторон, но пони продолжал ржать, брыкаться и стряхивать их с себя. Было ясно, что долго они не продержатся, и выезд к полюсу придется снова отложить. И хорошо еще, если только на время, необходимое, чтобы успокоить пони-смутьяна. А если Отс пострадает?..

— Все, уходим, ведите его вперед! — сердито крикнул на русских конюхов Роберт и, подавая своим спутникам пример, потянул за уздечку своего Сниппетса. Тот покорно зашагал по снегу, увлекая за собой остальных пони и нетяжелые сани — основной багаж уехал раньше на моторном транспорте. За этой упряжкой потянулись и другие, а Отс со своими помощниками дернули в ту же сторону Кристофера. Тот посопротивлялся еще некоторое время, но затем, обрадовавшись, что ему, по крайней мере, теперь можно двигаться, а не мерзнуть, стоя на одном месте, резво потрусил по твердому снегу. Вскоре его сани обогнали все прочие, и Дмитрий с Антоном, отпустив поводья несговорчивой лошади и помахав уходившим на юг полярникам, остались позади. Спутники Скотта тоже обернулись, несколько раз махнули провожавшим их товарищам, и на этом прощание с ними закончилось. Все сани с разной скоростью заспешили вперед, и одна мечта Скотта все же осуществилась: те, кто оставался на зимовке, долго смотрели, не обращая внимания на холод, как члены полюсного отряда уходят к горизонту, как их силуэты постепенно превращаются в точки и, наконец, растворяются в слабой туманной дымке.

Так для Роберта начался поход к самой главной цели всей его жизни, и в этом походе, вопреки его представлениям, тоже не было ничего возвышенного и торжественного. Дни по-прежнему были похожими один на другой, с той лишь разницей, что, отправившись в путь поздним вечером, полярники решили и дальше идти по ночам, чтобы не мучиться от еще одной кардинальной смены режима. Каждый вечер они с боем и руганью запрягали в сани Кристофера, потом — остальных пони, на фоне своего буйного товарища казавшихся просто "шелковыми", и отправлялись на юг, изредка устраивая короткие остановки, чтобы поесть. На складах, где они останавливались надолго, их неизменно ждали записки от ушедших вперед партий: у них тоже все шло спокойно и без каких-либо происшествий. И на какой-то момент Скотту показалось, что весь поход к полюсу так и пройдет в этом устоявшемся ритме, с множеством привычных и довольно легко решаемых проблем и без серьезных трагедий.

Первым тревожным намеком на то, что такая идиллия может быть недолговечной, стал замеченный путешественниками впереди мотор от самоходных саней. Он лежал рядом с проложенной ушедшими вперед санями колеей, а около него стояла пустая банка из-под керосина — в таких Лэшли и Аткинсон оставляли для партии Скотта записки с отчетами о том, как у них идут дела. В этой банке тоже была записка от главного механика, кратко сообщавшая о том, что у мотора, скорее всего, от излишне резких перепадов температуры, треснул корпус.

Роберт и его спутники смотрели на мотор с тоской и непониманием. Совсем недавно он был горячим и с легкостью нес вперед тяжелые сани — и вдруг из-за какой-то трещины превратился в никому не нужный кусок металла! Почему же это случилось только теперь, в Антарктиде, почему он без единого сбоя прошел все испытания в Норвегии? Неужели разница в десяток градусов мороза оказалась настолько роковой для этого механизма?

У Скотта еще оставалась надежда, что поломка одного мотора — случайность, а вторые самоходные сани прослужат экспедиции до самого конца. С этой надеждой он прожил сутки. А потом впереди на снегу снова появилось темное пятно такой знакомой продолговатой формы… "Это не мотор, это просто трещина! — пытался убедить себя Роберт, пока они приближались к пятну. — Не может быть, чтобы и вторые сани тоже… Вот так сразу, в самом начале пути…" Он украдкой оглянулся на сидевшего рядом с ним в санях Отса, затем бросил такой же мимолетный взгляд на соседние сани и по выражению лиц своих друзей понял, что они тоже видят подозрительное пятно и тоже пытаются убедить себя, что это всего лишь трещина во льду или какой-нибудь другой забытый шедшей впереди партией предмет. Однако еще через пару минут стало ясно, что это не трещина.

Со вторым мотором случилось то же несчастье, что и с первым — металлический корпус не выдержал работы при пятидесяти градусах мороза и треснул. Лэшли в своей записке был оптимистичен: по его словам, получалось, что мотор у вторых саней работал плохо, то и дело глох, и его приходилось заводить заново, так что теперь тащить сани на себе будет даже легче. Но его бодрый тон не смог никого обмануть. Было очевидно, что теперь, когда экспедиция может надеяться только на непослушных и не особенно выносливых пони и на две собачьих упряжки, продвигаться на юг они будут гораздо медленнее.

Впрочем, волновало Скотта не только это, а еще и более отдаленный момент возвращения в Англию и отчет об экспедиции перед географами. Мысль о том, что из-за поломки моторов этот вид транспорта признают неудачным, и в следующих полярных экспедициях снова будут мучить ездовых собак, не давала ему покоя весь ночной переход. "Надо обязательно убедить всех, что моторные сани все-таки можно использовать! — повторял он про себя, подгоняя пони в своей упряжке. — Надо написать, что дело не в морозе, что просто наши моторы были плохо сделаны. Нет, так нельзя, тогда получится, что я обвиняю фирму, которой мы их заказывали… А если написать, что моторы не были рассчитаны на такой холод, это будет значить, что я плохо их испытывал… И все-таки надо написать, что сани нам очень пригодились и что без них мы бы не справились. В конце концов, ведь они действительно проработали несколько дней! Да, так и надо написать, что сани сделали большую часть работы, а если моторы еще усовершенствовать, они полностью заменят ездовых животных. Так и напишу!"

Утром, на привале он долго возился со своим дневником, с трудом удерживая спрятавшимися в рукавице пальцами карандаш и подбирая подходящие фразы, чтобы описать сломавшиеся моторы в самом лучшем свете. Пони хрустели спрессованным кормом и поглядывали на людей с подозрением, как будто догадывались, что теперь вся самая тяжелая работа свалится на них. И уже на следующий день их предчувствия оправдались. Понимая, что без моторных саней ехать к полюсу придется намного дольше, Скотт и его помощники старались гнать лошадей вперед как можно быстрее. А через день к этим трудностям прибавилась еще и плохая погода — поднялся ветер, незаходящее солнце скрылось за тучами, и на участников экспедиции повалил снег.

Поначалу пони шли достаточно быстро — насколько им это позволяли тяжесть саней и собственная усталость. Группа Скотта догнала собачьи упряжки, а потом и группу Лэшли, вынужденную теперь тащить оставшиеся без моторов сани на себе. После этого багаж в упряжках перераспределили: лошадям пришлось везти больше груза, и несмотря на то, что с каждым днем на санях оставалось все меньше корма, четвероногие полярники постепенно начали выбиваться из сил. Расстояние, которое экспедиции удавалось пройти за одну ночь, постоянно уменьшалось, пони все чаще спотыкались и даже останавливались во время перехода, отказываясь идти дальше. Едва не падали изначально слабые Джимми Пигг и Джию, а спустя некоторое время хуже стало еще одному пони, Чайнамену. Роберт смотрел, как эта еще недавно резвая и сильная лошадь плетется в упряжке, все время норовя остановиться и задерживая всех остальных, и видел другую упряжку, собачью, ту самую, на которой он пытался добраться до полюса семь лет назад. Тогда они тоже уставали, замедляли бег, и, в конце концов, какая-нибудь из них ложилась на снег умирать — и участникам похода не оставалось ничего другого, как прекратить ее страдания. Скотт уже знал, что пони ждет точно такая же участь, и желал только одного: чтобы ему, как и в прошлый раз, не пришлось убивать их самому, чтобы это решение принял и выполнил кто-нибудь из его товарищей.

Его желание сбылось: первым о необходимости пристрелить Чайнамена высказался Уилсон, и возражать ему никто из полярников не стал — ослабевший и, похоже, больной пони задерживал всех. Роберту удалось отмолчаться и заняться перераспределением груза на санях, и когда за его спиной грохнул выстрел, он лишь вздрогнул и продолжил свою работу, кусая губы и с ужасом думая о том, что, возможно, ему надо будет пройти через это еще девять раз.

Потеряв одного из своих товарищей, другие пони, словно испугавшись, что то же самое может произойти и с ними, собрались с силами и стали идти быстрее. Единственным, кто теперь задерживал отряд, был Кристофер — сил у него было достаточно, а подчиняться хозяевам он после случившегося перестал окончательно. Чтобы поставить его в упряжку каждый вечер требовалось минимум полчаса: Кристофер убегал от полярников, отбрасывал их от себя в разные стороны, катался по снегу, не давая приблизиться к себе, а порой и подминая подскочивших к нему людей под себя, и ему только чудом не удавалось никого покалечить. Каждый раз, наблюдая за тем, как Отс при помощи кого-нибудь еще из путешественников пытается обуздать непокорного пони, Роберт считал минуты и с досадой думал о том, сколько они могли бы пройти вперед за это время.

Другим полярникам, по всей видимости, приходили такие же мысли, потому что на привалах стали все чаще возникать разговоры о том, как буйный Крис задерживает отряд и мешает везти сани всем остальным лошадям. Кто первым сказал о том, что такого пони тоже лучше пристрелить, Скотт не уловил, но вскоре эта идея стала возникать чуть ли не в каждой беседе. Лоуренс Отс при этом отмалчивался, а порой пытался встретиться глазами со Скоттом, но предводитель группы тоже старался не участвовать в этих кровожадных обсуждениях лошадиной судьбы.

Несколько дней пурги подряд заставили Кристофера немного присмиреть, но зато и отняли у него много сил. Он уже не вырывался из рук путешественников и позволял им без особых хлопот запрячь себя в сани, но тащил их все равно неохотно, то останавливаясь, то уклоняясь куда-то в сторону. А приближавшихся к нему людей, которые заставляли его снова идти прямо, по-прежнему пытался если не лягнуть, то укусить. Вредного пони ругали все. Это стало чем-то вроде традиции — начинать дневной отдых с проклятий в адрес так и не поддавшегося дрессировке упрямого манчжурского красавца. Отс во время таких разговоров обычно только вздыхал, но один из них, судя по всему, стал для него последней каплей. Выслушав очередную порцию критики в адрес своего самого трудного и нелюбимого подопечного, он решительно полез в угол палатки, где были свалены личные вещи путешественников, и принялся яростно рыться в своем мешке.

— Он действительно всех задерживает! — проворчал он, не оборачиваясь. — И слабеет быстро — еще несколько дней, может, и протянет, но потом его все равно придется убить. Лучше уж сейчас, без него мы за эти дни больше пройдем.

Возражений от сидевших вокруг примуса товарищей не последовало. Лоуренс еще некоторое время шуршал мешками и запасной одеждой, но, в конце концов, вернулся в центр палатки, держа в руках револьвер. Попытался встретиться взглядом со Скоттом, молча спрашивая его одобрения, но начальник экспедиции смотрел в другую сторону. Отс натянул шубу и шапку и выбрался из палатки. Чуть помедлив, за ним вылез Черри, а потом и еще двое полярников. Остальные, не глядя друг на друга, принялись расстилать спальники. Раздавшийся с улицы выстрел заставил всех вздрогнуть, но после него по палатке пронесся всеобщий облегченный вздох. Тяжелый момент остался позади, на следующий день их ждал новый переход во время которого никто не будет мешать другим лошадям в упряжке. А еще собаки опять получат свежее мясо, да и люди смогут побаловать себя более-менее мягкими кусками… Теперь надо только переждать тот момент, когда расстроенный Лоуренс вернется в палатку и будет долго ворочаться в своем спальном мешке — но это уже не так страшно, вскоре он заснет, а назавтра ему будет не до сожалений об убитой лошади.

Однако ни Отс ни другие, отправившиеся помочь ему полярники не возвращались — вместо этого за стенами палатки вдруг послышались чьи-то крики, ругательства, собачий лай и пронзительное ржание сразу нескольких пони.

— Сюда его гони! Сюда!!! — прокричал голос Отса. В ответ раздалось новое ржание и испуганные неразборчивые оправдания Черри-Гаррарда.

— Что такое? В чем дело? — перебивая друг друга, зашумели Аткинсон, Мирз и другие обитатели соседней палатки, должно быть выскочившие из нее на шум.

— Осторожнее! Да держите же его! — крики то удалялись, то снова возвращались, полярники явно о чем-то спорили и ругали друг друга, но разобрать как следует их слова было невозможно — их то и дело заглушали перепуганные пони и собаки.

Роберт Скотт, вздрагивая при каждом вопле, продолжал заниматься своим спальником. Его соседи по палатке с сомнением поглядывали то на него, то на выход, но руководитель экспедиции продолжал избегать их взглядов, и выйти на улицу никто так и не решился.

Наконец, где-то вдалеке грохнул второй выстрел, и все разом затихло. А спустя несколько минут стены палатки закачались, и в нее ввалился трясущийся Отс. Лицо его в слабом солнечном свете, который с трудом проникал сквозь брезент палаточного потолка, казалось еще белее, чем окружавшие путешественников снега. Не говоря ни слова, он стащил с себя верхнюю одежду и сапоги, надел обувь для сна и зарылся в спальный мешок. Вернувшиеся вслед за ним остальные обитатели палатки тоже начали молча готовиться ко сну, и лишь когда Отс, отвернувшись от всех, затих в своем углу, Черри, не выдержавший недоуменных взглядов своих товарищей, быстро, скороговоркой, объяснил, что случилось:

— Крис не сразу умер. Лоуренс в него попал, в голову, но он почему-то смог убежать. Пришлось его ловить и вести обратно, а потом второй раз выстрелить.

В палатке воцарилось напряженное молчание. Скотт продолжал смотреть в пол и перекладывать с места на место свою меховую шапку.