Обычно к началу сентября, в основном, заканчивалась заготовка мяса. К этому времени наступали значительные похолодания. На поверхности моря, покрытой слоями сильно опресненной воды, начинали образовываться тонкие корки стеклянно-прозрачного, звенящего льда. Птицы собирались в стаи и улетали на юг. Мелкая птица исчезала незаметно, а гуси солидно тянули большими партиями с востока на запад.

Тундра начинала промерзать. Растительность во многих местах давным-давно поблекла, только в поемных местах она долго зеленела и боролась с осенью, но к этому времени и здесь она умирала. Тундра становится все безмолвнее, все тише. Только море не желает еще сдаваться. Оно неумолчно шумит и рокочет, как будто жалуясь кому-то на приближение зимы.

Раньше всего начинают становиться бухты. Ледостав на них обычно проходит в средних числах сентября, но в некоторые годы, когда сентябрь бывает ветреным, замерзание бухт отодвигается на конец сентября — начало октября. Таким годом у нас был 1929-й. В этом году бухта Роджерс стала позже, чем когда-либо за последние пять лет. Если осень безветреная, то уже 14—15 сентября бухта покрывается довольно толстым салом. Если ветра нет, то сало быстро уплотняется, превращаясь в лед. В двадцатых числах сентября лед в бухте уже так толст, что держит человека, и по льду бухты начинается езда на собаках.

Море, после того как станет бухта, еще долго сопротивляется. Оно то покрывается молодым льдом, то взламывается вновь под влиянием ветра. Как-то необычно бывает в тихие дни, когда море покрыто молодым льдом. Вода просвечивает через тонкую корку льда, и, если нет солнца, то кажется, что море еще не замерзло. Только беспредельная тишина говорит о том, что море уже сковано морозами.

Достаточно нескольких тихих дней, чтобы мороз сковал море столь крепко, что и средней силы ветры уже не могут взломать лед. Начинающиеся снегопады припорашивают молодой лед, и море приобретает тот зимний вид, который свойственен ему на протяжении почти десяти месяцев. Так постепенно зима вступает в свои права. Иногда море по всему южному побережью очищается от льда и замерзает ровной, как стол, пеленой. Не на чем остановиться глазу, и эта ровная площадь уходит и теряется за горизонтом. В такое время кажется, что хорошо будет ездить на собаках, не придется трястись по торосам, не надо будет с груженой нартой переваливать через ледяные хребты. Но как бы море ровно ни замерзло, осенью и зимой его так изломает, нагородит и наставит таких страшных торосов, что жутко смотреть. В иные же годы, когда плавающий лед не уходит далеко от берега, а бо́льшими или меньшими массами находится у берега, море уже раннею осенью приобретает свой обычный торосистый вид. Эта торосистость на протяжении зимы усиливается за счет нового торошения.

Нам неоднократно случалось наблюдать самый процесс торошения и у берега, и далеко в море.

Наиболее часто торошение происходит поздней осенью и ранней зимой, пока лед еще не достиг предельной толщины. Торошение происходит, конечно, и зимой и весной, но в разгаре зимы или по весне оно наблюдается значительно реже.

Торошение у берегов и в открытом море происходит различно. У берега лед на своем пути встречает препятствие и тут начинает взламываться. Пласты льда ползут друг на друга, громоздятся ввысь, принимая самые невероятные положения. Повторными нажимами растущий ледяной холм смещается все ближе к берегу, пока край основной гряды не очутится на самой земле, иногда за несколько метров от воды. Неровности дна и берега влияют на высоту гряды и ее отдельных участков. Появляются конические вершины, седловины, перевалы, напоминающие собой типичную горную цепь. Во время торошения слышится сильный гул, но это не напоминает орудийной канонады, хотя бы и слитной от множества частых выстрелов, — это скорее сочетание рева прибоя в крупногалечном ложе с шумом падения крупных масс рыхлой породы по крутому склону.

Даже находясь на расстоянии нескольких сот метров от места торошения, не слышно отдельных ударов. Это объясняется вероятно тем, что в каждый данный момент происходит беспрерывное разламывание ледяных площадей на крупные, мелкие и мельчайшие куски, и ухо не в состоянии среди этого хаоса мощного глухого звучания отделить отдельных гулов ломающегося льда.

Однажды, в открытом море, в 10—12 километрах от берега, мне пришлось наблюдать торошение в непосредственной близости — почти у самых ног. В начале декабря 1930 года я в сопровождении Павлова поехал промышлять зимнюю нерпу. Перед этим дул крепкий ветер с берега, и когда стало сравнительно светло, мы по темному отражению на облачном небе увидели, что в море оторвало лед и открыло много воды. Решили поехать бить нерпу. Погрузили на нарту небольшую кожаную байдару и поехали в море. Путь был всторошен немного, поэтому ехать было не особенно трудно. Кое-где поднимались высокие холмы отдельно стоящих торосов, пригнанных сюда ветром еще осенью.

Пока мы ехали полыньей, большую ее часть закрыло обратным движением льда, только кое-где остались сравнительно небольшие участки воды, но и они уже покрылись свежим льдом до десятка сантиметров толщиной. Среди этого льда виднелись небольшие полыньи и разводья чистой, дымящейся паром воды.

К нашему, приезду передвижка льда не закончилась, наблюдались довольно сильные, хотя и кратковременные нажимы. Первоначально мы, в поисках нерп, ехали краем разлома. Временами приходилось проезжать участки молодого льда. Он был так тонок, что вода просвечивала сквозь него, и поэтому лед казался черным и гнулся под тяжестью нарт. Нерп мы пока не видели. Наконец, решив осмотреться, мы остановились у высоченного, отдельно стоящего тороса. Оставив собак за торосом, я и Павлов поднялись на самую вершину и принялись в бинокль изучать окрестность.

Совершенно неожиданно началось довольно сильное нажатие льда. Торос заколебался, и послышался сильный шуршащий звук. Мы опустили бинокли и взглянули вниз. Линии разлома змеились у самого тороса. Громадные пластины льда громоздились на край неподвижного льда, медленно ползли, вздымаясь все выше, а потом ломались, с шумом падая вниз. Над рухнувшей льдиной ползла новая полоса льда. Нажатие иногда на несколько мгновений прекращалось и возникало вновь. У подножья тороса скапливались громадные глыбы льда, подталкиваемые сзади. Они вздымались по склону, становились вертикально и с глухим грохотом валились назад, крошась в куски, нагромождаясь в беспорядочные кучи льда. Торос, служивший нам убежищем, от ударов льда колебался и дрожал, как в лихорадке. Собаки, ощущая, как видно, состояние льда, начали беспокоиться. Лежавшие встали, и потом все они, задрав морды, стали выть в два десятка собачьих глоток.

Минут 10—15 лед жало, — правда, нажатие было очень спокойным, потом оно прекратилось, — торос успокоился, собаки улеглись. Подождав еще минут двадцать, мы отправились дальше, в поисках нерп.

Это было спокойное торошение, и его можно было наблюдать без большого риска. Но бывают торошения, когда лед взламывается и нагромождается в громадные труды с молниеносной быстротой. Ровное дотоле поле льда испытывает от сжатия как бы судорогу, и по нему идет волна, и, как видно, в более слабом месте вздутие лопается, как гигантский мыльный пузырь, и куски льда разваливаются на обе стороны. Этот первый момент производит впечатление взрыва, а потом лед быстро вздыбливается, и гряда движется вперед в направлении сжатия, до тех пор, пока оно не прекратится.

Там, где берег отвесно падает в воду и последняя глубока, торошение происходит на самом берегу, нагромождая иногда торосы до 10—20 метров в высоту.

Непосредственно после торошения ледяная гряда представляет собою ряд куч ледяных обломков, ничем не связанных между собой. За зиму снег забивает все промежутки между глыбами льда, закрывает весь лед, и тогда гряда походит на группу спокойных снежных холмов, появившихся в результате мятели. Ходить по этим холмам надо очень осторожно: не везде в трещинах и провалах снег уплотняется настолько, чтобы выдержать тяжесть человека. Иногда он остается пушистым и нежным, только с поверхности закрывая провал. В таком случае пешеход может себя серьезно искалечить.

По весне, когда под действием солнца снег начинает таять, пресная вода постепенно пропитывает снег и потом замерзает в монолитную с морским льдом массу. Летом лед взломает. Гряда торосов разделится на куски различной величины. Некоторые из них будут плавать, напоминая айсберги, хотя в этом районе Чукотского моря айсберги, в полном значении слова, наблюдать, насколько нам известно, никому не доводилось.

Осень на зимовке заполнена работой так же, как и всякое время года. Но осенние работы особенно ответственны. От них в значительной степени зависит благополучное проведение зимы.

Эти работы состоят прежде всего из ремонта жилых и складочных помещений, подготовки их к зиме. Каждую осень, заблаговременно, мы тщательно осматривали наши жилые дома: проверяли конопатку, ремонтировали окна, чтобы не оставлять щелей для снега; поверх черного потолка насыпалась земля, — чем толще сделаешь накат на потолок, тем теплее будет зимой в комнате. Подновлялись, засыпались новой землей завалины. Вставляли недостающие стекла, а когда не стало стекла, заменили его фанерой. Ее не просто прибивали, а врезали так же, как стекло, и обмазывали замазкой, иначе окно в междурамьи забьет снегом. Особенно тщательно осматривались и ремонтировались двери — наружные и внутренние. Ремонтировались печи, генерально чистились трубы, дымоходы.

Пока у нас был уголь, мы с осени подтаскивали его в угольные ямы, находившиеся в тамбурах жилых домов, чтобы с наступлением сурового пуржливого времени не приходилось в непогоду ходить за топливом. Склады тоже требовали много внимания. Они были, как уже было сказано раньше, неудовлетворительны. С осени мы стремились зачинить все прорехи, затыкали каждую дырку, чтобы преградить доступ внутрь всепроникающему снегу.

По самой поздней воде мы извлекали наш «флот» на сушу и подготовляли его к зиме. Моторы (стационарный и подвесной) разбирались, смазывались, прятались; суда же мы располагали так, чтобы их не могло занести снегом.

Перед ледоставом на факторию по воде тянулись туземцы, главным образом с южного побережья, так как с севера, кругом восточного берега, не всегда возможно попасть водой. Туземцы приходили торговать. Осенняя торговля заключалась в снабжении туземцев товарами в кредит на три — четыре месяца. Это вызывалось предстоящей распутицей, потому что время ледостава в отношении проходимости самое плохое и на плаву нельзя двигаться, — лед уже мешает легкой посуде, а на нарте по тонкому льду двигаться опасно. Тундра еще голая, снега нет, и на полозьях по камням далеко не уедешь. Кроме того, осенние месяцы и для туземцев являются месяцами подготовки к зиме.

Туземцы весной, приблизительно с середины мая, покидают свои зимние жилища и переселяются в палатки. Обычно они разбивают полотняные палатки на галечниковых косах. Делают это они для того, чтобы освободить зимние жилища на лето. В зимнем жилье они выставляют окна, широко открывают дверь, разбирают тамбур, если он сделан из дерна; а если это каркас для обкладывания снегом, то просто широко раскрывают дверь. За зиму, при нечистоплотном образе жизни туземцев, при постоянном оперировании с мясом, жиром, при освещении ворванью, все помещение настолько пропитывается грязью, копотью и вонью, что нуждается в радикальном очищении. Никакой дезинфекции туземцы устроить, конечно, не могли. Воздух, ветер и солнце являются в полярных условиях самым лучшим дезинфектором, и открытое настежь помещение в течение 3—4 месяцев как следует проветривается, запахи улетучиваются, жир, накопившийся там, уносится дождевой водой. Только копоть остается.

По осени юрты приводятся в годное для зимнего жилья состояние: с пола очищается вся грязь, мусор, накопившийся там за лето, натасканные собаками кости.

Окно, если нет стекла, закрывается моржевым желудком или кишками, дверь ремонтируется. Чинится тамбур, пазы между бревнами затыкаются изнутри мхом.

Осенью, кроме ремонта жилья, есть еще много других забот и дел, требующих беспрестанного присутствия туземцев. Даже если бы была хорошая дорога, нерационально в эту пору уезжать на факторию за товарами. Кроме того, в начале ноября начинается подготовка к песцовому промыслу.

Учитывая все это, мы выдавали эскимосам товары на три — четыре месяца в кредит, хотя надо добавить, что в кредит товары мы им выдавали в течение всего года.

В это время на фактории, как и первого мая, становилось людно.

Осенью, в отличие от весны, туземцы брали много мехов: надо сшить одежду и взрослым и детям; брали муку, сахар, табак и значительно меньше патронов, и совсем не брали пороху и дроби. Зимой расход патронов невелик, разве только если встретится медведь или на море откроет воду и удастся пострелять нерпу. Главный объект охоты зимой — песец — совершенно не требует боеприпасов. А дробовые ружья, за полным отсутствием пернатой дичи, вообще прячутся на зиму.