– Давай вот только ты не будешь опять закатывать истерику. Я уже сыт ими по горло.

– Жень, я не понимаю… Почему? Ну почему?!

– Оксана, я же уже объяснил.

– Объясни еще раз! Да, мы ругались, да, иногда доводили друг друга до белого каления, но это у всех бывает! Мы ведь любим друг друга… так мне казалось… И хорошего у нас было тоже немало!

– Проблема как раз в том, что тебя устраивают такие отношения – то любовь до безумия, то ненависть до резанья вен. А я от всего этого устал. Я не хочу жить с наркоманкой.

Оксана изо всех сил врезала кулаком по столу, так, что даже небрежный пучок, наспех заколотый на макушке, рассыпался, и светло-русые волосы упали на глаза. Черепаховая шпилька, подаренная им на годовщину знакомства, стукнувшись о столешницу, покатилась по полу.

– Я не наркоманка! Мы сто раз об этом говорили. Не смей меня так называть!

– Может, ты и не принимаешь джей-и-эм, но ведешь себя так, будто постоянно на нем сидишь, согласись, это логично.

– Жень, – Оксана оперлась руками о стол и посмотрела на мужа, пытаясь поймать его ответный взгляд, но он сидел на подоконнике, отвернувшись к окну. – Посмотри мне в глаза, пожалуйста, и скажи, что ты меня больше не любишь.

Женя наконец повернулся, и Оксане почудилось, что она глядит в свое собственное лицо, – настолько хорошо ей была знакома любая черточка, каждая родинка. Когда ему было некомфортно, он сдвигал и поднимал брови, вот как сейчас. Из-за этого на слишком высоком от залысин лбу появлялась забавная неровная «стиральная доска». Но сейчас Оксане было не до смеха.

Женя ровно произнес:

– Мы с тобой по-разному понимаем любовь. В твоем представлении я тебя не люблю. Ведь я не прыгаю из окошка каждый раз, как мы с тобой поругались, не бросаю работу и не бегу к тебе сломя голову, если у тебя плохое настроение. Могу не подарить тебе на день нашего знакомства очередного плюшевого уродца. Я, честно говоря, не вижу смысла в этих плюшах – только пустая трата денег и лишний хлам в доме.

– Скажи, вот сейчас ты уйдешь и что, не вспомнишь больше обо мне? И ни дня переживать не будешь?!

Оксана подошла вплотную и попыталась провести ладонью по его волосам, но он перехватил ее руку и так же ровно продолжил, растолковывая, будто маленькой:

– Да пойми же, это не-нор-маль-но. Ненормально переживать о любви. Такие эмоции – это джей-и-эм, junk of emotion, эмоциональный наркотик. Взрослые адекватные люди живут вместе не по причине бурления страстей, а потому, что у них общие интересы, дела, они уважают друг друга, им удобно вместе, в конце концов. Какая тебе еще нужна любовь?

Оксана отшатнулась, как от удара, и поскользнулась на кафельном полу кухни, но удержала равновесие.

– Удобно, значит… А теперь тебе перестало быть со мной удобно. Скажи, а ты уже нашел, с кем тебе удобно теперь?

– Какое это имеет отношение к нам?

– Да, ты прав. К НАМ это уже не имеет никакого отношения. Ну что ж… надеюсь, ты найдешь ту, которая так же относится к любви, как и ты.

– Это будет несложно. Любая, кроме тебя и джей-и-эм-наркоманки, относится к любви так же, как я. Да и разве в одной любви дело? Ты непредсказуема, с тобой живешь как на вулкане, и я даже не знаю, что у меня вызывает больший дискомфорт: взрывы твоего плохого или приступы хорошего настроения. Тридцатипятилетние женщины не скачут как полоумные под дождем, пусть даже он и первый в эту весну. И не звонят в три часа ночи, чтобы сказать, что они, видите ли, счастливы. Этим не занимаются даже тринадцатилетние девочки.

– Уходи, – чужим голосом произнесла Оксана. – Только скажи, почему ты раньше мне всего этого не говорил?

– Я говорил. Ты не хотела меня слышать.

Оксана шла по набережной, не замечая ни раскричавшихся чаек, ни ветра, так и норовившего кардинально поменять странной рассеянной женщине прическу и зачесать волосы с затылка на лицо. Ей казалось, что мир разваливается на куски и сыплется на нее, как старая штукатурка с потолка. Пазл, который она так долго собирала, походя расшвырял жестокий мальчишка. Некоторые фрагменты потеряны навек, и теперь уже картинка не сложится, как ни старайся. Впрочем, выяснилось, что мозаика изначально составлена неверно – в нее ошибочно были втиснуты элементы другого рисунка, иного мира, того, в котором проявление эмоций считается нормальным, а неестественным – их отсутствие. В котором людям в голову не придет изобретать джей-и-эм. Только где ж его взять, такой мир?

И зачем ей жизнь, в которой у нее нет Жени, а значит, нет смысла? Осталась только боль. Не только оттого, что он ее бросил, – мало ли сорокалетних мужей оставляют своих жен, как сказала бы ее сестра, пожав плечами, но оттого, что ему на это наплевать. Переживать – это нецелесообразно. Не-це-ле-со-об-раз-но. Любимое его слово. И, кажется, всех мужчин на этой планете. На завтрак он обязательно должен был съесть овсяную кашу и выпить чашку чая без сахара. Это полезно и целесообразно. А вот поджаренный тост с малиновым джемом и черный кофе, которыми завтракала Оксана, – нецелесообразно. Потому что она через полтора часа захочет есть, перехватит чего-нибудь вредного и калорийного, потом начнет страдать от того, что поправилась, и вообще, кофе ей вреден. Оксана соглашалась и продолжала есть тосты с джемом. Потому что не любила овсяную кашу и чай.

Как она очутилась на мосту? Оксана не заметила. Оглядевшись по сторонам, поняла, что ушла далеко в глубь города, пронизанного каналами, как артериями. Под мостом река медленно несла ветку с листьями. От какого дерева – отсюда было не разглядеть. Но можно попытаться, если перегнуться через перила пониже… Редкие прохожие косились на нее, но не подходили, и Оксана была только рада этому. В голове путалось, ей нужно было еще немножко времени, чтобы собраться с мыслями. И едва она начала сознавать, что прыжок в реку – не самый лучший способ сведения счетов с жизнью, особенно если умеешь плавать, как вдруг услышала:

– Девушка! Не делайте этого!

Оксана вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял стройный золотоволосый парень с буйной копной мягких кудрей и золотыми же искорками в карих глазах.

– А тебе сколько лет? – не успев ни о чем подумать, выпалила Оксана и прикусила язык, чтобы не добавить «мальчик». Уж больно юным он ей показался.

– Двадцать девять, – ответил он, ничуть не удивившись и не смутившись вопросом. – А ты правда хотела прыгнуть?

«Ну вот, он уже не только девушкой тебя называет, но и на «ты» перешел. Впрочем, сама начала».

– А ты правда за меня переживал?

– Конечно! Мне бы не хотелось, чтобы такая красивая девушка бросилась с моста. Мне пришлось бы прыгать следом, а я не умею плавать… – с серьезным видом произнес он. – Кстати, меня Игорь зовут.

«Господи, неужели ты создал в этом мире хоть одного нормального человека?»

– Оксана, – рука была протянута для рукопожатия, но Игорь поднес ее к губам.

– Рад знакомству.

* * *

– Скажите, а почему у вас все нарисовано комьями краски? И это море, да? Что-то не очень похоже. – Худощавый мужчина в шляпе-котелке попытался поковырять пальцем картину.

– Нет! – вскрикнула Оксана и едва удержалась, чтобы не стукнуть его по руке. – Не надо трогать, пожалуйста.

– Хорошо-хорошо, не нервничайте. – Он сделал шаг назад. Пожилая дама, державшая его под руку, поморщилась. – Но я все равно не понимаю, что это за живопись такая, когда нет сходства с оригиналом. Вот у вас подпись: бушующее море. Видел я бушующее море, и оно совсем не такое, как у вас. И куски краски такие неаккуратные, торчат из картины…

Оксана растерялась. На выставку за всю неделю пришло одиннадцать человек, и никто из них не купил ни одного холста. Если и эта пара ничего не приобретет, то Оксана банкрот. Арендовать зал, развесить афиши, устроить вернисаж влетело ей в копеечку, и она надеялась вернуть часть денег, продав хотя бы этот пейзаж.

– Поймите, – голос помимо воли зазвучал жалобно. – Сложно передать эмоции, работая в традиционной технике. Ну, море, ну бушует. Как на полотне провести параллель между ним и бушующими, как море, чувствами? Я же хотела передать бурю эмоций, захлестывающих человека, и то, как он тонет в них, как в волнах…

Старуха вцепилась крепче в согнутую руку кавалера, по-видимому, сына. Оксана увидела, как от напряжения побелела кожа на костяшках пальцев и чуть разгладились морщинки на тыльной стороне ее кисти.

– Пойдем отсюда, – потянула она сына прочь. – Нам только наркоманских картин не хватало.

Когда стихло эхо от каблуков, Оксана осела на пол, привалилась к стене и заплакала.

Игорь застал ее крушащей свою мастерскую. Оксана ломала рамы, а сами картины горели в алюминиевом ведре. Искореженный мольберт валялся в углу, краски растеклись по полу живописными лужами, а кисти художница подбрасывала в костер как дрова. Игорь тихо прикрыл дверь. Оксана сделала вид, что ничего не заметила, иначе под горячую руку мог бы попасть и он. В последние недели Игорь сильно отстранился, стал холодным и закрытым. Как Женя. Оксана не понимала, что происходит, но эта черствость очень обижала ее. Тем не менее, она молчала и не лезла к нему ни с вопросами, ни с претензиями.

– Почему бы тебе не найти нормальную работу? – На кухне мерно тикали часы, большая чашка кофе, сваренного Игорем, грела руки. Не было ни сил, ни желания ужинать. Вот только кофе.

– Что ты имеешь в виду? Нормальная – это какая?

Уже несколько недель Оксана не видела в его взгляде тех озорных искр, в которые влюбилась на мосту. Сейчас на нее смотрели тусклые глаза старика. И даже густые вьющиеся кудри, как у древнегреческих богов, не казались больше золотыми, а выглядели подернутыми пеплом. Впрочем, уже больше недели шли дожди, и солнечные лучи не касались его волос, так что ничего удивительного, решила Оксана.

– Ту, за которую стабильно платят деньги, – ответил Игорь.

– Например?

– Например, иллюстратором в журнал… Ты же неплохо рисуешь, могла бы что-нибудь делать для издательства. Или дизайнером в солидную компанию. Думаю, тебя бы взяли. Понятно, сначала на испытательный срок, но потом положили бы вполне нормальную зарплату.

– Не положили бы. Я б и испытательный не прошла, – Оксана отхлебнула еще кофе.

– Почему?

– Им не нравится, как я рисую.

– А как ты рисуешь?

Оксана пожала плечами:

– Так же. Как картины. Ты видел.

– Оксан, – Игорь замолчал, раздумывая, стоит ли заканчивать фразу, но все-таки продолжил: – А зачем ты ТАК рисуешь? Ты не можешь написать так, как хотят они?

– Могу. Но это очень скучно. Им нужен не художник, а заменитель фотоаппарата.

– Я не понимаю, – пробормотал он. – У тебя ни копейки денег, а ты не хочешь устраиваться на работу, потому что там… скучно! Ты вообще думала, на что жить будешь?

Заломило в висках. Сколько раз она слышала эту фразу! «Подумай о будущем. На что ты будешь жить? Тебе нужна стабильная работа и стабильная зарплата. И коронное: не будь дурой». Не понимают. Они все не могут понять одной вещи: она физически не способна делать то, что ей не нравится. Это истязание. Каждый день делать то, что не хочешь, – это все равно, что снова и снова добровольно приходить в камеру и садиться в пыточное кресло. И восемь часов подряд терпеть боль. За стабильную зарплату. А на следующий день опять идти!

«Ну подумаешь, просто будешь делать не совсем то, что нравится. Для самовыражения есть другие места. Работа – для денег». Все у них было просто.

Оксана вспомнила Олега. В их детской ватаге он был заводилой и мог все, даже ходить на руках. Совершенно спокойно. Вот так – р-раз! – и встает вверх тормашками. Р-раз! – и ловко топает вперед, переставляя ладони. А больше ни у кого не получалось. И потому все смотрели на Олега со смесью зависти и восхищения. А он искренне недоумевал: чего в этом сложного? Просто становитесь на руки и идете. Этому даже учиться не надо. Потом и остальные, правда, после долгих тренировок, научились ходить на руках не хуже. А ей эта наука так и не далась. Руки дрожали и подгибались, неуклюжее туловище так и норовило свалиться то в одну, то в другую сторону. Олег считал, что она придуривается. Хочет так выпендриться, привлекает к себе внимание. Потому что это же ПРОСТО. А Оксанка плакала по ночам в подушку и считала себя почти инвалидом. Она возненавидела Олега тогда.

– Я не могу долго делать то, что не нравится. Через некоторое время мне начинает нестерпимо хотеться разнести все вокруг, послать окружающих к чертовой матери и неделю не выходить из дома. Пойми, то, что ты предлагаешь, для меня просто невозможно.

– Для миллионов людей возможно, а для тебя нет?

Оксана кивнула: именно так.

– Оксан, ты знаешь, какое у нас сейчас финансовое положение. Вот эта банка твоего дурацкого кофе, который тебе нельзя, но который ты хлещешь как заведенная, – последняя. И нам больше не на что его купить. У меня сейчас проблемы на работе, ты знаешь, и в ближайшее время они не решатся. Нам надо что-то делать.

– Я не пойду в офис! – рявкнула Оксана.

Игорь встал из-за стола и молча вышел из кухни.

Кофе закончился через неделю. А заодно и остальные продукты. Оксане казалось, что у нее должны были оставаться деньги, но в тумбочке сиротливо лежали лишь две мелкие купюры. Игорь ушел, не сказав куда. В последние дни они вообще редко разговаривали. Оксана часто плакала, и тогда златокудрый мальчик уходил в другую комнату или вообще прочь из квартиры. Хотя именно от этого она и плакала…

Входная дверь скрипнула, и на пороге появился Игорь с охапкой алых роз.

– Любимая, у меня сюрприз!

В его глазах снова светились знакомые искорки, хотя дождь на улице так и не прекращался.

– Что, тебе стали платить? – Оксана хмуро посмотрела на розы, подсчитывая в уме их стоимость, и закуталась поплотнее в старую шаль.

– Что? А, это… нет. Но решил тебя порадовать.

Он достал из кармана коробочку, открыл: на бархатной подушке лежала брошь – цветок, усыпанный сверкающими камушками.

– Красиво, – бережно взяла коробочку Оксана. – Прям как настоящее золото с самоцветами.

– Это и есть настоящее, – широко улыбнулся Игорь. – Белое золото, алмаз, изумруды и топазы.

Женщина чуть не выронила брошь.

– Ты такая краси-и-ивая… – протянул он. – Хочу, чтобы стала еще прекраснее.

– А откуда взял деньги?

– Не забивай свою милую головку такими пустяками, – махнул он рукой и потянулся, чтобы поцеловать ее. Оксана отстранилась. Смутная догадка царапнула сердце.

– Игорь, скажи, ты брал деньги у меня?

– Нет, ну все надо испортить, да? – надулся он как ребенок. – Я старался, полгорода обегал в поисках подарка, хотел, чтобы ты улыбнулась… Что, нельзя было поговорить на эту тему потом?

– Потом?! Когда потом?!

Игорь швырнул розы на пол. От удара несколько длинных стеблей сломалось.

– Хорошо! Давай сейчас! Что ты хочешь от меня услышать?!

У Оксаны от страха заныл живот. Что с ним произошло? Что вообще, черт побери, с ним творится? Он вор? Убийца? Она же его совершенно не знает, если разобраться… Кто он такой? Ну встретились на мосту, ну наговорил кучу комплиментов. Да, ее подкупило то, что он был другой – живой, эмоциональный. Но потом это прошло, пылкий красавец стал таким же, как остальные. И сейчас вот это…

– Ну, что же ты молчишь? – заорал Игорь. – Да, мне тоже нужен джем. Ты же его жрешь пачками, а я подыхаю уже третью неделю! Да, я взял у тебя деньги, но я больше не могу, понимаешь?

Мозги у Оксаны прокручивались как тяжелые жернова. Она не понимала. Какой джем? «Уж точно не малиновый», – хмыкнул ее внутренний голос.

– Джем? Ты сидишь на джей-и-эме? – Задавая вопрос, она очень хотела услышать, что она набитая дура, раз такая чепуха вообще взбрела ей в голову.

– А ты думаешь, одна такая?

– Какая? – Мозг не успевал обрабатывать получаемую информацию.

– Такая… Только у тебя, похоже, денег столько, что ты его каждый день ешь. А я, извини, не миллионер.

– Я?!?! Ты что, сошел с ума? Я ни разу в жизни не принимала наркотик, – дошло наконец до нее.

– Ну да, сказки мне только не рассказывай, а?

– Я же тебе объясняла. У меня просто есть эмоции. Мне не нужен джей-и-эм, чтобы их испытывать. Они меня и так захлестывают!

– Я не знаю, как часто ты его жрешь, но должна же знать, что такое ломка! Да, я подло поступил, что взял у тебя эти деньги, прости, но я не мог уже, пойми! Я бы просто окочурился без джема!

Розы хрустнули под ботинками Игоря, и вдруг его лицо оказалось близко-близко.

– С чего ты взял, что я наркоманка?! – крикнула она.

– Господи, да я ж тебя вижу постоянно. Только под джемом можно рисовать такие картины, только джемщик будет плакать, если кто-то вдруг не погладил его по головке, а уж то, что ты творила со своей мастерской, – это просто передоз. Я думал, ты окочуришься там, и уже готовился тебя везти в больницу. Да что тут говорить-то? Я же не слепой. Я же вижу, что ты так прочно сидишь на джеме, как никто. Не знаю, откуда ты берешь деньги, но, думаю, несчастные несколько тысяч, которые я взял, не слишком сильно тебя обеднят. И потом: ты ж уже конченая. Если так его жрать, то долго не протянешь.

Оксана хотела что-то сказать, возразить, но только открывала и закрывала рот, как рыба. «Олег, Паша, Женя, Игорь, Марина, Вика, Света, Сергей Владимирович, тетя Даша, мама, папа, Иринка, дедушка Игнат и еще шесть миллиардов человек на планете уверены в том, что у человека не должно быть эмоций. Что эмоции – это убивающий наркотик. Что они мешают жить. И люди действительно не испытывают никаких лишних, доставляющих душевный дискомфорт чувств. Правда непонятно, почему количество джей-и-эмовых наркоманов все растет…»

– Игорь, скажи, а почему ты употребляешь джем? Зачем он тебе? – спросила она, когда дар речи наконец вернулся.

– Дурацкий вопрос.

– И все же… ответь, пожалуйста.

– Это наркотик. Я без него не могу уже.

– Ну, а кроме того, что это наркотик? Что он тебе дает? – настаивала Оксана.

– Когда под джемом – я будто дышу полной грудью. Вроде у меня еще одно чувство восприятия появляется, кроме обоняния, осязания и остальных. Думаю, у тебя все то же самое, так что хватит задавать глупые вопросы! Сегодня прям вечер дурацких вопросов. Можно конкурс устраивать на самый идиотский.

Оксана прошептала:

– А если бы на свете существовал человек, который бы без джей-и-эма постоянно испытывал эмоции? Ну, вел себя и чувствовал так, как будто каждый день принимает наркотик, только без самого наркотика. Как бы ты относился к такому человеку?

Игорь подался вперед, легонько коснулся губами ее губ. Рука скользнула по ее спине и замерла чуть ниже талии.

– Со смесью зависти и восхищения.

– И ненависти? – спросила она.

– И ненависти.

За окном перестал лить дождь.