Складское хозяйство, которым располагала фактория к нашему приходу, состояло из одного склада из волнистого железа 6 на 12 метров. С собой мы привезли железный склад 6 на 6 метров. Оба эти склада, как хранилища для товаров, были совершенно неудовлетворительны. Первый склад потому, что был стар и изношен. Железо во многих местах проржавело. Оно было настолько ветхо, что ветром его рвало, как бумагу. Склад же, который был привезен нами, оказался плох, потому что мы его строили сами, а строители мы были неважные. Зимой, во время пург, склады обильно забивались снегом; снега было так много, что он затруднял работу. Иногда для того, чтобы достать какой-нибудь товар или ящик, приходилось выбрасывать из склада по несколько тонн снега.

Но, пока стояло зимнее время, можно было не опасаться таяния снега, увлажнения и порчи товаров. Но вот весной, когда солнце начинало основательно припекать, под крышей склада становилось жарко и снег начинал таять, — начинались генеральные работы по уборке снега. Приходилось перекладывать с места на место каждый ящик, каждый мешок, до последнего грамма выбрасывать снег.

Каждый год в эту пору мы вдвоем с Павловым, — иногда нам помогал врач, — выкидывали из складов по много тонн снега.

Впрочем, снег доставлял нам хлопоты не только в складах. Старый дом был построен крайне неудачно, на середине берегового склона. Результатом этого были снежные заносы. Дом ежегодно заносился снегом по, самую трубу. Собаки тогда забирались на конек крыши и спали у теплых труб. После каждой пурги приходилось откапывать окна и двери. Чердак зимой также приходилось часто чистить от снега.

Дом ранней весной.

Каждый год, к началу таяния, мы прокапывали вокруг дома глубокие канавы в снегу, чтобы дать дорогу вешним водам. Весной 1930 года мы вместо канавы, по совету Павлова, вырыли у восточной стены дома шахту до самой земли. Он уверял меня, что все три года до этого они делали так, и вода их не беспокоила. Вырыли шахту и успокоились, хотя я иногда говорил Павлову:

— Зальет нас водой, с ямой этой!

— Не зальет, Ареф Иванович. Нас не заливало.

— Ну-ну, посмотрим.

С началом таяния в яме стала накапливаться вода, постепенно поднимавшаяся все выше. Мы беспрерывно следили за подъемом уровня воды и ждали, когда она прососет снег и пойдет на убыль. Но вода упорно поднималась. Наконец вода появилась в комнатах. В нашей комнате она начала проступать из-под пола, линолеум вздулся, и в местах соединений образовались лужицы, страшно быстро выросшие в лужи, а потом весь пол покрылся сплошь водой, и слой ее становился толще. В комнате врача и Павлова вода начала пробиваться тоненькими струйками через лазы нижнего венца.

Наводнение! Самое настоящее наводнение, хотя снаружи вода была видна только в яме, вырытой в плотном, как белый мрамор, снегу.

Пришлось нам спешно вооружаться кайлами, топорами, лопатами и авралом копать, — как я и предлагал в самом начале, — канаву вокруг дома. Пока мы копали, в комнатах было много воды, легкие вещи плавали, не задевая пола. Потом вода спала, оставив на полу тончайший слой ила. В последующие годы мы каждую весну прорывали канавы, и наводнений у нас больше не было. На дворе всегда лежали некоторые товары, хозяйственные принадлежности, нужные только летом. Все эти вещи за зиму глубоко заносились снегом, и их также необходимо было ежегодно откапывать.

Товары, которые мы оставили на зиму 1929—30 года на дворе в месте, указанном Ушаковым, как месте, на протяжении трех лет не заносившемся снегом, против нашего ожидания, были занесены глубоким снегом. Над бунтом товара снега намело больше трех метров. Его так уплотнило ветрами, что он не поддавался лопате. Снег с поверхности был совершенно сух, и ничто не предвещало опасности для товаров. Но когда мы начали, перед половодьем, раскапывать сугроб, оказалось, что нижние слои снега приблизительно на полметра от земли были пропитаны водой и вода подмочила наш склад.

Баня в наводнение (лето 1930 г.).

Мы быстро вытащили весь товар. Что можно было высушить, сушили. К счастью, большая часть товаров не была попорчена водой, и только несколько мешков сахара растворились совершенно; остальное же — бочки с маслом и запаянные ящики, которые мы положили в самом низу, — хотя и оказались в воде, но не пострадали.

Летом 1930 года я решил строить третий склад. Это решение вызывалось следующим: для обеспечения промысла на протяжении трех лет мы привезли с собой большое количество огнеприпасов. У нас было больше полутонны пороха, несколько десятков тысяч патронов, полсотни тысяч капсюлей для снаряжения патронов, масса китобойных патронов, китобойные бомбы и т. д. Помимо этого, из огнеопасных предметов, которые мы принуждены были хранить в складе, у нас было 300 литров спирта. Все это крайне огнеопасное имущество находилось в продуктовом складе, заложенное в разных местах среди товаров. В случае какого-либо несчастья с огнеприпасами, мы могли остаться не только без единой порошинки, но и без съестных припасов. Поэтому я решил выделить огнеприпасы в особое место. В отдалении от складских помещений и жилых построек началось строительство «порохового» склада.

Каждое лето в то время, когда весенние заготовки птицы и яиц уже кончались, а моржевый промысел еще не начинался, — море еще было покрыто льдом, — мы ежегодно проводили учет товаров, инвентаризацию.

Обычно в течение 2—3 недель мы вдвоем с Павловым, — в первый год нам помогал в этом и врач, — перевешивали, перемеривали, пересчитывали все остатки товаров. К концу инвентаризации все наше хозяйство бывало точно учтено.

Проводя инвентаризацию, мы производили и перегруппировку товаров, переваливая некоторые из склада в склад, так как не все они расходовались нами одновременно. Поэтому они закладывались в складах так, как это требовалось: то, что предполагалось потребить предстоящей зимою, мы клали сверху, а то, что мы не собирались расходовать в настоящую зиму, мы закладывали подальше.

В 1929 году мы привезли на остров большое количество оленьих шкур, постелей, пыжиков, недорослей, выпоротков, несколько тысяч камусов, необходимых для пошивки одежды и обуви. Забота о рухляди отнимала у нас много времени. Специального помещения для хранения ее у нас не было, пришлось держать рухлядь в общем большом складе. Пыжики, недоросли и прочие легкие меха мы поднимали под конек крыши и размещали на особых полках. Тяжелые пачки постелей, которые мы не могли поднять наверх, пришлось оставить внизу.

Работа по учету товаров. Сидят: Анна и Павлов. Стоят: Старцев и Паля.

Чтобы предохранить меха от сырости внутри склада, были пущены в ход брезенты, паруса и так далее. Но, несмотря на это, снег находил щели и проникал к постелям. Летом приходилось каждую пачку раскрывать, внимательно просматривать каждую постель и, если надо, сушить. Но и в тюки мехов, запрятанные нами под крышу, проникал снег. С ними проделывалось то же, что и с мехом, лежавшим на полу.

Сушить шкуры на острове Врангеля на полу — дело хлопотное. В складе тесно, шкурье негде разложить, другого помещения или навеса у нас не было. Шкуры раскладывались для просушки на земле у склада и придавливались камнями, чтобы их не унес ветер. Только успеешь, бывало, разложить шкуры, как небо хмурилось, начинал накрапывать дождь; спешно приходилось убирать шкуры в склад. Оленьи шкуры — штука нежная, потаскаешь дня два-три, смотришь, уже шерсть лезет, местами сквасилась и приходит в негодность.

Все эти работы отнимали много времени до начала моржевой охоты. Ни у меня, ни у Павлова совершенно не оставалось свободного времени для какой-нибудь другой работы.

Летом 1932 года к острову должно было придти судно со сменой. Нужно было сдавать зимовку новым людям. Проводя учет, мы обращали особенно большое внимание на маркировку ящиков, мешков и тюков с рухлядью. Учитывая личный опыт по приему хозяйства от Ушакова и зная, что времени для подробного подсчета, перемера и перевешивания в связи с множеством всяких дел не будет, я приводил хозяйство в наиболее пригодное для сдачи состояние.

Но нас постигла неудача: в 1932 году судно к острову не подошло, и сдавать хозяйства нам не пришлось.