Намеренное бегство, продолжающаяся борьба, необычная вспышка, важное сообщение и импульсивное решение

 

Пятница

Мег оглядела окружавший ее хаос. Перевернутая корзина для кубиков валялась в углу, а они сами разлетелись по всей комнате. Листы бумаги покрывали длинный низкий стол, и в некоторых местах рисунки переползали с них на поверхность стола.

Короткие толстые карандаши уже не лежали в пластмассовых коробках, а смешались с фрагментами мозаики и крошками от крекеров. Мягкие игрушки перекочевали со стеллажа в разные уголки комнаты, всюду лежали открытые книжки. На дальней стене под окном кто-то нарисовал человечка.

Мег вздохнула.

– Судя по всему, придется нам с тобой заняться уборкой, малышка, – сказала она маленькой кудрявой девочке, стоявшей перед ней. – Соберешь для меня части мозаики?

– А где Пилар? – с тревогой спросила девочка, вцепившись в одноглазого желтого медведя, которого дочка Мег выбросила много месяцев назад.

– Я уверена, что она вот-вот…

Дверь распахнулась, и в комнату вошла хорошенькая пухлая блондинка. Ее лицо пылало.

– Простите, простите, – выпалила она, задыхаясь и прижимая руку к груди. – Я мыть пол, я забыть время…

– Пилар! – Эмили бросилась к ней. Женщина со смехом подхватила ее на руки и прижала к себе.

Мег принялась собирать кубики в корзину. Пилар, не спуская Эмили с рук, сняла курточку девочки с крючка.

– Хороших вам выходных, увидимся в понедельник, – сказала им Мег.

Странно, она ни разу не видела мать Эмили. В конце июня, когда Мег разместила в местной газете объявление о том, что открывает детский сад, девочку привел отец, Мартин. Тогда Мег только записала Эмили в группу. Но и в первое утро Эмили пришла с Мартином и цеплялась за его пиджак долгие пять минут, пока Мег не уговорила ее отпустить отца, соблазнив возможностью порисовать руками.

Все неделю Эмили приводил в сад Мартин, а потом появилась Пилар. По обрывкам разговора Мег поняла, что она помощница по хозяйству, приехала из Литвы и живет в Ирландии два года. Английский Пилар был очень слабым, но это не помешало ей подружиться с Эмили. Очень трогательно было видеть, насколько эти двое привязаны друг к другу.

Когда в комнате восстановилось некое подобие порядка, Мег заперла дверь и ушла на кухню. Там она нарезала хлеб, помидоры, мелко нашинковала лук-шалот и натерла сыр. Приготовив себе сэндвич, она сбросила туфли, включила радио и уселась на стул у стола, вытянув босые ноги.

Слава богу, впереди выходные. Интересно, сколько еще пройдет времени, прежде чем она перестанет чувствовать такую дикую усталость в конце недели. Ей нужна помощница, еще одна пара рук, но кто станет работать за те крохи, которые может предложить Мег?

Детский сад почти не приносил ей прибыли, ее доход существенно снизился по сравнению с теми временами, когда она работала учительницей. Когда Мег думала о том, сколько усилий она вкладывает в свое дело, сколько энергии тратит на то, чтобы все было правильно, ей казалось, что она вообще не получает никаких денег.

Разумеется, кулинарные книги Генри приносили хороший доход. Он получал щедрые чеки от издателей, но у них не было гарантии, что это надолго, поэтому им приходилось откладывать все, что они только могли. Будущая экранизация на ТВ могла бы помочь, но опять-таки кто знает, сколько времени это продлится? Сериал может провалиться и сойти с экранов после первого же сезона. Нет, сейчас Мег никак не могла позволить себе нанять помощницу.

Слегка шевеля пальцами босых ног под столом, Мег наслаждалась блаженными моментами тишины и покоя. Никто не просится посидеть у нее на коленях, никто не плачет, потому что у него отняли карандаш, лист бумаги, плюшевого мишку. Никто не проливает молоко, никому не надо завязать шнурки, или высморкать нос, или вытереть что-нибудь еще.

Радио выключено, слышно только тиканье часов на стене и иногда птичья трель из сада. Идеальный покой. Этот драгоценный перерыв в пятьдесят минут перед тем, как Мег отправится забирать Руби из школы, быстро стал ее любимым временем дня.

Но несмотря на все трудности, связанные с тем, что ей приходилось всем заниматься самой, их перевешивал один плюс: она сама себе начальница. Каждое утро Мег испытывала радость от этой мысли. Ей до сих пор не верилось в то, что она отказалась от безопасной работы учительницы, а небеса не рухнули на землю.

В тишине громко зазвонил ее мобильный, напугав Мег. Она взяла аппарат и увидела на экране имя Генри.

– Привет! Как все прошло?

Генри встречался со своим агентом, чтобы обсудить идею новой книги.

– Отлично. Подробности при встрече. Чем занимаешься?

– Ем. Скоро поеду за Руби.

Мег взяла кусочек сыра с тарелки и поднесла ко рту. Генри прекрасно знал, что она делает: они вместе съедали ленч именно в это время дня.

– Может быть, сходим куда-нибудь завтра вечером? – спросил Генри. – Как насчет кино?

Мег обдумала его предложение. С того момента, как она открыла детский сад, они ни разу никуда не выходили вместе. Прошло уже почти два месяца. Сначала Мег была занята тем, чтобы наладить работу садика, а потом еще эти проблемы у Энн. Их единственным развлечением стал ужин с Томом и его новой женщиной. Мег подумала, что стоило бы сделать над собой усилие, но идея одеваться и краситься не показалась ей привлекательной.

– У нас нет приходящей няни, – напомнила она мужу. – Энн все еще сама не своя. Нечестно будет просить ее.

– Мы можем попросить Кэролайн.

Семнадцатилетняя Кэролайн жила через три дома от них и сидела с Руби в те редкие дни в прошлом, когда Энн была занята.

– Я бы предпочла провести вечер дома, – сказала Мег. – Почему бы не взять новый DVD-диск? Или тебе это не подходит?

После долгой паузы Генри наконец ответил:

– Ладно. Я просто предложил.

– Можешь выбрать фильм по своему вкусу. Мне все равно.

– ОК.

Закончив разговор, Мег доела сэндвич, чувствуя себя так, словно из нее выпустили воздух. Нет такого закона, который бы предписывал выходить «в свет» вечером в субботу. Многие люди остаются дома. Генри следовало бы понять, что она устала, и не предлагать ей никаких развлечений, чтобы она не чувствовала себя виноватой, сказав «нет». Да и потом, сейчас в кинотеатрах не шло ничего такого, что ей особенно хотелось бы посмотреть.

Мег отнесла тарелку в раковину, посмотрела на часы и сообразила, что едва успеет доехать до школы Руби. Она сунула ноги в туфли и вышла из комнаты.

* * *

– Можно мне пойти к Оуэну домой поиграть?

Джеймс посмотрел на дочку поверх не слишком хорошего чизбургера.

– Посмотрим. Ты будешь есть эти чипсы или только поиграешь с ними?

Ему все-таки нужно наконец встретиться с этим знаменитым Оуэном. Когда он завозил Чарли в школу по дороге на работу, она всегда оказывалась первой в классе. После занятий ее забирал из школы кто-нибудь из сотрудников ближайшего детского центра «Плутишки», где она и оставалась до пяти часов, когда ее забирал Джеймс.

Чарли откусила кусочек тоненького чипса.

– Он живет с бабушкой и дедушкой.

– Кто?

– Оуэн.

– О!

– А его папочка на небесах.

– А! – Джеймс снял верхнюю часть булочки с гамбургера и понюхал ярко-оранжевый кусочек сыра. Он ничем не пах. – Полагаю, у него есть мама.

– Ага, она привозит его в школу каждое утро.

Девочка никогда раньше не говорила о Френсис, вообще не упоминала ее. Джеймс помнил ее бесконечные вопросы сразу после того, как это случилось. Где мамочка? Почему она не приходит? Куда она ушла? Почему она так долго? Он не знал, что отвечать, ему хотелось быть честным с Чарли. Но как он мог быть честным, если никто не знал правды, если все они пребывали в такой же неизвестности, как и четырехлетняя малышка.

Он попытался вспомнить, когда вопросы наконец прекратились, когда она перестала пытаться получить ответы. Джеймс гадал, помнила ли Чарли лицо матери, ее голос, ее запах. Наверное, два года в жизни шестилетнего ребенка – это достаточно долгий срок, чтобы стерлись многие воспоминания.

– У мамы Оуэна фиолетовые сапоги.

Джеймс улыбнулся.

– В самом деле? Может быть, она колдунья?

Чарли посмотрела на него с жалостью.

– Она не колдунья, она работает в магазине.

– Они продают магические заклинания?

– Папочка!

Оглядев кафе, Джеймс поймал взгляд мужчины, который вытирал угол стола, и кивнул ему. Мужчина кивнул в ответ, коротко улыбнулся, но Джеймс не был уверен, что тот его узнал.

– Ты его знаешь? – спросила Чарли.

– Да, – сказал Джеймс. – Мы вместе ходим на уроки рисования.

Чарли внимательно осмотрела Зарека.

– Он твой друг?

– Да. Он очень хорошо рисует.

Джеймс был удивлен тем, насколько ему понравилось занятие. Не то чтобы он создал хотя бы один достойный набросок, его усилия оказались смехотворными. Чертежи – да, это его, ничего другого с округлостями, впадинами и складками он рисовать не умел. Но преподавательница изо всех сил старалась ободрить его. Кажется, она что-то говорила об энергии в его рисунках. Джеймс подозревал, что именно это говорят людям, если не могут сказать ничего позитивного.

Но чистый запах бумаги, легкие звуки карандаша, касающегося бумаги, поскрипывание угля, успокаивающее ощущение ластика-клячки, мирная атмосфера в аудитории, когда все работали, все это Джеймс нашел удивительно успокаивающим. Честно говоря, когда преподавательница объявила перерыв, он даже не поверил, что первый час уже прошел.

Джеймс вышел, сел в машину и позвонил Юнис. Та отрапортовала, что Чарли спит после трех прочитанных историй. Он просидел в машине весь перерыв, потом вернулся.

Он не мог с ними разговаривать, пока не мог. Он исподтишка оглядел комнату и заметил отличные рисунки поляка, сидевшего справа от него. Заметил он и то, как нервничала модель. Это невозможно было не заметить: она выглядела так, словно ее вот-вот вырвет.

Но пока он мог только быть в компании людей, которые ничего от него не требовали. За прошедшие два года это был первый шаг, который он сделал навстречу социуму. Хотя Джеймс признавал, что давно пора снова стать частью общества, пусть даже только ради Чарли, но делал он это с неохотой.

Теперь Джеймс уже радовался, что не записался на курсы французского. На занятиях ему пришлось бы разговаривать с другими учениками, выполнять устные упражнения. Время от времени он бы оказывался в центре внимания, а здесь он мог работать сам по себе без необходимости открывать рот в течение двух часов.

Остальные, должно быть, подумали, что он необщительный тип, но это его вообще не беспокоило. За последние два года Джеймс привык не обращать внимания на мнение окружающих. Когда анонимные «доброжелатели» присылали ему письма, полные ненависти; когда разговоры в магазине стихали, стоило ему только войти; когда люди, которых он знал всю жизнь, переходили на другую сторону улицы, только бы не встретиться с ним, Джеймс быстро научился игнорировать все это. Теперь он осознавал, насколько очерствел от этого.

– Я закончила, – объявила Чарли, заталкивая три куриных наггетса под свою салфетку.

– Я все видел.

– Что? – Она улыбалась, ничуть не смутившись. Он был слишком мягок с ней. – Что, папочка?

– Заверни их, и мы возьмем их домой для Монстра.

Монстром звали черного кота Юнис и Джерри. Он регулярно совершал набеги на соседские сады, с одинаковой быстротой уничтожая птиц и мышей. Может быть, несколько кусочков обжаренной курицы заставят его ненадолго отказаться от охоты.

– Когда я смогу пойти домой к Оуэну? – снова спросила Чарли, заворачивая наггетсы в неуклюжий сверток. Джеймс понял, что эту тему она не оставит.

– Как только я познакомлюсь с его мамой, – ответил он.

Никакой надежды на это при сложившихся обстоятельствах, но пусть девочка пока порадуется. Встреча с другими родителями предполагала разговоры с ними, которых он так успешно избегал на занятиях по рисованию. Надо дать себе еще время.

– Идем. – Джеймс встал. – Давай мне твой рюкзак.

Он огляделся, поймал взгляд Зарека и снова кивнул. Зарек приветственно поднял руку и повернулся к хихикающим девочкам-подросткам в школьной форме, стоявшим у стойки.

У такого парня не может быть проблем с девушками, при его-то внешности. А то, что он иностранец, только прибавляет ему привлекательности. Возможно, ему приходится от них отбиваться.

Джеймс задумался о том, сможет ли когда-нибудь вступить в новые отношения, займет ли место Френсис другая женщина. Пока он даже не мог представить, что у него может появиться желание с кем-нибудь начать все снова. Да и потом, с его прошлым какая женщина в здравом уме захочет иметь с ним дело?

Джеймс вывел дочку из кафе и придержал дверь для входивших в него молодой женщины и мальчика. Начинался дождь.

* * *

Кармел стояла в стороне, изучая цены в меню, пока школьницы флиртовали с парнем за стойкой. Когда они ушли, она подошла к нему и сказала:

– Большую порцию чипсов.

Пока он накладывал их в картонную коробку, она пересчитывала монеты, которые ей дали на автобусной станции.

– Можно мне бургер? – спросил Барри. «Р» он выговаривал плохо, поэтому у него получилось «бувгев».

– Нет, – Кармел протянула горсть монет парню за стойкой, и тот разложил их по отделениям ящика кассы. Когда он закончил, она спросила:

– Там в витрине объявление: «Требуется помощь».

– ОК, – ответил он, сунул руку под стойку и вынул анкету. Ей понравилось, что он вежливый и не смотрит на нее так, как большинство людей. – Вы, пожалуйста, заполнять это. Вам нужна ручка?

Она посмотрела на анкету, потом снова на него.

– Могу я просто поговорить с менеджером?

– Нет, простите. Менеджер уже ушел домой. Она придет завтра.

Она. Кармел представила женщину в туфлях на высоких каблуках и с красной помадой, которая прогонит ее еще до того, как она успеет открыть рот.

– Присмотрите за моими чипсами? – спросила Кармел, беря анкету и складывая ее. – Мне нужно в туалет.

– Конечно.

В туалете она бросила анкету в мусорное ведро, вымыла Барри лицо и руки, намылив их мылом из диспенсера, пробежалась мокрыми пальцами по его волосам.

– Писать хочешь? – спросила она сына. Тот покачал головой. Кармел вымыла голову с помощью шампуня из пакетика из магазина «Все за 1 евро» и как могла сполоснула волосы под краном. Потом она сушила их под сушкой для рук, а Барри ныл, что он хочет есть.

Когда они вернулись в зал, Кармел увидела, что парень заметил ее мокрые волосы, но ничего не сказал. Она взяла у него чипсы и усадила Барри за столик у стены. От ее волос пахло апельсинами, но шампунь она смыла плохо. Когда волосы высохнут, они будут сальными.

– Я пить хочу, – сказал Барри, и она вернулась к стойке.

– Можно мне воды? – спросила Кармел. – Просто из-под крана.

Парень-иностранец налил воды в большой картонный стакан и протянул ей. Вернувшись за столик, она ела чипсы так медленно, как только могла, хотя в животе у нее урчало, и пересчитывала оставшиеся деньги. Четыре евро двадцать семь центов. Они пойдут в супермаркет «Донн», она сможет купить упаковку мандаринов, если на них все еще специальная цена один евро пятьдесят, и останется еще на рулетики с инжиром, которые они с Барри оба любили.

Кармел старалась давать фрукты сыну каждые несколько дней, но в большинстве магазинов они стоили дорого. До сетевого магазина «Лидл» ему было не дойти – слишком далеко. Поэтому туда они выбирались только раз в неделю. Еще им нужна зубная паста, но ее она возьмет в магазине «Все за 1 евро», когда там будет работать пожилая женщина, которая ничего не замечает.

Что бы почувствовала ее бабушка, подумала Кармел, если бы узнала, что внучка попрошайничает и ворует вещи, которые не может купить? При мысли о бабушке ей захотелось плакать. Кармел долго терла лицо, пока это желание не исчезло.

– У меня ножки устали, – пожаловался Барри.

– Я знаю, но ты сейчас сидишь, и они отдыхают.

Кармел оглядела зал. Заняты были еще только три столика. На окне слева от них сверкали капли дождя. Большинство людей в это время уже закончили работать и направляются домой, планируя, что приготовить на ужин, чем занять остаток вечера.

Теплые чистые дома с телевизорами и горячей водой из крана… Кармел ощутила острое сожаление о том, что она потеряла, и о том, чего никогда не имела.

Она понимала, что обстоятельства против нее. Шансы на то, что кто-то даст ей работу без заполнения анкеты, стремились к нулю. Но Кармел все же продолжала искать, спрашивать, надеясь на чудо, которое вытащит ее из этого кошмара, не позволит ей попасть в еще более ужасное место, чем то, где она была, когда познакомилась с Этаном.

Она бросила принимать наркотики, как только поняла, что беременна. Это ее едва не убило, так было тяжело, но она все-таки сделала это. Ей было стыдно за то, что она начала торговать ими, стыдно, что она выживала за счет других, но другого выхода она не видела. В любом случае, если бы они не купили «дурь» у нее, то нашли бы другого дилера.

Кармел никогда ни на кого не давила, продавала только тогда, когда ее об этом просили, но она все равно торговала наркотиками. Она оплачивала памперсы и еду для Барри, снабжая наркоманов, и с этим ей придется жить. Когда умер Этан, она едва не сорвалась, едва не сдалась.

Она бы так и сделала, если бы у нее не было Барри.

Потом Кармел осознала, что через несколько месяцев сын станет достаточно большим, чтобы понимать, как его мать зарабатывает на жизнь. И тогда она решила бросить свое занятие. Это тоже оказалось нелегко: слишком многое было за то, чтобы она осталась, и она бы солгала, если бы сказала, что не испытывала соблазна. Но в конце концов интересы Барри снова перевесили. Так как о возвращении домой теперь, когда бабушки уже не было в живых, не могло быть и речи, Кармел собралась с духом и пошла к отцу Этана.

Она знала, что ее не встретят с распростертыми объятьями. Этан редко говорил о своей семье, но и сказанного было достаточно. Кармел ясно представляла, как его отец отнесется к ней и ее сыну, и она не ошиблась.

В первый раз этот человек посмотрел на них так, словно боялся чем-то от них заразиться. Кармел понимала, что не может его за это винить. Они были в таком виде… Да и пахли наверняка соответственно. И почему он должен был поверить ей на слово, когда она сказала об отношениях с Этаном? Ей следовало догадаться, что незачем ходить к нему еще раз.

Теперь они с Барри спали в старом сарае, который она обнаружила на задворках пустующего дома. Она попрошайничала на улицах и воровала то, что им было нужно.

А ведь приближалась зима. Кармел уронила голову на руки.

– Мамочка!

Она посмотрела на сына.

– Я писать хочу.

Кармел встала.

– Идем.

Она отнесла недоеденные чипсы на стойку.

– Присмотрите еще раз? – спросила она парня. – Ему снова нужно в туалет.

Им надо было убить еще два часа, пока совсем не стемнеет, чтобы они могли пробраться в сарай. Чипсы надо беречь.

* * *

Айрин вошла в кухню. Дочка и помощница по дому одновременно посмотрели на нее. Проходя мимо стола к холодильнику, она заметила баночку с жидкостью цвета грязи, большой лист бумаги поверх расстеленной газеты, два ярко-красных пятна слева от газеты, несколько баночек с плакатными красками и несколько кисточек.

Она решила сосредоточиться на пятнах.

– Пилар, будь любезна, вытри краску со стола, пока она не засохла.

Прислуга встала не сразу, и Айрин это заметила. Когда Пилар потянулась за тряпкой для мытья посуды, висевшей на кране, хозяйка резко добавила:

– Не этим. Пожалуйста, используй мокрое бумажное полотенце.

Сколько еще раз ей надо повторить, что тряпка только для мытья посуды?

– Простите, – пробормотала Пилар, потянувшись за бумажным полотенцем.

– Айрин, – сказала Эмили, – посмотри на мою картинку.

Та взяла из холодильника банку колы и только потом повернулась к малышке, чтобы посмотреть на ее рисунок. Перед ней была мешанина красок на водной основе, затекших одна на другую. Никакой формы, ничего даже отдаленно напоминающего что-то конкретное. Разве трехлетки не должны лучше рисовать? Определенно, они могли бы попытаться нарисовать какой-нибудь предмет, а не просто заливать красками бумагу.

– Очень мило, – оценила Айрин, открывая колу. – Пусть Пилар закатает тебе рукава, они уже мокрые.

Любой человек хотя бы с капелькой здравого смысла сделал бы это еще до того, как ребенок начал возиться с красками.

Айрин смотрела на макушку помощницы, пока та закатывала рукава Эмили и вытирала пятна краски. Она совершенно не понимала, как такой брюнетке от природы, как эта Пилар, могло прийти в голову перекраситься в блондинку.

– В следующий раз, когда соберетесь рисовать красками, пожалуйста, застелите весь стол газетами, – произнесла Айрин и повернулась к двери. Она великолепно осознавала, что атмосфера в кухне стала намного прохладнее, чем она была до ее прихода. Нет, выучка новой помощницы по хозяйству каждый раз оказывалась неблагодарным делом.

* * *

– «Жил-был на свете маленький мальчик, – прочла Джеки, – и звали его Чарли».

– Чарли – это имя для девочки, – заявил Оуэн.

– Видишь ли, обычно так называют мальчиков. Ну ладно, слушай дальше. «Чарли жил вместе с…»

– А почему так обычно называют мальчиков?

Джеки отложила книгу.

– Потому что Чарли – это сокращенное от Чарльз, а это имя для мальчика. Но иногда и девочек называют Чарли, это сокращенное имя от Шарлотты, или… Шарлин, или еще какого-нибудь имени. Спроси свою подружку в школе, может быть, ее имя – это тоже сокращение. Держу пари, что она ответит «да».

Джеки подождала, не последует ли новый вопрос, но Оуэн молчал.

– Мне продолжать читать?

– Ага.

– «Чарли жил вместе с мамой и папой в маленьком желтом домике».

– Мама Чарли ушла.

Джеки снова остановилась.

– В самом деле? И куда она ушла?

– Они не знают. Она давно ушла. Все искали, но никто не смог найти.

– Ох! Это очень плохо. Мне жаль это слышать.

«Никто не смог ее найти». Странный способ рассказать ребенку о смерти матери. У малыша остается надежда на то, что однажды мама вернется.

– Я сказал Чарли, что мой папа на небесах, – добавил Оуэн.

– Да, – быстро согласилась Джеки. – Давай продолжим читать историю, ладно?

Ну что еще она могла сказать, когда сын спросил ее об отце? Тогда это объяснение казалось ей самым простым, но теперь Джеки порой задумывалась о том, что станет делать, если он захочет познакомиться с отцовской семьей. Что ж, эту проблему она решит в свой срок.

– Можно Чарли прийти к нам поиграть?

– Конечно, можно, только сначала я познакомлюсь с ее папой.

Чарли всегда была уже в классе, когда они приходили. Джеки провожала Оуэна в школу по дороге в бутик, где она работала, и они всегда едва успевали, чтобы не опоздать. Мать Джеки забирала мальчика после школы каждый день, кроме четверга, когда у Джеки был выходной. Но она ни разу не встречалась с отцом Чарли, правда, она этой встречи и не искала. Джеки поняла, что ей придется проявить инициативу, раз уж Оуэн настаивает на том, чтобы его новая подружка пришла к ним поиграть.

– Когда я буду забирать тебя в следующий раз, я поговорю с ее папой, – пообещала она. – Если он придет раньше меня, попроси его задержаться немного.

Но Оуэн покачал головой:

– Папа не отвозит Чарли домой. Она едет к «Плутишкам».

– О!

Что ж, ей придется придумать другой способ, чтобы пообщаться с неуловимым папой девочки Чарли. Возможно, она сможет попросить учительницу передать ему сообщение или хотя бы телефонный номер Джеки, чтобы он мог ей позвонить. Не слишком-то просто оказалось выполнить просьбу сына.

– На следующей неделе я поговорю с миссис Гроссман, – пообещала Джеки. – Мы что-нибудь придумаем. А теперь давай читать дальше, иначе мы никогда не закончим.

Они дочитали историю, она поцеловала Оуэна на ночь и направилась вниз, оставив дверь его спальни приоткрытой и не выключив свет на лестничной площадке. В гостиной ее родители смотрели новости. Джеки села рядом с матерью и снова стала думать о симпатичном мужчине из группы по рисованию.

Интересно, кем он работает. На улице она видела его хорошо одетым. Возможно, он работает в каком-нибудь офисе. Вероятно, у него есть девушка. К его возрасту почти все находят себе пару. Джеки решила, что ему за тридцать.

Они еще не обменялись ни словом, а он уже видел Джеки голой. Насколько это странно? До этого она показывалась обнаженной только троим мужчинам, и все они тоже были раздеты. К тому же Джеки какое-то время общалась с каждым из них, прежде чем они сняли с себя одежду.

Первым был мальчик, с которым она познакомилась в пятнадцать лет, брат ее одноклассницы. Он проводил ее со школьной дискотеки и стал ее первым настоящим бойфрендом. Они стали первыми друг у друга, когда Джеки исполнилось шестнадцать. И случилось это однажды ночью в сарае, стоявшем в глубине сада ее родителей. Для Джеки опыт оказался одновременно и смущающим, и болезненным. За те два раза, что они его повторили, никаких существенных улучшений не произошло. Вскоре после этого парень разорвал с ней отношения, и она изо всех старалась скрыть свое облегчение.

Затем был отец Оуэна. В то лето ей было семнадцать, и их встречу она едва помнила. Ее последствия по понятной причине отбили у нее вкус к мужчинам на какое-то время. Когда Оуэну исполнилось три, она встретила другого мужчину, когда они с подругами проводили вечер в городе. После трех свиданий он очаровал ее настолько, что она легла с ним в постель и бросила его после еще трех свиданий.

Едва ли это можно назвать интересной сексуальной историей. Люди, которые узнавали, что она стала матерью-одиночкой в восемнадцать лет, скорее всего думали, что она спит с мужчинами каждый божий день. Какая ирония! На самом деле мужчина на занятиях по рисованию был первым, кто заинтересовал ее за долгое время. Скорее всего, он счастливо женат.

Но, может быть, и нет.

 

Суббота

– В ней наверняка течет кровь йоркширского терьера, – сказал ветеринар, почесывая Долли макушку. – Помесь с еще одной мелкой породой, возможно, с мальтийской болонкой или чем-то подобным. Я не смогу сказать точно, не переговорив с ее первым владельцем. Откуда она у вас?

Одри назвала зоомагазин.

– Понятно, Майкл Браун.

Одри ждала продолжения, но врач больше ничего не сказал. Либо ветеринар встречался с Майклом Брауном только в хорошие дни, либо он в высшей степени дипломатичный человек.

– Долли чересчур подвижная, – пожаловалась она ему. – Мне с ней трудно справляться.

Врач кивнул:

– Вам потребуется много терпения. Домашняя дрессировка собаки – дело долгое, к сожалению. Но не бойтесь проявлять твердость, когда она делает что-то не то. Хлопните газетой по носу или по попе. Это не причинит ей ни малейшего вреда, но даст ей повод для размышлений.

– О! – Одри сомневалась, что у нее хватит духа применить к Долли физическое наказание, пусть даже минимальное и пусть даже она его заслужила.

– Скорее всего, она грызет у вас все подряд.

Одри кивнула:

– Абсолютно все.

– Купите ей резиновую косточку, она перестанет жевать все остальное. Некоторые рекомендуют старую тапочку, но, по-моему, этим вы только показываете собаке, что все тапочки можно грызть.

– Согласна с вами.

Ветеринар поднял Долли голову и осмотрел ее зубы.

– Ей примерно двенадцать-тринадцать недель от роду. И снова трудно сказать точнее, не переговорив с первым владельцем. Майкл говорил вам, сделаны ли щенку прививки?

– Нет, я забыла спросить. Вы не могли бы привить ее еще раз, даже если ей уже были сделаны прививки?

– Не слишком хорошая идея, – поморщился ветеринар. – Мне необходимо знать, была ли сделана первая вакцинация, чтобы мы не стреляли из пушки по воробьям. Вы не могли бы позвонить в зоомагазин и спросить у Майкла? Если Долли не привита, она рискует подхватить какую-нибудь заразу. Более того, вы очень рискуете, когда берете ее с собой на улицу, не зная наверняка, привита ли собака.

– Боже мой, неужели? – У Одри упало сердце. Звонить в зоомагазин после того, как она поклялась больше никогда не иметь дела с его хозяином? – Полагаю… я могла бы позвонить, – с сомнением произнесла она.

Ветеринар понимающе улыбнулся:

– Он лает, но не кусает, если вы понимаете, о чем я.

Одри его слова не убедили.

– И лая достаточно.

Этой встречи ей не хотелось больше всего на свете. Перспектива снова оказаться с этим человеком лицом к лицу была в высшей степени неприятной, но он оказался единственным человеком, который располагал информацией о прививках Долли. Визита было не избежать. Но больше никогда.

Она зайдет туда в понедельник по дороге из школы домой. А раз уж ей придется вернуться в зоомагазин, то надо будет купить переноску и резиновую косточку, которую рекомендовал ветеринар. Хотя ей невыносимо даже думать о том, что этот мрачный тип на ней заработает.

* * *

Когда Мег в третий раз заметила, что мужчина смотрит в их сторону, она поняла, что ей это не показалось. Либо она ему понравилась в своем темно-синем закрытом купальнике, видавшем лучшие дни, либо он следит за Руби. Мег огляделась в поисках спасателя. Тот был в дальнем конце бассейна. Отлично: когда он нужен, его никогда нет поблизости.

– Привет.

Мужчина неожиданно вынырнул из воды рядом с ней. Мег схватила Руби за левый надувной нарукавник и притянула дочку к себе. Та в изумлении посмотрела на мать.

– Я Зарек, – сказал мужчина. – Мы с вами в одном классе по рисованию.

– О… ну да, конечно.

Мег стало стыдно. Она ведь думала, что он охотится за ее дочкой.

– Я Мег, – назвала она свое имя, надеясь, что не покраснела как свекла. – Хотя ты, наверное, это знаешь. Прости, я не узнала тебя в этой… гм… шапочке.

Ей следовало бы узнать его. Хотя его белокурые волосы были убраны под ужасную резиновую шапочку для купания, Зарек оставался настолько привлекательным, что девушка по соседству с ними забыла о своем спутнике и откровенно глазела на него. Этим утром синева его глаз казалась особенно яркой, грудь без единого волоска покрывал красивый золотистый загар. Он мог бы сниматься в Голливуде, честно.

– Как это ты меня узнал? – Мег засмеялась, но собственный смех показался ей ужасно фальшивым. Так смеются на званом обеде, когда хотят быть вежливыми. – В моей шапочке, я имела в виду.

Все ее волосы были убраны под ужасный черный колпак. Черная шапочка, темно-синий купальник и, разумеется, ни грамма косметики. Это же надо, а? Говорить с самым привлекательным на свете мужчиной из тех, кого она встречала за все эти годы, и выглядеть самым неприметным образом!

– Я никогда не забывать лицо, – объяснил Зарек. – Даже нет волос для меня не проблема.

Его ломаный английский был очарователен.

– Это моя дочка Руби, – сказала Мег. – Мы приходим сюда утром каждую субботу.

Зарек торжественно протянул девочке руку, и девочка, бросив быстрый взгляд на мать, вложила в нее свою.

– Рад с тобой познакомиться. – Он улыбнулся. – Я Зарек из Польши. Руби – красивое имя.

Руби хихикнула и вырвала руку.

– Значит, ты по субботам не работаешь? – спросила Мег, пытаясь найти тему для разговора.

– Работаю, но сегодня я начинать работа в два часа.

– Понятно.

Интересно, кем он работает с таким слабым знанием английского?

– Я по выходным свободна, – объяснила Мег. – Я открыла собственный детский сад.

– А… Вы сами для себя босс.

Мег улыбнулась:

– Верно. И мне нравится.

С ним было легко болтать и приятно находиться рядом. Мег ощущала, что все женщины поблизости на них смотрят, и ей нравилось быть в обществе мужчины, который их привлекал. Точно так же ей понравилось бы, если бы женщины не сводили глаз с Генри.

Не то чтобы другие женщины часто смотрели на ее мужа. Он был безусловно презентабельным, но не из тех мужчин, кого называют красивыми. И хотя растолстевшим его никто бы не назвал, тело у него определенно было более рыхлым, чем у Зарека. На груди Генри росли темные волосы, она не была гладкой и золотистой.

Да и плавать Генри не ходил. От хлорки его тошнило.

Руби стало скучно.

– Нам лучше отпустить тебя еще поплавать, – спохватилась Мег. – Увидимся во вторник.

Что будет, когда она расскажет Фионе, что приняла его за педофила! Мег посмотрела Зареку вслед. Он плыл, аккуратно рассекая воду. Парень был моложе ее, но не намного.

Мило с его стороны вот так просто подплыть к ней. По-дружески. Мег задумалась о том, ходит ли Зарек в бассейн каждую субботу.

* * *

– Полагаю, вы меня помните, – сказала она.

Он ее помнил. Одна из тех, кто все время улыбается и ждет того же от других. Не сказать, что на этот раз она выглядела слишком счастливой. Майкл вспомнил, что был довольно груб с ней в прошлый раз. Вероятно, она на него злится.

– Я купила у вас щенка, – сказала она.

– Я помню.

Точно, она него злится. Никакого намека на улыбку.

– Я в субботу отнесла Долли к ветеринару, и ему нужно знать, какие прививки ей были сделаны.

– Ничем не могу вам помочь, – ответил Майкл. – Этого щенка просто оставили у двери в магазин.

Женщина нахмурилась, ее круглое лицо порозовело.

– Оставили?

– Привязали к ручке двери с помощью веревки.

Ей явно стало не по себе. Скорее всего, она винила его за то, что кто-то подбросил ему щенка.

– Послушайте, – начал Майкл настолько терпеливо, насколько мог. – На мой взгляд, вполне безопасно предположить, что щенку никаких прививок не делали. Тот, кто бросает собаку у магазина, едва ли перед этим станет тратить деньги на ветеринара.

Женщина сухо кивнула, она явно ничуть не смягчилась.

– Мне нужна переноска, – сказала она, – и резиновая косточка.

– Переноски в конце магазина, – Майкл указал, где именно. – Игрушки вон там, слева.

Он смотрел ей вслед. Да, впечатляющий вид сзади. Она явно любила поесть, в наши дни это редкость. Хотя нет ничего плохого в том, что женщина в теле. Майкл все время пытался «откормить» Рут, но, что бы жена ни ела, она не набирала ни унции. Их дочь явно пошла в нее.

Этой женщине нравятся яркие цвета, посмотрите только на ее желтую юбку и голубой топ в цветочек. Не боится, что ее заметят, не пытается скрыть свои габариты. Может быть, она из богемы, из тех свободных духом людей, которым все равно, что о них думают? Возможно, она зажигает благовония и медитирует.

Майкл готов был поспорить, что она еще и со щенком разговаривает.

Женщина снова подошла к прилавку.

– Я возьму вот это, – сказала она, поставила рядом с кассой переноску, положила косточку и открыла сумочку.

– Двадцать шесть пятьдесят, – подсчитал Майкл. – У меня нет пакетов такого размера.

Ее щеки снова покрылись румянцем. Она сунула руку в сумочку, достала и шлепнула на прилавок тридцать евро.

– И даже если бы пакет у вас был, – взорвалась она, – вы бы нашли повод мне его не дать. Вы самый грубый человек из тех, кого я встречала. Вы что, никогда не слышали о «пожалуйста» и «спасибо»?

Она застала его врасплох. Майкл подумал, уж не собирается ли она перемахнуть через прилавок и отлупить его своим зонтиком, зеленым с розовым.

– Если бы у меня был пакет подходящего размера, – спокойно ответил он, беря деньги, – я бы дал его вам.

Женщина издала странный звук, нечто среднее между фырканьем и недоверчивым ворчанием, и забрала предложенную им сдачу.

Майкл озадаченно смотрел, как она собрала покупки и направилась к выходу, не произнеся больше ни слова. Он даже не попытался открыть перед ней дверь, чувствуя, что будет безопаснее оставаться за прилавком. Ей каким-то образом удалось выйти самой и вынести покупки. Дверь захлопнулась.

Майкл смотрел ей вслед и почесывал бороду. Что он такого сказал? С его точки зрения, он был предельно вежлив. Или она расстроилась из-за того, что он не знал, привит ли щенок? А чего она от него ждала, чтобы он это выдумал?

Майкл покачал головой и вернулся к своей газете. Женщины точно с другой планеты, ничего не скажешь.

* * *

– Как обычно? – Дес обвел взглядом зал ресторана в поисках официанта.

Фиона взяла меню.

– Подожди минутку, я хочу посмотреть, что еще у них есть.

– Ты всегда просишь добавку сыра и ананаса.

– Что ж, сегодня вечером мне захотелось чего-нибудь другого, – она открыла меню и читала список топпингов. – Я хочу анчоусы… и острую колбасу. О, и еще зеленый перец.

– Ты же терпеть не можешь перец, – удивился Дес.

– Я знаю, но почему-то сейчас мне ужасно захотелось. Странно, правда?

Она постаралась придать своему лицу непринужденное выражение и опустила меню. Фиона планировала намекать Десу на свою беременность весь вечер, и это был первый намек. Она собиралась сказать ему, что ее начало подташнивать по утрам (ничего подобного) и что ее грудь как будто увеличилась (вполне вероятно). Возможно, на каком-то этапе он сообразит, в чем дело.

Фиона решила, что ему будет приятно самому догадаться. Не будет она обрушивать ему на голову такую новость.

Взрыв смеха привлек ее внимание, и она повернулась посмотреть на соседний столик. Она подумала, что это семейный выход в ресторан – дедушка и бабушка, мать и ребенок. Молодая женщина показалась Фионе знакомой. Она ее где-то недавно видела. И тут она вспомнила. Это же модель из группы по рисованию.

– В чем дело?

Она повернулась и увидела, что Дес на нее смотрит.

– Ни в чем, – ответила Фиона. – Я только что увидела человека, с которым недавно встречалась.

– Кого?

– Ты его не знаешь.

Но Фиона знала, что Дес вцепится в нее словно собака в кость и не отстанет, пока она ему не скажет.

– Там девушка, которая… позирует нам на занятиях по рисованию с живой натуры.

Дес развернулся.

– Где?

– Постарайся, чтобы она не заметила, что ты на нее смотришь. Вон та, в красном топе.

Дес рассматривал Джеки, прикрыв нижнюю часть лица меню.

– Значит, она раздевается догола, – он взял еще одну хлебную палочку из корзинки с хлебом, не отводя взгляда от соседнего столика. – Она не слишком похожа на модель.

– Но она ведь не настоящая модель, верно? – Фиона поискала взглядом официанта, уже жалея о том, что не держала рот на замке. Требовалось отвлечь мужа от соседнего столика.

– Она, должно быть, со своими родителями, – заметил муж. – Держу пари, они не в курсе, чем она занимается. Вот смеху-то было бы, если бы я подошел и сказал им об этом, да?

Фиона в ужасе посмотрела на него.

– Дес, это не смешно. Господи, временами ты ведешь себя как ребенок.

Она ненавидела эту черту его характера. Он специально дразнил ее только для того, чтобы увидеть, как она расстроится. Обычно Фиона старалась не подавать виду, что ее это задевает, или не реагировать слишком бурно, но в этот вечер она бы вполне обошлась без этого.

– Прости, я пошутил. – Дес снова повернулся к ней, положил меню на стол и откусил от хлебной палочки. – Хотел тебя рассмешить, и все.

По его тону было понятно, что он не жалеет о своей шутке. Его тон говорил: «Не будь такой чувствительной». Муж всегда так поступал, выводил ее из себя, а потом вел себя так, будто все дело в ее излишней чувствительности и его вины никакой нет. Подошла официантка, и Фиона заказала пиццу с добавочной порцией сыра и ананаса, как делала это каждую субботу.

Она дождалась, пока они снова остались одни, и сказала без всякой преамбулы:

– Кстати, я беременна, если, конечно, тебе это интересно.

На долю секунды, прежде чем Дес успел это скрыть, она заметила испуг на его лице.

* * *

Одри опустилась в горячую ароматную воду и подложила под голову маленькую надувную подушку. Волосы она спрятала под шапочку для душа. Женщина закрыла глаза, глубоко вздохнула и начала ждать, когда чувство удовлетворения от ежевечерней ванны затопит ее. Но этого не произошло.

Она снова глубоко вдохнула, впитывая в себя запах пачули, который любила еще с подросткового возраста. «Расслабься, – сказала себе Одри, – отпусти». Но, разумеется, у нее ничего не вышло.

«Вы самый грубый человек из тех, кого я встречала». Неужели она действительно это сказала? За всю свою жизнь Одри Мэтьюз ни разу не вступила в открытый конфликт ни с кем. Если она сталкивалась с плохими манерами, то всегда находила этому оправдание. Она всегда прикусывала язык и уходила в сторону.

До этого дня.

«Вы что, никогда не слышали о «пожалуйста» и «спасибо»?» Одри застонала вслух. Что на нее нашло? Как она могла так ужасно вести себя? Ее мать пришла бы в ужас. «Будь вежливой, – внушала она своей единственной дочери, пока Одри росла. – Никогда не забывай, что ты леди».

Нет, о том, что случилось в зоомагазине, надо просто забыть. Там Одри вела себя скорее как торговка рыбой, чем как леди. А потом она почти швырнула ему деньги и, уходя, хлопнула дверью, словно избалованный ребенок. Одри прижала к лицу горячие мокрые ладони, зажмурилась и снова попыталась прогнать ужасные воспоминания.

О, Майкл Браун это заслужил, никаких сомнений. Он действительно был самым грубым человеком из тех, кого она встречала. Каждым своим действием, каждым своим словом он ее провоцировал. В прошлый раз она всего лишь спросила у него совета, а он ничем ей не помог. Купите книгу, сказал он ей. Нет, не сказал, а бросил. Странные у него представления об общении с покупателем.

Но суть не в этом. Суть в том, что Одри опустилась до его уровня: она вела себя так же грубо, как и он. Она снова застонала, глубже погружаясь в воду.

И хуже всего то, что она взорвалась от самой незначительной фразы. Он всего лишь сказал, что у него нет достаточно большого пакета, чтобы в него поместилась переноска. И это вполне объяснимо. У переноски есть ручка, ей и пакет не нужен. Честно говоря, она бы отказалась от пакета, если бы он его предложил.

Но он с такой легкостью признался в том, что продал ей за пятьдесят евро щенка, подброшенного к дверям его магазина, – какая наглость у этого человека, ни капли стыда! – что это вывело ее из себя. Она ждала одного его слова, чтобы взорваться. Если бы он отпустил замечание по поводу погоды, то она бы, вероятно, обвинила его в том, что он устроил дождь.

Проблема в том, что он заставил Одри нарушить свои принципы. Он пробрался ей под кожу, заставил вести себя самым неподобающим образом. Это было совсем не похоже на нее, ни капельки. Одри Мэтьюз ладила со всеми. Она никогда не выходила из себя. Как один неприятный человек мог так подействовать на нее?

И хуже всего то, что она ни в коем случае не могла оставить все так, как есть. Одри выдернула из-под головы подушку и погрузилась в воду с головой. Возможно, на него ее вспышка не произвела никакого впечатления – она бы не удивилась, узнав, что люди регулярно оскорбляют его словесно, – но Одри было за себя стыдно. Ее совесть, а может быть, ее мать, просто не позволит ей двигаться дальше, пока она не вернется и не извинится перед ним.

Одри снова вынырнула на поверхность, отплевываясь и хватая ртом воздух. Вода в ванне заволновалась и выплеснулась через бортик. Мысль о необходимости извиниться перед ним приводила ее в ужас. Она представила свое унижение, его удовлетворение. Одри поднялась на ноги и потянулась за полотенцем, стараясь не оставлять луж на полу. Этим вечером ванна не произвела на нее своего магического действия.

Поднявшись в спальню, Одри открыла полбутылки красного вина. Если она когда и нуждалась в выпивке, то это теперь.

 

Воскресенье

Прошло не меньше двух минут, прежде чем плач дошел до ее сознания. Айрин опустила журнал и оглядела игровую площадку. Не увидев дочери, она встала. В эту секунду все еще плачущая Эмили появилась из-за горки. Молоденькая девушка вела ее за руку к скамейке Айрин. Маленький светловолосый мальчик шел следом за этой парой, не сводя глаз с Эмили.

Когда они подошли ближе, Айрин увидела кровь на коленке дочери. Она отложила журнал, открыла сумочку и достала упаковку влажных салфеток, жалея о том, что надела на прогулку кремовые джинсы.

Подойдя к матери, Эмили снова разразилась рыданиями. Айрин посадила ее на скамейку.

– Что с тобой случилось, глупышка?

– Она поскользнулась и упала с лестницы, – объяснила девушка. Ее голос звучал ровно, без всякого выражения. Лицо у нее было бледное, одежда старая. Девушка выглядела так, будто ей не помешало бы хорошенько вымыться. При ближайшем рассмотрении она оказалась старше, чем думала Айрин. Лет двадцать, наверное.

Айрин вытащила салфетку из пачки, промокнула рану, стараясь держать окровавленную коленку как можно дальше от кремовых джинсов. Она чувствовала взгляд девушки и помнила о том, что ее сумка стоит открытая на скамейке.

– Спасибо, что привели ее, – сказала Айрин. – Теперь с ней все будет в порядке.

Но девушка и мальчик остались стоять, безмолвно наблюдая за ее действиями. Неужели один из них собирается залезть к ней в сумку? Может быть, мальчика натренировали это делать, как одного из карманников в «Оливере Твисте».

Эмили поморщилась, когда мать обрабатывала ей рану.

– Ой, ты делаешь мне больно.

– Сиди спокойно, не вертись, – приказала Айрин, крепко хватая ее ногу за щиколотку. – Ты должна быть храброй. Я должна промыть ссадину.

Ее раздражало присутствие этой парочки. Может быть, они вовсе не воры. Может быть, они просто ждут какого-нибудь вознаграждения.

– Я могла бы присмотреть за ней, – неожиданно предложила девушка. – Если вам, конечно, кто-то нужен. Я ищу работу, и у меня есть собственный ребенок.

Она указала на мальчика. Тот сразу же сунул большой палец в рот и крепче прижался к матери.

– Они вместе играли, когда это случилось, – пояснила та.

Айрин вынула из упаковки еще одну салфетку и снова промокнула ссадину.

– Благодарю, – ответила она, – но у нас уже есть няня.

Когда девушка не двинулась с места, Айрин взяла сумку, порылась там, пока не нашла купюру в пять евро.

– Держите, спасибо за помощь.

Она небрежно сунула сумку себе под ноги и лучезарно улыбнулась им.

На какую-то секунду ей показалось, что девушка не возьмет деньги. Но через несколько мгновений она все же протянула руку.

– Спасибо, – пробормотала она и быстро сунула купюру к себе в карман джинсов. Повернувшись, она взяла мальчика за руку. Когда они отошли шагов на десять, он обернулся и посмотрел на Эмили, но девушка быстро развернула его обратно.

Бывают же на свете оптимисты… Айрин должна была бы оказаться в отчаянном положении, чтобы нанять такую, как она, присматривать за Эмили. Хотя Пилар бесконечно раздражала ее своей непунктуальностью и неумением чисто убирать, намеренно не соблюдая полученные инструкции (Айрин в этом не сомневалась), но приходилось признать, что с ней Эмили была в надежных руках. И потом, Пилар была всегда чистенькая, пусть даже иногда от нее слишком сильно пахло дезодорантом.

Но эта молодая женщина явно сбилась с пути, одежда поношенная, глаза мертвые. Можно представить, с каким акцентом говорила бы Эмили спустя неделю. Айрин не удивилась бы, если бы узнала, что девица – наркоманка. Вид у нее был такой. И мальчишка этот с хитрыми глазами. Он наверняка мог столкнуть Эмили с лестницы.

По сравнению с ними Пилар была практически святой.

– Ладно, – сказала Айрин, убирая упаковку салфеток обратно в сумку. – Пойдем-ка домой, я посажу тебя в ванну.

– Я хочу «Смартис», – всхлипнула Эмили.

– Ты точно их не получишь, если будешь так просить.

Айрин никогда не притворялась, она честно говорила, что не хочет детей. Мартин знал об этом до того, как они поженились. Она никогда ему не лгала. Вероятно, он предполагал, что она потом передумает, но Айрин знала, что этого не случится. Ну не было у нее материнского инстинкта, и все.

Никто не был виноват в том, что контрацептив не сработал. Ее первой мыслью было сделать аборт, но она не выдержала уговоров Мартина. Он умолял ее, обещал нанять няню на целый день. Айрин его любила, поэтому в конце концов сдалась. Всю беременность ее тошнило, как будто тело подтверждало то, на чем всегда настаивал ее разум: она не была создана для материнства.

Она выдержала двадцать часов родов, шестнадцать из них без эпидуральной анестезии, несмотря на ее мольбы и крики. И малышка, которую ей наконец положили на руки, оказалась точной копией тети, с которой Айрин никогда не ладила. Она посмотрела на свою дочь и не почувствовала ровным счетом ничего, если не считать раздирающей боли между ногами и невыносимого желания уснуть.

Она долгие месяцы просидела на сухом печенье и салате-латуке, прежде чем мышцы ее живота вернулись к прежней форме. Няня, обещанная Мартином, оказалась первой из нескольких нянь, которые присматривали за Эмили. К тому моменту, когда девочке исполнилось три года, их сменилось шестеро. По причинам, недоступным пониманию Айрин, ни одна не оставалась дольше, чем на несколько месяцев. Две няни ушли через несколько недель. Когда няни не было, дома оставался Мартин, Айрин уходила на работу. И это было правильно: он был боссом, мог легко передать свою работу другому, тогда как Айрин сошла бы с ума, оставаясь целый день дома с маленьким ребенком.

Пилар работала у них всего лишь три недели, но уже раздражала Айрин до безумия.

– У меня коленка болит, – всхлипнула Эмили, слезая со скамейки.

– Скоро пройдет, – ответила Айрин, надевая сумку на плечо.

* * *

Майкл редко бывал в парке. Идеально подстриженные лужайки и аккуратные клумбы его не привлекали, он предпочитал природу в ее естественном виде. А вездесущие следы выгула собак, которые их владельцы не потрудились убрать, несмотря на многочисленные таблички с просьбой сделать это, наводили на него глубокую тоску. Еще одно доказательство врожденного эгоизма человеческой породы, хотя Майклу оно и не требовалось.

Но когда он чуть раньше вышел с кладбища, он почувствовал нехарактерное для него нежелание возвращаться в свой пустой молчаливый дом. Поэтому, повинуясь порыву, Майкл свернул в ворота парка и нашел пустую скамейку вдали от детской площадки, чтобы крики детей его не раздражали. Он решил посидеть, насладиться солнечным светом и прогнать мрачные мысли, мучившие его в последнее время.

Легче сказать, чем сделать. Каждая женщина, проходившая мимо с маленьким ребенком – кто бы мог подумать, что их так много в Кэррикбоуне? – напоминала ему о девушке, выбежавшей из его магазина в слезах четыре дня назад. И с тех пор эти двое не выходили у него из головы, сколько бы он ни старался перестать об этом думать. Его мучили сомнения.

Правильно ли он поступил, когда прогнал их? А что, если девушка говорила правду и мальчик на самом деле сын Этана? Вдруг Майкл повернулся спиной к собственному внуку?

О, у него были все оправдания для такого поведения. Она торговала наркотиками, сама в этом призналась. Как Майкл мог поверить хотя бы одному ее слову? Он видел, что наркотики делают с людьми, как они теряют человеческое достоинство, на смену которому приходят нечестность и хитрость. Он поступил так, как считал правильным. Почему он не может на этом успокоиться?

У Майкла пересохло в горле. Ему было слишком жарко, он неправильно оделся для такой совершенно не осенней погоды. Последний день сентября, а все плавятся от жары. Климат точно сошел с ума. Майкл с тоской подумал о стаканчике ледяного пива или хотя бы ледяной воды. Откуда-то слева до него донеслось тявканье. Он нахмурился и повернулся посмотреть, кто это нарушает тишину.

Она сидела через две скамейки от него, красный кожаный поводок щенка был привязан к ее запястью. Женщина ела мороженое в рожке. Майкл даже вспомнить не мог, когда в последний раз ел мороженое. Он видел, как ее губы смыкаются вокруг мягкой белой массы, и представил холодный, сливочный вкус сначала у себя во рту, потом в горле. И это восхитительное ощущение прохлады…

Женщина слизнула капли мороженого с пальцев. Собачка поставила лапы ей на колени и, повизгивая, пыталась забраться на них. Так, понятно, проблемы налицо. Ничего удивительного, что она приходила к нему за советом.

Но женщина как будто не замечала попыток щенка привлечь к себе внимание. Она была полностью поглощена мороженым и явно наслаждалась им. Было что-то странно привлекательное в том, как она полностью отдавалась этому наслаждению. Она ела с жадной целеустремленностью ребенка, забыв обо всем на свете.

По спине Майкла потек пот. Солнце обжигало ему лицо, но его заворожила сцена, за которой он наблюдал. Он не отрывал от нее взгляда. Вот женщина запрокинула голову, чтобы откусить кончик рожка, и Майкл вспомнил, как сам делал так в детстве, высасывая оставшееся мороженое, втягивая его в рот.

Когда с рожком было покончено, она облизала кончик каждого пальца, потом начала рыться в холщовой сумке, которую Майкл уже видел. Женщина достала бумажный носовой платок, вытерла руки, промокнула губы. На ней была белая юбка с броскими пятнами алого, фиолетового и ярко-голубого цвета и свободный желтый топ, рукава которого заканчивались у локтей.

Ее лицо, насколько мог видеть Майкл, порозовело от тепла. Он вспомнил, как румянец окрасил ее щеки, когда она обвинила его в том, что он самый грубый человек из всех, кого ей доводилось видеть. Он до сих пор не понимал, что спровоцировало эту вспышку, но был готов согласиться с тем, что заслужил упрек. Его не в первый раз обвиняли в том, что он желчный.

Женщина наклонилась и что-то прошептала щенку. Тот затявкал еще громче и изо всех сил завилял хвостом. Когда она встала со скамейки, Майкл нагнул голову и сделал вид, что завязывает шнурок. Но когда он услышал звук их шагов, то поднял голову и увидел, как они уходят в противоположном направлении. Собачка натянула поводок, пытаясь рвануть по зеленой траве к клумбе. Майкл услышал резкое:

– Нельзя!

Когда они скрылись из виду, он тоже встал, дошел до маленького киоска у главных ворот парка и впервые за долгие годы купил себе рожок с мороженым.

* * *

Пилар потянулась за тарелкой с тертым пармезаном, ее рукав чудом избежал контакта с соусом для спагетти в тарелке Зарека.

– Моя хозяйка – сумасшедшая женщина, – заявила она.

Мужчины промолчали. Они оба знали мнение Пилар о женщине, платившей ей зарплату. Зарек продолжал накручивать спагетти на вилку. Сидящий напротив Антон налил воды в стакан.

– Знаете, что она мне сказать? – спросила Пилар, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Ложка с пармезаном нависла над ее тарелкой. – Она говорит, что я должна мыть туалет каждый день!

У Пилар, разумеется, были свои плюсы. Она была очень щедрой и ответственно подходила к недельному дежурству по квартире. Когда подходила ее очередь, она без напоминания пополняла запасы туалетных принадлежностей и никогда не включала громко музыку после десяти часов. В малых дозах Пилар была очень приятной, но после часа в ее обществе, слушая ее бесконечную громкую болтовню, Зарек всегда мечтал о тишине.

– Мытье туалета каждый день – это напрасная трата времени и сил, – объявила она, посыпая сыром спагетти. – Мы чистим его раз в неделю, по субботам, и у нас все в порядке, так?

Она смотрела прямо на Зарека, поэтому он кивнул. Всегда было проще согласиться с Пилар.

– Мыть туалет каждый день глупо. Тратишь чистящие средства, тратишь время, тратишь энергию, и все понапрасну. Но моя хозяйка – глупая женщина, – она накинулась на спагетти. – Не понимаю, как глупая мама может быть мамой такой красивой маленькой девочки.

Какими бы ни были чувства Пилар к работодательнице, они никогда не переходили на ее маленькую дочку. Пилар была предана ребенку всей душой, и Зарек одобрял такую преданность. Он и сам был чувствителен к невинному очарованию маленьких людей.

Зарек вдруг вспомнил маленького мальчика, который зашел в кафе несколько дней назад вместе с девушкой, слишком молодой на вид, чтобы быть его матерью. У него было такое худенькое личико, такое бледное и потерянное. Малыш даже не ответил на улыбку Зарека.

Да и девушка выглядела жалкой в своей поношенной одежде. И эти ее глаза, слишком серьезные и погасшие для юного лица. Протягивая ей анкету для заполнения, Зарек заранее знал, что Сильвия едва ли возьмет на работу девушку с такой внешностью.

Эти двое все еще сидели за столиком, когда Зарек ушел домой в семь часов. Единственную порцию чипсов они давно съели, мокрые волосы девушки медленно высыхали. Интересно, как долго они еще оставались в кафе и куда потом пошли?

Зарек надеялся, что у них есть крыша над головой. Но если ей приходится мыть голову в общественном туалете, то едва ли место их ночлега было очень комфортабельным. Он надеялся, что пакет картофельных чипсов, который они разделили на двоих, не был их единственной едой за весь день.

– Зарек!

Он заставил себя вернуться в настоящее. Пилар смотрела на него и хмурилась.

– Я спросила, когда ты пойдешь в ванную. Мне ванна нужна будет на час.

– Пожалуйста, – ответил Зарек, – оставайся в ванне столько, сколько нравится. Два часа, если хочешь.

– Oui, – сказал Антон. – Это хорошо – оставаться в ванне два часа.

* * *

Фиона помешивала масляный соус и смотрела, как муж достает тарелки из шкафчика.

– Поставь их на минутку в духовку, она еще теплая.

Когда соус загустел, она перелила его в маленький кувшинчик и отнесла на стол.

– Итак, – сказала Фиона, когда они наконец уселись за стол, – ты уверен, что рад новости?

Дес разрезал куриную грудку.

– Конечно, рад. Почему бы мне не радоваться?

Фиона посыпала курицу черным перцем. Обычно она перец не ела, но в последнее время она старалась есть меньше соли.

– Я думала о том, когда нам лучше сообщить об этом нашим родным.

Дес поднял бутылку с пивом.

– Времени достаточно, разве нет? У тебя срок всего лишь несколько недель.

– Полагаю, да.

Фиона гоняла соцветие брокколи по тарелке. Накануне вечером он вел себя идеально. Должно быть, ей померещилось выражение испуга на его лице, когда она ему сказала о своей беременности. Дес уверял ее, что он в восторге, и даже извинился за то, что пытался вывести ее из себя чуть раньше. Он настоял на том, чтобы Фиона заказала десерт – «Теперь ты ешь за двоих», – и за руку довел ее до машины, что случалось редко, так как он не любил проявлений нежности на публике.

Фиона сделала глоток воды со льдом.

– Я сказала Мег, но она будет хранить секрет.

Дес добавил себе соуса.

– Что ж, она может сказать Генри, но больше никому.

Этим утром Фиона оставила книжку с именами для младенцев в кухне на рабочем столе. Дес наверняка ее видел, когда доставал свои витамины, но он никак это не прокомментировал. Она тоже промолчала, незачем его торопить. Можно будет положить несколько закладок и посмотреть, не заинтересуется ли он.

Ей пришло в голову, что, возможно, все мужчины такие. Никто не приходит в восторг при мысли о ребенке. То, что ее все больше переполняла радость от такой перспективы, не означало, что Дес чувствует то же самое. Возможно, он ничего не почувствует, пока не возьмет на руки сына или дочку.

Но Генри вел себя совершенно иначе. Он был рядом с Мег, когда та делала тест на беременность, и он был так же рад, как и она. Фионе даже в голову не пришло сказать Десу, когда у нее появились первые подозрения. Она сначала сделала тест и только потом подумала о том, чтобы сказать Десу. Что, это так необычно? Она понятия не имела.

– Ты очень молчалива, – заметил Дес.

– Просто думаю, – ответила Фиона, но муж не спросил, о чем именно, как делал это обычно.

После ужина она предложила мужу прогуляться, но ему нужно было почитать о работе, которая ждала его утром. Фиона поднялась наверх, переоделась в спортивные брюки, надела обувь для прогулок. Она подумала, не позвонить ли Мег и не пригласить ли ее с собой, но потом отказалась от этой мысли. Не стоило откладывать прогулку, скоро совсем стемнеет.

Последний день сентября, неудивительно, что дни становятся короче.

Вечер выдался замечательным, заходящее солнце мягко освещало дорожку перед ней, небо украшали красные и розовые полосы. Судя по всему, теплая погода продержится по меньшей мере еще день. Фиона вдыхала вечерний воздух, шла и думала: «Я беременна. У меня будет ребенок». Она широко улыбнулась пожилому мужчине, идущему ей навстречу по дорожке.

– Хороший день, – сказал он.

– Прекрасный, – согласилась Фиона.

Ей не терпелось рассказать обо всем своим родителям, они будут на седьмом небе от счастья. Мама обнимет ее, у нее будет множество вопросов. Отец улыбнется и пошутит насчет того, чтобы ребенка назвали в его честь. И семья Деса тоже будет рада, Фиона в этом не сомневалась. Хотя у одной из его сестер был выкидыш несколько месяцев назад, поэтому ей новость надо сообщить аккуратно.

Фиона шла вперед еще двадцать минут, потом повернула к дому. Десу просто нужно еще немного времени, чтобы свыкнуться с мыслью о ребенке. У него есть еще не меньше семи месяцев. Он привыкнет.

Вернувшись домой, Фиона направилась прямиком в гостиную, бросилась на диван рядом с мужем и поцеловала его, едва не выбив у него из рук инструкцию к «Фольксвагену».

– С чего это ты вдруг? – спросил Дес, когда поцелуй закончился.

– Я просто люблю тебя, – ответила Фиона.

 

Понедельник

«1 пропущенный звонок», – прочла она, выйдя из душа. «1 новое голосовое сообщение». Айрин включила голосовую почту и прослушала.

«Готов прийти на пробное занятие, которое вы предлагали», – сказал он и оставил номер мобильного телефона. Айрин нажала на «стоп» и бросила телефон на кровать. Прошло пять дней после того, как она дала ему визитную карточку. Теперь она подождет, пока он позвонит еще раз. Айрин сбросила полотенце и начала одеваться.

Мартин вошел в тот момент, когда она надевала юбку.

– Ты сегодня работаешь?

– Днем, – ответила она, подходя к гардеробу и снимая блузку с вешалки. – В половине второго.

Хорошо быть женой босса. Можно приходить и уходить когда захочешь. Сама назначаешь занятия, ни перед кем не отчитываешься. Сегодня у нее только два занятия, одно с Джоан, тренирующейся для Лондонского марафона, и одно с Бобом, успешным бизнесменом. Ему доктор рекомендовал хотя бы час заниматься в тренажерном зале, по крайней мере два раза в неделю, чтобы справиться с последствиями долгих ленчей, которыми регулярно баловал себя Боб.

– Сможешь забрать мой костюм? – спросил Мартин, доставая часы из туалетного столика и надевая их на запястье.

– Смогу.

– Спасибо.

Мартин вышел из комнаты, и когда он проходил мимо, Айрин вдохнула восхитительный аромат лосьона после бритья «Том Форд», который она подарила мужу на прошлый день рождения.

Она распахнула окно спальни, расправила простыню на кровати, потом положила перинку. Пилар никогда не убирала в этой комнате. Айрин не сомневалась: чем меньше соблазнов будет на пути помощницы по хозяйству из Литвы, тем меньше вероятность, что она им поддастся.

В кухне Эмили ела свой обычный завтрак: банан, размятый с йогуртом.

– Привет, – Айрин коротко коснулась кудрявой головы дочки. Каждое утро Мартин поднимал ее и одевал. Он всегда вставал раньше жены. Какой смысл им обоим бегать за маленьким ребенком?

– Правда она хорошенькая? – спросил Мартин, наполняя маленький контейнер изюмом, семечками подсолнуха и морковными палочками. Это был ланчбокс для Эмили.

– Конечно, хорошенькая, – Айрин налила кофе из кофейника и открыла дверцу холодильника. В этот момент в дверь позвонили.

– Пилар! – Эмили соскользнула со стула и бросилась в прихожую. Мартин пошел следом за ней. Айрин потягивала кофе и слушала, как они здороваются. Горловой смех Пилар, болтовня Эмили. Когда Пилар наконец вошла в кухню, Эмили буквально висела у нее на руке.

– Я упала с лестницы в парке, и у меня из коленки шла кровь, – говорила малышка. – Айрин пришлось протереть ее. Я тебе сейчас покажу. Смотри.

Айрин кивнула:

– Доброе утро, Пилар.

– Доброе утро, миссис Диллон, – ответила та.

– Смотри, – повторила Эмили, дергая ее за юбку.

– Бедная моя Эмили, – пожалела ее Пилар. – Ты должна быть осторожна. А теперь, пожалуйста, доешь свой завтрак, хорошо? А потом мы идти в детский сад и ты увидеться с твои друзья.

По тому, как Эмили послушно вернулась за стол и взялась за ложку, было ясно, что Пилар хорошо с ней ладит, умеет обращаться с трехлетним ребенком. Понятно, почему Мартин с таким уважением относится к помощнице. Он наливает ей кофе, как будто она гостья, а не приходящая прислуга. С точки зрения Мартина, Пилар была лучшей.

– Сегодня будь добра снять шторы в гостиной, – сказала Айрин. – Я потом отвезу их в химчистку. И можешь помыть окна в той комнате.

– ОК, миссис Диллон.

– И еще одно, Пилар. Не могла бы ты запомнить, что надо отмывать основания унитазов, когда убираешь в ванных комнатах?

– Простите?

– Нижнюю часть, – Айрин сопроводила свои слова жестом. – Под чашей унитаза. Внизу.

Как это раздражает! Все время надо что-то объяснять. Вообще-то им стоило бы выучить язык, если они рассчитывают получить работу.

– Чем думаешь заняться сегодня утром? – спросил Мартин. Он вступил в разговор, как делал это всегда, чтобы защитить бедняжку-помощницу, которую обижала ее противная хозяйка.

– Так, кое-чем, – коротко ответила Айрин. – Ничего важного.

Она рассердилась на мужа за то, что он спросил ее об этом в присутствии Пилар. Кто знает, что взбредет в голову этой девице, если она подумает, что несколько часов дом будет в полном ее распоряжении? Обычно, уходя из дома, Айрин ничего не говорила. Пусть Пилар считает, что она может вернуться в любую минуту. Так лучше.

– Ладно, – Айрин поставила свою чашку с блюдцем в мойку. – Увидимся позже, всем хорошего дня.

Она на ходу коснулась губами щеки Мартина. Продолжала делать вид, что они нормальная женатая пара.

Наверху она накрасила губы, промокнула их салфеткой и накрасила еще раз. Затем подводка и тушь в два слоя на ресницы. Услышав звук заработавшего мотора, Айрин подошла к окну и увидела, что автомобиль Мартина задним ходом выезжает по подъездной дорожке и выруливает на улицу. Айрин брызнула на себя духами, надела серебряный браслет, проверила наличные в кошельке.

До нее донесся сначала стук захлопнувшейся двери, а потом оживленная болтовня дочери:

– …сломал мой красный карандаш, и Мег на него так рассердилась…

Они с Пилар шли в детский сад.

Айрин взяла свой телефон с кровати и еще раз прослушала сообщение в голосовой почте, которое оставил автомеханик, пока она была в душе. Она помнила его темные глаза, литые мышцы на руках…

Она взяла ключи со столика у кровати и вышла из спальни.

* * *

– Я пришла, чтобы извиниться, – сказала Одри. Как только последний покупатель вышел из магазина. – Когда я заходила в прошлый раз, я была груба с вами.

Розовый цвет ее щек почти совпадал с оттенком маленьких кружочков на ее белой блузке.

Майкл никак не ожидал снова увидеть ее в своем магазине. Он был в недоумении от того, что эта женщина почувствовала необходимость извиниться. Ее совесть определенно была более активной, чем его собственная.

– Не переживайте из-за этого, – ответил Майкл. – Меня еще и не так обзывали. Вы наверняка заметили, что я антисоциальный ублюдок. Прошу прощения за такое выражение, – добавил он, предположив, что она не из тех, кому нравятся ругательства.

Майкл не думал, что пошутил, но на лице женщины появилась улыбка. А вместе с ней и ямочки на щеках. Улыбаться шло ей намного больше, чем хмуриться. Майкл вспомнил, как она ела мороженое в парке, и подумал, что она, возможно, умеет быть счастливой.

Интересно, каково это?

– Что ж, – произнесла она, поворачиваясь к двери, – собственно, только это я и хотела вам сказать.

– Собака привыкает? – Вопрос возник ниоткуда, Майкл и сам не понял, как задал его.

Женщина остановилась и повернулась к нему.

– Да, мне становится легче с ней справляться, – она помолчала. – Я спросила совета у ветеринара, и он очень мне помог.

Значение этой фразы не укрылось от Майкла.

– Рад это слышать, – сказал он. Лучше всего закончить разговор на этом.

Дверь магазина открылась, вошел один из его постоянных покупателей.

– Что ж, до свидания, – попрощалась владелица щенка, снова направляясь к двери. Она поблагодарила вошедшего мужчину, когда тот придержал для нее дверь.

– Привет, Майкл, – поздоровался он, – мне все как обычно.

Майкл выбросил женщину из головы и отправился в заднюю часть магазина за мешком кошачьего корма.

* * *

Джеки сняла с Оуэна курточку и повесила ее на крючок. Направляясь к столу учительницы, она помахала рукой девочке с хвостиками, и та помахала ей в ответ.

Миссис Гроссман склонилась над стопкой тетрадей. Джеки дождалась, пока учительница посмотрит на нее.

– Джеки, – улыбнулась она, – чем я могу вам помочь?

– Я пытаюсь встретиться с отцом Чарли, – объяснила та. – Утром я никогда не успеваю застать его, поэтому подумала, что, может быть, вы сможете передать ему записку.

– Разумеется.

– Большое вам спасибо, – Джеки достала конверт из сумочки. – Дело в том, что Оуэн все время просит меня позволить Чарли прийти к нам поиграть после школы.

Она объяснила ситуацию на тот случай, если миссис Гроссман сочтет, что Джеки имеет виды на мужчину, у которого пропала жена.

– Могу себе представить. Они не расстаются с того времени, как Чарли пришла в нашу школу. Но она очень милая девочка, – миссис Гроссман положила конверт на полку позади стола. – Я оставлю записку в ее ланчбоксе, когда она поест. В этом случае ее отец точно увидит вашу записку.

– Отлично, спасибо вам еще раз. Больше не буду вам мешать.

Джеки посмотрела на сына, направляясь к двери и намереваясь помахать ему на прощание, но он был слишком занят разговором с Чарли, чтобы заметить мать.

* * *

Ни одного саркастического замечания, ни одного взгляда или жеста, против которого она могла бы возразить. Напротив, он вел себя очень прилично, даже любезно. Разумеется, ей не понравилось ругательство, но Одри была готова пропустить это мимо ушей, настолько изменилось его поведение по сравнению с прошлыми их встречами.

В любом случае теперь это не имело значения. Она сделала то, что хотела. Хотя приятно, что на этот раз они расстались вполне цивилизованно. Одри было радостно, она шла по тротуару, наслаждаясь теплом сентябрьского солнца, согревавшего ей лицо. Нет, уже октябрьского. Кто бы мог поверить? Год почти пролетел.

По возвращении домой ее ожидал приятный час работы в саду. Клумба около патио требовала прополки. Она переоденется в старые голубые брюки и возьмется за дело. А потом она приготовит ужин, примет ванну. И будет ждать «Очень позднее шоу» с Джеймсом Корденом.

Одри свернула к своему дому и увидела, как из дома Полины выходит молоденькая худенькая темноволосая девушка. Они улыбнулись друг другу.

– Тепло задержалось, – сказала Одри.

– Определенно, – ответила девушка.

Впервые они сказали друг другу что-то еще кроме обычного «здравствуйте».

Войдя в дом, Одри направилась прямиком на второй этаж, быстро переоделась в одежду для работы в саду, игнорируя отчаянное царапанье за дверью кухни. Из окна спальни следы прогулок Долли по саду были слишком хорошо видны: там и сям кучки вырытой земли, уничтоженная клумба с георгинами и полное отсутствие листьев на нижних ветках гортензий.

Когда Одри спустилась вниз, в кухне ее ожидал обычный радостный прием. Она открыла заднюю дверь, и Долли вылетела в сад со счастливым тявканьем. Пока Одри забирала инструменты из сарая и возвращалась к клумбе, щенок деловито обнюхивал все свои любимые места.

Она едва успела положить специальный толстый коврик под колени, как из соседнего дома вышла Полина с кружкой в руке.

– Привет! Глядя на тебя, мне становится стыдно, что я не занимаюсь садом.

Одри улыбнулась:

– Я всего лишь пытаюсь ликвидировать нанесенный ущерб, – она надела перчатки. – У вас была гостья. Мы встретились, когда она уходила. Я как раз возвращалась домой.

– Ей понадобился мой рецепт курицы с ананасами. В выходные она приглашает кого-то на ужин.

Одри взрыхлила землю вокруг георгина.

– Как мило, что девушка вас не забывает. Ведь вы уже лет десять, кажется, у них не работаете?

– Да, что-то около этого. – Полина покачала головой. – Бедняжкам пришлось трудно.

В той семье произошла еще одна трагедия через несколько месяцев после того, как Одри въехала в свой дом, вот только детали она уже забыла. Помнила только, что Полина была очень расстроена в то время.

– Девочка почти ничего не говорит о своем отце, но я догадываюсь, что они не слишком ладят, – продолжала Полина. – Это ей совсем ни к чему теперь, когда их осталось только двое в семье.

В этот момент из дома вышел Кевин, опасливо поглядывая на Долли поверх живой изгороди, и женщины прекратили разговор. Пока Кевин подробно, во всех деталях пересказывал им фильм Диснея, который он только что посмотрел, Одри полола сорняки и предавалась своим мыслям.

Майкл Браун наверняка будет выглядеть совсем неплохо, если немного приведет себя в порядок, сделает нормальную стрижку и сбреет свою ужасную бороду. Возможно, она скрывает некрасивый подбородок или что-то еще, но, честно говоря, состояние этой бороды… Такое ощущение, что он подрезает ее время от времени ножом для хлеба.

– Одри, ты где-то далеко.

Она подняла глаза на Полину и на красивое, лишенное выражения лицо Кевина.

– Прошу прощения, я задумалась… о школе.

Господи, она пытается преобразить мужчину из зоомагазина. Точно, она дошла до края.

 

Вторник

На ленч Генри приготовил омлет с лососем. Мег посмотрела на тарелку, которую он поставил перед ней.

– По какому поводу?

На ленч они обычно ели сэндвичи, был Генри дома или нет. Что-то готовили на ужин, а не на ленч.

Генри сел напротив нее и взял столовые приборы.

– Без всякого повода. Мне просто захотелось приготовить омлет.

Они принялись за еду. Работало радио, какой-то диктор торжественно отчитывался о том, что произошло в мире.

Вилка Мег звякнула о тарелку.

– Вкусно, – оценила она.

Генри посыпал омлет черным перцем.

– Том недавно звонил, – сказал он.

Мег подняла глаза.

– Нас пригласили на ужин в пятницу вечером.

– Понятно.

– Что понятно? – спросил Генри.

– Понятно, с чего вдруг омлет, – заметила Мег. – Чтобы я смягчилась.

Генри не ответил.

Мег ела без аппетита, в ней росло раздражение. Легко представить: Генри начнет протестовать, потом попытается превратить все в шутку, скажет, что это пустяк. Как будто она говорила не всерьез.

– В чем дело? – неожиданно обратился к ней Генри и отложил вилку. – Что тебя гложет? Последнее время ты сама не своя.

Мег свирепо посмотрела на него.

– На тот случай, если ты не заметил, – начала она, – я только что открыла собственный детский сад. И я изо всех сил стараюсь сделать его лучшим.

– Мег, разумеется, я…

– Возможно, тебе это кажется легким делом, – продолжала она, слова лились сами по себе, – но это чертовски тяжелая работа. И мне жаль, что я не воплощение мягкости и нежности…

– Я не предлагаю…

– …и я в восторге от того, что у тебя все идет хорошо с этими твоим шоу на ТВ. Но в данный момент я не могу быть обожающей женой, и тебе просто придется с этим смириться.

Мег отлично осознавала, насколько несправедливой она была, понимала, что ведет себя как последняя сука, но ничего не могла с этим поделать. Она закрыла рот и с грохотом бросила свои столовые приборы. Мег сидела и смотрела на свой недоеденный омлет, пока диктор по радио вещал что-то о каком-то землетрясении.

Наконец через пару минут заговорил Генри:

– Пора ехать за Руби. Если хочешь, я…

Мег отодвинула стул и встала.

– Я сама поеду.

Она вышла из кухни, не в силах встретиться взглядом с мужем, не в силах извиниться, хотя понимала, что должна. Смаргивая навернувшиеся слезы, она открыла входную дверь и вышла на улицу.

* * *

Майкл пробежался по странице, пока не нашел то, что искал. Он кликнул по иконке и стал ждать. Через несколько секунд открылся новый экран. Он придвинулся ближе и стал читать раздражающе мелкий текст.

Можно установить родство отца с помощью ДНК-теста одного или обоих его биологических родителей. Анализ взятых проб позволит определить, есть ли биологическое родство с ребенком. Как правило, мы также рекомендуем взять образец ДНК другого родителя (обычно матери).

Он закрыл сайт, выключил компьютер и откинулся на спинку кресла, устало потирая глаза. Ну вот что он делает? Какой смысл мучить себя всеми этими «если бы» и «возможно», когда, по всей вероятности, он больше никогда не увидит тех двоих?

Да и хочет ли он этого? Готов ли он выяснить, является ли это необразованное, полукриминальное создание матерью его внука? Перспектива такого результата вызывала у него отвращение. С другой стороны, вероятно и то, что Этан оставил после себя сына, что от него что-то осталось на этой земле. Как Майкл мог не надеяться на то, что это правда? Как мог отец не мечтать о том, чтобы осталось живое доказательство жизни его погибшего сына?

Боль от потери Этана ни на миг не покидала Майкла. Те муки, которые он терпел, пока его сын становился законченным наркоманом, а потом умер, так и не оставили его. Они были такой же частью Майкла, как и борода, которую ненавидела его дочь, но которую он никак не мог заставить себя сбрить.

Что ему делать со всеми этим противоречивыми эмоциями? Неужели он больше никогда не сможет спокойно спать по ночам? Как, ради всего святого, ему поступить? Майкл слушал, как дождь стучит в окно, и в который раз задумался о том, есть ли у них крыша над головой, есть ли постель для сна.

Он встал, провел рукой по волосам и отправился в кухню, чтобы подогреть немного молока, хотя еще не было и восьми часов.

* * *

– Посмотрите на впадины и выпуклости. К примеру, на участок между поднятой левой рукой и торсом.

Из своего наклонного положения Джеки могла исподтишка наблюдать за Одри, когда та ходила по аудитории, временами наклоняясь, чтобы негромко что-то сказать ученику, иногда меняясь с ним местами, чтобы показать, как надо, но по большей части просто подбадривая присутствующих.

– Не забывайте сначала наметить общую форму тела. Иначе вам будет сложно правильно соединить его отдельные части. Может оказаться, что вы не оставили для них достаточно места.

Джеки удивилась, увидев, что поляк принес с собой словарь. Бедняга наверняка половины не понял на прошлой неделе. Хотя, если судить по тем наброскам, которые она успела увидеть, у него отлично получалось. Вероятно, знание языка не требуется, если есть талант художника.

Этим вечером она чувствовала себя намного более расслабленной. Не то чтобы ей было совсем все равно, когда она снимала с себя халат – какая-то доля смущения присутствовала, – но ничего похожего на прошлое занятие. Теперь, когда прошел почти час после начала урока, она подумала, что происходящее ей даже, пожалуй, нравится.

«Я модель для художников, – сказала себе Джеки, устраивая конечности на столе, который Одри предусмотрительно накрыла одеялом. – Да, я позирую голой для тех, кто учится рисовать. Это нагота, а не обнаженка. Нагота – это художественный термин. Нет, я не нахожу в этом ничего пугающего. Понимаете, это искусство».

И никого из шестерых учеников ни в коей мере не заботило, того ли размера у нее груди, сколько складок они могут насчитать у нее на животе и не слишком ли много волос у нее на лобке. Для них она была предметом, чью форму нужно было воспроизвести на листе бумаги, и ничем больше. И ее это вполне устраивало, разумеется. Насколько легче не чувствовать смущения…

Все было бы просто замечательно, если бы ей не хотелось, чтобы для одного из них она была чем-то большим, чем просто объектом для рисования.

* * *

– У меня собственный детский сад, – сказала Мег, переводя взгляд с Энн на Одри. – Я открыла его месяц назад и все еще пытаюсь перевести дух.

– Боже, это же наверняка трудно! – воскликнула та, беря второе печенье с кремом. – Я преподаю рисование в средней школе, поэтому понимаю, о чем говорю.

– Ясно.

Энн разговаривала с Зареком уже по меньшей мере пять минут. Ну что, скажите на милость, эти двое могли сказать друг другу? Неужели она с ним кокетничает? Точно нет, ведь Том ушел от нее совсем недавно. Нет, вы только посмотрите, как она убирает волосы за ухо, как смеется, как будто у нее нет ни единой причины для уныния.

Энн ни разу не смеялась так с Мег после того, как Том ее бросил.

* * *

– Я персональный тренер, – сказала Айрин. – У моего мужа тренажерный зал, я там работала, когда с ним познакомилась.

– То есть вы вышли замуж за босса, – подвела черту Фиона.

– Вот именно… Но он не может сказать, что я сделала это из-за денег, – Айрин назвала сеть супермаркетов, магазины которой были практически в каждом городе Ирландии. – Это наше, моей семьи.

Фиона никак не могла решить, что о ней думать. Представить только, с такой легкостью сказать другому человеку, насколько ты богата. С другой стороны, то, с какой небрежностью Айрин упомянула об этом в разговоре, подтверждало, что она не хотела произвести впечатление, просто констатировала факт. Возможно, если ты родился с деньгами, то это и не имеет для тебя такого значения.

– А вы чем занимаетесь? – спросила Айрин Фиону.

– Я учительница в начальной школе, – ответила она. – Обучаю четырех- и пятилеток.

Айрин состроила гримасу.

– Не обижайтесь, но именно так я представляю себе ад.

Фиона улыбнулась:

– О нет! С ними непросто, но они такие милые.

– И сколько их у вас в классе?

– Двадцать два.

Айрин покачала головой:

– Как я и говорила – ад.

* * *

– В Польше я работать с компьютер, – сказал Зарек. – Я делать программы. Здесь я продавать чипсы в кафе. – Он улыбнулся. – Разные чипсы.

– Это большая перемена, – заметила Энн.

Парень пожал плечами:

– Все в порядке, но иногда не так хорошо. Много пьяных людей.

– Могу себе представить.

– А ты? – поинтересовался он. – Какая твоя работа?

– Я работаю в отеле, – сказала Энн, – за стойкой администратора.

Когда Зарек непонимающе посмотрел на нее, она пояснила:

– Я регистрирую гостей и даю им номер.

– А, да, ты леди, которая говорит: «Добро пожаловать в мой отель, наслаждайтесь вашим пребыванием».

Энн рассмеялась:

– Верно, только это не мой отель. Я просто там работаю.

Зарек кивнул.

– Да, – сказал он, – я делаю маленькую шутку.

* * *

Джеки прогуливалась на улице. Ей нужно было немного размяться после часа неподвижного сидения или лежания. К счастью, поблизости не было видно протестующей пары. Вероятно, они высказали свое мнение на прошлой неделе и успокоились. Джеки уже представляла себе, как они врываются в класс, всячески обзывают ее и требуют, чтобы она немедленно прикрылась.

Она быстрым шагом ходила по парковке, наслаждаясь тем, как одеревеневшие мышцы возвращаются к жизни. Подойдя к черному «Фольксвагену», Джеки заметила мужчину, сидящего за рулем. К тому моменту, когда она его узнала, было уже поздно поворачивать назад. Поэтому Джеки сделала вид, что не заметила его, и прошла мимо. Но он ее точно не пропустил. Она надеялась, что ему не придет в голову, будто она отправилась на его поиски.

А она этого точно не делала.

* * *

– Прости меня, – сказала она, входя. – Последнее время я веду себя как медведь. Извини. Я просто устала.

Генри отложил свой ноутбук.

– Все в порядке.

– Ничего не в порядке, – возразила Мег. – Не будь со мной милым. Я этого не заслуживаю.

– Почему бы тебе не присесть? Я собирался сделать чай.

– Мне не надо, – ответила Мег. – Я сейчас приму ванну и отправлюсь в постель.

Она не предложила мужу присоединиться к ней. Он никак это не прокомментировал.

Ничего не было решено.

 

Среда

Энн взяла буханку серого хлеба и положила ее в свою тележку. В супермаркете было слишком жарко. Зачем они включили отопление в такую погоду? Блузка из полиэстера от ее гостиничной формы противно липла к спине.

Да и делать покупки у нее не было никакого настроения. Она никогда не заходила в супермаркет в такое время. Обычно она бывала здесь в шесть часов вечера, заходила по дороге после работы, когда народу было намного меньше. Но менеджер попросила всех сотрудниц по очереди подменять Джоан, у матери которой случился инсульт, и Энн не смогла отказать. Поэтому ей предстояло работать до девяти. К этому времени супермаркет уже закроется, и значит, ей пришлось бы отправиться за продуктами утром до смены, которая начиналась в десять.

Все пошло не так. Ее расписание оказалось нарушенным, поэтому Энн испытывала явный дискомфорт.

А помидоры-черри подлили масла в огонь. Ей нужно было двадцать восемь штук, по четыре на каждый ужин. Дважды ее отвлекали, она сбивалась со счета, выкладывала помидоры обратно и заново начинала складывать их в прозрачный пакет. В конце концов, она рассердилась, не стала брать помидоры и положила в пакет семь морковок.

Энн надоела морковь. Она от нее устала, но что еще есть, если она отказалась от горошка и фасоли в банках? Они так неопрятно выглядели на тарелке, пачкали все остальное. Составляя список покупок накануне вечером, Энн попыталась подобрать какие-нибудь другие овощи. Выяснилось, что это на удивление непросто.

Ей нужно было то, что можно покупать поштучно или по семь штук в упаковке. Кукурузные початки, второй ее любимый овощ, исключались. В супермаркете их продавали по три штуки. Нельзя было купить ни цветную капусту, ни брокколи: ну как она разделит их на семь частей? Ведь в этом-то и был ключ к красивой простоте ее плана. Каждая еда ничем не отличается от остальных приемов пищи.

И тогда Энн подумала о помидорах. По четыре помидорки-черри на ужин. Она их слегка поджарит и аккуратно положит на тарелку. Энн добавила их в список, испытывая удовольствие от того, что она решила проблему.

А потом она попыталась пересчитать помидоры, и это усилие выбило ее из колеи. Значит, опять морковь, как на прошлой неделе.

Энн свернула за угол со своей тележкой и наткнулась на женщину, снимавшую банку ананасов с полки. Из-за толчка банка вылетела у нее из рук и оказалась в тележке Энн.

– Простите, – сказала она с раздражением. Ну как объехать человека, если он стоит у самого конца стеллажа.

– Ничего страшного, – женщина улыбнулась и убрала темные волосы с лица. От нее пахло ванилью.

Энн достала банку из тележки.

– На ней вмятина. Вам придется взять другую банку.

– Не нужно, все в порядке. Опасны только вздутия, не вмятины.

Она взяла банку из рук Энн и ушла. На ней было короткое джинсовое платье, открывавшее гладкие загорелые ноги. Энн помнила, как она сама была достаточно молодой, чтобы чувствовать себя комфортно в подобном платье.

Она прошла мимо консервированных фруктов в молочный отдел и добавила к покупкам семь баночек йогурта, пинту молока и полфунта сливочного масла. Молоко ее все же беспокоило, оно никак не вписывалось в план. В воскресенье вечером ей приходилось покупать еще одну пинту, которую она не успевала использовать до среды, когда снова отправлялась за покупками. Энн терпеть не могла выбрасывать продукты, но что еще ей оставалось делать? Она все еще работала над ситуацией с молоком.

Энн перекатила тележку в следующий отдел. Там опять была та темноволосая женщина: она укладывала банку ананасов в тележку, которую катил мужчина.

И этим мужчиной был Том Макфадден.

Том Макфадден ушел от Энн Каррен в июле после более чем семи лет брака. И он все еще был ее мужем.

Энн резко развернулась, едва не столкнувшись с другим покупателем, на этот раз пожилым мужчиной, который свирепо посмотрел на нее. Она проигнорировала его и прошла прямо к кассе, не купив и половины из того, что собиралась. Ни мяса, ни зубной пасты, ни средства для мытья посуды. Ей придется прийти еще раз в обеденный перерыв, когда народу будет еще больше. Энн встала в очередь. Ее мучила тревога, она боялась увидеть эту пару еще раз, готовая бросить продукты и убежать, если потребуется.

После того как Том ушел от нее, она видела его несколько раз, к счастью издалека, поэтому избежала встречи. Но тогда он был один. Сегодня Энн впервые увидела его с новой женщиной, как впервые увидела и ту, которую он предпочел. Голые загорелые ноги, длинные темные волосы, сладкий аромат ванили, тонкая изящная фигура, белозубая улыбка. Не красивая, но обращает на себя внимание. На такую обязательно посмотришь, если она пройдет мимо или будет сидеть за соседним столиком в кафе, и залюбуешься ею. Вот она какая, эта медсестра, которая работала с доктором Макфадденом и которая украла его у жены. Она хорошо выглядит в белой форме. Ее пациентам наверняка не терпится ее увидеть, вдохнуть аромат ее духов, когда она поправляет им постели или меряет температуру.

– Прошу прощения.

Девушка за кассой выжидающе смотрела на Энн. Та выбросила медсестру из головы и принялась выкладывать покупки на ленту транспортера в том порядке, в котором она планировала убирать их в пакет.

* * *

Телефон Джеки пискнул, когда она несла пустые тарелки в мойку. Она выудила его из кармана и увидела надпись: номер не определяется. Джеки открыла сообщение, на экране появились слова:

Спасибо за приглашение, Чарли уезжает в следующий уик-энд —

Дж. Салливан

Значит, он получил ее записку в понедельник, два дня назад. Текст был очень вежливым, совершенно не навязчивым. Джеки предложила, чтобы Чарли пришла поиграть с Оуэном в воскресенье. Она сама могла бы забрать ее, а потом привезти обратно. Джеки упомянула обед. Ничего такого, что могло бы показаться ему оскорбительным.

И вот его ответ. Ни упоминаний о возможной альтернативе, ни номера, по которому можно было бы перезвонить. Отец Чарли явно не заинтересован в том, чтобы у его дочки появились друзья в новом городе. Бедный ребенок, мать умерла, а отцу наплевать.

Джеки успела стереть послание, когда Оуэн вошел в кухню. Она ничего ему не сказала. Она подождет, пока сын снова спросит, и тогда скажет, что папа Чарли слишком занят. Что еще ей остается делать?

– Сыночек, принеси, пожалуйста, миски после десерта, – попросила его Джеки.

Дж. Салливан. Он даже не потрудился написать свое имя.

* * *

Джеймс выдавил зубную пасту на щетку Чарли и протянул ее дочери.

– Вверх и вниз, помнишь? Из стороны в сторону не надо.

Чарли взяла щетку и начала чистить зубы. Это Френсис должна была бы научить ее этому, Френсис следовало бы стричь ей ногти, мыть голову, купать девочку и покупать новые пижамки, когда она вырастала из старых.

Когда Джеймс в первый раз повел дочку покупать новые туфли, он понятия не имел, какой у нее размер. У него отлегло от сердца, когда он увидел таблицу с размерами в выбранном им магазине. Джеймс понятия не имел, что такие таблицы висят в любом подобном магазине.

Когда Чарли пошла в школу, он научился бороться со вшами, не забывал проверять ее рюкзак, чтобы в нем не оказалось пятен от ланчбокса или забытых записок от учительницы. Джеймс даже научился собирать волосы дочки в два пышных хвостика. С косичками можно подождать до тех пор, пока Чарли научится сама их заплетать. Джеймс до сих пор сомневался по поводу времени, когда ее следовало укладывать спать. Восемь часов, не слишком ли поздно для шестилетки? Он чувствовал себя глупо, поэтому ни у кого не спрашивал.

– Я закончила.

Чарли протянула отцу зубную щетку, он сполоснул ее под краном и налил воды в пластмассовый стакан.

– Полощи.

Их ежевечерний ритуал никогда не менялся. Минувший вторник стал исключением: Джеймс уехал на занятия рисованием, и этим занималась Юнис. Вероятно, все будет так же в следующие пять вторников. Может быть, соседка подскажет ему, в какое время укладывать дочку спать.

– Ты почитаешь мне «Кот в шляпе»? – спросила Чарли.

– Почитаю.

Записка от матери Оуэна застала его врасплох.

– Это что такое? – спросил он, вытаскивая конверт из ланчбокса Чарли.

– Мне дала это миссис Гроссман, – объяснила девочка. Но почерк был не учительницы, да и миссис Гроссман не стала бы писать на конверте: папе Чарли. Джеймс открыл конверт, вытащил единственный листок и прочел: «Здравствуйте. Я подумала, может быть, Чарли захочет прийти в гости к Оуэну в следующее воскресенье. Я могу забрать ее, а потом привезти обратно, если это вас устраивает. (И она может пообедать с нами, если ей нравится ростбиф!)»

Подписано «Джеки», в скобках добавлено: «мама Оуэна». Внизу приписан номер мобильного телефона.

Джеки. Если верить Чарли, то ее партнер умер. И, кажется, она упоминала бабушку и дедушку. То есть, судя по всему, эта Джеки в данный момент не замужем, раз вернулась жить к родителям. И если Джеймс знал, что папы Оуэна нет в живых, то и Джеки наверняка в курсе, что Френсис умерла.

Джеймс не мог удержаться от мысли, нет ли у этой женщины скрытого плана. Что, если она ищет нового отца для своего сына или партнера для себя? Но разве он не смешон, когда так думает? Неужели случившееся с ним превратило его в параноика, не считая всего остального?

И если даже приглашение это только приглашение и ничего больше, и если Джеймс понимал, что родителям необходимо контактировать, чтобы следить за дружбой своих отпрысков, он чувствовал отчетливое нежелание ступать на незнакомую территорию. Точно так же ему не хотелось общаться с другими учениками на занятиях по рисованию. Общение предполагает, что на каком-то этапе придется рассказать о себе. А он слишком хорошо знал, к чему это может привести.

Разумеется, Джеймс понимал, что ему не удастся бесконечно избегать встречи с матерью Оуэна или родителями других детей. Во-первых, это будет нечестно по отношению к Чарли, у которой есть полное право на общение с другими детьми. И во-вторых, дочка рано или поздно заставит его это сделать. Для девочки, которая все еще с трудом справлялась с завязыванием шнурков и каждый вечер просила его проверить, не спрятались ли монстры под ее кроватью, Чарли удивительно хорошо умела получать желаемое.

Но пока еще не время. Джеймс не был готов рискнуть. Все могло выйти наружу, и тогда новый раунд незаданных вопросов, враждебных взглядов, шепота за спиной. Он не может пройти через это снова, он еще не готов.

Джеймс напечатал ответ и отправил его на указанный номер мобильного телефона, понимая, насколько недружелюбным он покажется маме Оуэна. Джеки не понравится его резкий отказ, но с этим он ничего поделать не мог. Ему оставалось только надеяться, что он не повредит дружбе Чарли и Оуэна. Он явно милый мальчик. Но его мать наверняка не станет показывать детям свое недовольство.

Это был шанс, которым ему надо было бы воспользоваться. Джеймс сел на край кровати дочери, открыл книгу и начал читать.

 

Четверг

Подходя к библиотеке, Майкл увидел девушку, сидящую на земле у входа. Спиной она прислонилась к стене здания, в протянутой руке картонный стакан. В городе становилось слишком много попрошаек. Надо будет сказать об этом персоналу библиотеки, может быть, они сумеют уговорить ее уйти.

Майкл подошел ближе и заметил рядом с ней ребенка, сидевшего с другой стороны от нее. Он крепче вцепился в две книги, которые нес под мышкой. Неужели это они? Трудно сказать наверняка. Майкл продолжал идти, не отводя взгляда от двух маленьких фигурок. Когда до них оставалось меньше десяти шагов, девушка подняла голову и посмотрела прямо на него.

Он подошел к ней.

– Какого черта ты здесь делаешь? – негромко спросил Майкл.

Девушка с вызовом посмотрела на него.

– А на что это похоже?

В ее стакане было несколько медных монет и больше ничего.

– Вставай, – велел Майкл, делая над собой усилие, чтобы оставаться спокойным. Проходившая мимо женщина с любопытством посмотрела на них. Он едва удержался, чтобы не посоветовать ей не совать нос в чужие дела.

Девушка неторопливо поднялась, потянув за собой мальчика. Она мрачно посмотрела на Майкла.

– Вы не оставили мне выбора, – сказала она. – Я же говорила вам, что у нас больше никого нет.

Майкл резко покачал головой:

– Не смей меня обвинять в том, что ты несчастна, ты сама давно сделала свой выбор.

Это не его вина, так почему же он чувствует себя в ответе за них? Он не мог оставить их здесь, не мог позволить ей попрошайничать и дальше. Об этом не могло быть и речи. Майкл свирепо посмотрел на нее. Она отвернулась и смотрела вдаль.

Майкл повернулся и посмотрел на мальчика. Волосы у него были неопрятные, личико грязное. Он смотрел прямо перед собой пустыми глазами.

– Когда ребенок ел в последний раз? – спросил Майкл.

– Некоторое время назад. А вам какое до этого дело?

Девушка говорила сердито, глядя в землю.

– У вас есть где спать?

Она сжала губы и промолчала.

Он должен что-то сделать. Майкл достал из нагрудного кармана ручку, вырвал пустую страницу в конце одной из библиотечных книг и начал быстро писать.

– Если это для меня, то вы даром теряете время.

Майкл поднял голову.

– Что? – рявкнул он. Неужели она вдруг решила продемонстрировать свою гордость и отказаться от его помощи?

– Я читать не умею, – призналась девушка.

Майкл уставился на нее. Почему, собственно, это его так удивило? Одному Богу известно, сколько лет ей удалось проучиться.

– Спрингфилд-Гроув, – сказал Майкл. – Знаешь, где это? За собором.

– Я найду, – ответила девушка.

– Дом семнадцать, – Майкл взглянул на свои часы. – Приходите в восемь часов, не раньше.

Девушка, не понимая, смотрела на него.

– Я там живу, – раздраженно произнес Майкл, потом достал бумажник и вытащил купюру в десять евро. – Иди и купи что-нибудь поесть, – велел он. – Больше никакого попрошайничества.

Майкл развернулся, не дожидаясь от нее ответа. Что он только что сделал? Он быстро направился к своему дому, напрочь забыв о библиотеке. Он ей сказал «восемь часов», а время приближалось к семи. У него оставалось мало времени.

* * *

– Я могу собрать самую сложную мозаику в садике, – объявила Эмили. – Ту, с фермой. В ней… один миллион фрагментов.

Ее бабушка понимающе улыбнулась.

– Миллион фрагментов? Какая ты умная девочка. Ну-ка повтори, как зовут твою учительницу.

– Мег.

– Что ж, Мег, должно быть, очень тобой гордится.

Вошла новая горничная и начала убирать суповые тарелки. Мать Айрин повернулась к дочери.

– Как идут занятия рисованием?

– Отлично, – ответила Айрин. – Я не Пикассо, но это забавно.

Мартин и ее отец говорили о регби. Они поладили сразу, как только Айрин привела его познакомиться с родителями, вскоре после того, как статус Мартина сменился с босса на бойфренда.

Мартина, человека далеко не бедного, не напугали большой дом, прислуга или другие признаки богатства, которые отец Айрин накопил за прошедшие сорок лет. Именно финансовая независимость Мартина примирила отца с выбором дочери. Он не был очередным охотником за деньгами, рассчитывавшим на будущее наследство Айрин.

Ее родители купили им коттедж в Балливогене в качестве свадебного подарка. После рождения Эмили отец подарил Айрин зеленый «Пежо» и создал трастовый фонд для своей внучки.

Подали лобстера. Для Эмили принесли креветки в чесночном соусе на хлебе. Разговор мужчин перешел с регби на гольф.

– Ты не думаешь, что уже пора, дорогая? – негромко сказала мать, когда Айрин взялась за вилку. – Девочка так быстро растет. Ты же не хочешь, чтобы между детьми была слишком большая разница.

Айрин разломила клешню, вытащила кусочек мяса, окунула его в мисочку с растопленным сливочным маслом, автоматически отметив, что после такой еды ей придется как следует поработать в тренажерном зале.

– Мама, ты говоришь об этом каждый раз, когда мы приходим на ужин, – ответила она. – Ты поднимаешь эту тему с того времени, как Эмили исполнился год. Я могу ответить тебе только то, что говорю каждый раз: детей не заказывают, они появляются по воле Божьей.

Айрин говорила очень тихо, чтобы ни в коем случае не привлечь внимание Мартина.

– Но вы пытаетесь? – спросила мать.

– Разумеется, – легко солгала Айрин. – Но я не так молода, поэтому вероятность того, что я забеременею снова, невелика. Тебе об этом известно.

– Но биологические часы тикают.

– Я помню об этом. А теперь, если ты не возражаешь, я бы предпочла сменить тему.

Они понятия не имели. Они ничегошеньки не знали. Айрин представила лицо матери, если бы она сказала ей правду: «Мартин не прикасался ко мне почти два года, с того самого времени, когда он понял, что я никогда не буду любить нашу дочь так, как любит ее он. Мы спим в одной постели, но с тем же успехом мы могли находиться на разных планетах. Снова и снова я занимаюсь сексом с другими мужчинами, к которым я ничего не испытываю. Вполне возможно, что и Мартин имеет кого-то на стороне. А на тот невероятный случай, если он вдруг на это решится, я принимаю таблетки, потому что не собираюсь дарить этому миру еще одного ребенка».

Айрин сделала глоток белого сухого вина «Грюнер Вельтлинер» из погреба отца и промокнула губы салфеткой из ирландского льна. Она посмотрела через стол на красивое лицо мужа и подумала о том, что ее мучило: ты можешь иметь больше денег, чем тебе нужно, но не можешь купить то единственное, что тебе действительно необходимо.

* * *

Одри прокатила свою тележку мимо писчебумажных принадлежностей, компьютерного оборудования и садовых инструментов, потом свернула в отдел одежды. Супермаркет не мог похвастаться особо модными или хорошо сшитыми моделями, но когда тебе нужна ночнушка, которую, скорее всего, никто не увидит, какое это имеет значение?

Она без энтузиазма осмотрела ряды ночных рубашек, черных, белых, бледно-голубых и приглушенно-розовых творений из полиэстера. Ну почему никто не шьет ночные рубашки более интересных цветов? Одри предпочла бы изумрудно-зеленую с небесно-голубыми точками или в красную, оранжевую и желтую полоску. Но за семь девяносто приходится брать то, что предлагают.

Мимо проходил мужчина. Одри узнала его и убрала тележку с его пути. Она выбрала нежно-голубую ночную рубашку с мелкими белыми цветочками у ворота и на рукавах и положила ее в тележку. Проходя через другие отделы по дороге к бакалее, она снова заметила его.

Он держал в руках маленькие холщовые брючки и хмурился. Едва ли для его собственного малыша, для этого он явно староват. Для внука, наверное. Одри было трудно представить его в семье. Может быть, за пределами зоомагазина он совершенно другой, весь такой улыбчивый и добрый. Но картинка, на которой этот мужчина держал бы на коленях маленького ребенка, у нее никак не складывалась.

Через несколько минут он снова прошел мимо нее, быстро миновал полки с крупами, задержался, выбирая овсяные хлопья, и положил пачку в свою корзинку. Вероятно, он предпочитал здоровую пищу. Ему бы точно не понравились кукурузные хлопья с орехами, которые Одри отправила в свою тележку.

Что-то он совсем не выглядел радостным. Было в его облике нечто такое, будто он презирал шопинг. Впрочем, ничего удивительного, многие этого не любят. Но по какой-то причине Одри посочувствовала ему. Он не показался ей счастливым человеком, и ей было его жалко.

На мгновение они оказались лицом к лицу, когда Одри проходила мимо него к другой кассе. Мужчина кивнул ей, она ему улыбнулась.

– Здравствуйте.

Встав в другую очередь, Одри посмотрела в свою тележку. Голубая ночная рубашка, банка фасоли и фунт колбасок. Оставалось только надеяться, что он этого не видел.

Хотя что бы это изменило? Он бы все равно не обратил внимания.

* * *

В десять минут девятого раздался звонок в дверь. Майкл поставил на место каминный экран и пошел в прихожую.

Они выглядели еще хуже, чем раньше. Еще более оборванные, еще более жалкие. Майкл молча отступил в сторону, пропуская их в дом, гадая, не видел ли эту пару кто-то из соседей. Девушка держала в руках черный пакет для мусора. Он вспомнил, что с этим же пакетом она заходила в магазин во второй раз. Мальчик тихо стоял рядом с ней и цеплялся за ее ногу. Вместе с ними в дом проник запах немытых тел.

Майкл закрыл дверь, скрестил руки на груди и посмотрел на мешок.

– Надеюсь, в нем нет ничего противозаконного, – сказал он.

– Хотите проверить? – спросила она.

Ее лицо оставалось бесстрастным. Он не мог бы сказать, не пытается ли она острить, но предпочел проигнорировать вопрос. Мысль о том, чтобы рыться в ее вещах, совершенно его не привлекала. Тот факт, что она ему это предложила, возможно, свидетельствовал лишь о том, что ей нечего скрывать.

– Если ты принесла какую-то еду, оставь ее на кухне, – продолжал Майкл. – В комнатах еды не должно быть.

Девушка опустила мешок на пол, сунула туда руку и достала пакетик поменьше.

– Куда мне это положить?

Майкл пошел вперед и придержал для нее дверь в кухню. Мальчик не отставал от матери ни на шаг, пока та оставляла пакет на столе.

Девушка повернулась к Майклу:

– Вы один живете в таком большом доме?

– Не твое дело, – буркнул он. Она здесь надолго не задержится, если не будет знать свое место. – Я вам покажу, где вы будете спать.

Наверху он взял два полотенца из шкафа и указал на дверь ванной.

– Мне бы хотелось, чтобы вы оба выкупались сегодня вечером перед тем, как пойдете спать, – сказал Майкл. Он не стал убирать свои туалетные принадлежности. От него не убудет, если она возьмет гель для душа и зубную пасту.

– У вас есть фен? – спросила девушка.

– Нет.

Майкл отвел их в бывшую спальню Вэлери и наблюдал, как она рассматривает широкую кровать, две тумбочки, большой гардероб из ореха, туалетный столик с трехстворчатым зеркалом. Темно-коричневый ковер с крошечными бежевыми цветочками, чуть более темные участки на светлых обоях, где когда-то висели постеры Вэлери. На высоком узком окне тяжелые шторы.

Он заметил, что девушка смотрит на одежду, которую он разложил на кровати.

– Вы оба будете спать в этой комнате, – объяснил Майкл. – Всю вашу одежду сложите в корзину для грязного белья в ванной комнате и наденете то, что я для вас приготовил.

Майкл проверил вещи, которые Вэлери не взяла с собой, и выбрал юбку, блузку и кардиган. Едва ли дочка снова их наденет. Они не будут девушке впору, Вэлери на три-четыре дюйма выше, но сойдут и такие, пока ее собственные вещи будут сохнуть после стирки.

Он не подумал о том, в чем эти двое будут спать. Наверное, они смогут надеть что-то нестираное, пока не найдется что-то еще.

Девушка взяла с постели маленькие брючки и свитер. Майкл срезал ценники, но они явно были новыми.

– Вы это купили? – спросила она.

– Да, – коротко ответил Майкл. – Завтра вы уйдете из дома вместе со мной в половине девятого и вернетесь только в семь часов вечера. Я дам вам с собой ленч. Когда вернетесь, накормлю ужином, чтобы вам не пришлось попрошайничать.

Она отвернулась от него, прикрыв рот рукой, и Майкл увидел, что она вот-вот расплачется. Он не поверил своим глазам. Этого только не хватало.

– Потом я отдам в лабораторию тест на родство, – быстро сказал Майкл. – Он покажет, действительно ли отец мальчика Этан, как ты утверждаешь. Ты можешь оставаться здесь, пока не придут результаты теста. Разумеется, при условии, что ты будешь достойно себя вести. На это уйдет неделя или дней десять. Вы будете уходить из дома вместе со мной каждое утро и возвращаться обратно в семь вечера. Никакого попрошайничества. Если тебе понадобятся… туалетные принадлежности, скажи мне об этом.

Он помолчал, потом спросил:

– Ужинать будете?

Девушка покачала головой, стараясь не встречаться с ним глазами.

– Тогда я пожелаю вам спокойной ночи, – Майкл направился к двери. – Не забудьте искупаться.

Он уже был на пороге, когда она сказала:

– У меня вопрос.

Майкл остановился.

– Это была комната Этана?

– Нет, – коротко ответил Майкл. – Я зайду за тобой в восемь утра.

Он вышел и закрыл за собой дверь. В кухне он открыл пакет, который девушка оставила на столе, и увидел почти полную литровую бутылку кока-колы и пакет рулетиков с инжиром.

Когда Майкл поднялся наверх двумя часами позже, на площадке лестницы пахло мылом. Дверь их спальни была закрыта, оттуда не доносилось ни звука.

Зеркало в ванной комнате запотело, воздух был теплым и влажным. Ванна выглядела так, словно она постаралась вымыть ее за собой. Никаких волос, никакой пены.

Майкл открыл «молнию» на старенькой розовой косметичке, которая осталась стоять на баке с горячей водой рядом с баллоном дезодоранта для туалета, и заглянул внутрь.

Две зубные щетки, почти новый тюбик зубной пасты. Щетина на детской щетке почти совсем стерлась, но она хотя бы существовала. Не то чтобы чистка зубов имела особый смысл, если она кормила его кока-колой и всякой ерундой. Странно, что у него вообще зубы целы.

В косметичке были еще маленькая голубая губка, кусок белого мыла, завернутого в серую салфетку для умывания, щипчики, пакетик шампуня. Он вспомнил, как она спросила, есть ли в доме фен, а он солгал ей в ответ. Неужели недостаточно того, что он предоставил им крышу над головой? Или он еще обязан снабжать ее всем, что ей вдруг понадобится?

Майкл закрыл «молнию», отнес полную корзину с грязным бельем вниз и загрузил стиральную машину. Он брезгливо брал каждую вещь и старался дышать ртом. Включив машину, он подогрел себе немного молока, добавил в него капельку виски, выпил и снова поднялся наверх.

Он почистил зубы и умылся, переоделся в пижаму, поставил будильник, раздумывая, стоит ли запереть дверь на ключ. Но ключ от его спальни лежал в нижнем ящике его письменного стола на первом этаже. Значит, ему придется снова одеваться. К тому же он рискует встретить ее, когда она пойдет в ванную.

Когда Майкл заснет – если он вообще заснет, – она сможет делать в его доме все, что угодно. Может лазить по шкафам и заглядывать в ящики. Может украсть что-нибудь, хотя ничего ценного он на виду не оставил. Может листать его книги, есть его продукты. Она может даже прокрасться к нему в комнату и придушить подушкой или зарезать кухонным ножом.

Майкл увидел свое отражение в зеркале на туалетном столике и почувствовал усталость. Ему пятьдесят один год, его жена умерла, сын тоже, дочь его избегает. Сорок восемь часов в неделю он стоит в одиночестве за прилавком магазина в окружении еды для кошек и собак, резиновых игрушек, клеток и золотых рыбок. У него мало радостей в жизни и еще меньше друзей. Стоит ли удивляться, что он мрачный, раздражительный ублюдок?

«Вы самый грубый человек из тех, кого я встречала». Фраза вдруг всплыла у него в голове. Ее круглое лицо пылало.

Майкл усмехнулся, глядя на свое отражение. По непонятной ему самому причине воспоминание развеселило его. Он лег в постель, выключил свет и закрыл глаза.

Впервые за долгое время он проспал крепким сном до утра.