Антарктида, Земля Гокона VII, Южный полюс

Это было едва ли не первое за все время похода к полюсу утро, когда Роберт проснулся бодрым и почти счастливым. Им с товарищами предстоял последний день пути. Последние девять миль, и все закончится! Уже сегодня они будут на Южном полюсе — первыми или нет, но в любом случае они до него доберутся, в любом случае он, капитан Роберт Фолкон Скотт, окажется там, куда столько времени стремился. "Стоп, что значит — первыми или нет?! — неожиданно вздрогнул начальник экспедиции, сообразив, что нарушил данное самому себе слово не сомневаться в собственной победе. — Разумеется, я буду первым, я, а не этот норвежский дикарь! Иначе быть не может, потому что… не может и все тут!"

И, отодвинув мысли об Амундсене в самый дальний и темный угол сознания, Роберт начал будить своих подчиненных. Ему удалось сделать это очень быстро, несмотря на то, что поднимал он их на час раньше обычного — все четверо полярников тоже помнили, что до полюса остался всего один дневной переход, и готовы были отправиться в путь как можно скорее. Завтракали они второпях, но с такими довольными улыбками, каких Скотт не видел на их лицах со времен зимовки, а, сворачивая палатку и спальные мешки, перебрасывались ироничными шутками. И хотя Роберт тоже не хотел задерживаться на стоянке ни одной лишней минуты, он все-таки не отказал себе в том, чтобы чиркнуть в дневнике краткую запись: "18 января. Приподнятое настроение".

Первые пару часов они тащили сани не намного медленнее, чем это делали собаки и пони. Старая, много раз высказанная мысль о том, что каждый шаг приближает их к полюсу, теперь уже не казалась пустым звуком — полюс был так близко, что даже небольшой шажок и в самом деле вполне ощутимо приближал к нему путешественников. А уж десяток или сотня шагов — тем более. Боль в отмороженных пальцах и натруженных спинах притупилась и почти не беспокоила полярников, сани, еще сутки назад казавшиеся им страшно тяжелыми, легко сдвигались с места при каждом рывке, и даже слепившее глаза беспощадно-яркое солнце, словно пожалев этих упорных людей, спряталось за пышными снежными облаками. Роберт смотрел на раскинувшуюся во все стороны белую равнину и думал о том, что все трудности и лишения кончились и его маленькому отряду, наконец, начало везти. Во всяком случае, никаких препятствий на этом безупречно-чистом и освещенном мягким, приглушенным светом пространстве больше видно не было. Дорога к полюсу, дорога к славе Британии была открыта.

Роберт любовался этой белоснежной, без единого пятнышка панорамой почти до полудня. А потом далеко впереди, на самом горизонте, чуть левее намеченного группой Скотта пути возник самый страшный знак, какой он только мог себе представить — маленькая черная точка. Совсем крошечная, едва заметная среди снега, но способная разрушить и его безупречную белизну, и все надежды английских путешественников на то, что они пришли в эти места первыми.

Эта точка мгновенно приковала к себе взгляд Роберта и уже больше не отпускала его. В первый момент, когда он только ее заметил, полярнику стало страшно — он был уверен, что точку сейчас увидят и все остальные, и тогда их веселому, почти беззаботному движению вперед придет конец. Но друзья продолжали тянуть и толкать сани, изредка перебрасываясь двумя-тремя ничего не значащими фразами, и не высказывали никакого беспокойства по поводу "неправильного" черного пятнышка на снегу. Некоторое время Скотт убеждал себя, что точка на горизонте просто мерещится ему, что его подводят ослабевшие от солнечного света глаза, и когда солнце выглянуло из-за облаков и снег вокруг опять ярко заблестел, ему почти удалось в это поверить: он на время потерял точку из вида и, несмотря на все старания, не смог найти ее снова. А потом от напряжения у него перед глазами и вовсе заплясал целый рой черных крапинок, раньше всегда пугавших Роберта, а теперь, наоборот, подаривших ему радостное облегчение. "Мне показалось, там ничего не было", — успокоил он себя и крикнул своим спутникам, что пора немного отдохнуть.

Длился привал не больше получаса — все по-прежнему стремились вперед, к полюсу, и не желали рассиживаться. Но усталость, которую невозможно было прогнать и гораздо более долгим отдыхом, потихоньку начала брать свое, и сохранить утренний темп путешественникам не удалось. Сани тяжелели с каждой минутой и двигались все медленнее и медленнее, и даже мысль о близком полюсе уже не могла придать измученным людям ни капли силы. Она лишь помогала им не останавливаться.

А вскоре ненавистная черная точка опять вернулась на свое место, чтобы окончательно выбить Скотта и его товарищей из колеи и лишить их последней надежды на победу. Роберт пытался убедить себя, что до привала он видел точку совсем в другом месте, а значит, она все-таки являлась плодом его утомленного воображения, но чем дальше путешественники продвигались, тем сложнее ему было себя обманывать. Точка медленно, но неотвратимо приближалась к нему, она росла и уже была больше похожа не на точку, а на крошечное продолговатое пятнышко. И как ни трудно было определять расстояние на пустой белоснежной равнине, Скотт понимал, что примерно через полчаса или, может, чуть больше, они смогут в точности разглядеть, что это за пятнышко, а через час или два подойдут к нему вплотную. Но пока этого не случилось, он продолжал убеждать себя, что черная точка не означает ничего ужасного, что это просто тень, которую отбрасывает на снег один из неразличимых под лучами солнца холмов, или глубокая трещина в ледяном панцире Антарктиды, или даже невероятным образом забравшийся так далеко от берега пингвин. И старательно гнал прочь воспоминание о начале полюсного похода, когда и он, и его спутники точно так же отказывались верить, что перед ними виднеется не трещина, а испорченный санный мотор.

Все чаще Роберт украдкой посматривал на своих спутников, пытаясь понять, видят ли они то же самое, что и он. Поначалу их угрюмые, но не особо встревоженные лица как будто говорили в пользу того, что они не заметили на снегу ничего подозрительного. Но начальник экспедиции продолжал сомневаться и приглядываться к остальным участникам похода, стараясь поймать тот момент, когда кто-нибудь из них посмотрит вперед, и проверить, не изменятся ли они при этом в лице. А его друзья поднимали головы и как будто ничего не видели — хотя точка уже была слишком яркой и большой, и не разглядеть ее на белом фоне было просто невозможно…

Берди Боуэрс чувствовал на себе настороженный взгляд начальника и всеми силами старался сохранить на лице свою обычную вымученную улыбку. Подозрительную черную крапинку он заметил уже давно, но одна мысль о том, чтобы указать на нее остальным путникам, а особенно Скотту, приводила военного моряка, побывавшего в нескольких серьезных сражениях, в состояние, близкое к ужасу. Он уговаривал себя не смотреть в сторону этого пятнышка, надеясь, что первым о нем сообщит кто-нибудь другой, злился на себя за собственную нерешительность, но то и дело против воли поднимал глаза и все-таки смотрел в "запретном" направлении. Дышать становилось все тяжелее, давний ушиб на правом колене вновь напомнил о себе тупой болью, солнечный свет резал глаза даже через защитные очки, но надо было улыбаться и делать вид, что все хорошо и что никаких чужих следов он не видит.

Остальные полярники тоже то ли действительно не заметили точку, то ли решили молчать о ней по тем же причинам, что и Боуэрс — не хотели расстраивать Скотта и, одновременно, боялись его реакции на столь тяжелое известие. Однако игнорировать растущее на глазах пятно было уже нельзя: оно становилось все больше, приобретало странную, неровную форму и как будто начало слегка шевелиться, лишая путешественников последней надежды на то, что это была какая-нибудь тень или трещина. Правда, неподвижный предмет мог "дрожать" и из-за колеблющегося над снегом воздуха, но, тем не менее, черное пятно больше напоминало развевающийся на ветру флаг. И чем ближе подходили к нему путешественники, тем более явственным делалось это сходство…

Теперь пятно разглядел бы даже человек с совсем слабым зрением. Берди не сомневался, что эту черную язву на белом снегу заметили все его товарищи, и сам Роберт Скотт тоже, и всеобщее молчание начинало казаться ему каким-то фарсом.

— Господа, — не выдержал он первым, — я думаю, нам надо проверить, что это такое, — и он нехотя указал рукой в сторону ненавистного пятна. Четыре скрытых бородами и темными очками лица повернулись к нему, и хотя Боуэрс не видел глаз своих товарищей, он мог поклясться, что они сейчас смотрят на него с укоризной, словно он сказал что-то нетактичное, какую-нибудь непристойность. И в то же время с облегчением, что о печальной новости объявили вслух не они.

Ни слова не говоря, Скотт сделал шаг вправо и снова натянул лошадиную сбрую, теперь направляя сани в точности к черному пятну. Остальные, тоже в полном молчании, свернули вслед за ним, и группа продолжила идти, по-прежнему глядя себе под ноги и делая вид, что ничего особенного все-таки не произошло. Словно и не было впереди чужеродного пятна, словно Берди ничего о нем не говорил.

Каждый из пятерых продолжал переживать свои сомнения в одиночку. Каждый видел, как дрожащее пятно приподнялось над сугробами, вытянулось в неровный четырехугольник и превратилось в четко различимое на фоне всеобщей белизны полотнище черного флага, но не мог поделиться своей горечью с другими. Все продолжали вести себя так, будто никакого флага перед ними не было и они все еще могли оказаться первыми, единственными, кто пришел в эти навечно занесенные снегом места.

Наконец, флаг стал видел во всех подробностях. Он торчал в центре ледяного холмика, слегка накренившись в сторону, и слабо раскачивался при каждом порыве ветра. Возле него валялся наполовину занесенный снегом обломок доски, а чуть в стороне на замерзшем насте непонятно каким чудом сохранилась борозда от санных полозьев и несколько огромных собачьих следов. Это были первые чужие следы, которые Скотт и его друзья видели в Антарктиде. Следы тех, кто успел к полюсу раньше. Флаг, оставленный ими, чтобы потом было проще найти обратный путь, был самой обычной выкрашенной чернилами простыней, но опоздавшим к полюсу британцам он казался черным пиратским флагом, на котором вполне мог бы быть нарисован череп с перекрещенными костями. Ведь установили это полотнище те, кто похитил у них самое главное сокровище — победу…

Путешественники остановились в нескольких шагах от флага, окинули его полными страдания и ненависти взглядами и все так же молча потащили сани дальше. Перед ними снова было девственно-чистое снежное поле, белизну которого не портили никакие темные предметы, но теперь эта сияющая чистота была обманчивой. Все знали, что впереди, в самом сердце Антарктиды, их будет ждать еще один флаг, и этот флаг будет принадлежать не Британии.

Через час на горизонте и в самом деле появилась новая темная точка, но она уже не вызвала в увидевших ее людях никаких эмоций. Они лишь еще раз скорректировали направление, чтобы идти точно на нее, и монотонно зашагали к новому ориентиру, теперь уже точно зная, во что он в скором времени превратится.

Скотт шел, не поднимая головы и не видя ничего, кроме плотного снежного наста у себя под ногами, и с ужасом думал о том, что норвежская экспедиция может все еще находиться на полюсе. Если это так, то ему уже сегодня, всего через пару часов, придется смотреть в глаза ее участникам, улыбаться им и поздравлять их с победой. А после этого смотреть в глаза своим спутникам… "Что угодно, но только не это! — взмолился он про себя. — Любые морозы, любая пурга — но не встреча с Амундсеном! Ее я не выдержу!"

Он догадывался, что друзья уже заметили впереди норвежский флаг, но продолжают молчать, как молчали до этого, разглядывая черный флаг-веху, однако сам посмотреть вперед не решался. Пока он видел только снег и носки собственных меховых сапог, можно было представить себе, что все идет, как раньше, что позади не было никакой черной тряпки, а впереди их ждет еще не открытый, не потревоженный ничьим присутствием полюс. Можно было еще некоторое время не думать о том, что на самом деле у них нет больше никакого смысла идти вперед.

Когда Роберт, наконец, поднял голову, развевавшийся на ветру норвежский флаг был уже совсем близко, и его яркое, красно-синее полотнище в первый момент показалось ему огромным, закрывающим полнеба. Начальник экспедиции остановился, и все четверо его спутников, уже давно дожидавшиеся этого момента, тоже замерли на месте, с испугом косясь на своего командира и в то же время радуясь, что теперь у них, наконец, будет возможность отдохнуть и немного согреться. Уилсон первым начал выпутываться из смерзшейся и затвердевшей на ледяном ветру сбруи, остальные друзья Скотта последовали его примеру, и только сам Роберт продолжал неподвижно стоять перед вмороженным в лед флагом и молча смотреть на него остановившимися глазами. Резкий порыв ветра заставил широкое полотнище полностью развернуться. Темно-синий крест на алом фоне взметнулся перед путешественником и теперь уже окончательно перечеркнул все то, к чему он стремился на протяжении многих лет. Не только открытие Южного полюса, не только славу и благодарность Британии — казалось, эти широкие перекрещенные линии зачеркивали всю предыдущую жизнь Скотта, делая ее абсолютно напрасной и никому не нужной.

Ветер стих, флаг бессильно повис на древке, почти касаясь своим кончиком ледяного бугорка, в который оно было вморожено, и Роберт, наконец, смог увидеть что-то кроме этого красно-синего, слишком яркого для Антарктиды пятна. Рядом с флагом в снегу темнели вмерзшие в него стружки и щепки и валялась длинная доска, а в стороне, в нескольких десятках шагов, виднелось несколько аккуратно составленных в ряд больших и маленьких ящиков. А за ними красовался еще один норвежский флаг, возле которого стояла маленькая палатка, на таком расстоянии выглядевшая и вовсе игрушечной.

Увидев палатку, Скотт снова на несколько секунд оцепенел, уверенный, что сбылись его худшие опасения и что Амундсен все еще находится на полюсе. Однако вскоре он сообразил, что возле палатки нет ни саней, ни собачьей упряжи, ни самих собак, а кроме того, никаких следов. Да и палатка, если искаженное расстояние не обманывало его глаза, была слишком маленькой — в ней смог бы поместиться только один человек, а соперник Роберта, несомненно, отправился на полюс хотя бы с парой помощников. Нет, норвежская экспедиция уже покинула Южный полюс, причем ушла она, судя по покосившимся флагам и припорошенным снегом ящикам, уже довольно давно, хотя бы месяц назад. А значит, у Роберта не было никаких шансов прийти сюда раньше…

Наконец, оглядевшись по сторонам еще раз и убедившись, что кроме него и четверых тщательно отобранных им друзей на белом плато нет больше ни одной живой души, Скотт окончательно вернулся к реальности. И сразу же встретился глазами со своими спутниками, которые так и стояли возле саней, трясясь от холода, но терпеливо дожидаясь указаний командира. Надо было разгружать сани, ставить палатку и доставать еду, надо было в срочном порядке греться, а потом распаковывать и устанавливать приборы, и эта вечная суета, и раньше раздражавшая Роберта при обустройстве стоянок, теперь и вовсе едва не вывела его из себя. Мир, в котором он жил, только что рухнул — так почему он даже теперь должен думать о спальниках и горячей еде?!

— Ставьте палатку, а я посмотрю, что они там забыли, — сказал он своим товарищам, кивая на оставленные норвежцами ящики и второй флаг. Подходить к чужим вещам и, тем более, рассматривать их, ему не хотелось, но Роберт догадывался, что противник мог оставить ему письмо, спрятав его от снега и ветра в крошечной палатке или в одном из ящиков. В конце концов, Амундсен должен был хотя бы сообщить ему, какого числа он достиг полюса!

Перед палаткой Скотт в изумлении остановился и не сразу заставил себя присесть перед ней на корточки и забраться внутрь. Оказалось, что по размерам она все-таки больше, чем показалось полярнику издалека: в ней вполне могли бы жить два человека. Но удивило Роберта другое — палатка, которую он сперва посчитал обычной брезентовой, на самом деле была сшита из тонкой, едва ли не прозрачной серовато-коричневой ткани, с виду очень похожей на шелк. Он с трудом справился с завязанным в узел входом в странную палатку, забрался внутрь и там решился на секунду снять толстую рукавицу и дотронуться до ткани, из которой она была сделана. Палатка действительно оказалась шелковой, очень нежной на ощупь и в то же время, по всей видимости, очень прочной. Она больше была похожа на сувенир, чем на вещь, которую можно использовать по прямому назначению, и Роберт меньше всего ожидал обнаружить среди вещей норвежцев такой непрактичный предмет. Натянув рукавицу обратно, он с недоумением пожал плечами и принялся разбирать аккуратно сложенные в углу палатки жестяные коробки и связки бумаг, на самой верхней из которых стояла надпись: "Капитану Р.Ф. Скотту".

Как Роберт и предполагал, Амундсен оставил ему подробное описание своего прихода на Южный полюс и копии показаний всех измерительных приборов. Ко всем этим бумагам прилагалась записка с просьбой переслать их в Норвегию в том случае, если экспедиция Скотта вернется в Европу первой. Роберт просматривал хрупкие на морозе листы, исписанные грубым, неровным почерком своего соперника, брезгливо морщился, замечая сделанные им ошибки, и недоумевал про себя: неужели этот норвежец, взрослый и явно неглупый человек, не понимал, как нагло и бесцеремонно он себя ведет? В его письме не было ни слова о том, что он пришел на полюс первым, перехватив у Скотта полагавшуюся ему победу: Амундсен писал так, словно они не зимовали в Антарктиде и не прошли многие мили по ее бесконечным снежным полям — он как будто бы просил Роберта о мелкой, незначительной услуге. Просил совершенно спокойным, обыденным тоном, каким дома за столом просят жену передать солонку. Как будто все так и должно было быть, как будто это нормально, что он, Амундсен, выиграл соревнование, а Скотт пришел вторым и теперь обязан сохранить бумаги победителя!

"Я буду выше этого, — заскрипев зубами, пообещал себе Роберт. — Я не стану уподобляться этому нахалу, я отправлю все письма и расчеты туда, куда нужно и, если когда-нибудь мы с ним встретимся, ни словом не дам ему понять, как унизительно мне было это читать. Все равно ведь он этого никогда не поймет!"

Послышался скрип шагов, и за полупрозрачной стенкой палатки промелькнула чья-то тень. Товарищам Роберта не терпелось узнать, что оставил на полюсе Амундсен, но беспокоить своего командира они не решались. Скотт отложил бумаги в сторону и поспешно стал рассматривать тщательно запаянные коробки — как он и предполагал, это был запас соли, спичек и сухарей. Ничего не скажешь, трогательная забота о других полярниках! А в тех деревянных ящиках, которые норвежцы оставили около палатки, наверное, тоже какие-нибудь подачки — все то, что Амундсену было больше не нужно, а потому можно было отдать проигравшему сопернику. Роберт бросил коробки на пол, твердо решив, что не возьмет ничего из оставленных на полюсе чужих вещей. Пусть это традиция, пусть спички и соль оставляют в местах зимовки всегда, даже не зная, кому они потом пригодятся, принимать подарки от человека, отнявшего у него все самое дорогое, он, Скотт, не будет! И никому из своих людей тоже не даст.

Пора было вылезать из палатки — заставлять друзей ждать на морозе было не очень-то красиво, но перед тем, как уйти, Роберт еще раз окинул шелковые стены быстрым взглядом. Краем глаза он заметил прикрепленную к одному из швов кожаную полоску, наклонился к ней, прочитал две написанные на ней чернилами короткие фразы… и почувствовал, как его замерзшие пальцы в варежках сжимаются в кулаки. "Счастливого пути! Добро пожаловать на 90®!" Как мог норвежец написать такое?! Как вообще может человек, пусть и из дикой страны, быть настолько черствым и бездушным, чтобы пожелать Скотту счастливого пути в такой ситуации?! Какое право он имел писать "Добро пожаловать!" — да, он первым пришел на полюс, но это же не значит, что он стал хозяином этой земли! Нет у него никаких прав относиться к Скотту, как к гостю!

Полярник снова посмотрел на надписи и провел по куску кожи ладонью. Эти несколько слов, написанные аккуратным почерком, смеялись над ним, издевались над его поражением, они кричали о том, что Амундсен победил, а он, капитан Роберт Фолкон, оказался неудачником. Хотя по всем законам справедливости должно было случиться наоборот.

— Почему он?.. — еле слышно, одними губами прошептал Роберт. — Почему не я, почему Норвегия, а не Британия? За что?..