Морж, — этот громадный зверь, достигающий веса до полутора тонн, — имеет для колонизации острова исключительное значение. Да и не только острова. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что морж является основным продовольственным животным для всего побережья северо-восточной части Полярного океана и побережья северной части Берингова моря. Наш северо-запад, изобилующий громадными стадами гренландского тюленя, не особенно нуждается в морже, как побережья, указанные выше.

Другие ластоногие встречаются у острова в незначительном количестве. Заменить, хоть в малой степени, моржа они не могут.

Морж туземцами используется весь. Все, что могут съесть люди и собаки, — поедается. Клык продается, жир частью поедается, частью сжигается в качестве осветительного или отопительного материала. Моржевое мясо является главным материалом для песцовых приманок. Шкура моржа обычно скармливается собакам, но иногда ее поедают и люди. Незначительная часть шкур убитых моржей используется в хозяйстве для различных надобностей. Ее использование универсально: шкурой обтягивают байдару; ее режут на длинные ремни и употребляют вместо троса при отсутствии шкуры лахтака, делают подошвы к торбозам; как линолеумом застилают пол юрты; при отсутствии другого строительного материала, делают из нее стены и крышу юрты.

Для разных надобностей используются шкуры зверя разных возрастов. Подошвы, как правило, готовятся из касекаков (ососки), на ремни идет ункувак (пестун), на байдару лучше всего агнасалик (молодая половозрелая самка). При нужде, конечно, можно обтянуть и «старухой», но агнасалик — лучше. Шкуры старых матерых самцов совершенно не употребляются из-за толщины и трудности обработки.

Ежегодно, ко времени взламывания льда, к берегам острова приходит громадное количество моржей. Мелкое илистое дно, богатое различными придонными животными, является прекрасным пастбищем для этой «коровы» Северного Полярного океана.

Запасы моржа у острова колоссальны. Нам неоднократно случалось, наблюдать на льду лежбища моржей во много тысяч голов. Бывало, подходишь к кромке льда, отстоящего от берега на полтора-два десятка километров, видишь, как весь горизонт, насколько хватает глаз, буквально усеян черными пятнами моржевых лежек, при чем многие из этих лежбищ имели по несколько сот голов. За 5—6 километров рев их доносился ужасным концертом. Вблизи он оглушал, и часто нужно было кричать, чтобы расслышать хоть слово соседа. А ведь не вся масса моржей кричит сразу. Кричат лишь обеспокоенные чем-либо одиночки. Но моржей так много, что рев этих «одиночек» на расстоянии сливается в общий гукающий гул.

Кормится морж у самого берега, пасясь в-одиночку или парами, но чаще всего партиями по десятку и более особей. Мы часто наблюдали пасущихся моржей. Время от времени то в одном, то в другом месте расступается вода, и показывается хоботообразная голова, вооруженная парой громадных — иногда до метра — клыков.

Появившись над водой, животное с шумом выпускает из легких запас воздуха, что сопровождается фонтаном брызг. Несколько минут морж лениво плавает, с сопением отдуваясь, потом, набрав полные легкие свежего воздуха, делает под водой движение задними ластами и уходит в воду головой; показывается бурый бугор спины, и, наконец, задние ласты, поднявшись почти вертикально-над водой, скрываются от наблюдателя. Спокойно ныряющий морж напоминает человека, занятого таким же делом.

В спокойном состоянии морж остается под водой от трех до пяти минут, но в моменты опасности может оставаться под водой значительно больше.

Выходит морж из воды, лежа на брюхе или на спине, накренившись под углом в 75°. Мне лично случалось наблюдать подъемы моржа из воды так близко, что я различал даже морщины у глаз.

Однажды на промысле, встретив стадо пасущихся животных, мы начали расстреливать тех из них, которые выходили неподалеку из воды. Я работал в вельботе у двигателя. Неожиданно у самого борта я довольно глубоко под водой заметил поднимающегося моржа. Мощная масса мяса и костей, не торопясь работая передними ластами, рассекала воду. В зеленой массе, как под стеклом, двигалось чудовище, с каждым мигом все больше и яснее выступая из мрака глубин. Через несколько мгновений вода с шумом раздалась, показалась усатая морда и мощные бивни. Но, услышав треск винтовок и уловив бензинно-масляную вонь мотора, не успев как следует подняться над водой, морж камнем ушел под воду. Он проделал это с такой молниеносной быстротой, что я, заинтересованный видом поднимающегося зверя, не успел предупредить промышленников, и морж ушел невредимым. Мне больше никогда не пришлось так близко наблюдать спокойно поднимающееся на поверхность воды животное. Глаза этой «коровы» северных морей своим выражением походили на глаза какой-нибудь деревенской «буренушки» и страха поселить, конечно, не могли.

Когда морж видит близко что-либо ему угрожающее и если он не совсем еще вышел из воды, он иногда тихо уходит под воду, и только круги на этом месте свидетельствуют, что тут действительно был морж, а не призрак.

Как-то в один из промысловых дней 1931 года мы вчетвером долго бороздили море в поисках моржей. Море было довольно бурно, дул ровный, хоть и не очень сильный восточный ветер. Вельбот бросало, как ореховую скорлупу. Ветром лед угнало от берега очень далеко, только кое-где попадались отдельно плавающие льдины. В такую погоду я не решался уходить далеко в море. Наконец, километрах в 10—12 от берега встретили небольшую льдину, сплошь усеянную моржами. Их было штук около пятидесяти. Подойти к льдине в упор на байдаре нечего было и думать: на льдине не оставалось и метра свободной площади, да и сама по себе она была неудобна для высадки. Нам показалось, что моржей несет ветром к большой льдине, стоящей на «якоре». Мы высадились на нее. Часть людей с байдары перебралась на рядом расположенную, тоже заякорившуюся льдину. После первых же выстрелов моржи ушли в воду. Я был на вельботе и с винтовкой в руках ждал появления моржа вблизи. В момент, когда у меня уже иссякла надежда, у самой кормы вдруг вынырнул громадный самец, но я не успел поднять винтовку к плечу, как его уже не было над водой. По этому месту катились волны, можно было подумать, что морж просто пригрезился. Но эта «греза»… весила по меньшей мере 40—50 пудов.

В нормальной обстановке морж, находясь над водой, ныряет вперед и делает это медленно. Но если он уходит от опасности, он тонет камнем. В таких случаях ни бугра спины, ни задних ласт над водой не увидишь. Морж словно проваливается.

Набив желудок различной снедью со дна морского, моржи отправляются на лед, выбирают удобную для себя льдину и предаются сну. Но морж спит не только на льду или на удобном для этого берегу. Он часто довольствуется и сном на воде.

Из ластоногих, водящихся у острова, способностью спать на воде обладает, кажется, только морж. За все пять лет промысла в водах острова нам не приходилось наблюдать спящих на воде лахтака или нерпу.

Когда подходишь близко к стаду спящих на воде моржей, то видишь только несколько бурых бугров, выдающихся из воды и свободно уносимых течением. Только вглядевшись, начинаешь замечать в этих буграх признаки жизни. Время от времени то один, то другой бугор скрывается под водой, появляется тупая морда с закрытыми глазами, раздается шумный вздох. Опять морда ушла под воду, и над водой остается бурое возвышение. Слегка покачиваясь, оно плывет по течению. Эти вздохи повторяются через каждые 10—15 минут, и если моржей не беспокоить, то они, отдавшись течению, спят, убаюкиваемые легким покачиванием. В таком состоянии они могут пробыть неопределенно долго.

Спят на воде моржи и в другом положении: стоя вертикально. Тогда над водой видишь голову, шею и верхние части плеч; все остальное — под водой. Сон в таком положении не требует движения для вдохов и выдохов. Животное совершенно неподвижно и движется только волею течения. Но, несмотря на то, что такой способ сна, казалось бы, удобнее, моржи к нему прибегают реже, чем к первому. Впервые спящего таким образом моржа я увидел издали. Рассматривая льды в сильную зрительную трубу, я обнаружил какой-то темный конический предмет, уносившийся течением. Долго силился я понять, что это такое, но безуспешно. Я окликнул рядом находившегося Павлова. Посмотрев в трубу, он сообщил, что это спящий морж. Однажды на охоте, встретив спавшего так моржа, мы тихо подошли и загарпунили его.

К спящему на воде моржу подойти гораздо труднее, чем к спящему на льду. Любопытно, что если хоть один морж заметил что-либо угрожающее, он без звука уходит в воду. В тот же миг все спящие моржи уходят под воду, даже не подняв головы. В этом случае весьма кстати поговорка: «ушел как ключ в воду». Они уходят в воду до того тихо и незаметно, что если море гладко, как зеркало, то на месте, где только что был морж, не остается даже волнения, обычного при нормальном нырянии моржа. Только несколько минут спустя, далеко от этого места, появляется группа моржей, неторопливо уходящих в открытое море. Очевидно, у спящих моржей имеется какой-то способ беззвучной сигнализации, повинуясь которому они мгновенно уходят от места «приятных сновидений», которое почему-либо стало вдруг опасным и неприятным.

В спокойном состоянии морж не кричит под водой, — нам, во всяком случае, не приходилось этого наблюдать. Но израненный, агонизирующий зверь иногда трубит под водой, и тогда его рев на поверхности хорошо слышен. Жутко становится, когда в почти абсолютной тишине из-под воды несется гукающий рев.

Морж, в отличие от лахтака и нерпы, животное общественное.

Моржи не ложатся на окраинах больших ледяных полей, а всегда выбирают свободно плавающую льдину. Если льдину, на которой залегли моржи, течением или ветром подносит вплотную к ледяному полю, моржи с этой льдины уходят, хотя им ничто не угрожает. Если же вокруг льдины, на которой они лежат, скопился битый лед, то на это моржи внимания не обращают.

Лежат моржи на льду страшно тесно и беспорядочно. Не только плотно друг к другу, но и друг на друге. Это приводит к постоянным дракам из-за места. То один, то другой морж поднимает туловище на передние ласты и наносит клыками несколько ударов неспокойному соседу. Более слабый с ревом сторонится. Но, посторонившись, он причинил неудобство рядом лежащему моржу… и история повторяется. Если моржи силами равны, то бой может длиться долго.

Драка, происходящая в большой тесноте, неизбежно беспокоит окружающих. Я наблюдал, когда рядом лежащие моржи нападали или на обоих или на одного из дерущихся и тем быстро прекращали драку. Побитый морж с льдины не уходит, а устраивается где-нибудь поблизости, может быть, и менее удобно, чем раньше. За все время охоты мы не наблюдали бегства с лежбища побитого моржа.

В большие компании для сна на воде моржи не собираются. Обычно льдина, облюбованная хотя бы одним моржем, на которую он и выходит, постепенно заполняется мимо проходящими в поисках спален моржами. Иногда льдина столь густо заполнена спящими животными, что, как говорят, «курице некуда клюнуть», но проходящие пытаются на ней устроиться, и иногда это, после долгих стараний, им удается. Так создаются перенаселенные «дортуары».

Чаще всего лежки располагаются по кромке льда, в непосредственной близости друг от друга. Таким образом, получается, что на небольшой сравнительно территории скапливается по несколько сот лежек и моржи в них исчисляются тысячами голов.

Расстояние от берега до лежек определяется расстоянием до кромки льда. У острова лед присутствует всегда и крайне редко уходит дальше двух-трех десятков километров.

Моржа в летнее время можно найти в любой части побережья, но особенно богато им северное побережье. По рассказам эскимосов, моржи заходят большими массами в бухту, и туземцы часто охотятся, даже не выходя в море.

Береговых залежек моржей на острове не имеется. Раньше, когда в бухте Сомнительной не было поселения, моржи выходили на оконечность косы, но, как только там поселились люди, звери покинули это место. Береговые залежки наблюдаются только там, где лед уходит далеко от берега и на большие глубины.

Коса бухты Роджерс и до появления человека, судя по ряду признаков, не избиралась моржами как место регулярных залежек, хотя как-то осенью 1933 года все население фактории было свидетелем того, как моржи упорно пытались выбраться и залечь на оконечности косы. Несколько дней дул небольшой, но ровный ветер, угнавший лед далеко. Затем ветер неожиданно усилился и достиг силы шторма. На море развело изрядную волну. Благодаря мелкому дну волна была небольшая, но крупная. Пасшиеся в округе моржи, застигнутые штормом, собрались у подветренной стороны косы в большом количестве. Около сотни животных беспокойно крутились в воде у самого берега. Они беспрестанно ревели и пытались выйти на косу. Их, видимо, отпугивал стоящий на самом берегу астрономический знак, поставленный в 1924 году канлодкой «Красный Октябрь». До самой темноты мы наблюдали это стадо, пребывавшее в крайнем возбуждении. Ночью ветер стих, и утром моржей у косы уже не было.

Ососки и пестуны пользуются бережным отношением со стороны взрослых. Лежат они, если лежбище тесно, обычно, на спинах взрослых особей. Я неоднократно наблюдал, как сосунки ползали по спинам спящих моржей, и это их не беспокоило и не будило.

Малыши очень часто и в воде совершают путешествия на спинах матерей, хотя они сами отличные пловцы и проделывают все, что положено моржу проделывать в воде, с неменьшим искусством, чем взрослые. Несмотря на это, очень часто приходилось видеть, как морженок, взгромоздясь на спину мамаши и держась за шею передними ластами, плыл, почти до половины выступая из воды. Когда самка уходит под воду, морженок с матери не сходит, а продолжает сидеть на ее спине. Особенно хорошо это бывало видно во время охоты на воде. В такие моменты морженок как бы прирастает к матери и сходит с нее только тогда, когда погоня отстает и морж уходит далеко от вельбота.

Но моржата держатся на спинах матерей до тех пор, пока мать находится в воде и над водой в горизонтальном положении. Когда моржиха выходит на лед и подъем крут, ее спина принимает на некоторое время вертикальное положение. Пока морженок находится в воде, он крепко держится, но как только его тело достаточно обсохло, он скатывается в воду. Однажды мне пришлось наблюдать в продолжение почти двух часов попытки «почтенной мамаши» подняться со своим отпрыском на льдину, плотно покрытую телами моржей. Там, где оставался небольшой кусок свободной площади, подъем был крутой. Сама моржиха при помощи клыков и передних ластов сравнительно легко взбиралась на льдину, но малыш, державшийся за ее спиной, каждый раз скатывался в воду. Вылезшая моржиха начинала устраиваться, но крик малыша сгонял ее опять в воду. Она обходила кругом льдины и опять делала попытку в том же месте, но с тем же успехом. И так много раз. Только наши выстрелы по лежбищу заставили ее вместе с другими моржами уйти в море.

Особенно бросается в глаза общественность моржей, когда бьешь их на лежбище. Стадо моржей часто идет на самопожертвование. Это делается не слепо, а только в тех случаях, когда животные замечают, что кто-либо из стада нуждается в помощи.

Неоднократно случалось, что из обстрелянного нами стада ни один морж не оставался убитым на льду или в воде: все стадо поспешно уходило в море, в сторону, нам противоположную. Если же оставались убитые или тяжело раненые моржи, тогда стадо уходить не торопилось, несмотря на убийственный огонь наших винтовок.

Убитых, оставшихся на льдине, живые упорно стремятся столкнуть в воду. Часто всем стадом, с оглушительным ревом и сопением, идут они ко льдине на выручку товарищей. Только частый огонь заставляет их отступить. Через минуту-две они опять начинают появляться из воды у самой льдины. Некоторым из них, несмотря на огонь, удается выбраться на лед, и, если такой морж не падает убитым, он сбрасывает в воду трупы убитых товарищей.

Если же морж убит на воде и благодаря запасу воздуха в легких не утонул, тогда к нему под водой подходят моржи и утаскивают убитого на глубину, окончательно потопляя его. Убитых на воде моржат, если они не загарпунены, заполучить в большинстве случаев не удается: моржихи незаметно для промышленников подходят к ним под водой и утаскивают в пучину.

Тяжелораненые моржи, потерявшие способность самостоятельно двигаться, не покидаются собратьями. Я наблюдал, как раненый морж в десятки пудов весом окружается 5—6 моржами и, поддерживаемый ими, понемногу уходит от места боя. Выстрелы в эту кучу не вынуждают бросить раненого. Моржи все вместе ныряют и через несколько минут вновь появляются на поверхности и тащат раненого дальше.

Паля разделывает на льду ункувака.

Бывало, что, выведя из-под выстрелов одного подбитого товарища, моржи возвращались и забирали остальных раненых.

Я видел, как моржиха, потеряв в бою морженка и увлеченная стадом, уходила далеко от места боя. Убедившись же в отсутствии детеныша, она возвратилась и долго плавала в поисках его.

Убив моржей на льдине, мы часто не могли подойти к ним на вельботе. Вокруг льдины творится что-то невообразимое. Бешено извиваются десятки могучих тел. С диким ревом и громким сопением моржи уходят в воду и снова появляются на поверхности. Сунуться в эту «кашу» с вельботом значит погубить его: моржи мгновенно превратят суденышко в щепы. И, лишь окончательно выбившись из сил и потеряв еще несколько убитых и раненых, моржи постепенно удаляются, то-и-дело пытаясь возвратиться вновь. Долго еще слышен рев громадных животных, уходящих подальше от этой, роковой для многих из них, льдины. Чем больше лежбище, тем упорнее моржи в стремлении убрать раненых и убитых.

Моржи очень боятся крови и вообще всего красного. Но во время боя, когда из многих кровь бьет фонтаном, окрашивая воду и лед в ярко-красный цвет, они на это не обращают внимания.

Случалось, что промышленникам приходилось выдерживать длительные осады моржей. Вот один из многих случаев. Группа промышленников, человек в 6—7, отправилась на парусно-гребном вельботе бить моржей. Встретив несколько лежбищ на льду, выбрали наиболее удобное для себя. После первого залпа уцелевшие моржи ушли в воду, убитые остались на льду. Промышленники быстро высадились на льдину, вытащив за собой и вельбот. Животные, появившись над водой, повернули к льдине, с которой их только что прогнали. Промышленники открыли огонь, но так как уже было убито семь моржей, а больше вельбот не мог поднять, поэтому стреляли они, целясь в ласты, — ранение для моржа, очевидно, болезненное, но не гибельное. Вода вокруг льдины окрасилась в розовый цвет, но моржи не уходили. Расположенные неподалеку другие лежбища, обеспокоенные тревожным ревом соседей, грохотом выстрелов и пороховой гарью, бросились к соседней льдине. Промышленники, отбивая атаку, расстреляли все патроны, но животные осады не прекратили. Наконец промышленники вылили в воду весь наличный запас керосина, — только это помогло ослабить осаду. Ряды осаждавших начали редеть, и наконец моржи покинули это место. Мне пришлось быть очевидцем неоднократных моржевых осад, хотя и не таких упорных.

Морж обладает плохим зрением, он очень «близорук». Рассмотреть что-либо морж может только в непосредственной близости. За несколько десятков метров, несмотря на то, что он пристально смотрит на предмет, привлекающий его внимание, разобрать, что это такое, морж не может. Чаще всего промышленники подходят на гребных посудинах — обычно на байдарах — к моржам на 20—30 метров. Я, участвуя в охоте, подходил к моржам еще ближе, и они не могли разглядеть характера движущегося предмета.

Однажды мы обнаружили довольно большое лежбище на отдельной льдине. Вокруг лежбища находились небольшие льдины. Нужно было подойти к одной из них, чтобы, высадившись, начать бить моржей. Дул очень слабый вест. Льдина, которую мы облюбовали для высадки, находилась за лежбищем, и нам нужно было идти мимо моржей так, чтобы ветер не донес до животных наших запахов. Я пошел с промышленниками, с целью снять на кинопленку лежбище и бой моржей. Сев в байдару, двинулись к моржам. Грести нужно было совершенно бесшумно. Распашные весла для этого не годились. Когда мы проходили мимо льдины, расстояние между нами и лежбищем не превышало десяти метров. Как тихо мы ни гребли, все же мы, видимо, обеспокоили лежавших с краю моржей. Сперва один, а за ним еще несколько моржей подняли головы и спросонья пристально вглядывались в нашу сторону. Все сидевшие в байдаре затаили дыхание. Весла замерли в том положении, в каком они находились перед тем, и байдара, как призрак, совершенно бесшумно продолжала скользить мимо встревоженных моржей к намеченной нами льдине. Через несколько мгновений успокоившиеся моржи опустили головы и снова погрузились в сон. Мы возобновили работу веслами и вскоре высадились на льдину.

Я так ясно видел моржей, что различал моргание их глаз. Моржи смотрели прямо на байдару. Они, вероятно, видели лодку и сидящих в ней, но видели смутно, как через матовое стекло. То, что предмет двигался, моржей не удивляло. Они живут среди движущихся льдов. На самом предмете ничего не двигалось, и это их успокоило.

Если бы они хоть на секунду различили на этом предмете живые существа, они встревожили бы все лежбище и ушли бы в воду.

Слух у моржей лучше зрения. Но звуки, как бы они ни были необычны, на известном расстоянии не производят на моржей почти никакого действия. Но если звуки раздаются близко к месту лежбища, моржи начинают беспокоиться и потом уходят в воду, даже если бы на них и не было произведено нападения.

Однажды, проходя мимо лежки моржей, я решил заснять ее на кинопленку и распорядился направить вельбот прямо на льдину. Заслышав шум мотора и громкие голоса людей, моржи забеспокоились, начали подниматься на передних ластах, вытягивать в нашу сторону длинные шеи, но со льдины не уходили. Вельбот шел прямо на них. Беспокойство моржей возрастало, они тревожно ревели, но со льдины пошли в воду только тогда, когда мы подошли на расстояние не больше десятка метров. Взяв круто вправо, мы прошли левым бортом у самой льдины. Брызги воды от падавших в воду громадных тел обдали вельбот. Примерно так же ведут себя моржи, когда они на воде.

Бывает иногда, что моржи вместо того, чтобы уходить от шума… идут на него. В сентябре 1930 года мы должны были забросить около 400 пудов моржевого мяса из бухты Роджерс на северную сторону острова. На выходе из реки Клер, куда мы заходили на ночь, почти у самого берега кормилось довольно большое стадо моржей. Когда мы поравнялись с моржами, часть из них, услышав шум мотора, пошла к нам. Загруженный вельбот, имея на буксире тяжело нагруженный кунгас, шел медленно. Имея такую скорость, попасть в стадо моржей, хоть и мирно пока настроенных, было не совсем приятно. Желая остановить шедших прямо на нас моржей, я распорядился дать несколько выстрелов в их сторону. Моржи ушли в воду, но через некоторое время снова вышли на поверхность еще ближе к нам. Опять загремели выстрелы, моржи опять ушли в воду. За это время мы успели отойти от прежнего места. Когда моржи вышли из воды, то они были уже за кормой. Хватив запаха бензина и масла, часть из них возвратилась обратно, а часть ушла в море.

Между мысом Пиллер и мысом Уэринг за нами, немного в стороне, долго шло несколько моржей, предводительствуемых старым самцом, обладавшим громадными клыками. Несомненно, они слышали шум мотора. Это их, как видно, мало трогало, они продолжали свой путь вблизи от нас, словно нас тут и не было вовсе.

Наиболее остро у моржа развито обоняние. Часто случалось, что не во-время задувший ветерок портил нам всю охоту. Ветер доносил до далеко расположенных моржей запах людей, и зверь моментально уходил.

Так же резко реагирует морж и на механические раздражения. Если быстро плывущая по течению льдина со спящими моржами сильно столкнется с другой льдиной, моржи моментально уходят. Бывало, подходишь к моржам. Они еще далеко, простым глазом видишь только большое темнобурое пятно. Ветер дует от них. Промышленники, соблюдая предосторожности, не шумят. Вдруг, казалось бы, без видимой причины звери возбужденно поднимаются и быстро покидают льдину. Причиной этого были толчки льдины.

Морж очень любопытен. Мы часто наблюдали, как зверь в-одиночку долго плыл недалеко за вельботом, совершенно не проявляя враждебности. Однажды нам нужно было подойти на веслах к довольно большому лежбищу, голов в 150—200. К льдине шли с двух сторон — на байдаре и на гребном вельботе. Когда байдара была уже недалеко от места высадки, у самой кормы вышла из воды матуха с морженком-сосунком и, не выказывая враждебности, быстро начала настигать байдару. Кричать или стрелять нельзя было, так как шумом можно было разогнать все лежбище. Но и иметь за кормой преследующее тебя животное, находясь в такой утлой ладье, как чукотская байдара, не особенно приятно. Моржиха приближалась и, наконец, подошла столь близко, что ее можно было достать вытянутой рукой. Сидевший на корме промышленник ударил ее по голове поком. Она ушла в воду, но тотчас же появилась снова и так провожала нас до самой льдины. Здесь она ушла под лед и исчезла.

Однажды за нами, — когда мы шли на гребном вельботе, — долго следовал средних размеров самец. Он плыл в непосредственной близости от кормы, стрелять нельзя было, и я ограничился тем, что заснял его на кинопленку. Или, бывало, разделываешь на льду убитых животных, а моржи из любопытства подходили совсем близко. Мы их тут иногда убивали.

Хорошо морж идет на манок. Однажды, разделывая на льдине животное, мы заметили проходящего мимо моржа. Убили мы в тот раз мало. И вот кто-то из охотников начал «гукать», подражая моржу. Он повернул к льдине, подошел к нам так близко, что мы прямо со льдины его и загарпунили.

Морж, особенно молодой, в-одиночку лучше идет на манок, чем группа. Однажды на наши «гуканья» молодой морж так заторопился к льдине, что мы все громко засмеялись. Это его спасло. Подойдя близко, он последний раз нырнул и вышел в метре от льдины. Вместо того, чтобы стрелять в него, мы загалдели, замахали руками, начали швырять в него чем попало. Зверь так обалдел, что только охнул и камнем скрылся в воде, подняв фонтан брызг.

Склонности к нападению на судно промышленников морж большой не имеет. Если бы это животное было более мстительным, то несчастные случаи были бы более часты. За пять лет промысла в моей практике было только два случая нападения на вельбот. В обоих случаях морж нападал в одиночку, и то причиной этому была больше неосторожность со стороны промышленников, чем свирепость зверя.

Однако, отсюда вовсе не следует, что охота на моржа такое же безобидное дело, как, скажем, промысел зайца или мелкого морского зверя. Напротив, дело это довольно серьезное и требует исключительной бдительности от охотников. Если залезешь с посудиной, хоть и относительно крепкой, в гущу возбужденных животных, то от суденышка быстро не останется и помину. Но это не значит, что моржи напали: охотники сами пришли к ним. Нельзя считать нападением и «осады», о которых рассказано выше: стоит убрать со льда убитых животных, и моржи уходят. В большинстве случаев раненые моржи, особенно на воде, стремятся уйти, как бы тяжело ранены они ни были.

Смысл охоты на воде заключается в том, чтобы измучить животное. Когда оно, загнанное, с трудом движется, тогда на него направляют нос посудины. Гарпунер приготавливается бить гарпуном, а стрелок ждет момента, когда гарпун ударится в моржа, чтобы выстрелом в голову прикончить зверя. Для удара гарпуном нужно подойти очень близко. Случается, что гарпунер дает промах, стрелок не стреляет, а морж у самого борта. Если байдара не уйдет быстро в сторону, то морж может оказаться под ней и, защищаясь, будет наносить удары клыками. То же бывает и тогда, когда морж у борта.

Для иллюстрации расскажу о двух случаях, бывших в моей практике. В один из дней охоты среди довольно густого льда мы нашли сравнительно небольшую лежку моржей. Трех моржей убили на льду, остальные ушли. На льду осталась матуха, а касекак и ункувак ушли в воду и вертелись неподалеку, оглашая воздух ревом. Нужно было добыть и их, так как день был не из удачных: добыли всего трех моржей. В погоне за моржами мы наткнулись на «старуху» с агнасалик. Неудачным выстрелом «старуху» утопили, а агнасалик осталась тут же. Она была изранена и истекала кровью. Решили гарпунить. Но едва подошли к моржу, животное нырнуло, и гарпун попал в воду. Морж очутился под вельботом. Дали полный ход, и морж остался позади. Когда он вынырнул за вельботом, он плыл на спине с клыками, направленными вверх. В суматохе мы ничего не заметили, продолжая погоню, и только появление воды в вельботе показало, что морж где-то пробил днище. Вода поступала слабо, мы успевали ее отливать, и потому особенно это нас не беспокоило. Позднейшее обследование показало, что нас выручил только полный газ мотора. Животное ударило, когда вельбот уже успел развить достаточную скорость, поэтому удар был ослаблен и большого вреда не причинил.

Второй случай был более опасен и богат сильными ощущениями. Выйдя промышлять на двух вельботах — моторном и гребном, мы после безуспешных поисков моржей на льду пошли искать моржей на чистой воде. Через некоторое время наткнулись на небольшую семью, состоявшую из матерого самца и двух самок. После первого залпа одна из самок утонула, а самец и другая самка бросились наутек. Через некоторое время вторая самка также утонула, остался один «старик». Он уже был достаточно изранен, но еще основательно подвижен. Я был на гребном вельботе, с кинамой. На вельботе всего было 5 человек, из них двое на веслах. Когда мы приблизились к антохпаку, он ушел в воду и вышел у самого борта. Гарпунер метнул гарпун, но промахнулся.

Стрелять на убой было нецелесообразно: мы и так утопили двух. Морж подошел к борту и ударом клыков пробил борт выше воды. Он закинул клыки на борт и, видно, пытался взобраться в посудину. Эскимосы разбежались на нос и корму и стали бить его веслами и кричать. В момент, когда мы подходили к моржу, я стоял на средней банке с кинамой в руках, готовый заснять удар гарпуна и поведение моржа. Гарпунер промахнулся, — дальше я не снимал, потому что морж полез на вельбот. Отбросив кинаму, я схватил свой винчестер и начал в упор расстреливать зверя. После первого выстрела морж нырнул и вышел с другой стороны вельбота. Я опять ударил его, он опять нырнул и вышел с другой стороны. Я расстрелял все патроны, а морж нырял, продолжая нападать. Туземцы с носа и кормы продолжали пугать его веслами и криками. Когда я увидел, что патронов больше нет, я заорал:

— Винчестер, винчестер!

Паля быстро подал мне свою винтовку, но в ней было только два или три патрона. Опять я закричал: «Винчестер!» Мне Аньялик подал свой винчестер, но из этой винтовки я не успел выстрелить. Подошел моторный вельбот, и Таяна выстрелом в затылок утопил разъяренное, израненное животное. Я обругал Таяну. Убить моржа мы могли и сами, но топить третьего нам не хотелось.

В суматохе не заметили, что вельбот наполняется водой, не слышали мы и удара клыков по днищу. Вода прибывала быстро: дыра, как видно, была велика. Мотор взял нас на буксир, и мы, отливая воду, пошли к ближайшей льдине. Там мы извлекли вельбот на лед и залатали дыру у самого киля.

Оба случая, быть может, и нехарактерны как образец нападения, но других, повторяю, за пять лет пребывания на острове я не видел. Если не лезть «на рожон», не забираться в гущу возбужденных или даже спокойных моржей, не соваться гарпунить раньше, чем следует, моржи сами не нападут. Из моих наблюдений я вывел твердое убеждение, что морж — животное добродушное, к драчливости и нападениям не склонное. Если уж морж и нападает, то только будучи вынужден к этому. Но и в этих случаях морж чаще всего стремится уйти от драки.

Туземцы неоднократно рассказывали нам, что моржи, нападая на вельбот или байдару, не стремятся ее разбить, а только взобраться на посудину. Промышленники Паля и Тагью были очевидцами такого случая. Разъяренное животное закинуло на борт клыки, потом быстро вскинуло передние ласты, перевалилось через борт и подтянуло задние ласты. Взобравшись на байдару, морж не перевернул ее, а когда центр тяжести передвинулся на другой борт, байдара сильно накренилась. Морж неуклюже скатился в воду, перевернув байдару и вытряхнув в воду все ее содержимое.

Однажды взобравшийся на байдару морж был убит выстрелом наповал. Падая на днище, морж пробил клыками шкуру байдары. Клыки его так плотно вонзились в кожу днища, что днище почти не пропускало воды.

«Начиняемые» свинцом животные до того балдеют, что не только лезут на вельбот, — они готовы куда угодно залезть, лишь бы уйти от смертоносных «шмелей», посылаемых людьми. Иногда после первых выстрелов вместо того, чтобы как можно скорее уходить, морж начинает метаться из стороны в сторону, лезет на небольшие льдинки, всячески стремится уйти из воды, где ему причинено так много неприятностей. Мы часто убивали на льду моржей, охотиться за которыми начали на воде.

Необходимо рассказать об одной странности. В своей книге «Путешествие на «Мод» Х. Свердруп много раз отмечает, что в желудках убитых ими моржей они, как правило, находили остатки нерп. На острове Врангеля за все пять лет нашего промысла моржа нам ни разу не случалось убить зверя, в желудке которого были бы найдены остатки нерпы. Больше того, из расспросов туземцев нам удалось выяснить, что и за предшествовавшие три года они ни разу не встретили хищного моржа. Проглядеть хищного моржа мы не могли, так как туземцы, как правило, забирают желудок моржа с собой и употребляют его после очистки на разные хозяйственные надобности.

Вообще, туземцы прекрасно осведомлены о существовании хищных моржей, но последние встречаются крайне редко. По их словам, в районе бухты Провидения и мыса Чаплин, где они промышляли до прихода на остров Врангеля, встречи с хищным моржем крайне редки, — не чаще, чем один раз за 5—6 лет. Хищниками бывают только самцы. Клыки у хищников устроены по-иному. Клыки, нормально расположенные, падают вертикально и загибаются несколько внутрь; клыки хищника расходятся в стороны. Чем старше обычный морж, тем ближе сходятся у него концы клыков, а у совсем старых самок концы клыков сходятся плотно вместе. У хищника же клыки к старости расходятся все больше и больше. Хищные моржи необычайно свирепы и первыми нападают на охотников. Насколько все это соответствует истине, трудно сказать. Охотясь на моржей, мы неоднократно встречали животных с расходящимися концами клыков, но моржи эти по своему поведению, по содержанию желудков ничем не отличались от обычных моржей.

О моржах, поедающих нерп, нам случалось слышать не только от наших эскимосов. Возвращаясь на «Красине» с острова Врангеля, мы слышали от судового врача Чечулина, что он с несколькими товарищами видел моржа, пожирающего нерпу. Было это как будто в проливе Вилькицкого. За пять лет мы убили всего 600—700 моржей, и из них не было ни одного хищника.

Морж приходит к острову очень рано, — еще в мае, июне, когда море плотно укрыто льдом и только кое-где появляются небольшие полыньи. Сравнительно часто на острове случалось убивать моржей во время поездок на собаках. Чем больше разрушается лед, тем больше появляется моржей. Ко времени вскрытия моря, то-есть к середине июля, морж уже в большом количестве находится у берега — в количестве, совершенно достаточном для промысла.

За все годы советской колонизации острова промысел моржа не имел товарного характера, обслуживая только местные нужды. Только моржевый клык является товаром и принимался на склады фактории. Но бить моржа только ради клыка крайне бесхозяйственно, поэтому я категорически запретил бить больше, чем необходимо для удовлетворения местных нужд в мясе и жире. Клыки убитых моржей являлись своеобразным «отходом» промысла.

Ежегодно для внутриостровных надобностей убивалось от 120 до 150 моржей, считая касекаков и ункуваков. В среднем, выходило по десятку моржей на туземное хозяйство, не считая фактории со страховочным запасом.

При наличных хозяйствах можно было бы убить несколько больше, но, так как мы не заготавливали жира и шкурья, в этом необходимости не было.

Мы совершенно не заготовляли шкуры и жир. Не потому, что нам не были даны задания, а потому, что у нас совершенно не было соли для консервирования шкур, а для жира не было тары. Весною 1932 года я получил от АКО телеграфное распоряжение начать заготовку жира — пластом. Требовать от нас вытопки жира они не сочли возможным, зная, что у нас не осталось топлива, плавник же на южном берегу был весь использован. Но для пласта тоже нужна была тара, и какой-то «шутник» из АКО рекомендовал нам использовать в качестве тары… ящики, освобождающиеся из-под товара. Пришлось по радио разъяснять, что моржевый жир в пласте — жир особый. Это совсем не то, что шмат свиного сала. Его в ящике не удержать. Жир вытечет, останется одна клетчатка. Эскимосы, при отсутствии топлива, «вытапливают» жир давлением: складывают куски свежего жира в пок и подвешивают его. От собственной тяжести жир из пласта вытекает и собирается в верхней части пока, а клетчатка постепенно оседает на дно. Даже в большие морозы жир не замерзает и при малейшем нажиме вытекает чуть загустевшей массой.

Но шкурье можно заготавливать не только в соленом, но и в сушеном виде. Хотя ценность сухих шкур несколько ниже, чем соленых, но на худой конец и сухие шкуры — благо. Мы так и поступали, но только с нерпичьим шкурьем. Шкуру же моржа, достигающую у средней самки до дюйма толщины, чрезвычайно богатую влагой и основательно прожиренную, во влажном климате острова высушить так, чтобы она не сквасилась, дело, видимо, невозможное. В процессе сушки шкура неизбежно частично, если не вся, сквасится и может иметь только местный сбыт.

Но даже если бы нас снабдили запасом соли и тарой для жира, ежегодная добыча шкурья и жира была бы незначительной.

Промышленная заготовка моржа дело довольно трудоемкое. Промысловое население острова не могло бы обеспечить необходимой добычи, тем более, что женская половина населения может быть занята только на подсобных работах. Шкура с жиром средней самки весит 180—200 килограммов, а шкура среднего самца, не говоря уже об антохпаке значительно больше. Поэтому первичная обработка — очищение шкуры от жира — не может производиться одними женщинами. В хозяйстве эскимосов и береговых чукчей (анкалин) выработалось своеобразное разделение труда. Нерпа, лахтак полностью обрабатываются женщинами, мужчина только растягивает шкуры для сушки. Шкуры моржа обрабатывает только мужчина, целиком вплоть до очистки от жира, и только раскалывание шкуры обычно поручается женщинам, да и то все подготовительные работы к этому производит мужчина. Манипулировать женщинам с такой тяжелой шкурой очень трудно. В 1933 году, ожидая прихода «Челюскина», мы для наших зоологических коллекций заготавливали шкуры моржей обоего пола и разных возрастных групп. Для очистки шкур от жира я нанял двух женщин, так как не мог оторвать мужчин на это дело. Однако каждый раз, когда нужно было развернуть или передвинуть крупную шкуру, женщины бросали работу и звали мужчин.

Процесс «раскалывания» шкуры моржа.

Размах промысла моржа, таким образом, зависит прежде всего от людей. Без завоза на остров промыслового населения промысел моржа неизбежно будет кустарным и ежегодный выход моржевого шкурья будет незначителен, — тем более, что основой промыслового хозяйства является промысел белого песца. К нему, как побочный, добавляется промысел белого медведя и добыча мамонтовой кости. В ценах 1929 года это давало, в среднем, 1000—1200 рублей на хозяйство чистого дохода, при чем некоторые промышленники зарабатывали значительно больше. Это, конечно, не стимулирует промысла моржа, так как хозяйство за счет наземного промысла обеспечивает себя средствами для приобретения со складов всего необходимого.

Моржевая шкура используется в хозяйстве эскимоса в незначительном количестве: обтянуть байдару, сделать ремни да подошвы для торбозов, если нет лахтажьей шкуры, причем на последнее, как правило, идет касекак и ункувак. Добытое шкурье, следовательно, не будет задерживаться в хозяйстве. С жиром дело обстоит сложнее, так как он в больших количествах употребляется для освещения и отопления. При наличном населении даже интенсивный промысел зверя не даст большого количества жира, пока мы не заменим жир другими осветительными материалами. Вместе с тем, пока туземцы будут жить в меховых пологах (аграх), жир неизбежно будет расходоваться на отопление.

Промыслово-навигационный период у берегов острова в среднем равен 60 дням, но, конечно, не во все дни можно выходить в море из-за льда или ветра. Однако, время невыходов в море не пропадает: оно занято обработкой шкур.

При организации на острове широкой заготовки моржа необходимо, учесть, что наиболее удобным местом для этого является южное и северное побережье. Восточный берег высок, и там только в устье реки Клер можно расположить поселение. Кроме того, вследствие сильного течения, районы, смежные с восточным берегом, не имеют, как видно, хороших пастбищ, и морж там держится в очень небольшом количестве только на отмели реки Клер. Западный же берег, хотя и имеет сносные места для поселения и запасы моржа там достаточны для промысла, слишком удален от мест подхода судов. Транспортировать оттуда шкурье и жир (в пласте) водой на мелкой посуде можно только в исключительно благоприятный в ледовом отношении год. Транспортировка же по суше на собаках обойдется слишком дорого. Механический транспорт вряд ли применим без элементарного дорожного строительства: путь пролегает по резко пересеченной местности.

Южный берег значительно удобней. На его протяжении разбросан ряд бухт, в которых промысловая посуда может укрываться в штормовое время. Запасы моржа тут обильны. Но передвижение по южному побережью водой временами также бывает значительно затруднено, а располагать промысловое поселение только в одном месте — значит не использовать запасов моржа по всему побережью. Во всяком случае промысловые поселения должны быть расположены в бухте Роджерс, бухте Сомнительной и на мысе Блоссом или, в крайнем случае, в бухте Предательской. Иметь салотопку в каждом поселении нет смысла, так как только продукция всего побережья сможет ее полностью загрузить.

Особенно удобно во всех отношениях для целей промысла моржа северное побережье. Это объясняется тем, что, начиная от залива Дублицкого, у мыса Литке и до бухты Песцовой — линия берега отделена от моря рядом кос, разделенных неширокими, но достаточно глубокими проливчиками. Глубина бухты на всем ее протяжении значительна. Промеров для определения глубины в них никто до сих пор не производил, но, судя по тому, что при северных ветрах в бухту заходят крупные торосы, достигающие в своей надводной части до 3 и больше метров, можно думать, что глубина здесь порядка 8—10 метров. Несмотря на то, что в бухты заходят льды, они все же, благодаря узкости проливов и незначительному количеству их, никогда не забивают бухту настолько, чтобы это препятствовало плаванию на промысловых судах.

Это даст возможность на протяжении всей навигации удобно сообщаться по всему северному побережью, причем это не потребует дополнительных затрат на транспортные средства.

Моржей на северном побережье, по мнению туземцев, гораздо больше, чем на южном. Все это дает основание считать, что северное побережье наиболее удобно для расположения там главных зверопромыслов.

Расположив склады, салотопню и все необходимое в начале бухты, у косы Бруч, неподалеку от мыса Литке, можно беспрерывно стягивать к ним добычу для переработки, не опасаясь, что лед может поджать к берегу и задержать суда, выведя их тем самым на ряд дней из производственного процесса.

Грузить же продукцию для отправки на материк можно будет здесь же, так как путь судов (за исключением «Красина»), как правило, проходит в непосредственной близости от места, указанного нами для постройки базы.

Уходят моржи от острова сравнительно поздно. Бывали случаи, что еще в январе туземцы видели моржей, лежащих на льду, но это случалось редко. В массе уходят моржи в сентябре — октябре с началом ледостава и только в некоторые годы держатся до середины и даже до конца ноября. Морж держится у острова 21/2—3 месяца.

Зимой моржи так же, как и летом, выходят для сна на лед. Температура в это время 20—25° ниже нуля.

Как действует на моржей мороз и действует ли? Мне самому не пришлось встречать моржей, лежащих на льду зимою в морозные дни, но из опроса очевидцев-туземцев и русских видно, что мороз на моржей оказывает влияние, но, как видно, не такое, как на человека или наземных млекопитающих. Кожа моржа на морозе замерзает и становится такой твердой, что железный гарпун, брошенный в лежащего моржа, не проникает в кожу. Он или ломается, или скользит, даже не оцарапав кожу. Суставы ластов до того замерзают, что когда морж встает, они трещат, как ломающиеся кости, а когда он начинает двигаться, ласты стучат по льду наподобие японских «гета» по асфальту тротуаров.

Когда случалось убивать моржа зимой на льду, то для того, чтобы разделать его, приходилось искать мест с мягкой кожей, доступных для ножа. Такие места оказываются только там, где кожа образует глубокие складки, или во впадинах передних ластов, куда мороз доступа не имеет. Вся остальная поверхность кожи и та ее часть, которая прижата ко льду, столь тверды, что нож тупится и скользит. Под кожей такого моржа при разделке всегда обнаруживается теплый жир. Мышцы сокращаются, кровь горяча и бьет фонтаном из разрушенных сосудов.

Если же зимой моржу удавалось уйти в воду, то, как видно, он особенно не страдал от этого. Вообще, от холода морж страдает не сильно, так как в противном случае вряд ли это животное устраивало бы спальни на льду, когда на воздухе замерзает ртуть.

Можно думать, что и другие ластоногие обладают такой же способностью, так как и нерпа и лахтак спят на льду зимой, хотя они это делают в специальных помещениях под снегом. Несомненно, что в таком помещении температура несколько выше наружной, но она все же достаточно низка для того, чтобы кожа нерпы или лахтака от долгого лежания могла затвердеть.

Ранней весной 1931 года промышленник Скурихин по пути с мыса Блоссом на Роджерс встретил в море недалеко от берега идущего по льду лахтака. Собаки, почуяв присутствие зверя, бросились к нему. Скурихин ударом остола по переносью убил его. В это время еще стоят тридцатиградусные морозы. Зверь, как видно, долго спал у продушины, и она столь крепко замерзла, что он не смог разбить вновь образовавшийся лед.

У лахтаков и нерп кожа, видимо, не промерзает так сильно, как у моржа, если не считать ластов, потому что кожа у них тонка и прилегает непосредственно к толстому слою теплого жира.