Свет в туннеле

Несколько лет назад мне довелось оказаться внутри аппарата Функционального МРТ, разновидности мозгового сканера, который, на мой взгляд, напоминал белый гроб со скруглёнными краями. Я лежал на плоском смотровом столе, скользившем, будто язык, в полом цилиндре, который, как мне сказали, заключал в себе сканирующее устройство. Руки, ноги и голова у меня были пристёгнуты, так что я почти не мог пошевелиться, а в рот мне вложили защитный загубник, чтобы не двигались челюсти. Все приготовления — пристёгивание к столу и прочее — были довольно интересны, поскольку персонал очень любезно объяснял мне, что они делают и зачем. Даже ощущение того, что тебя засунули внутрь машины, было каким-то умиротворяющим, хотя я и мог себе представить, как человек с очень живым воображением мог почувствовать себя так, словно кто-то его заглатывает живьём.

Однако внутри аппарата быстро стало довольно жарко. Пристегнутый, я не мог вытереть выступившие капли пота, которые медленно стекали по лицу. О том, чтобы почесаться, не было и речи — поразительно, как начинает зудеть тело, когда нет ни малейшей возможности почесаться. Аппарат же издавал громкий завывающий звук, напоминающий сирену.

Учитывая эти обстоятельства, я подозреваю, что не слишком много людей решились бы провести внутри сканера ФМРТ час или около того. Однако я и еще несколько монахов предложили свои услуги добровольно. Всего нас было пятнадцать волонтёров, согласившихся подвергнуться этому неприятному эксперименту, составлявшему часть неврологических исследований, проводимых профессорами Антуаном Луцем и Ричардом Дэвидсоном в Вейсмановской лаборатории поведения и сканирования мозга в городе Мэдисон, штат Висконсин. Цель исследования состояла в том, чтобы изучить воздействие на мозг длительной медитации. Под длительностью в данном случае подразумевалось приблизительно от десяти до пятидесяти тысяч часов практики. У молодых добровольцев такое количество часов накапливалось примерно за пятнадцать лет практики медитации, тогда как некоторые из пожилых участников эксперимента медитировали уже на протяжении лет сорока.

Как я понимаю, сканер ФМРТ немного отличается от обычного МРТ, в котором используются мощные магнитные и радиоволны, с помощью компьютеров создающие подробные неподвижные изображения внутренних органов и структур организма. Используя те же самые магнитные и радиоволны, сканер ФМРТ показывает изменения активности или функционирования мозга, регистрируя их мгновение за мгновением. Разница между результатами сканирования МРТ и ФМРТ примерно такая же, как между фотографией и видео. Используя технологию ФМРТ, нейробиологи могут проследить изменения в различных областях мозга испытуемого, которому предлагают выполнить определённые задания, например, слушать звуки, смотреть видео или заняться какой-то умственной деятельностью. Когда сигналы со сканера обрабатываются компьютером, конечный результат несколько напоминает фильм о работающем мозге.

Задачи, которые предлагали выполнить нам, заключались в чередовании некоторых практик медитации с пребыванием ума в покое в обычном, или нейтральном, состоянии: три минуты медитации сменялись тремя минутами отдыха. В течение периодов медитации нас подвергали воздействию звуков, которые можно было бы, согласно общепринятым критериям, назвать довольно неприятными — например, это мог быть женский крик или плач младенца. Одной из задач эксперимента было определить, как эти неприятные звуки воздействуют на мозг медитирующих испытуемых. Нарушают ли эти факторы поток сосредоточенного внимания? Становятся ли активными участки мозга, связанные с раздражением или гневом? Или же они не оказывают никакого влияния.

В действительности группа исследователей обнаружила, что при воздействии этих беспокоящих звуков повышалась активность областей мозга, связанных с материнской любовью, сочувствием и другими позитивными психическими состояниями. Неприятный фактор способствовал возникновению глубокого состояния покоя, ясности и сострадания.

Это нехитрое открытие отражает одно из главных благ буддийской практики медитации: возможность использовать трудные обстоятельства, а также обычно сопровождающие их разрушительные эмоции, чтобы раскрыть силу и потенциал человеческого ума.

Многие люди никогда не обнаруживают этой преображающей способности или широты внутренней свободы, которую она предоставляет. Одна лишь необходимость противостоять каждодневным внутренним и внешним испытаниям почти не оставляет времени для размышлений, для того, чтобы предпринять то, что можно было бы назвать «ментальным отступлением», позволяющим оценить наши привычные реакции на повседневные события и принять во внимание другие возможные мнения. Со временем в нашем уме воцаряется губительное чувство неизбежности: «Вот так существую я, вот так происходит жизнь, я ничем не могу ее изменить». В большинстве случаев люди даже не осознают, как они видят самих себя и окружающий мир. Это фундаментальное чувство безнадёжности лежит глубоко, как слой ила на дне реки, — оно есть, но его не видно.

Фундаментальное чувство безнадёжности свойственно людям независимо от обстоятельств. В Непале, где я рос, материальные удобства были немногочисленны и скудны. У нас не было ни электричества, ни телефона, ни систем отопления и кондиционирования воздуха, ни водопровода. Каждый день кому-то надо было спускаться по длинному склону к реке и набирать воду в кувшин, а потом тащить его наверх, выливать в цистерну и снова спускаться вниз, чтобы опять наполнить кувшин. Чтобы натаскать достаточно воды только на один день, требовалось сходить туда и обратно десять раз. Многим не хватало еды, чтобы прокормить свои семьи. Хотя уроженцы Азии обычно стесняются публично обсуждать свои чувства, беспокойство и отчаяние явственно отражались на их лицах и в том, как они держались, ведя ежедневную борьбу за выживание.

Когда в 1998 году я впервые поехал учить на Запад, я наивно полагал, что при доступных там современных удобствах люди должны быть намного более уверенными и удовлетворёнными своей жизнью. Вместо этого, как я обнаружил, страданий здесь ничуть не меньше, чем у меня на родине, хотя они приняли другие формы и проистекают из других источников. Это поразило меня как очень любопытное явление. «Почему так? — спрашивал я у принимавших меня хозяев. — Здесь так прекрасно. У вас замечательные дома, хорошие автомобили, прекрасная работа. Почему же так много неудовлетворенности?». Я не могу с уверенностью сказать: то ли жители Запада просто более расположены говорить о своих неприятностях, то ли люди, которых я спрашивал, всего лишь проявляли вежливость. Но вскоре я начал получать больше ответов, чем рассчитывал.

Очень быстро я понял, что распространённые причины напряжения, раздражения, беспокойства и гнева — это автомобильные пробки, толпы людей на улицах, нехватка времени, оплата счетов и длинные очереди в банке, на почте, в аэропортах и магазинах. Проблемы взаимоотношений дома или на работе — частые причины эмоциональных срывов. У многих людей жизнь настолько насыщена активностью, что в конце долгого дня у них остаётся только одно желание: чтобы этот мир вместе со всеми его обитателями просто исчез на время. Но едва человеку удалось пережить этот день и он, удобно развалившись дома, начинает расслабляться, как тут же звонит телефон или принимается лаять соседская собака — и мгновенно то чувство удовлетворения, которое могло бы на него снизойти, улетучивается.

Выслушивая эти объяснения, я постепенно стал понимать, что время и усилия, которые люди тратят на то, чтобы копить и сохранять материальное, или «внешнее», богатство, дают очень мало возможности развивать в себе «внутреннее богатство»: такие качества, как сострадание, терпение, щедрость и беспристрастность. Этот дисбаланс делает людей особенно уязвимыми перед лицом таких тяжелых обстоятельств, как развод, опасная болезнь, а также хроническое физическое или эмоциональное страдание. Во время своих путешествий по всему миру на протяжении последнего десятилетия, когда я преподавал медитацию и буддийскую философию, я встречал людей, приходивших в полное замешательство при столкновении с теми испытаниями, которые преподносит им жизнь. Одни, потеряв работу, мучаются страхом впасть в нищету, потерять дом и лишиться возможности снова встать на ноги. Другие борются с пагубными привычками или несут бремя проблем со своими детьми или с другими членами семьи, страдающими тяжёлыми расстройствами в сфере эмоций или поведения. Поразительное количество людей мучаются депрессией, ненавистью к самим себе и болезненно низкой самооценкой.

Многие из этих людей уже не раз испробовали какие-то способы избавиться от своих слабостей или пытались найти возможность побороть стрессовые ситуации. Буддизм привлёк их потому, что где-то они прочитали или услышали о предлагаемом им методе преодоления страдания и достижения покоя и благополучия. Зачастую такого человека просто поражает, что учения и практики, преподанные Буддой двадцать пять столетий назад, вовсе не нацелены на победу над трудностями или избавление от чувства одиночества, дискомфорта или страха, преследующих нас в повседневной жизни. Наоборот, Будда учил, что свободу можно обрести, лишь приняв обстоятельства, которые нас угнетают.

Я могу понять то смятение, которое охватывает людей, когда до них доходит эта идея. Мои собственные детство и ранняя юность были так глубоко пропитаны беспокойством и страхом, что единственное, о чем я мог помышлять, — это уход от действительности.

 

Бег на месте

Чрезвычайно чувствительный ребёнок, я был весь во власти своих эмоций. Внешние обстоятельства вызывали у меня резкую перемену настроения. Стоило кому-то улыбнуться мне или сказать что-то приятное, и я оставался счастлив не один день. Малейшая неприятность — например, не справился с заданием или кто-то меня отругал — и мне хотелось провалиться сквозь землю. Я был невероятно робок с посторонними: начинал дрожать, терял дар речи и у меня кружилась голова.

Неприятные ситуации случались намного чаще, чем приятные, и в свои ранние годы чаще всего я находил утешение только в одном: убегал в горы, окружавшие мой дом, и сидел в одиночестве в одной из многочисленных тамошних пещер. Эти пещеры были совершенно особыми местами, где на протяжении поколений буддийские практики, уединившись, предавались медитативному затворничеству. Я почти ощущал их присутствие и мне передавался покой ума, которого они достигали. Я подражал той позе, в которой часто видел своего отца — Тулку Ургьена Ринпоче, великого мастера медитации, — и его учеников, и делал вид, что медитирую. Формально я еще не начал обучение, но, когда я просто сидел там, я проникался ощущением присутствия тех старых мастеров, чувством покоя. Казалось, время остановилось. Потом я, конечно, спускался вниз, и бабушка бранила меня за исчезновение. Весь тот покой, который я было начал ощущать, мгновенно испарялся.

Положение вещей немного улучшилось, когда мне исполнилось девять лет и я начал официально учиться у своего отца. Однако — и это несколько странно слышать о человеке, который путешествует по миру, уча медитации, — хотя мне нравилась сама идея медитации и открываемые ею перспективы, на самом деле мне не нравилось выполнять практику. У меня что-нибудь чесалось, спина болела, ноги затекали. В уме роилось столько мыслей, что я никак не мог сосредоточиться. Меня отвлекали возникавшие вопросы: «А что если бы здесь случилось землетрясение или буря?». Особенно меня пугали проносившиеся в той местности бури, очень сильные, с многочисленными молниями и раскатами грома. Сказать правду, я был настоящим образцом искреннего практика, который никогда не практикует.

Хороший учитель медитации — а мой отец был одним из лучших — обычно спрашивает своих учеников о том, каковы их переживания в медитации. Таков один из способов, которым учитель оценивает развитие ученика. Очень трудно скрыть истину от учителя, умеющего видеть знаки продвижения, и это еще труднее, если учитель — ваш отец. Так что, хоть я и понимал, что разочаровываю отца, мне ничего не оставалось, как сказать ему правду.

Как оказалось, быть честным — лучший выбор, какой я мог сделать. Опытные учителя и сами обычно прошли через большинство трудных этапов практики. Очень редко бывает, чтобы кто-то достигает совершенной устойчивости в медитации в первый раз, когда он садится практиковать. Даже такие редкие личности знают от своих учителей и из текстов, написанных учителями прошлых времен, о разнообразных трудностях, с которыми сталкиваются практикующие. И, конечно же, тот, кто многие годы учит сотни учеников, несомненно, был свидетелем всевозможных жалоб, разочарований и ошибочных пониманий, возникающих в ходе обучения. Глубина и широта накопленного таким учителем знания позволяет ему без труда определить безошибочное средство против той или иной трудности и получить интуитивное понимание того, как именно его применить.

Я всегда испытываю благодарность за ту доброту, с которой отец выслушивал мои покаянные рассказы о том, как безнадёжно я отвлекаюсь, что не могу следовать даже самым простым наставлениям по медитации, например сосредоточиваться на зримом объекте. В первую очередь он говорил, чтобы я не беспокоился, потому что отвлекаться — это нормально, особенно поначалу. Когда люди впервые приступают к практике медитации, в их уме неожиданно всплывают всевозможные вещи, словно сор, уносимый бурным течением реки. Этим «сором» могут быть телесные ощущения, эмоции, воспоминания, планы и даже такие мысли, как «я неспособен медитировать». Так что некоторые вещи совершенно естественны, например, такие вопросы: Почему я не могу медитировать? Что со мной не так? Все остальные, кто тут сидит, способны следовать наставлениям, так почему же мне это трудно? Потом он объяснял: именно то, что проносится в моём уме в любой данный момент, и есть то, на чём нужно сосредоточиться, потому что, так или иначе, как раз на это обращено моё внимание.

Именно то, что ты начинаешь уделять происходящему внимание, объяснял отец, постепенно успокаивает бурную реку таким образом, что у тебя появляется возможность иметь проблеск переживания пространства между тем, на что ты смотришь, и простой осознанностью этого смотрения. Благодаря практике это пространство будет становиться всё длиннее и длиннее. Постепенно ты перестанешь отождествлять себя со своими мыслями, эмоциями и ощущениями и начнешь отождествлять себя с чистой осознанностью переживания.

Не могу сказать, чтобы моя жизнь немедленно переменилась из-за таких наставлений, но они приносили мне огромное утешение. Мне не надо было ни бросаться прочь от того, что отвлекало, ни позволять всему этому набрасываться на меня и увлекать за собой. Я мог, так сказать, «бежать на месте», используя всё, что бы ни появилось: мысли, чувства, ощущения — как благоприятную возможность познакомиться с собственным умом.

 

Подружиться

На тибетском «медитация» обозначается словом гом, которое можно приблизительно перевести как «знакомиться». Исходя из этого определения, медитацию в буддийской традиции, наверное, лучше всего можно понять как процесс ознакомления со своим умом. Это действительно совсем просто, словно встречаешься с кем-то на вечеринке. Вы представляетесь: «Привет, меня зовут…» Затем вы стараетесь выяснить точки соприкосновения: «Как ты здесь оказался? Кто тебя пригласил?». Причём тем временем вы смотрите на собеседника, думаете о цвете его или её волос, о форме лица, о росте и т. п.

Медитация, знакомство со своим умом, поначалу похожа на встречу с незнакомцем. С непривычки это может звучать несколько странно, поскольку большинство из нас, скорее всего, считает, что мы и так знаем, что происходит у нас в уме. Однако, как правило, мы настолько привыкли к потоку мыслей, эмоций и ощущений, что редко останавливаемся, чтобы вглядеться в каждое из них в отдельности — поприветствовать каждое с той открытостью, с которой обратились бы к незнакомцу. Гораздо чаще наши переживания протекают в нашем сознании более или менее как ментальные, эмоциональные и чувственные совокупности — собрание отдельных частей, кажущееся единым, независимым целым.

Возьмём очень простой пример. Предположим, вы едете на работу и вдруг попадаете в пробку. Хотя ваш ум отмечает это событие как «пробка», на самом деле происходит множество вещей. Вы уменьшаете давление ноги на педаль газа и увеличиваете давление на тормоз. Вы смотрите на машины впереди, сзади, по сторонам от вас, снижаете скорость и останавливаетесь. Нервные окончания на ваших ладонях регистрируют ощущение того, что вы держитесь за рулевое колесо, а кожный покров спины и ног регистрируют соприкосновение с сиденьем. Возможно, через окно доносятся звуки автомобильных гудков. Одновременно вы, допустим, думаете: «Эх, наверное, я опоздаю на утреннюю встречу» — и в мгновение ока начинаете прокручивать в уме некий «текст» на тему своего опоздания. Начальник будет злиться; вы пропустите важную информацию; а быть может, вы собирались сделать доклад для сотрудников. Тогда сердце у вас начинает биться немного быстрее, а, может, вас прошибает пот. Возможно, вы начнёте злиться на водителей впереди и в отчаянии сигналить. Однако, хотя одновременно происходит так много процессов: физических, умственных и эмоциональных — все они предстают в сознании как единое целостное переживание.

По мнению учёных, специалистов по мышлению, с которыми мне доводилось беседовать, тенденция сплетать множество различных цепочек переживаний в один клубок, составляет обычную деятельность человеческого ума. Наш мозг постоянно обрабатывает многочисленные потоки информации, поступающие от органов чувств, оценивает их с точки зрения прошлого опыта и готовит организм к реагированию определённым образом: например, выбрасывая адреналин в кровь, чтобы повысить внимательность в потенциально опасной ситуации. В то же время участки мозга, связанные с памятью и планированием, начинают прокручивать мысли: «Далеко ли впереди продолжается затор? Не достать ли мобильный телефон и позвонить кому-нибудь? Может, мне переждать? Кажется, недалеко есть выезд. Я мог бы выбраться отсюда и поехать другой дорогой. Э-э, вон та машина пытается прорваться вперёд по обочине». Далее, поскольку участки мозга, имеющие отношение к интеллекту, памяти и планированию, тесно связаны с участками, ответственными за эмоциональные реакции, любые возникающие мысли, как правило, окрашены тем или иным чувством — а оно, если взять для примера автомобильную пробку или моё отношение к бурям, обычно бывает неприятным.

Чаще всего эти процессы протекают спонтанно, за рамками обычного сознания. На самом деле до нашего сознания доходит менее одного процента информации, получаемой нашим мозгом через органы чувств. Мозг соревнуется за ограниченные ресурсы внимания, отсеивая то, что оценивает как несущественное, и избирая то, что представляется важным. Вообще говоря, это довольно полезный механизм. Если бы мы остро осознавали каждую стадию процесса, составляющего любую деятельность, например, когда мы просто идём из одной комнаты в другую, мы бы настолько быстро оказались завалены подробностями — как поднимается одна нога и опускается другая, каковы малейшие изменения окружающего воздуха, какой цвет стен, громкость звуков и т. п., — что, наверное, ушли бы не очень далеко. А если б нам и удалось добраться до другой комнаты, мы вряд ли вспомнили бы, что хотели там сделать!

Однако недостаток этого механизма заключается в том, что в итоге мы ошибочно принимаем очень небольшую долю нашего разрозненного одномоментного восприятия за единое целое. Это может быть причиной проблем, когда мы сталкиваемся с неприятной ситуацией или сильной эмоцией. Наше внимание фиксируется на самом сильном аспекте того, что мы воспринимаем: физической боли, страхе опоздать, провале экзамена, горе от потери друга. Обычно при встрече с такими ситуациями наш ум крутится в одном-двух направлениях: мы или пытаемся сбежать, или терпим поражение. Наше переживание предстаёт перед нами или как враг, или, если оно полностью берет верх над нашими мыслями и управляет нашими реакциями, — как «хозяин». Даже если нам удаётся на время убежать от того, что нас тревожит, — включая телевизор, читая книгу или блуждая по интернету, — проблема просто ненадолго уходит в подполье, тайно обретая еще большую силу, потому что теперь к ней примешивается страх встретиться с ней снова.

В совете моего отца, который я получил, рассказав ему о трудностях с практикой медитации, предлагался срединный путь, избегающий двух крайностей. Вместо того чтобы пытаться не допустить того, что меня отвлекает, или, наоборот, уступить, я мог приветствовать все эти переживания как старых друзей: «Привет, страх! Привет, зуд! Как поживаете? Почему бы вам не побыть тут, чтобы мы могли получше узнать друг друга?».

Эту практику мирного принятия мыслей, эмоций и ощущений обычно называют внимательностью или памятованием (англ. mindfulness), что является приблизительным переводом тибетского термина дренпа: «замечать», «осознавать», «помнить». То, что мы начинаем осознавать, — это все тонкие процессы, протекающие в уме и теле и обычно ускользающие, оставаясь незамеченными, потому что мы сосредоточены на «большой картине», доминантном аспекте переживания, который завладевает нашим вниманием, завоёвывая нас или рождая желание убежать. Приняв осознанный подход, мы постепенно разбиваем большую картину на мелкие, более податливые куски, которые мелькают с поразительной быстротой, то являясь сознанию, то исчезая.

В самом деле, это даже несколько удивляет, когда мы обнаруживаем, каким застенчивым становится ум, если мы предлагаем ему свою дружбу. Мысли и чувства, казавшиеся такими могущественными и основательными, исчезают почти сразу, как только появятся, будто клубы дыма, уносимые порывом ветра. Как и многим из тех, кто начинает практиковать осознанность, мне показалось очень трудным наблюдать хотя бы десятую часть того, что пролетает в моем уме. Однако постепенно бурный поток впечатлений начал самым естественным образом стихать сам по себе. И, когда это происходило, я заметил несколько вещей.

Во-первых, я начал понимать, что чувство прочности и постоянства, которое я связывал с разрушительными эмоциями или отвлекающими ощущениями, на самом деле — иллюзия. Вспыхнувший на долю секунды приступ страха сменился начинающимся зудом, длившимся только мгновение, пока мое внимание не привлекла птичка за окном; потом, допустим, кто-то кашлял или вдруг всплывал вопрос: «Интересно, что будет у нас на завтрак?». Через секунду вновь возвращался страх, зуд становился сильнее, или человек, сидящий передо мной в отцовской комнате для медитации, менял позу. Наблюдение за появлением и исчезновением этих впечатлений превратилось почти в игру, и, по мере того как игра продолжалась, я становился всё более спокойным и уверенным. Оказалось, что, не прилагая сознательных усилий, я стал меньше бояться своих мыслей и чувств, меньше обращать внимание на то, что отвлекает. Переставая быть загадочным, мрачным и властным чужаком, мой ум превращался, если не совсем в друга, то, по крайней мере, в интересного спутника.

Разумеется, я мог еще уноситься прочь в мыслях и мечтаниях или колебаться между состояниями беспокойства и оцепенения. Однако же отец советовал мне не слишком беспокоиться по поводу таких случаев. Рано или поздно я вспоминал, что нужно вернуться к простой задаче наблюдения за тем, что происходит в настоящий момент. Главным было не судить себя за эти случаи временной потери внимания. Это оказалось важным уроком, потому что я частенько действительно осуждал себя за ошибки. Но опять-таки совет просто наблюдать свой ум дал поразительный результат. По большей части то, что беспокоило меня, заключалось в суждениях о своих переживаниях. «Это хорошая мысль. Мне нравится это ощущение. Нет, вот это мне совсем не нравится». Мой страх страха был во многих случаях более сильным, чем страх сам по себе. Временами мне казалось, что в моём уме как бы два разных отделения: одно заполнено мыслями, чувствами и ощущениями, которые я постепенно начал осознавать, а другое — тайное заднее помещение, занятое болтливыми призраками.

Со временем я понял, что на самом деле это не отдельные помещения. Бесконечная болтовня происходит наряду со всем остальным, о чём я думаю и что ощущаю, хотя она настолько неразличима, что я её не осознавал. Применяя тот же самый процесс спокойного наблюдения нескончаемого комментария, звучащего в моем уме, я начал понимать, что эти мысли и чувства мимолётны. По мере того как они приходят и уходят, сила скрытых в них суждений начинает увядать.

В течение нескольких лет, когда я учился исключительно у своего отца, большие перепады настроения, мучившие меня в раннем детстве, несколько уменьшились. Меня уже не так волновали похвалы окружающих и не пугали неудачи и трудности. Оказалось, что мне уже не так трудно беседовать с многочисленными посетителями, часто приходившими к моему отцу за советами.

Однако же вскоре мои обстоятельства изменились, и я столкнулся с испытаниями, потребовавшими от меня применения выученных уроков на гораздо более глубоком уровне, чем я мог когда-либо себе представить.

 

О противоядиях и телохранителях

Когда мне было одиннадцать лет, меня отправили из обители моего отца в Непале в Индию, в монастырь Шераб Линг — более чем за три тысячи миль, — чтобы я приступил там к строгому курсу обучения буддийской философии и практике. Это было моё первое расставание с домом и семьёй и первый опыт путешествия самолётом. Садясь на рейс из Катманду в Дели в сопровождении приставленного ко мне пожилого монаха, я трясся от страха. Что, если у самолета откажет двигатель или в него ударит молния? Картины того, как самолёт пикирует с неба и врезается в землю, не шли у меня из ума, и я вцепился в подлокотники своего сиденья так крепко, что было больно рукам. Когда самолет взлетел, кровь прилила к лицу, и я оцепенело сидел в кресле, обливаясь потом.

Видя моё волнение, человек, сидевший рядом, поведал мне с уверенностью бывалого путешественника, что на самом деле беспокоиться не о чём: самолёт очень надёжный, сказал он с улыбкой, а поскольку перелёт короткий — всего один час, — я и не замечу, как мы приземлимся. Его добрые слова немного успокоили мои нервы, и некоторое время я пытался наблюдать свой ум, как меня учили. Затем мы вдруг попали в зону турбулентности. Самолет тряхнуло, и тот человек чуть не вылетел из кресла, завопив с перепуга. Всю оставшуюся часть перелета я сидел неподвижно, прокручивая в уме худшие сченарии. Какое уж там наблюдение ума! Я был уверен, что погибну.

К счастью, тринадцатичасовой переезд из Дели в Шераб Линг был намного менее впечатляющим. С приближением к горам, в которых расположен монастырь, открылась широкая панорама и прогулка на автомобиле стала довольно приятной.

Однако без моего ведома в монастыре была запланирована торжественная встреча. Множество его обитателей выстроились на склоне горы, глядя на дорогу, чтобы вовремя приветствовать меня звуками трёхметровых церемониальных труб и больших тяжелых барабанов. Поскольку в те времена там не было телефонной связи, всё собрание ждало довольно долго, и, когда, наконец, показался какой-то автомобиль, они принялись дуть в трубы и бить в барабаны. Но, когда автомобиль остановился, из него вышла молодая индийская женщина — это явно был не я, — и весь парад внезапно в недоумении замер, когда смущённая женщина проходила через ворота.

Прошло ещё какое-то время, пока монахи не заметили на дороге мой автомобиль и не начали снова громко дуть в свои длинные трубы и бить в барабаны. Но, когда автомобиль приблизился к главному входу, церемония снова была прервана молчаливым недоумением. Дело в том, что я и взрослый не слишком велик ростом, а в детстве был так мал, что моей головы не было видно за высокой старомодной приборной панелью. С того места, где стояли музыканты, не было видно, чтобы кто-то сидел на переднем сиденье. Опасаясь совершить ещё одну ошибку, они опустили трубы и барабанные палочки, и музыка, споткнувшись, затихла.

Когда открылась пассажирская дверь и я шагнул наружу, меня приветствовал такие громкие, энергичные фанфары, что я почувствовал вибрацию в своих костях. Не могу точно сказать, что меня больше напугало: гром инструментов или зрелище множества незнакомых людей, выстроившихся, чтобы приветствовать меня. Весь тот ужас, обуявший меня в самолёте, нахлынул снова, и я, повернувшись не в ту сторону, пошёл в неверном направлении. Если б не сопровождавший меня монах, не уверен, что я вообще попал бы во входные ворота.

Это был не такой уж благоприятный знак для начала моего пребывания в Шераб Линге. Несмотря на то что сам монастырь, приютившийся между Гималаями на севере и востоке и холмистыми равнинами на юге и западе, был очень красив, я там чаще всего ужасно тосковал. Прежние чувствительность и тревожность вернулись с неодолимой силой, сводя на нет мои честные усилия приветствовать их, как учил меня отец. У меня была бессонница, и всякие мелочи порождали бесконечную цепь беспокойных мыслей. Например, я очень ясно помню, как однажды, проснувшись утром, я обнаружил крошечную трещинку в окне моей спальни. После этого несколько недель меня не покидал страх, что наш управляющий будет ругать меня за разбитое окно и те хлопоты, которых потребовала бы замена стекла.

Особенно мучительными были групповые занятия практикой. В то время там жили примерно восемьдесят монахов, и все они казались очень дружными. Они ходили из класса в класс, вместе практиковали, смеялись и шутили. Я был чужим среди них. Мне казалось, что кроме нашей одежды между нами нет ничего общего. Когда мы садились в главном зале для совместных ритуалов, все они знали слова и жесты намного лучше, чем я, и я мучился вопросом: наблюдают ли они за мной, ожидая, что я сделаю ошибку. Большинство из этих занятий сопровождалось звуками труб, барабанов и музыкальных тарелок — иногда это был оглушительный рёв, от которого моё сердце колотилось, а голова кружилась. Больше всего мне хотелось убежать из зала, но на глазах у всех бегство было невозможным.

Единственной отдушиной для меня были индивидуальные уроки с моим наставником Друпоном Ламой Цултримом, который учил меня языку, ритуалам и философии, и с Селдже Ринпоче, под руководством которого я осваивал практики медитации. Я ощущал особенно тесную связь именно с Селдже Ринпоче, очень мудрым ламой с квадратной головой, седыми волосами и лицом, почти лишенным морщин, несмотря на то что ему было за восемьдесят. Мысленным взором я до сих пор вижу его так: в одной руке молитвенный барабанчик, а в другой — мала, то есть чётки, с помощью которых подсчитывают число повторений мантр, особых сочетаний древних слогов, образующих нечто вроде молитвы, которые, чаще всего, используют как опору для медитации. Его доброта и терпение были так велики, что он стал для меня почти вторым отцом, к которому я мог прийти со своими малыми и большими бедами.

Его ответы неизменно разрешали все вопросы и служили глубокими уроками. Например, однажды утром, когда я мыл голову, мне в ухо попала вода. Чего я только не делал, чтобы избавиться от неё: пытался высушить полотенцем, тряс головой, крутил в ухе бумажными жгутиками. Ничто не помогало. Когда я рассказал об этом Селдже Ринпоче, он посоветовал налить в ухо еще воды, а потом наклонить голову, чтобы вся вода вытекла. К моему удивлению, это помогло!

Это, объяснил Ринпоче, пример принципа, которому давным-давно учил Будда, — использовать сам вредящий фактор в качестве противоядия. Я робко спросил, можно ли использовать тот же подход, чтобы справиться с мыслями и чувствами? Он посмотрел на меня вопросительно, и тут меня прорвало — я рассказал всю свою историю: о тревоге, которой была наполнена почти вся моя жизнь, о страхе, нападавшем подчас с такой силой, что я едва мог дышать, о том, как по совету отца я пытался наблюдать свой ум дружелюбно и без оценок, о моих небольших успехах еще в Непале, где всё было мне знакомо, и о том, как старые трудности всплыли с ещё большей силой в этом новом, чужом окружении.

Он слушал, пока мои слова не иссякли, а потом рассказал в ответ такую историю.

— В Тибете, — сказал он, — полно длинных и пустынных дорог, особенно в горах, где жильё встречается редко. Путешествие обычно опасно, потому что там почти всегда есть разбойники, скрывающиеся в пещерах или за скалами, расположенными по сторонам дороги, и подстерегающие путников, чтобы напасть даже на самых бдительных из них. Но что остаётся делать людям? Чтобы попасть из одного места в другое, им приходится пользоваться этими дорогами. Конечно, они могут путешествовать группами, и, если группа достаточно велика, возможно, разбойники не нападут. Но так бывает не всегда, поскольку разбойники понимают, что чем больше людей, тем больше добра у них можно отнять. Иногда люди пытаются защититься, нанимая телохранителей. Но и это не всегда помогает.

— Почему же? — спросил я.

Он засмеялся:

— Разбойники всегда более свирепы, и оружие у них лучше. Кроме того, если разыгрывается сражение, больше вероятности, что будут ранены именно мирные люди.

Его глаза закрылись, голова поникла, и я подумал, что он, наверное, заснул. Но, не успел я придумать, как его разбудить, он открыл глаза и продолжил.

— Умные путешественники, когда на них нападают разбойники, заключают с ними сделку. «Почему бы нам не нанять вас в телохранители? Мы можем заплатить вам что-то сейчас, и заплатим ещё, когда достигнем конца пути. Так между нами не будет никаких сражений, никто не пострадает, а вы получите от нас больше, чем если бы просто ограбили нас на дороге. Это менее опасно для вас, потому что никто не станет выслеживать вас в горах, и это менее опасно для нас, потому что вы сильнее и лучше вооружены, чем любая охрана, которую мы могли бы нанять. И если вы обеспечите нам безопасность на дороге, мы сможем рекомендовать вас другим, и вскоре вы будете зарабатывать больше, чем могли мечтать добыть грабежами. У вас будет хороший дом, возможность обзавестись семьёй. Вам не надо будет прятаться по пещерам, мёрзнуть зимой и мучиться от зноя летом. Всем будет только лучше».

Он помолчал, наблюдая, понял ли я урок. По выражению моего лица он догадался, что нет, и продолжал.

— Твой ум — это длинная и пустынная дорога, а все неприятности, которые ты описывал, — это разбойники. Зная об их присутствии, ты боишься отправиться в путь. Или же ты используешь внимательность, смешанную с надеждой и страхом, как наёмного телохранителя и думаешь: «Если я буду наблюдать свои мысли, они исчезнут». В любом случае твои проблемы занимают главенствующее положение и одерживают верх. Они всегда кажутся больше и сильнее тебя.

Третий выбор — это поступить как умный путешественник и пригласить свои проблемы отправиться в путь вместе. Когда ты боишься, не пытайся побороть страх или убежать от него. Заключи с ним сделку: «Эй, страх, не уходи. Будь моим телохранителем. Покажи мне, какой ты большой и сильный». Если будешь делать так достаточно часто, в конце концов страх станет всего лишь частью твоего переживания, чем-то таким, что приходит и уходит. Тебе становится спокойно с ним, и, может быть, ты даже станешь опираться на него как на благоприятную возможность оценить силу своего ума. Ведь твой ум, должно быть, очень сильный, раз создаёт такие большие проблемы, не так ли?

Я кивнул. Это казалось логичным.

— Когда ты больше не сопротивляешься такой сильной эмоции, как страх, — продолжал он, — ты волен направить эту энергию в более полезное русло. Когда ты нанимаешь свои трудности в телохранители, они показывают, как силён твой ум. Их необузданная мощь заставляет тебя осознать, как силён ты сам.

 

Прорыв

Я никогда не думал об эмоциональных бурях, от которых страдал, как о свидетельстве силы собственного ума. Или, скорее, я слушал учения на эту тему, особенно от своего отца, который часто напоминал, что разрушительные эмоции — это на самом деле выражения ума. Точно так же, например, сильный жар, — это продукт, или выражение, солнца. Но, как большинство людей, когда они впервые приступают к практике наблюдения своего ума, я больше был озабочен тем, чтобы избавиться от удручавших меня мыслей и чувств, чем тем, чтобы на самом деле смотреть непосредственно на их источник. Как заметил Селдже Ринпоче, мои старания практиковать внимательность были связаны с надеждой и страхом: надеждой на то, что благодаря наблюдению за мыслями неприятные мысли в конце концов исчезнут, и страхом, что, если они снова всплывут, мне придётся остаться с ними на всю жизнь.

Оглядываясь на прошлое, я вижу, что мои первые попытки в точности напоминали обычное поведение людей, когда они сталкиваются с трудными ситуациями или сильными эмоциями. Я пытался мыслить по-своему с позиций опасений и тревоги, обманываясь предположением о том, что существует нечто безнадёжно неверное и что, если бы мне только удалось избавиться от проблем, всё было бы замечательно: моя жизнь стала бы приятной, спокойной и беззаботной. Суть урока Селдже Ринпоче заключалась в том, чтобы осознать возможность того, что мысли и чувства, из-за которых по ночам я не сплю, а днём моё сердце бьётся словно пойманная птица, — это на самом деле знаки чего-то верного; мой ум как бы обращается ко мне, чтобы сказать: «Посмотри на меня! Посмотри, на что я способен!».

Есть люди, которые способны постичь этот основной принцип сразу же. Таким, как я слышал, был и мой отец. Стоило ему услышать учение о природе ума, он интуитивно понял, что всякое переживание — это порождение безграничной способности ума, «волшебная игра способности осознавать», как её часто называют в буддийских текстах. К сожалению, я был не так скор. Моё продвижение относилось к разновидности «два шага вперёд, один назад», о которой я услышал от учеников позже, когда начал учить. Мне потребовался настоящий кризис, Для того чтобы я наконец взглянул своим страхам прямо в лицо и распознал их источник.

Этот кризис случился в Шераб Линге, в первый год трёхлетней программы затворничества — интенсивной практики начальной и продвинутой медитации, характерной для тибетского буддизма. Получить наставления по этой практике можно только устно от учителя, который сам получил устные передачи и овладел ими в достаточной степени, чтобы передавать их новым поколениям учеников. Эта традиция устной передачи учений является своего рода охранной печатью, сберегающей учения в их первозданном виде благодаря непрерывной линии преемственности, существующей уже более тысячи лет. Такие практики выполняют в обстановке уединения: вас в буквальном смысле изолируют от внешнего мира, чтобы свести к минимуму отвлекающие факторы и дать возможность интенсивно сосредоточиться непосредственно на внутреннем содержании ума.

Поскольку в то время мне было всего тринадцать лет, существовало некоторое сомнение, позволят ли мне заняться затворничеством. Обычно такую возможность предоставляют более опытным ученикам, у которых было больше возможностей обрести прочное основание в виде таких базовых практиках, как упражнение во внимательности. Но Селдже Ринпоче должен был стать моим главным учителем, и я так жаждал заниматься у него, что упросил отца замолвить за меня слово. В конце концов мою просьбу удовлетворили. Вместе с другими участниками затворничества я с радостью принял полагающиеся для этого обеты и поселился в своей уединённой келье.

Очень скоро я пожалел о своем решении.

Для большинства людей довольно трудно справляться с тревожащими мыслями и эмоциями в открытой обстановке, но там есть по крайней мере возможность отвлечься, особенно теперь, когда общедоступны кабельное телевидение, интернет, электронная почта и мобильные телефоны. Даже прогулка в лесу может дать уму какую-то отдушину.

В традиционном ретрите есть групповые занятия учениями и практикой — которые я ненавидел — и длинные периоды уединённой практики, в течение которых не нужно делать ничего, кроме как наблюдать свой ум. Через некоторое время вы начинаете ощущать себя в плену: незначительные навязчивости кажутся огромными, а более интенсивные мысли и эмоции становятся могущественными грозными гигантами. Селдже Ринпоче сравнивал это переживание с долгожданным выездом в парк или куда-то на природу. Вы запасаетесь едой и другими нужными вещами, чтобы провести день, спокойно расслабившись в живописной обстановке, но, едва вы устроились на месте, прибывают чиновники с приказом от короля или министра, в котором вам повелевается не покидать этот парк ни при каких обстоятельствах. Мрачные стражники окружают вас со всех четырёх сторон, не позволяя покидать это место. Даже если вы пытаетесь задобрить их улыбками, они остаются стоять с каменными лицами, отчего у вас пропадает всякое естественное желание улыбаться. В этот момент меняется всё ваше восприятие в целом. Вместо того чтобы наслаждаться природой, вы способны думать лишь о том, как бы сбежать. Но, к сожалению, такой возможности нет.

Я начал избегать групповых практик, прячась в своей комнате. Но в некоторых отношениях это было ещё хуже, потому что я не мог спрятаться от своего ума. Я дрожал, я потел, я пытался уснуть. В конце концов мне ничего не оставалось, как применять учения, которые я получил, — начиная потихоньку, в соответствии с первыми уроками, полученными от отца: просто наблюдая свои мысли и эмоции, по мере того как они приходят и уходят, и отмечая их мимолетную природу. К концу первого дня оказалось, что я способен приветствовать их, некоторым образом зачаровываясь их разнообразием и силой, — такое переживание один из моих учеников сравнивает с любованием сменой узоров в калейдоскопе. К третьему дню я начал понимать, не разумом, но скорее прямо, переживанием, что Селдже Ринпоче имел в виду под телохранителями: мысли и эмоции, казавшиеся непобедимыми, на самом деле были выражением безгранично обширной и бесконечно изобретательной силы моего собственного ума.

Я вышел из своей комнаты на следующий день и снова начал участвовать в групповых практиках, но с гораздо большими уверенностью и ясностью, чем те, о которых я мог только мечтать.

Не могу сказать, что на протяжении остальной части затворничества я не испытывал каких-либо душевных или эмоциональных «ударов». Даже теперь, почти двадцать лет спустя, я всё ещё подвластен сфере обычных человеческих переживаний. Вряд ли меня можно было бы назвать просветлённым. Я устаю, как и все другие люди. Иногда я испытываю неудовлетворенность, сержусь или скучаю. Я с нетерпением жду редких перерывов в расписании своих учений. Я очень подвержен простуде.

Однако, немного узнав о работе над своим умом, я обнаружил, что моё отношение к этим переживаниям переменилось. Вместо того чтобы становиться их жертвой, я начал радоваться урокам, которые они мне давали. С какими бы трудностями я теперь ни сталкивался, они предоставляли благоприятные возможности развивать в себе более широкий, более глубокий уровень осознанности. Такое преображение благодаря практике происходит всё более и более спонтанно, подобно тому, как пловец, автоматически вложив больше энергии в свои мускулы для преодоления бурного участка, выходит из этого испытания более сильным и уверенным. Тот же самый процесс я обнаруживаю, когда сержусь, устаю или скучаю. Вместо того чтобы сосредоточиваться на самих душевных или эмоциональных бурях или отыскивать их причины, я пытаюсь видеть их как они есть: как волну ума, выражение его неограниченной силы.

Так что в общем и целом, хотя моя жизнь далека от совершенства, я доволен ею. Особенно же я благодарен за тревожные эмоции, пережитые мною в детстве. Те препятствия, с которыми мы сталкиваемся в жизни, могут дать нам мощный стимул для перемен.

Один из учеников, с которым я встретился во время недавней поездки в Канаду, выразил это таким образом:

«Тревога всегда была для меня проблемой, особенно на работе. Мне казалось, что я работаю недостаточно хорошо или недостаточно быстро, что люди шепчутся у меня за спиной и что, поскольку я не такой ловкий и знающий как другие, меня выгонят с работы. А если я потеряю работу, на что будет жить моя семья и я сам? Как я всех прокормлю? Этим мысли продолжались без конца, пока я на самом деле не ощутил ужас, представив себя бездомным с шапкой для милостыни в руках.

Единственно, что могло бы меня успокоить, — это попытка искать “свет в конце туннеля”, отчаянно надеясь, что обстоятельства переменятся. Что я найду новую работу, предъявляющую меньше требований. Или что уменьшится нагрузка. Может быть, у меня будет новый управляющий. Или, быть может, людей, шепчущихся у меня за спиной, уволят.

Тогда я стал наблюдать саму тревогу и начал понимать, что проблема заключалась не в работе, а в мыслях о работе. Поиски “света в конце туннеля” были не чем иным, как оборотной стороной страха — надежды, что какая-то перемена в обстоятельствах спасёт меня от тревоги. Постепенно до меня стало доходить, что надежда и страх — тоже не что иное, как идеи, витающие в моем уме. На самом деле они не имеют ничего общего с самой работой.

В этот момент меня поразила догадка, что свет, который я искал, и есть туннель и что туннель, в котором, как мне казалось, я был заперт, и есть свет. Единственная разница между ними — моя точка зрения, способ, которым я предпочитаю смотреть на свою ситуацию.

Эта смена угла зрения составляет всю разницу. Когда я ощущаю беспокойство или страх, я могу взглянуть на эти импульсы и понять, что у меня есть выбор. Я могу подчиниться им или могу наблюдать их. И если я предпочту их наблюдать, я больше узнаю о самом себе и о своей способности принимать решения относительно того, как реагировать на события в своей жизни».

История, рассказанная этим человеком, напомнила мне о собственном переживании, полученном в аппарате ФМРТ, разновидности туннеля, где я подвергся испытанию жарой, шумом, криками и плачем, которые запросто могли бы привести в замешательство, но вместо того стали благоприятной возможностью обнаружить ещё большую глубину и качество покоя, ясности и сострадания. Моя практика в ранние годы и полученные благодаря ей переживания показали мне: то, что поначалу может показаться тьмой, по сути, не более материально, чем тень, отбрасываемая в потоках истинного света ума.

 

Проблема — это решение

Не так давно, посетив музей восковых фигур в Париже, я увидел там статую Далай-ламы, невероятно похожую на Его Святейшество. Я внимательно осматривал ее со всех сторон, потому что знаком с Его Святейшеством очень хорошо. Когда я стоял рядом с этой фигурой, глядя на неё, подошла молодая пара. Женщина встала на колени между Его Святейшеством и мной, а её спутник навёл объектив своей камеры, чтобы сделать снимок. Не желая мешать, я хотел шагнуть в сторону — и тут женщина издала вопль, а у мужчины с камерой челюсть отвисла чуть не до пола. Дело в том, что при довольно тусклом освещении зала они сочли меня частью экспозиции: восковой фигурой весёлого маленького монаха, стоящего рядом с Далай-ламой.

Когда пара оправилась от потрясения, вызванного зрелищем внезапно ожившей восковой фигуры, мы все вместе от души посмеялись и расстались на самой приятной ноте. Но, когда я продолжал прогулку по музею, мне пришло на ум, что этот краткий эпизод продемонстрировал в уменьшенном масштабе настоящий и по сути трагический аспект человеческого существования. Молодая пара пришла на выставку с совершенно ясным, твёрдым комплексом ожиданий, никак не предполагая возможности того, что реальная ситуация может оказаться иной, чем они представляли. Точно так же большинство людей, обременённых всевозможными предвзятыми мнениями и убеждениями, остаются в неведении относительно основных фактов человеческой жизни — того, что мои учителя называли коренным состоянием.

Чтобы понять, каково это состояние, нам нужно вспомнить самые первые учения, которые Будда дал, достигнув того, что часто называют просветлением — словом, которое, возможно, звучит несколько высокопарно, подразумевая нечто недоступное большинству людей.

На самом деле просветление — это совсем просто. Представьте, что вы привыкли пробираться по тёмному помещению, ударяясь о столы, стулья и другие предметы мебели. В один прекрасный день, нечаянно или по счастливой случайности вы задеваете выключатель. Вдруг вы видите всю комнату, всё, что в ней стоит, стены, ковры и думаете: «Вы только посмотрите, чего здесь только нет! Неудивительно, что я всё время обо всё это бился!». И, глядя на всё это барахло, возможно, не без удивления видя его в первый раз, мы понимаем, что выключатель всегда был на своём месте. Мы просто не знали о нём или, быть может, просто не думали о возможности того, что в комнате может быть что-то кроме темноты.

Таков один из способов описать просветление: мы включаем свет в комнате, по которой всю жизнь двигались в кромешной тьме.

Вероятно, самое значительное достижение Будды заключается в донесённой до нас идее: мы настолько привыкли ходить в темноте, что забыли, как зажигать свет.

 

Четыре благородные истины

Будда отличался от других учителей тем, что начал свою деятельность не с выдвижения каких-то высоких метафизических положений. Вместо этого он сосредоточился на том, что было бы самым насущным для большинства людей. Чтобы полностью понять ясность и простоту его подхода, было бы полезно отбросить мифы, которыми обросла его жизнь, и попытаться за мифом увидеть человека.

Легенда повествует, что Сиддхартха Гаутама — такое имя ему дали при рождении — был сыном и наследником правителя княжества на севере Индии. Во время праздника, устроенного в честь его рождения, один брахман-провидец предсказал, что новорождённый станет или могущественным царём, или великим святым. Опасаясь, что его старший сын откажется от роли предводителя своего народа, отец Будды построил для его развлечений целый комплекс дворцов, которые должны были укрыть его от столкновения со всеми неприятными сторонами жизни, способными пробудить какие-то скрытые духовные склонности. В шестнадцатилетнем возрасте наследника убедили жениться и продолжить род.

Однако судьба взяла своё. Когда Сиддхартхе было двадцать девять лет, он, решив посетить своих подданных, выехал за пределы дворца. На пути ему встретились нищий, старик, больной и умирающий. Взволнованный этим столкновением с реальностью страдания, от которой его оберегали так много лет, Сиддхартха, бежав из дворца, направился на юг, где повстречался с несколькими аскетами, побудившими его освободить ум от мирских интересов, практикуя суровые методы отречения и умерщвления плоти. Только так, учили они, он сможет освободиться от умственных и эмоциональных привычек, приковывающих большинство людей к бесконечному кругу внутренних и внешних конфликтов.

Однако через шесть лет, проведённых в практике крайнего аскетизма, Сиддхартха ощутил разочарование. Удалившись от мира, он не получил ответов, которых искал. Поэтому, невзирая на насмешки со стороны бывших спутников, он отказался от практики полного ухода из мира. Он с удовольствием долго купался поблизости от реки Найраджаны, а потом принял пищу от проходившей мимо женщины. После того он пересёк реку, направившись к месту, ныне называемому Бодхгаей, сел под раскидистым деревом и стал наблюдать свой ум. Он был полон решимости найти способ избавления от «слишком человеческой» (Это выражение содержится в заглавии книги Ф. Ницше, «Человеческое, слишком человеческое [Human, All Too Human]. Книга для свободных умов». — Прим. пер.) дилеммы увековечивания проблем путём погони за вещами, которые в лучшем случае дают мимолётное ощущение счастья, защищенности и надёжности.

Закончив своё наблюдение, он понял, что истинная свобода заключается не в уходе от жизни, а в более глубоком и сознательном участии во всех её процессах. Его первой мыслью было: «Никто этому не поверит». Побуждаемый ли, как гласят легенды, призывами богов или же всепоглощающим состраданием к людям, он наконец покинул Бодхгаю и отправился на запад, в древний город Варанаси, где на открытой местности, получившей известность как Олений парк, он встретился со своими прежними спутниками-аскетами. Хотя поначалу они чуть было не отвергли его с презрением, поскольку он предал путь суровой аскезы, всё же они не могли не заметить, что он излучал уверенность и удовлетворённость, превосходившие всё то, чего достигли они. Они уселись, чтобы выслушать, что он собирался им сказать. Его слова были очень убедительны и настолько логичны, что эти слушатели стали его первыми последователями и учениками.

Принципы, которые Будда очертил в Оленьем парке, обычно называют Четырьмя благородными истинами. Они заключают в себе простой, прямой анализ трудностей и возможностей положения человека. Этот анализ составляет первый из так называемых «Трёх поворотов колеса Дхармы» — последовательных циклов учений, проникающих в природу переживания, которые Будда проповедовал в разное время на протяжении сорока пяти лет, проведённых им в странствиях по Древней Индии.

Каждый из поворотов, опираясь на принципы, выраженные в предшествующем повороте, предлагает более глубокое и более проницательное понимание природы переживания. Четыре благородные истины образуют ядро всех буддийских путей и традиций. Действительно, Будда считал их настолько важными, что излагал их множество раз перед самыми разнообразными аудиториями. Вместе с его более поздними учениями они передавались из поколения в поколение и до наших времен в собрании текстов, которые называются сутры. Принято считать, что сутры — это записи бесед, действительно имевших место между Буддой и его учениками.

На протяжении нескольких столетий после смерти Будды эти учения передавались устно — что было неудивительным для тех времён, когда многие люди были неграмотны. Наконец, лет через триста-четыреста после кончины Будды, эти устные учения были записаны на языке пали, литературном языке, который, как считается, был тесно связан с разговорным диалектом, распространённым в Центральной Индии во времена Будды. Позднее эти учения записали на санскрите, древнеиндийском языке высокого литературного стиля. По мере распространения буддизма по всей Азии, а позднее и на Западе, они были переведены на множество разных языков.

Даже читая сутры в переводе, мы ясно видим, что Будда не предлагал Четыре благородные истины в качестве комплекса конкретных практик и взглядов. Вместо того он преподносил Четыре благородные истины как практическое руководство для людей, желающих узнать, с точки зрения собственной жизни, своё коренное состояние, причины существующей ситуации, есть ли возможность её изменить и каковы методы, позволяющие сделать это. С величайшей искусностью он построил своё начальное учение, исходя из классического индийского метода медицинской практики, состоящего из четырёх пунктов: диагностировать болезнь, установить лежащие в её основе причины, прогнозировать её течение и прописать курс лечения. В некотором отношении Четыре благородные истины можно рассматривать как прагматичный, пошаговый подход к лечению того, что в наше время мы могли бы назвать «дисфункциональной перспективой», которая привязывает нас к действительности, сформированной ожиданиями и предубеждениями, и лишает возможности видеть безграничную по своей сути силу нашего ума.

 

Идентификация проблемы

Первая из Четырех благородных истин известна как Истина о страдании. Связанные с этими учениями сутры переводились по-разному на протяжении столетий. В зависимости от того, какой перевод вы читаете, вы можете обнаружить этот основополагающий принцип в такой формулировке: «Существует страдание» или даже в более простой: «Страдание есть».

На первый взгляд, первая из Четырех благородных истин может показаться довольно обескураживающей. Услышав или прочитав её, многие склонны отвергать буддизм как слишком пессимистическое учение. «Ах, эти буддисты постоянно жалуются, что жизнь печальна! Единственный способ быть счастливым — это отречься от мира и удалиться куда-то в горы, чтобы медитировать дни и ночи напролёт . Какая скука! Я не несчастен. Моя жизнь прекрасна!».

Прежде всего, важно заметить: буддийское учение не утверждает, что для обретения истинной свободы человеку нужно отказаться от своего дома, работы, автомобиля или иных материальных ценностей. Как свидетельствует история жизни Будды, он сам изведал крайность аскетической жизни, но не нашёл покоя, которого искал.

Кроме того, бесспорно, что для некоторых людей обстоятельства могут какое-то время складываться как нельзя лучше. Я встречал немало людей, казавшихся вполне удовлетворёнными своей жизнью. Если я спрашивал их, как дела, они отвечали: «Прекрасно!» или «Просто замечательно!». Но только, конечно, до тех пор, пока они не заболевали, не теряли работу или их дети, достигнув подросткового возраста, вдруг не превращались из любящих и нежных созданий, излучающих радость в угрюмых и тревожных чужаков, не желающих иметь ничего общего с родителями. Тогда, если я спрашивал их, как дела, ответ немного менялся: «Хорошо, но вот только…» или «Всё прекрасно, но…».

Такова, наверное, главная идея Первой благородной истины: жизнь обладает свойством резко вмешиваться в наши планы, преподносить внезапные сюрпризы даже самым удовлетворённым из нас. Такие сюрпризы, а также более слабые, менее заметные переживания, как различные проявления дискомфорта и недомогания, приходящие с возрастом, чувство внутренней напряжённости, проявляющееся оттого, что вы стоите в бесконечной очереди в кассу или просто опаздываете к назначенному времени, — всё это можно отнести к проявлениям страдания.

Однако я могу понять, почему эту вполне очевидную перспективу всё-таки бывает так трудно принять. «Страдание», слово, которое часто используется при переводе Первой благородной истины, обременено определённым смысловым подтекстом. Услышав или прочитав его, люди склонны считать, что оно подразумевает только лишь интенсивную боль или тотальное несчастье.

На самом же деле в сутрах употребляется слово дуккха, которое по смыслу более близко к таким часто употребляемым в современном мире словам, как «неудобство», «недомогание», «дискомфорт» и «неудовлетворённость». В некоторых буддийских текстах его смысл подробно разъясняют, приводя наглядный пример гончарного колеса, которое при вращении трётся и издаёт скрип. В других комментариях используется образ человека, едущего в повозке с немного разбитым колесом: каждый раз, когда колесо попадает на трещину, седока подбрасывает.

Итак, поскольку страдание, или дуккха, подразумевает не только крайние обстоятельства, этот термин, как его употребляли Будда и более поздние учителя буддийской философии, лучше всего понимать как вечное и всем знакомое чувство неудовлетворённости: жизнь могла бы быть лучше при иных обстоятельствах, я был бы счастливее, будь я моложе, стройнее, богаче, будь я с кем-то вместе или, наоборот, не свяжись я с ним/ней. Перечень неприятностей бесконечен. Таким образом, дуккха объемлет весь спектр состояний, от самого простого, такого как зуд, и до мучительных переживаний хронической боли или смертельного недуга. Возможно, когда-нибудь в будущем слово дуккха войдёт во многие языки и культуры, как это произошло с санскритским термином карма, тем самым предоставляя нам более широкое понимание слова, которое часто переводят как «страдание».

Точно так же, как для лечения болезни необходимо в первую очередь присутствие врача, определяющего её симптомы, так и освобождение от дискомфорта и напряжённости требует в первую очередь понимания дуккхи как состояния, лежащего в основе жизни. На самом деле для некоторых людей просто услышать Четыре благородные истины само по себе может быть освобождающим переживанием. Недавно один мой старый ученик признался, что всё свое детство и юность он всегда чувствовал некоторую отчуждённость от окружающих. Казалось, будто другие точно знали, что нужно говорить и делать. Они были умнее, лучше одеты и без труда сходились с людьми. Ему казалось, что всем остальным в этом мире при рождении вручили «Учебник счастья», а его почему-то пропустили.

Позднее, изучая в колледже восточную философию, он натолкнулся на Четыре благородные истины и всё его мировоззрение стало меняться. Он понял, что не был одинок в своём несчастье. Действительно, чувства неловкости и отчуждённости были свойственны и другим людям на протяжении столетий. Он смог расстаться со всей этой печальной историей о том, как его обделили «Учебником счастья», и просто быть таким, каков он есть. Это не значит, что для этого ничего не надо было делать, но по крайней мере он мог прекратить притворяться перед внешним миром, что он более общителен, чем на самом деле. Он мог начать работать над своим главным ощущением неадекватности не как одинокий аутсайдер, но как тот, кто разделяет общую связь с остальным человечеством. Кроме того, теперь он меньше рисковал быть застигнутым врасплох, когда чувствовал приближение какого-то проявления страдания, — как и в моём случае, само осознание того факта, что паника затаилась невдалеке, лишало ее части силы.

 

Удивление

Простое признание того факта, что в любой момент мы можем столкнуться с чем-то неприятным или неудобным, представляет собой важный урок Первой благородной истины. Но, поскольку это коренное состояние очень часто объясняют сухими словами, я хотел найти способ растолковать его на языке, который был бы понятен людям, живущим в современном мире.

Во время недавней поездки по Северной Америке, когда я в вечерней прохладе прогуливался по парку близ того места, где я давал учение, мне на ум пришла одна аналогия. Идя по парку, я обнаружил, что занимаюсь чем-то вроде «мысленного эксперимента» — разновидностью упражнения в развитии воображения, которое применяли, чтобы приблизиться к пониманию природы реальности, философы древности, а также применяют и современные учёные.

Вполне возможно, кое-кто из вас уже знаком с некоторыми общеизвестными мысленными экспериментами, например, теми, что проводил Альберт Эйнштейн. Его мысленные эксперименты привели к созданию специальной теории относительности: предположению, что время и пространство не являются неизменными аспектами реальности, но, напротив, представляют собой впечатления, различающиеся в зависимости от направления и скорости движения наблюдателя. Хотя во времена Эйнштейна не было необходимого технического оборудования для наглядного подтверждения его теории, более недавние исследования подтвердили правильность его теории.

Мой собственный мысленный эксперимент был обращён не на физические законы движения, а на психологические аспекты эмоции. Я представил, каково было бы идти через поросшую деревьями местность, вроде парка или леса, погрузившись в свои мысли или, скажем, слушая с помощью аудио-плеера музыку и напевая про себя. Что бы я испытал, если бы кто-то, желая подшутить, надел очень правдоподобный костюм медведя и внезапно выскочил из-за дерева или здания? У меня бы усилилось сердцебиение, мурашки побежали по всему телу, и волосы встали дыбом. Вероятно, я даже закричал бы от испуга.

Однако, если бы меня предупредили об этой шутке, я бы так не испугался. Я бы даже мог в отместку тоже хорошенько напугать этого шутника — выскочить с криком, пока он еще не успел броситься в мою сторону!

Точно так же, если мы понимаем дуккху, или страдание, как коренное состояние жизни, мы лучше готовы к различным неприятностям, которые, вероятнее всего, встретятся нам на пути. Развитие в себе такого понимания несколько напоминает отслеживание на карте маршрута путешествия. Если у нас есть карта, мы лучше представляем, где находимся. Если же у нас нет карты, то мы можем заблудиться.

 

Два взгляда на страдание

Как уже упоминалось, страдание включает в себя множество разных уровней. Меня очень рано научили, что для работы над различными видами страдания очень важно уметь проводить между ними некоторые различия.

Одно из первых, и самых решающих, — это различие между тем, что часто называют «естественным» страданием, и тем, что предлагают рассматривать как «самостоятельно созданное».

Естественное страдание включает в себя всё то, чего мы не можем избежать в жизни. В классических буддийских текстах эти неизбежные переживания часто называют «четыре великих потока страдания». К ним относятся рождение, старение, болезнь и смерть — всё это переживания, определяющие наиболее общие переходные периоды в жизни людей.

Иногда меня спрашивают и в личных беседах, и на групповых учебных занятиях, каким образом рождение можно относить к одной из разновидностей страдания. «Несомненно, — говорят мне, — начало новой жизни следует рассматривать как момент великой радости». И, разумеется, во многих отношениях это так: любое начало всегда предоставляет благоприятную возможность преуспеть в чём-либо.

Однако рождение считается разновидностью страдания по нескольким причинам. Во-первых, переход из защищённого пространства материнского чрева (или яйца) в открытый мир чувственного восприятия рассматривается — и не только буддийскими философами, но и многими специалистами в области психологии, физиологии и здравоохранения — как нечто, связанное с весьма травмирующим опытом в жизни индивида. Многие из нас не способны сознательно вспомнить полный драматизма опыт этого начального перехода, но переживание изгнания из защищённой, безопасной среды явно оставляет глубокий след в мозгу и теле новорождённого.

Во-вторых, с самого момента рождения мы подвержены остальным трём потокам страдания. В тот миг, когда мы родились, наши «внутренние часы» начинают тикать. Миг за мигом мы становимся старше. Конечно, в детстве большинству из нас нравится такое переживание. Помню, я не мог дождаться, когда вырасту. Мне не нравилось, что взрослые постоянно командуют, и я с нетерпением ждал, когда смогу решать всё самостоятельно. Теперь я, конечно, понимаю, что множество решений, которые я принимаю, необходимо очень тщательно взвешивать, поскольку они оказывают влияние на тех, кто меня окружает. И с каждым прожитым годом я начинаю всё более остро чувствовать физические последствия старения. Теперь мои суставы становятся менее подвижными, я скорее устаю и легче простужаюсь. Мне нужно уделять больше внимания физическим упражнениям.

Кроме того, год за годом мы становимся всё больше подвержены всевозможным физическим недугам — это третий поток страдания. Одни люди предрасположены к аллергии и к другим хроническим заболеваниям. Других поражают такие тяжёлые заболевания, как рак или СПИД. Третьи годами мучаются хронической физической болью. Многие из тех, кого я встречал за последние несколько лет или страдают сами, или имеют дело с друзьями и близкими, страдающими психосоматическими расстройствами, такими как стресс, маниакально-депрессивный психоз, алкоголизм и другие виды зависимости, деменция.

Последний из четырех потоков страдания, смерть — это процесс, в результате которого способность воспринимать, обычно именуемая сознанием, отделяется от материального тела. В тибетских текстах, таких как «Бардо тодрол» — их часто называют «Тибетской книгой мёртвых», но более точным переводом было бы «Освобождение слушанием», — это переживание описывается необычайно подробно.

Во многих отношениях смерть представляет собой процесс, обратный рождению, — это пресечение связей между физическим, ментальным и эмоциональным аспектами переживания. Если рождение — процесс облачения в физические, ментальные и эмоциональные пелены, то смерть — процесс освобождения от всех физических и психологических элементов, с которыми мы сроднились. По этой причине опытный буддийский лама обычно громко читает умирающему «Бардо тодрол», что во много напоминает те напутственные ритуалы, которые отправляет христианский священник в качестве помощи умирающему, облегчая ему этот зачастую пугающий переход.

По мере того как я становился старше и всё больше путешествовал по миру, я начал понимать, что естественное страдание включает в себя гораздо больше категорий, чем перечислено в классических буддийских трактатах. Землетрясения, наводнения, ураганы, пожары и цунами всё чаще уносят множество человеческих жизней. В течение последнего десятилетия я слышу и читаю о трагическом росте числа убийств, совершаемых детьми в классах средних школах и в колледжах. В последнее время люди всё чаще стали рассказывать мне об уроне, наносимом их жизни неожиданной потерей работы, дома или разрывом отношений.

И во всех этих ситуациях у нас не такой уж большой выбор: ведь мы говорим о нашей беспомощности перед лицом событий, над которыми мы по сути не властны. Но есть и другая категория страдания — неудовлетворённость, дуккха или как бы мы там её ни назвали. Это практически бесконечное многообразие психологических потребностей, которые наш ум связывает с людьми, событиями и ситуациями, с которыми мы сталкиваемся.

Мой отец и другие учителя помогали мне думать об этой разновидности страдания как о «самостоятельно созданной»: это переживания, проистекающие от нашего толкования ситуаций и событий, такими как вспышка гнева или давнее и укоренившееся недовольство другими, которые ведут себя не так, как нам хотелось бы, зависть по отношению к тем, кому повезло больше чем нам, и парализующая тревога, накатывающая тогда, когда казалось бы для этого нет никаких причин.

Самостоятельно созданное страдание может принимать форму надуманных идей, которые мы внушаем самим себе и которые коренятся глубоко в нашем подсознании, — о том, что мы недостаточно хороши, богаты, привлекательны и т. п. Одна из наиболее странных форм самостоятельно созданного страдания, с которыми я сталкивался за последние несколько лет, когда учил по всему миру, связана с внешностью человека. Люди говорят мне, что не могут ощущать внутреннего покоя только потому, что у них, например, слишком большой нос или слишком маленький подбородок. Они чрезвычайно стесняются этого, уверенные, что все только и делают, что смотрят на их большой нос или маленький подбородок. Даже если они прибегают к услугам пластической хирургии, чтобы исправить свои кажущиеся недостатки, они всё равно сомневаются, достаточно ли хорошо хирург выполнил свою работу. Они постоянно проверяют результаты, смотрясь в зеркало и наблюдая за реакцией других.

Одна женщина, с которой я недавно встретился, была убеждена, что одна скула у неё больше другой. Я этого не замечал, она же не сомневалась, что разница на самом деле существует и делает её безобразной — «деформированной», по её выражению — в её собственных и в чужих глазах. Каждый раз, когда она смотрелась в зеркало, «уродство» казалось ей ещё более заметным, и она была уверена, что это видят все остальные. Она наблюдала за тем, как другие реагируют на неё и пришла к убеждению, что из-за несимметричности её скул они относятся к ней как к какому-то монстру. В результате она стала очень стесняться людей и избегала общения, она стала хуже работать, потому что считала себя страшной и чувствовала неуверенность в себе. Так продолжалось до того момента, когда она действительно измерила свои скулы перед зеркалом и выяснила, что разница между ними меньше чем три миллиметра. Тогда-то она начала понимать, что и «уродство», и годы отчаяния, страха и ненависти к самой себе были порождены её собственным умом.

Итак, хотя самостоятельно созданное страдание по своей сути является порождением ума — как показал мне мой собственный опыт переживания тревоги, — оно не менее сильно, чем естественное страдание. На деле оно может быть даже более мучительным. Я хорошо помню одного монаха, знакомого мне по Индии. У его друга обнаружили на ноге нашли раковую опухоль и ампутировали поражённую конечность. Вскоре после этого мой знакомый начал ощущать в собственной ноге такие жестокие боли, что не мог ходить. Его положили в больницу, где провели всевозможные исследования и взяли анализы, но ни в одном из них не обнаружилось никаких отклонений от нормы. Даже после того как монаху показали результаты исследований, он продолжал чувствовать сильную боль в ноге, так что врач, начав действовать в другом направлении, стал расспрашивать монаха о событиях, предшествующих появлению этих симптомов. Наконец выяснилось, что боли начались сразу после операции, которую сделали его другу.

Врач понимающе кивнул, а потом стал спрашивать монаха о его реакции, когда он увидел своего друга. Постепенно монах начал поддаваться чувству страха, представляя, как болела бы у него нога, если бы её отрезали, и с какими трудностями он столкнулся бы, если бы был вынужден учиться ходить с костылями и делать всё то, что раньше воспринималось как само собой разумеющееся. Даже не упоминая термина ипохондрия, врач очень деликатно вёл монаха через различные сценарии, которые тот выстроил в собственном уме, пока монах не понял, насколько глубоко страх боли — и страх страха — воздействовал на него. Уже только начав говорить об этом, он почувствовал, как болевые симптомы, ощущавшиеся в ноге, стали слабеть, и на следующий день он уже смог выйти из больницы, боли не было и в помине, и, что ещё более важно, не было и лежащего в её основе страха.

 

Ничего личного

Применённый врачом метод исследования природы боли, испытываемой монахом, во многих отношениях повторяет ту искусность, с которой Будда изложил Четыре благородные истины. Будда не говорит своим слушателям: «Вы страдаете» или «Люди страдают» или даже «Все существа страдают». Он просто сказал: «Существует страдание», предлагая это как общее наблюдение, над которым нужно размышлять, а не как некое окончательное утверждение о человеческом состоянии, которое люди могли бы понять и принять в качестве определения собственной жизни. Словно говоря: «Существует воздух» или «Существуют облака», он преподносил страдание как простой факт, бесспорный, но не воспринимаемый как нечто личное.

Психологи, с которыми я беседовал, предполагают, что подача Первой благородной истины в такой эмоционально не угрожающей манере была исключительно эффективным способом познакомить нас с коренным состоянием страдания, поскольку такой метод позволяет нам взглянуть на способы проявления этого состояния в нашем переживании немного более объективно. Вместо того чтобы предаваться таким мыслям, как: «Почему я так одинок? Это несправедливо! Я этого не хочу. Что мне сделать, чтобы от этого избавиться?» — а такая череда мыслей ведёт нас к тому, чтобы оценивать самих себя или свои обстоятельства или пытаться отрицать и подавлять своё восприятие, — мы можем сделать шаг назад и понаблюдать: «Вот одиночество» или «Вот тревога», или «Вот страх».

Подобное беспристрастное отношение к неприятному переживанию, очень похоже на то, чему отец учил меня, когда призывал просто смотреть на то, что меня отвлекает, а отвлекался я каждый раз, когда пытался медитировать. «Не оценивай это, — говорил он, — не пытайся избавиться от этого. Просто наблюдай». И правда, когда я пытался это делать, то, что меня отвлекало, исчезало почти сразу же. Когда я возвращался к отцу рассказать об этом, он улыбался и говорил: «Очень хорошо! Теперь ты понимаешь».

Нет, тогда я еще не всё понимал. Мне ещё нужно было кое-что усвоить о природе страдания.

 

Страдание страдания

Поскольку страдание — очень широкий термин, многие из великих мастеров, шедших по стопам Будды, излагая его учение о Первой благородной истине, подразделяли всё многообразие неприятных переживаний на три основные категории.

Первая называется «страдание страдания», или «страдание боли» и её можно очень кратко описать как непосредственное и прямое переживание любой разновидности боли или неудобства. Очень простым примером может служить боль, которую вы чувствуете, нечаянно порезав палец. К этой же категории можно отнести связанные с физическими недугами различные недомогания и дискомфорт: от головной боли, насморка и ангины до самых сильных болей, испытываемых людьми, страдающими хроническими и смертельными заболеваниями. Недуги, сопровождающие старение, такие как артриты, ревматизм, слабость конечностей, сердечная и дыхательная недостаточность, также можно рассматривать как проявления страдания страдания. То же самое касается боли, испытываемой жертвой аварии или стихийного бедствия, — это переломы костей, ожоги или повреждения внутренних органов.

Большинство из приведённых примеров относятся к тому, что выше было названо естественным страданием. Но боль и неудобство, связанные со страданием страдания, точно так же относятся и к психологическому и эмоциональному измерениям самостоятельно созданного страдания. Страх и тревога, охватывавшие меня на протяжении всего моего детства, хотя они и не обязательно имели органическую причину, несомненно, были непосредственными и непритворными. Другие сильные эмоции, такие как гнев, ревность, замешательство, травма, нанесённая чьими-то недобрыми словами или поступками, горе от потери близких — всё это в равной степени яркие переживания этой разновидности страдания, точно так же, как и более длительные психологические расстройства: депрессия, чувство одиночества и низкая самооценка.

Эмоциональные проявления страдания страдания не обязательно бывают экстремальными или длительными. Они могут принимать весьма простые и обыденные формы. Например, не так давно я разговаривал с женщиной, которая во время обеденного перерыва на работе побежала в банк, но, увы: к окну кассира тянулась длинная очередь. «Мне хотелось кричать, — говорила она мне, — потому что мне было необходимо вернуться на важное собрание и времени у меня оставалось мало. Конечно, я не стала кричать; я не такой человек. Вместо этого я просто достала буклет об этом собрании и стала его внимательно просматривать, бросая взгляд то на страницы, то на часы, то на очередь, которая, как казалось, не двигалась вовсе. Я никогда не думала, что меня могут так раздражать все эти люди, стоящие впереди меня, и банковская кассирша, которая, надо отдать ей должное, явно старалась быть терпеливой, обслуживая очередного капризного клиента. Теперь мне смешно вспоминать ту ситуацию, но, когда я вернулась на работу, так и не успев пообедать, я всё ещё была в ярости, и моё настроение не улучшилось, пока собрание не окончилось и я не сбегала за сэндвичем.

 

Страдание перемены

Вторая категория страдания, как мне объяснили, намного менее очевидна. Этот вид страдания, называемый «страдание перемены», часто описывают с точки зрения получения удовлетворения, комфорта, защиты или удовольствия от каких-то предметов или ситуаций, связанных с переменой. Допустим, вы обзавелись новым автомобилем, телевизором или превосходным компьютером с новейшими технологиями и мощнейшими параметрами. В течение какого-то времени вы пребываете в восторге. Вам нравится, какой плавный ход у машины, как быстро вы можете рвануть с места, когда загорится зелёный, как одним нажатием кнопки согревается сиденье холодным зимним утром. Картинка на вашем новом телевизоре с плоским экраном такая яркая, ясная и удивительно чёткая, что вы можете разглядеть детали, которых раньше не видели. Ваш новый компьютер позволяет вам запускать десять разных программ одновременно с невероятной скоростью. Однако через некоторое время новизна любой вашей покупки тускнеет. Возможно, машина начинает барахлить или разбивается; один ваш знакомый покупает телевизор с ещё большим и чётким экраном; компьютер ломается или появляется новая модель, более мощная и с большим количеством функций. Вероятно, вы думаете: «Лучше бы мне было не торопиться».

Однако доставлять вам удовольствие может не только вещь, но и ситуация. Вы влюбляетесь в кого-то, и мир предстаёт в радужном свете; каждый раз, когда вы думаете об этом человеке, вы не можете удержаться от улыбки. Или вы получаете новую работу или повышение и — о! — все, с кем вы работаете, такие замечательные, а деньги, которые вы получаете! — наконец-то вы можете расплатиться с долгами, а, может, купить новый дом или начать откладывать. Однако через некоторое время пыл ослабевает, не так ли? Вы начинаете видеть недостатки в человеке, который несколько месяцев назад казался самим совершенством. А новая работа отнимает больше времени и энергии, чем вы представляли, да и зарплата не так уж велика, как вам казалось. На самом деле после вычета налогов и оттого, что вы начали отдавать долги, на сбережения остаётся не так-то много.

Такое объяснение страдания перемены приближается к правильному, но упускает суть. Неудовлетворённость или разочарование, испытываемые с утратой новизны или с изменением ситуации, — это на самом деле страдание страдания. Если говорить более точно, страдание перемены проистекает от привязанности к удовольствию, получаемому от обладания желаемым, будь то любовная связь, работа, хорошая оценка на экзамене или сверкающий новый автомобиль.

К сожалению, удовольствие, получаемое от внешних источников по своей природе временно. Когда оно тускнеет, возвращение к нашему «нормальному» состоянию кажется по контрасту менее приятным. Поэтому мы снова хотим получить его: в новых отношениях, в другой работе или в другом предмете. Мы снова и снова ищем удовольствия, удобства или утешения в предметах и ситуациях, которые никак не могут оправдать наши надежды и ожидания.

Следовательно, страдание перемены можно понимать как разновидность зависимости, пагубной привычки, — это нескончаемые поиски некоего постоянного «кайфа», который недостижим по определению. Действительно, по мнению нейробиологов, с которыми я беседовал, тот кайф, который мы ощущаем просто от предвкушения получить желаемое, связан с выработкой дофамина. Мы в буквальном смысле «подсаживаемся» на предвкушения.

В буддийских текстах такую зависимость, которая сродни наркотической, сравнивают со «слизыванием мёда с лезвия бритвы». Поначалу ощущение — это лишь сладость мёда, но более глубокие последствия этого действия весьма болезненны. Поиски удовлетворения в других людях или во внешних объектах и событиях усиливают глубокую и зачастую неосознанную веру в то, что в нас, таких как мы есть, чего-то не хватает, что для ощущения полноты, безопасности и стабильности нам необходимо нечто такое, чего нет в нас самих. Возможно, страдание перемены лучше всего можно кратко охарактеризовать как обусловленное принятие самих себя. Со мной всё в порядке, пока у меня есть то, что мне нравится. У меня трудная работа, но по крайней мере у меня есть прекрасный роман (или здоровье, или красота, или замечательная семья).

 

Всеобъемлющее страдание

Основа первых двух категорий страдания — а также те разновидности страдания, которые можно описать как естественные и самостоятельно созданные, — известны как «всеобъемлющее страдание». Сам по себе этот род страдания не представляет собой ни явных мучений, ни разновидности болезненной привычки к поискам удовольствий, связанной со страданием перемены. Лучше всего его можно было бы описать как фундаментальное беспокойство, нечто вроде фонового зуда, постоянно присутствующего на подсознательном уровне.

Представьте себе следующее: сидя в очень удобном кресле, вы участвуете в каком-нибудь собрании или просто смотрите телевизор. Однако, как бы ни было удобно кресло, наступает момент, когда вы ощущаете потребность подвигаться, поменять позу или вытянуть ноги. Это всеобъемлющее страдание. Вы можете находиться в самых замечательных обстоятельствах, но в конце концов приступ дискомфорта настигает вас и шепчет: «М-м-м, всё не так хорошо. Могло быть лучше, если бы…»

Откуда берётся этот зуд, этот едва различимый приступ неудовлетворенности?

Если объяснять очень просто, всё в нашем переживании изменчиво и непостоянно. Мир вокруг нас, наше тело, наши мысли и чувства находятся в постоянном течении, в поступательном и нескончаемом взаимодействии причин и условий, порождающих определённые следствия, которые сами становятся причинами и условиями, создающими другие следствия. На языке буддизма эту непрерывную изменчивость называют непостоянством. Во многих своих учениях Будда сравнивал этот момент с мельчайшими переменами, происходящими в течении реки. Если смотреть издали, происходящие миг за мигом перемены разглядеть трудно. Только подойдя к самому берегу и пристально вглядевшись, мы сможем увидеть незаметные изменения в узоре волн, перемещения песка, ила и какого-то сора, а также движение рыб и других существ, населяющих воду, и начать по-настоящему оценивать невероятное разнообразие перемен, происходящих мгновение за мгновением.

Непостоянство имеет место на разных уровнях, и некоторые из них отчётливо зримы. Например, проснувшись утром, мы обнаруживаем, что пустырь у дороги вдруг стал оживлённой стройкой, полной шума и грохота — там копают котлован, забивают сваи, заливают бетон, возводят стальные конструкции и т. п. Вскоре остов здания уже готов, и другая бригада строителей суетится, прокладывая повсюду водопроводные и газовые трубы, электрические кабели. Другие бригады возводят внутренние стены и устанавливают в них окна, благоустраивают участок, сажают деревья и цветы, сеют траву. Наконец на месте пустыря высится большое здание, где полно людей, которые то входят, то выходят.

Такой явный уровень перемен в буддийском учении называется грубым потоком непостоянства. Мы можем видеть преображение пустыря, и, пусть нам не нравится новое здание — возможно, оно загораживает нам вид или там располагается большой торговый центр, или нам мешает возросшая интенсивность дорожного движения перед ним, — перемена не застигает нас врасплох.

Грубое непостоянство можно наблюдать и в смене времен года, по крайней мере, в некоторых частях света. В течение нескольких месяцев очень холодно и снег покрывает землю. Ещё через несколько месяцев на деревьях набухают почки, а на земле появляются ранние цветы. Через некоторое время почки распускаются, а луга и рощи зеленеют, покрываясь множеством разных растений и цветов. С приходом осени цветы вянут, а листья на деревьях становятся красными, жёлтыми или оранжевыми. Потом возвращается зима, листья и цветы исчезают, а воздух становится холодным; иногда идёт снег, а иногда деревья покрываются льдом, словно панцирем из чистого стекла.

Хотя следствия грубого непостоянства вполне очевидны, на самом деле они проистекают от другой разновидности непрерывного потока перемен, которую Будда описал как тонкое непостоянство. Это изменение обстоятельств, происходящее «за сценой», на таком глубоком уровне, что оно вообще редко когда осознаётся нами.

Один из способов понять движения тонкого непостоянства — это рассмотреть, каким образом мы думаем о времени.

Как правило, мы склонны воспринимать время с точки зрения трёх категорий: прошлого, настоящего и будущего. Если взглянуть на эти три категории как на шкалу лет, то мы можем сказать, что есть прошлый год, этот год и будущий год. Но прошлый год уже истёк, а будущий ещё не наступил: по сути, они лишь умозрительные понятия, наши представления о времени.

Итак, у нас остаётся этот год.

Но год состоит из месяцев, не так ли? Для меня это чуть-чуть сложно, потому что западные календари большей частью состоят из двенадцати месяцев, тогда как в тибетском календаре иногда бывает дополнительный, тринадцатый, месяц! Но давайте возьмём для примера западный календарь и на миг предположим, что сейчас у нас середина шестого месяца. Почти шесть месяцев года уже прошли, а шесть осталось. Так что теперь то, что мы называем настоящим, сократилось в размерах с этого года до этого месяца. Однако месяц по западному календарю состоит из определённого количества дней: обычно из тридцати или тридцати одного. А если сегодня у нас пятнадцатое июня, то половина июня уже прошла, а другая ещё впереди. Теперь настоящим остаётся только этот день. Но этот день состоит из двадцати четырёх часов; если сейчас полдень, половина дня уже прошла, а другая половина ещё не наступила.

Мы можем продолжать разбивать отрезки времени всё дальше и дальше: на шестьдесят минут, составляющих один час, на шестьдесят секунд, составляющих одну минуту, на миллисекунды, составляющие секунду, на наносекунды, составляющие каждую миллисекунду, и так далее и далее, насколько это может позволить нам современная наука. Эти крайне малые отрезки времени всегда движутся, ускользая от нас. Будущее становится настоящим, а настоящее становится прошлым, пока мы ещё не осознали, что происходит. Нейробиологи, с которыми я беседовал, измерили полусекундный зазор — называемый «мигание внимания» — между тем моментом, в который наши органы чувств регистрируют зримые раздражители и передают сигналы в головной мозг, и тем моментом, в который мы сознательно определяем эти сигналы и закрепляем их в кратковременной памяти. Уже к тому времени, когда мы регистрируем идею «сейчас», оно уже стало «тогда».

Как бы нам этого ни хотелось, мы не можем остановить время и те перемены, которые оно несёт. Мы не можем «отмотать» свою жизнь к более раннему периоду или в ускоренном режиме перемотать её вперёд до какого-то места в будущем. Но мы можем научиться принимать непостоянство, подружиться с ним и даже начать рассматривать возможность перемены как нечто вроде ментального или эмоционального телохранителя.

 

Дыхание перемены

Одни люди способны понять непостоянство только лишь обдумывая учение о Первой благородной истине. К другим же понимание приходит не так легко или остаётся отвлечённым представлением, чем-то загадочным и абстрактным. К счастью, Будда и следовавшие по его стопам великие учителя дали нам некоторые простые упражнения, которые могут помочь соприкоснуться с тонким уровнем перемен прямым и безопасным способом. Самое простое из них, которое можно практиковать в любое время и где угодно, заключается в том, чтобы направлять внимание на перемены, происходящие в теле при дыхании.

Для начала сядьте с прямой спиной и расслабленным телом. Можете лечь, если вам так удобнее. Можете держать глаза открытыми или закрытыми (хотя я не советовал бы вам закрывать глаза, когда вы за рулем или идёте по улице). Просто естественно дышите, делая вдох и выдох через нос. Делая это, потихоньку перенесите внимание на перемены в своём теле во время дыхания, особенно на то, как расширяются и сжимаются лёгкие, поднимается и опускается диафрагма, движется живот. Не старайтесь сосредоточиваться слишком усердно, думая: «Я должен наблюдать своё дыхание… Я должен наблюдать своё дыхание». Просто оставьте свой ум покоиться в чистом осознании изменений, происходящих при вдохе и выдохе. И не беспокойтесь, если обнаружите, что ваш ум где-то блуждает, когда вы продолжаете это упражнение, — это просто ещё один урок непостоянства. Если вы поймаете себя на том, что думаете о произошедшем вчера или мечтаете о чём-то, что должно случиться завтра, потихоньку верните своё внимание к переменам в теле во время вдоха и выдоха. Продолжайте это упражнение в течение приблизительно минуты.

Когда минута истечёт, проверьте, какие перемены вы наблюдали в своём теле. Не оценивайте это переживание и не старайтесь его истолковать. Просто проверьте, что вы заметили. Возможно, вы заметите кое-что помимо того, что ваш живот поднимается и опускается, а легкие расширяются и сжимаются. Вы можете обращать больше внимания на то, как воздух проходит через ваши ноздри. Хорошо. Вы можете замечать сотни разных мыслей, чувств и впечатлений или то, что вы отвлекаетесь. Это замечательно. Почему? Потому что вы уделяете время наблюдению за постоянными изменениями, происходящими на тонком уровне, не сопротивляясь им.

Если вы будете продолжать эту практику один раз в день или несколько раз в день, вы обнаружите, что стали осознавать больше изменений на всё более и более тонком уровне. Постепенно непостоянство станет для вас навроде старого друга — нет нужды огорчаться и сопротивляться чему-либо. Со временем вы можете обнаружить, что способны перенести эту осознанность и на другие ситуации, например, когда вы находитесь на работе, стоите в очереди в магазине или в банке, или даже просто завтракаете или обедаете. Просто направить внимание на своё дыхание — действенный способ «вернуться» к полноте настоящего момента и ориентировать себя на тонкие изменения, происходящие внутри и вокруг вас. Это в свою очередь предоставляет вам возможность видеть вещи более ясно и действовать с позиции открытого и уравновешенного психологического состояния. Если возникают тревожные мысли или ощущения — или вам случится быть застигнутым врасплох зрелищем внезапно ожившей восковой фигуры, — такая ситуация будет действовать как некое напоминание об основополагающем факте: о том, что непостоянство просто есть.

Так почему же всё это воспринимается так лично, и принимается близко к сердцу?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассмотреть вторую из Четырёх благородных истин.

 

Сила перспективы

Несколько лет назад я шёл по улице одного из городов Индии, где дороги всё ещё мостят камнями. В спешке я вышел из дому, не надев сандалий, и очень быстро пожалел об этом, потому что ощущение от прогулки босиком по каменистой дороге, мягко говоря, неприятное. В скором времени мне довелось упомянуть об этом эпизоде индийскому врачу.

«О, это очень хорошо!» — ответил он.

Когда я спросил, что он имеет в виду, он объяснил, что, согласно нескольким древним системам медицины, применение давления на различные точки подошвы стопы стимулирует активность в различных органах, тем самым способствуя общему оздоровлению. Люди, отчасти знакомые с рефлексологией стопы, понимают потенциальную пользу, связанную с этой практикой, но для меня это было внове. Выслушав объяснения врача, я начал чаще ходить босиком. К моему удивлению, ощущение камней под ногами вместо болезненного стало приятным.

Почему?

Камни не изменились. Мои ноги не изменились. Физический процесс ходьбы не изменился.

Размышляя над этим, я понял, что изменился единственный аспект этого переживания — моя точка зрения. Раньше я просто считал, что ходить по камням больно. Когда врач предложил другой взгляд на ситуацию, эта альтернатива открыла для меня путь к преображению переживания.

 

Более пристальный взгляд

Хоть я использовал тот же самый основной принцип изменения перспективы, когда старался справиться с мыслями и эмоциями, тревожившими меня в детстве, на деле я не применял его к множеству ситуаций, в том числе к физическим недомоганиям. Для меня явилось шоком понять, насколько я глубоко связывал свое материальное тело с представлением о «я».

Но из описанного случая предстояло извлечь даже ещё более важный урок, который повлиял на моё отношение к любой затруднительной или неприятной ситуации. Если бы я с самого начала не ощущал дискомфорта, или если бы я смирился с этими ощущениями, или пытался бы разрешить их обычным способом — например, постарался помнить о том, чтобы надевать сандалии всякий раз, когда выхожу из комнаты, — я не увидел бы этого тонкого уровня ограничивающих обстоятельств.

С тех пор я стал больше ценить такие моменты, в которые я испытывал боль или дискомфорт. Каждый из них — это семя более глубокого понимания, благоприятная возможность немного лучше узнать свой ум и наблюдать, каковы мои представления о самом себе и об окружающем мире. Представления, о наличии которых я прежде даже не подозревал.

Я вовсе не пытаюсь убедить вас в том, что каждый раз, когда я сталкиваюсь с какой-то проблемой или чувствую раздражение либо дискомфорт, я надеваю особую кепку буддийского детектива и начинаю проводить расследование в своём уме, спрашивая: «Гм, какая тут перспектива? Чего я не вижу? О, вот она! Теперь дайте-ка я заменю её новой». Это всего лишь коварная попытка избавиться от неприятной ситуации, заканчивающаяся привычкой видеть в испытаниях врагов, которых нужно победить, или своенравных «начальников», которых нужно ублажить.

Настоящий процесс заключается в том, чтобы просто оставаться с этой ситуацией и смотреть ей прямо в лицо. Такой подход к переживанию оставляет кое-какое пространство для его раскрытия, позволяя нам видеть его в более широком плане. Если имеется ум, который может наблюдать переживание, логически следует, что ум шире, чем само переживание. В ту долю секунды, когда происходит узнавание, появляется возможность уловить проблеск беспредельной грандиозности ума: увидеть его, по описанию моего отца и других учителей, как бескрайний океан, в котором каждый момент переживания есть всего лишь одна волна из бесконечной череды волн — то вздымающихся, то опадающих, но никогда не отделяющихся от безграничного пространства.

Этот проблеск также даёт основу для понимания Второй благородной истины, которую часто переводят как «происхождение», «причина», или «источник» страдания. Обычно мы склонны приписывать причину страдания обстоятельствам или условиям. Однако, согласно Второй благородной истине, причина страдания заключается не в событиях или обстоятельствах, а в том, как мы воспринимаем и истолковываем своё переживание, когда оно проявляется.

Поразительный пример того, как перспектива влияет на переживание, даёт практика последователей одной из восточных религий, которые помещают кончики пальцев в огонь, чтобы облегчить страдание существ, терпящих муки более глубокие и беспросветные, чем многие из нас могут себе представить. Радость, которую, по их рассказам, они переживают, делая подношение собственного тела, затмевает любую сопряжённую с этим боль.

Если взять несколько менее экстремальный уровень, можно сказать, что обычно людям не нравится, когда их тело мнут и давят, особенно в местах, где имеются тугие узлы мышц. Однако они платят немалые деньги за массаж, зная наперёд, что их будут мять и давить, но в конечном счёте это облегчит различные боли в теле и поможет им чувствовать себя лучше. Они выстраиваются в очередь, чтобы им причинили боль!

Недавно я услышал историю об одной женщине на Тайване, которая, идя по улице с двумя подругами, почувствовала, что её носок скомкался в туфле, отчего ей стало неудобно и немного больно. «Стойте!» — крикнула она. — Мне надо поправить носок. Болит невыносимо». По иронии судьбы она направлялась на приём к специалисту по рефлексологии стоп и, придя к нему, она потребовала: «Надавливайте сильнее! Я плачу за это кучу денег и не хочу, чтобы они были потрачены впустую!».

Я не мог сдержать смеха. Небольшое давление на ногу показалось ей невыносимым, а спустя полчаса она требовала, чтобы давили сильнее! Ее реакция на одну и ту же по своей сути ситуацию кардинально изменилась в зависимости от её трактовки и ожиданий.

Но откуда берутся эти трактовки и почему они оказывают на нас такое глубокое влияние?

 

Относительность перспективы

В своей жизни мы большей частью полагаемся на собственную способность проводить различия. Одни из них кажутся совершенно непосредственными и простыми: правое и левое, высокое и низкое, громкое и тихое, ноги и руки, ночь и день. Другие требуют несколько большего умения различать. Перезрелый этот фрукт или недозрелый? Хорошая это цена за такую вещь, или в другом магазине я мог бы найти дешевле? Третьи требуют ещё более глубокого анализа. На своём опыте я убедился, что такие размышления особенно свойственны родителям, которые мучаются вопросом о том, не слишком ли они суровы или, напротив, снисходительны в воспитании своих детей, а также людям, озабоченным словесными перепалками или разницей во мнениях между ними и их супругами или партнёрами. Мы сделали то-то и то-то или сказали то-то и то-то, потому что просто был плохой день или из-за более глубоких разногласий? Я также слышал подобные вопросы от тех, кто хотел получить советы относительно коллег и событий на их работе.А может я не проявляю к этому человеку должного сочувствия? Не слишком ли я много работаю, не уделяядостаточно времени самому себе и своей семье?

Важно помнить, что все различия в основе своей относительны: представления, суждения и ощущения строятся на сравнении.

Возьмём другой пример: если поставить четырёхдюймовый стакан рядом с шестидюймовым стаканом, то четырёхдюймовый стакан будет казаться ниже, чем шестидюймовый. Если же поставить шестидюймовый стакан рядом с восьмидюймовым, то шестидюймовый стакан, который раньше казался «высоким», теперь станет «низким». Точно так же «левое» имеет смысл только при сравнении с «правым», ночь — при сравнении с днём, а тепло — с холодом. Таково краткое объяснение того, что в буддийском учении обычно называют относительной реальностью: речь идёт об уровне переживания, определяемого различиями.

Как я понял в результате бесед с разными учёными, способность проводить различия развилась в нас как орудие выживания. Бесспорно, существует польза от умения различать ядовитые и съедобные растения и плоды. Точно так же было бы весьма полезно отличать то, что может служить нам пищей, от того, что может съесть нас самих!

Люди реагируют на этот процесс проведения различий довольно сложным образом, как с биологической, так и с психологической точек зрения.

Со строго биологической точки зрения, для любого акта восприятия требуется три основные составляющие: органы чувств, например глаза, уши, язык и кожа; объекты чувств, например цветок; и способность обрабатывать сигналы, получаемые от органов чувств, и реагировать на них. Органы чувств, области мозга и связи между ними складываются в первую очередь из клеток, называемых нейронами. Человеческий мозг состоит из миллионов нейронов, многие из которых организованы так, что образуют структуры, имеющие отношение к обучению, памяти и эмоциям. Взаимодействие между этими структурами может быть очень сложным.

Скажем, вы смотрите на цветок, если точнее — на красную розу. Это объект, или то, что на научном языке называют раздражителем. Когда вы смотрите на розу, определённые клетки в ваших глазах сначала замечают этот предмет, состоящий из совокупности красных предметов, закруглённых наверху и некоторым образом заострённых внизу, где они соединяются с длинным зелёным предметом, который может быть усеян зелёными округлыми предметами с выступающими более тёмными острыми предметами. Этот образ передаётся через группу клеток, составляющих волокно, или нить, которая образует зрительный нерв, передающий зрительную информацию из глаза в зрительную кору, область мозга, ответственную за упорядочивание раздражителей, воспринятых с помощью зрения.

Получив эти зрительные раздражители, зрительная кора посылает «срочную телеграмму» в таламус, область мозга, состоящую из группы клеток, расположенных вблизи самого центра мозга, где поступающая от органов чувств обильная информация «расшифровывается», прежде чем будет передана в другие области мозга. Интересно, что таламус — древнегреческое слово, означающее «спальня», то есть оно подразумевает место, где, как известно, зачастую ведутся тайные разговоры.

Когда информация из зрительной коры передаётся в таламус, она идёт по нескольким направлениям. Одна часть поступает в лимбическую систему — тот уровень мозга, который в первую очередь отвечает за различение боли и удовольствия, определяет эмоциональные реакции, а также предоставляет основу для обучения и запоминания.

В истолковании этой информации и в её запоминании особенно важную роль играют две важные структуры, расположенные в этой области мозга. Одна из них — миндалина, небольшое, миндалевидной формы скопление нейронов, определяющее эмоциональное содержание переживания. Если, например, вам доведётся уколоться об один из этих «тёмных острых предметов», возможно, вы воспримете этот «красный предмет, состоящий из совокупности красных предметов» как «плохой» или «неприятный». Другая структура — это гиппокамп, нечто вроде склада для пространственных и временных элементов памяти. Он обеспечивает содержание, смысл переживания, позволяя нам помнить, например, где и когда мы увидели розу впервые.

Одновременно интимный разговор, протекающий в спальне таламуса, передаётся далее в новую кору — самый верхний слой головного мозга, который нейробиологи считают областью, занятую в первую очередь выполнением аналитических функций. Это та область мозга, где мы начинаем узнавать, как именовать ту или иную вещь, как различать те или иные модели и формулировать понятия, — именно там мы определяем «красный предмет, состоящий из совокупности красных предметов» как розу. Кроме того, в этой области происходит модуляция воспоминаний и эмоциональных откликов, рождённых в лимбической области, — одни сглаживаются, а другие становятся более интенсивными.

Хотя описание этого процесса занимает довольно долгое время, все контакты между тысячами клеток, составляющих наши органы чувств и различные нейронные структуры мозга осуществляются в долю секунды, занимая меньше времени, чем щелчок пальцами. И мозг реагирует почти мгновенно, давая толчок высвобождению таких химических соединений, как кортизол, адреналин, дофамин и эндорфины, которые, распространяясь по организму, уменьшают или увеличивают частоту сердечных сокращений и изменяют наше настроение. В то же самое время устанавливается ряд связей между органами чувств, структурами мозга, жизненно важными органами и железами, представляющими собой нечто вроде мгновенно передающей сигналы сети, которая, говоря простым языком, составляет внутреннюю «карту» красной розы.

Другими словами, на самом деле мы не видим собственно красную розу, но, скорее, получаем понятие о ней. Это понятие зачастую обусловлено широким спектром факторов, в том числе обстоятельствами нашего первоначального переживания, воспоминаниями и ожиданиями, хранящимися в различных участках мозга, изменениями, могущими произойти при последующем переживаниями, и, что, возможно, более важно, разницей между воспринимающим (мной) и воспринимаемым (розой).

Отличительная особенность «я» как сущности, в основе своей отдельной от, скажем, розы, сама по себе есть внутренний образ, проистекающий от взаимодействий между разными нейронными структурами и другими системами организма. В наши ранние годы этот образ может быть довольно смутным. Но, по мере взросления, наше внутреннее чувство «я» как того, что отлично от «не я», становится более отчётливым, точно так же, как и разница между приятным и неприятным, желанным и нежеланным. Кроме того, мы выделяем нечто вроде «нейтральной» зоны, где у нас нет твёрдого решения, как относиться к нашему переживанию. Точно так же, как люди упорядочивают архивы, бумаги, фотографии и другие вещи, раскладывая их по разным папкам и коробкам, мы раскладываем свои переживания по воображаемым «полкам» и «коробочкам».

Из моих бесед с людьми, сведущими в различных научных дисциплинах, становится ясно, что существует некоторая разница во мнениях относительно того, как, когда и почему появляются эти коробочки. Однако, по всей видимости, современные философские школы сходятся в том, что коробочка «я» начинает формироваться при рождении, когда младенец отделяется от тела матери и начинает воспринимать жизнь как самостоятельное существо, сталкиваясь лицом к лицу с внешней и внутренней средой, которая не всегда предсказуема.

Нами, как и младенцами, движет тяга к комфорту, особенно в форме пищи и тепла, а также неприязнь к дискомфорту, например к чувству голода, холода или влажности. Иногда нам комфортно, а иногда нет. Коробочка «я» может в этот период быть не слишком прочной или определённой — или даже выразимой, если не считать плача, срыгивания, лепета или улыбки, — однако в приятных и неприятных переживаниях коренится возможность обнаружить коробочку «не я», а также другие коробочки: «хорошее», «плохое» и прочие.

Позже, в период, который многие родители называют как «ужасный двухлетний возраст», когда дети начинают утверждаться как независимая личность, то и дело говоря «нет», кажется, что эти разные коробочки принимают более прочную, определённую форму. Потенциал появления других коробочек уже приведён в действие и механизм запущен.

 

Убивать бабочек

За столетия до возникновения западной науки Будда пришёл к пониманию, что страдание рождается в уме — так сказать, «в глазах смотрящего». Хотя он, возможно, не использовал тех терминов, которые употребляют современные биологи, нейробиологи и психологи, предложенное им понимание в значительной степени аналогично современному научному.

Согласно ранним письменным изложениям учений Будды о Второй благородной истине, дуккха возникает из основного состояния ума, которое на языке пали называется танха, то есть «тяга». Ученики, переводившие ранние палийские источники на санскрит, определяли причину как тришна, или «жажда». Когда учения пришли в Тибет, эту причину перевели как дзинпа, или «схватывание», «цепляние».

Эти три термина, каждый по-своему, отражают коренное стремление к постоянству, устойчивости или, если взглянуть с другой стороны, попытку отрицания или игнорирования непостоянства. Самый главный из этих аспектов страстного желания — это склонность, часто именуемая в буддийских текстах неведением, ошибочно считать такие вещи, как «я», «другой», «субъект», «объект», «хорошее», «плохое», и другие относительные понятия существующими независимо, самостоятельно. На самом простом уровне неведение можно определить как мнение о том, что ярлык на бутылочке острого соуса и есть сам этот соус.

От представления о том, что люди, земля и вещи сами по себе осязаемы и реальны, проистекают два одинаково сильных побуждения. Первое, которое обычно называют желанием, — это стремление приобрести или сохранить всё то, что мы считаем приятным. Второе, называемое неприязнью, — это тяга, направленная в противоположную сторону: избавиться или освободиться от того, что мы считаем неприятным.

Все вместе неведение, желание и неприязнь в буддийских текстах называются тремя ядами: это привычки, связанные с переживанием, так глубоко укоренились в нас, что затуманивают или «отравляют» ум. Каждое в отдельности и в сочетании друг с другом они порождают бесчисленные другие отношения, мысли и эмоции: например гордость, перфекционизм, низкую самооценку или ненависть к самому себе, ревность по отношению к сотруднику, получающему продвижение по службе, которого, по нашему мнению, заслуживаем мы, или беспросветное горе и чувство безнадёжности, охватывающее нас, когда болеют или стареют наши родители. Соответственно, в некоторых буддийских учениях эти отношения и эмоции называются «недуги» или «омрачения», потому что они ограничивают способы понимания своих переживаний, а это в свою очередь подавляет нашу потенциальную возможность мыслить, чувствовать и действовать. Развив в себе представление о «я» и «не я», мы начинаем относиться к своему переживанию с точки зрения «моего» и «не моего», «того, что у меня есть» и «того, чего у меня нет», «того, чего я хочу» и «того, чего я не хочу».

Представьте, например, что вы едете по дороге на своей старой изношенной машине и проезжаете мимо престижного дорогого авто — мерседеса или роллс-ройса, — только что помятого в аварии. Возможно, вам будет немного жаль его владельца, но вряд ли вы почувствуете желание заиметь этот автомобиль. Спустя несколько месяцев, получив возможность сдать старую машину в автосалон в счёт покупки новой, вы посещаете биржу подержанных автомобилей, и здесь видите мерседес или роллс-ройс, выставленный на продаже за более чем заманчивую цену! На самом деле это тот самый автомобиль, который вы видели помятым в аварии несколько месяцев назад, но, когда вы подписываете контракт, это не имеет никакого значения. Теперь автомобиль ваш — и, когда вы едете на нём домой, камешек ударяется о ветровое стекло. Трагедия! Мой автомобиль повреждён. Мне надо заплатить, чтобы его отремонтировали.

Это тот самый автомобиль, который был помят в аварии несколько месяцев назад, и, проезжая мимо, вы можете не испытывать по отношению к нему никаких чувств. Но теперь это ваша машина, и если треснуло лобовое стекло, вы чувствуете гнев, досаду и, быть может, некоторый страх.

Так почему же просто не остановиться? Почему просто не отказаться от ментальных ядов и их производных?

Конечно, будь это так легко, мы все стали бы буддами, ещё не дочитав до конца это предложение!

Согласно учениям Будды и комментариям других учителей, три яда и все остальные возникающие из них умственные и эмоциональные привычки сами по себе не являются причинами страдания. Страдание проистекает от привязанности к ним, и это ближе всего передаёт главный смысл тибетского слова дзинпа. Как уже упоминалось, слово дзинпа часто переводят как «схватывание», но я также слышал и перевод «фиксация», который, по моему мнению, ближе передаёт глубокий смысл этого термина. Дзинпа — это попытка фиксироваться во времени и пространстве, которые пребывают в постоянном движении и изменении.

«Это всё равно, что убивать бабочек!» — недавно воскликнула одна моя ученица.

Когда я спросил её, что она имеет в виду, она пояснила, что некоторые в качестве хобби ловят бабочек, убивают их и накалывают на булавки в стеклянных или пластиковых витринах исключительно ради удовольствия рассматривать свою коллекцию или показывать её своим друзьям.

«Такие красивые, изящные создания, — печально сказала она. — Они должны летать. Если они не летают, это уже не бабочки, ведь так?».

В каком-то смысле она была права.

Когда мы фиксируемся в своём восприятии, мы утрачиваем свою способность летать.

 

Зеркало, зеркало

Встреча с одной пожилой женщиной, несколько лет тому назад в Соединённых Штатах, ярко продемонстрировала мне глубину страдания, причинённого сильной привязанностью к некоему набору мнений и представлений. Едва эта женщина села, как начала плакать.

«Всё в порядке, — сказал я ей. — Когда успокоитесь, расскажете мне, что у вас за беда».

Понадобилось несколько минут, чтобы она взяла себя в руки. Наконец она сказала: «Я не хочу быть старой. Когда я смотрю в зеркало, я вижу все эти морщины, которые ненавижу. Я так их ненавижу, что на днях разбила своё зеркало. Конечно, мне пришлось пойти и купить другое. Но, глядясь в него, я могу видеть лишь морщины, и это сводит меня с ума. Я так злюсь и расстраиваюсь, что не нахожу себе места».

Надо признаться, я был несколько удивлён эмоциональностью её реакции. У моей бабушки было много морщин, но, на мой взгляд, они делали её лицо ещё прекрасней — таким добрым и ласковым, исполненным мудрости и всегда улыбающимся. Конечно, прямо я этого не сказал. Когда человек страдает, наверное, самым худшим с нашей стороны было бы говорить что-то вроде: «Ну, это всего лишь твоё восприятие. Измени своё отношение, и твои ощущения изменятся». Скажи мне кто-то из моих учителей нечто подобное, когда я был погружён в свои тревоги и страхи, не думаю, чтобы это хоть как-то мне помогло, и, наверное, я бы ещё сильнее ощутил своё одиночество и смятение. Что нужно было мне в моих собственных борениях, так это понимание, что я стою перед той же самой дилеммой, которая мучает всех людей, и в той или иной мере всех живых существ, — это глубокое и всепоглощающее желание выжить, существовать и процветать и, возможно, наслаждаться мгновениями покоя.

Я благодарен своему отцу и другим учителям за то, что они провели меня через этот процесс. Они побуждали меня просто смотреть на то, что я переживаю, и благодаря простому наблюдению понимать, что мысли, эмоции, суждения и ощущения приходят и уходят. Тем самым они предельно практично доносили до нас учения Будды о Четырех благородных истинах во всём их великолепии. Будда мог бы пропустить Вторую благородную истину, прейдя с первой истины, о страдании, к третьей — к истине о прекращении страдания. Вместо того он предложил объяснение, которое могло бы помочь нам встретиться лицом к лицу и справиться с причинами и условиями, от которых проистекают все трудности, испытываемые нами в жизни. В то же время Вторая благородная истина подчёркивает, что не одни мы вынуждены претерпевать подобные испытания. Так или иначе, привязанность к собственному восприятию того, кем мы являемся, чего нам хочется или требуется и чего не хочется и не требуется, присуща всем живым существам.

Следуя примеру своих учителей, я начал разговор с женщиной, страдающей от своих морщин, с беседы о непостоянстве и о том, каково это фундаментальное состояние, с которым так или иначе сталкиваемся все мы. Если мы можем его принять, то можем по-настоящему увидеть, что существуют и определённая польза в тех переменах, явных и скрытых, которые мы вынужденно претерпеваем в жизни.

«Если вы зацикливаетесь на том, как вы выглядели и на что были способны в молодости, — сказал я ей, — то вы не сумеете увидеть преимуществ старости. Подумайте о том, что теперь вы можете делать то, чего не могли в молодости. Подумайте о перспективе, которую принёс вам опыт. Вы можете также вспомнить, — добавил я, — те моменты в своей молодой жизни, когда не могли дождаться, когда повзрослеете и станете пользоваться благами, предоставляемыми более мудрому, более опытному и уважаемому человеку. Если вы сосредоточиваетесь только на грубом уровне перемены, то не увидите благ от тонких перемен. Когда я был моложе, я очень хотел стать старше, чтобы делать что хочу и быть более самостоятельным, чтобы никто не указывал, что мне делать.

Спустя год, когда я вновь совершал поездку по Соединённым Штатам, та женщина снова пришла ко мне. На этот раз в ней не чувствовалось напряжения и она улыбалась. Усевшись, она известила, что со времени нашей последней встречи не разбила ни одного зеркала.

«После нашей беседы, — объяснила она, — я поняла, что время мне не враг. Моим врагом была зацикленность. Когда я смотрела в зеркало, я видела только то, что, по моему мнению, видели другие люди: старуху, непривлекательную и никчёмную. И я начинала поступать именно так, и, конечно, люди начинали относиться ко мне как к старой и никчёмной. Получался порочный круг.

Но, когда я стала думать о том опыте, который накопила за многие годы, я действительно начала чуть-чуть гордиться своими морщинами. Каждая из них была словно знак почёта, кризис был пережит, испытание пройдено. Глядя на других людей моего возраста, я начала думать: “Да, все мы прошли через многое. И ещё будет много чего, больших и малых перемен”. Не могу сказать, чтобы я каждое утро вскакивала с кровати в ожидании перемен. Я уже старовата, чтобы скакать, — рассмеялась она. — Но я замечаю, что стала уделять больше внимания своей жизни, данному моменту, можно сказать. Ведь это всё, что у меня есть, не правда ли? Этот миг. И в один этот момент происходит намного больше, чем я когда-либо думала».

Я был поражён. Почти без посторонней помощи эта женщина справилась с привязанностью к представлению о самой себе, с главной причиной неудовлетворённости, лежащей в основе большинства человеческих переживаний. Взглянув в лицо проблеме, она извлекла из неё урок и благодаря этому стала глубже понимать и ценить свою жизнь.

Таков главный урок Второй благородной истины. Признавая, что все условия неизбежно изменяются, мы можем рассматривать каждый момент с несколько большей ясностью и уверенностью, расслабляясь в нём, а не сопротивляясь ему и не становясь его жертвой. Нам ни к чему быть рабами своих переживаний. Но не нужно и бороться с ними как с врагами или спасаться от них бегством. У нс есть потенциальная возможность смотреть на свои переживания и распознавать: «Вот что происходит сейчас, в этот момент. В следующий момент придёт другое переживание, а потом — ещё одно».

Сопротивление этим ежесекундным изменениям — вот что, по моему мнению, лучше всего объясняет на современном языке ту зацикленность, которую Будда и более поздние учителя называют причиной всего обширного спектра страданий и неудовлетворённости, определяемого термином дуккха.

 

Условия

Привязанность к ядам ума можно рассматривать в качестве непосредственной причины страдания, однако, как семя для своего роста обычно требует определённого сочетания удобренной почвы, воды и света, так и различные «недуги» развиваются разными путями в зависимости от сложного взаимодействия условий, которые у каждого человека свои. Многие из этих условий возникают из особых личных переживаний, семейного окружения, в котором мы воспитывались, влияния культуры, в которой мы живём, а также в результате генетических факторов, которые только теперь начинают понимать специалисты в области биологии и нейробиологии. Такие факторы можно рассматривать как почву, влагу и свет для жизни каждого из нас.

Например, в азиатских культурах признаки пожилого возраста обыкновенно вызывают уважение: это общепринятое признание, что долгая жизнь дарует особую мудрость, извлекаемую из опыта. Во многих западных странах, которые я посетил, признаки возраста, как кажется, символизируют некую утрату, слабость или «отсталость». В Индии, где я провёл большую часть своей жизни, многие считают большой живот, круглое лицо и двойной или даже тройной подбородок знаками здоровья, успешности и достатка. Однако среди людей, принадлежащих к западным культурам, те же самые физические признаки часто считают признаками нездоровья.

Во многих культурах — и в западных и восточных — социальная обстановка, в которой вы родились, может рассматриваться как знак силы или слабости и оказывать влияние на то, как человек оценивает самого себя и как его оценивают другие. Например, Будда родился в касте кшатриев, или воинов, и воспитывался в условиях преимуществ, недоступных многим другим членам индийского общества того времени. Отказавшись от своего положения и привилегий, он предпринял важный шаг к признанию того влияния, которое семейные и культурные условия оказывают на наше восприятие самих себя.

Каким образом?

Он просто ускакал на коне. Я не могу сказать, что происходило в его уме, когда он оставил позади все эти привилегии, но подозреваю, что могло присутствовать ощущение свободы — чувства избавления от сковывающих его ожиданий.

Дети, родившиеся в одной семье, иногда открыто, иногда потихоньку сравнивают себя друг с другом. Один человек, которого я встретил во время недавней поездки в Канаду, описывал эту ситуацию так: «Мой старший брат, первенец, всегда считался золотым ребёнком, — рассказывал он. — По мнению моего отца, он просто не мог делать ничего плохого. Отец проводил с ним часы напролёт: учил играть в бейсбол, ремонтировать автомобильный мотор и управлять катером. Когда настало моё время учиться этим вещам, отец частенько ворчал: “Почему ты не такой сообразительный, как твой брат? Никогда ничего не делаешь как следует”. Однако в некотором отношении мне повезло, — продолжал он. — Мать всегда была рядом и внушала мне, что я умён в других вещах. “У тебя математическая голова”, — говорила она.

В итоге я стал экономистом, а брат — механиком. Если смотреть со стороны, у меня была гораздо более обеспеченная жизнь, чем у него: хорошо оплачиваемая работа, большой дом, два прекрасных автомобиля и возможность учить своих дочерей музыке и танцам. Но я никогда не мог избавиться от чувства, что я какой-то «не совсем» и всё, что я делаю на работе и для своей семьи, — это попытка быть “золотым мальчиком”, каким я никогда не был в детстве.

Я люблю своего брата, и мы очень хорошо ладим. Но всё-таки мне кажется, что я чуточку завидую ему и что подобная зависть распространяется и на других людей, с которыми я работаю. Меня всегда беспокоило, довольно ли мной начальство и не выполняют ли другие сотрудники свои задания более быстро и умело, чем я. Поэтому я часто задерживался на работе, отчего проводил меньше времени с семьёй. Я обеспечивал семью материально, но нередко задумывался, не обделяю ли её в эмоциональном плане. Мой брат просто уходит с работы в пять часов, иногда приносит домой пиццу и сидит перед телевизором, просматривая программы, которые нравятся его детям, но не ему. Но он смотрит их, потому что любит слышать смех своих детей. Что бы я ни делал, я никак не могу побороть чувство, что никогда не буду таким же успешным, счастливым или удовлетворённым, как мой брат. Как бы я ни лез из кожи вон, я никогда не буду достаточно хорош».

Какое огромное мужество требовалось от этого человека, чтобы осознавать свою ревность и признаваться, что это недостойное чувство! Такой прямой взгляд на причины и условия страдания — существенный шаг в осознании возможности преодолеть ограничения, которые мы склонны считать неизбежными или неизменными.

Кроме социальных и семейных факторов, на отношение людей к самим себе и к своим переживаниям могут оказывать влияние и очень личные обстоятельства. Некоторые люди, с которыми я встречался и разговаривал, рассказывали о том, как бессонная ночь, ссора с супругом, партнёром, ребёнком либо коллегой или разрыв романтических отношений могут неблагоприятно повлиять на их взгляды на самих себя и окружающий мир.

Между тем, где бы я ни давал учения, кто-нибудь всегда заходил ко мне в комнату для частных бесед, сияя от счастья, потому что недавно обрел свою «духовную половину», устроился на работу, которую всегда хотел получить, или просто совершил сделку, купив «дом своей мечты».

Эти беседы во многих отношениях углубили моё собственное понимание Второй благородной истины. Схватывание, фиксация, зацикленность или жажда — называйте это как угодно — является во многих случаях мгновенным, зачастую несознательным откликом на коренное состояние непостоянства. Некоторые из моих друзей, работающих в области психологии, могли бы назвать это «защитным механизмом».

Такие слова, как «привязанность» и «зацикленность», на самом деле не отражают всю сложность глубинной природы этого механизма, которую можно было бы лучше всего описать как некое подобие балансирования между надеждой и страхом: надеждой, что вещи или переменятся или останутся теми же, и страхом перед самими вещами. Иногда нас тянет в том или ином направлении, а иногда мы застреваем между этими крайностями и не знаем, что думать.

Один из вопросов, которые мне чаще всего задают на публичных учениях и в личных беседах, таков: «Как мне избавиться от привязанности? Как мне избавиться от надежды и страха?».

Ответ прост: «Оставив все попытки».

Почему?

Потому что, пытаясь от чего-то избавиться, на самом деле мы лишь усиливаем надежду и страх. Если мы относимся к какому-то состоянию, чувству, ощущению или любому иному переживанию как к врагу, мы только делаем его сильнее: мы сопротивляемся и одновременно поддаёмся ему. Предложенный Буддой срединный путь начинается с того, что мы просто смотрим на то, о чём мы думаем или что ощущаем, каково бы ни было это переживание: я злюсь, я ревную, я устал, я боюсь.

В процессе такого наблюдения, постепенно мы начинаем замечать, что мысли и чувства не так уж тверды и прочны, как сначала казалось. Непостоянство имеет свои преимущества. Всё меняется — даже наши надежды и страхи.

 

Упражнение

Наблюдение мельчайших изменений в своём переживании на самом деле требует определённой практики. Когда будете проходить мимо зеркала в ванной, станьте так, чтобы не видеть своего лица. Смотрите на другие вещи, которые отражаются в нём: например, на плитку на стене или на то, как расположены полотенца. Потом посмотрите на своё лицо. Попробуйте в этот момент заметить какие-либо различия в психических и эмоциональных реакциях, которые могли появиться у вас в ответ на то, что вы увидели в зеркале. Замечаете ли вы какую-нибудь разницу в том, как вы реагируете на «фон» и на восприятие собственного лица?

Если можете, повторите это упражнение перед тем же самым зеркалом позже в тот же день или назавтра. Замечаете ли вы какие-то перемены в фоне? Замечаете ли вы какие-то перемены в своём лице? Есть шансы, что вы заметите некоторые различия. Возможно, плитка стала чище или наоборот запачкалась. Полотенца или другие предметы могут быть расположены немного в другом порядке. Когда вы наконец посмотрите на своё лицо, возможно, вы тоже заметите небольшие различия.

Не занимайтесь этим упражнением слишком долго — хватит секунд тридцати. Просто отметьте любые психические или эмоциональные реакции на эти перемены: «Сегодня здесь чище», или «У меня усталый вид», или «Я выгляжу постаревшим», или «Я кажусь толстым». Какие бы ни пришли мысли или эмоции, это даст возможность заглянуть в суть ваших пристрастий и привязанностей. Не судите о них и не пытайтесь анализировать. Просто наблюдайте. Цель этого упражнения в том, чтобы начать понимать, что даже простейший акт чувственного восприятия неизменно сопровождается шлейфом мыслей и эмоций, с помощью которых вы его интерпретируете.

Если мы будем продолжать наблюдать, то постепенно почувствуем, что стало легче проводить различие между чистым восприятием и сопровождающими его психическими и эмоциональными факторами. Однако то, что мы отдаём себе отчёт в существовании этих факторов, не значит, что нам нужно их отвергать или устранять. Указывая на роль ума в формировании нашего переживания, Вторая благородная истина, то есть вторая ступень диагностического подхода Будды к проблеме страдания, подготавливает нас к «прогнозу» — Третьей истине.

 

Поворотный пункт

Когда я даю учения большим группам людей, я часто сталкиваюсь с несколько щекотливой проблемой. Когда я говорю, у меня пересыхает горло, а потому я сразу же в начале занятия осушаю стакан воды. Люди всегда замечают, что мой стакан пуст и любезно его наполняют. Когда я продолжаю говорить, горло снова пересыхает, я выпиваю ещё стакан, а кто-то рано или поздно вновь его наполняет. Я продолжаю беседу или отвечаю на вопросы, и снова кто-то наполняет мой стакан.

Через некоторое время — обычно до того, как отведённое на учение время подходит к концу — я начинаю замечать, что испытываю довольно неприятное чувство, и в голове мелькает мысль: «О господи, остался ещё час до конца этого занятия, а я хочу в туалет».

Я говорю ещё какое-то время, отвечаю на вопросы и бросаю взгляд на свои часы.

Теперь осталось сорок пять минут, и я по-настоящему хочу в туалет…

Проходит полчаса и эта нужда становится очень сильной…

Кто-то поднимает руку и спрашивает: «Какова разница между чистой осознанностью и относительной осознанностью?»

Это вопрос касается самой сути учения Будды о Третьей благородной истине. Это третье прозрение природы переживания, которое часто в переводе называют «Истина о прекращении страдания», говорит нам, что можно покончить с различными формами страдания, которые мы испытываем.

Но сейчас я ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ хочу в туалет.

Поэтому я отвечаю: «Это большая тайна, которую я поведаю вам после короткого перерыва».

Изо всех сил сохраняя достоинство, я встаю с кресла, на котором сижу, медленно прохожу через ряды кланяющихся мне людей и наконец попадаю в уборную.

Быть может, не каждый сочтёт этот процесс аналогом переживания просветления, но могу вам сказать: опорожнив мочевой пузырь, я понимаю, что ощущаемое мной в этот момент глубокое чувство облегчения — хорошая аналогия Третьей благородной истины. Это чувство облегчения всё время было со мной как то, что можно назвать коренным состоянием. Просто я не узнавал его, потому что временно его заслоняла от меня вся та выпитая вода. Но потом я сумел опознать его и оценить по достоинству.

Будда говорит об этой проблеме, приводя более возвышенный пример, в котором сравнивает эту основополагающую природу с солнцем. Хотя солнце светит всегда, его часто заслоняют облака. Однако мы видим облака только потому, что их освещает солнце. Точно так же всегда присутствует и наша коренная природа. На самом деле именно она позволяет нам распознавать всё то, что её заслоняет: это лучше всего можно понять, вернувшись к вопросу, который был поднят перед тем, как я удалился в туалет.

 

Два вида осознанности

На самом деле нет никакой великой тайны в понимании разницы между чистой осознанностью и относительной осознанностью. То и другое — осознанность, которую можно приблизительно определить как способность воспринимать, запечатлевать и в некотором смысле «каталогизировать» каждый момент переживания.

Чистая осознанность подобна прозрачному хрустальному шару — сам по себе он бесцветен, но способен отражать всё: ваше лицо, других людей, стены, мебель. Если его немного повернуть, вы сможете увидеть другие части комнаты, а размер, форма и положение мебели может измениться. Если вынести его из помещения, вы сможете увидеть в нём деревья, птиц, цветы и даже небо! Однако всё, что появляется, — лишь отражения. На самом деле они не существуют внутри шара и никак не изменяют своей сущности.

Теперь предположим, что хрустальный шар обёрнут в цветной шёлк. Все отражения, которые вы видите в нём — поворачиваете ли вы его, переносите из одной комнаты в другую или выносите из помещения, — будут до некоторой степени иметь оттенок, соответствующий цвету шёлка. Это довольно точное описание относительной осознанности: перспективы, окрашенной неведением, желанием, неприязнью и кучей других омрачений, проистекающих из дзинпа. Однако эти цветные отражения — просто отражения. Они не изменяют природы того, что их отражает. Хрустальный шар сам по себе свободен от цвета.

Точно так же чистая осознанность сама по себе всегда чиста и способна отражать что угодно, даже неверное понимание самой себя как ограниченной или чем-то обусловленной. Как солнце освещает заслоняющие его облака, так чистая осознанность даёт нам возможность переживать естественное страдание и жестокую драму самостоятельно созданного страдания, где вечно борются «я и ты», «хорошее и плохое», «приятное и неприятное» и т. п.

Истину о прекращении часто описывают как заключительное освобождение от фиксации, тяги, или «жажды». Однако, хотя кажется, что термин «прекращение» подразумевает нечто иное или лучшее, чем наше теперешнее переживание, в действительности всё дело состоит в признании уже заложенного в нас потенциала.

Прекращение, или избавление от дуккхи, возможно потому, что осознанность в основе своей чиста и ни от чего не зависима. Страх, стыд, чувство вины, жадность, дух соперничества и т. д. — это просто разновидности пелены, проекции, унаследованные от нашей культуры, семьи и личного опыта и усиленные ими. Согласно Третьей благородной истине, страдание идёт на убыль до такой степени, до какой мы освобождаемся от системы своей зацикленности в целом.

Мы достигаем этого не путём подавления своих желаний, неприязней, привязанностей и не пытаясь «мыслить по-иному», но, скорее, обращая свою осознанность внутрь, наблюдая свои мысли, эмоции и ощущения, которые нас беспокоят, и начиная замечать их — а, быть может, даже и ценить — как проявления этой самой осознанности.

Выражаясь проще, причина наших разнообразных болезней и есть средство исцеления. Ум, который зацикливается, и есть ум, который делает нас свободными.

 

Природа Будды

Чтобы объяснить это более понятно, мне нужно немного схитрить, заговорив о том, чего Будда не упоминал явно в своих проповедях Первого поворота колеса учения. Но, как допускали некоторые мои учителя, этот предмет по умолчанию подразумевается в первом и втором поворотах.

Дело вовсе не в том, будто он утаивал некое великое откровение, которое было бы передано лучшим и талантливым из его учеников. Нет, он, как ответственный учитель, сначала сосредоточился на изложении основополагающих принципов, прежде чем переходить к дальнейшим вопросам. Спросите любого учителя начальной школы о целесообразности преподавания вычислительной математики детям, которые ещё не овладели основами сложения, вычитания, умножения и деления.

Эта тема — природа будды, что вовсе не подразумевает поведения или позиции того, кто расхаживает в цветных одеяниях, ожидая подаяний в виде пищи! Будда — это санскритское слово, которое можно приблизительно перевести как «пробудившийся». В качестве титула обычно оно подразумевает Сиддхартху Гаутаму, молодого человека, который обрёл просветление в Бодхгае двадцать пять столетий тому назад.

Однако природа будды — не титул. Это не характеристика, принадлежащая исключительно историческому Будде или практикующим буддистам. Это не что-то созданное или воображаемое. Это сущностное ядро, суть, неотъемлемо присущая всем живым существам: безграничная потенциальная возможность делать, видеть, слышать и переживать что угодно. Благодаря природе будды мы можем учиться, можем расти, можем меняться. Мы сами можем по праву стать буддами.

Природу будды невозможно описать с точки зрения относительных представлений. Её нужно переживать непосредственно, а прямое переживание невозможно определить словами. Представьте, что вы смотрите на столь впечатляющее место, что описать его выше ваших возможностей, — Гранд-Каньон, например. Можно было бы сказать, что он большой, что каменные стены с обеих сторон красные, что воздух сух и наполнен лёгким ароматом кедра. Но, как бы хорошо вы его ни описывали, на самом деле ваше описание не может вместить переживания при созерцании столь грандиозного чуда природы. Или же вы могли бы попытаться описать вид, открывающийся со смотровой площадки небоскрёба Тайбэй-101, одного из самых высоких зданий в мире, вошедшего в число «семи чудес современности». Вы могли бы рассказать о круговой панораме, о том, что автомобили и люди внизу кажутся муравьями, или о том, как у вас перехватывает дыхание оттого, что вы стоите так высоко над землёй. Но всё равно это не передаст всей глубины и широты вашего переживания.

Хотя природа будды не поддаётся описанию, тем не менее, Будда дал кое-какие ключи к использованию дорожных указателей или карт, которые могут помочь нам найти путь к этому невыразимому переживанию. Один из избранных им подходов к описанию природы будды предлагает к рассмотрению три качества. Первое — это безграничная мудрость, то есть способность знать всё без исключения: прошлое, настоящее и будущее. Второе — бесконечные способности, заключающиеся в неограниченной власти выводить самих себя и других существ из любых состояний страдания. Третье — безмерные любовь и сострадание: безграничное чувство родства со всеми существами, добросердечность по отношению к другим, рождающая побуждение создавать условия для процветания всех живущих.

Несомненно, есть много людей, которые свято верят в это указание Будды и в возможность того, что благодаря изучению и практике они смогут сделать реальным прямое переживание безграничной мудрости, способностей и сострадания. Вероятно, есть и множество других, кто считает, что всё это — сплошная чепуха.

Как ни странно, во многих сутрах Будда, как кажется, наслаждается беседами с людьми, сомневающимися в его словах. Ведь он был лишь одним из многих учителей, странствующих по Индии в четвёртом веке до н. э., — и эта ситуация похожа на ту, в которой мы находимся ныне, когда радио, телевидение и интернет до краёв переполнены учителями и учениями самого разнообразного толка. Однако в отличие от многих своих современников Будда не пытался убедить людей, что метод, благодаря которому он обнаружил возможность освобождения от страдания, — единственно верный. Во многих сутрах постоянно звучит тема, которую на современном языке можно кратко выразить так: «Это всего лишь то, что я сделал и что я узнал. Не верьте ничему из этого только потому, что я так сказал. Проверьте это на собственном опыте».

Не то чтобы он активно отговаривал людей принять к сведению то, чему он научился и как он этому научился. Нет, в своих учениях о природе будды он предложил своим слушателям нечто вроде мысленного эксперимента, приглашая их обнаружить на собственном опыте те способы, благодаря которым аспекты природы будды время от времени всплывают в нашей повседневной жизни. Он призвал их проделать этот эксперимент, представив в качестве сравнения дом с зажженным внутри светильником и задёрнутыми шторами или закрытыми ставнями. Дом символизирует на вид незыблемую картину материальной, ментальной и эмоциональной обусловленности. Светильник символизирует свойственную нам природу будды. Как бы плотно ни закрывали окна шторы и ставни, хоть какой-то свет всё равно пробивается изнутри.

Внутри же горящий свет даёт ясность, позволяющую различить, скажем, стул, кровать или ковёр. Когда свет проникает сквозь шторы и ставни, иногда мы можем переживать свет мудрости как интуицию, как способность «чувствовать нутром» человека, ситуацию или событие.

Любовь-доброжелательность и сострадание просвечивают сквозь завесы в те моменты, когда мы спонтанно оказываем кому-то помощь или поддержку, не из эгоистических соображений и не в расчёте на вознаграждение, но просто потому, что поступить так кажется правильным. Это может быть совсем простым поступком: дать человеку выплакать на твоём плече своё горе или перевести кого-то через улицу, а может подразумевать и принятие на себя длительных обязательств: например, ухаживать за тяжело больным или умирающим. Также все мы слышали и об экстремальных случаях, когда, скажем, человек, даже не думая об опасности, которой подвергает собственную жизнь, бросается в реку спасать тонущего незнакомца.

Способности зачастую проявляются в том, как мы переживаем трудные события. Например, один опытный буддийский практикующий, которого я недавно встретил, когда-то, в начале девяностых, сделал очень крупные вложения на фондовой бирже, и, когда в конце того же десятилетия биржа рухнула, он потерял всё. Многие из его друзей и партнёров тоже потеряли очень много денег, и кое-кто из них даже немного тронулся умом. Некоторые утратили веру в себя и в свою способность принимать верные решения, другие впали в глубокую депрессию, третьи, подобно жертвам финансового кризиса 1929 года, выпрыгивали из окон. Но мой знакомый не сошёл с ума, не утратил веры в себя и не впал в депрессию. Понемногу он снова начал делать вложения и построил новую, основательную финансовую базу.

Видя явное спокойствие на его лице в столь ужасные времена экономического спада, некоторые из его друзей и коллег спрашивали его, как ему удаётся сохранять хладнокровие. «Ну, — отвечал, — все эти деньги я получил от биржи, потом они снова ушли бирже, а теперь возвращаются. Обстоятельства меняются, а я остаюсь. Я могу принимать решения. Так что, возможно, в какой-то год я жил в большом доме, а в следующий — у друга на диване. Это не меняет того факта, что я могу выбирать, как думать о самом себе и обо всякой всячине, происходящей вокруг меня. На самом деле я считаю себя очень счастливым. Некоторые неспособны делать выбор, а другие даже не осознают, что могут делать выбор. Сдаётся, что мне везёт потому, что я принадлежу к той категории людей, которые способны осознавать свою способность к выбору».

Подобные высказывания я слышал от тех, кто не сдавался перед лицом тяжелой болезни, собственной ли, родителей, детей, других членов семьи или друзей. Один человек, которого я недавно встретил в Северной Америке, например, обстоятельно рассказывал о том, как сохраняет свою работу и отношения с женой и детьми, постоянно навещая своего отца, страдающего болезнью Альцгеймера. «Конечно, трудно бывает балансировать между всеми этими вещами, — говорил он, — но я это делаю. Я не вижу никакого другого способа».

Какая простая формулировка, но как освежающе она звучит! Хотя он никогда не присутствовал на буддийских учениях, никогда не изучал буддийской литературы и, возможно, не считает себя буддистом, его описание собственной жизни и подхода к ней являет собой спонтанное выражение всех трёх аспектов природы будды: мудрость, позволяющую видеть глубину и широту его ситуации, способность к выбору, как интерпретировать то, что он увидел, как поступать с этим, и спонтанное отношение, полное любви и сострадания.

Когда я его слушал, мне пришло на ум, что эти три качества природы будды можно обозначить одним словом: отвага — в частности, это отвага быть таким, каков ты есть, прямо здесь, прямо сейчас, со всеми своими сомнениями и колебаниями. Если смотреть прямо в лицо переживанию, нам открывается возможность осознать: всё что мы испытываем — любовь, одиночество, ненависть, ревность, радость, жадность, горе и т. п. — это, по сути, проявление в основе своей безграничного потенциала присущей нам природы будды.

Этот принцип подразумевается в «положительном прогнозе» Третьей благородной истины. Какой бы ни был у нас недуг — малозаметный, сильный или средний, — он ослабевает в той самой степени, в которой мы избавляемся от своей зацикленности на крайне ограниченном, зависимом и относительном взгляде на самих себя и начинаем самоидентифицироваться со способностью воспринимать и переживать всё что угодно. В конце концов мы получаем возможность покоиться в самой природе будды, как, например, птица может, прилетев к своему гнезду, отдыхать в нём.

В этот момент страдание заканчивается. Нечего бояться, нечему сопротивляться. Даже к смерти вы относитесь совершенно спокойно.

Это очень ясно дошло до моего сознания, когда я находился со своим отцом в последние дни и часы его жизни. Тогда мне был двадцать один год, а отцу семьдесят шесть. Гомчен, «великий практик медитации», посвятивший всю свою жизнь углублению осознания безмерности ума и мимолетности восприятия, он учил тысячи учеников во всём мире и передавал им своё понимание. В эти последние дни его жизни его посетило множество людей: монахов, монахинь, родственников, других учителей, бывших учеников и простых крестьян из окрестных деревень. Иногда он садился, чтобы встретить их, а иногда лежал. Каждому посетителю он дарил добрую улыбку и мягко бормотал «спасибо». Ни следа страха не отражалось в его чертах, никаких признаков борьбы — во всём его исхудавшем теле. Единственным свидетельством того, что он осуществляет некий особый переход, было выражение спокойного любопытства, иногда появлявшееся на его лице, и, разумеется, полные умиротворения последние слова, которыми он благодарил всех своих посетителей, как бы говоря, что это они были его учителями, а совсем не наоборот.

В последние минуты жизни он почувствовал желание помочиться. Поскольку туалет был далеко, в его комнате стоял переносной, и, когда кто-то придвинул его ближе к кровати, отец начал вставать с постели.

— Может, тебе лучше сделать это лёжа, — предложил один из моих братьев. — Мы можем поставить эту штуку под тебя.

— Нет-нет, — засмеялся отец, отклоняя наши заботы.

Закончив, он сел на кровати в позе медитации: ноги скрещены, спина прямая, руки покоятся на коленях, а глаза смотрят прямо перед собой. Постепенно его дыхание замедлилось и наконец прекратилось. В течение нескольких минут мы даже не осознавали, что он уже умер. Он оставался в той позе медитации, которую в Тибете называют тугдам (что можно приблизительно описать как «медитация смерти» — это процесс осознанного переживания отделения сознания от материального тела), в течение трёх дней, пока его тело не начало оседать. В этот период тело не застывало в трупном окоченении, а лицо сохраняло румянец и даже слегка светилось. Я прекрасно понимаю, что многим в современном мире трудно поверить в такие явления. Не будь я их свидетелем, мне самому было бы трудно в это поверить, а ведь я воспитывался в традиции, где считается возможным, чтобы человек переживал смерть при полном сознании и самообладании. Но всё было именно так. Мой отец умер, полностью сохраняя осознанность, и выглядел спокойным тогда, когда, по мнению большинства, наступают самые тяжкие страдания. Это было ярким проявлением его природы будды.

 

Проблески будды

Большинство из нас не осознают присущей нам природы будды. Пока нам на неё не укажут.

Не так давно я услышал историю об одном индийце, которому кто-то дал дорогие часы. Неискушённый в марках часов и в их устройстве, он решил, что это просто красивый браслет. Он не знал, что у него есть прибор, показывающий время. Поэтому он всегда опаздывал на работу, пока его наконец не уволили и он потерял и работу и дом. Хотя он записывался на приём к разным предполагаемым работодателям, он неизменно приходил или слишком поздно, или слишком рано. Наконец, удрученный неудачами, он спросил человека на улице:

— Не скажете, который час?

Тот посмотрел на него удивлённо.

— У вас на руке часы, — сказал он, — они показывают время.

— Часы? — удивился парень. — Где?

— Вы, конечно, шутите, — сказал прохожий, показывая на предмет, красовавшийся на запястье его владельца.

— Нет, это просто красивое ювелирное изделие. Мне дал его друг. Как я могу узнавать по нему время?

Проявив немалое терпение, прохожий научил беднягу, как определять время по часовой и минутной стрелкам и даже объяснил назначение быстрой секундной стрелки.

— Не могу поверить! — воскликнул парень. — Вы хотите сказать, что у меня всегда была вещь, показывающая время, а не знал этого?

— Не я в этом виноват, — сказал прохожий. — Тот, кто дал её вам, должен был объяснить, что это такое.

На миг задумавшись, владелец часов смущённо ответил тихим голосом:

— Да, может, он и сам не знал, что это такое.

— Как бы там ни было, — сказал прохожий, — он подарил вам вещь, которую вы не умели использовать. Теперь, по крайней мере, вы знаете, для чего она.

На этом он растворился в гуще других прохожих, нищих, автомобилей и рикш, переполняющих шумные улицы индийских городов.

Неизвестно, был ли тот прохожий буддой или просто случайным встречным, знающим разницу между часами и браслетом. Так или иначе, владелец часов смог ими пользоваться, стал вовремя являться на собеседования, в итоге получил хорошую работу и его жизнь наладилась. Урок, который я извлёк из этой истории, заключается в том, что мы наделены способностями, о которых зачастую не знаем, пока нам на них не укажут. Эти напоминания мне нравится называть «проблески будды» — они дают возможность пробудиться, так сказать, от сна относительной осознанности.

Я пережил один из таких проблесков будды, когда впервые совершал поездку в Калифорнию, давая учения. Там меня уговорили поплавать для физической зарядки. Мне не хотелось идти, но мои хозяева уже записали меня на занятие в местный клуб, при котором был олимпийских размеров бассейн. Я прыгнул в воду и тут же достиг большого успеха в подводном плавании — пошёл ко дну как топор. Я пытался как-то передвигаться под водой, но не смог продержаться больше минуты. Ноги и руки устали, и я не мог больше задерживать дыхание. «Ладно, — сообразил я, — ты слишком напрягался, пытаясь чего-то достичь». И тут я дал своим мышцам полностью расслабиться, всплыл на поверхность и снова успешно пошёл ко дну.

Тогда я кое-что вспомнил. В детстве я плавал в маленьком пруду около дома. Прудик был не слишком глубок, а мой стиль плавания был не совсем тот, который вы бы назвали элегантным, — я просто барахтался в этом лягушатнике.

Люди, которые привели меня в этот клуб, были поражены:

— Одну минуту вы тонули, а следующую минуту вы плыли. Как вы это у вас получилось?

— Я вспомнил, — ответил я. В первые мгновения меня смущали размеры бассейна, а потом я вспомнил, что умею плавать.

Это переживание напоминает — пусть и отдалённо — воспоминание о силе и потенциале природы будды. Глубоко внутри нас скрыта возможность безграничной мудрости, способности и сострадания. Обычно мы не помним об этом своём даровании, пока не окажемся в трудной ситуации: «тонуть или плыть».

 

Видеть добро

В беседах со многими психологами во время моих поездок я узнал об одной интересной причуде человеческой природы: если у кого-то есть десять качеств и девять из них положительные, а одно отрицательное, большинство людей склонны сосредоточиваться почти исключительно на одном отрицательном качестве, забывая о положительных.

Не так давно я сам убедился в этом, когда поздним вечером мне позвонила одна моя знакомая, довольно популярная певица. В то время она была в Европе и только что вернулась в свой номер в отеле после выступления перед тысячами восторженных фанатов. Только представьте, что вы появляетесь перед таким множеством людей и слышите их крики о том, как они вас любят и какой вы замечательный!

После концерта она вернулась в гостиницу и собралась поработать на ноутбуке. К сожалению, батарея разрядилась, а у неё не было нужного адаптера, чтобы подзарядить свой компьютер. Она позвонила администратору, попросив помочь, и ей обещали сразу же прийти. Минуты шли, но никто не появлялся, и настроение у нее стало ухудшаться. Появились самые разные чувства: гнев, недовольство и ощущение одиночества из-за невозможности соединиться с внешним миром через электронную почту или интернет.

Наконец, она позвонила мне — в то время я давал учение в Париже — и спросила: «Что мне делать? Одно лишь моё появление на улице делает тысячи людей счастливыми, но одна в своём номере я несчастна. Эта дурацкая маленькая проблема с компьютером испортила мне вечер».

Мы поговорили немного о том, что нужно мириться с непостоянством и проблемами, проистекающими от зацикленности на относительной реальности. Помню, я сказал ей: «Ты постаралась сделать всё, что можно, чтобы решить проблему с компьютером, но, если она не разрешилась так быстро, как хотелось бы, ты можешь использовать свою досаду и злость как предмет медитации. Не уклоняйся от этих чувств. Не старайся их прогнать. Смотри им в лицо. Если ты это делаешь, возможно, ты сумеешь увидеть осознанность, которая позволяет отдавать себе отчёт в этих чувствах. Если ты сможешь хотя бы соприкоснуться с этой осознанностью, то начнёшь видеть проблему, которая мучает тебя сейчас, на фоне всего того хорошего, что у тебя есть: своего таланта, например, и возможности радовать тысячи людей. Есть так много хорошего и в тебе самой, и в твоей жизни. Зачем допускать, чтобы одна неприятная ситуация затмевала для тебя всё то положительное, что ты несёшь миру?

Мы поговорили ещё, пока она не успокоилась и не поняла, что одна неприятность на самом деле не испортила ей вечер и не подорвала её способности приносить радость людям.

«Мне стало лучше просто от разговора с тобой, — сказала она. — Спасибо за напоминание, что от одной маленькой неприятности моя жизнь не рухнет».

Повесив трубку, я немного поразмышлял о нашем разговоре. Очень скоро я понял, что именно хотел сказать, но у меня не было времени сформулировать своё соображение. Мудрость, способность, любовь и сострадание — со всем этим мы родились. Неудовлетворённость, ревность, чувство вины, стыд, тревога, жадность, дух соперничества и тому подобное — все эти чувства мы познаём зачастую под влиянием нашей культуры, нашей семьи и наших друзей и усиливаем их с помощью личного переживания.

«Положительный прогноз» Третьей благородной истины заключается в том, что мы можем расстаться с ограниченными или ограничивающими представлениями о самих себе, о других и всеми остальными переживаниями.

 

Камни

Чтобы дать людям разного происхождения и с разными характерами возможность испробовать необъятные возможности присущей им просветлённой природы, Будда учил их разным практикам. Одна из них заключается в том, чтобы проводить «инвентаризацию» своих качеств и особенностей. Согласно тибетской традиции, мы делаем эту инвентаризацию, складывая в кучки разноцветные камни. Черные камни символизируют наши отрицательные качества и поступки, а белые — положительные.

Возможно, поначалу груда черных камней будет больше, чем груда белых. Но потом мы начинаем вспоминать: «О, сегодня я сказал одному человеку действительно хорошие слова, и от этого он улыбнулся». И мы добавляем белый камешек. «Я сказал или сделал что-то хорошее человеку, которого не люблю и с которым у меня напряжённые отношения». Упражнение в любви и сострадании, несомненно, заслуживает двух белых камешков. «Мой ум способен делать выбор». Это заслуживает по меньшей мере ещё нескольких белых камешков. «Я использую свой ум, чтобы осознать его способность делать выбор». Добавьте ещё хотя бы пять белых камешков. «Я хочу использовать свой ум, чтобы осознать способность своего ума делать выбор». Десять белых камешков, не меньше. «Мой ум волен выбирать средство ощущения покоя и счастья, которое даёт и другим то же самое ощущение покоя и счастья». Целая лавина белых камешков!

Чтобы заниматься этой практикой, вам необязательно использовать камни: просто их легко найти в условиях Тибета. Вы можете брать для этого бумажные карточки, монеты, раковины и всё, что есть под рукой. Можете даже просто взять лист бумаги и составить на нём список ваших качеств и особенностей. Смысл этой инвентаризации — помочь себе осознать свои положительные качества, которые вы иногда применяете, даже не думая об этом.

Такой вид самонаблюдения — простое и довольно эффективное средство установления связи с собственной основополагающей природой. Особенно это полезно в те периоды, когда над нами властвуют сильные эмоции: гнев, ревность, чувство одиночества или страх. На самом деле, если мы начинаем «подсчитывать камни» в моменты сильных эмоций или при столкновении с трудной ситуацией, то эта эмоция или ситуация сама по себе становится сильным стимулом к активной практике осознания своих безграничных способностей.

Обстоятельства и условия, определяющие материальную жизнь, всегда относительны, всегда переменчивы. Сегодня мы можем чувствовать себя здоровыми и бодрыми, а завтра — свалиться с гриппом. Сегодня мы можем ладить со всеми подряд, а завтра поссориться. Сейчас мы можем наслаждаться досугом и возможностью почитать книгу, а вскоре — оказаться в ситуации, требующей разрешения каких-то личных или профессиональных трудностей.

Благодаря практике любое переживание может стать благоприятной возможностью обнаружить внутренне присущие всем нам качества: мудрость, способность, любовь и сострадание. Однако осуществление этого подразумевает, что следует отбросить определённые мнения и убеждения, — таков «план лечения», предложенный Буддой для избавления от страданий. Этот план изложен в Четвёртой благородной истине, которую часто называют «Истина пути».

 

Преодоление

В своих книгах и устных наставлениях буддийские учителя отмечают, что все существа хотят обрести счастье и избежать страдания. Разумеется, это наблюдение не ограничивается буддийскими учениями или какой-либо отдельной философской, психологической, научной или духовной дисциплиной. Это продиктованный здравым смыслом вывод, основанный на наблюдении образа действий, который свойствен нам самим и другим существам, живущим в этом мире.

Теперь нам уже ясно, что есть много разновидностей и степеней страдания, но все их можно объединить термином дуккха. Но что такое счастье? Как нам его определить? Как нам его достичь? Есть ли хоть одна вещь, которая, по единогласному мнению, делает нас счастливыми?

Этот последний вопрос я часто задаю, когда передаю учение, и ответы всегда разные. Некоторые говорят «деньги». Другие — «любовь». Третьи — «покой». Четвёртые — «золото». Однажды я даже услышал, как кто-то сказал «перец чили!».

Мне кажется особенно интересным, что на каждый вопрос есть противоположный ответ. Некоторые не хотят богатства, а предпочитают скромную жизнь. Кто-то предпочитает жить в одиночестве. Кто-то любит споры и борьбу за то, что они считают правильным. И, конечно же, некоторые терпеть не могут перец чили.

Когда ответы заканчиваются, в комнате воцаряется тишина, потому что все присутствующие понимают, что нет ни одной вещи, относительно которой было бы единое мнение. Постепенно до слушателей начинает доходить, что в их ответах упоминаются или предметы, существующие снаружи, вне их самих, или состояния, некоторым образом иные, чем те, что они переживают прямо здесь, прямо сейчас. Тогда тишина становится еще более глубокой и более содержательной, потому что люди размышляют и один за другим начинают осознавать, что простое упражнение «вопрос-ответ», проводимое как забава и часто сопровождающееся смехом, обнаружило прочно укоренившиеся привычки восприятия и убеждения, которые почти гарантированно увековечивают страдание и подавляют возможность обнаружения постоянного, безусловного состояния счастья.

Среди таких привычек есть и склонность оценивать наше переживание с точки зрения двойственности: «я» и «другие», «моё» и «чужое», «приятное» и «неприятное». Сам по себе двойственный подход к миру не является большой трагедией. На самом деле, как уже говорилось, мы предрасположены — и биологически, и в следствие влияния нашей культурной, семейной и индивидуальной среды — проводить различия, и не только по признаку ценности для выживания, но и по признаку роли в социальном взаимодействии и в исполнении повседневных задач. С чисто практической точки зрения, способность планировать нашу повседневную жизнь и управлять ею в двойственном плане очень существенна.

Однако, беседуя с людьми на протяжении многих лет, я столкнулся с распространённым заблуждением, будто буддизм рассматривает двойственное восприятие как некий недостаток. Это не так. Ни Будда, ни другие великие учителя, следовавшие по его стопам, не говорили, что описание мира на языке двойственности есть нечто в корне неверное или вредное. Скорее, они объясняли, что описание переживания с точки зрения субъекта и объекта, «я» и «другие» и т. п. — это просто один из аспектов осознанности: полезный, пусть и ограниченный, инструмент.

Поясним на простом примере. Своими руками мы можем выполнять много задач: печатать, нарезать овощи, набирать телефонные номера, прокручивать список песен на MP3-плеере, открывать и закрывать двери, застёгивать рубашки или блузки. Наверное, вы можете добавить длинный перечень того, как можно с пользой употреблять ваши руки. Но разве могли бы вы утверждать, что все ваши возможности ограничиваются только тем, что вы делаете руками? Да, если потренироваться, вероятно, вы сможете и ходить на руках. Но можете ли вы видеть ими, слышать ими, или чувствовать ими запахи? Могут ли ваши руки переваривать пищу, выполнять функции сердца или печени или принимать решения? Если только вы не одарены сверхъестественными способностями, ответом на эти вопросы будет «нет», и вы отвергнете идею о том, что все ваши возможности ограничиваются лишь тем, что делают ваши руки.

Хотя мы без труда можем принять допущение, что спектр наших возможностей не ограничивается одними лишь руками, немного более трудно понять, что расчленение переживания на противоположности, определяемые терминами «субъект» и «объект», «я» и «другие», «моё» и «чужое», представляет собой лишь частицу способности нашей природы будды. Пока нас не познакомили с возможностью другого подхода к переживанию и мы не научились его использовать, наша двойственная точка зрения и проистекающее от неё разнообразие умственных и эмоциональных привычек не позволяют нам в полной мере переживать заложенный в нас потенциал.

 

Заблуждение и иллюзия

Представьте, что вы надели солнечные очки с темно-зелёными стёклами. Всё, что вы видите, будет иметь зелёный оттенок: зелёные люди, зелёные автомобили, зелёные здания, зелёный рис, зелёная пицца. Даже руки и ноги у вас будут выглядеть зелёными. Если вы снимите очки, всё ваше восприятие изменится. «О! Люди не зелёные!» «Руки у меня не зелёные!» «Лицо у меня не зелёное!» «Пицца не зелёная!».

Но что если вы никогда не снимали очков? Если вы верили, что не можете жить без них, и так привыкли их носить, что никогда не помышляли, чтобы их снять, даже ложась спать? Конечно, можно прожить всю жизнь, видя всё в зелёном цвете. Но тогда вы лишитесь возможности видеть множество разных цветов. А привыкнув видеть всё зелёным, вы вряд ли задумаетесь о том, что зелёный может и не быть единственным цветом, который вы способны видеть. Вы искренне верите, что всё зелёное.

Точно так же умственные и эмоциональные привычки определяют наше мировоззрение. Мы не расстаёмся с привязанностью к «точке зрения через солнечные очки». Мы верим, что видим вещи такими, какие они есть на самом деле.

Наша биология, культура и личное восприятие все вместе заставляют нас заблуждаться, принимая относительные различия за абсолютную истину, а умозрительные представления — за прямое переживание. Это коренное противоречие почти неизменно порождает навязчивое чувство беспокойства, разновидность «свободноплавающей» дуккхи, таящейся на задворках осознанности как ноющее чувство неполноты, оторванности или неустойчивости.

Силясь противостоять этому исходному беспокойству, мы стремимся наделить «обитателей» нашего относительного, зависимого мира — самих себя, других людей, объекты и ситуации — качествами, усиливающими их видимость прочности и устойчивости. Но эта стратегия ещё больше затуманивает нашу перспективу. В дополнение к ошибочному принятию относительных различий за абсолютные мы прячем этот ошибочный взгляд под слоями иллюзии.

 

Первый шаг

Четвёртая благородная истина, Истина о пути, учит нас: для того чтобы покончить со страданием, необходимо отказаться от двойственных привычек восприятия и иллюзий, которые их поддерживают, — и сделать это не путём борьбы с ними или их подавления, но путём объединения с ними и их использования. Дуккха, хоть она и проявляется, служит нам проводником на пути, который в конечном счёте ведёт к обнаружению её источника. Глядя ей прямо в лицо, мы начинаем её использовать, вместо того чтобы становиться её жертвой.

Поначалу мы, возможно, увидим только лишь неясное смешение мыслей, чувств и ощущений, проносящихся так быстро и бурно, что невозможно отличить одно от другого. Но, приложив чуточку усердия и терпения, мы начнём видеть всю панораму представлений, позиций и мнений, большинство из которых на первый взгляд кажутся довольно основательными, осязаемыми и прочно опирающимися на реальность. Да — думаем мы — именно так всё и обстоит.

Но, продолжая наблюдать, мы начинаем замечать в них кое-какие трещины и щели. Быть может, наши представления не так уж прочные, как нам казалось. Чем дольше мы на них смотрим, тем больше слабых мест мы замечаем, пока в конце концов вся совокупность убеждений и мнений, на которые опирается наше понимание самих себя и окружающего нас мира, не начинает рушиться. Понятно, когда такое происходит, мы можем впасть в растерянность и замешательство. Однако, когда пыль начинает оседать, мы оказываемся лицом к лицу с гораздо более прямым и глубоким пониманием собственной природы и природы реальности.

Прежде чем ступить на путь, может быть полезно ознакомиться с местностью: не только получить представление, куда мы направляемся, но и подготовиться к «ухабам» — закоснелым убеждениям, преодолеть которые особенно трудно, — скорее всего ожидающим нас на пути. В юности, когда я учился в Шераб Линге, меня учили в особенности остерегаться трёх таких ухабов: постоянства, «единичности» и независимости.

 

Постоянство

Автомобили и компьютеры ломаются. Люди уезжают, меняют работу, вырастают, старятся, заболевают и в конце концов умирают. Рассматривая свои переживания, мы можем осознать, что мы уже не дети или не школьники. Мы можем увидеть, и часто к своей радости, другие крупные перемены, например окончание колледжа, женитьбу, рождение детей, переезд в новый дом или назначение на новую работу. Иногда перемены, которые мы претерпеваем, не так приятны. Как и другие люди, мы заболеваем, старимся и наконец умираем. Или, допустим, мы теряем работу, или человек, с которым нас соединяют брачные узы или романтическая связь, вдруг заявляет: «Я тебя больше не люблю».

Однако, даже признавая определённые перемены, мы на очень тонком уровне сохраняем представление о постоянстве: убеждение в том, что сущностное ядро «меня», «других» и т. п. всё время остаётся постоянным. То «я», которое было вчера, то же самое, что моё сегодняшнее «я». Стол или книга, которые мы видели вчера, — те же самые стол и книга, которые мы видим сегодня. Тот Мингьюр Ринпоче, который читал лекцию вчера, — тот же самый Мингьюр Ринпоче, который читает лекцию сегодня. Даже наши эмоции подчас кажутся постоянными: «Я злился на начальника вчера, злюсь сегодня и буду злиться завтра. Я никогда его не прощу!».

Будда сравнивал это заблуждение с залезанием на дерево, которое снаружи выглядит крепким и целым, но внутри гнилое и пустое. Чем выше мы забираемся, тем сильнее хватаемся за сухие ветки и тем вероятнее, что одна из них обломится. В конце концов мы, скорее всего, упадём — и боль от этого падения будет тем сильнее, чем выше мы забрались.

На умственном и эмоциональном уровнях, например, «ты», «я» и другие люди всегда претерпевают изменения. Я не могу сказать, что то «я», которым я был в свои девять лет, — это то же самое «я» в моём девятнадцатилетнем возрасте и даже в тридцатилетнем. Девятилетнее «я» было ребёнком, полным тревоги, пугающимся громких звуков и ужасно боящимся выглядеть неудачником в глазах своего отца и его учеников. Девятнадцатилетнее «я» выполнило программу трёхлетнего затворничества, целью которого было овладеть глубокими практиками медитации тибетского буддизма, оно заботилось об одной монашеской школе и помогало строить другую, выполняло ежедневные обязанности в большом монастыре в Индии и учило монахов, гораздо старше себя. Тридцатитрёхлетнее «я» много времени проводит в аэропортах, путешествуя по разным странам; встречается одновременно с сотнями людей, стараясь донести до них учения и наставления нескольких уровней сложности; проводит личные беседы с отдельными людьми или с небольшими группами, стремящимися к более глубокому проникновению в свою практику; звонит по международному телефону, чтобы согласовать учебные поездки на год вперёд; пытается нахвататься каких-то познаний в разных языках, чтобы общаться с людьми по всему миру. Ещё оно даёт советы людям из всех слоёв общества, как справиться с их личными трудностями: с хронической болью, депрессией, разводом, эмоциональным и физическим насилием, а также с физическими и эмоциональными издержками, связанными с уходом за больными или умирающими друзьями и членами семьи.

Точно так же претерпевают эмоциональные перемены и «другие». У меня были беседы с людьми, которых озадачивает одно явление. Например, сегодня они разговаривают с человеком, которого знают, и всё выглядит замечательно. Этот человек счастлив, строит жизненные планы и готов решать возникающие задачи. Через день или, допустим, неделю тот же человек пребывает в раздражённом или подавленном состоянии, всё время валяется в постели и не видит никакой перспективы в своей жизни. Иногда перемены бывают столь резкими — например, в результате алкоголизма или другой зависимости, — что мы думаем: «Я просто не могу узнать этого человека!».

Кроме того, из бесед с учёными на протяжении нескольких лет я узнал, что наше материальное тело подвергается постоянным изменениям на уровнях, гораздо более глубинных, чем те, что доступны осознанию или контролю, — это, например, касается процессов выработки гормонов или терморегуляции. За то время, что вы прочитаете это предложение, некоторые из клеток вашего организма уже погибнут и будут замещены новыми. Молекулы, атомы и элементарные частицы, составляющие эти клетки, изменились.

Даже молекулы, атомы и элементарные частицы, из которых состоит эта книга, — а также мебель в комнате, где вы её читаете, — всегда изменяются и перемещаются. Страницы книги могут желтеть или сморщиваться. На стене вашей комнаты могут появляться трещины. Со стола может чуть-чуть облезать краска.

Если принять во внимание все эти вещи, откуда взяться постоянству?

 

«Единичность»

От иллюзии постоянства проистекает представление о единичности — вера в то, что «сущностное ядро», сохраняющееся во времени, неделимо и опознаваемо как нечто единственное. Даже если мы говорим что-то вроде: «Это событие меня изменило» или «Теперь я смотрю на мир по-другому», мы всё равно утверждаем смысл «я» как единого целого, внутреннего «лица», которым мы смотрим на мир.

Единичность — это такое тонкое заблуждение, что его трудно заметить, пока нам не укажут на него. Например, недавно одна женщина поделилась: «Мой брак стал совершенно невыносим. Я любила мужа, когда выходила за него, а теперь я его ненавижу. Но у меня трое детей, и я не хочу вовлекать их в эту долгую бракоразводную войну. Я хочу, чтобы у них сохранились хорошие отношения с отцом. Я не хочу, чтобы они уехали из дома, где выросли, но я не хочу и зависеть от финансовой помощи мужа».

Какое слово чаще всего повторяется в этих фразах?

«Я».

Но кто этот «я»? «Я» — это та, кто любила своего мужа, но теперь ненавидит? «Я» — это мать троих детей, желающая избежать долгой бракоразводной войны, или женщина желающая своим детям сохранять хорошие отношения с отцом? Сколько здесь таких «я»? Одно? Два? Три?

Вероятный ответ: здесь только одно «я», которое по-разному реагирует на разные ситуации, которое выражает разные свои аспекты по отношению к другим людям или которое — в ответ на новые идеи и переживания или изменения обстоятельств и условий — проявляет иную совокупность своих позиций и чувств.

Если принять во внимание все эти различия, может ли «я» действительно быть одним?

Точно так же мы могли бы спросить себя, является ли «я», реагирующее определенным образом на конкретную ситуацию — допустим, на ссору с коллегой или с членом семьи, — тем же самым «я», которое на другую ситуацию — чтение книги, просмотр телепередачи или проверку электронной почты — реагирует по-иному.

Мы склонны отвечать: «Конечно, всё это части меня».

Но если есть «части», может ли быть одно неделимое целое?

 

Независимость

Иногда, когда я даю учения, я предлагаю слушателям поиграть: закрываюсь верхней монашеской накидкой и оставляю снаружи только один большой палец.

— Это Мингьюр Ринпоче? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечают люди.

Тогда я высовываю кисть руки и спрашиваю:

— А теперь? Это Мингьюр Ринпоче?

Большинство снова отвечает «нет».

Если я высовываю всю руку и задаю тот же вопрос, большинство тоже отвечает «нет».

Но если я опускаю накидку на место, чтобы было видно моё лицо, руки и т. д., и задаю тот же вопрос, ответ не всегда так однозначен. Некоторые, возможно, скажут: «Да, теперь мы можем видеть вас целиком, это Мингьюр Ринпоче».

Но это «целиком» состоит из многих разных частей: пальцев, кистей рук, рук, головы, ног, сердца, лёгких и т. д. И все эти части складываются из более мелких частей: кожи, костей, кровеносных сосудов и составляющих их клеток; из атомов, составляющих клетки; из элементарных частиц, составляющих атомы. «Частями» Мингьюра Ринпоче можно было бы признать и некоторые другие факторы: например, культуру, в которой я воспитывался, образование, которое я получил, мой опыт, приобретённый в практике затворничества, и мои беседы с людьми, которые я вёл по всему миру на протяжении последних двенадцати лет.

Место в лекционном зале, на котором сидит говорящий, также может определять то, каким образом проявляется «Мингьюр Ринпоче». Люди, сидящие слева или справа, могут видеть только одну его сторону; люди, сидящие прямо перед ним, могут видеть его целиком; а люди, сидящие в задних рядах, могут видеть лишь расплывчатый образ. Точно так же прохожий на улице может увидеть «Мингьюра Ринпоче» так: «один из этих улыбающихся лысых парней в красном». Те, кто, допустим, впервые в жизни присутствует на буддийском учении, возможно, видят «Мингьюра Ринпоче» как «улыбающегося лысого парня в красном, у которого есть некоторые интересные идеи и пара хороших шуток». Давние ученики могут видеть в «Мингьюре Ринпоче» воплощенного ламу, духовного наставника и личного советчика.

Итак, хотя «Мингьюр Ринпоче» может проявляться как независимый человек, это проявление состоит из множества разных частей и определяется разнообразными обстоятельствами. Как постоянство и единичность, независимость тоже представляет собой относительное понятие: это способ определения самих себя, других людей, мест, предметов — даже мыслей и эмоций — как самосущих, самостоятельных и самодостаточных «вещей-в-себе».

Но мы на собственном опыте можем убедиться, что независимость — иллюзия. Сказали бы мы, например, что мы — это наш большой палец? Или рука? Или волосы? Являемся ли мы болью, которую, возможно, чувствуем сейчас где-то в своём теле, или болезнью, которой, возможно, страдаем? Тот ли мы человек, которого кто-то другой видит идущим по улице или сидящим напротив за столом?

Точно так же, анализируя то, что мы видим вокруг: людей, места и предметы, — мы можем понять, что ничто из этого не является по сути своей независимым, но состоит из множества различных взаимосвязанных частей, причин и условий. Например, стул состоит, самое меньшее, из ножек, сиденья и спинки, к которой мы можем прислониться. Уберите ножки, или сиденье, или спинку и это будет уже не стул, а несколько кусков дерева, или металла, или другого материала, из которого сделаны части стула. А этот материал, как и части нашего тела, состоит из молекул, атомов, субатомных частиц и, наконец, — с точки зрения современных физиков — из квантов энергии, образующих субатомные частицы.

Кроме того, чтобы получился исходный материал для изготовления стула, все эти мельчайшие части должны сойтись вместе при нужных обстоятельствах. Вдобавок кто-то — или, скорее, не один человек — должен работать над созданием разных частей стула. Кто-то, например, должен срубить дерево, чтобы получить древесину, или добыть сырьё для изготовления стекла или металла, ткани, которой обит стул, и набивки, которую помещают под ткань. Ещё кто-то должен обработать все эти материалы, а кто-то занимается сборкой частей, устанавливает цену, отправляет готовый стул в магазин и выставляет на продажу в торговом зале. Затем кто-то должен купить стул и перевезти его домой или в офис.

Так что даже самый простой предмет, вроде стула, не является независимо существующей «вещью-в-себе», но возникает из сочетания причин и условий — этот принцип в буддизме называют взаимозависимость. Даже мысли, чувства и ощущения не являются вещами-в-себе, но существуют вследствие разнообразных причин и условий. Гнев и неудовлетворённость могут являться результатом бессонной ночи, ссоры или напряжённой работы. Я встречал людей, которых физически или эмоционально угнетали родители или другие взрослые. Иногда они говорят: «Я неудачник». «Я никогда не смогу найти хорошую работу или сохранить длительные отношения». «По ночам я иногда просыпаюсь в холодном поту, а днём, бывает, при виде начальника у меня так колотится сердце, что чуть не выпрыгивает из груди».

Однако, как непостоянство имеет свои преимущества — предоставляя возможность, например, поменять работу или излечиться от болезни, — так и взаимозависимость тоже может действовать нам на благо. Одна моя канадская ученица, по совету своей подруги вступила в группу поддержки людей, в детстве подвергшихся той или иной разновидности насилия. За те несколько месяцев, когда она рассказывала о собственных переживаниях и выслушивала такие же рассказы других людей, стыд и неуверенность в себе, преследовавшие её на протяжении большей части жизни, сначала пошатнулись, а затем и рассеялись вовсе. «Многие годы я будто снова и снова слушала одну и ту же песню, — объясняла она впоследствии, — а теперь я могу слушать весь диск».

В тот период она еще не изучала буддизма, но с помощью своих новых друзей она открыла для себя понимание, занимающее центральное место в учениях Будды.

 

Пустота

Во время открытых учений и личных бесед, кто-нибудь обязательно задаёт один важный вопрос. Хотя разные люди формулируют этот вопрос используя разные слова и выражения, суть одна и та же. «Если всё относительно, непостоянно и взаимозависимо, если ничего нельзя с полной уверенностью назвать той или иной вещью, значит ли это, что я сам нереален? Вы нереальны? Мои чувства нереальны? Эта комната нереальна?».

Существует четыре возможных ответа, рождающихся одновременно и в равной степени верных и неверных.

Да.

Нет.

Да и нет.

Ни да ни нет.

Вы в замешательстве? Прекрасно? Замешательство — это большой шаг вперёд: знак преодоления привязанности к какой-то одной точке зрения и вступления в более широкое измерение восприятия.

Хотя коробочки, по которым мы раскладываем наше восприятие, — такие как «я», «моё», «другие», «субъект», «объект», «приятное», «неприятное», — это изобретения ума, мы всё равно воспринимаем «сам-ость», «друг-ость», «боль», «удовольствие» и т. п. Мы видим стулья, столы, машины и компьютеры. Мы ощущаем радости и горести перемен. Мы злимся, мы печалимся. Мы ищем счастья в людях, местах и вещах и изо всех сил стараемся защититься от ситуаций, причиняющих нам страдание.

Отрицать эти переживания было бы нелепо. В то же время, если мы станем пристально их рассматривать, то не сможем указать на что-то и сказать: «Да! Вот это точно постоянное! Вот это единое и неделимое! Вот это независимое!».

Если мы продолжим разбивать своё восприятие на всё более мелкие части, исследуя их взаимодействия, отыскивая причины и условия, лежащие в основе других причин и условий, в конце концов мы наталкиваемся на то, что некоторые могли бы назвать тупиком, концом пути.

Однако это вовсе не конец, и, безусловно, не тупой.

Это первый проблеск пустоты, основы, из которой возникает всё восприятие.

Пустота, главный момент Второго поворота колеса Дхармы, — это, вероятно, один из самых сбивающих с толку терминов в буддийской философии. Даже тем, кто долго изучает буддизм, очень трудно его понять. Возможно, именно поэтому Будда выждал шестнадцать лет после Первого поворота колеса Дхармы, прежде чем начал говорить о пустоте.

На деле понять пустоту довольно просто, если вы преодолеете свои исходные заблуждения о её смысле.

«Пустота» — это приблизительный перевод санскритского термина шуньята и тибетского тонгпа-ньи. Санскритское слово шунья значит «отсутствие чего-либо», «нуль». Тибетское слово тонгпа значит «пусто», «ничего нет». Санскритская частица та и тибетская ньи сами по себе ничего не значат, но, если их добавить к прилагательному или существительному, они придают смысл возможности или открытости (отсюда часто встречающийся вариант русского перевода этого термина «пустотность». прим. Ред.). Поэтому, когда буддисты говорят о пустоте, имеется в виду не «нуль», а «нулёвость»: не вещь в себе, а, скорее, источник, бесконечно открытое «пространство», которое даёт чему угодно появляться, изменяться, исчезать и вновь появляться.

Это очень хорошие новости.

Будь всё постоянным, неделимым или независимым, ничто никогда не менялось бы. Мы навечно оставались бы такими, какие мы есть. Мы не смогли бы расти и учиться. Никто и ничто не смогло бы на нас повлиять. Не будет никакой связи между причиной и следствием. Мы нажмём выключатель, но свет не зажжётся. Мы будем опускать чайный пакетик в горячую воду миллион раз, но вода не затронет чай, а чай не затронет воду.

Однако всё обстоит иначе, не правда ли? Например, если мы нажмём на кнопку светильника, лампочка загорится. Если мы на несколько минут опустим чайный пакетик в чашку с горячей водой, то получим чашку прекрасного чая. Поэтому, возвращаясь к вопросу о том, реальны ли мы, реальны ли наши мысли и чувства, реальна ли комната, в которой мы сейчас сидим, мы можем ответить «да» в том смысле, что мы воспринимаем эти явления, и ответить «нет» в том смысле, что, если мы взглянем шире, то за этими восприятиями не сможем обнаружить ничего, что можно было бы определить как независимо существующее. Мысли, чувства, стулья, перец чили, очередь в магазине, даже сам магазин — всему этому можно дать определение только по сравнению с чем-то или кем-то другим. Всё это появляется в нашем восприятии благодаря сочетанию множества разнообразных причин и условий. Оно всегда в движении и постоянно меняется при «столкновении» с другими причинами и условиями, сталкивающимися с другими причинами и условиями и так далее, далее и далее, до бесконечности.

Итак, с одной стороны, на деле мы не можем определять что-либо воспринимаемое нами как независимо существующее. Это один способ рассмотрения пустоты. С другой стороны, мы можем сказать, что, поскольку всё наше восприятие возникает из временных столкновений причин и условий, нет ничего, что не было бы пустотой.

Иными словами, коренная природа, или абсолютная реальность, всего воспринимаемого — пустота. «Однако «абсолютная» не подразумевает чего-то незыблемого или постоянного. Пустота сама по себе «пуста» от любых поддающихся определению качеств: не ноль и не ничто. Можно было бы сказать, что пустота — это открытый потенциал для проявления или исчезновения любых и всевозможных видов восприятия, подобный способности хрустального шара отражать всевозможные цвета, в силу того, что сам по себе он свободен от любого цвета.

Итак, чем всё вышесказанное может обернуться для воспринимающего?

 

Быть и видеть

Мы не смогли бы испытать все чудеса и ужасы явлений, не будь у нас способности их воспринимать. Все мысли, чувства и другие события, с которыми мы встречаемся в повседневной жизни, проистекают от первичной способности воспринимать что бы то ни было. Такие качества природы будды, как мудрость, способность, любовь и сострадание, сам Будда и его последователи описывали как «безграничные», «бескрайние» и «бесконечные». Они непостижимы и запредельны умозрительным представлениям, но при этом наполнены великим потенциалом. Иными словами, самая основа природы будды — пустота.

Однако это не пустота безжизненного вакуума. Ясность, или то, что мы могли бы назвать первичной осознанностью и что позволяет нам распознавать и различать явления, тоже является коренным качеством природы будды, неотделимым от пустоты. Когда возникают мысли, чувства, ощущения и т. п., мы их осознаём. Воспринимаемое и воспринимающий — это нечто единое и тождественное. «Я» и восприятие «меня» имеют место одновременно, точно так же, как «другие» и восприятие «других», или «автомобиль» и восприятие «автомобиля».

Некоторые психологи называют это «невинный взгляд». Это «голое восприятие», свободное от ожиданий или оценок, которое может возникнуть спонтанно в первые минуты, когда человек оказывается в каких-то поражающих своей грандиозностью местах: в Йосемитском национальном парке, в Гималаях или у дворца Потала в Тибете. Вид столь величествен, что вы не делаете различия между «я» и «то, что я вижу». Вы просто видите.

Однако обычно имеется заблуждение, что для достижения этого невинного взгляда нам нужно каким-то образом устранить, подавить или нейтрализовать относительное восприятие, а также надежды, страхи и другие факторы, которые его подкрепляют. Это неверное понимание учений Будды. Относительное восприятие — это проявление природы будды, точно так же, как относительная реальность — проявление абсолютной реальности. Наши мысли, эмоции и ощущения подобны волнам, вздымающимся и опускающимся в бескрайнем океане бесконечных возможностей. Проблема в том, что мы привыкли видеть лишь волны и ошибочно принимать их за океан. Однако, каждый раз, когда мы смотрим на волны, мы начинаем немного больше осознавать существование океана; и, если такое происходит, центр нашего внимания начинает смещаться. Мы начинаем отождествлять себя скорее с океаном, чем с волнами, наблюдая, как они поднимаются и опускаются, но не затрагивают природы самого океана.

Но такое может случиться, только если мы начнём наблюдать.

 

Движение вперёд

Будда был очень искусен в изложении своего «плана лечения» дуккхи. Хотя в своих учениях о Четырёх благородных истинах он не занимался явным обсуждением пустоты или природы будды, он сознавал, что если развивать понимание главного — страдания и его причин, — то это понимание, которое иногда толкуют как относительную истину, в конечном счёте приведёт нас к абсолютной мудрости, то есть к глубокому прозрению основы не только восприятия, но и воспринимающего.

Относительная мудрость, признание ограниченных и ограничивающих мнений и форм поведения, — это лишь часть пути пресечения страдиний, которую можно было бы назвать «стадия подготовки». Чтобы по-настоящему преодолеть наши нами самими установленные ограничения, нужно посвятить немного времени тому, чтобы наблюдать свои умственные и эмоциональные привычки, подружиться с ними и, возможно, найти в своих самых трудных переживаниях мощную команду телохранителей.

Упражнения, о которых говорилось в предыдущих главах, дают представление о тех благах, которые можно получить, наблюдая свои мысли, чувства и жизненные ситуации. Во второй части книги этот процесс рассматривается глубже, подробно описываются три преображающих «орудия», благодаря которым мы можем принять испытания и перемены, встречающиеся на нашем жизненном пути, и обнаружить заложенные в нас семена отваги, мудрости и радости, готовые взойти и расцвести.

 

Орудия преображения

Есть старая буддийская пословица: «Чтобы летать, птице нужны два крыла». Одним из этих «крыльев» служит понимание принципов страдания, природы будды, пустоты и т. д. Выше мы назвали это относительной истиной, осознанием способа существования вещей, приобретаемым путём анализа переживания. Но относительная мудрость сама по себе — лишь начало пути преображения. Её необходимо применять на практике, чтобы действительно сделать частью своей жизни.

Другое «крыло» — это практическое применение, также называемое методом. Речь идёт о методе или процессе, посредством которого относительная мудрость преображается в истинное переживание свободы, запредельной субъекту и объекту, понятиям «я» и «другие», «положительное» и «отрицательное».

Важность сочетания мудрости и метода можно пояснить, приведя историю об Ананде, двоюродном брате Будды, ставшим ему ближайшим помощником. Ананда всеми силами обеспечивал Будде жизненные удобства, старался, чтобы во время любых путешествий у Будды всегда была еда, хорошее место для ночлега и защита от стихий: жары, ветра, холода и дождя. Также у Ананды была довольно хорошая память, и он мог повторять учения Будды слово в слово. «Какое бы учение ты не давал, я хочу его слушать», — просил он брата. И, конечно, Будда не был против.

Была только одна маленькая трудность: Ананда мог повторять учения Будды, но не слишком много их практиковал.

Другой же спутник Будды, Махакашьяпа, не только слушал, но и претворял услышанное на практике, а потому обрёл точно такое же состояние свободы и ясности, что и Будда. Когда Будда лежал на смертном одре, он назначил Махакашьяпу своим главным продолжателем линии, так сказать, человеком, который мог бы передавать другим не только учения, но и живое переживание освобождения.

«После тебя, — добавил он, — главным держателем моей линии может быть Ананда».

Разумеется, Махакашьяпа согласился, но стал думать: «Как бы мне помочь Ананде, ведь он так редко практикует?».

Размышляя над этим, он придумал довольно остроумный план. После смерти Будды Махакашьяпа, выражаясь современным языком, «уволил» Ананду. «Покинь, пожалуйста, эту местность, — сказал он, — потому что при жизни Будды ты не относился к нему с должным уважением и совершал много ошибок».

Конечно же, Ананда очень огорчился. «Когда Будда был жив, — думал он, — я был самым важным, а теперь Махакашьяпа гонит меня прочь!».

Он отправился в другую область Индии, где было много людей, которые когда-то слушали Будду и хотели ещё слушать учения. И Ананда стал учить, а его ученики претворяли учения в практику. Многие обрели освобождение ума — прямое, ясное знание переживания, не изменяющего природы воспринимающего, — которого достиг Будда. Но сам Ананда по-прежнему не слишком усердно занимался практикой.

Как рассказывается дальше, во время медитации один из его учеников проник взором в ум Ананды и понял, что тот ещё не достиг просветления. Ученик сказал ему: «Учитель, прошу вас, медитируйте! Вы не освободились».

Тогда Ананда просто обезумел от горя: «Даже мои ученики меня опередили», — думал он.

Наконец он уселся под деревом и, начав практиковать то, чему учил, в конце концов обрёл освобождение и познал сопровождающую это событие радость. Достигнув пробуждения, он вернулся повидать Махакашьяпу, и тот, устроив большой праздник по случаю пробуждения Ананды, официально признал его вторым главным держателем линии учений Будды.

 

Три стадии практики

Согласно большинству классических текстов буддизма, процесс достижения такого рода свободы включает в себя три стадии: слушание, размышление и медитация. Первые две стадии не слишком отличаются от принципов современной системы образования. «Слушание», по сути, означает, что обучаемый даёт самому себе возможность быть ознакомленным с новыми фактами или представлениями, подаются ли они в устной форме или в письменном виде. Во время моих путешествий я встречал учителей, которые говорили, что эта фаза практики соответствует начальной стадии обучения, когда учеников знакомят с основными принципами — например, с таблицей умножения, правилами грамматиками или дорожного движения.

«Размышление», как называется вторая стадия практики, может звучать загадочно, но на деле оно подразумевает глубокое обдумывание прочитанного или услышанного и исследование, является ли это прочитанное и услышанное надёжным средством познания и реагирования на жизненные события. Наверное, не требуется долгих размышлений, чтобы убедиться, что девятью девять будет восемьдесят один или что дорожный знак на перекрёстке с буквами С, Т, О и П на красном фоне действительно подразумевает, что вы должны затормозить и подождать, чтобы выяснить, нет ли пешеходов, переходящих улицу или приближающихся автомобилей. Но, когда дело касается более значительных вопросов, например выяснения, насколько глубоко ваша жизнь окрашена неудовлетворённостью, дуккхой, или зависит от неё, то требуется несколько большее усилие. Размышление над такими масштабными вопросами может начаться с простой мысли: «Доволен ли я всем, прямо сейчас, в собственной шкуре? Удобно ли мне в этом кресле, с этими лампами сверху и в окружении этих звуков?». Не требуется сложного анализа, нет нужды в длительном исследовании. Это процесс осознания проживаемого момента, прямо здесь, прямо сейчас.

Затем вы можете задаться вопросом о мыслях и эмоциях, которые изредка, или, возможно, довольно часто, всплывают в вашем сознании. Не ощущаете ли вы иногда приступов сожаления о тех решениях, которые вы приняли в прошлом? Не испытываете ли вы чувства гнева или возмущения по отношению к людям, с которыми общаетесь в настоящее время, или к нынешним вашим личным или профессиональным обязанностям?

Если вы ставите перед собой такие вопросы, это вовсе не подразумевает некоего нравственного или этического анализа. Они просто служат отправными моментами для размышления, не испытываете ли вы дискомфорта на умственном, эмоциональном или физическом уровнях: не соответствует ли ваше личное переживание главным прозрениям Четвёртой благородной истины? «Хорошо ли мне?». «Может быть, я чем-то недоволен?». «Не хотел бы я от жизни чего-то большего?». Слова, в которые вы облекаете такие вопросы, не слишком важны. То, что вы исследуете, мои учителя называли непосредственной, или свежей, сущностью личного переживания.

«Медитация», третья стадия практики, предлагает нам начать с простого наблюдения своих физических, умственных и эмоциональных переживаний, не давая им никаких оценок. Неоценивающее наблюдение — основа медитации, по крайней мере с точки зрения буддийской традиции. Разумеется, во многих культурах развивались собственные особые формы практики медитации, и каждая из них соответствует именно той культурной среде, в которой она возникла. Поскольку моя собственная практика опирается на те методы, которые были разработаны в буддийской традиции, я не могу говорить о тонкостях практик, развившихся в других традициях и других культурах.

Хотя в буддийской традиции, которую основал Буддой и на протяжении столетий развивали и детализировали великие учителя, жившие в тех странах, где распространился буддизм, существует множество практик, основа всех этих медитативных техник — нерассудочное наблюдение переживания. Даже наблюдение за такой мыслью: «Да, двадцать лет назад я сделал то-то и то-то. С моей стороны очень глупо убиваться по этому поводу: ведь тогда я был ещё ребёнок!» — тоже медитация. Это упражнение в простом наблюдении мыслей, эмоций и ощущений, возникающих и исчезающих в нашем переживании.

И это действительно упражнение в медитации.

Несколько лет назад один европеец приехал в Шераб Линг, где Тай Ситу Ринпоче, глава монастыря и один из самых влиятельных учителей тибетского буддизма, давал учение о медитации и пустоте. Быть может, этот слушатель спал во время учения о медитации или его мысли где-то блуждали, но, когда Тай Ситу Ринпоче начал рассказывать о пустоте, к тому вернулось внимание. «Мне необходимо избавиться от своего “я”, — думал он. Если я избавлюсь от “я”, то постигну пустоту. Я стану свободным. Больше не будет проблем, не будет страдания. Я просто прекращу говорить “я”».

Когда он поведал Тай Ситу Ринпоче о своём решении, Ринпоче сказал, что в нём нет никакой пользы. Проблема не в «я». Чтобы постичь пустоту, тебе нужно смотреть в корень «я» — неведение, желание и т. п.

Но тот человек не прислушался. Он и вправду верил, что его рационализаторское изобретение будет действовать намного быстрее и эффективнее, чем любой из старых методов, которым учил Будда.

И вот он просто прекратил употреблять слово «я». Вместо того чтобы сказать: «Я иду спать», он говорил «Отход ко сну». Если он собирался в расположенный поблизости город Бейджнатх, он говорил: «Отправление в Бейджнатх». И через год такой жизни он сошёл с ума. Он не получал переживание пустоты. Он не отсёк корень причин страдания. Он просто делал вид, что его самого не существует.

Не знаю, что сталось с ним после того, как он покинул Шераб Линг, но было ясно, что его изобретение не слишком полезно. На деле оно отражает распространённое заблуждение относительно учений Будды: будто для обретения освобождения нам нужно избавиться от того, что в наше время часто называют «эго».

Однако, как я недавно узнал, эго — это просто неправильный перевод того, что Зигмунд Фрейд называл сознающим аспектом ума. Это ряд функций, в том числе принятие решений, планирование и анализ информации, которые действуют совместно для достижения равновесия между инстинктивными склонностями, такими как желание и неприязнь, воспоминания, представления, и событиями, происходящими в окружающем нас мире. В своих трудах сам Фрейд обозначал эту совокупность функций словом «я», имея в виду всем понятное чувство самого себя, которое возникает из этого тонко уравновешенного акта. Позднее в переводах слово «я» заменили слово «эго», чтобы сделать глубокие идеи этого учёного более приемлемыми для научного сообщества середины двадцатого века.

С годами слово «эго» и связанные с ним термины, стали обозначать нечто негативное. «О, этот человек такой эгоист!», — восклицают люди. Или, допустим: «Простите, я был эгоистичным». Это несколько отрицательное содержание слова «эго» получило распространение во многих текстах и переводах буддийских учений.

Однако, с точки зрения буддийской философии, в том, чтобы ощущать или использовать чувство «я», или эго, нет ничего, что было бы в корне неверным или негативным. Эго — это просто ряд функций, призванных помогать нам ориентироваться и действовать в мире относительной реальности. Точно так же мы могли бы осуждать себя за то, что у нас есть руки или ноги. Трудности возникают, когда мы начинаем питать привязанность к эго как к единственному средству, позволяющему установить контакт с нашим переживанием. Точно таким же предубеждением было бы связывать переживание только с руками или ногами. Большинство из нас, вероятно, согласилось бы, что мы — это не наши руки или ноги, но мы не стали бы отрубать себе руки или ноги из-за того, что они не являются полной совокупностью того, что мы собой представляем и что способны переживать.

Точно так же, хотя эго, «я», или «чувство самого себя», может существовать на некоем более тонком уровне, нет никакой нужды отсекать его или отбрасывать. Вместо того нам нужно подходить к нему как к орудию — или, возможно, к набору орудий, — благодаря которым мы устанавливаем связь с переживанием.

Разумеется, вряд ли мы, проснувшись в одно прекрасное утро, говорим себе: «Отныне я буду рассматривать всё то, что я происходило и воспринималось мной в течение всей моей жизни, просто как временное собрание взаимозависимых возможностей». Для того, чтобы мудрость стала неотъемлемой частью нашей жизни, её необходимо методично воплощать на практике.

Большинство из нас могут допустить, что мы в большей или меньшей степени испытываем какой-то дискомфорт и что наше восприятие в какой-то мере обусловлено нашим умом. Но мы обычно немного спотыкаемся на этом пункте — или пытаясь изменить свой ум или просто сдаваясь на милость своих мыслей, эмоций, влечений и т. п.

Третий вариант — метод, или средство, предложенное Буддой, — это просто наблюдать различные мысли, эмоции и прочее как различные разновидности бесконечного потенциала самого ума. Иными словами, использовать ум исследования ума. Это основное содержание того, что обычно называют медитацией. Как уже упоминалось в начале книги, по-тибетски медитация называется гом, что значит «ознакомление», «привыкание». С помощью медитации мы знакомимся с собственным умом.

Однако ум настолько тесно связан с нашими отношениями к самим себе и к окружающему миру, что поначалу его трудно заметить. Как выразился один из моих учителей, наблюдать ум — всё равно, что пытаться разглядеть собственное лицо без помощи зеркала. Вы знаете, что у вас есть лицо, и, возможно, у вас есть некоторое представление о том, как он выглядит, но это представление довольно смутное. Черты нашего лица покрывают наслоения впечатлений, которые постоянно изменяются в зависимости от нашего настроения, эмоций и других условий, влияющих на наше представление о собственном облике.

Точно так же мы знаем, что у нас есть ум, но его черты затушёваны смешением мыслей, чувств и ощущений; мыслей и чувств относительно своих мыслей, чувств и ощущений; мыслей, чувств и ощущений относительно своих мыслей относительно своих мыслей, чувств и т. д. Они громоздятся друг на друге, будто автомобили, столкнувшиеся на скоростном шоссе. «Мне нужно слушать это учение о пустоте. Я слушаю недостаточно внимательно. Я никогда не усвою его. Видно, что все остальные слушают и понимают. Почему же я не могу? Может, потому, что у меня болит спина? И ещё я не выспался ночью. Но ведь это не должно иметь значения, не так ли? В конечном счёте, мой ум — это пустота. Эта боль в спине — пустота. Но до меня это не доходит. Она не кажется мне пустотой». И среди всей этой сумятицы в голову может прийти что-то совершенно постороннее: «Где я оставил свой сотовый телефон?» — или может накатить воспоминание: «Эту глупость я сказал такому-то десять лет назад. До сих пор не могу поверить, что я такое сказал» — или даже может появиться какое-то желание: «Я бы с удовольствием съел сейчас кусочек шоколада».

Ум всегда активен: различает, оценивает и вновь различает согласно своим оценкам — и переоценивает согласно новым или более тонким различениям. Довольно часто мы оказываемся в плену всей этой активности. Это кажется таким же нормальным и естественным, как и смотреть в окно на движение транспорта по оживлённой улице. Даже если улица, на которой мы живём, не слишком оживлённая, мы всё равно то и дело поглядываем в окно, чтобы проверить, какая там погода. Идёт ли снег? Или дождь? Облачное небо или ясное? Мы даже ходим от окна к окну, чтобы посмотреть на свой передний двор, задний двор, на подъездную дорожку на одной стороне или на соседский дом на другой.

Захваченные привычкой смотреть в окно и определять переживание с точки зрения того, что мы через него видим, мы не осознаём, что само окно и есть то, что даёт нам возможность видеть. Повернуть ум так, чтобы он смотрел на ум, — всё равно, что смотреть на окно, а не направлять внимание исключительно на открывающийся из него вид. Поступая так, мы мало-помалу начинаем понимать, что окно и то, что мы через него видим, сосуществуют одновременно. Например, посмотрев в окно в одном направлении, мы увидим вереницы автомобилей, облака, дождь и т. п. с одной из точек зрения. Если мы посмотрим в другом направлении, мы увидим всё несколько иначе: облака могут показаться более низкими или более тёмными, а автомобили и люди большего или меньшего размера.

Отступив на шаг назад и глядя на всё окно, мы можем начать осознавать, что эти ограниченные, односторонние картины — различные аспекты намного более широкой панорамы. Существует безграничный мир мимолётных мыслей, эмоций и ощущений, видимых через наше окно, но не затрагивающих его.

Двадцать пять сотен лет тому назад Будда предложил некоторые практики, призванные помочь нам отступит на шаг и начать наблюдать свой ум. На следующих страницах мы рассмотрим три самые основные из них, которые может практиковать кто угодно, когда угодно и где угодно — независимо от того, считает ли он себя буддистом. Однако прежде чем сделать это, вероятно, будет полезным рассмотреть некоторые основные положения.

 

Укрощение скакуна

В раннем детстве я любил подглядывать за отцом и его учениками, особенно, когда они медитировали. Тесное помещение с деревянными балками, где учил отец, было полно ощущения глубокого покоя, сколько бы народу в нём ни собиралось (и оно очень часто было переполнено). Я заметил, что большинство людей сидели определённым образом: ноги скрещены, руки лежат на коленях или на бёдрах, спина прямая, глаза полузакрыты, а рот слегка приоткрыт. Когда я сбегал в горы, в одну из пещер, и делал вид, что медитирую, я старался подражать этой позе, хотя и не понимал, зачем нужно сидеть тем или иным образом.

Однако, когда я начал получать формальное образование, меня познакомили с примером, который из поколения в поколение передавался в Тибете буддийскими учителями и учениками. В нём практика медитации сравнивается со взаимоотношениями коня и всадника. «Всадник» — это ум, а «конь» — это тело. Как невозмутимый всадник может успокоить норовистого скакуна, так и смирный конь тоже может умиротворить беспокойного всадника.

Когда мы впервые начинаем медитировать, ум похож на беспокойного всадника: иногда он возбуждён, в нём мечутся разные мысли, эмоции и ощущения. Подчас он настолько переполнен всеми этими метаниями, что тупеет, теряет способность сосредоточиться или лишается сил. Поэтому важно, особенно поначалу, садиться, так сказать, на спокойного коня: принимать позу, которая будет одновременно расслабленной и подтянутой. Слишком много расслабленности — и конь может просто остановиться, заняться, скажем, щипанием травы. Слишком много подтянутости — и конь может перевозбудиться от окружающей его обстановки или из-за настроения или темперамента всадника. Нам необходимо найти физическое равновесие: ни слишком расслабленно («не распущенно», как часто говорится в буддийских текстах), ни слишком натянуто, (не «туго»). Прежде чем скакать на коне, необходимо его обуздать.

Есть официальный метод обуздания и менее формальный способ. Официальный метод описывается как «семь особенностей» позы тела. На протяжении столетий эту позу называли позой Вайрочаны, имеющей семь особенностей. Вайрочана — санскритское имя, которое можно приблизительно перевести как «Светоч» или «Солнце», что подразумевает нашу способность «просиять», скорее в плане переживания, а не идей или представлений.

Первая особенность подразумевает, что нужна твёрдая основа, или якорь, который соединяет вас с местом, где вы практикуете, и задаёт правильное положение остальной части тела. Если можете, скрестите ноги так, чтобы обе стопы лежали на противоположном бедре. Если не можете, то пусть одна стопа лежит поверх, а другая — под противоположным бедром. Если и это для вас трудно, просто скрестите ноги. А если сидеть скрестив ноги на полу или на подушке — и даже на диване или кровати — трудно, то просто сядьте так, чтобы стопы опирались на пол или подушку равномерно. Не беспокойтесь, если стопы или голени не находятся точно в таком же положении, как у всех остальных в комнате. Цель в том, чтобы обеспечить физическую опору, которая была бы одновременно удобной и устойчивой именно для вас, такого, какой вы есть, здесь и сейчас: ни слишком напряжённая, ни слишком расслабленная.

Вторая особенность заключается в том, чтобы положить кисти рук на бёдра, одну поверх другой, тыльной стороной вниз. Не имеет значения, какая рука будет сверху, и вы можете менять их положение когда угодно. Например, если вы практикуете в тёплом и влажном помещении, нижняя ладонь может через некоторое время слишком нагреться и вспотеть. Если вы сидите в холодном месте, в верхней ладони может появиться небольшое ощущение онемения или покалывания. Также допустимо просто положить ладони на коленные чашечки тыльной стороной вверх. Разумеется, у одних людей бывают короткие руки и длинные ноги или длинные руки и короткие ноги, и поэтому в любом случае им трудно класть ладони прямо на коленные чашечки. Одним может быть удобно класть ладони поверх коленей, а другим — немного ниже. Однако, как бы вы ни располагали свои ладони, суть в том, чтобы они покоились.

Третья особенность — в том, чтобы оставить некоторое пространство между руками и верхней частью туловища, для чего нужно чуть поднять и расправить плечи. Во многих классических буддийских текстах эта особенность описывается так: поднять плечи, чтобы они «напоминали крылья грифа». Это описание часто понимают неверно: будто плечи нужно поднять до ушей. На самом деле сохранять такую напряжённую позу было бы слишком трудно, особенно людям с полными или мускулистыми руками, сидящими очень близко к телу. «Где это пространство? Я не нахожу никакого пространства! Нет-нет, я должен сделать так, чтобы было какое-то пространство!».

Суть третьей особенности просто в том, чтобы вы позволили себе дышать. Это можно понять и в буквальном смысле — как способность делать вдохи и выдохи, и в переносном смысле — как способность принимать в себя переживание и отпускать его. Чаще всего мы сидим, стоим и ходим с опущенными плечами, ссутулившись, причём наши лёгкие так сдавливаются, что мы не в состоянии сделать глубокий вдох полной грудью, — и точно так же сдавливается наша осознанность, вследствие чего мы не в состоянии впитывать всевозможные переживания во всём их разнообразии или отпускать их. Если мы поднимаем и расправляем плечи — это как бы предвосхищение глубокого вдоха или возможностей переживания. Мы словно говорим: «Привет, дыхание! Привет, мир! Как у вас сегодня дела? О, теперь вы уходите. Но я уверен, вы вернётесь».

Четвёртая особенность заключается в том, чтобы держать спину как можно более прямой, и это высшее физическое выражение бдительности: «Я здесь! Я бодрствую! Я жив!». Но и здесь нужно найти меру — ни слишком жёстко сохранять осанку, так что вы практически отклоняетесь назад, ни сутулиться. Вам нужно быть, как говорится в классических текстах, «прямым как стрела».

Пятая особенность касается шеи. Много лет давая учения по всему миру, я заметил, что в культуре некоторых народов появились какие-то странные привычки, касающиеся именно этой особенности. Азиатские ученики склонны с силой прижимать подбородок к груди, хмурясь от напряжения и пытаясь удержать всё внутри. Они выглядят как «воины медитации», не допускающие, чтобы хоть одна мысль потревожила их ум. Западные же практики склонны наклонять шею назад, чуть ли не упираясь затылком в плечи, выставляя горло и широко улыбаясь, словно объявляя миру: «Я так умиротворён и расслаблен! У меня такое ясное переживание, такое радостное, полное блаженства!». Тибетцы, в том числе и я сам, наклоняют голову то в одну, то в другую сторону, так что вся верхняя часть туловища раскачивается то направо, то налево, как бы не находя удобного положения: «Может, так, а может, этак, сам не знаю…».

На самом деле следует удлинить шею, наклонив подбородок вперёд, к горлу, немного больше, чем обычно, чтобы предоставить себе свободу движений. Это ощущение можно описать так: голова просто покоится на шее.

Шестая особенность касается рта и всего с ним связанного: губ, зубов, языка и челюстей. Если присмотреться, можно в себе заметить склонность тесно смыкать губы, зубы, челюсти, прижимать язык: Я никоим образом не допущу, чтобы что-то входило и выходило без моего разрешения! Это не значит, что нам нужно насильно удерживать рот открытым, думая: Теперь я обрёл покой, теперь я буду открыт. И то и другое подразумевает напряжение. Вместо того мы можем просто оставить рот в естественном состоянии, в каком он находится, когда мы вот-вот заснём: возможно, он чуть приоткрыт или полностью закрыт, но в любом случае безо всякого усилия и напряжения.

Последняя из семи особенностей касается глаз. Новичкам в медитации иногда кажется более лёгким ощутить покой и уравновешенность, если глаза закрыты. Это хорошо поначалу. Однако я очень рано узнал одну вещь: держа глаза закрытыми легче впасть в такое состояние расслабленности, что ум начинает блуждать или несколько затуманивается. Некоторые же просто засыпают. Так что через несколько дней практики лучше держать глаза открытыми, чтобы сохранять внимательность и ясность. Это не значит, что нужно уставиться перед собой немигающим взглядом. Это было бы противоположной крайностью: излишним напряжением. Точно так же, как при чрезмерно прямой спине, когда шея отклоняется назад. Просто оставьте глаза открытыми, какими они обычно бывают в течение дня.

В то же время лучше всего особым образом фокусировать глаза, чтобы взгляд не блуждал всё время, перебегая от одного объекта к другому: Ох, этот человек передо мной заслоняет мне Мингьюра Ринпоче. А кто это заходит в дверь? Где эти люди, что шепчутся друг с другом, хотя мы должны медитировать? Это что, дождь стучит по окну? Вон бежит мой кот. Куда он направился? Может, он голоден или хочет пить?

Но в тоже время нам не нужно особым образом фокусировать взгляд. Иногда взгляд может быть направлен немного вниз, ниже уровня носа. Иногда он может быть направлен прямо вперёд, а иногда — немного вверх. Главное, выбрать такой фокус, устойчивую зрительную перспективу, благодаря которой мы можем видеть множество перемен, но не отвлекаться на них.

Существует также сокращённая поза с двумя особенностями, которую можно принимать иногда, в том случае, когда неудобно (например, когда вы за рулём, готовите обед или делаете покупки в магазине) или физически невозможно принять более формальную позу с семью характеристиками. Эти особенности просты: держите спину прямой, а мышцы расслабленными. Как и поза с семью особенностями, вариант с двумя особенностями помогает установить равновесие между расслаблением и настороженностью: ни излишнее раскрепощение, ни напряжённость, но нечто посередине.

Оба подхода к «укрощению коня» помогают противостоять распространённой склонности сутулиться, так что это оказывает давление на лёгкие и органы пищеварения, сокращая наши физические возможности. Также они дают физическую опору, которая может помочь нам вернуть нашу осознанность к настоящему мгновению переживания, если ум, «всадник», отклоняется от курса, блуждает или фиксируется на той или иной точке зрения. Исходя из личного опыта, я могу сказать, что хороший способ вернуть себя к настоящему моменту во время занятия медитацией — это чуть приподняться и шлёпнуться назад. Осознание напряжения в мышцах или других частях тела приносит довольно большую пользу, когда нужно выявить свои умственные и эмоциональные привычки, основанные на страхе, желании и других проявлениях привязанности к чувству своего «я», отличного от всего, что не есть «я».

Обретение физического равновесия тоже помогает установить равновесие между тремя аспектами переживания, которые на санскрите называются прана, нади и бинду, а по-тибетски — лунг, ца и тигле. Под праной, или лунг, подразумевается энергия, поддерживающая движение; нади, или ца, — это каналы, по которым течёт энергия; а бинду, или тигле, — это «капли», или «точки» жизненной энергии, которые энергия движет по каналам. На материальном уровне, бинду, или тигле, можно сравнить, если говорить просто, с клетками крови. Нади, или ца, можно сравнить с артериями, венами и капиллярами, по которым кровь течёт к мышцам и различным органам. Прану, или лунг, можно сравнить с энергией, заставляющей сердце нагнетать кровь по сложной системе вен, артерий и капилляров, пронизывающих все наши мускулы и органы, и возвращать её назад. Прана, нади и бинду работают слаженно вместе. Если ток праны нарушен, то и движение бинду по системе нади будет нарушено. Если нади перекрыты или забиты, то прана застаивается, а движение бинду ограничивается. Если бинду находятся под влиянием чего-то, например выброса адреналина, их перемещение по каналам затрудняется.

На тонком уровне прана, нади и бинду — это различные аспекты ума: бинду представляет собой совокупность представлений («я», «ты», «что я люблю», «чего я не люблю»); нади — связь между этими представлениями, а прана — энергия, заставляющая эти представления двигаться и течь. Между материальным и тонким измерениями праны, нади и бинду существует связь. Если мы можем организовать своё тело так, чтобы уравновесить его физические аспекты, мы открываемся для возможностей проявления его тонких аспектов. Иными словами, «укрощение скакуна» создаёт физическую основу для «укрощения всадника».

 

Укрощение всадника

Тот же принцип, который лежит в основе подбора расслабленной и одновременно подтянутой позы тела, применим и к установлению равновесия в вашем уме: он не должен быть ни слишком отпущен, ни слишком скован. Когда ваш ум естественно покоится между расслаблением и бдительностью, его потенциал проявляется сам собой.

Когда я даю учения, я пользуюсь очень простой аналогией, показывая три разных варианта реакции на собственную жажду, если стакан с водой стоит прямо передо мной.

Первый — я пытаюсь достать стакан, говоря себе: «Мне нужно достать стакан. Мне нужно поднести его ко рту. Мне нужно отпить из него воды, или я умру от жажды». Но мои ладони, мои руки и моё намерение — всё это так плохо слушается, что я не могу достать стакан, стоящий в десяти сантиметрах от меня, и отпить из него. И даже если мне удастся дотянуться до стакана, руки так сильно трясутся, что я, скорее всего, расплещу воду, прежде чем донесу до рта.

Это пример излишней напряжённости: желание достичь чего-то настолько сильно, что отчаяние мешает нам обрести желаемое.

Второй вариант — я демонстрирую противоположную крайность, вяло поднимая руку и устало говоря: «Мне бы хотелось воды, но, мне кажется, я не дотянусь до стакана… Он так далеко, и нужно приложить столько усилий. Может, я попью позже. Вечером. Или еще позже».

Таков пример излишней расслабленности: мы не достигаем чего-то, потому что это кажется нам слишком трудным.

Наконец, я демонстрирую срединный путь: «Вот стакан с водой, говорю я себе. — Просто высвободи руку, протяни её вперёд, возьми стакан и пей».

Как и в случае с физической позой, главный момент умственной «позы» — найти равновесие. Если ум слишком напряжён или слишком сфокусирован, это приведёт вас к беспокойству по поводу того, хороший ли вы практик медитации: Мне нужно наблюдать свой ум. Мне нужно видеть всю картину. Если мне это не удаётся, я — неудачник. Если ваш ум слишком расслаблен, то вы или будете отвлекаться, или впадёте в некую разновидность замутнённости сознания. Ох, наверное, мне нужно медитировать, но это отнимает столько времени. Да-да, вот появилась мысль, вот появилось чувство, вот ощущение, но какое мне до этого дело? Они просто уходят и снова приходят.

Идеальный подход лежит между этих двух крайностей. Гм, вот мысль. Вот чувство. Вот ощущение. О, вот оно ушло. Вот вернулось. Теперь снова ушло. Снова вернулось.

Мы можем относиться к этим появлениям и исчезновениям как к игре, так, как дети иногда смотрят на облака: «Что ты видишь?», — спрашивает ребёнок. «Я вижу дракона!», — допустим, кто-то отвечает ему. Другие могут добавить свои впечатления. «Я вижу лошадь!». «Я вижу птицу!». Если среди них будет циник, он просто скажет: «Я не вижу ничего, кроме облака».

Особенно поначалу важно продолжать эту «игру» недолго, отводя на неё, согласно классическим буддийским текстам, столько времени, сколько нужно для того, чтобы съесть ложку еды, сделать глоток чая или пройти два-три шага по комнате. Разумеется, поскольку на тарелке много ложек еды, в чашке чая много глотков и много шагов можно пройти по комнате, эти краткие игры можно повторять много раз за день.

Если продвигаться именно так, медитация становится частью вашей повседневной жизни, а не остаётся чем-то, что вы делаете, поскольку оно считается «полезным для вас». Со временем вы заметите, что вам стало легче выполнять более длительные занятия, и будете рассматривать любую избранную вами практику из трёх основных как интересную саму по себе, а не считать её навязанной необходимой.

 

Внимание

Предоставленный самому себе, ум похож на неугомонную птичку, которая всё время пархает с ветки на ветку или слетает на землю и вновь взмывает на другое дерево. В этом примере ветви, земля и другое дерево символизируют запросы наших пяти чувств, а также мыслей и эмоций. Всё кажется очень интересным и неотразимо привлекательным. А поскольку внутри и вокруг нас всегда что-то происходит, бедной непоседе-птичке очень трудно угомониться. Неудивительно, что многие из тех, кого я встречал, жалуются на почти постоянный стресс! Такого рода порхание, в то время как наши чувства перегружены, а мысли и эмоции требуют своего признания, чрезвычайно затрудняет пребывание в расслабленном и сосредоточенном состоянии.

Первая из основных практик, которой меня обучили еще в детстве — и которую большинство учителей дают начинающим медитирующим, — заключается в том, чтобы дать птичке успокоиться. На санскрите эта практика называется шаматха, а по-тибетски шинэ. Слова шама и ши имеют много разных значений, в том числе «мир», «отдых» или «успокоение» умственного, эмоционального или сенсорного возбуждения. Возможно, современным эквивалентом было бы словечко «расслабуха». Санскритское слово тха, как и тибетское нэ, означает «пребывать», «оставаться». Другими словами, шаматха и шинэ означают пребывание в таком состоянии, в котором «птичка» успокоилась, «расслабилась», что позволяет ей некоторое время просто посидеть на ветке.

У большинства из нас, когда мы смотрим на что-то, слышим что-то или наблюдаем некую мысль или эмоцию, появляется то или иное суждение о том, что мы переживаем. Это суждение можно рассмотреть с точки зрения трёх основных «ветвей»: есть ветка «мне это нравится», ветка «мне это не нравится» и ветка «я не знаю». От каждой из этих веток отходят мелкие веточки: веточка «хорошее», веточка «плохое», веточка «приятное», веточка «неприятное», веточка «мне нравится, потому что…», веточка «мне не нравится, потому что…», веточка «возможно, хорошее или плохое», веточка «возможно, приятное или неприятное», веточка «возможно, хорошее и плохое, приятное и неприятное», и веточка «ни хорошее ни плохое, ни приятное ни неприятное». Возможности, представленные всеми этими веточками, соблазняют птичку, заставляя порхать между ними, исследуя каждую.

Практика шаматхи или шинэ подразумевает, что мы отпускаем все наши оценки и мнения и просто смотрим, или уделяем внимание, тому, что видим с каждой ветки, на которой сидим. Возможно, мы видим сплошной полог из веток и листьев. Но, вместо того чтобы порхать с ветки на ветку, чтобы лучше что-то разглядеть, просто смотрите на каждую ветку или листок, уделяйте внимание их форме или цвету. Сидите на одной ветке. Если мы будем прислушиваться к своему переживанию именно так, это позволит нам отличать наши суждения и мнения от простого переживания зрительного процесса.

Эта практика имеет глубокие последствия для нашего подхода к неуправляемым эмоциям и различным трудностям, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни. В большинстве случаев наши переживания обусловлены веткой, на которой мы сидим, или целым пологом ветвей перед нами. Но, если мы просто непосредственно взглянем на своё переживание, мы сможем увидеть каждую веточку и листок на ней, свои мнения и суждения, как они есть, — не в общей массе, но как отдельные аспекты переживания. В этот момент остановки на простой осознанности мы открываемся не только возможности обойти свои привычные представления, эмоции и реакции на физические ощущения, но и возможности свежо откликаться на каждое переживание, как только оно случается.

Эта простая осознанность — проявление ясности присущей нам природы будды: способность видеть и узнавать то, что мы видим, но не сопровождая это никакими представлениями и не затуманивая своё видение. Мы можем осознать, что понятия: «мне нравится», «мне не нравится» и т. д. — отличны от ветвей, листьев или цветов. Поскольку ясность безгранична, мы можем схватывать все эти разные вещи сразу, не смешивая их. На самом деле ясность всегда функционирует, даже тогда, когда мы не отдаём себе в этом отчёта: когда мы осознаём, что голодны или устали, когда понимаем, что попали в дорожную пробку, или замечаем на упаковке сыра надпись о наличие в нём перца чили. Не будь ясности, мы не смогли бы думать, чувствовать или воспринимать что бы то ни было. Практика шаматхи, или шинэ, помогает нам развивать и ценить свою врождённую ясность.

Есть много подходов к практике шаматхи. Многие из тех, с кем мне довелось встречаться в течение не одного года, просили, чтобы я руководил ими шаг за шагом. «Что я должен делать сначала? — спрашивали они. — Что я должен делать потом?». На последующих страницах я попытаюсь описать пошаговый подход к каждой из основных практик.

 

Шаг первый: внимание без объекта

Наиболее базовый подход к вниманию называется «безобъектный» — здесь нет сосредоточения на какой-то отдельной «сцене» или на аспекте переживания, но мы лишь смотрим и изумляемся необъятности всей картины в целом, когда она появляется и исчезает. Во время недавней поездки в Бразилию, в Рио-де-Жанейро, я часто совершал прогулки по расположенному поблизости высокому холму, поросшему похожим на джунгли лесом, деревья в котором были увешаны разнообразными плодами. На полпути до вершины холма меня побеждали жара и влажность, большая высота над уровнем моря и невероятное разнообразие листвы — я уставал. Но в определённых местах там были деревянные скамьи и стулья. Я садился на такой стул и отдыхал, просто наблюдая свою физическую усталость и всё окружающее.

Вам не нужно взбираться на холмы в окрестностях Рио-де-Жанейро, чтобы в полной мере получить это чувство расслабленной открытости и осознанности. Вы можете ощутить его, перемыв гору посуды. Закончив мыть посуду, вы можете сесть на стул с глубоким вздохом: «Ах!». Возможно, ваше материальное тело устало, но ваш ум умиротворён, полностью открыт, полностью спокоен и погружён в тот самый миг, когда звучит ваше «ах!». Возможно, в другой комнате шумят ваши дети или вы смотрите телевизор — со всеми сменами сцен и перерывами на рекламу. Но ничто не нарушает вашего чувства «ах!» Мысли, чувства и ощущения могут приходить и уходить, но вы лишь наблюдаете их. Вы их замечаете и уделяете им лёгкое, ненапряжённое внимание — или такое, которое в буддийской традиции называется «обнажённое», — пребывая со своим «ах!» в простой открытости данному моменту. Прошлое (мытьё посуды или лазание по южноамериканским джунглям) уже позади, а будущее (новая порция грязной посуды, другие джунгли, счета, требующие оплаты, или дети, требующие воспитания) ещё впереди. Прямо здесь, прямо сейчас есть только нынешнее «ах!».

Вот так нужно оставлять ум в безобъектном внимании: будто вы только что выполнили большую, длительную или трудную работу. Просто отпустите всё и расслабьтесь. Вам не нужно препятствовать любым возникающим мыслям, эмоциям или ощущениям, но не нужно и гоняться за ними. Пребывайте в настоящем моменте своего «ах!». Если возникают мысли, эмоции или ощущения, просто позвольте себе их замечать.

Безобъектное внимание не подразумевает, что нужно просто позволить своему уму витать в фантазиях, воспоминаниях или мечтах. Вы можете не сосредоточиваться ни на чём в частности, но вы всё равно осознаёте, присутствуете в том, что происходит здесь и сейчас. Например, когда недавно я застрял в Денверском аэропорту, я наблюдал, как множество челночных поездов, курсирующих по подвесному рельсу, развозят людей по разным терминалам. Я сидел в кресле, наблюдая движение поездов взад и вперед, довольный тем, что смотрю на них просто как на видимости, возникающие благодаря моей способности воспринимать. Не было никакой нужды вставать и бежать за каждым из поездов, вопрошая: «Куда он идёт? Откуда он идёт? Сколько времени ему нужно на дорогу от начала до конца?» Я просто наблюдал за проезжающими поездами.

Выполняя практику на уровне безобъектного внимания, мы на самом деле оставляем ум в его естественной ясности, незатронутой потоками мыслей, эмоций и физических ощущений. Эта естественная ясность всегда присутствует и доступна нам, точно так же, как всегда присутствует и доступно пространство. В некотором смысле, безобъектное внимание можно сравнить с тем, что мы позволяем себе замечать ветки и листья перед собой, при этом осознавая наличие пространства, которое даёт нам возможность в первую очередь видеть ветки и листья. Мысли, эмоции и ощущения движутся и вибрируют в нашей осознанности точно так же, как ветки и листья качаются и трепещут в пространстве. Кроме того, как пространство не определяется объектами, которые в нём движутся, так и осознанность не определяют и не ограничивают мысли, эмоции и ощущения, которые она воспринимает. Осознанность просто есть.

Безобъектное внимание подразумевает пребывание в этом «есть», просто наблюдая мысли, эмоции, видимости и т. п., когда всё это появляется на фоне «пространства» или в самом этом фоне. Некоторым эта практика кажется такой же лёгкой, как просто сидеть в кресле после мытья посуды, а другие находят её довольно трудной. Трудной считал и её и я. Когда отец и другие учителя старались объяснить, что такое безобъектное внимание, я был озадачен и даже несколько возмущён. Я не мог понять, как можно просто наблюдать всё, что происходит, будто это кино или, как говорится во многих буддийских текстах, «отражение луны в озере». В моменты сильнейшей тревоги мои мысли, чувства и физические ощущения вовсе не казались мне отражениями. Они бесспорно выглядели страшно реальными. К счастью, есть и другие шаги, благодаря которым мы можем направлять себя через процесс, заключающийся в том, чтобы просто осознавать.

 

Шаг второй: обращение к форме

Вследствие того, что у нас есть тело из плоти, многие из наших переживаний фильтруются через то или иное из наших пяти чувств: зрение, слух, обоняние, вкус и осязание. Но, поскольку наши способности чувств, или сознания чувств, как они называются в большинстве буддийских текстов, могут лишь регистрировать чувственные восприятия, буддийская наука говорит о шестом чувстве, или шестом сознании, которое называется «сознание ума». Это шестое чувство, или шестое сознание, не следует путать с экстрасенсорным восприятием, то есть со способностью видеть будущее, или с любой другой мистической способностью. Оно больше сродни тому, что нейробиологи называют способностью систематизировать информацию, полученную через чувства, и формировать понятия или мысленные образы.

Сознание ума похоже на уже упоминавшуюся неугомонную птичку, которая перепархивает с ветки на ветку, собирая виды, открывающиеся с каждой ветки. Оно пытается извлекать смысл из получаемой информации и вынуждено реагировать. Но можно научить эту птичку на некоторое время успокаиваться, осознанно направляя её внимание на то или иное чувство.

Как?

В ходе обычного переживания ум уже и так склонен фиксироваться на информации, получаемой от органов чувств. Однако информация, получаемая через наши сенсорные сознания, чаще всего служит источником отвлечения. Поскольку мы являемся существами из плоти, мы неизбежно испытываем чувство тщетности, если пытаемся полностью освободиться от своих чувств или блокировать получаемую через них информацию. Более практичным подходом было бы подружиться с этой информацией и использовать её как средство успокоения ума.

Как меня учили, эта дружба легче всего устанавливается, если сосредоточиваться на зримых аспектах объекта, например розы. Не имеет значения, что мы думаем и чувствуем при виде этой розы: «хорошая роза», «плохая роза», «не понятно какая роза». Если мы только лишь смотрим на неё, то начинаем отделять собственные мнения от простого переживания видения. Наши мнения сами по себе не являются ни хорошими, ни плохими, ни непонятно какими. Но, когда мы смешиваем их с объектом, наш ум отвлекается. Мы начинаем задаваться вопросами: «Хорошая это роза или плохая? Когда в последний раз я видел розу?». Неугомонная птичка щебеча перелетает с ветки на ветку, пытаясь «понять» розу. Однако требуется не понимать розу, а просто её видеть.

Специальный термин, обозначающий использование чувства зрения в качестве средства успокоения ума, — это «медитация с образом». Звучит немного пугающе, не правда ли? Очень строго и точно. На самом деле медитация с образом — это довольно просто. Ведь мы неосознанно практикуем её в течение дня, смотрим ли мы на телевизионный экран, на гору грязной посуды в раковине или на человека впереди нас в магазинной очереди. Медитация с образом подразумевает просто перенесение этого неосознанного процесса на уровень активной осознанности. Если всего лишь смотреть с обнажённым вниманием на конкретный объект, неугомонная птичка усядется на свою ветку.

На какой бы объект вы ни предпочли смотреть: на розу, экран телевизора или на человека, стоящего впереди вас в очереди к магазинной кассе, вероятно, вы заметите, что этот объект имеет два аспекта: форму и цвет. Сфокусируйтесь на любом объекте, который вам больше нравится. Сам фокус ничего не значит: одних людей больше привлекает форма, а других — цвет. Смысл в том, чтобы просто остановить своё внимание на форме или на цвете, используя осознанность только на уровне чистого восприятия формы или цвета. Нет необходимости пытаться сосредоточиться так сильно, чтобы суметь разглядеть все мельчайшие подробности. Если вы попытаетесь это сделать, то будете напрягаться, тогда как цель медитации с образом — оставаться в покое. Фокусируйтесь расслабленно, прилагая лишь столько внимания, чтобы удерживать обнажённую осознанность на том объекте, который вы наблюдаете. Зримый предмет служит лишь ориентиром, помогающим вашему уму успокоиться, сигналом для птички, призывающим её прекратить порхать с ветки на ветку — хотя бы на миг — и просто отдохнуть.

Как практиковать этот метод?

Во-первых, в зависимости от ваших обстоятельств примите любую позу тела, которая для вас наиболее приемлема или удобна. Затем дайте своему уму на мгновение успокоиться в безобъектном внимании. Просто наблюдайте все мысли, ощущения и т. п., которые у вас возникают. Затем выберите, на что вы будете смотреть: на цвет чьих-то волос, форму их стрижки или на розу, персик или на свой рабочий стол — и просто остановите на этом объекте своё внимание, отмечая его форму или цвет. Вам не нужно смотреть пристально, а если нужно моргнут, — моргайте. (Ведь если вы не мигаете, это может вызвать раздражение глаз и всё, на что вы смотрите, может казаться раздражающим.) После того как вы смотрели несколько минут на что-то или кого-то, дайте своему уму просто снова расслабиться в безобъектном внимании. Верните фокус на объект на несколько минут, затем снова дайте уму расслабиться.

Всякий раз, когда я выполняю практику с использованием зрительного объекта в качестве опоры для остановки ума, мне вспоминается один из моих ранних уроков, который я усвоил от своего отца. Чередование сохранения внимания на объекте с разновидностью безобъектного внимания, описанной выше, приносит огромную пользу. Когда вы останавливаете внимание на объекте, вы видите его как нечто отличное или отдельное от самого себя. Но, когда вы отпускаете его и просто оставляете ум в чистом внимании, то постепенно начинаете воспринимать всё, что вы видите и то, как вы это видите, как образ, состоящий из мыслей, воспоминаний и ограничений, налагаемых нашими органами чувств. Иными словами, нет разницы между тем, что вы видите, и умом, который это видит.

 

Шаг третий: обращение к звуку

Обращение к звуку очень похоже на обращение к форме, за исключением того, что теперь вы используете не чувство зрения, а чувство слуха. Начните с «обуздания скакуна» принятием подходящей позы, с двумя или семью характеристиками. Затем отведите несколько минут «обузданию всадника», оставаясь в безобъектном внимании, просто открыв свою осознанность всему, что происходит, и не привязываясь ни к чему конкретному. Затем постепенно дайте себе возможность уделять внимание звукам, близким для собственного восприятия, например биению сердца или дыханию. Или же вы можете сосредоточиться на естественных звуках в своём непосредственном окружении, например на шуме дождя, барабанящего по окну, на звуках телевизора или музыкального центра, доносящихся из соседней квартиры, на рёве пролетающего в небе самолёта или даже на щебете и свисте неугомонных птичек за окном.

Вам незачем пытаться определить эти звуки или настраиваться исключительно на какой-то конкретный звук. Ведь легче просто воспринимать всё, что вы слышите. Суть в том, чтобы развивать в себе простое, обнажённое восприятие звука, как только он достигает ваших ушей. Как и зримые объекты, звуки служат просто центром притяжения внимания, помогающим уму успокоиться.

Вероятно, как и в медитации с образом, вы обнаружите, что способны сосредоточиться на окружающих вас звуках лишь на несколько секунд, а потом ум начинает блуждать. Это вовсе не редкость, и на самом деле очень хорошо! Это блуждание служит своего рода сигналом, что вы слишком расслабились. То ли конь сбежал, унося всадника, то ли всадник ускакал на своём коне. Заметив, что ум блуждает, просто вернитесь к открытому вниманию, а потом снова сосредоточьтесь на звуках. Дайте себе возможность выбирать между тем, чтобы остановить внимание на звуках, и тем, чтобы позволить уму просто оставаться в расслабленном состоянии открытой медитации.

Одно из преимуществ медитации со звуками заключается в том, что она может помочь нам постепенно отвыкнуть от приписывания значения различным звукам, которые мы слышим. Благодаря практике мы можем научиться слушать звуки, не обязательно реагируя эмоционально на их содержание. Привыкнув уделять голое внимание звукам просто как звукам, мы научимся выслушивать критику, не возмущаясь и не занимая оборонительную позицию, сможем выслушивать похвалы, не испытывая гипертрофированного чувства гордыни и ликования.

Некий молодой человек, участвовавший в одном крупном событии в Шераб Линге, подошёл ко мне, чтобы обсудить свою проблему, связанную со звуками. «Я очень чувствителен, — объяснил он. — Чтобы практиковать, мне требуется покой и тишина. Я стараюсь держать окна закрытыми и пользуюсь берушами, но звуки всё равно проникают в сознание и мешают мне сосредоточиться. Особенно трудно бывает по ночам, когда постоянно лают собаки». (Вокруг этого монастыря много собак, и они любят лаять и ещё они дерутся друг с другом и обороняются от хищников.)

«Я не могу спать, — продолжал молодой человек, — потому что, как я уже упоминал, я крайне чувствителен к звукам. Я очень хотел присоединиться сегодня к группе практикующих, но я не выспался. Что мне делать?».

Я дал ему советы по медитации со звуком, в которой звуки используются как средство, помогающее сосредоточиться и успокоить ум.

Однако на следующий день он снова пришёл ко мне в комнату и сказал:

— Ваши советы мне немного помогли, но не слишком. Эти собаки не давали мне спать всю ночь. Как я пытался объяснить, я действительно чувствителен к звукам.

— Ну, — ответил я, — здесь я ничего не могу поделать. Я не могу убить собак и не могу вылечить вас от чувствительности к звукам.

В этот момент прозвучал гонг, созывающий на пуджу, род группового религиозного ритуала, напоминающего службы, исполняемые в других духовных традициях. Тибетская пуджа часто выполняется в сопровождении барабанов, труб, тарелок и хорового пения, и всё это звучит довольно громко. Это такая какофония, которая в прошлом пугала меня, доводя до состояния крайней тревоги, до приступа паники. Но, когда я оглядел помещение, я увидел того самого парня, который был «так чувствителен» к звукам; он сидел в глубине храма скрестив ноги и его туловище обмякло и наклонилось вперёд. Он дремал посреди самой громкой, шумной части пуджи!

По окончании ритуала мы встретились у выхода из храма. Я спросил его, каким образом он мог спать при таком шуме и гаме. Он подумал и ответил:

— Наверное, это потому, что я не противился этим звукам. Они были лишь частью пуджи.

— Может быть, вы просто устали, проведя столько бессонных ночей? — предположил я.

— Нет, — ответил он, — думаю, я только что понял, что моя чувствительность к звукам была моей собственной выдумкой, которую я внушил себе, фантазией, которая засела у меня в голове, наверное, с раннего детства.

— Так что же вы собираетесь делать ночью? — спросил я.

Он улыбнулся:

— Быть может, я буду слушать собак и услышу в этом лае их собачью пуджу.

На следующий день он пришёл и гордо заявил, что спал как младенец.

— Думаю, — сказал он, — я, наверное, расстался с привязанностью к идее о своей избыточной чувствительности к звукам.

Мне нравится эта история, потому что она демонстрирует важный принцип. Ощущения тревожат нас в той степени, в какой мы им сопротивляемся. Этот молодой человек после некоторой практики обнаружил, что звуки, которые мы слышим, подобны музыке вселенской пуджи — празднества нашей способности слышать.

 

Шаг четвёртый: обращение к физическому переживанию

Обстоятельства таковы, что если вы читаете эту книгу, то живёте, так сказать, в материальном теле. На каком-то уровне мы склонны рассматривать воплощение как нечто ограничивающее. Не лучше ли было бы просто свободно парить, не скованными физическими нуждами и потребностями, неведением, желанием или неприязнью? Но наше воплощённое состояние — это на самом деле благословение, плодородная почва, благодаря которой мы можем раскрыть в себе возможности осознанности.

Один из способов обрести эти возможности заключается в том, чтобы уделять внимание физическим ощущениям; этот процесс проще всего осуществить, наблюдая своё дыхание. Всё, что от вас требуется, это без напряжения направить своё внимание на простой акт вдоха и выдоха. Вы можете сосредоточиться на прохождении воздуха через ноздри или на ощущении того, как он наполняет ваши лёгкие и покидает их.

Сосредоточение на дыхании особенно важно, если вы ловите себя на том, что ощущаете напряжение или отвлеклись. Такое простое действие, как направление внимания на дыхание, приносит состояние покоя и осознанность, позволяющую вам отступить на шаг назад от любой проблемы, с которой вы можете столкнуться, и реагировать на неё более спокойно и объективно. Если вы подавлены ситуациями, событиями, яркими мыслями или сильными эмоциями, просто перенесите своё внимание на ощущение дыхания. Никто не заметит, что вы медитируете. Вероятно, никто даже не обращает внимания на то, дышите ли вы вообще!

Также есть более формальный способ успокоения ума: фокусироваться на физическом ощущении дыхания. Мне он показался очень полезным в самом начале моего обучения, особенно когда страх или тревога грозили взять надо мной верх. Сидите ли вы в позе с семью или с двумя характеристиками, просто считайте вдохи и выдохи. На счёт «один» — первые вдох и выдох, на счёт «два» — вторые вдох и выдох и т. д., пока не дойдёте до двадцати одного. После этого снова начните счёт с одного.

Способ сосредоточения на дыхании можно распространить и на другие аспекты физического переживания. За последние семь лет я встречал много людей, испытывающих постоянную физическую боль, является ли она последствием несчастного случая или хронической болезни. Понятно, что из-за боли им труднее сосредоточиться на чём либо, кроме этой самой боли. Но и сама боль может стать предметом сосредоточения, помогающим обрести более широкое осознание боли как проявления ума.

Я видел, что это возможно, когда наблюдал, как умирал мой отец. Боль терзала его тело до такой степени, что он не мог опорожнить мочевой пузырь или кишечник без посторонней помощи. Но каждое мгновение боли он воспринимал как откровение, центр осознанности, благодаря которому его ум становился более расслабленным и устойчивым. Даже в свои последние мгновения отец наблюдал процесс онемения своих рук и ног, закупорку лёгких и прекращение сердцебиения с каким-то детским любопытством, как бы говоря: «Эти впечатления ни хороши ни плохи. Они лишь то, что происходит в данный момент». Даже в кульминационный миг смерти, каковы бы ни были его физические ощущения, он принимал их как благоприятную возможность успокоить свой ум.

Можно сказать, что ему повезло, поскольку он очень много практиковал, используя физическое ощущение как центр сосредоточения для успокоения ума. Но, наблюдая, как он умирает, я вспоминал некоторые самые первые уроки, которые он давал мне, объясняя, как использовать физическое ощущение в качестве основы для успокоения ума — иными словами, как опираться на физическое ощущение и относиться к нему не как к угрозе или к врагу, а как к благоприятной возможности испытать осознанность.

Как и в случае с другими практиками с использованием внимания, начать лучше всего с принятия устойчивой позы и оставаться некоторое время в безобъектной шаматхе. Затем мягко направьте внимание на физическое ощущение в конкретной области: в шее, коленях, руках или во лбу. Ощущение в любой из этих областей может быть и так очевидно, но обычно мы склонны избегать его, сопротивляться ему или относиться как к определяющему условию нашего переживания. Вместо этого просто медленно перенесите своё внимание в эту область своего тела.

Быть может, вы почувствуете покалывание, или тепло, или, скажем, какое-то давление. Что бы вы ни чувствовали, просто предоставьте себе возможность осознавать это минуту-другую. Просто отметьте своё ощущение, мягко останавливая на нём своё внимание и не оценивая его как хорошее или плохое, приятное или неприятное. Оно такое, какое есть. Наблюдая так физическое ощущение, вы благодаря этому понемногу начинаете понимать, что ваши мнения и оценки относительно ощущения — вторичные факторы, ваши интерпретации, накладывающиеся на простое осознание самого ощущения. Через какое-то время отпустите своё внимание от физического ощущения и оставьте ум как он есть. Затем снова направьте внимание на физические ощущения.

Уделив немного времени тому, чтобы останавливать внимание на ощущениях в одной части тела, можете расширить этот процесс, мягко перемещая своё внимание по всему телу. Я иногда называю этот процесс наблюдения физических ощущений «сканирующей практикой», потому что он напоминает мне, как я лежал в одном из аппаратов МРТ и ФМРТ, которые могут сканировать всё ваше тело. Однако в нашем случае сканером является не машина, а ваш собственный ум, ваша осознанность.

Когда я впервые начал практиковать внимание на уровне физического ощущения, я обнаружил, что, если я пытаюсь избежать того или иного ощущения, сила его воздействия на меня возрастает. Я активно участвовал в том, что происходило в этот самый момент. Я боролся с собственной осознанностью. Моё внимание разделялось между тем, чтобы сопротивляться болевому ощущению или сдаться на его милость. Благодаря наставлениям моих учителей, я начал наблюдать эти противоборствующие импульсы одновременно. Мало-помалу — и вовсе не без труда — я стал понимать, что весь мой ум занят борьбой между уклонением и принятием. Наблюдать такую битву стало более интересным, чем принимать в ней участие. Просто следить за ней постепенно стало само по себе захватывающим занятием.

Физические ощущения, такие как «жарко», «холодно», «я голоден», «я сыт», «кружится голова», «болит голова», «болит зуб», «заложен нос», «больно глотать», «ноют колени» или «ломит поясницу» стремятся непосредственно предстать перед осознанностью. Поскольку мы испытываем боль и неприятные ощущения очень живо, они на деле являются действенным средством сосредоточения на уме, который осознаёт боль: нет боли — нет и осознанности ума, который эту боль ощущает.

Я не имею в виду, что нам следует думать, будто благодаря нашему вниманию к боли она исчезнет. В этом случае только возрастала бы сила надежды и страха: надежды, что боль пройдёт, и страха, что она не пройдёт. Лучше всего наблюдать ум, который воспринимает боль, что не всегда легко. На самом деле практика обращения к ощущениям боли таит в себе много неожиданного. Иногда ощущаемая нами боль может перемещаться по разным частям тела. Иногда она совсем исчезает, и тогда мы лишаемся опоры медитации. Иногда ощущение боли может стать таким сильным, что захватывает нас целиком. В этих двух случаях нужно прекратить фокусироваться на боли. Перейдите к чему-то другому, скажем, к зримым образам или звукам. Или просто прекратите наблюдение и займитесь чем-то совсем другим — прогуляйтесь, если можете, или почитайте книгу, или посмотрите телевизор.

Конечно, если вы испытываете хроническую или серьёзную боль, важно показаться врачу. Эти симптомы могут указывать на тяжёлое расстройство здоровья, требующего медицинского вмешательства. Внимание к боли не подразумевает, что её физические причины прекратятся. Если ваш врач обнаружил тяжёлое расстройство здоровья, разумеется, обязательно следуйте его указаниям. Хотя внимание к болезненным физическим ощущениям может помочь нам справиться с болью или недомоганием, связанными с тяжелыми недугами, оно не является заменой лечению.

Даже проходя курс лечения, прописанный врачом, вы можете испытывать боль. В этом случае можете попытаться использовать физическое ощущение боли как опору для медитации. Если боль является симптомом тяжёлого состояния, избегайте сосредоточиваться на желаемых результатах. Если ваша основная побудительная причина — избавиться от боли, то на самом деле вы усиливаете умственные и эмоциональные привычки, связанные с надеждой и страхом. Лучший способ ослабить зацикленность на этих привычках — это просто постараться наблюдать боль объективно, а результаты пусть проявляются сами.

 

Шаг пятый: обращение к мыслям

Работа с активностью разных видов сенсорного восприятия — это своего рода подготовка к работе с самой неугомонной птичкой: множеством мыслей, оценок и понятий, заставляющим её непрестанно прыгать с ветки на ветку. Мысли — это нечто куда более неуловимое, чем образы, цвета, звуки или физические ощущения. Во-первых, они обрушиваются стремительно, словно водяной поток, падающий с горного уступа. Вы не можете видеть их воочию. Однако, уделяя им внимание, точно так же, как вы уделяли внимание звукам или зримым предметам, вы можете прийти к осознанию их течения. Делая это, вы научитесь осознавать ум, благодаря которому появляются и исчезают все эти мысли. Как говорил мой отец: «Мышление — естественное дело ума, выражение его созидательной способности».

Уделять внимание мыслям — означает не препятствовать им, а просто их наблюдать. Точно так же как смотреть на розу или слушать звук, наблюдать свои мысли — не значит анализировать сами мысли. Главное здесь — сам акт наблюдения, который естественно успокаивает и удерживает на месте наблюдающий ум. Вы можете использовать свои мысли, вместо того чтобы они использовали вас. Если за одну минуту в вашем уме проносится сотня мыслей, это значит что у вас будет сто опор для медитации. Если непоседливая птичка перепрыгивает с ветки на ветку, это здорово. Вы можете просто наблюдать за этой порхающей птичкой. Каждый прыжок, каждое перелёт — опора для медитации.

Незачем застревать на осознании мысли или сосредоточиваться на ней так пристально, что ваша попытка рассмотреть её будет терпеть неудачу. Мысли появляются и исчезают, как «снежинки, падающие на горячую сковородку» — так гласит старая буддийская пословица. Что бы ни мелькало в уме, просто наблюдайте появление и исчезновение, без напряжения и привязанности, точно так же, как вы мягко останавливали своё внимание на формах, звуках и физических ощущениях.

Для большинства из нас мысли кажутся чем-то очень надёжным, очень достоверным. Мы или привязываемся к ним, или боимся их. Так или иначе, мы позволяем им взять власть над нами. Чем более надёжными и достоверными они нам кажутся, тем большую власть они имеют. Но если мы начинаем наблюдать свои мысли, их власть слабеет.

Иногда, наблюдая мысли, вы начинаете замечать, что они появляются и исчезают очень быстро, оставляя между собой небольшие промежутки. Поначалу промежуток, отделяющий одну мысль от другой, может быть невелик. Но с практикой промежутки становятся длиннее, и ваш ум начинает более спокойно и открыто оставаться в безобъектном внимании. Иногда простая практика наблюдения мыслей становится чем-то вроде просмотра телевизионной программы или фильма. На экране может происходить что угодно, но вы сами не внутри фильма или телевизора. Между вами и тем, что вы смотрите, есть некоторое пространство. На самом деле вы не создаёте этого пространства: оно всегда есть. Вы просто даёте себе возможность его замечать.

Какое бы из этих переживаний не посетило вас — прекрасно, и ваши переживания, несомненно, на протяжении практики будут видоизменяться. Иногда вы наблюдаете мысли достаточно пристально, видя, как они появляются и исчезают, и замечая разделяющий их промежуток. Иногда вы просто наблюдаете их несколько отстранённо. Практика — или метод — намного легче, чем думает большинство людей. Каково бы ни было ваше переживание, если вы осознанно наблюдаете, что происходит, — это и есть практика. Это и есть преображение понимания в переживание.

Единственно, от чего наблюдение мыслей перестаёт быть медитацией и становится чем-то иным, — это ваши попытки контролировать или изменять свои мысли. Но даже и при попытке контролировать мысли, если в ней присутствует некоторая осознанность, — это тоже практика. Ведь, с чем вы работаете, — это ваш ум, а потому никто не может вас судить, никто не может ставить оценку вашему переживанию. Практика — дело личное. Переживания двух людей не бывают одинаковыми.

Если вы будете продолжать, то обязательно обнаружите, что день ото дня или даже от минуты к минуте ваше переживание меняется. Иногда может оказаться, что ваши мысли очень ясны и наблюдать их легко. Иногда они стремительны, как водопад. Иногда оказывается, что ваши мысли омрачены или затуманены. Это прекрасно. Вы можете просто наблюдать их вялость или возбуждённость. Если вы уделяйте обнажённое внимание любому своему переживанию — это в любой данный момент и есть практика, или метод. Даже такие мысли, как: «я неспособен медитировать», «у меня слишком неспокойный ум», «я так устал, нужно ли мне медитировать?» — могут быть опорой для медитации, пока вы их наблюдаете.

Особенно если вы новичок в медитации, бывает очень трудно просто наблюдать мысли, связанные с неприятными переживаниями или с ярко окрашенным эмоциональным содержанием. Это особенно верно по отношению к тем мыслям, которые связаны с устоявшимися мнениями: что вы всегда будете одиноки, никогда не будете привлекательными или что некая авторитетная особа — родитель, партнёр или начальник на работе — это «враг», тем или иным образом постоянно вас угнетающий. Особенно тогда, когда мысли неприятны, лучше всего избегать сосредоточения на объекте этих мыслей: на ссоре, на содержании неприятных воспоминаний или на цепочке событий, которая привела к формированию определённых мыслей. Просто смотрите на сами мысли, а не на причины и условия, из которых они возникли.

Есть одна, взятая из сутр, старая-престарая история, в которой Будда показывает тщетность рассмотрения причин и условий, порождающих определённые мысли, приводя в пример воина, раненного в битве отравленной стрелой. Врач собирается извлечь стрелу, но раненый говорит: «Постой, прежде чем ты вытащишь стрелу, мне нужно знать имя того, кто пустил в меня стрелу, откуда он родом, как зовут его родителей и деда с бабкой. Еще мне нужно знать, из какого дерева сделана эта стрела, из чего именно сделан её наконечник и от какой птицы взяли прикреплённое к ней перо…» и т. д. К тому времени, когда врач выяснил все эти вопросы и вернулся с ответами, воин уже умер. Это пример самостоятельного созданного страдания, разновидность интеллектуальной избыточности, которая мешает нам справляться с болезненными ситуациями просто и непосредственно.

Мораль этой истории в том, что необходимо отказаться от поисков причин и от рассуждений и просто смотреть прямо на переживание. Извлеки отравленную стрелу страдания прямо сейчас, а потом задавай вопросы. Когда же стрела извлечена, вопросы уже неуместны.

Лучший способ разобраться с мыслями — это отступить на шаг и ненадолго оставить свой ум в безобъектной шаматхе, а потом переносить своё внимание на каждую мысль и вращающиеся вокруг неё представления. Наблюдайте непосредственно то и другое несколько минут, как вы наблюдаете форму или цвет. Затем оставайтесь в простой осознанности обнажённого внимания, чередуя внимание к мыслям с более широкой областью безобъектного внимания. Так вы избежите зацикленности на наблюдении мыслей и привнесёте в свою практику больше открытости и свежести.

Начните с принятия позы, в котором ваше тело расслаблено и подтянуто. Затем несколько минут оставайтесь в безобъектном внимании. Потом начните наблюдать свои мысли. Не пытайтесь практиковать слишком долго — только несколько минут, — чередуя безобъектное внимание и внимание к своим мыслям.

На минуту оставьте свой ум в безобъектном внимании…

С минуту наблюдайте свои мысли…

Затем оставьте свой ум в безобъектном внимании…

В конце этого процесса спросите себя, каково переживание при наблюдении своих мыслей. Мчатся ли мысли стремительно, словно водопад? Способны ли вы ясно рассмотреть свои мысли? Были ли они смутными и неотчётливыми? Исчезли ли они, едва вы попытались взглянуть на них? Замечали ли вы промежутки между мыслями?

Каково бы ни было ваше переживание, намерение наблюдать и есть практика. Ваши мысли могут быть стремительными, они могут быть смутными и неотчётливыми или они могут быть застенчивыми и вовсе не появляться. Но ваше намерение наблюдать все эти вариации переживания со временем обязательно изменит ваши взаимоотношения с ними.

 

Шаг шестой: обращение к эмоциям

Эмоции часто бывают яркими и длительными. Но именно эти их качества могут быть очень полезными в качестве опора для практики. Сила и стойкость могут сами по себе стать центром внимания при наблюдении ума. В то же время эти же самые качества силы и стойкости могут несколько затруднить непосредственную работу с эмоциями. Иногда эмоция или эмоциональная склонность сохраняется на таком глубоком уровне осознанности, что нам очень трудно понять их воздействие. Вот почему важно сначала предпринять первые несколько шагов. Благодаря этому вы можете лучше освоить успокаивающую осознанность, до такой степени, чтобы иметь возможность наблюдать всё, что происходит в вашем уме, не питая при этом излишней привязанности или неприязни.

В начале моего обучения отец и другие мои учителя внушили мне, что есть три самых основных категорий эмоций: положительные, отрицательные и нейтральные. Все они соответствуют трём главным коробочкам, по которым мы раскладываем самих себя и своё переживание: это коробочка «мне нравится», коробочка «мне не нравится» и коробочка «я не знаю».

«Положительные», или, как мы могли бы их назвать «конструктивные» эмоции, такие как сострадание, проявление дружелюбия и верности, укрепляют ум, наполняют нас уверенностью и усиливают способность помогать тем, что нуждается в помощи. «Отрицательные» эмоции, такие как страх, гнев, печаль, ревность и зависть, скорее, ослабляют ум, подрывают уверенность и усиливают страх. На этом основании их часто называют «деструктивными». Более или менее нейтральные состояния, по сути, заключаются в нашей позиции по отношению к таким вещам, как, скажем, карандаш, лист бумаги или канцелярская скрепка.

Метод наблюдения эмоций как опор для практики варьируется в зависимости от разновидности испытываемой вами эмоции. Если вы ощущаете положительную эмоцию, то можете сосредоточиться и на чувстве, и на объекте этого чувства. Например, если вы чувствуете любовь к ребёнку, то можете остановить своё внимание и на ребёнке, и на испытываемой к нему любви. Если вы чувствуете сострадание к тому, кто попал в беду, то можете сосредоточиться на человеке, нуждающемся в помощи, и на своём чувстве сострадания. Так предмет вашей эмоции становится опорой для самой эмоции, тогда как эмоция становится опорой для сосредоточения на объекте, вызывающем эту эмоцию.

С другой стороны, пристальное внимание к отрицательной эмоции скорее усиливает представление о том, что этот человек, ситуация или вещь и есть причина отрицательной эмоции. Как бы вы ни старались развивать в себе сострадание, доверие или любое другое положительное чувство, вы почти автоматически связываете этот объект с отрицательной эмоцией. «Этот человек (или ситуация, или вещь) причиняет вред. Сопротивляйся. Пытайся изменить. Избегай».

Порой я наблюдаю эту тенденцию и тогда, когда люди говорят о человеке, к которому испытывают романтическое влечение. Они ощущают это влечение довольно сильно, но, чем сильнее они пытаются добиваться внимания того человека, тем больше тот склонен отвергать эти попытки. В итоге тому, кто влюблён, начинает казаться, что он сам недостоин или непривлекателен. Или же что объект его влечения жесток, коварен или испорчен по своей природе. На самом деле ни в том человеке, кто испытывает влечение, ни в том, на кого оно направлено, нет ничего плохого. Оба они проявляют бесконечную способность присущей им природы будды: испытывать влечение или нет, желать или не желать. Но мы склонны принимать эти проявления на личный счёт, как определения нас самих и наших взаимоотношений.

Более практический подход к эмоциям, похожий на тот, который применяется по отношению к мыслям, — это просто останавливать своё внимание на самой эмоции, а не на её объекте. Просто смотрите на эту эмоцию, не анализируя её умом. Не пытайтесь удержать её или сопротивляться ей. Просто наблюдайте её. Когда вы это делаете, эмоция уже не будет казаться такой основательной, устойчивой или истинной, какой казалась раньше.

Однако иногда объект, связанный с разрушительными эмоциями, будь то человек, какое-то место или событие, — слишком ярок или явен, чтобы его игнорировать. Если это так, ни в коем случае не пытайтесь от него избавиться. Остановите своё внимание на чувственном восприятии, связанном с объектом вашей эмоции, используя те методы применения внимания, о которых шла речь. Если вы будете так поступать, объект эмоции, равно как и сама эмоция, может стать очень эффективной опорой для медитации.

Так что давайте начнём использовать метод внимания для наблюдения эмоций. Делайте короткие занятия практикой: продолжайте её минуту или две, чередуя безобъектное внимание и внимание к своим эмоциям.

Начинайте с «укрощения коня», приняв позу, которая одновременно расслабленна и подтянута. Затем несколько мгновений оставайтесь в безобъектном внимании. Потом перенесите внимание на любую эмоцию, которую вы испытываете. Возможно, у вас есть одновременно не одна эмоция, поэтому направьте внимание на ту, которая в этот момент более явственна. Поскольку некоторые эмоции, такие как ревность, неудовлетворённость, гнев или желание, могут быть особенно сильны, важно просто смотреть на них без напряжённости. Не пытайтесь их анализировать или гадать, откуда они взялись. Главное — просто дать себе возможность осознать их наличие.

На минуту оставьте свой ум в безобъектном внимании…

С минуту наблюдайте свои мысли…

Затем оставьте свой ум в безобъектном внимании…

В заключение спросите себя, каково было переживание от наблюдения своих эмоций? Остались ли они? Изменились ли? Были ли они совершенно ясными? Не прятались ли они, когда вы пытались смотреть на них? Замечали ли вы какой-нибудь промежуток между одной эмоцией и другой? Были они преимущественно конструктивными или деструктивными?

Когда мы именно так смотрим на свои эмоции, мы начинаем видеть потенциал каждой разновидности эмоции как основу для знакомства с умом, который осознаёт эмоции. Иногда мы их открыто проявляем. Мы обнаружим, что в случае с положительными, или конструктивными, эмоциями, могут иметь место исключительно благотворные последствия и не только для нас самих, но и для тех, кто нас окружает. Однако большинство из нас погружено в некую смесь конструктивных и деструктивных эмоций. Эти два аспекта почти всегда уложены слоями, словно слоистая порода в скалах Гранд-Каньона. Польза от наблюдения непосредственно каждого слоя заключается в том, что мы узнаём в каждом из них проявление нашей способности видеть.

Следующий цикл практик предлагает метод работы с этими слоями, позволяющий прорваться сквозь их кажущуюся прочность.

 

Прозрение

Для буддийских практиков было довольно обычным делом медитировать на «небесных кладбищах» — больших пространствах, усеянных человеческими костями и разлагающимися трупами. Они проводили там ночи, которые обычно считаются самым страшным и опасным временем суток, когда, даже при полной луне, всё видится смутно, а звуки — шум ветра, обдувающего кости, или собачий вой — не сразу и определишь. Целью их практики было взглянуть в лицо собственной привязанности к своему телу, своим желаниям, надеждам и страхам и обрести глубокое переживание непостоянства и пустоты.

Недавно я услышал об одном монахе, который удалился на кладбище в Индии и воткнул пурбу — ритуальный кинжал, символизирующий устойчивость осознанности, — в землю перед грудой костей. Он спокойно сидел, глядя на кости и медитируя о непостоянстве и пустоте, порождающей все переживания. Потом он услышал поблизости звук — испугавший его вой. Он хотел было убежать, но каким-то образом в темноте он пригвоздил пурбой край своего одеяния, а потому не мог встать. Он не мог убежать, не мог отодвинуться, и его охватил ужас. «Вот оно! — подумал оно. — Сейчас я умру».

Через мгновение он понял: «Именно чтобы познать это, я сюда и пришёл. Нет «я», нет никакого монаха — только груда костей посреди гниющей плоти, движимая представлениями, эмоциями и физическими ощущениями. Он вытащил из земли свою пурбу и пошёл домой в монастырь, но обогащённый глубоким переживанием пустоты.

Это не значит, что за пониманием пустоты и непостоянства вам нужно отправляться на кладбище, втыкать нож в штанину или край юбки и испытывать ужас оттого, что вы не в силах встать. У нас и так достаточно всяких ужасов — а также неуверенности, привязанности, неприязни — в нашей повседневной жизни: на работе, во взаимоотношениях и в том, как мы чувствуем себя, отправляя детей в школу. Вопрос такой: кто испытывает ужас? Кто неуверен? Где живёт желание, или ревность, смятение, одиночество, отчаяние? Откуда берутся все эти личности: мать, ребёнок, сотрудник, начальник и т. д.? Куда они уходят, когда их уже нет? Где они существуют, когда мы их воспринимаем?

 

От идеи к переживанию

Понимание — это всё равно, что карта. Она показывает нам, куда нужно отправляться и какими дорогами туда можно попасть. Однако карта — ещё не путешествие. Интеллектуальное понимание пустоты, получаемое путём последовательного расчленения вещей на всё более мелкие части, признание непостоянства и взаимозависимости (о чём говорилось выше) и есть то, что мы могли бы назвать аналитической медитацией. На уровне анализа может стать очевидным, что «я» — это не моя нога, рука или мозг. Но этот уровень аналитического размышления представляет собой лишь первый шаг путешествия.

Я слышал, что есть люди, которые, услышав о пустоте, сразу же всё понимают, и лелеемые понятия «я» и «другие», коробочки «мне нравится», «мне не нравится» и «я не знаю», а также все более мелкие ящички исчезают в них мгновенно. Я не принадлежу к числу этих счастливцев. Мне до сих пор требуется прилагать усилие. Внутри коробочек есть ещё коробочки, которые только предстоит обнаружить. Устойчивость в переживании единства ясности и пустоты развивается со временем, благодаря практике.

Однако с годами я узнал, что этот постепенный процесс развёртывания является не препятствием, а благоприятной возможностью обнаружить всё более и более глубокие уровни осознанности. Можно ли наложить ограничения на то, что по сути своей безгранично?

К счастью, меня научили средству, или методу, преодоления рассудочных понятий, позволяющему прийти, причём мгновенно, к прямому переживанию пустоты, объединённой с ясностью. Этот метод на санскрите называется випашьяна, а по-тибетски лхагтонг. Традиционно эти термины переводят как «прозрение», хотя на самом деле они означают скорее «высшее видение» или «видение за пределами».

Что мы видим за пределами? Все наши представления: «я» и «моё», «они» и «их» и зачастую пугающие, нерушимо прочные взгляды на «реальность».

Випашьяна, или лхагтонг, — не просто интеллектуальное упражнение. Это практика на интуитивном уровне, напоминающая то, как вы находите дорогу к двери в тёмной комнате. На каждом своём шагу вслепую вы спрашиваете: «Где я?», или «Где гнев?», или «Кто тот, на кого я сержусь?»

Сочетая понимание пустоты с методом внимания, випашьяна, или лхагтонг, предлагает основанный на личном переживании метод преодоления привязанности к понятиям «я», «моё», «вы», «ваше», «они», «их», «гнев», «ревность» и т. п. Мы лицом к лицу сталкиваемся со свободой осознанности, не ограниченной умственными и эмоциональными привычками.

Хотя мы привыкли отождествляться скорее с мыслями, мелькающими в нашей осознанности, чем с самой осознанностью, эта осознанность, представляющая собой нашу истинную природу, обладает бесконечной гибкостью. Она способна на любые переживания, пусть это будут даже ошибочные представления о самой себе как ограниченной, заблуждающейся, безобразной, тревожной, одинокой или испуганной. Когда же мы начинаем отождествлять себя с безвременной изначальной осознанностью, а не с мелькающими в ней мыслями, чувствами и ощущениями, мы делаем первый шаг к тому, чтобы лицом к лицу встретиться со свободой своей истинной природы.

Одна ученица выразила это следующим образом: «Когда мне пришлось пройти через развод, я очень старалась осознавать ту боль, которую испытывала. Я стёрла её в порошок, благодаря тому, что наблюдала мысли, возникавшие в моём уме, и ощущения, захватывавшие моё тело. Я много думала о боли, которую, возможно, испытывает тот, кто вскоре станет моим бывшим мужем, и о боли, возможно, испытываемой другими людьми в нашей ситуации, и поняла, что не одинока. А мысль о том, что они мучаются, наверное, не извлекая никакой пользы от наблюдения своей печали, тревоги и чего угодно, побуждала меня желать им облегчения.

Работая таким образом с болью, я постепенно начала понимать, причём не просто умом, а интуитивным образом: “да, вот так оно и есть”, что моя боль — это не я сама. Кем бы или чем бы я ни была — это наблюдатель моих мыслей, чувств и физических ощущений, которые часто сопровождают его. Конечно, временами я испытывала горечь одиночества, ощущала тяжесть в области сердца или в животе, спрашивала себя, не сделала ли ужасную ошибку, и желала бы повернуть время вспять. Но, наблюдая за тем, что происходило в моём уме и теле, я поняла, что есть нечто (или некто) большее, чем эти переживания. Что это нечто — “наблюдатель”, присутствие ума, которое не нарушают мои мысли, чувства и ощущения, но оно просто наблюдает их, не оценивая как хорошие или плохие.

Тогда я начала искать “наблюдателя” и не могла его найти! Дело не в том, будто ничего не было, — оставалось это чувство осознанности, — но я не могла подобрать ему имени. Даже “осознанность” не слишком подходила. Это слово не передавало всего смысла. В течение пары секунд, быть может, больше, оно одновременно казалось и «наблюдателем», и наблюдением и наблюдаемым.

О, я знаю, что не могу выразить этого как следует, но присутствовало лишь чувство чего-то большого. Это так трудно объяснить…».

На самом деле, она объяснила очень хорошо, или так хорошо, как могла, поскольку переживание пустоты действительно невозможно чётко облечь в слова. В традиционном буддийском примере, поясняющем это переживание, оно сравнивается с состоянием немого, которому дали конфету: он ощущает сладость конфеты, но не может её описать. На современном языке мы могли бы, как уже упоминалось, описать переживание как «невинный взгляд», в котором мы сталкиваемся с такой обширной панорамой, что присутствует лишь осознанность видения: на мгновение нет никакой разницы между «видящим», «видимым» и актом видения.

Иногда мы случайно переживаем этот невинный взгляд, проснувшись утром. В течение секунды или двух имеется дезориентация, когда мы не можем прикрепить никакого понятия к тому, кто видит, что он видит, и к акту видения. В эти моменты есть просто осознанность, свободная от понятий открытость, превосходящая «здесь», «сейчас», «это» или «то».

Потом стремительно всплывают привычки относительного взгляда «искушённого», и мы начинаем думать: «Вот он я. Вот рядом со мной на кровати мой муж (или жена, или подруга, или собака, или кошка). Вот стены спальни. Потолок, окна и занавески. Вот лампа на тумбочке у кровати. Вон там комод с зеркалом…»

В то же время у нас возникают мысли и чувства относительно самих себя, о комнате, о предстоящем дне или прожитых днях, о людях, с которыми мы, наверное, встретимся или хотим встретиться, о людях, которых мы потеряли и т. д. Совершенно бессознательно мы участвуем в процессе проведения различий. Иногда постепенно, иногда быстро мы начинаем хвататься за них как за определяющие и дающие нам чувство прочности вехи, помогающие нам ориентироваться в своём внутреннем и внешнем мире.

Стойкая привычка считать эти различия абсолютными, а не относительными, вероятно, является самым основным содержанием санскритского термина сансара, который на тибетский язык переводится как кхорва. Оба термина можно понимать как кружение на колесе, которое постоянно вращается в одном и том же направлении. У нас есть ощущение движения и ощущение перемен, но на самом деле мы просто в разных формах вновь и вновь прокручиваем те же самые старые умственные и эмоциональные шаблоны.

Освобождение от такого умственного и эмоционального буксования обычно называют санскритским словом нирвана или тибетским ньянгдэ. Оба термина обозначают постижение, благодаря прямому переживанию, собственной, по своей сути свободной, природы — совершенного покоя ума, свободного от рассудочных понятий, привязанности, неприязни и т. п. Типичное заблуждение относительно учения Будды заключается в том, что люди думают будто для достижения нирваны нам нужно отказаться от сансары — освободиться от неё, избавиться, уйти. Сансара — враг! Сансара — босс!

Сансара не враг и не хозяин. К тому же она и не какое-то «место», как часто ошибочно толкуют этот термин. Более точно было бы понимать сансару как точку зрения, которую мы навязали себе в попытке определить самих себя, других и окружающий мир, пребывая в условиях непостоянства и взаимозависимости.

Как бы ни была неудобна сансара, она, по крайней мере, знакома. Випашьяна, или практика прозрения, поначалу может показаться трудной или даже неудобной, потому что она подрывает нашу привязанность к тому, что нам знакомо. Если использовать очень простой пример, представьте своё переживание в виде листка бумаги, который долго оставался свёрнутым. Вы можете попытаться распрямить его, но он обязательно будет скатываться обратно. Чтобы увидеть весь лист бумаги, вам нужно закрепить его с обоих концов. Тогда вы сможете увидеть всё, что на нём написано, а не только несколько слов. Есть много того, что мы можем увидеть, кроме тех нескольких слов, которые мы привыкли читать.

Теперь представьте, что бумага продолжает разворачиваться и этому нет конца! Слова — это не бумага и не акт чтения слов на бумаге. Всё это появляется одновременно: слова, бумага и чтение слов на бумаге.

Конечно, это всего лишь пример, но, возможно, он может помочь объяснить, что внешние проявления сансары и даже наша привязанность к ним возможны только потому, что основа нашего переживания — нирвана, то есть способность переживать что угодно, связанная с нашей способностью воспринимать всё, что бы ни проявлялось. Сансара — это выражение нирваны, как относительная реальность есть выражение абсолютной реальности. Нам нужно только практиковать, познавая, что даже наша привязанность к конкретным вехам относительной реальности возможна благодаря единству пустоты и ясности.

Как и в практике шаматхи, нам нужно предпринять определённые шаги, чтобы достичь прозрения, прямого переживания ясности и пустоты. Я не хочу сказать, что процесс развития такого прямого переживания прост или лёгок. Нет, его проходят очень медленно, по горсточке, по глоточку. Нет быстрых или лёгких средств преодоления умственных и эмоциональных привычек, которые копились всю жизнь. Но этот путь сам по себе приносит свои награды.

Теперь рассмотрим этот процесс.

 

Пустота «я»

Кто я?

Этот вопрос преследует нас, чаще всего на тонком уровне, почти в любой момент нашей повседневной жизни. Как бы мы ни пытались, на самом деле мы не можем найти это «я», не так ли? Наши мнения меняются, а наши отношения с другими отражают различные аспекты «я». Наше тело претерпевает постоянные перемены. А потому мы начинаем искать то неотъемлемо присущее «я», которое не определяли бы внешние обстоятельства. Мы действуем так, как будто у нас есть «я», чтобы его защищать, избегая боли и стремясь к удобству и стабильности. Когда боль или дискомфорт возникают, мы стремимся отдалить себя от этих переживаний, а когда случается нечто приятное, мы стремимся приблизить себя к этому. Подразумевается, что боль и удовольствие, удобство и неудобство и тому подобное являются чем-то чужеродным по отношению к этому «я».

Что странно, как бы глубоко мы ни наблюдали свои реакции, мы не получаем ясной картины того, что такое на самом деле это «я». Где оно? Есть ли у него определённая форма, цвет или любое иное физическое измерение? Что вы можете сказать о том «я», которое постоянно или независимо от переживания?

Выход за пределы этого переживания «я» не подразумевает умственного анализа, существует ли «я» на самом деле. Такой логический анализ мог бы представлять интерес в философском смысле, но он вовсе не помогает в обретении прямого и непосредственного переживания. Практика прозрения лхактонг подразумевает наблюдение самого себя, с целью определения нашего собственного вклада в это «я», существующее независимо от обстоятельств как надёжная опора и центр всякого переживания.

Чтобы начать это исследование, разумеется, важно принять позу, при которой тело расслабленно и подтянуто. Затем успокойте ум, используя практику безобъектного внимания, описанную выше. Теперь ищите «я» — того, кто наблюдает течение мыслей, эмоций, ощущений и т. п.

Поначалу этот процесс может включать в себя некую разновидность анализа.

«Я» — это моя рука?

Моя нога?

«Я» — это неудобство, которое я чувствую, оттого что сижу скрестив ноги?

«Я» — это приходящие мысли или ощущаемые эмоции?

Что-то из этого является «я»?

Затем мы можем перейти от анализа к поискам «я».

Где «я»?

Что такое «я»?

Не занимайтесь этим исследованием слишком долго. Искушение занять умозрительную или философскую позицию довольно сильно. Суть этого упражнения — просто дать себе обнаружить в собственном переживании чувство свободы от представления о «я» как о чём-то постоянном, неделимом и самодостаточном. Пустота, как уже говорилось, — это не наше решение по поводу природы абсолютной реальности или осведомлённость, достигнутая с помощью анализа или философской аргументации. Это переживание, которое, когда вы его испытали, может изменить вашу жизнь, открыв новые измерения и возможности. Такова суть практики прозрения.

 

Пустота «другого»

Объединение шаматхи с пониманием пустоты не означает отрицания относительной реальности. Относительная реальность — это система координат, в которой мы действуем в этом мире, и отрицание этой системы — как мы видели на примере парня, который просто перестал говорить «я», — дорога к безумию. Но есть третий уровень переживания, который я называю «поддельная относительная реальность». В ней мысли, чувства и ощущения тесно переплетены в нашем восприятии самих себя, других людей, ощущений и ситуаций. Поддельная относительная реальность — главный источник самостоятельно созданного страдания. Она возникает из привязанности к представлениям, чувствам и восприятиям самих себя и других как к внутренне присущим, истинным характеристикам.

После приобретения небольшого опыта в наблюдении пустоты «я» — «зрителя», как назвали его мои ученики, — мы можем приступить к исследованию пустоты того, на что или на кого мы смотрим, то есть объекта нашей осознанности. Этот процесс, вероятно, лучше всего осуществляется путём наблюдения нашего переживания с намерением понять, что расчленение каждого момента осознанности на зрителя, или «наблюдателя», и на то, что этот зритель, или наблюдатель, воспринимает, — это, по сути, создание умопостроений.

Будда часто объяснял это расчленение восприятия, говоря о сновидении. Во сне у вас есть восприятие «себя» и восприятие «других». Разумеется, большинство его примеров соответствовало условиям, привычным для людей того времени: например, случалось на них нападали львы и тигры. Подозреваю, что это не беспокоит большинство наших современников, хотя от многих людей я слышал рассказы о том, как во сне за ними гнались чудовища или как они заблудились в большом доме или в незнакомой местности.

Более современным примером может быть сон, в котором кто-то даёт вам хорошие дорогие часы, скажем «Ролекс», — я слышал, что это действительно очень красивые и дорогие часы. Допустим, во сне вы были страшно взволнованы тем, что получили «Ролекс», не заплатив за него ни одного доллара. Возможно, вы старались похвастаться ими, почёсывая запястье, на котором они были надеты, когда разговаривали с кем-то в этом же сне, или указывали кому-то направление так, чтобы обязательно были видны ваши часы.

Но потом, быть может, к вам подкрадывается вор, выкручивает запястье, ранит вас и похищает «Ролекс». Во сне вы можете ощущать боль очень правдоподобно, а ваше огорчение по поводу утраты часов может быть довольно сильным. Во сне у вас нет никакой гарантии, что вам вернут часы и восполнят потерю крови. Возможно, вы проснётесь в поту или слезах, потому что всё казалось таким ярким, реальным, трагичным.

Но «Ролекс» был всего лишь сном, не так ли? И испытанные вами радость, боль и горе тоже были частью сна. В обстановке сна всё это казалось реальным. Но, когда вы проснулись, у вас не было «Ролекса», не было и вора, и рука была цела. «Ролекс», вор, рана и т. д. — всё это возникло как проявление неотъемлемых от вашего ума пустоты и ясности.

Точно так же всё, что мы переживаем на уровне относительной реальности, можно сравнить с переживаниями, испытываемыми нами во сне: такие яркие, такие реальные, в конечном счёте они — лишь отражения единства пустоты и ясности.

Мы можем «пробудиться», так сказать, ото сна относительной реальности и осознать, что всё, что мы переживаем, — это единство пустоты и ясности. Практика прозрения даёт нам возможность понять, на уровне прямого переживания, насколько глубоко наше восприятие обусловливает наше переживание. Иными словами, понять то, что всё воспринимаемое нами по большей части является построениями нашего ума.

Точно так же, как и в случае с практикой прозрения в отношении «я», начните с принятия такой позы, при которой тело расслабленно и одновременно подтянуто. Несколько минут оставайтесь в безобъектном внимании. Затем без напряжения перенесите внимание на объект: зримый образ, звук или физическое ощущение. Хорошо, не правда ли? Очень расслабляет.

Но где этот зримый образ, этот звук или это физическое ощущение на самом деле имеют место? Где-то внутри мозга? Где-то «не здесь» — вне тела?

Вместо того чтобы анализировать всё это, просто наблюдайте (или слушайте, или чувствуйте), словно это отражения в зеркале ума. Объект осознанности, осознание объекта и тот, кто осознаёт объект — всё имеет место одновременно, именно так, как это происходит когда мы смотрим в зеркало. Без зеркала нечего было бы видеть, а без видящего не было бы кому видеть. Их объединение делает видение возможным.

Практика прозрения предлагает способ обращения к переживанию, подразумевающий, что мы направляем ум внутрь, чтобы посмотреть на сам ум, имеющий переживание. Этот процесс, возможно, трудно понять, пока вы сами его не попробуете. Конечно, для этого потребуется практика, а познание ума, возникающее одновременно с переживанием, — чувство «чего-то большого», описанное моей ученицей, пережившей развод, — поначалу может длиться всего секунду-другую. В таких случаях порой возникает искушение воскликнуть: «У меня получилось! Я действительно понял пустоту! Теперь я смогу жить в полной свободе».

Это искушение особенно сильно, если вы работаете с мыслями и эмоциями, а также со своим отношением с другим людям и к различным жизненным ситуациям. Краткие проблески прозрения могут застыть, превратившись в рассудочные представления, которые заведут нас на такие пути восприятия или поведения, которые могут оказаться пагубными для нас самих и других людей. Есть старая-престарая история о человеке, который провёл много лет в пещере, медитируя на пустоте. В пещере было много мышей. Однажды очень крупная мышь запрыгнула на камень, служивший отшельнику столом. «Ага, — подумал он, — мышь — это пустота». И он схватил башмак и убил мышь, при этом думая: «Мышь — пустота, мой башмак — пустота и убийство мыши — пустота». Однако на самом деле он всего лишь превратил идею о пустоте в косное понятие о том, что ничего не существует, а потому можно делать что угодно и чувствовать что хочешь, не испытывая при этом никаким последствиям.

Когда мы поворачиваем ум внутрь, чтобы он смотрел на себя самого, — наблюдаем ли мы своё «я», «других», мысли или чувства — мы можем мало-помалу начать различать сам ум. Мы становимся открытыми для возможности того, чтобы ум — единство пустоты и ясности — стал способен отражать что угодно. Мы не зацикливаемся на том, чтобы видеть что-то одно, но становимся способны видеть множество вещей.

 

Сочувствие

Люди, окружающие нас, ситуации, с которыми мы сталкиваемся, и информация, поступающая от наших чувств, — всё это определяет то, что наш статус и положение не только подвержены переменам, но и могут быть обозначены разными способами, и определения эти, сами по себе тоже подвержены перемене. Я мать. Я отец. Я муж. Я жена. Я работник, выполняющий определённые задания согласно требованиям своего работодателя и своих коллег.

Тем не менее, в нашем привычном отношении к самим себе, к другим людям, вещам и ситуациям глубоко коренится некое чувство одиночества, отчуждённости — идея собственной независимости, мешающая нашей сплочённости с другими. Это трудноуловимое чувство различия, отдалённости лежит в самом сердце многих личных и межличностных проблем. Практика сочувствия принимает любую трудность или жизненный кризис, с которыми мы можем столкнуться, как отправную точку для осознания своего сходства и родства с другими. Она постепенно открывает наш ум к глубокому переживанию бесстрашия и уверенности, в то же время преображая личные трудности в сильное побуждение помогать другим.

Есть старая история, рассказанная в нескольких сутрах, о женщине, которая очень горевала о смерти своего юного сына. Она отказывалась верить, что её сын умер, и бегала по деревне из дома в дом в поисках лекарства, которое могло бы его оживить. Конечно же, никто не мог ей помочь. Ей говорили, что мальчик мёртв, и пытались помочь ей смириться с этим. Однако один человек, поняв, что она тронулась умом от горя, посоветовал ей поискать Будду — самого способного из лекарей, — который находился тогда в монастыре пососедству.

Прижав своё дитя к груди, женщина побежала туда, где жил Будда, и попросила у него лекарства, чтобы вылечить ребёнка. Будда в то время произносил проповедь перед большим числом людей, но эта женщина прорвалась сквозь них, и Будда, видя её отчаяние, откликнулся на просьбу. «Возвращайся в деревню, — велел он, — и принеси мне несколько горчичных зерен из того дома, где никто ещё не умирал».

Она побежала обратно в деревню и стала просить у всех своих соседей горчичных зёрен. Соседи были рады дать их ей, но она была вынуждена спрашивать: «Кто-нибудь умер здесь?».

Они смотрели на неё с удивлением. Одни просто кивали, другие говорили «да», третьи рассказывали, где и при каких обстоятельствах умер кто-то из членов их семьи.

К тому времени, как она закончила свой обход деревни, она поняла на собственном опыте, который проникает глубже, чем слова, что не одна она в мире страдает от ужасной личной потери. Перемены, горе и утрата — переживания, знакомые всем.

Всё ещё горюя о смерти своего сына, она поняла, что не одинока, и её сердце раскрылось. После завершения похорон сына она присоединилась к Будде и его ученикам. Она посвятила свою жизнь тому, чтобы помогать другим в достижении той же степени осознания.

 

Учебник счастья

Так легко думать, что мы единственные, кто страдает, тогда как другие люди родились с уже упоминавшимся выше «Учебником счастья», которого мы, по нелепой случайности, не получили. Я, как и все остальные, тоже был грешен, думая в таком ключе. В юности почти постоянно испытываемая тревога заставляла меня чувствовать себя одиноким, слабым и глупым. Однако когда я начал практиковать любовь и сострадание, я обнаружил, что моё чувство одиночества стало уменьшаться. В то же время я постепенно начал ощущать себя уверенным и даже успешным человеком. У меня появилось понимание, что я не один такой пугливый и ранимый. Со временем мне стало ясно, что забота о благе других очень важна для обретения покоя собственного ума.

Начав тренировать устойчивость ума с помощью чистого внимания к возникающему переживанию, мы можем перейти к тому, чтобы чуть более расширить своё внимание. Мы можем растворить иллюзию независимо существующих «себя» и «других» с помощью того, что в буддийской традиции называется практикой любящей доброты и сострадания. На современном языке эту практику, возможно, лучше называть сочувствием, имея в виду способность понимать ситуации, в которых могут оказаться другие, или отождествляться с ними.

Многие спрашивают, почему практику сочувствия называют любящей добротой и состраданием? Почему не используют какой-нибудь один из этих терминов?

Согласно буддийскому пониманию, есть два аспекта сочувствия. Любящая доброта подразумевает желание, чтобы все обрели счастье в этой жизни, и усилие, которое мы вкладываем в то, чтобы достичь этой цели. Сострадание — это стремление освободить всех существ от коренного страдания, проистекающего от их неведения относительно собственной изначальной природы, и личное усилие, которое мы прикладываем к тому, чтобы помогать им обрести избавление от этого коренного страдания.

Эти две заботы: жажда счастья и желание избавиться от страдания — разделяют все живые существа, хотя и не всегда могут выразить это сознательно или вербально, на сложном языке человеческого разума. Страдание, его причины и условия подробно обсуждались выше. Счастье — намного более расплывчатый термин, который проще всего объяснить как «благополучие». Это значит иметь в достатке пищу, кров и жить, не подвергаясь угрозам и опасностям. Даже муравей, который, по моим сведениям, не обладает физиологической структурой, регистрирующей боль, всё равно хлопочет, выполняя свои повседневные задачи: ищет пищу, приносит её в гнездо и выполняет другие функции, которые вносят вклад в его собственное выживание и в выживание его колонии.

Для большинства из нас процесс развития любви и сострадания развивается, как я говорил, постепенно. Он начинается — как у той женщины, потерявшей ребёнка, — с осознания собственного страдания и желания избавиться от него. Постепенно мы распространяем пожелание счастья и свободы от страданий и на других. Этот медленный, но верный путь ведёт от осознания собственных трудностей к пробуждению потенциала гораздо более глубокого и сильного, чем мы могли даже представить, сидя в своей машине в дорожной пробке и проклиная обстоятельства, которые нас задержали, или стоя в очереди в банке и отчаянно желая, чтобы она двигалась быстрее.

Начальную стадию, как правило, называют обычными любовью и состраданием, и она начинается с развития чувства любви и сострадания к самому себе и распространения этого благопожелания на тех, кого мы знаем. Вторую стадию часто называют безграничными любовью и состраданием, и это подразумевает распространение пожелания счастья и освобождения от страдания на тех, кого мы даже не знаем. Третью стадия называют бодхичитта — это ум, который пробуждён к страданию всех живых существ и спонтанно действует ради избавления их от этого страдания.

 

Обычные любовь и сострадание: сосредоточение на самих себе

Развитие обычных любви и сострадания подразумевает несколько этапов. Первый заключается в том, чтобы научиться по доброму относится к самим себе и ценить собственные положительные качества. Это не значит жалеть себя. Это не значит бесконечно прокручивать сценарии страдания или сожаления и думать о том, как могло бы всё обернуться, если бы обстоятельства были иными. Нет, это подразумевает, что вы наблюдаете своё переживание самих себя в настоящий момент как объект медитативного сосредоточения. В этом случае мы ищем не представление о «я», а скорее яркое ощущение своей жизни в данный момент. Было бы прекрасно, сумей я обрести счастье и его причины! Вероятно, самый простой метод — это разновидность «практики сканирования», описанной в связи с практикой шаматхи, где уделяется внимание физическим ощущениям.

Начните с «укрощения коня». Если вы выполняете практику по всей форме, то, по возможности, примите позу с семью характеристиками. Или же просто держите спину прямой и сохраняйте всё тело расслабленным и уравновешенным. «Укротите всадника», позволив своему уму просто расслабиться в состоянии безобъектного внимания.

Через несколько минут выполните быстрое «сканирующее упражнение». Однако на этот раз вместо того чтобы сосредоточиваться на самих ощущениях, без напряжения позвольте себе осознать, что у вас есть тело, а также ум, способный его сканировать. Позвольте себе осознать, насколько прекрасны эти фундаментальные факты вашего бытия и как ценно иметь тело и ум, способный это тело осознавать. Чувство благодарности за эти дары закладывает в нас семена счастья и облегчения страдания. Такое облегчение кроется уже в простом осознании того факта, что вы живы и сознаёте.

На минуту останьтесь в этой простой признательности, а затем без напряжения зародите мысль: «Как было бы прекрасно, если бы я всегда был способен наслаждаться этим чувством благополучия и всеми причинами, которые приводят к ощущению удовлетворения, открытости всем возможностям». Слова, которые вы выберете, конечно, могут быть разными в зависимости от вашего характера. На традиционном буддийском языке эти мысли выражаются как молитва благопожелания: «Да обрету я счастье и причины счастья. Да освобожусь я от страдания и причин страдания». Но смысл, по сути, всегда одинаков. Подберите слова, которые подходят лично вам.

Затем просто дайте уму пребывать в покое, открытости и расслабленности.

Не пытайтесь продолжать эту практику дольше пары минут, если вы выполняете её по всей форме, или дольше, чем несколько секунд, если вы практикуете неформально. Вы можете удивиться тому, что ощущаете бодрость и осознанность, ходя по магазину, попав в автомобильную пробку или занимаясь рутинным мытьём посуды. Очень важно практиковать короткими периодами, делая перерывы на отдых, — иначе этот драгоценный опыт может стать умозрительным представлением, а не прямым переживанием. Со временем, по мере того как вы будете повторять это упражнение, перед вами начнёт открываться сфера обширных возможностей.

 

Обычные любовь и сострадание: сосредоточение на ближних

Немного познакомившись с собственным переживанием облегчения, вы можете распространить эту возможность на других. Ведь осознание страданий других может преобразить ваше собственное переживание. Один мой непальский друг перебрался в Нью-Йорк в надежде найти работу получше и зарабатывать больше денег. В Непале он занимал руководящую должность на ковровой фабрике. Однако после переезда в Нью-Йорк он не смог найти ничего лучше, чем работа в каком-то гараже, — довольно низкое падение по сравнению с его прежней работой в Непале. Иногда он расстраивался по этому поводу до слёз, пока как-то раз один из его начальников не спросил: «Чего ты плачешь? Нельзя этого делать! Что подумают наши клиенты?!».

Однажды этот мой приятель заметил незнакомого человека, который что-то делал в гараже, — на нем была большая шляпа. Присмотревшись, он узнал мужчину в шляпе: это был владелец ковровой фабрики в Непале. Тот бросил свой бизнес и поехал в Нью-Йорк в той же самой надежде разбогатеть, но в итоге оказался в том же положении разнорабочего, зарабатывая меньше денег, чем там, в Непале.

Моего приятеля сразу же осенило, что не один он испытал удар судьбы. Он был не одинок.

Вторая стадия обычных любви и сострадания — осознание, что всё происходящее в уме кого-то другого, возможно, очень похоже на то, что происходит в вашем уме. Помня это, мы постепенно начинаем понимать, что нет никакой причины бояться кого-то или чего-то. По большей части мы боимся, не понимая, что тот, с кем мы столкнулись, мало чем отличается от нас самих: он всего лишь обычный человек, желающий себе благополучия.

Классические буддийские тексты учат, что поначалу нам нужно сосредоточиваться на своих матерях, которые проявили по отношению к нам предельную доброту, выносив в собственном теле и дав возможность увидеть свет. В большинстве культур, восточных и западных, традиционно поощрялось уважение, если не сердечная любовь, и к матери и к отцу, как воздаяние за те жертвы, которые они принесли ради нас. Однако это традиционное отношение весьма изменилось на протяжении жизни последних двух поколений. Немало людей, с которыми я беседовал в эти годы, далеко не всегда поддерживают нежные и близкие отношения со своими родителями, особенно в том случае, если те позволяли себе словесно или физически оскорблять детей. В таких случаях было бы не слишком полезно брать свою мать или отца в качестве опорного объекта для практики любви и сострадания. Ничуть не хуже, если вы будете сосредоточиваться на другом человеке: любящем родственнике, добром учителе, близком друге, супруге, партнёре или своём ребенке. Некоторые предпочитают сосредоточиваться на своих кошках, собаках или других домашних любимцах. Объект вашей медитации на самом деле не имеет значения. Важно без напряжения направить внимание на того или на то, с кем или с чем вас связывают узы теплоты или нежности.

Практика обычных любви и сострадания по отношению к другим несколько отличается от практики любви и сострадания по отношению к самому себе. Для начала примите позу с семью характеристиками, или, по крайней мере, выпрямите спину, оставив другие части тела покоиться естественно.

Теперь оставайтесь несколько минут в безобъектном внимании. Расслабьтесь на своем сиденье, как будто только что выполнили трудную работу, и просто наблюдайте свой ум, все мысли, чувства и ощущения, проносящиеся в нем.

Побыв так несколько минут без напряжения перенесите внимание на того или то, к кому или чему вы питаете особую нежность, любовь или заботу. Не удивляйтесь, если образ, который вы не избирали намеренно, проявится более отчётливо, чем тот объект, с которым вы изначально намеревались работать. Это часто случается самопроизвольно. Один из моих учеников начал формальную практику, намереваясь сосредоточиться на своей тёте, которая была очень добра к нему, когда он был молод. Однако образом, который неизменно представал перед ним, был щенок — друг его детства. Это всего лишь пример заявляющей о себе естественной мудрости ума. У моего ученика действительно было много тёплых воспоминаний, связанных с этим щенком, и, когда он наконец, вместо того чтобы пытаться сосредоточиваться на тёте, отдался воспоминаниям о щенке, практика у него пошла очень легко.

Позвольте чувству теплоты, сердечности обосноваться в вашем уме, через каждые несколько минут чередуя это чувство с пребыванием ума в безобъектном внимании. Чередуя эти два состояния, желайте, чтобы предмет вашей медитации мог переживать то же самое чувство открытости и теплоты, которое вы ощущаете по отношению к нему. После чередования безобъектного внимания и внимания к объекту медитации можете продолжить одним из двух способов. Первый способ — это представить избранный вами объект в удручающей или мучительной ситуации. Разумеется, если объект вашей медитации и так уже глубоко страдает или скорбит, вы можете просто вспомнить его нынешнее состояние. В любом случае образ, всплывающий в вашем уме, естественно порождает чувство нежности и близости, а также глубокое желание облегчить его боль.

Другой подход заключается в том, чтобы без напряжения остановив своё внимание на избранном вами человеке или предмете, задать себе вопросы: «Насколько я сам хочу быть счастливым? Насколько я сам хочу избежать боли и страдания?». Пусть ваши мысли на эти темы будут как можно более конкретными. Например, если вы находитесь где-то на сильной жаре, не стоит ли перейти в более затенённое и прохладное место? Если вы ощущаете физическую боль, хотите ли вы, чтобы эта боль стихла? Обдумывая свои ответы, постепенно переносите внимание на избранный вами объект и представляйте, что он чувствовал бы в той же ситуации.

Такая практика не только открывает ваше сердце для других существ, но и разрушает отождествление самого себя с любой болью или неудобством, которые вы, возможно, испытываете в этот момент. Как обнаружил мой непальский друг, увидев, что его бывший босс, спрятав лицо под большой шляпой, работает в Нью-Йорке в том же самом гараже, — мы не одиноки. Возможно, люди, щенки и другие создания стремятся к благополучию и избавлению от боли каждый по-своему, но их основные побуждения по сути своей похожи.

 

Обычные любовь и сострадание: сосредоточение на тех, кого мы не любим

Развивать в себе любовь и сострадание по отношению к тем, кого вы знаете и о ком заботитесь, не так трудно, потому что, даже если вам нужно отругать их за глупость или упрямство, главное, что вы всё равно их любите. Немного труднее распространить это же самое чувство теплоты и объединяющей вас связи на тех людей, с которыми у вас, возможно, нет общих личных или профессиональных взаимоотношений, или на тех, кого вы по каким-то причинам недолюбливаете.

Например, один мой ученик страшно боялся пауков. Он рассказывал, как приходил в ужас при виде паука в углу комнаты, на подоконнике или над ванной. Паук просто занимался своим делом: плёл паутину, надеясь заманить туда муху или другое насекомое (которые, вероятно, тоже боятся паука), — но этот ученик в страхе всегда пытался избавиться от него, выметая веником или засасывая пылесосом. Через несколько месяцев наблюдения над собственным желанием благополучия и своим страхом перед болью и страданием в нём начало развиваться несколько иное отношение к паукам. Для начала он стал подходить к каждому столкновению по-разному. Вместо того чтобы выметать паука или убирать его пылесосом, он набрался достаточно храбрости, чтобы поймать паука в банку и выпустить его на улицу. В конце концов он даже стал говорить: «Всего хорошего, дружок. Ищи пропитание, ищи своё счастье… но только не в моём доме, хорошо?».

Разумеется от этого пауки не перестали появляться на окнах или в ванной, но, вместо того чтобы относиться к ним как к врагам, человек стал узнавать в них созданий, во многих похожих на него самого.

Возможно, ловить пауков в банку и выпускать их на природу — не самый типичный путь к развитию второй стадии обычных любви и сострадания. Но это только начало.

В качестве упражнения представьте, что вы протыкаете себе щёки, и правую и левую, двумя очень острыми иголками. Отличается ли как-то боль, которую вы ощущаете в правой щеке, от той, что вы ощущаете в левой? Боль в правой щеке символизирует несчастье и страдание, испытываемые вами. Боль в левой щеке символизирует несчастье и страдание, испытываемое кем-то другим, кого вы не любите. Болит ли одна щека больше, чем другая? Может, да, может, нет. Возможно, вы так привыкнете к иголке, длительное время пронзающей правую щёку, что уже не будете её замечать, — это тупая боль. Но иголка, воткнутая в левую щёку, причиняет свежую боль — вы остро её чувствуете. Вы можете вытащить иголку из правой щеки, прибегнув к практике любви и сострадания по отношению к самому себе или к тем, к кому вы питаете какую-то нежность. Но иголка в левой щеке останется там до тех пор, пока вы не начнёте по-настоящему распространять пожелание счастья и избавления от страдания на тех, кто вам неприятен. Вы хотите, чтобы они страдали или не были счастливы. Возможно, вы чувствуете по отношению к ним ревность или недовольство. Но кто испытывает боль этого недовольства, ревности или нелюбви?

Вы.

Есть дополнительная польза в том, чтобы принимать людей, которых вы не любите, с любовью и состраданием. Представьте, что такой человек относится к вам или к кому-то другому недружелюбно. В таком случае вы тоже можете реагировать на его поведение враждебно, занять оборонительную позицию или даже — имея должное самообладание — пытаться поступать хладнокровно и взвешенно. Однако любовь и сострадание позволят вам понять то, почему этот человек говорит или делает то, что наносит вред другим. Возможно, он несчастен, расстроен и отчаянно хочет обрести чувство покоя и защищённости.

Например, один из моих учеников только что начал работать в отделе маркетинга крупного промышленного предприятия, и его пригласили на собрание, в котором участвовала женщина, руководившая бухгалтерией. Собрание началось очень плохо. Та дама была настроена очень конфликтно, говорила без остановки, а если кто-то её прерывал или предлагал другую точку зрения, её лицо краснело и она отстаивала свою позицию ещё более энергично.

Сидя сзади и видя это, мой ученик стал наблюдать за этой женщиной с любовью и состраданием, и за стеной гнева он увидел девочку, которую в детстве никто не слушал. Тогда он стал утвердительно кивать и соглашаться с нею, говоря ей, как умны её замечания и как хороши её идеи. Постепенно дама начала расслабляться. Её гнев улетучился, и она смогла выслушивать мысли других людей и по-настоящему учитывать их. Мой ученик и эта женщина не стали лучшими друзьями, но после той первой встречи его почти всегда приглашали на собрания с её участием и ему, казалось, всегда удавалось её успокоить. Когда же ему приходилось посещать бухгалтерию, в этом отделе всегда слышался явный вздох облегчения, которым реагировали на его появление остальные сотрудники. Его влияние было таким успокаивающим, что главный бухгалтер стала относиться к другим людям в своём отделе немного добрее.

Так что всё закончилось для всех «взаимовыгодной ситуацией». Когда женщину выслушали и оценили её компетенцию, она испытала некоторое облегчение своего страдания. Её подчиненные уже не подвергались постоянной критике, а потому неприятные чувства, которые они испытывали по отношению к ней, тоже начали ослабевать.

Что до моего ученика, то он стал ощущать большую уверенность в самом себе, когда сумел понять, что способен управлять трудными ситуациями благодаря ясности и мудрости, порожденным любовью и состраданием.

 

Безграничные любовь и сострадание

Конечно, развивать в себе любовь и сострадание по отношению к тем, кого мы уже знаем, не так трудно после некоторой практики. Немного труднее распространить то же чувство теплоты и объединяющей вас связи на тех, кого вы не знаете и даже не могли знать. Когда мы слышим о трагедиях, разыгрывающихся во всём мире или даже по соседству, у нас может появиться чувство беспомощности и безнадёжности. Хотя есть так много дел, в которых мы могли бы участвовать, подчас наша работа и семейная жизнь не дают нам возможности оказывать конкретную помощь нуждающимся. Практика безмерных любви и сострадания помогает освободиться от чувства безнадёжности. Кроме того, она наполняет нас уверенностью в том, что на любую ситуацию и на любого человека, с которыми нас может столкнуть жизнь, мы вполне способны реагировать без излишнего страха или обречённости. Мы можем видеть возможности, к которым в противном случае были бы слепы, и начать больше ценить потенциал, заложенный в нас самих.

Особенно эффективная практика для развития безмерных любви и сострадания по-тибетски называется тонглен, что можно перевести как «отдача и принятие». Тонглен — это на самом деле довольно простая медитативная техника, требующая лишь координации визуализации и дыхания.

Первый шаг, как всегда, — это найти удобную позу для тела, а потом оставить ум в безобъектном внимании. Затем мягко перенесите внимание на такую мысль: «Как я хочу обрести счастье и избежать страдания, так хотят того же и другие существа». Вам не нужно представлять себе конкретных живых существ, хотя вы можете начать и с конкретной визуализации, если она вам помогает. В конце концов тонглен распространяется за все доступные вашему воображению пределы, когда вы представляете всех и вся, включая зверей, птиц, насекомых и прочих созданий, которые страдают или будут страдать тем или иным образом.

Суть, как я уже объяснял, состоит в том, чтобы просто помнить, что мир наполнен бесчисленным множеством живых существ, и думать: Как я хочу обрести счастье, так хотят счастья и все существа. Как я хочу избежать страдания, так хотят избежать его и все живущие. Точно так же, как и в практике с обычными любовью и состраданием, когда вы даёте этим мыслям возможность проноситься в своём уме, вы начинаете по-настоящему активно желать другим счастья и освобождения от страдания.

Следующий шаг — сосредоточиться на своём дыхании как на средстве дарования всем живым существам всякого счастья, которое вы могли бы испытывать или испытываете теперь, и принятия на себя их страданий. Делая выдох, представляйте, что всё счастье и блага, приобретённые за всю вашу жизнь, изливаются из вас в виде чистого света. Этот свет направляется ко всем существам и растворяется в них, исполняя всех их нужды и устраняя страдания. Делая вдох, представляйте боль и страдание всех живых существ в виде тёмного маслянистого дыма, который вы поглощаете через ноздри и растворяете в своём сердце. Продолжая эту практику, представляйте, что в результате этого все существа освобождаются от страдания и их переполняет счастье и блаженство.

После нескольких минут такой практики просто оставьте ум в покое. Затем снова начните медитацию, чередуя периоды тонглен и отдыха.

Если так вам будет легче выполнять визуализацию, можете сидеть с выпрямленным туловищем, положив несильно сжатые кулаки на поверхность бёдер. Делая выдох, разожмите пальцы и скользите ладонями по бёдрам к коленям, представляя при этом, что свет идёт ко всем существам. Делая вдох, скользите ладонями в обратном направлении, несильно сжимая кулаки и как бы втягивая в себя тёмный свет страданий других и растворяя его в себе.

В мире так много разнообразных существ, что даже невозможно представить их всех, а тем более предоставить принесение прямой и непосредственной пользы каждому из них. Но благодаря практике тонглен вы открываете свой ум для бессчётного множества живых существ и искренне желаете им благополучия. Результатом этой практики явится то, что ум ваш станет яснее, спокойнее, сосредоточеннее и осознаннее. Вы будете развивать в себе способность помогать другим всеми возможными способами, как прямо, так и опосредованно.

 

Бодхичитта

Заключительная стадия — это бодхичитта. Этот санскритский термин часто переводят как «ум пробуждения» или «пробуждённый ум». В нём сочетаются два санскритских слова: бодхи (от санскритского корня будх, который переводится как «пробудиться», «осознавать», «замечать» или «понимать») и читта (которое обычно переводят как «ум» или иногда «дух» в смысле «вдохновение»).

В буддийской традиции мы различаем два рода бодхичитты: абсолютную и относительную. Абсолютная бодхичитта подразумевает ум, который стал абсолютно чист благодаря завершению всех уровней практики и, как следствие, прямо зрит природу реальности, вне сомнений и колебаний. Семя природы будды, скрыто пребывающее во всех живых существах вырастает в великолепное дерево. Способная видеть и знать всё, абсолютная бодхичитта содержит в себе острое осознание страдания всех существ, длящегося, пока они не ведают о собственной природы. Кроме того, она содержит стремление освободить всех существ от этого глубочайшего уровня страдания. Это состояние, которого достиг Будда, а то полное и окончательное просветление, которого достигают все те, кто следует по его стопам.

Однако немногие из нас способны переживать абсолютную бодхичитту сразу же. При жизни исторический Будда трудился шесть лет, чтобы достичь этой полностью пробужденной осознанности. Согласно легенде, только он один был способен обрести её за такой относительно короткий период, потому что до этого уже посвятил достижению этой цели множество жизней.

Большинству из нас необходимо упражняться на более постепенном пути относительной бодхичитты. Это несколько расширяет рамки практик любви и сострадания в плане развития желания, чтобы все живые существа постигли — не умом, а благодаря личному переживанию — полный расцвет присущей им природы будды и предпринимали все необходимые действия для достижения этой цели.

Развитие относительной бодхичитты всегда подразумевает два аспекта: намерение и применение. Бодхичитта намерения предполагает развитие искреннего желания поднять всех живых существ на тот уровень, на котором они полностью узнают свою собственную природу. Мы начинаем с мысли: «Я желаю достичь полного пробуждения, чтобы помочь всем живым существам обрести то же самое состояние». Большинство буддийских практик начинаются с подобной молитвы, формулирующей данное устремление. Просто повторять эту молитву на любом языке и с использованием любых терминов, которые вам знакомы, — безусловно, чрезвычайно полезно, поскольку это помогает нам расширить мотив и цель нашей практики. Однако такие молитвы и выражения устремления будут оставаться всего лишь словами, до тех пор пока мы на самом деле не уделим время работе с обычными и безмерными уровнями любви и сострадания. Как мы уже убедились, мы не сможем обрести полное счастье и положить конец собственным страданиям, не породив искреннего стремления к тому, чтобы другие обрели счастья и освободились от страданий. Стремиться к собственному освобождению — всё равно, что вытащить иголку только из одной щеки. Пока иголка остаётся в другой щеке, мы всегда будем чувствовать некоторый дискомфорт, боль или страх.

Создаётся впечатление, что это нелёгкий труд, не правда ли? Кажется, что довольно трудно пробудиться самому, а тем более привести других к пробуждению. Но если мы вспомним историю о женщине, потерявшей ребёнка, то начнём понимать, что в присутствии того, кто уже пробуждён, для других людей тоже появляется возможность пробудиться. Иногда процесс пробуждения может принимать форму следования наставлениям, выслушивания учения или подражания учителю.

Цель бодхичитты применения — пробуждение других людей. Бодхичитта намерения — это желание перевести людей из одного «места» в другое. Бодхичитта применения — это средство, с помощью которого мы исполняем наше намерение.

Есть много способов практиковать бодхичитту намерения. Например, воздерживаться от воровства, лжи, сплетен, а также от слов и действий, умышленно причиняющих страдание. Кроме того, можно проявлять щедрость по отношению к другим, улаживать ссоры, говорить мягко и спокойно, а не «срываться», радоваться удачам окружающих, не допуская, чтобы тобой овладели ревность или зависть.

Такое поведение распространяет переживание любви и сострадания в медитации на все аспекты нашей повседневной жизни, создавая для каждого беспроигрышную ситуацию. Мы выигрываем, потому что понимаем: мы не одиноки в переживании тревожащих эмоций или сложных обстоятельств. Когда мы проникаемся этим пониманием, мы начинаем обретать глубокое чувство уверенности в самих себе и способны более заботливо и сочувственно относиться к другим. Те, кто окружает нас, выигрывают потому, что благодаря обретению интуитивного понимания их страдания мы начинаем поступать по отношению к ним более добросердечно и внимательно.

Нет ничего более вдохновенного и отважного, чем намерение вести всех существ к совершенной свободе и великому благу осознания своей истинной природы. Неважно, достигнете ли вы этой цели. Само намерение имеет такую силу, что, когда вы его в себе развиваете, ваш ум становится сильнее, ваши ментальные и эмоциональные стереотипы теряют силу, и вы становитесь более искусными в служении другим. Поступая так, вы создаёте причины и условия для собственного благополучия.

Понимание страдания и его причин, заложенного в нас потенциала и метода преображения этого понимания в переживание можно было бы считать «Учебником счастья», который, как нам казалось, не достался нам при рождении.

Однако многие спрашивают, каким образом следует применять уроки понимания и переживания к собственным жизненным ситуациям? Что нам делать при столкновении с тревогой, горем, ревностью, гневом или отчаянием?

Чтобы ответить на эти вопросы, нам нужно предпринять несколько более глубокое исследование, используя собственную жизнь как экспериментальную лабораторию.

 

Жизнь на пути

Чтобы справиться с проблемой, нужна проблема.

Это может звучать несколько странно, даже радикально. Но Будда в своё время и был радикалом, предложившим такой план лечения страдания, который во многом отличался от решений, выдвинутых некоторыми из его современников.

Помню, как ребёнком я слышал о традиции, существовавшей в Тибете среди медитирующих отшельников — мужчин и женщин, которые проводили месяцы и даже годы в уединённых горных пещерах, где они могли практиковать подолгу, не отвлекаясь. Звучит заманчиво, не так ли? Простая жизнь без тревог, в идеальной обстановке, в которой кажется только и развивай в себе покой ума, — если не считать одной маленькой детали.

Там было слишком спокойно.

Уединённая жизнь в горах не даёт так уж много благоприятных возможностей научиться справляться с разрушительными мыслями, эмоциями или другими формами дуккхи. Так что эти отшельники, каждый раз, когда спускались с гор и оказывались в городе или деревне, начинали говорить и поступать как безумцы. Это так раздражало горожан или крестьян, что они кричали на этих йогинов, ругали и даже били их. Но для тех словесные, эмоциональные и физические оскорбления становились эффективной опорой для медитации. Превращаясь в благоприятные возможности для развития ещё большей умственной и эмоциональной устойчивости, они помогали преодолеть еще более глубокие слои неведения относительно своей собственной природы, природы других и природы переживания.

По мере того как у горных отшельников возрастало понимание, их постижение коренной ситуации страдания и его причин углублялось и у них развивалось более острое осознание заблуждения, управляющего жизнями столь огромного числа людей, — самостоятельно созданного страдания, коренящегося в вере в постоянность, независимость и единичность. Они были готовы раскрыть сердце перед людьми, обнаружив для них своё глубокое и личное переживание любви и сострадания. Они проводили дни напролёт, занимаясь некоторыми из практик, описанных ниже, дабы послать обретённые ими блага тем людям, которые помогли их духовному росту своими насмешками и побоями.

Конечно, большинство из нас не медитирующие отшельники, и в этом отношении нам действительно очень повезло. Нам не нужно искать на свою голову трудности или намеренно назначать им свидание. Нам не нужно платить ни цента за разрушительные мысли и эмоции. Наша жизнь и так полна всевозможных испытаний.

Как мы относимся к ним?

Как правило, если мы видим в них врагов, то пытаемся или отрицать, или устранить их, а если видим в них «начальников», подчиняемся им.

Третий вариант — срединный путь, представленный примером медитирующих отшельников старых времён, — это использовать переживания как средство открыть себя для более глубокого освоения собственных мудрости, доброжелательности и сострадания.

На языке буддизма этот подход часто называют «объединение своей жизни с путём».

Своей жизни, точно такой, какова она есть, — прямо здесь, прямо сейчас.

Радикальная цель плана лечения, предложенного Буддой, — не в том, чтобы разрешить или устранить проблемы, а в том, чтобы использовать их как основу или центр сосредоточения для узнавания собственного потенциала. Каждая мысль, каждая эмоция и каждое физическое ощущение — это благоприятная возможность направить своё внимание внутрь и чуть ближе познакомиться с его источником.

Многие рассматривают медитацию как упражнение, как гимнастику. «Я уже это прошёл! Теперь я могу жить дальше». Но медитация — не что-то отдельное от вашей жизни. Это и есть ваша жизнь.

В некотором смысле, мы всегда медитируем: сосредоточиваясь на сумятице наших эмоций, на беспокойных мыслях и делая выводы из своих переживаний относительно того, кем и чем мы являемся, а также относительно нашего окружения. Такого рода медитация часто случается непреднамеренно, без участия нашего сознательного ума.

Объединение своей жизни с путём выводит процесс бессознательной медитации на сознательный уровень. Многие, в том числе и я сам, пользуются этим подходом в надежде найти немедленное разрешение умственных и эмоциональных страданий. Конечно, применяя подобную технику можно сразу же почувствовать некоторое облегчение, но это переживание обычно не бывает долгим. Нередко люди испытывают разочарование, когда чувство свободы улетучивается, и они думают: «А, эта буддийская чепуха не работает».

Но если мы настойчиво продолжаем практику, поначалу уделяя ей несколько минут в день, наблюдая за своим переживанием, а потом, возможно, удлиняя наши занятия, то мы обнаруживаем, что план лечения, предложенный Буддой, — это нечто куду более существенное и действенное, чем психологический аспирин. Наблюдая свои мысли, чувства и ощущения, в процессе мы обнаруживаем нечто бесценное.

 

Золотой клад

Есть одна древняя притча об индийце, который, переходя через пустырь, нечаянно уронил там золотой самородок, который был у него при себе. Этот пустырь служил для окрестных жителей свалкой, куда они выкидывали свой мусор, кухонные отбросы и тому подобное, и всё это превращалось в грязную, зловонную массу. Золото лежало там не один век, покрываясь всё более толстым слоем грязи и мусора. Наконец, один бог посмотрел вниз и сказал человеку, который искал золото: «Посмотри, под всем этим хламом — огромный самородок. Выкопай его и сделай из него что-нибудь полезное — украшение или ещё что-то, — чтобы ценная вещь не пропадала зря».

В этой истории, разумеется, приводится аналогия, поясняющая узнавание природы будды, которая зачастую покрыта «грязью» неведения, желания, неприязни и всевозможной умственной и эмоциональной сумятицы, проистекающей из этих трёх главных ядов.

В первоначальных учениях Будды и комментариях, написанных более поздними учителями, приводится много примеров, призванных помочь людям понять природу будды, которая сама по себе невыразима и запредельна словам. Однако, наверное, людям легче всего понять пример с золотом. Поэтому, когда я даю учение на эту тему, один моих первых вопросов: «Какое качество есть у золота?».

Ответы бывают разные.

«Оно блестящее».

«Не тускнеет».

«Долговечное».

«Драгоценное».

«Редкое».

«Дорогое».

«Совершенное».

Всё это весьма справедливо.

Тогда я задаю второй вопрос: «Есть ли разница между золотым самородком, столетиями лежащим под слоем грязи и мусора, и самородком, который выкопали и очистили от грязи.

Ответ неизменно один: «Нет».

Грязь, в которой веками лежало золото, так же не может изменить его природу, как эмоциональная или умственная сумятица не может изменить нашу основополагающую природу. Однако, точно так же, как из-за толстого слоя грязи слиток чистого золота выглядит обычным камнем, так и наше ошибочное восприятие и одержимость умопостроениями могут скрывать нашу коренную природу. В некотором смысле, мы склонны видеть себя как покрытый грязью камень.

Как искатели золота удаляют глину и грязь, чтобы явить взору хотя бы один обломок золотого самородка, так и нам, чтобы увидеть проблеск «золотого самородка», нужно начать избавляться от скрывающей его «грязи».

Для большинства из нас это медленный и постепенный процесс. Требуется время, чтобы привыкнуть к новым и, возможно, несколько неудобным представлениям о собственной природе и о реальности, в которой мы действуем. Точно так же требуется время, чтобы с помощью практики развивать более внимательное и менее рассудочное отношение к мириадам разновидностей самостоятельного созданного страдания, составляющих большую часть нашего переживания.

Я воспитывался в культуре, пропитанной буддийской философией и практикой, и мне посчастливилось рано ощутить на себе результат терпеливых усилий учителей, исполненных мудрости и опыта практических переживаний, в свою очередь получивших знания от непрерывной линии преемственности, передававшейся от учителя к ученику и восходящей к самому Будде. Но, даже принимая во внимание столь благоприятные обстоятельства, мне было довольно трудно постичь свою коренную природу как свободную, ясную и полную безграничных возможностей. Я верил, что всё сказанное моим отцом и другими учителями, было верным, но всё равно не мог увидеть её в самом себе — особенно тогда, когда тревога и другие неодолимые эмоции брали мой ум в тиски, так, что я почти не мог дышать.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди спрашивают: «Если, как считается, у меня есть все эти великие качества и совершенная природа, то почему я чувствую себя так плохо? Почему я такой злой? Откуда во мне эта тревога? Чувство безнадёжности? Депрессия? Почему я всегда ссорюсь с мужем (или женой, или ребёнком, или другом)?».

 

Что скрывает от нас природу будды?

Ответить на этот вопрос можно по-разному.

Для начала, есть много старой засохшей грязи, через которую нужно пробиться. Погруженные в мир, где всё меняется — секунды, клетки и атомы, — мы жаждем уверенности, предсказуемости, стабильности и удовлетворённости. Три главных яда: неведение, привязанность и неприязнь — можно описать как самый основной набор реакций на это страстное желание. Мы вырабатываем обобщённый взгляд, опирающийся на двойственные понятия, такие как «я» и «другие», «объект» и «субъект». Мы определяем эти различаемые нами вещи как «хорошие и плохие», «приятные и неприятные» и наделяем их качествами постоянства, единичности и независимости.

Конечно же, привычка систематизировать и истолковывать переживания в относительных терминах появилась не вдруг. Мы не проснулись в одно прекрасное утро и решили: «Ага, а начну ка я давать своему миру двойственные определения!».

Как уже обсуждалось выше, наша физиологическая конституция — взаимоотношения между органами чувств, различными структурами мозга и автоматическими реакциями других систем организма — предопределяет организацию нашего переживания с точки зрения различений. К тому же наша культурная и семейная среда, равно как и события, происходящие в жизни каждого из нас, питают и усиливают эту биологическую предрасположенность. Постепенно вырабатывается некая замкнутая связь. Восприятие влияет на переживание, переживание влияет на поведение; поведение подкрепляет переживание, а переживание подкрепляет восприятие. Грязь налипает на нас слой за слоем.

В Абхидхарме — собрании текстов, в котором связь между восприятием, переживанием и поведением очень подробно рассматривается с точки зрения буддийского учения, — перечисляются восемьдесят четыре тысячи разновидности умственных и эмоциональных «недугов», проистекающих от различных комбинаций и рекомбинаций коренных привычек — неведения, привязанности и неприязни. Это тонны грязи! Мы могли бы потратить всю жизнь в исследовании восьмидесяти четырёх тысяч комбинаций, чтобы вычислить, какие из них более всего подходят к нашей конкретной ситуации.

Однако некоторые из этих комбинаций образуют тесные связи. За многие годы я обнаружил, что многие из испытаний, с которыми мы сталкиваемся в жизни, можно было бы легче понять, изучая, как на самом исходном уровне эти конкретные комбинации затрагивают наши взгляды на самих себя, на других, на наши отношения и различные ситуации, с которыми мы встречаемся ежедневно. В частности, «Махаянауттаратантра-шастра», одно из самых глубоких и детальных учений о природе будды, предлагает короткий, из пяти пунктов, перечень привычек систематизации переживания, которые подрывают наше узнавание своей коренной природы и лежат в основе многих проявлений умственной и эмоциональной сумятицы, от которой все мы страдаем.

На языке современной психологии эти привычки часто называют искажениями, или схемами, подразумевая когнитивные структуры, замыкающие нас в ограниченном и ограничивающем взгляде на самих себя, других и окружающий мир. Про себя я называю их «блокираторы природы будды». Это привычки систематизации и реагирования на переживание, не позволяющие нам переживать собственное бытие с помощью глубокой осознанности, исполненной свободы, ясности, мудрости и способности удивляться, осознанности, выходящей за рамки условной психотерапевтической модели, предполагающей простую «нормальность», среднестатистическое обычное «OК».

Стратегия Будды выходит далеко за рамки того, чтобы научиться быть «ОК». Его цель заключается в том, чтобы все мы стали буддами: пробудили в себе способность воспринимать любое переживание: горе, стыд, ревность, разочарование, болезнь и даже смерть — «невинным взглядом», подобно тому, как, например, мы впервые смотрим на Гранд-Каньон, Йеллоустонский национальный парк или на панораму, открывающуюся с крыши Тайбея-101. Пока не появились страх, оценки, тревога или какое-то мнение, есть момент прямой первозданной осознанности, превосходящей любое различие между переживанием и переживающим.

Санскритские и тибетские описания этих комбинаций, или «блокираторов природы будды», как свидетельствует «Махаянауттаратантра-шастра», очень пространны. В качестве первого знакомства, думаю, лучше всего дать их сжатое описание, которое будет более лёгким для восприятия современных читателей.

Если взять поверхностный, чисто буквальный уровень, то первый блокиратор природы будды называют «робость» или «застенчивость». На более глубоком уровне этот термин указывает на прочно укоренившуюся в нас склонность судить, критиковать самих себя, преувеличивая всё то, что может восприниматься нами как недостатки в мышлении, чувствах, характере или поведении. В собственных глазах мы выглядим несведущими, неспособными или «плохими».

Помню случай, который произошёл во время моего первого турне по Северной Америке, когда мне было всего двадцать три года. Учить должен был мой брат Цокни Ринпоче, но другие обязанности не позволили ему отправиться в эту поездку, а потому вместо него послали меня. По прошествии двух недель, в комнату, предназначенное для личных бесед, пришла одна женщина. Представившись, она села, и, чтобы она чувствовала себя непринуждённо, я задал ей несколько общих вопросов: как она чувствует себя на этих публичных учениях, поняла ли она, что я пытался донести, и нет ли у неё каких-то вопросов.

После обмена этими первыми фразами она некоторое время сидела молча. Всё её тело напряглось. Она зажмурилась, сделала глубокий вдох, выдохнула и открыла глаза.

Затем тихо, почти шёпотом, она сказала: «Я ненавижу себя».

Вспоминая это признание, я понимаю, сколько мужества ей понадобилось, чтобы произнести эти слова. В эти первые дни, когда я начал учить в Северной Америке, я очень плохо знал английский и мне всегда требовалось, чтобы рядом был переводчик. Поэтому та женщина, которая пришла для личной беседы, признавалась в своём глубочайшем несчастье не только мне, но и переводчику, который сидел в комнате.

Несмотря на то что переводчик очень точно перевёл её слова, я был немного смущён. Среди восьмидесяти четырёх тысяч умственных и эмоциональных конфликтов, обсуждаемых в Абхидхарме, несомненно, есть и тот, который соответствует «ненависти к самому себе». Но сам по себе термин был нов для меня, поэтому я оказался в неловком положении, попросив её пояснить, что она имеет в виду.

Она снова напряглась, а потом заплакала.

«Я ничего не могу сделать как следует. Сколько я себя помню, все говорили мне, что я нескладная и глупая. Мать ругала меня за то, что я неправильно сижу за столом и неправильно мою посуду. Учителя говорили, что я никогда ничему не научусь. Я так старалась и в школе и дома делать всё правильно. Но, чем сильнее я старалась, тем больше ненавидела себя за свою неловкость и тупость. У меня хорошая работа, но я всегда боюсь, что мне укажут на ошибку, и я так волнуюсь, что действительно делаю ошибки. Я пою в своём церковном хоре, но когда хвалят мой голос, я могу думать только о том, что не совсем попала в ноту и что люди утешают меня из жалости.

Я чувствую себя такой беспомощной, такой беспомощной. Я хочу быть кем-то другим. Я смотрю, как другие люди вокруг меня смеются, ходят завтракать и обедать с друзьями, достигают успехов в своей жизни и спрашиваю себя, почему я не могу быть похожей на них? Что во мне не так?».

Слушая, я стал вспоминать своё раннее детство: мысли, чувства и зачастую даже физические ощущения тревоги и страха, а также чувство собственной несостоятельности, охватывавшее меня, когда я не мог понять уроки, которые давали мне отец и другие учителя. Через несколько дней воспоминаний о собственном опыте в этом направлении, я начал улавливать проблеск того, что же на самом деле это такое — ненависть к самому себе. Не могу сказать, что мне удалось воссоздать точно такие же самокритичные мысли и эмоции, какие преследовали эту женщину. Дуккха — всеобщее состояние, но частные формы, в которых она проявляется, у каждого человека разные. Процесс исследования проблемы этой женщины подвигнул меня разобраться в том, что казалось мне новым для меня языком неудовлетворённости, — это были слова, термины и переживания, свойственные жизни людей, воспитанных в другой культуре.

Чтобы помогать людям в понимании и применении принципов и практик, переданных мне моими учителями, мне нужно было впитать этот новый язык. Мне было необходимо перевести полученные мной уроки так, чтобы они стали применимы к вопросам, которые волнуют людей, живущих в этом новом для меня мире с иными проявлениями личности и культуры.

Вероятно, ненависть к самому себе — крайний пример первого блокиратора природы будды: самоуничижения, склонности принижать себя. За годы я выслушал многих людей, которые выражали похожие чувства, хотя другими, иногда менее суровыми словами. Мне были знакомы некоторые из этих чувств: чувство вины, стыд или злость на самого себя за то, что не выполнил задуманного, что-то выпалил или сделал сгоряча.

Некоторые люди, с которыми я встречался, также говорили о чувстве низкой самооценки: ноющее сомнение в способности добиться чего-либо и навязчивая привычка постоянно критиковать себя, а также отсутствие веры в успех любых своих начинаний. Также я слышал, как люди говорили о беспокойстве по поводу результатов: о чувстве, что выполняемая ими работа недостаточно хороша. Они подгоняют себя всё больше и больше, превращаясь в перфекционистов или «трудоголиков». Подобную же напряжённость можно видеть и личностном поведении, когда люди изводят себя по поводу того, что они должны или не должны делать в различных социальных ситуациях. Некоторые мои собеседники говорили, что они просто «цепенеют», когда сталкиваются с ситуациями, в которых люди, их знакомые или подопечные, испытывают физическую, эмоциональную или душевную боль. Они не знают, что делать, и их охватывает чувство, которое одна женщина описала как «тотальная безысходность».

Безнадёжность, беспомощность, отчаяние и другие мучительные чувства также тесно связаны с телесными болезнями. Например, депрессия — это психическое нарушение, весьма отличающееся от чувства печали или подавленности. Как следует из моих бесед с экспертами в областях нейробиологии и психологии, болезненные приступы самокритики усиливают вероятность соматических расстройств, которые в свою очередь способствуют проявлению сопутствующих им деструктивных мыслей и чувств. Нездоровое пристрастие — к алкоголю, наркотикам, еде, азартным играм или иным пагубным видам поведения — это другое расстройство, которое, по мнению большинства врачей и психологов, с которыми я говорил, тоже коренится в человеческой биологии. Алкоголь или наркотики, например, обычно дают людям, неуверенным в себе или в своей способности общаться с другими, искусственное чувство стабильности и самоуверенности.

Буря ментальных, эмоциональных и физических реакций разражается и тогда, когда происходит столкновение с другими видами естественного страдания: различными болезнями, несчастными случаями, старостью и, наконец, смертью.

Из пяти блокираторов природы будды, вероятно, легче всего определить самоосуждение. Мысли и чувства никчёмности, вины, стыда и т. п. «живут» у поверхности осознанности. Нам несколько труднее заметить своё критическое отношение к другим, которое составляет суть второго блокиратора. Второе препятствие, которое часто переводят как «презрение к более низким существам», представляет собой противоположную крайность явления, которое мы могли бы назвать измерением оценки, — это критический взгляд на других. Узкое толкование этой точки зрения сводится к описанию её как тенденции воспринимать всех остальных как существ менее значимых, менее осведомленных или менее достойных, чем мы сами. Если же взглянуть более широко, то можно сказать, что это склонность винить во всех своих бедах других. Кто-то другой всегда стоит у нас на пути, и этот кто-то другой просто нечестный, плохой, упрямый, глупый или интриган. В то время как самоосуждение представляет собой в некотором смысле неспособность сопереживать самим себе, другая крайность отражает неспособность видеть что-то хорошее в других или прислушиваться к тому, что они говорят.

Иногда такие оценки вполне очевидны. Например, когда двое влюбляются друг в друга, в первоначальный период партнёр кажется абсолютно совершенным — полное воплощение мечты каждого из них. Но через несколько месяцев всплывают «несовершенства». Возникают ссоры. Растут разочарование и неудовлетворённость. Каждым из партнёров овладевает сильное стремление считать другого «плохим», виновником раздражения и боли. Эта склонность может стать невыносимой, если пара сочеталась браком или живёт вместе много лет, деля дом и различные финансовые обязательства.

Такие же оценки могут возникать и в профессиональной среде. Недавно один ученик пожаловался, что его коллега всегда его унижает, говорит о нём гадости и подрывает его положение в организации, где они вместе работают. Злясь, он начал думать о нём как о враге, о человеке, который готов его уничтожить. Он обвинял его во всех своих неприятностях на работе, считая «жестоким», «злобным» и «коварным вредителем».

Иногда наши оценки других людей могут выражаться более завуалированно. Например, один из моих учеников недавно рассказал историю о знакомой женщине, которая оплакивала смерть близкого члена семьи. Ей позвонил, чтобы выразить соболезнования, один друг, у которого тоже недавно умер брат, а потому она стала откровенно делиться с ним собственным горем. Во время этого разговора она расслышала на том конце провода клацанье клавиатуры и поняла, что её собеседник проверяет электронную почту и пишет ответы. Это было для неё, по её словам, «как ножом по сердцу». Её друг не слушал по-настоящему. Его собственные интересы возобладали над его способностью в полной мере разделить горе этой женщины, и он даже не осознавал, какое разрушительное воздействие эта отчуждённость оказала на его подругу, да и на него самого: он не только не протянул ей руку сострадания, в котором она тогда так нуждалась, но и сам оказался в изоляции.

Тогда как первый и второй блокираторы природы будды представляют собой крайности оценок, третий и четвёртый — это крайние и противоречащие друг другу взгляды на природу переживания, о которых можно сказать, что именно они подкрепляют два первых искажения.

Название третьего можно перевести по-разному: «видение неистинного как истинного», «понимание неподлинного как подлинного» или, более свободно, «видение в нереальном реального». По сути, все эти выражения обозначают приверженность представлению, что те качества, которые мы видим в себе самих, в других или во внешних обстоятельствах, — истинны, постоянны и неотъемлемо присущи объекту. На языке буддизма эту тенденцию следовало бы отнести к «этернализму», то есть к склонности считать определённые аспекты переживания не временным сочетанием причин и условий, а чем-то абсолютным, истинным и вечным. Возможно, проще было бы описать этот подход как «зацикленность». Мы — те, кто мы есть, другие — такие, какие они есть, ситуации — тоже таковы, каковы они есть.

Четвёртый, «видение истинного как неистинного», представляет собой обратный взгляд: отрицание природы будды, или, если выразиться более сильно, полный отказ от неё. Идея об этой природе, чистой, ясной и свободной в своей сути, звучит прекрасно, но в глубине своего сердца вы считаете, что по большей части это фантазия, придуманная мистиками. Если третий блокиратор можно было бы описать так: «видеть наносную грязь как вечное и непроницаемое покрытие», то четвёртый — «видеть, что есть только грязь». Такой взгляд часто понимается как отрицание, или «нигилизм»: элементарное чувство безнадёжности, не допускающее ни для себя, ни для других возможности свободы, мудрости, великих способностей, или потенциала. На разговорном языке можно было бы назвать это фундаментальной «слепотой».

Пятый и последний блокиратор природы будды, который можно было бы считать основанием всех остальных, традиционно понимают как «одержимость собственным “я”». На современном языке мы можем назвать его мифом о «я». Это отчаянная жажда стабильности и предсказуемости, применительно с сфере «меня» и «моего». Моя ситуация, моё мнение — подразумевают ли они самооценку, оценку других, зацикленность или слепоту — по крайней мере, отражают неподвижную точку, ось вращения вечно кружащего мира переживаний. Мы держимся за свои мнения, сюжетные линии своей жизни, свою личную мифологию с тем же самым отчаянием, с каким вцепляемся в поручни тележки на американских горках.

 

Рабочие отношения

Ни одна из ситуаций, в которые мы попадаем, не является следствием только одного из этих блокираторов природы будды. Они действуют вместе, как группа диктаторов, заключивших союз, чтобы обеспечить себе власть, — не в географических границах, а в сфере ума и эмоций. Один из них может играть более значимую роль, чем другой, но каждый как может вносит свой индивидуальный вклад в то, как мы думаем, чувствуем и действуем.

Например, несколько лет назад, в одной из поездок, я встретился с супружеской парой. И муж и жена имели хорошо оплачиваемую работу, у них был хороший дом, два автомобиля, пара телевизоров и стереосистем. За прожитые годы они достигли такого уровня жизни, который резко контрастировал с условиями, какие я наблюдал в других частях света.

Но однажды в выходные, отправившись в поездку по сельской местности, они проезжали мимо жилого комплекса, где возвышались большие дома и расстилались целые гектары холмистых лужаек и садов. И они задумались: «Почему бы нам не переехать в дом побольше? Почему бы нам не жить в более богатом жилом комплексе? Разве мы это не сделает нас счастливее?».

Тогда эта идея показалась довольно логичной, и они купили большой дом в богатом жилом комплексе.

Вскоре после переезда, они стали замечать, что автомобили у соседей очень дорогие. Каждый раз, когда соседи выходили из дома, на них была новая одежда от известных модельеров. Друзья их соседей тоже одевались дорого и ездили на дорогих авто. Так что наша пара тоже купила себе новые, дорогие машины и новую, дорогую одежду. Однако, сколько бы они ни тратили, у них всегда было такое чувство, что они соревнуются, пытаясь поспеть за соседями.

Под давлением необходимости поддерживать высокую планку стиля жизни их отношения постепенно стали портиться. Чтобы покрывать свои траты, им пришлось дольше работать. Они стали ссориться из-за денег: как их нужно зарабатывать, куда вкладывать и на что тратить. В конце концов стресс достиг такого уровня, что оба они лишились работы и стали относиться друг к другу со злобой и недовольством, ожесточённо сражаясь за каждую мелочь.

«Что нам делать?» — спрашивали они меня в частной беседе.

Я дал им что-то вроде домашнего задания.

«Каков источник ваших трудностей? — спросил я. — Ваш дом? Ваши машины? Ваша одежда? Ваши соседи? Уделите пару дней обдумыванию своей ситуации, а потом вы вернётесь и расскажете, что обнаружили».

Они уже получили некоторые наставления о том, как нужно просто наблюдать мысли и эмоции, не оценивая их, и я убедил их рассмотреть свою ситуацию именно в этом свете: не осуждая себя или других, а лишь наблюдая мысли и эмоции, появляющиеся в их сознании.

Когда они пришли снова, оказалось, что проблема была не в машинах, доме, одежде или соседях.

— Я смотрел на те дома, людей и их машины и чувствовал, что хочу большего, чем у меня есть, — сказал муж.

— Я завидовала им, — добавила жена. — Но они никогда не приглашали нас на свои вечеринки. Они даже никогда не приглашали нас поселиться рядом с ними. Я стала думать: “Они противные. Они заносчивые. Ну, я им покажу!”

— И мы накупили вещей, — продолжил муж, — больших машин, дорогой одежды. — Он пожал плечами. — Но на них это, по-видимому, не произвело никакого впечатления.

— Весь этот хлам! — вздохнула жена. — Мы радовались ему некоторое время, но…

— А когда вы начали ссориться между собой? — спросил я.

— О, это продолжалось без конца, — вздохнула жена. — “Я был прав”. “Я была права”. “Ты была неправа” “Ты был неправ”. Это длилось месяцами.

Когда каждый из них выложил свои наблюдения, плечи у них расслабились и напряжение покинуло их лица, ноги и руки. Они уже начали смотреть на свое теперешнее переживание как на скопление мыслей и чувств, которое они собирали годами. Но что меня поразило, так это взаимодействие между блокираторами природы будды. Я имею в виду то, каким образом суждения о себе и других — застарелые представления о постоянстве, единичности и независимости; слепота по отношению к своему внутреннему потенциалу; привязанность к конкретному взгляду, опирающемуся на то, что «я» видит вещи правильными и справедливыми, — взаимодействуют друг с другом.

— Так что вы собираетесь делать теперь? — спросил я.

Они переглянулись.

— Не думаю, что мы в состоянии прямо сейчас принимать очень серьёзные решения, — ответила жена. — Нам нужно какое-то время, чтобы посмотреть, как мы на всё это воспринимаем.

«Посмотреть, как мы воспринимаем» — это суть объединения жизни с путём. Конечно же, все мы в своей жизни сталкиваемся с переменами и испытаниями. Но если мы рассматриваем то, каким образом мы на них смотрим, начинает происходить нечто удивительное. Слои грязи, скрывающие наш потенциал, становятся плодородной почвой, в которую падают и прорастают семена мудрости, любви и сострадания. Блокираторы природы будды становятся её «катализаторами».

Как?

Благодаря пониманию нашей основополагающей ситуации и применению практик внимания, прозрения и сочувствия.

 

Сделать глубоко личным

Я часто преподаю в группах. Поэтому, объясняя, как работать с мыслями и эмоциями, используя три метода, описанные во второй части, я стараюсь использовать простые примеры, с которыми может быть знакомо большинство людей: говорю о таких вещах, как гнев, страх или тревога, причём иногда черпаю факты из собственного опыта. Однако почти неизменно кто-нибудь спрашивает: «Ладно, я понимаю, как работать с гневом и страхом, но что делать с ревностью?». Кто-то другой может попросить объяснить как работать с депрессией, одиночеством или с низкой самооценкой.

В действительности одни и те же методы можно использовать для работы с любым эмоциональным или ментальным состоянием. Мы не можем сказать, что один метод особенно подходит для гнева, другой — для горя, третий — для тревоги и т. д. Будь это так, нам понадобилось бы восемьдесят четыре тысячи разных методов, чтобы работать с каждым из возможных умственных или эмоциональных конфликтов!

Но даже и такое множество методов могло бы оказаться недостаточным, поскольку у двух человек никогда не будет абсолютно одинаковых переживаний. У одних людей какое-то состояние преобладает в их жизни в течение долгого периода. Чувства подавленности, одиночества, вины или страха неудачи проявляются ярко и кажутся неизбывными. У других людей мысли и эмоции более разнообразны. Ревность, печаль, гнев и т. д. могут задерживаться лишь ненадолго, сменяясь периодами расслабленности и удовлетворённости.

Третьи вообще могут не в полной мере отдавать себе отчёт в своих чувствах. Как недавно признался один из моих учеников, «Мне долгое время казалось, будто я день за днём пробираюсь сквозь какой-то туман или облако. Я функционировал: ходил на работу, делал покупки в магазинах, оплачивал счета и тому подобное, — но на самом деле я не ощущал своего участия в том, что я делал. Не было ни реальных удач, ни неудач. Внутренне я был как бы пуст и делал что-то только потому, что от меня этого ждали».

Другого рода туман может окутать нас, когда мы сталкиваемся с неожиданной, очень неприятной ситуацией. Например, одна тайваньская женщина, с которой я встретился какое-то время назад, рассказала мне о страшном потрясении, которое она пережила несколькими годами ранее, когда её муж объявил, что собирается в деловую поездку в Китай. Через несколько дней после его отъезда она решила уделить какое-то время самой себе и поехать на курорт в южной части Тайваня. Зайдя там в ресторан, она увидела своего мужа с другой женщиной. «Я была ошеломлена, — сказала она. — В первые несколько минут я не знала, что думать и что чувствовать. А потом вдруг на меня нахлынуло слишком много эмоций. Меня мучили ярость, обида и ревность. Я чувствовала себя обманутой и одураченной. Мне хотелось выбежать и посмотреть им в лицо, и мне хотелось просто провалиться сквозь землю. Потребовались месяцы, чтобы разобраться во всех этих чувствах, и мне кажется, что до сих пор это не до конца удалось. Иногда все они снова обрушиваются на меня, а иногда я ловлю себя на том, что вновь переживаю этот момент полного оцепенения».

Выслушивая рассказы людей об их конкретных ситуациях или их просьбы дать им методы, чтобы они могли справиться с теми или иными эмоциями, я пришёл к пониманию, что было бы более полезно изложить три практики: внимания, прозрения и сочувствия — как пошаговые процессы, которые можно применить к любому ментальному или эмоциональному состоянию. Сами по себе эти шаги просты и полностью согласуются с каждой из этих трёх практик.

Применение этого пошагового подхода имеет несколько полезных аспектов. Первый — это практический метод облегчения острых состояний душевной и эмоциональной боли. Второй заключается в том, что мы привлекаем внимание к влиянию закоренелых представлений — блокираторов природы будды, — которые закрепляют определённые ментальные и эмоциональные схемы. Третий, самый значительный, полезный аспект подразумевает узнавание в блокираторах природы будды творений ума. Начав осознавать способность ума влиять на наше переживание, мы можем использовать эту силу и обнаружить в самих себе свободу, о которой ранее и не подозревали. Говоря просто, если мы находим время, чтобы рассмотреть, как именно мы видим вещи, способ этого видения изменяется.

На следующих страницах мы разберём эти шаги подробно. Сейчас их можно обобщить так: «главное упражнение», «попробуй что-то другое», «шаг назад» и «сделай перерыв».

Начнём с рассмотрения того, как применять эти шаги на уровне шаматхи, самой основной из трёх практик и самой важной для каждого ступившего на путь медитации.

 

Цель внимания

Обычно наш ум напоминает флаг на ветру, который полощется и так и этак, в зависимости от того, откуда дует ветер. Даже если мы не хотим ощущать гнев, ревность, одиночество и подавленность, мы всегда поддаёмся этим чувствам, а также сопровождающим их мыслям и физическим ощущениям. Мы не свободны, мы не видим другого выбора, других возможностей.

Цель практики внимания, или шаматхи, — начать осознавать саму осознанность. Осознанность — это основа, или то, что можно было бы назвать «опорой» ума. Она постоянна и неизменна, как шест, к которому прикреплён флаг обычного сознания. Когда мы отдаём себе отчёт в этом и закрепляемся в осознании осознанности, «ветер» эмоций может продолжать дуть. Но, вместо того чтобы развеваться на этом ветру, мы обращаем своё внимание внутрь, наблюдая сдвиги и изменения с намерением познакомиться с тем аспектом сознания, который узнаёт: Вот что я чувствую, вот что я думаю. Когда мы это делаем, внутри нас открывается некоторое пространство. Благодаря практике это пространство — естественная ясность ума — начинает расширяться и успокаиваться. Мы можем начать наблюдать свои мысли и эмоции и при этом необязательно попадать под их влияние столь же тотально и безнадёжно, как мы к тому привыкли. Мы можем чувствовать свои чувства, думать свои мысли, но постепенно мы начинаем отождествлять себя не с той личностью, которая считает себя одинокой, стыдящейся, испуганной или задавленной низкой самооценкой, а с той, которая может смотреть на одиночество, стыд и низкую самооценку как на движения ума.

Нет ничего необычного, особенно поначалу, в тревожных мыслях: Осознаю ли я осознанность и, в то же самое время, мысли и эмоции? На самом деле здесь не о чем беспокоиться. Если вы получили наставления, вы знаете, что цель практики — просто развивать осознанность. Если вы уяснили свою цель, осознание осознанности начинает расти и укрепляться естественно.

Этот процесс не похож на посещение спортивного зала. В зале у вас есть цель — похудеть, нарастить мышцы или просто укрепить здоровье. Чтобы достичь этой цели, вы поднимаете штангу, потеете на велотренажёре, посещаете групповые занятия и т. д. Постепенно вы начинаете видеть плоды этих трудов, а видя их, вдохновляетесь на продолжение занятий.

Если говорить о практике внимания, то главное — знать, что целью является установление и развитие стабильности осознанности, которая позволит вам не дрогнув смотреть на мысли, эмоции и даже на физическую боль. Помня об этом, перейдём к рассмотрению упомянутых выше шагов.

 

Шаг первый: главное упражнение

Главное упражнение практики внимания можно разбить на три стадии. Первая подразумевает простое наблюдение мысли или эмоции при помощи того, что на языке буддизма называется обычной осознанностью, — это перенесение внимания на мысли или чувства при отсутствии какой-либо выраженной задачи или намерения. Просто отмечайте и опознавайте то, что вы думаете или чувствуете. Я злюсь. Я грущу. Я одинок.

Обычное внимание мы практикуем каждый день и в каждый миг. Например, мы смотрим на чашку и просто признаём: это чашка. На этой стадии почти нет никакой оценки. Мы не думаем: это хорошая чашка, плохая чашка, привлекательная чашка, маленькая чашка или большая чашка. Мы просто отмечаем: чашка. Применение обычной осознанности к мыслям и эмоциям подразумевает то же самое простое признание: Я злюсь. Я ревную. Я расстроен. Я мог бы поступить лучше. Я что-то такое сказал (или сделал).

Иногда, как упоминалось выше, мысли и эмоции могут быть не очень отчётливы. В таких случаях можно обратить внимание на сигналы, которые посылает наше тело. Если мы не можем усидеть спокойно или испытываем физическое напряжение, можно просто понаблюдать за этими ощущениями. Физическое ощущение может отражать целый ряд эмоциональных и ментальных состояний: гнев, неудовлетворённость, ревность, сожаление или смесь волнующих мыслей и чувств. Здесь важно просто наблюдать за тем, что происходит, и признавать всё, что бы вы ни переживали, как оно есть, не сопротивляясь и не поддаваясь этому.

Вторая стадия подразумевает медитативную осознанность — подход к мыслям и эмоциям как к объектам сосредоточения, благодаря которым мы можем упрочить осознанность. Приведу пример. Один мой ученик как-то признался, что страдает комплексом, который он назвал «угодливость». На работе он всегда старается сделать больше, трудиться дольше, чтобы завершить все дела и планы, что в итоге отнимает у него время, которое он хотел бы провести с женой и семьёй. Назрел внутренний конфликт. Он просыпался в поту по нескольку раз за ночь, сердце колотилось. Он понимал, что не может угодить своим начальникам, сотрудникам и семье одновременно, и, чем больше он пытается угодить всем, тем меньше ему это удаётся. Себя он оценивал как несостоятельного, других — как взыскательных, и эти суждения о себе и других были для него непреложным законом. Он пал жертвой первого, второго и третьего блокираторов природы будды и закрепил их пятым. Он заклеймил себя как неудачника, неспособного всё время угождать всем людям.

У этого человека был некоторый опыт в наблюдении объектов, звуков и физических ощущений, а потому я посоветовал ему применить тот же самый метод медитативной осознанности в те моменты, когда он просыпается по ночам. «Наблюдайте мысли, чувства и физические ощущения, — сказал я ему. — Поначалу “комплекс угодливости” может казаться одной гигантской вещью. Но, по мере того как вы будете смотреть на него, он перестанет казаться таким монолитом. Вы начинаете видеть, что он слагается из множества частей. Он состоит из мыслей, таких как “Мне следовало бы сделать A, B и C. Почему я не сделал X, Y или Z?”. Сюда же входят и эмоции, такие как страх, гнев, возмущение, и физические ощущения, включая дискомфорт в животе, учащённое сердцебиение и усиленное потоотделение. Там же могут быть образы: люди, разочаровавшиеся в вас или возмущающиеся вами. Когда вы наблюдаете этот комплекс медитативным вниманием, он начинает выглядеть как пузырь, внутри которого — много более мелких пузырей».

Что бы вы ни чувствовали — страх, тревогу, одиночество или потребность угождать людям — основной подход к этому заключается в том, чтобы наблюдать более мелкие пузырьки, прилагая такого же рода внимание, какое вы прилагали к наблюдению материального объекта или звука, как это описывалось во второй части. Делая так, вы, вероятно, заметите, что мысли, эмоции и даже физические ощущения изменяются. На какое-то время наиболее выраженным может стать страх или, возможно, сердцебиение, или картины реакций людей. Через некоторое время, минут через пять, ваше внимание привлекает тот или иной ваш отклик, пузырь внутри большого пузыря. Сосредоточьтесь на нём медитативным вниманием. При этом ваше внимание постепенно будет перемещаться: вместо того чтобы отождествлять себя с тем, кого поглощает эмоциональный пузырь, вы становитесь тем, кто его наблюдает.

Третья стадия этого упражнения заключается в своеобразном анализе: это интуитивное исследование результата практики. Как я объяснял, есть три возможных результата применения медитативной осознанности к эмоциональной сфере.

Первый — проблема рассеивается полностью. Некоторые ученики говорили мне:

— Вы дали мне это упражнение, но оно для меня не работает.

— Что вы имеете в виду? — спрашиваю их.

— Эти мысли, эти эмоции исчезают слишком быстро, становятся туманными, смутными, они не остаются достаточно долго, чтобы их можно было наблюдать, — отвечают мне.

— Это же прекрасно! — говорю я им. — Это и есть суть практики внимания.

Многие смотрят на меня удивлённо, пока я не объясню им: если, наблюдая мысли, эмоции или физические ощущения, вы видите, как они исчезают, значит, вы достигли состояния безобъектной шаматхи — такого уровня, где вы просто осознаёте, что вы осознаёте. Это безобъектное состояние не может продолжаться долго. Приходят какие-то другие мысли, эмоции или физические ощущения. Я настоятельно советую ученикам применять к безобъектному состоянию такой подход: «Ого, у меня есть ещё одна возможность развить в себе осознанность осознанности». Я очень рекомендую им отождествлять себя со «смотрящим».

Вторая возможность заключается в том, что мысли, чувства или физические ощущения усиливаются. Это тоже хороший знак — указание на то, что глубоко укоренившиеся взгляды начинают «расшатываться». Чтобы пояснить это на примере, представьте, что вы капаете воду на тарелку или в чашку с засохшей пищей. Сначала тарелка выглядит ещё более грязной, потому что остатки разбухают. На самом же деле тарелка не становится грязнее: засохшая пища растворяется.

Если говорить о практике медитации, то, когда мысли или чувства усиливаются, возможно, вы будете сопротивляться их проявлению. Но нет ничего плохого в том, чтобы дать выход своим эмоциям. Вероятно, у вас может появиться желание пнуть свою подушку для медитации или сказать вслух что-нибудь вроде: «Как я мог такое сделать?!» или «Почему он так говорит?!» Одна моя ученица, которая сердилась на кого-то, в конце концов поняла, что гнев, который она ощущала, на самом деле был вызван обидой на поступок того человека, и она расплакалась. Проявление мыслей и эмоций может принести большое облегчение. Важно, выражая свои мысли и чувства, сохранять осознанность.

Третья возможность: эмоции могут просто оставаться на том же уровне, не уменьшаясь и не усиливаясь. Это тоже прекрасно! Почему? Потому что мы можем использовать эмоцию, а также сопровождающие её мысли, образы и физические ощущения, как эффективную поддержку для практики внимания. Как часто мы позволяем эмоциям брать верх над нами! Применяя практику внимания, мы используем свои эмоции как центр сосредоточения для развития осознанности, как возможность смотреть на «смотрящего». Точно так же, как нам нужен звук, чтобы наблюдать звук, форма — чтобы наблюдать форму, нам нужны эмоции, чтобы наблюдать эмоции. На самом деле сильные эмоции могут быть нашими лучшими друзьями как средство успокоения ума, как ветка, на которой неугомонная птичка может отдохнуть.

 

Шаг второй: попробуй что-то другое

Поначалу может быть трудно непосредственно иметь дело с сильными эмоциями или пристрастиями, которые развивались очень долго. Эмоции могут окрашивать восприятие, поведение и даже физические ощущения. Они могут казаться такими основательными, такими всеобъемлющими, что мы не можем им противостоять. Как недавно заметил один мой ученик, «Работать с большими эмоциями — такими долговременными, как, например, низкая самооценка, которые определяют вашу жизнь, — всё равно, что пытаться покорить Эверест, не умея забираться даже на невысокую горку».

Поэтому, помня, что цель практики шаматхи заключается в том, чтобы развить в себе устойчивую осознанность, я даю людям совет, который давали мне мои учителя. Вместо того чтобы приниматься за сильные или долговременные эмоции, сосредоточьтесь на чём-то менее масштабном и более управляемом. Например, несколько лет назад одна женщина, страдавшая от ужасного чувства одиночества, попросила меня научить её технике медитации, чтобы она могла справиться с этой проблемой. Когда я спросил её о том, есть ли у неё опыт в медитации, она сказала, что не один год училась у многих учителей. Я подумал, что вполне могу научить её, как использовать эмоции в качестве опоры для медитации.

Я объяснил ей метод применения внимания, описанный во второй части, и она вышла от меня с улыбкой на лице. Но через несколько недель она вернулась. «Я очень старалась, — сказала она мне, — но я просто не могу смотреть на это чувство одиночества. Как только я пытаюсь это делать, я чувствую себя побеждённой».

Я посоветовал ей вернуться к основному упражнению — практике внимания, направив медитативное внимание на форму и звук. «Я не знаю, как медитировать на форме и звуке», — ответила она. Ответ был неожиданным. Несмотря на то что, по её собственному утверждению, она присутствовала на многих учениях, она или действительно не получила достаточно наставлений по медитации, или «выключалась», когда давались учения о её основных принципах.

Я дал ей базовые наставления о том, как направлять медитативное внимание на форму и звук. После того как мы некоторое время попрактиковали эти методы, я воспользовался случаем и научил её сосредоточиваться на менее значительных эмоциях — на раздражении, которое она ощущала, стоя в очереди в магазине, или на досаде, которую она могла испытывать при виде горы грязной посуды у себя на кухне. «Попробуйте поделать это некоторое время, — посоветовал я ей. — Тогда, быть может, у вас появится сила, чтобы смотреть на более сильную эмоцию — одиночество, которое вас беспокоит».

Спустя несколько месяцев она написала мне: «Поработав в этом направлении, теперь я уже способна смотреть на своё одиночество и могу подружиться с ним».

Как нам приступить к работе с менее значительными эмоциями в качестве шага, приближающего к работе с более серьёзными проблемами?

Один из методов — это искусственно возбудить другую эмоцию, более простую, менее значительную и не такую сильную. Например, если вы работаете над одиночеством, попробуйте поработать над гневом. Представьте такую ситуацию, когда вы ссоритесь с сотрудником, который перепутал ваши папки, или с человеком, который в магазине влез перед вами без очереди. Начав ощущать этот гнев, используйте его, чтобы сосредоточить свою осознанность. Сосредоточьтесь на чувстве гнева, на словах, возникающих в вашем уме, на физических ощущениях или на образе человека, который влез перед вами. Практикуя таким образом, вы можете приобрести опыт того, как справляться с эмоциями.

Достигнув некоторого мастерства в умении справляться с искусственными эмоциями, вы можете начать наблюдать свои прошлые переживания и по собственному желанию вспоминать ситуации, в которых могли чувствовать гнев, ревность, замешательство или досаду. Помните, что шаг «попробуй что-то другое» заключается в том, чтобы развить устойчивость осознанности — обнаружить смотрящего, а не поддаваться тому, на что смотришь.

Работа с искусственными или малозначительными эмоциями даёт нам силу внимательно работать с более интенсивными или глубоко укоренившимися эмоциями, такими как чувство одиночества, низкая самооценка или нездоровая потребность угождать. В некотором смысле, этот подход можно сравнить с началом программы тренировок. Когда вы идёте в спортивный зал, вы же не начинаете с поднятия больших тяжестей. Постепенно наращивая силу, вы можете поднимать всё более тяжёлую штангу. Точно так же работает практика сосредоточения внимания на эмоциональных состояниях. Хотя есть некоторая польза в том, чтобы обращаться непосредственно к мощным или застарелым эмоциям, иногда нам приходится наращивать свои эмоциональные мускулы постепенно, помня, что цель практики внимания в том, чтобы развить устойчивость осознанности.

Другой аспект подхода «попробуй что-то другое» подразумевает использование в качестве объектов сосредоточения физических проявлений эмоций. Например, одна женщина, участвуя в открытом семинаре, призналась, что не один год страдает жестокой депрессией. Она принимала лекарства, прописанные врачом, но не могла избавиться от чувства, что её тело налито расплавленным свинцом.

— Где вы чувствуете этот расплавленный свинец? — спросил я.

— Везде, — ответила она, — он заливает всю меня.

— Хорошо, — сказал я. — Вместо того чтобы наблюдать сплошную боль, сосредоточьтесь на одной маленькой части своего тела. Допустим, на стопе. Или даже на одном пальце ноги. Выберите небольшой участок, куда вы направите своё внимание. Не пытайтесь разобраться со всем телом сразу, а наблюдайте по одному маленькому участку своего тела за один раз. Помните, что цель практики шаматха заключается в том, чтобы развить устойчивую осознанность. Достигнув устойчивости в сосредоточении на стопе или на пальце, вы можете начать распространять эту осознанность на более обширные зоны.

Если вы направляете внимание на мелкие эмоции — или просто сосредоточиваетесь на форме, звуке или физическом ощущении, — это развивает вашу способность наблюдать глубоко укоренившиеся, всепоглощающие эмоциональные состояния. Начав наращивать свои «мускулы внимания», вы сможете направлять его на более крупные эмоциональные объекты. По мере того как вы это делаете, вы скорее всего обнаружите, что прямо противостоите базовым блокираторам природы будды — самооценке и оценке других как «врагов». Вы сможете выявить свою зацикленность, или «слепое пятно», мешающее вам осознавать собственный потенциал. Почти наверняка вы столкнётесь с «мифом о “я”», со склонностью отождествляться со своим одиночеством, низкой самооценкой, перфекционизмом или отчуждённостью.

Важно помнить, что такие столкновения — это не баталии, а благоприятные возможности обнаружить силу ума. Тот же самый ум, который может создавать столь резкие мнения, способен и развеять их силой осознанности и внимания.

 

Шаг третий: шаг назад

Иногда эмоция бывает настолько упорна или сильна, что наблюдать её кажется просто невозможным. Что-то удерживает её на месте. Другой подход, который может быть особенно полезным при работе с чрезвычайно сильными эмоциями или ментальными либо эмоциональными привычками, вырабатывавшимися в течение долгого периода, — это отступить на шаг назад и посмотреть, что стоит за этой эмоцией — какова, так сказать, опора или «ракета-носитель» этой эмоции. Например, были случаи, когда я пытался смотреть прямо в лицо паническому страху, который испытывал в детстве, и мне это не удавалось. Я не мог сидеть спокойно, сердце колотилось, я потел, и у меня поднималась температура. Наконец я попросил помощи у своего учителя Селдже Ринпоче.

— Ты не хочешь бояться? — спросил он.

— Конечно нет! — ответил я. — Я хочу избавиться от страха прямо сейчас!

Некоторое время он обдумывал мой ответ, а потом, кивнув, сказал:

— А, теперь понимаю. Ты боишься страха — вот что тебя беспокоит. Иногда боязнь страха сильнее, чем сам страх.

Мне не пришло в голову сделать шаг назад и посмотреть, что же удерживает мой страх на месте. Я был слишком сильно погружён в симптомы, чтобы видеть, насколько я боюсь этой подавляющей эмоции. Но когда я воспользовался советом Селдже Ринпоче и взглянул на лежащую в основе боязнь страха, я начал замечать, что страх стал более управляем.

С годами я нашёл этот подход весьма эффективным и рекомендовал его другим людям. Если эмоция или беспокоящее состояние ума слишком мучительны, чтобы смотреть на них прямо, ищите лежащее в основе состояние, которое удерживает их на месте. Вы можете удивиться своему открытию.

Вы можете обнаружить страх эмоции, как это сделал я. Вы можете обнаружить какую-то другую разновидность сопротивления, например недостаток уверенности даже в том, чтобы попытаться работать с эмоцией. Вы можете обнаружить незначительные события, спусковые крючки, которые подают сигнал более широкому эмоциональному отклику или усиливают его. Например, усталость часто бывает сигналом какой-то депрессии. Ссора с сотрудником, супругом или другим членом семьи, усиливая чувство низкой самооценки, часто бывает спусковым крючком для мыслей о своей никчёмности или одиночестве.

Когда мы работаем с чувствами, которые стоят за другими эмоциями, мы начинаем более непосредственно работать с блокираторами природы будды, особенно с третьей их разновидностью, укоренившимся мнением, что мы неспособны измениться, с четвёртой, отрицанием способностей нашего потенциала, и с пятой, посредством которой мы определяем свои эмоциональные проблемы.

 

Шаг четвёртый: сделай перерыв

Важная часть любой практики — это в том числе и понимание, когда следует совсем приостановить практику. Приостановка даёт вам больше пространства, что позволяет вам принять взлёты и падения, возможную неровность переживаний, получаемых в вашей практике. Если вы не даёте себе возможности остановиться, то можете поддаться этому бурному потоку и при этом ещё и испытать чувство вины, оттого что не «делаете правильно» или не понимаете этого упражнения. Как же так? Ведь я получил очень ясные наставления, — будете спрашивать вы себя, — а они почему-то не работают? Конечно же, это моя ошибка.

Как правило, занимаясь практикой внимания, вы можете столкнуться с двумя пределами, когда вы поймёте, что нужно остановиться. Один из этих пределов — когда ваша практика начинает ухудшаться. Возможно, вы утратили центр сосредоточения или вам надоело это упражнение. Возможно, вы стали сомневаться в самом методе. Даже если вы сделали шаг назад, рассматривая спусковые крючки и ракеты-носители тревоги, одиночества и т. д., или пробуете что-то другое, ваша практика всё равно не работает. Вы можете подумать: Я так устал от всей этой практики. Не вижу смысла в продолжении.

Недавно я встретился с одной девушкой, у которой было именно такое впечатление. Она пыталась медитировать, сосредоточиваясь на своей постоянной тревоге. Какое-то время её практика казалась успешной, и она была довольна этим. Потом, как ей стало казаться, ничего не получалось. Её тревога усилилась, а способность сосредоточиваться уменьшилась. Однажды она участвовала в организованном мною занятии групповой медитацией. В начале казалось, что с ней всё в порядке, но в конце занятия девушка начала плакать и ёрзать на своей подушке для медитации. После окончания занятия она записалась на личную беседу со мной.

«Ваши методы приносят мне пользу, — начала она, — но в последние несколько дней у меня нет ясности, я в замешательстве, я устаю, мне всё надоедает, а под конец группового занятия я просто дохожу до изнеможения. Хватит с меня этой практики. Наверное, я просто неспособна к ней. Я собираюсь вступить в группу психологической поддержки, где участникам позволяют как следует выплакаться».

Когда она закончила, я объяснил ей, что иногда необходимо на время приостановить практику — просто заняться чем-то другим. Прогуливайтесь. Читайте книгу. Смотрите телевизор или слушайте музыку. Он ушла в свою комнату, ночью спала, а утром ей стало получше. Она хотела снова попробовать заняться практикой, зная, что может прекратить, когда ей захочется. Ей не нужно было продолжать всё так, будто она участвует в гонке преследования или в каком-то другом соревновании.

Идея о том, что нужно прекратить медитацию, когда сосредоточение становится слишком интенсивным или наоборот, ваш ум затуманивается или приходит в смятение, — это действительно важная часть практики, о которой как правило забывают. По этому поводу часто приводится пример «сухого канала» или «пустого водоёма», взятый из практики орошения полей тибетскими крестьянами, которые копают каналы, отводя воду из пруда или озера. Иногда, даже если каналы выкопаны по всем правилам, вода по ним не течёт, потому что сам водоём иссяк.

Точно так же бывает и в вашей практике: хотя вы получили ясные наставления и поняли важность применения усилий и намерения, вы можете испытывать усталость, раздражение, вялость или чувство безнадёжности именно потому, что иссяк ваш умственный, эмоциональный и физический «водоём». Вероятная причина заключается в том, что вы прилагали слишком большие усилия, переусердствовали и не подготовили достаточный запас внутренней силы. Нельзя забывать, что в наставлениях, которые я получил от отца и других учителей, рекомендовались короткие занятия практикой. Работая над интенсивными или долговременными эмоциональными состояниями, мы должны пополнять свои резервуары. Даже Будда стал Буддой не за пару часов!

Второй предел, когда важно сделать перерыв, наступает, если ваше переживание в практике начинает казаться ошеломляющим и невероятным. Допустим, наступает момент, когда вы ощущаете необычный свет и покой в своём теле или вас охватывает невероятное счастье или радость. Вы можете испытать безграничное чувство ясности — такое умственное переживание, будто яркое солнце засияло в безоблачном небе. Всё кажется таким свежим и чётким! Или же мысли, чувства и ощущения прекращаются, и ваш ум становится абсолютно неподвижным. В этот момент вам нужно остановиться.

Иногда люди говорят: «Это несправедливо! У меня такое чудесное переживание. Почему я должен останавливаться?».

Мне понятна их досада, потому что я тоже наслаждался такими блаженными переживаниями. Я с такой жадностью, с такой жаждой хотел бы их удержать! Но мои учителя объясняли мне, что в таком случае я в конце концов испытаю разочарование. Ведь переживания по своей природе непостоянны: рано или поздно ясность, покой и тому подобное испарятся, и тогда я буду чувствовать себя поистине ужасно. В результате мне будет казаться, что я делал что-то неправильно или что практика не работает. Поскольку истинная цель заключается в том, чтобы развивать устойчивость осознанности, позволяющую нам с невозмутимостью наблюдать любое переживание, существует ещё и опасность в результате практики внимания развить в себе привязанность к блаженству, ясности или внутренней умиротворённости.

Далее они объясняли, что, если делать перерыв на высшей точке, на пике переживания, то это будет способствовать горячему желанию продолжать практику, укреплять осознанность и «строить свой водоём».

Таким образом, как это ни странно, приостановка — такой же важный аспект практики, как и её начало.

 

Разбивать на части

Одна женщина, которая присутствовала на ряде моих учений во время моего недавнего турне по Северной Америки, в личной беседе призналась, что, хотя многое в жизни ей удалось, она ощущает глубокое желание прочных отношений. Эта жажда была так сильна, что она даже не могла сделать её объектом наблюдения в практике медитации.

На вопрос о том, какого рода мысли посещали её, когда она остро желала таких отношений, она ответила не сразу, но, помолчав немного, сказала: «Скорее всего, я думала, что непривлекательна». После ещё одной паузы она добавила более тихим голосом: «И ещё, наверное, что другие сочтут меня неудачницей, потому что у меня никогда не было длительных отношений».

Продолжение этой цепочки вопросов выявило множество разных мыслей и чувств — включая воспоминания детства (её мать говорила ей, что она дурнушка) и юности (её не приглашали на танцы и вечеринки). Вот, собственно, и вся история её жизни, объясняющая её жажду близких отношений. И когда эта жизненная история была разбита на части, тяжесть этого её чувства стала уменьшаться. Конечно, оно не исчезло сразу же, но в те минуты его стало легче переносить. Оно уже не было непомерной, каменной глыбой, которую она раньше таскала с собой. Теперь это была в действительности скорее кучка камней, слипшихся так, что вместе они казались большой глыбой.

Без лишних усилий она начала спонтанно применять по отношению к своей печали метод и мудрость. Это был поворотный пункт. Рассматривая каждый момент своих затруднений, она медитировала, непосредственно на уровне мыслей и чувств осознавая, что мучило её почти всю жизнь. По мере того как она это осознавала, некоторые её оценки собственный мыслей и чувств стали рассеиваться, и тогда она смогла разбивать их на всё более мелкие куски. В ходе беседы она пережила, по крайней мене на какое-то время, изменение перспективы. Она уже не была своим отражением, запертым в зеркале её же одиночества и тоски. Она была зеркалом.

В конце беседы она вздохнула.

«Я подумала, — сказала она, возможно, моя мать чувствовала себя так же. Возможно, она ощущала себя непривлекательной дурнушкой. Я не помню, чтобы когда-то видела её счастливой или улыбающейся. Я не помню, чтобы видела, как мои родители вместе смеются, обнимаются или целуются. А те другие дети, мои ровесники, которые дружили между собой, которых приглашали на танцы и вечеринки…».

Её голос на минуту замер.

«Так ли им замечательно жилось тогда? — спросила она. Закусив губу, она задумалась. «Счастливы ли они теперь? Не ощущают ли они одиночества?».

Было удивительно наблюдать за ходом этого процесса. Благодаря признанию своей тайной боли, её осознанность смогла расшириться так, что это позволило женщине просто наблюдать эту боль, не рассуждая о ней так, как это она делала, храня её в тайне. В свою очередь осознанность помогла ей разбить страдание на меньшие фрагменты, чтобы оно не казалась таким незыблемым, а освобождение от этой незыблемости дало возможность расцвести внутренне присущим состраданию, способности и уверенности. По крайней мере в те минуты её мифология о «я» — сосредоточенность исключительно на собственной перспективе — растаяла. Она не чувствовала себя одинокой, нелюбимой, непривлекательной. Она начала ощущать связь с другими, превосходящую желание, ревность и страх. Она подружилась со своей болью и, делая это, обрела прозрение и сочувствие. Она увидела проблеск своего внутреннего потенциала, расширила свою перспективу, включив в неё перемену, и, хотя бы на миг, почувствовала себя свободной. Было приятно видеть на нё лице улыбку, родившуюся в результате этого спонтанного прорыва.

Это и есть суть практики прозрения: признание, что все явления взаимозависимы, непостоянны и слагаются из множества составных частей. Как говорилось в первой части, проведя исследование, мы не можем указать на что либо как на незыблемое, неделимое и вечное. Чем глубже мы исследуем свои мысли, чувства и эмоции, тем лучше мы можем познать их пустую природу. Даже сильные или длительные эмоциональные состояния похожи на пузыри. Кажется, что у них есть форма, но внутри они пусты. В конце концов они лопаются и вы можете видеть безграничное пространство, свободное от противоречий и столкновений. Это радостное пробуждение, которое, хотя вы можете облечь его в слова, есть целиком чистое переживание вневременной осознанности.

Как мы приближаемся к этому пробуждению? Предпринимая конкретные шаги, как мы делали это, осваивая практику внимания.

 

Шаг первый: главное упражнение

В практике прозрения, как и в практике внимания, главное упражнение тоже можно разбить на три стадии. Первая — это наблюдение мысли или эмоции обычной осознанностью: вы просто отмечаете мысли или чувства без какой-то особой цели или намерения.

Вторая стадия подразумевает несколько иной подход. Главная идея заключается в том, чтобы распознать природу эмоции, то есть то, что осознанность неотделима от пустоты. Как мы это делаем?

Начните с рассмотрения непостоянства эмоции. Когда мы опознаём эмоцию — будь это ненависть к самому себе, одиночество, неловкость на людях или осуждение другого человека, — мы склонны думать о ней как о большой, основательной проблеме. Ощущение постоянства окружает и пропитывает это чувство. Я всегда буду так считать. Я неудачник. Этот человек действительно плохой. Блокиратор природы будды номер три играет здесь заметную роль, усиливая ощущение долговечности. Но, если мы внимательно рассмотрим такие чувства, то обнаружим, что они вовсе не устойчивы и не долговечны. Через минуту, а то и меньше, мысли, связанные с ними, изменятся, а их интенсивность ослабнет. Физические ощущения: температура тела, сердцебиение, тяжесть в конечностях, усталость или возбуждённость — всё это способно изменяться. Мы можем удивиться, узнав сколько различных перемен постоянно происходит в наших умах и телах. Главное здесь, опираясь на практику внимания, — наблюдать и отдавать себе отчёт в происходящих переменах.

Поначалу, возможно, мы будем способны наблюдать перемены в мыслях и чувствах только минуту-другую. Это хорошо. Как внушал мне мой учитель, важно не поддаваться искушению погнаться за результатом. Главное в осознании непостоянства — просто замечать, что мысли, чувства и физические параметры не статичны.

Понаблюдав немного непостоянство эмоций, рассмотрите аспект их неделимости. Как уже упоминалось, в нас сильна тенденция переживать эмоции как нечто серьёзное, незыблемое, независимо существующее. Но, если мы приглядимся к эмоции, например к гневу, то сможем увидеть, что это лишь сочетание слов или мыслей (Я сержусь. Я ненавижу этого человека. Как можно было сказать такую гадость!), физических ощущений (боли, стеснения в груди или в животе) и умозрительного образа причины или объекта гнева. Если мы разделим всё это, где останется сам гнев? Можно ли испытывать гнев без слов, мыслей, физических ощущений или образа его причины либо объекта?

Или же, если подойти по-другому, представим, что мы смотрим на объект гнева, например на того, кто говорит неприятные для нас слова. Мы можем спросить себя: Что меня злит? Человек, который это сказал? Сами слова? Мы можем думать: Я злюсь именно на этого человека из-за того, что он сказал. Но, если мы удосужимся разбить свою реакцию на составные части, то у нас появится возможность пересмотреть её, взглянуть по-иному. Плохие слова сорвались с языка этого человека, так должен ли я сердиться на его рот? Ртом этого человека управляют его мышцы и мозг. Так должен ли я сердиться на его мышцы и мозг? А разве мышцами и мозгом движут не его эмоции или намерения? Так не на них ли я должен сердиться? Рассматривая всё в отдельности, мы не сможем найти никакого достойного объекта для своего гнева. Объект гнева не имеет собственной независимой природы. В итоге мы обнаруживаем, что эмоции и их объекты возникают как продукты взаимозависимости.

Я убедился в этом ещё в детстве, когда к моему отцу пришёл какой-то молодой человек. У того человека вышла с кем-то серьёзная ссора, так что они даже подрались, отлупив друг друга палками. Парень был очень огорчён и попросил у моего отца совета.

Отец сказал:

— Ты получил удар палкой, чего же ты сердишься на человека?

— Потому что он управлял этой палкой, — ответил парень.

— А им управляли его эмоции, — сказал отец. — Так что на самом деле тебе нужно сердиться на его эмоции. А кто знает, что управляло его вспышкой эмоций? Быть может, его побил отец. Быть может, в этот день случилось что-то такое, что его разозлило. Так на кого же тебе сердиться? Возможно, это отец в гневе побил твоего обидчика. Но, кто знает, что так его разозлило, что он поднял руку на своего сына?

Посетитель призадумался, и я увидел, что он начал понемногу расслабляться и даже заулыбался.

— Никогда не думал об этом с такой стороны, — сказал он.

— И почти никто из нас не думает, — ответил отец. — Нам нужно смотреть глубже того, что на поверхности, а для этого нужна практика.

Он улыбнулся:

— А на практику нужно время. Твои мысли, твои чувства не переменятся вдруг, только потому, что мы сегодня поговорили. Будь терпелив. Будь добр к самому себе. Мудрость не появляется в одночасье.

Слова отца поразили меня, и я помню о них, когда учу и даю советы другим. Главное упражнение практики прозрения заключается в том, чтобы наблюдать непостоянство и взаимозависимость собственных эмоциональных реакций и объектов наших эмоций — людей, мест и ситуаций. Даже если мы разобьём на части своё одиночество, отверженность, неустроенность, чужое порицание и тому подобное, мы начнём понимать, что даже об отдельных частях нельзя говорить как о независимо существующих и самодостаточных явлениях.

В этом и состоит цель практики прозрения: разбивать иллюзию постоянства, единичности и независимости. Если смотреть на эмоции так глубоко, то в конце концов мы придём к выводу, что не можем найти никакого постоянного, единичного или независимого фактора. Эмоция или её объект будут рассеиваться в ходе практики. Что ещё более важно, применяя практику прозрения к своим мыслям и чувствам, мы сможем обнаружить природу эмоции, безграничную ясность и свободу, ранее нам неведомые. Уметь управлять своими реакциями, смягчить границу между переживанием и переживающим — вот это открытие!

В традиционном для тибетского буддизма примере это переживание описывается следующим образом. Путник в широкополой шляпе поднимается на крутую гору, поросшую деревьями. Дойдя до вершины, он снимает шляпу и кладёт на землю. Он наслаждается прикосновением ветерка, обдувающего его голову, радуется возможности видеть далеко вокруг и взирать на бескрайнее чистое небо. Он испытывает чувство облегчения, оттого что достиг вершины горы. Шляпа — символ совокупности представлений, за которые мы держимся, когда видим в эмоциях нечто незыблемое, постоянное, независимо существующее. Восхождение к вершине — процесс наблюдения природы эмоций. Снять шляпу — значит не только испытать облегчение, освободившись от довлеющих представлений, но и обрести в результате этого безграничную осознанность.

Однако здесь не будет лишним одно предостережение. Чувство свободы и осознанности, обретаемое вами в результате практики прозрения, может длиться всего несколько секунд — это лишь краткий промежуток в более или менее непрерывном потоке рассудочного сознания. Не тревожьтесь. Пусть поначалу этот промежуток будет кратким, на самом деле он представляет собой проблеск естественного состояния ума — единства пустоты и ясности. С практикой этот промежуток будет становиться всё длиннее и длиннее.

Как и практика внимания, третья стадия медитации прозрения подразумевает некоторую долю аналитического исследования. Рассматривая результаты своей практики, вы можете обнаружить, как и в практике внимания, три возможных варианта.

Во-первых, когда вы наблюдаете эмоцию, она может раствориться в безграничной осознанности ненадолго, быть может, на несколько секунд. Потом эмоция возвращается, и, не исключено, что она становится более интенсивной. Возможно, вы думаете: Вот я, и я ощущаю эту эмоцию. Какой смысл пытаться видеть в этой эмоции пустоту? Это нормально. Вы всегда может вернуться к этой практике. Нет никакого ограничения по времени, нет таких указаний, которые запрещали бы вам делать пять, шесть, семь, а то и сто попыток в день. Например, мои учителя советовали мне всё время стараться делать эту практику, пусть и по одной минуте за раз. Постепенно благодаря повторению вы обнаружите, что та или иная эмоция становится все менее и менее устойчивой и превращается в безграничную осознанность. В один прекрасный день эмоция, едва она появится, станет напоминать вам о свободе и просторе того, к переживанию чего вы пришли в ходе практике. Вместо того чтобы тянуть вас вниз, переживание одиночества, отверженности, гнева и тому подобного будут поднимать вас вверх.

Вторая возможность заключается в том, что, когда вы применяете практику прозрения, эмоция начинает набирать силу. Возможно, вам кажется, что вы не в состоянии наблюдать эту эмоцию, поскольку она слишком интенсивна или слишком реальна. Мне это не удаётся. Я ощущаю эту эмоцию слишком ярко. Это тоже нормально. На самом деле таков знак возрастания ясности. Не пытайтесь избавиться от эмоции. Представляйте все её составные части: как они изменяются, насколько они непостоянны. Возможно, это не явится в полном смысле слова медитацией прозрения, но это будет более глубоким переживанием единонаправленного внимания.

Третья возможность заключается в том, что, когда вы наблюдаете эмоцию, она просто остаётся неизменной — не усиливается и не исчезает. Вы можете одновременно видеть и эмоцию и пустоту. Например, когда вы ощущаете желание или ревность и наблюдаете эти эмоции, вы можете обнаружить лишь их «послевкусие» — подобие эхо, похожего на переживания, испытываемые вами во сне. Согласно традиционной буддийской метафоре, такое переживание сравнивается с наблюдением отражения в озере или зеркале. Вы можете видеть своё отражение, но вы не принимаете его за самого себя. Как говорили мои учителя, это самый лучший результат, знак освобождения от эмоции. Хотя вы по-прежнему можете её ощущать, у вас есть ясное понимание её пустой природы.

 

Шаг второй: попробуй что-то другое

Конечно же, некоторые эмоциональные или ментальные состояния весьма сильны или устойчивы, как свидетельствует случай с женщиной, которая большую часть своей жизни жаждала настоящих, глубоких отношений. Об этом же свидетельствует и распространённое среди современных людей в странах с развитой экономикой перманентное чувство нависшей опасности и угрозы их материальному благополучию. Иногда раздражение по отношению к родителям, другим членам семьи или сослуживцам может длиться годами. Как я выяснил, особенно это свойственно людям разведённым или находящимся в процессе развода. Бывает, депрессия, тревога, сожаление о том, что было сделано в прошлом, тоже длятся долгое время. С любым из этих состояний может быть довольно трудно справиться в лобовом столкновении.

Вместо того чтобы пытаться одолеть этих «сильных нападающих» сразу же, попытайтесь справиться с чем-то более лёгким. Например, вы можете искусственно создать чувство физической боли, ущипнув ладонь между большим и указательным пальцем. Работа на этом простом уровне дискомфорта не так уж трудна и всегда «под рукой». (Побочный положительный эффект, если верить специалистам по акупрессуре, заключается в том, что такое сжатие облегчает головную боль.) Или же вы можете попытаться использовать ощущения невыносимых жары или холода, вызывая в памяти эти ощущения, чтобы справиться с такими неприятными явлениями, как потоотделение и дрожь, и с желанием от них избавиться. Другая возможность — наблюдать свою привязанность к какой-то очередной новомодной высокотехнологичной «игрушке».

Можно применить и другой подход: разбивать большую эмоцию на более мелкие части. Одна ученица, страдавшая приступами депрессии, поведала о новаторском методе практики прозрения. В большинстве случаев спусковым механизмом депрессивных состояний для неё служило повторение в уме навязчивой идеи, выраженной в словах, которые она в раннем детстве выслушивала от своей матери: «Ты дрянь». Когда это утверждение неотвязно повторялось в её уме, она начинала делить его на кусочки: «Ты дря», «ты др», «ты д», «ты», «т». После применения этого метода она обнаружила, что способна исследовать смысл своих мыслей и чувств. Что такое «дрянь»? Что такое «ты»? Что такое и кто такая моя мать, чтобы делать такие заявления? Кто такая была эта «она», чтобы принимать на «себя» определение «дрянь»?

Такой более детальный аналитический подход к разбиению больших эмоций на мельчайшие составляющие может оказаться полезным и для вас. Например, когда вы ревнуете, спросите себя: Кто ревнует? Моя нога? Моя рука? Откуда берётся ревность? Длится ли она? Прекращают ли её другие мысли или чувства? Кто тот, кого я ревную? Ревную ли я его руку или ногу? Его рот? Слова, вылетающие из его рта? Могу ли я на самом деле определить тот постоянный, неделимый и независимый реальный объект, в отношении которого я испытываю ревность?

Иной подход заключается в том, чтобы наблюдать детские воспоминания, которые зачастую разбить на части легче, чем сложные мысли и чувства, обременяющие нас в зрелом возрасте. Вы можете, как делал это один ученик, с которым я недавно разговаривал, вспоминать случай, когда вы упали с дерева и ободрали коленку. Он испытывал не только физическую боль, но и смущение, потому что многие из его приятелей видели, как он упал. На что была похожа эта физическая боль? — спрашивал он себя. На что было похоже это смущение? Моё сердце забилось? Кровь прилила к лицу? Мне хотелось убежать и спрятаться?

Суть того, чтобы попробовать что-то другое в плане медитации прозрения, — и есть практика. Начинайте с малого и используйте как объект наблюдения что-то лёгкое. Так вы наращиваете свою силу — или, если вернуться к той старинной тибетской метафоре, наполняете свой водоём, — чтобы суметь работать с более крупными или более устойчивыми проблемами.

 

Шаг третий: шаг назад

Многие предпочитают избегать практику прозрения. Одним кажется трудным разбивать эмоции на более мелкие части. Другим эта практика кажется слишком скучной, аналитической. Третьи просто слишком боятся заглянуть в глубинный источник своих эмоций. Например, один мой ученик недавно рассказал о своём конфликте с матерью. Каждый раз, когда матери нужно было заправить бензином машину, она звала его на помощь. С виду казалось, что конфликт связан с беспомощностью матери, но, когда сын и мать наконец выговорились друг перед другом, оказалось, что в основе происходящего лежит сочетание ревности и печали. Мать ревновала сына из-за того, что он проводит много времени со своим соседом по квартире, и страдала от чувства потери вследствие того, что сын покинул её дом, чтобы жить самостоятельно.

Как показывает этот пример, одним из самых сильных факторов, лежащих в основе неприязни к практике прозрения, является страх перемены, страх потери своей индивидуальности — отражение влияния блокиратора природы будды номер пять, склонности определять себя как некое беспомощное, одинокое, полное тревоги или страха существо. Мать, о которой говорилось в этом примере, боялась утратить свою связь с сыном. Другие люди говорили: «Мне нужно рассердиться, чтобы что-то получилось». Одна моя ученица недавно рассказала мне о своих отношениях с неким поэтом, автором песен, который часто устраивал скандалы и не раз разрывал связь с ней, а потом всячески старался помириться. Их отношения были постоянным источником страданий и трагедий, любви и утраты. Наконец, она спросила своего друга:

— Нельзя ли, чтобы наши отношения были ровными, без всех этих взлётов и падений? Конечно, у нас есть какие-то разногласия, но обязательно ли превращать их в трагедию? Нужно ли, чтобы каждая размолвка становилась вопросом жизни и смерти?

Он некоторое время смотрел на неё, будто на пришельца с другой планеты:

— Для творчества мне нужен эмоциональный взрыв, — ответил он. — Все эти взлёты и падения в наших отношениях — они нужны мне, чтобы я мог писать стихи.

К счастью для неё, она не нуждалась в трагедии, чтобы выполнять собственные профессиональные задачи или обязательства, и после этого разговора они окончательно расстались.

Её история кажется мне особенно показательной, потому что многие люди не приемлют практику прозрения из-за неправильного понимания пустоты. Меня не раз спрашивали: «Если я пуст, если все, с кем я работаю, пусты, если все мои чувства пусты, как мне жить в обществе?». Люди боятся, что им придётся отказаться от своей индивидуальности или что их отношения и жизненные переживания лишатся смысла.

Подобные вопросы напоминают мне пару случаев из моего раннего детства. Большую часть первых лет своей жизни я провёл в Нубри, в непальских Гималаях, где зимой нередко свирепствуют снежные бури. Во время одного особенно сильного бурана, когда северный ветер сотрясал стены нашего дома, мне было очень страшно, что дом развалится. Я подбежал к одному из несущих столбов в главной комнате и изо всех сил прижался к нему, чтобы противостоять ветру. (Дом, конечно, не рухнул, но вряд ли мои усилия сыграли в этом какую-то роль.)

Я сравниваю этот случай с тем, что произошло несколько лет спустя, когда я совершил свою первую поездку на автобусе. Зимой я отправился с матерью из Нубри, которая была тогда отдалённой деревней без каких бы то ни было современных удобств — не было ни водопровода, ни электричества, ни мощёных дорог, — в Катманду, где климат мягче и мы могли провести зиму в относительном тепле и комфорте. Мы десять дней шли пешком по девственной, нетронутой местности, ночуя в пещерах или в полях и готовя еду с помощью утвари, которую несли за спиной. Потом мы попали в место, которое называется Горка. Там я впервые увидел грузовики и автобусы.

Моим первым впечатлением было, что это огромные звери. Передние фары казались глазами. При движении они сверкали. Их сигналы ревели как злые тигры. Когда мы подошли к одному из автобусов, мать сказала: «Нам нужно зайти внутрь».

«Ни за что!» — подумал я. Но мать была непреклонна и втащила меня в автобус. В первый день путешествия я был в ужасе. Я сидел в брюхе чудовища! Дороги, по которым мы ехали, были отвратительные — сплошные колдобины и выбоины, — и каждый раз, когда мы попадали на одну из них, я был уверен, что чудище перевернётся. Через несколько часов меня стало тошнить и рвать. Наконец мы приехали к остановке, и мать решила остановиться в придорожной гостинице. В ту ночь у меня поднялся жар и снова началось головокружение. Помню, как я смотрел на потолочный вентилятор, который не был включён, и мне казалось, что я вижу вращающиеся лопасти. Постепенно вся комната начала кружиться.

На следующий день мне стало немного лучше, и мать сказала мне слова, не оставляющие сомнений: «Нам нужно ехать». Когда мы залезли в автобус, мать нашла нам место на переднем сиденье. Я начал твердить самому себе почти как мантру: это просто лошадь, а не дикий зверь. Постепенно моё впечатление от езды в автобусе стало меняться. Я знал лошадей. Раньше я ездил на них верхом. Я открыл окно и принялся рассматривать зелёные деревья и траву — ведь мы ехали по южному Непалу. Казалось, что стоит лето.

Благодаря наблюдению собственного страха и изменению восприятия я примирился с ездой на автобусе. Что ещё более важно, это переживание было одним из моих первых упражнений в практике прозрения, которая по своей сути является процессом освобождения от предвзятых мнений, объединения с переменами и преодоления «слепого пятна», нацеленным на обнаружение внутренних возможностей, о которых я раньше и не мечтал.

 

Шаг четвёртый: сделай перерыв

Даже если вы попробуете все описанные здесь шаги, вам может показаться, что в практике ум ваш словно заволакивает туманом. Вас может охватить усталость, разочарование или скука. Возможно, у вас пропадёт желание посвящать практике даже минуту своего времени.

Поясним это на примере. Люди, начинающие заниматься бегом трусцой, поначалу могут бежать не больше пяти или десяти минут. Даже за такой короткий промежуток времени им может потребоваться передышка, а если им захочется удлинить время пробежки, то они не смогут этого сделать, потому что их организм просто не привык к длительным нагрузкам. Им приходится остановиться, как бы они ни хотели продолжать бег. Допустим, они продолжат свои пробежки, каждый день немного продлевая время и расстояние. В итоге они развивают способность пробежать без остановки много километров, и даже могут замахнуться на марафон! Точно так же важно делать перерыв, занимаясь практикой прозрения, особенно если она вам надоела или вы потеряли к ней интерес, если она кажется вам слишком скучной, аналитической и если эмоции, которые вы наблюдаете, усиливаются.

Как и в практике внимания, здесь тоже обязательно нужно остановиться, если чувства исчезают вовсе или вы достигаете по-настоящему глубокого переживания пустоты, благодаря чему двойственное восприятие улетучивается. Услышав такое, многие удивляются: «Почему мне нужно прекращать практику, когда она, как кажется, идёт так хорошо?».

Я сам задавал тот же вопрос своим учителям и даю тот же самый ответ. Привязанность к ощущению свободы возникает так легко, что у вас появится искушение вновь и вновь добиваться его. Расставание с чувствами избавления или облегчения — высшая практика прозрения. Мы расстаёмся с расставанием.

 

Сочувствовать

Несколько месяцев назад одна моя ученица, упав с лошади, получила перелом таза. Пока она была прикована к постели, её друг порвал с ней отношения. По телефону и по электронной почте он осуждал её за то, что она «изображает жертву» и пытается вызвать сочувствие. Он сказал ей, что несчастный случай с ней был результатом «плохой кармы», потому что у неё были неправильные взаимоотношения с семьёй. Всё это время она отказывалась говорить о его реакции, не выставляя своего бывшего парня негодяем в глазах друзей и членов семьи и не укрепляя это мнение в собственном сознании.

По странному совпадению, через три месяца после разрыва отношений между ними, бывший бой-френд упал с дерева и сломал несколько позвонков.

Моя ученица могла бы ответить отказом, когда он позвонил, чтобы попросить её вернуть некоторые приспособления, которые он послал ей, чтобы облегчить физическую боль от перелома. Вместо того она собрала ему большую аптечку, вложив туда и те приборы, и гомеопатические лекарства, которые помогли ей переносить боль. Познав, что такое эмоциональная боль при жестоких физических страданиях, она предпочла то, что некоторые называют «верной дорогой». Она не мучила его вопросами, не изображает ли он жертву и не является ли несчастный случай следствием плохой кармы, потому что испытала, что такое эмоциональная боль, и предпочла протянуть руку помощи, послав всё, что могла.

Вместо того чтобы сражаться со своим бывшим другом, она ответила сочувствием; сама испытывая покой ума, она предложила ему не только возможность душевного покоя, но и шанс осознать собственное поведение, когда он осуждал её в прошлом. Ответь она со злостью, бросив ему в лицо его же обвинения, скорее всего, он замкнулся бы в себе и стал бы ещё более резким и жёстким циником. Когда она предпочла не платить своему бывшему другу той же монетой, а протянуть ему руку помощи, собрав для него всё что было в её силах, она не только раскрыла перед ним своё сердце, но и дала ему возможность раскрыть своё, то есть осознать, что нападки на страдающего человека — это, наверное, не лучший способ установления и развития здоровых отношений.

 

Шаг первый: главное упражнение

Медитацию сочувствия, как и главное упражнение практики внимания и прозрения, можно разбить на несколько стадий. Тогда как в практике внимания и прозрения выделяют три стадии, практика сочувствия — несколько иного типа. Это процесс преображения. Поэтому здесь, как мы увидим, добавляется четвёртая стадия.

Первая стадия похожа на ту же стадию практики внимания и прозрения, то есть нужно просто направлять внимание на всё, что бы вы ни чувствовали. Вторая стадия подразумевает осознание, что другие люди страдают от переполняющих их эмоций или эмоциональных конфликтов, и, как следствие, постижение: «Я не один страдаю». Поняв, что и другие страдают точно так же, вы начинаете ощущать свое единство с другими. Как вы хотите освободиться от страдания, так и другие хотят точно того же; как вы хотите обрести счастье, так хотят этого и другие. Возможно, вы помните пример, который приводился во второй части, где вам предлагалось представить, что ваши щёки пронзили острые иглы. Боль в правой щеке символизирует несчастья и страдания, переживаемые вами самими. Боль в левой щеке — это боль и страдания других. Боль в обеих щеках одинакова.

Третья стадия главной практики заключается в практике тонглен, которая подробно описана во второй части книги. Кратко подытожим этот метод: вы начинаете с того, что направляете внимание на собственное страдание, осознавая, что и другие страдают подобно вам, а потом визуализируете втягивание в себя всех страданий, мучительных эмоций и ситуаций, переживаемых бесчисленными живыми существами. Затем вы представляете, что излучаете из себя и посылаете другим все свои благие качества, все мимолётные переживания счастья, которые выпадали на вашу долю. В некоторых текстах можно найти совет представлять страдание в виде плотного чёрного облака, а счастье и добрые качества — как яркий луч света. В качестве напоминания можете использовать дыхание, сочетая вдох с принятием на себя страдания других существ, а выдох — с посыланием им своих положительных качеств. Многие из моих учеников рассказывали, что сочетание процесса визуализации с дыханием само по себе оказыает успокаивающий эффект.

Практика тонглен приносит массу положительных результатов. Во-первых — это, конечно, осознание, что вы не одиноки, которое помогает облегчить собственное страдание, проистекающее от критической самооценки. Во-вторых, осознание страдания других помогает освободиться от критических, и нередко глубоко укоренившихся, оценок по отношению к другим людям. По мере того как вы начинаете отдавать себе отчёт в собственных страданиях и порождённых ими словах, образах и поступках, вы осознаёте, что поведение других людей, которое могло бы показаться злонамеренным или пренебрежительным, вытекает из того же источника — страдания. Когда вы делитесь своими добрыми качествами, это помогает подорвать влияние блокиратора природы будды номер четыре — слепого пятна, — постепенно доводя до сознания тот факт, что у вас действительно есть благие качества и, возможно, более высокие способности, чем вы могли себе представить ранее.

Однако, что ещё более важно, применяя этот особый подход к культивации сочувствия, вы постепенно начнёте ощущать, что ваше личное страдание имеет свой смысл или цель, оно не бесполезно. Начиная видеть в своей эмоции выражение эмоций всех живых существ, вы углубляете своё стремление поддерживать связь с другими существами и помогать им освободиться от разрушительных эмоций.

Четвёртая стадия главной практики немного отличается от аналитического процесса, связанного с практикой внимания и прозрения. Здесь мы рассматриваем преображающую силу сочувствия. Мы не бежим от эмоции, не пытаемся её подавить и не поддаёмся ей, но просто даём ей возможность проявиться. Проявившись, эмоция становится частью любви и сострадания, а потому становится созидательной силой. Благодаря практике вы обнаруживаете естественное изменение своего восприятия разрушительных эмоций. Они — не плохи и не вредны: на самом деле эти неприятные эмоции способствуют тому, что вы начинаете более остро осознавать страдания других. Используя их как центр фокусировки внимания в практике тонглен, в итоге вы сможете помогать другим.

 

Шаг второй: попробуй что-то другое

Как упоминалось при обсуждении практики внимания и прозрения, возможно, не так легко работать непосредственно с сильными эмоциями или с давно укоренившимися шаблонами. Если у вас возникнет такая же трудность в практике сочувствия, попробуйте поработать с более слабой эмоцией или, допустим, только с одним из аспектов сильной эмоции или давно укоренившегося эмоционального стереотипа. Сильные эмоции или укоренившиеся эмоциональные шаблоны таятся глубоко внутри нас — как океаны, кажущиеся бездонными и бескрайними. Прежде чем пытаться переплыть океан, наверное, целесообразно начать тренироваться в бассейне или пруду.

Например, если вы страдаете от низкой самооценки, одиночества, тревоги или депрессии, не пытайтесь браться за все эти состояния одновременно. Сосредоточьтесь на одном аспекте — допустим, на своей реакции на сказанные кем-то слова, повлекшие за собой самоосуждение, чувство безнадёжности или усталость, предвещающую начало депрессии.

Вы можете начать с использования незначительной эмоции, скажем, досады или раздражения по отношению к тому, кто влезает впереди вас в очередь в магазине или подрезает на дороге. Другой вариант — работать с обычными любовью и состраданием. Один человек, который страдал от постоянной тревоги, предпочёл свой путь. Страдая от приступа тревоги, он сосредоточивался на своей бабушке, которая была чрезвычайно подвержена подобным тревожным состояниям. Благодаря тому, что он отождествлял себя с ней, его собственная тревога уменьшалась, и постепенно он смог направить своё сочувствие на более широкий круг людей. Воспоминание о былой эмоции — о страхе, гневе или даже о боли и смущении после падения с дерева — тоже может помочь вам накопить силы, для того чтобы справиться с более крупными эмоциями. Поднабравшись сил на таких скромных вещах, вы можете приступить к работе с более крупными проблемами, такими как самоосуждение и осуждение других.

 

Шаг третий: шаг назад

Обычно, когда речь идёт о практике сочувствия, мы думаем, что нужно отказаться от отрицательных эмоций, эго и тому подобного. Но, применяя практику тонглен, мы обнаруживаем, что у отрицательных эмоций есть совсем другая сторона. Например, одна женщина рассказала мне в личной беседе, что у неё плохой характер, и попросила дать метод для его исправления. Я начал объяснять ей практику шаматхи, чтобы у неё появилось осознание своего характера. Она прервала меня, сказав: «Я уже пробовала это, оно мне не помогает. Мне нужно что-то другое». Тогда я научил её медитации тонглен, и сначала она была удивлена. «Прекрасная идея!» — воскликнула она. Но после минутного размышления она сказала: «Вряд ли это мне поможет, потому что моему характеру чуждо сострадание. На самом деле мне трудно даже понять, что это такое». Я посоветовал ей просто попробовать. «Приходите завтра и расскажите, что произошло».

На следующее утро она вернулась, сияя: «Я удивляюсь себе. Обычно, когда я пытаюсь медитировать на сострадании, я вынуждена бороться со своим характером. Я стараюсь пересилить и подавить его. Но благодаря этому методу я просто оставляю свой плохой характер в покое. Я изменила не его, а то, как я на него смотрю».

Её реакция подвигла меня разобраться, почему так много людей сопротивляются тому, чтобы дарить другим сочувствие. Первая проблема порождается непониманием задачи этого метода — будто бы она заключается в том, чтобы избавиться от эмоции. Возможно, вы думаете: Мой недостаток — я осуждаю и обвиняю людей. Теперь я собираюсь практиковать, чтобы суметь освободиться от этой привычки, прямо здесь и сейчас. Но этого не происходит. Недостаток не исчезает. Вы думаете: У меня ничего не получается! или Мне не нравится эта практика. Она не работает.

Такая реакция — классический пример власти надежды и страха: надежды на то, что эмоция просто исчезнет, и страха перед тем, что никакие усилия не изменят вашего эмоционального состояния. Как в былые годы, когда на меня нападал страх, советовал мне мой учитель Селдже Ринпоче, нужно отступить на шаг назад и сделать надежду и страх центрами внимания практики сочувствия. Все мы надеемся на избавление от страдания и боимся, что никакие наши действия не избавят нас от него.

Вторая проблема порождается тем, как мы смотрим на саму эмоцию. Одиночество, низкая самооценка, осуждение других и т. п. — всё это может показаться слишком масштабным или слишком глубоко укоренившимся, чтобы атаковать эти проблемы напрямую. Если это так, отступите на шаг назад и попробуйте работать с более мелкими эмоциями. Работайте со спусковыми крючками и ракетами-носителями или, допустим, с детскими воспоминаниями. Вглядитесь в надежду и страх.

 

Шаг четвёртый: сделайте перерыв

Как и в описанных выше практиках внимания и прозрения здесь также есть вероятность того, что вы устанете от этой практики или она вам наскучит. Нет-нет, — подумаете вы, — я должен сделать ещё одну попытку. Возможно, суть практики станет неясной, и ваш энтузиазм иссякнет. Всё это чёткие сигналы того, что нужно остановиться. При этом вам совсем необязательно чувствовать себя виноватыми. Помните, вы наращиваете свою умственную и эмоциональную мускулатуру, а это требует времени.

Как я уже советовал применительно к практике внимания и прозрения, важно остановиться и тогда, когда ваша медитация, как кажется, достигла пика. Когда вы чувствуете, что любовь-доброжелательность и сострадание достигли невероятного уровня, когда вам кажется: отныне и впредь я могу служить живым существам вечно; я воистину преобразился; я могу отдать всё, что у меня есть хорошего, — настало время остановиться.

Почему?

Возможно, хорошим объяснением может послужить пример, взятый из истории буддизма. В девятнадцатом веке великий буддийский учитель Патрул Ринпоче, проведя в глубокой медитации большую часть своих молодых лет и получив наставления от самых выдающихся учёных мужей и йогинов того времени, сам стал учителем.

Один из его учеников, выслушав его основополагающие учения о любви и сострадании, восторженно воскликнул: «Теперь я понял, что такое любовь и сострадание! Отныне я чувствую себя полностью свободным от страха и гнева. Даже если меня станут бить, я и не подумаю огорчаться!»

Патрул Ринпоче спокойно дал ему совет: «Не нужно делать скоропалительные выводы. Смотри на вещи проще. Практикуй и всё».

Но ученик не согласился с ним и стал объявлять о своём преображении каждому встречному.

Однажды утром он сидел в медитации у ступы — ритуального сооружения, символизирующего просветлённый ум Будды. Он сидел лицом на восток, в сторону восходящего солнца, глаза его были полузакрыты, а на голову он натянул верхнюю монашескую накидку. В это время Патрул Ринпоче совершал обход ступы как объекта почитания. По своему обыкновению он избегал богатых церемониальных одеяний и носил простую, рваную одежду из дешёвой ткани. Сделав первый круг, он остановился перед этим учеником и спросил:

— Досточтимый, что вы здесь делаете?

Не узнав учителя в такой бедной одежде, ученик буркнул:

— Медитирую на любви и сострадании.

— Очень хорошо, — заметил Патрул Ринпоче.

Сделав ещё один круг, он снова остановился перед учеником и задал тот же вопрос. На этот раз ученик уже сердито крикнул:

— Сказал же тебе: медитирую на любви и сострадании! У тебя что, ушей нет?

В этот момент покрывало сползло с его головы, он открыл глаза пошире и узнал своего учителя.

Патрул Ринпоче стоял перед ним, улыбаясь.

— Это и есть твоё сострадание? — мягко спросил он.

Тут с ученика как рукой сняло всё его самомнение.

Мораль этой истории такова: даже если мы приобрели кое-какое интеллектуальное понимание сочувствия и достигли благодаря практике небольших результатов, нам всё равно нужно время, чтобы усилить способность к любви и состраданию. А для этого требуется знать, когда следует сделать перерыв, и выполнять практику очень непродолжительные периоды времени — быть может, по минуту несколько раз в день, — пока не разовьются наши «эмоциональные мышцы сострадания».

 

В заключение

В медитации, как и в любом искусстве, должна иметь место тончайшая уравновешенность…

— Согьял Ринпоче, «Тибетская книга жизни и смерти»

Несколько лет тому назад, во время длительного пребывания в Нью-Йорке, я встретил одного человека, который хотел научиться медитации. Незадолго до того умер его лучший друг и теперь он страдал от горя, депрессии и постоянного страха собственной смерти. Проведя в течение нескольких недель ряд личных бесед, я научил его, как использовать для медитации форму и другие опоры чувств и дал ему особое домашнее задание, чтобы он освоил эти чувственные аспекты медитации. Позднее, на открытом учении, он узнал, как использовать в качестве опоры для медитации мысли и эмоции. Вскоре после этого публичного учения он попросил ещё об одной личной встрече.

— Я не могу наблюдать свои мысли и эмоции, — признался он. — Это слишком страшно, будто смотришь, как на тебя надвигается цунами.

Я мало что знал о его жизни и подумал, что его выбор образа для описания эмоции довольно интересен.

— Напомните мне, — попросил я, — каково ваше главное занятие в жизни?

— Я профессиональный серфер, — пробормотал он.

— Да, теперь вспомнил, — ответил я. — Так что же вы думаете о больших волнах?

— О, я люблю большие волны! — воскликнул он.

Я кивнул.

— Тогда расскажите мне, как вы научились серфингу. Раньше вы любили волны?

Мой собеседник объяснил, что его подтолкнули к этому друзья — заядлые серферы. Чтобы приобщить его к этому спорту им понадобилось немало времени, потому что даже небольшие волны казались ему угрожающими, как «цунами», — именно это слово он использовал для описания эмоций.

— Но с помощью друзей я преодолел страх и теперь люблю волны. Я могу играть с ними. Я могу использовать волны как забаву. Даже если волны большие, я смотрю на них как на вызов, способ продвинуться, отточить своё мастерство. На самом деле скольжение по волнам — это теперь мой способ зарабатывать на жизнь: я участвую в соревнованиях и завоёвываю призы. Думаю, можно сказать, — добавил он взволнованно, — что волны — это моя жизнь!

Я подождал, когда он закончит свой рассказ, радуясь улыбке, которая становилась всё шире, когда он рассказывал о своей страсти. Потом я сказал ему:

— Ваши мысли и эмоции похожи на волны. Скольжение по волнам похоже на наблюдение мыслей и эмоций. Так что, если вы, как вы сказали, умеете использовать волны, у вас есть и начальное понимание того, как оседлать свои мысли и эмоции.

Затем я дал ему домашнее задание. Ему нужно было начать с малого и потихоньку работать с мыслями и эмоциями, точно так же как он осваивал волны, когда впервые занялся серфингом.

— Практики — это всё равно, что ваши друзья, — сказал я. — Их цель — подтолкнуть вас, помочь вам встретиться с волнами мыслей и эмоций и играть с ними. Вы же не можете сделать так, чтобы волны не поднимались, не так ли? Но вы можете научиться кататься на них.

Я не видел этого человека целый год, а когда снова встретился с ним, на его лице играла широкая улыбка.

— Помните, как я сказал вам, что волны — это моя жизнь? — спросил он.

— Да, конечно, — ответил я.

— Так вот, теперь мысли и эмоции — это моя жизнь! Вы были правы: это всё равно, что серфинг.

— Какой метод вы использовали? — спросил я.

— Все, — сказал он. — Иногда я переключаюсь с одного на другой, как переключаюсь в серфинге. Знаете ли, иногда катаешься на длинной доске, иногда на короткой, ещё есть такие приёмы, как парение, повороты, сход с края волны.

Поскольку сам я не профессиональный серфер, я не понял ни одного из названных терминов. Но я сумел понять ключевой момент его объяснения: важность смены методов.

Как указывали мне учителя в мои ранние годы, обязательно нужно время от времени менять свой фокус — как в смысле метода, так и объекта, или опоры, — чтобы сохранять свежесть и живость практики. Если задерживаться на одном объекте или методе слишком долго, это может наскучить, вы устанете и утратите ясность. Я встречал немало людей, которые лишались своего энтузиазма в духовной практике, потому что слишком долго застревали на одном методе, который, как им казалось, был для них наиболее действенным.

Один человек, которого я встретил не так давно, много лет работал исключительно над сосредоточением на своём дыхании, избрав эту практику как средство обретения покоя и постижения непостоянства. «В первый год всё было замечательно, — рассказывал он, — но теперь, спустя много лет, я не ощущаю того же эффекта. Я не чувствую, что продвигаюсь, углубляюсь или расту. Когда я занят и меня одолевает множество мыслей, дыхательная медитация обычно очень хорошо меня успокаивала, но теперь кажется, что она совсем не работает».

Беседуя с ним, я выяснил, что его научили только одному методу. Поэтому я сказал ему, что ему бы помогла смена медитативных техник. Через несколько дней я научил его основным шагам практик внимания, прозрения и любви и сострадания. Ещё я посоветовал ему, чтобы он время от времени переключался с одного метода на другой. При каждой нашей встрече он благодарил меня за то, что я открыл ему глаза на существование множества разнообразных способов работы со своим умом.

«Благодарите не меня, — сказал я ему. — Благодарите тех, кто был до нас. Моих учителей, их учителей и всех буддийских наставников из глубины веков, понявших, что эмоции возникают и удерживаются на месте блокираторами природы будды, то есть, по сути, привычками восприятия, появляющимися при нашем рождении и всё глубже укореняющимися по мере того, как мы растём. Эти пять точек зрения замыкают нас в конкретном типе личности, в том способе взаимодействия с самими собой и с другими, который в лучшем случае лишает нас покоя, а в худшем действует разрушительно. Применяя разные методы, мы начинаем понимать их влияние. А понимая их влияние, мы начинаем понимать силу и потенциал собственного ума. Это и есть истинная основа буддийской практики — понимание способности ума создавать собственный взгляд на реальность, в которой мы существуем и действуем».

 

Радостная мудрость

В нашей кажущейся слабости и несовершенстве лежит ключ к постижению нашей истинной силы. Глядя в лицо разрушительным эмоциям и проблемам, случающимся в нашей жизни, мы обнаруживаем благостное переживание, простирающееся и вовне и внутри. Не столкнись я со страхом и тревогой, мучившими меня в юные годы, я не оказался бы в том положении, в котором нахожусь теперь. Я бы никогда не набрался мужества или сил летать на самолёте, путешествовать по всему миру и сидеть перед незнакомой аудиторией, передавая ей мудрость, почерпнутую мной не только из собственного опыта, но и из опыта поистине великих мастеров — моих наставников и учителей.

Все мы будды. Просто пока мы этого не осознаём. Все мы прикованы множеством цепей к ограниченному воззрению на самих себя и окружающей мир: это и цепь обусловленности культурой, и семейное воспитание, и собственные впечатления, и исходная биологическая предрасположенность к тому, чтобы проводить различия и оценивать текущее переживание и связанные с будущим надежды и страхи, соотнося их с нейронным хранилищем памяти.

Посвятив себя развитию осознания присущей вам природы будды, вы неизбежно начнёте видеть перемены в своём повседневном опыте. То, что обычно вас тревожило, постепенно утратит власть над вами. Вы обогатите себя интуитивной мудростью, станете более расслабленными и открытыми. Вы начнёте узнавать в препятствиях благоприятные возможности для дальнейшего роста. А по мере того как ваше иллюзорное чувство ограниченности и уязвимости будет постепенно исчезать, вы обнаружите глубоко внутри себя истинное величие того, кем вы являетесь.

Отраднее же всего то, что, начав видеть собственный потенциал, вы также начинаете узнавать его в каждом, кто вас окружает. Природа будды — не особое качество, доступное лишь избранным. Истинный знак узнавания своей природы будды — это осознание, насколько она обычна, способность видеть, что ею наделено каждое живое существо, хотя не каждое существо ведает об этом. Так что, вместо того чтобы закрывать своё сердце перед людьми, которые на вас кричат или досаждают каким-то иным образом, вы становитесь более открытыми. Вы осознаёте, что они не докучливые ничтожества, а люди, которые, как и вы, хотят счастья и покоя. Они поступают недостойно, но лишь потому что не ведают своей истинной природы и ими правят чувства уязвимости и страха.

Ваша практика может начаться с простого стремления поступать лучше, относиться ко всем своим делам с большей осознанностью и проницательностью, а также шире раскрыть своё сердце ближним. Намерение — вот единственный и самый важный фактор, определяющий, обусловлено ваше переживание страданием или умиротворённостью. Мудрость и сострадание действительно идут рука об руку. Чем более внимательными вы становитесь и чем глубже вы смотрите на вещи, тем легче вам обрести сострадание. А чем более вы открываете своё сердце нуждам других, тем более мудрыми и внимательными вы становитесь во всех своих делах.

В любой момент времени вы можете предпочесть следовать череде мыслей, эмоций и ощущений, которая усиливает ваше восприятие самих себя как уязвимых и ограниченных существ, или вспомнить, что ваша природа чиста, ничем не обусловлена и ничто не может принести ей вред. Вы можете или оставаться во сне неведения, или вспомнить, что вы пробуждены и всегда были такими. Так или иначе, вы всё равно выражаете неограниченную природу своей истинной сути. Неведение, уязвимость, страх, гнев и желание — всё это выражения бесконечного потенциала вашей природы будды. В обеих альтернативах нет ничего безусловно благого или дурного. Плод буддийской практики заключается в простом осознании, что эти и другие «недуги» ума — не что иное как доступные нам альтернативы, поскольку наша истинная природа безгранично широка.

Мы выбираем неведение, потому что мы это можем. Мы выбираем осознанность, потому что можем. Сансара и нирвана — просто разные точки зрения, основанные на том выборе, который мы делаем, наблюдая и осмысляя своё переживание. Нет ничего волшебного в нирване, и нет ничего плохого или неправильного в сансаре. Если вы решили считать себя ограниченным, напуганным, уязвимым или травмированным пережитыми событиями, знайте только, что вы сами сделали этот выбор. Всегда есть возможность воспринимать самого себя иначе.

По сути, буддийский путь предлагает выбор между инертной привычностью и практикой. Безусловно, в сохранении знакомых шаблонов мышления и поведения есть определённый комфорт и стабильность. Если вы выходите за границы этой зоны комфорта и привычности, разумеется, предполагается, что вы попадаете в область незнакомых впечатлений, которые могут показаться весьма пугающими, — это лишённая привычных удобств промежуточная область, вроде той, что окружала меня в моём затворничестве. Вы не знаете, вернуться ли туда, где всё было знакомо, но внушало страх и отвращение, или двигаться вперёд, к тому, что может пугать, но лишь потому, что пока оно незнакомо.

В некотором смысле, та неопределённость, которая обыкновенно связана с принятием решения в пользу полной реализации своего внутреннего потенциала, напоминает ситуацию с разрывом болезненных, зашедших в тупик отношений. Об этом мне рассказывали несколько моих учеников: в подобной ситуации тоже присутствует некоторое нежелание расставаться с прошлым и восприятие неминуемого разрыва как некой личной неудачи.

Главная разница между разрывом зашедших в тупик отношений и вступлением на путь буддийской практики заключается в том, что, вступая на путь практики, вы разрываете такие отношения с самим собой. Посвятив себя реализации своего истинного потенциала, вы постепенно начинаете замечать, что реже принижаете себя, что ваше мнение о себе становится более позитивным и здоровым, а ваше чувство уверенности и чистой радости бытия усиливается. В то же время вы начинаете осознавать, что все окружающие обладают аналогичным потенциалом, знают они это или нет. Вместо того чтобы относиться к ним как к опасным противникам, вы становитесь способны понимать их страхи и горести и сочувствовать им. Вы спонтанно откликаетесь на их нужды, причём ставите во главу угла не проблемы, а их решения.

В конечном счёте радостная мудрость сводится к сознательному выбору между дискомфортом осознания своих умственных «недугов» и дискомфортом порабощённости ими. Не могу обещать, что просто пребывать в осознании своих мыслей, чувств и ощущений, а также узнавать в них взаимодействующие порождения собственного ума и тела всегда будет приятным времяпрепровождением. На самом деле я с гораздо большей уверенностью пообещаю вам, что такое наблюдение над собой будет временами чрезвычайно неприятным занятием.

Но то же самое можно сказать о любом начинании, касается ли оно походов в спортивный зал, новой работы или диеты. Первые несколько месяцев всегда трудны. Нелегко освоить все навыки, необходимые для приобретения мастерства в работе; нелегко принуждать себя тренироваться; нелегко каждый день ограничивать себя только здоровой пищей. Но через некоторое время трудности уменьшаются, у вас появляется чувство удовольствия или удовлетворения, и всё ваше самовосприятие начинает меняться.

Точно так же действует и медитация. В течение первых нескольких дней всё может казаться прекрасным, но спустя неделю или около того практика оборачивается тяжким испытанием. У вас не получается выкроить на неё время, вам неудобно сидеть, вы не можете сосредоточиться или просто устаёте. Вы упираетесь в стену, как говорят бегуны, когда пытаются добавить к своей тренировочной дистанции еще полмили. Тело говорит: «Не могу», а ум: «Я должен». Ни один из этих голосов не слишком приятен: оба они слишком требовательны.

Буддизм часто называют Срединным путём, потому что он предлагает третье решение. Если вы просто не можете на секунду дольше сосредоточиться на звуке или на пламени свечи, обязательно остановитесь. Иначе медитация превращается в нудную рутину. В конце концов вы начнёте думать: «Ох, сейчас 7:15. Мне нужно сесть и развивать осознанность». Так вы никуда не продвинетесь. С другой стороны, если вы считаете, что можете продолжить практику ещё минуту-другую, то продолжайте. Возможно, вы удивитесь своему открытию, обнаружив какую-то мысль или чувство, лежащие в основе вашего сопротивления практике, но вы не хотите их признавать. Или же вы можете просто выяснить, что действительно способны останавливать свой ум на более долгое время, чем полагали до этого. Одно лишь это открытие может дать вам больше уверенности в самих себе.

Но самый ценный дар практики состоит в том, что как бы долго вы ни медитировали и какой бы метод ни использовали, любая буддийская медитация в конечном счёте порождает в вас сострадание. Всякий раз, когда вы наблюдаете свой ум, вы не можете не осознать своё сходство со всеми, кто вас окружает. Если вы знаете, что хотите быть счастливыми, то не можете не понимать, что и другие хотят того же. И если вы ясно наблюдаете собственный страх, гнев или неприязнь, вы не можете не видеть, что те, кто вас окружает, испытывают те же самые эмоции.

Это и есть мудрость — не отвлечённое книжное знание, а пробуждение сердца, признание нашей связи с другими и путь к радости.

 

Слова благодарности

Каждая книга — плод поддержки, влияния и взаимодействия. В буддийской традиции мы опираемся на знания и опыт тех, кто получил и принял к сердцу уроки, преподанные Буддой две с половиной тысячи лет тому назад. Я чувствую, что в огромном долгу перед учителями, которые посвятили так много времени и усилий, передавая мне эти уроки. Среди самых выдающихся мастеров, внёсших свой вклад в моё образование, благодаря чему и появилась на свет эта книга, я хотел бы упомянуть Тай Ситу Ринпоче, Дилго Кьенце Ринпоче, Селдже Ринпоче, Ньошул Кхен Ринпоче, моего отца Тулку Ургьена Ринпоче, Кхенчена Трангу Ринпоче, Кхенчена Кунга Вангчуг Ринпоче, Кхенпо Лобсанга Тендзина, Кхенпо Цултрима Намдага, Кхенпо Таши Гьялцена, Друпона Ламу Цултрима и моего деда Таши Дордже.

Я хотел бы также поблагодарить д-ра Ричарда Дэвидсона и д-ра Антуана Луца, Дэниела Гоулмана, Тару Беннет-Гоулман и Алекса Кэмпбелла за их безотказную помощь в предоставлении информации и прояснении научных и психологических вопросов.

Эта рукопись не увидела бы свет, если бы не помощь моего агента Эммы Суини, моего издателя Шэя Архарта, моего редактора Джона Глусмана и его помощника Энн Берри, а также Киры Уэлтон, менеджера по маркетингу издательской группы «Harmony Books», и всех энтузиастов из этой издательской группы, которые, каждый по-своему, вложили в эту книгу собственную долю интуиции и мудрости.

Мои особые благодарности Тиму и Гленне Олмстед, Джошу Бэрэну, Ламе Йеше Гьямцо, Кортланду Далу и Ани Чодрон, даривших мне своё время, силы и поддержку. Мне хотелось бы поблагодарить Эрика Свонсона, моего верного соавтора, который трудился над рукописью с великим терпением, несмотря на постоянные её изменения. Без него эта книга не вышла бы в свет.

Однако важнее всего для меня поблагодарить людей, присутствовавших на публичных учениях и участвовавших в личных беседах со мной. Задавая самые трудные вопросы, они побудили меня рассмотреть полученные мной учения с новой и необычной точки зрения.

Перевод c английского Фариды Маликовой

Редакция А. Нариньяни