Противостояние

Солнечный диск медленно опускался за край небольшого плато, бросая из-за пелены последние густо-красные лучи на бурые и без того сумрачные камни. Человек на широкой площадке оставался безучастным к столь обычному вечернему зрелищу. Закрыв глаза, он недвижно сидел прямо на голом камне, только пальцы едва заметно гладили струны муштара. Да еще неизменный ветер трепал волосы, ничуть не тронутые сединой, и его одеяние, непривычно легкое для этого места и времени.

— Тревожный закат, — донеслось из ниоткуда.

— Все, как обычно, — ответил он, ничуть не изменившись, не пошевелившись, не открыв глаз, лишний раз не двинув пальцем.

— Посмотри — и увидишь, — опять сказали из пустоты.

— Я вижу. Солнце садится. И только.

— Мы видим по-разному.

Человек тихо рассмеялся.

— Это не потому, что кто-то из нас несовершенен. Оба мы таковы.

— Все мы таковы.

— Ты пришел затем, чтобы открыть мне эту истину?

Говорящий хмыкнул, губы искривились в странной усмешке, без едкости, без радости, без горечи, вообще безо всего. И собеседник его сразу же отозвался:

— Привычка. Подобные пустые отступления тебя уже давно не развлекают.

— Может, ты выйдешь из незримого, Раванга? Ты и так поднял целую бурю в этом тихом месте.

В мире вокруг сидящего на земле человека ничего не изменилось. Ветер не стал сильнее, пелена не затянула небо плотнее, багровые отсветы не подернулись лишней мутью, как в преддверии бури.

— Что тебе один-единственный мост из незримого?

— То же, что и тебе — пустая трата сил. К тому же этот мост открыт все время, пока ты пытаешься нащупать брешь в моей Сфере. Не старайся — она совершенна.

— Ничто не совершенно, таков уж этот мир, — поправил голос из ниоткуда. — И тебе это известно.

— Для тебя она все равно что совершенна. Выходи, Раванга. Если ты думаешь, что такие простые фокусы с пространством могут меня отвлечь…

— Для столь серьезной уверенности в себе ты проявляешь странное беспокойство.

— Я вижу, ты освоил не только эту трансформацию, но и самый процесс ее, — вместо ответа произнес сидящий. — Теперь ты можешь не только переходить из мира в мир, но и пребывать в обоих одновременно… правда, пока лишь частично. Это впечатляет. Однако власти надо мною не прибавит.

— Ты ничуть не озабочен, — удовлетворенно отметил голос. — Раздражен.

Прямо за спиной у сидящего воздух вдруг пошел мгновенной рябью, точно камни накалились в жаровнике и отдавали свое тепло. Колышущийся воздух тут же стал полупрозрачным силуэтом, не имевшим ничего общего с человеком: больше похожим на неровный столб, вокруг которого плясали рваные вихри. Миг — и фигура перетекла в человеческую форму и отвердела. Пришелец обошел сидящего и опустился на землю перед ним.

— Неужели я ошибся? Недовольство собственным несовершенством все еще нарушает твой покой… так, Аркаис?

Сидящий открыл глаза.

— Так. — Взгляды скрестились.

— Не потому ли ты ищешь путь на небо? Думаешь, Бессмертных не гнетет то же самое?

— Ты сам не раз говорил: каждому — свое. Чтобы все объять, нужна вечность. И она будет моею.

— Ты веришь в это?

— Я всего лишь терпеливо отвечаю для того, чтобы ты понял и прекратил бесплодные попытки помешать мне. Ты проиграл Маритху. Поэтому единственный способ остановить меня — это уничтожить. Тебе нравится такой выбор?

— Твой способ не хорош. Сам знаешь, у меня нет полной уверенности в том, что… удастся остановить тебя у самой черты.

— Я спрашиваю не о способе, а о твоем личном выборе. И ты хорошо меня понял.

— Здесь не может быть выбора. Все решает судьба. Ведь это ты угрожаешь миру, а не он тебе.

— Неужели? Выбор есть всегда, но для тебя он невозможен, исключен. Ты же Великий Раванга и призван исцелять, а не истреблять. Да… — говорил он все мягче и вкрадчивее, — если переход в мир Бессмертных чреват хоть одной случайной смертью, ты готов меня остановить. Если… — загадочно шепнул он, поглядывая на противника. — Но меня можно остановить, только уничтожив. И эта смерть неизбежна, в то время как другие… лишь вероятны, не так ли? Смерть ради жизни. Чью ты выберешь? Чью, Великий Раванга, от самого Первого Посвящения веривший в то, что лишь одна судьба знает, когда приходит время укорачивать чью-то Нить? Не раз говоривший, что жизнь можно подарить, а смерть всего лишь нельзя отобрать?

Они до сих пор в упор смотрели друг на друга своими обычными, человеческими глазами, и потому взор, часто далекий и затуманенный у обоих, сейчас был пугающе ясен. Багровые отсветы вокруг превращались в серые сумеречные тени, ветер то немного утихал, то принимался веять снова, а Великие застыли, точно изваяния, неподвластные дню и ночи.

— Молчишь, Раванга? Ты избегаешь об этом думать — это не твой путь. Ищешь другой, потому что веришь: не может не быть другого. Потому и держишься так крепко за Маритху, — уверенно рассказывал Сын Тархи. — И пусть эта женщина своим слабым умом даже представить не в состоянии, на что ты рассчитываешь, но я, — уголки губ чуть заметно дрогнули, — вижу каждый твой шаг. Всякое ее слово в Храме, даже сказанное случайно, по глупости, по стремлению избавиться от ноши, может оказаться тем самым сокровенным. И роковым для тебя — дальше тот самый выбор, которого ты пока еще не сделал.

— Может оказаться сокровенным, — повторил Раванга, — это так. Но Дверь еще не открыта, а ты уже заглядываешь в грядущее. А между тем ни один Ведатель, ни я, ни ты, не способен увидеть даже завтрашний день Маритхи.

— Тем лучше! — подхватил Сын Тархи. — Тем интереснее угадывать узоры, что вместе с даром вплели в ее Нить Бессмертные! Давно ли ты погружался в непредсказуемое? По-настоящему неизведанное? Мне надоело видеть все насквозь, даже будущее, это уже не развлекает, а утомляет. Настоящий Ключ к Двери — ее сердце, оно знает всего одно слово, и его нужно вспомнить. Слово, которое открывает… но отзывается только раз. Нет второй попытки, нет второго слова. Потому ты и силишься отвлечь, взмутить, нагромоздить поверх других забот. Ты делаешь все, чтобы Дверь не открылась. А речи твои постоянные о Маритхе, о благе ее способны обмануть лишь тебя самого.

— Ты ведь хорошо знаешь, что я поведал Маритхе… — начал Великий, но Аркаис не стал слушать дальше, тут же перебил:

— Такие Двери не открываются, чтобы тут же затвориться, и ты это знаешь! Женщина может тебе верить, но не я. Ты отравил ее тайным знанием и думал, что дело сделано, Ключ сломан безвозвратно. Удивительно, но Нить Маритхи наделена необычной основой, она впитала это знание и еще многое сверх того. Тогда ты отправил женщину в путь по запретным землям, одну, в страхе и неуверенности, побуждая тем не менее верить тебе безраздельно. Кто из людей на это способен? Позволить ей погибнуть ты не можешь, ибо сами Бессмертные вложили Ключ в твою руку, а для тебя их дар священен, но дать идти своей дорогой ты тоже не в силах. И тогда ты заставил пребывать ее в постоянном страхе, от одной опасности к другой, вмешивался лишь тогда, когда гибель казалась неминуемой. А когда слабая женщина снова удивила нас обоих, решив покончить с существованием в страхе, ты предоставил доделать дело лишениям.

Теперь Сын Тархи говорил медленно, все время останавливаясь, точно желая, чтобы Великий вмешался, но тот оставался безмятежен. Только сейчас он подал голос.

— Она ничуть не потеряла. И страх, и лишения лишь проявляют суть человеческую. Очищают сердце, — спокойно сказал Раванга.

— Это долгий путь! — насмешливо покачал головой Аркаис. — Очень долгий, чтобы она успела пройти его в несколько дней. Это годы и годы… если повезет его осилить. А в начале — полный мрак. Тебе это известно не хуже, чем мне.

— Я не выделял ее из моих учеников. То, что досталось остальным, не минуло и ее.

— Ты сам заставлял ее раз за разом обвинять тебя и искать оправдание, чтобы к концу пути она не могла довериться ни разуму, ни сердцу. Еще бы, все время они так явно указывали на ее же слепоту! — Временами его голос терял свою едкость и становился холодным, почти безжизненным, точно Сын Тархи говорил о чем-то давно прошедшем, ненужном и неинтересном ему ни капли. — Смущал ее, взывая к стойкости и преодолению любых препятствий, и сам же отказывал в твердости передо мною. И, кроме всего прочего, еще и Тангар! Между делом, ты дал ей то, чего она более всего хотела. Но того ли она хотела на самом деле? Ты обманул ее, Раванга! Пройдет не так много времени — и женщина поймет это. Она ведь не так уж глупа. Быть может, это случится раньше, чем она войдет в Храм Ступеней, а может, и позже, — в любом случае Тангар сослужил хорошую службу Великому Раванге.

— Я не выделял ее из моих учеников, — повторил Раванга, не меняя тона. — И твои бессильные уловки не могут меня поколебать. Я хорошо понимаю, что делаю, иначе делать ничего не стоит. Ты легко извращаешь суть, но эти ухищрения говорят мне больше, чем все попытки узнать тебя, не проникая в Сферу. Поэтому я слушал со вниманием и многое узнал.

— Отрадно. Тогда направь свое внимание вот на что: она не из твоих учеников. Маритха не хотела этого и не просила. Она просила иного, — раздельно и четко выговаривал Аркаис. — А в остальном ты прав. Твоим ученикам приходится туго, это верно. Не всякий способен учить, а научить — и того меньше.

— Им не приходится осиливать большего, чем прошел я сам, в свое время, — холоднее обычного отозвался Великий. — И ты последний, кто мог бы судить, что худо для них, а что благо. В свое время ты отрекся от живительной силы Бессмертных и не способен дать ее никому. Напротив, черпаешь от себе подобных, лишая их естества! Поэтому твой путь умрет вместе с тобой.

Его легкая улыбка так и не растаяла, но застыла, как камни вокруг.

— Я делаю то же, что и ты — пробуждаю. Разница лишь в том, как это выходит.

— Это твой промысел, и только. Бессмертные не нуждаются в такой работе, а всего лишь с нею мирятся.

— Это ты так решил, не Бессмертные.

— Так говорят Бессмертные. Это отзвуки их посланий. Сам ты вряд ли задавал такой вопрос, слишком он опасен, а я много раз их спрашивал… Нет, Аркаис, не удивляйся… — покачал он головой. — Я действительно спрашивал много раз. Менялась суть, менялись слова, в которые я облекал ее, но вопрос оставался все тем же. Он ушел, когда я понял… проник в то, что люди так неудачно называют «равновесием». Твой промысел, Аркаис, не угоден Бессмертным, но он не против их законов. Он порожден этими законами, слепо, как любое действие во благо встречает сопротивление, стремящееся все уравновесить. За все нужно платить, только и всего. И сам Тархи, и Сыновья его, как вы себя называете, — порождения природных сил, не более того. Вы сами ничего не создали, вы используете те знания и силы, что Ведатели постигали и копили тысячелетиями. Твой источник, Аркаис, неестественный, застывший, почти мертвый, от Нитей, что не текут вовне, как им свойственно. Они питают тебя, чтобы не сгореть от собственного света — отсюда разрушительность, что ты несешь в себе. Поэтому ты, наделенный особыми силами, не видишь явного. Зрение твое искажено, слух, столь совершенный, тоже. Ты как пространство, искаженное под действием различных сил, пусть природных… но все же это силы, и они ограничивают, налагают бремя. Они принуждают к изменению, и проходит время, пока не появится новое равновесие. Великий замолчал.

— Ты ждешь напрасно. Продолжай. Пока я внимаю.

— Искажения всегда сопутствуют перемене. — Теперь Раванга ронял слова медленнее, перемежал их паузами, точно сам задумывался над каждым словом. — Всегда есть соблазн вернуться назад, и тут появляешься ты… и говоришь о выборе. Твои слова сладки, когда это выгодно, или горьки, когда необходимо, но всегда лукавы, потому что ты уже знаешь, какой выбор сделает человек, ведь он жаждет равновесия, которое утратил. Ты сам толкаешь несчастного в нужную сторону. Но ты не бедствие, а неизбежность, с которой я мирюсь. А еще ты человек, что всегда может выбрать иную дорогу. В любой миг отбросить искаженную суть и обрести иной мир, настоящий, незамутненный. Ты способен на это. — И он прибавил, не дожидаясь, ответит ли что-нибудь Сын Тархи: — Вернуться можно всегда. Даже если нет пути обратно…

— Всегда можно вернуться, — закончил за него Аркаис, холодно усмехнулся. — Истинно великие слова. Но у меня нет повода выбирать дорогу заново. Мироздание подошло к нам с разной меркой, и ты не постигаешь этого, потому так непреклонен. Твой путь определен почти от рождения, тебе даже задуматься не пришлось, ибо ты чувствовал его всей своей сутью! А может быть, твоя необычайная воля на пути достижения — не милость Бессмертных, а их проклятие! Мой же путь создан мною, он монолитен, как эта скала, и гибок, как потоки ветра вокруг, — я не нуждаюсь в знаках, указаниях или словах, пришедших с неба, чтобы идти вперед. Я слушаю мир. — Он прикрыл глаза, к чему-то прислушиваясь, когда же открыл их, бросил резко: — Хватит разговоров, ты уже достаточно опробовал мою Сферу. Перейдем к делу. Мы оба знаем, зачем ты здесь, хотя твое странное появление… Оно меня удивило. Неужели ты хочешь что-то предложить в обмен на женщину? Ты, который обещал не торговаться со мной со времен Великого договора?

Раванга продолжал молча шевелить пальцами, то ли повторяя движения Аркаиса, так и не оставившего струны, то ли ощупывая пространство кончиками пальцев.

— Ты ведь не скажешь, где она. Может, скажешь тогда, зачем похитил? Именно сейчас?

Сын Тархи ухмыльнулся.

— Ты ведь не думаешь, что я подвергну Ключ хоть какой-нибудь опасности?

Раванга покачал головой.

— И не думаешь, что я не смогу доставить его в указанное место? Не хуже, чем это сделаешь ты. Великий едва заметно повел подбородком.

— Тогда считай, что для Маритхи просто настало время сменить спутника. Не думаю, чтобы она упиралась.

— Ты ведь не спросил ее. Для того, кто недавно указывал на мой произвол в отношении этой женщины, ты непоследователен.

— Для того, кто обладает твоей силой и знанием нескольких миров, ты слишком много внимания уделяешь формальным связям, — подхватил Аркаис, посмеиваясь. — Это ты настаиваешь на соблюдении обязательств, я же их то и дело нарушаю. Я указал на произвол, потому что именно тебе это не пристало. Я же соблюдаю обеты лишь тогда, когда нахожу это целесообразным. И честно в том признаюсь.

— Договаривай. Зачем ты забрал ее?

— Не будем уподобляться людям. Ты знаешь.

— Может быть. Но я хочу, чтобы твои намерения сотрясли грубый воздух, а не только тонкое пространство. Я многого хочу? Почему ты не хочешь делиться с миром? Мне кажется, ты чего-то опасаешься. Чего?

Сын Тархи промолчал. Противники озирали друг друга далекими затуманенными глазами.

— Ты опасаешься потерять свой Ключ намного больше, чем я думал. И твой страх… он гораздо древнее самого Аркаиса, — наконец произнес Великий.

— Не много же ты увидел, — протяжно, без обычной насмешки уронил ему вслед Сын Тархи.

— Это немало, ведь ты закрыт всеми доступными средствами.

— Я слышу тебя гораздо лучше.

— Ты всегда был необыкновенно даровит. Я всего лишь Ведатель. У тебя же еще и песенный дар. Ты слышишь мир как Великую Песню, слышишь отдельные голоса в хоре. Даже отдельные слова… И если бы тебе хватило воли…

— Довольно, — жестко прервал его Аркаис, пальцы плотно обняли струны, словно искали у них поддержки. — Мы напрасно теряем время. Ты никогда не слышал ни одного моего слова. Я не нуждаюсь в том, чтобы их слушали, но ты надоедлив. Приходишь, когда не зовут. Взываешь к тому, чего давно уже нет. Становишься вечной помехой. Жаждущие твоей помощи стекаются отовсюду, но ты решил растратить на меня силу своего источника… Именно моей Нити вечно нет от тебя покоя. А люди продолжают течь в Табалу, и Великий Раванга наспех отмахивается от мелких делишек одного, другого, не успевая остановиться, оглянуться: а что случилось с ними после вмешательства в их судьбу? Не с твоими учениками, а со всеми остальными вопрошающими? Ты заглядываешь так далеко, кроме как по случаю? Какой тогда в этом прок?

— Это все, что ты слышишь?

— Не все. Это то, что должен слышать ты. Ты приходишь, стараясь соблазнить меня своим умением легко входить в незримый мир, умением, коего у меня нет и уже не будет, потому что время мое здесь сочтено. Ты показываешь свое знание так, как показывают товар на городских рынках Великой Аданты. Ты что же, хочешь предложить его мне? В обмен на Маритху?

Раванга улыбнулся.

— Что бы ни случилось, я буду ожидать тебя у Двери, и если ты, презрев все и вся, попытаешься войти, это умение тебе пригодится. Власть над пространством способна во многом определить исход противостояния. Я шел к этому почти столетие, а тебе передам в несколько мгновений. Это достойная плата. Однако открыть наши Сферы все же придется, иначе знания останутся не более чем словами, ты ведь понимаешь.

— Сейчас ты так торгуешься за Ключ, как я с людьми за их Нити, — уронил Аркаис, посмеиваясь.

— Ты не оставил мне выбора.

— Выбор такой, каким видится. Однако есть еще множество путей, что от тебя укрыты.

— Ты не дал ответа, — напомнил Великий.

— Еще год назад я заключил бы такой договор. Я ничуть не опасаюсь открыть свою Сферу.

Он замолчал. Раванга терпеливо дожидался продолжения.

— Я откажусь… Ты предлагаешь обмен, достойный Великого. И тем себя обезоруживаешь, уравнивая наши силы. Ты ведь не знаешь моих возможностей, и потому мои шансы в противостоянии значительно возрастают. Не думаю, однако, что мне следует радоваться. Есть один подвох — соблазнившись твоим предложением, я рискую потерять свой Ключ. Ты ведь знаешь, зачем я похитил Маритху. Не верю, чтобы от тебя укрылось очевидное. Женщина научилась скрывать свои мысли, пользуясь моей силой, но все равно себя выдала, расспрашивая обо мне… с несвойственной прежде настойчивостью. Ты легко разгадал мои намерения, попытался предупредить их, убил много времени на обращения к Бессмертным в поисках верного способа защиты. И как всегда, он весьма прост и очевиден… не так ли?

— Правда — единственная защита от тебя. Ты не можешь лгать ей прямо. Сила твоя слишком велика, а ваши Нити теперь очень близко. Она услышит ложь. Она почувствует.

— Я не собираюсь так рисковать — времени остается все меньше. Мне не нужны у подножия Ступеней такие припадки, как в Табале. Ты многое на ней испробовал, поставил множество стен на пути ее Нити. Голод, страх, лишения, сомнения, пустое доверие, даже страстная любовь к Тангару, еще более простому, чем она сама. Скоро свет ее Нити перестанет достигать сердца, мост между ними истончится, а то и порвется, и женщина позабудет, зачем пришла в этот мир. Ключ может быть сломан, и ты сейчас очень близок к этому, я слышу. Конечно, потом ты примешься за ее исцеление, обновление… Меня нисколько не тревожит, что будет с ней потом! Но через десять-двенадцать дней она появится у Двери и откроет ее! Или не откроет… но не благодаря твоим стараниям: Поэтому мне пришлось вмешаться.

— Значит, я был на правильном пути.

Сын Тархи рассмеялся.

— Твоя воля никогда не отступает. Я знаю, как смешно это звучит из моих уст, но все же: подумай и о женщине, это же твоя стезя — помогать. Ты мешаешь не только мне, ей тоже. Сама Маритха стоит большего, чем до конца жизни страдать от несбывшегося. Я слышу, что ее Нить чего-то ждет, и, вероятно, ждет в последний раз, — настаивал он. — Сломанный Ключ утратит смысл существования. А Нить… не решусь предвидеть ее будущее.

— Ты зря рассказал ей правду. О Двери.

— Зато я добился ее доверия. Так просто! Его нелегко пошатнуть… но лучше, если ты и не будешь пытаться.

— А ты не боишься, что она сама захочет?…

Сын Тархи рассмеялся весело и беспечно, тем смехом, который так нравился Маритхе.

— Бессмертия? О нет! Ты так запугал Маритху жизнью, что несчастная женщина теперь страшится ее больше, чем смерти!

— Но это другая жизнь, в другом мире…

— Маритха не так проста, как кажется. Что она такое среди Бессмертных? Пыль. И пройти по Ступеням она не сможет, это доступно только сильному. Женщина знает это. Она никогда не отважится.

— Ты так в ней уверен? Надписи неоднозначны. Мы не знаем, что за качество необходимо, чтобы подняться по Ступеням. Там говорится о качествах, присущих лишь Бессмертным… но нет даже намека на то, что это такое. Почти каждому человеку свойственно приписывать себе излишнее величие.

— Ей даже в голову не придет, что и она могла бы… попробовать.

— Маритха не так проста, как кажется. Это твои слова.

— Что же, — усмехнулся Аркаис, — тогда ей придется посторониться.

— И что ты сделаешь, чтобы ей помешать?

— Тебя только это тревожит, Раванга? А почему ты не беспокоишься о том, что будет с нашим прекрасным миром, если не я, а Маритха, или кто-нибудь другой, поднимется вверх по Ступеням? Ты слишком пристрастен. Почему бы просто не предоставить меня судьбе? Это не затронет твоего величия. Отказ от единоборства порой тяжелее самой борьбы. Мне хорошо это известно.

И снова над головами Великих долго шумел только ветер.

— Ты думаешь, я храню этот мир от тебя одного? — наконец отозвался Раванга. — Ты высоко себя ценишь. Да, я пристрастен, но лишь потому, что ты несешь с собой разрушение. И в том преуспеваешь. Ты и есть разрушение. И сила твоя велика. Кто знает, что она наделает на мосту между мирами.

— Ты пристрастен, — с удовлетворением повторил Сын Тархи. — Неужели не можешь забыть наших мелких противостояний?

— Мелких для тебя. Для тех, чьи Нити стали твоими, они незабываемы.

— Это правда, — подтвердил Аркаис. — Но это даст им больше, нежели твое учение, приличное с виду и ущербное по сути. Ты не создан наставником, а пещеры Табалы и Амиджара не сравнимы по мощи. Нет лучшего наставника, чем собственная судьба, и я сталкиваю их с ней лицом к лицу.

— Амиджар ныне забыт. Но я теперь свободен от Храма Табалы и постараюсь возродить высокое учение.

— Похоронишь себя в пещерах?

— Туда придут те, кому нужна моя помощь.

— Ты должен благодарить Маритху, — насмешливо бросил Сын Тархи. — Наконец-то в твой ум просочилось, что им вовсе не нужно ни сочувствие твое, ни помощь. Они надеются урвать то, что им недоступно, и никогда не ценят того, что получили, равною мерой благоприятствования или отказа.

— Это иное. Я не смог дать того, что им нужно в действительности. Я хотел видеть их иными и направлял по этому пути. Но они хотели лишь того, чего просили. Мы говорили на разных языках.

— Ты должен благодарить Маритху вдвойне.

— Может случиться так, что я еще вернусь в Табалу. Когда найду решение.

— И ты собираешься искать его в пещерах? Обучение в Амиджаре было доступно немногим избранным, уже в юном возрасте далеким от мира. Это люди иного склада, и жажда, их снедающая, не свойственна никому из приходящих в Храм Табалы. Людей не осчастливить по образу этих немногих. Что еще можно найти в Амиджаре? Ты был учеником. Ничего не изменится, если ты станешь наставником. Еще один круг, не более того.

Раванга ничего на это не ответил, и ночь молчала вместе с ним. Тем более неожиданными стали его следующие слова:

— Мне жаль, что наши прежние встречи были столь скоротечны и ограничились противостоянием… Еще один круг, потом еще… именно так, как ни пытайся выйти из него. И все же это возможно, и прямо сейчас. Аркаис! — открыто посмотрел он на своего противника. — Это редкая возможность для нас обоих — выйти за пределы. В нашей власти передать друг другу весь наш опыт и знания… и равновесие в этом уголке мира обретет иное лицо. — Он прикрыл глаза на какой-то миг, спрашивая себя или еще кого-то. — Я готов это сделать.

— Даже не пытайся, Раванга. Я сам великий обманщик. В этом я преуспел гораздо больше тебя, — легко отбросил Сын Тархи и его предложение, и откровенность.

— Мои слова искренны. Они возникли только что, как и само решение.

— Великие тоже ошибаются. Великие хитрят, скрываясь прежде всего от себя самого. И в этом, как и во всем остальном, они намного изощреннее обычных людей.

— Ты отталкиваешь меня и весь мой опыт, что настолько разнится с твоим, потому что боишься себя потерять? Или найти?

Аркаис тронул струны сильнее, извлекая из них еле слышный звук. Прикрыв глаза, он что-то слушал, слегка покачиваясь.

— Равновесие мертво, — отозвался он, не открывая глаз. — Равновесие — это покой. Обретя мои знания, ты не получишь той доли покоя, к которой привык. И я тоже. Сомнение и неуверенность в каждом шаге, противоречия, раздирающие сердце каждый миг, — вот что пойдет с тобою рядом, но ты готов заплатить эту цену, потому что тогда мне не станет сил пройти по Ступеням. Быть может, даже войти в эту Дверь… Любой ценой ты готов купить мой отказ от задуманного.

— Ты мог бы стать одним из величайших, если бы вернулся к Бессмертным и испросил их воли принять тебя снова. Да, твоя прежняя мощь исчезнет… на время, но ты обретешь другую вечность, настоящую.

— Я к ним и возвращаюсь, Раванга, не забывай, — опять привычно кривил губы в усмешке Сын Тархи.

— Ты идешь выигрывать. Побеждать. Но они сильнее тебя, Саис, и равно безжалостны, как и справедливы. Ты можешь потерять свое естество, более того, свою Нить в этой бесплодной борьбе, и мир лишится тебя навсегда. Клубок больше никогда не размотается. Великая Песня останется без твоего голоса… Подумай. Но если ты вернешься к своему истоку, отбросив то разрушение, что несешь с собой… Давно, очень давно, на заре своей жизни ты сошел с истинного пути. Слабость, проявленная раз в жизни, не стоит Нити, навеки утерявшей радость. Подумай! И уж тем более не стоит Нити.

— Слабость, — покачал головой его собеседник. — Ты не знаешь, что такое слабость, поэтому требуешь от людей больше того, что они могут и желают. Ты всегда был наделен несокрушимой волей. Когда-то я преклонялся перед тобой. — Он мягко улыбнулся, словно вспоминая что-то приятное. — Однако наши достоинства порой играют с нами злые шутки, а недостатки нередко становятся главными помощниками.

Глаза Великого Раванги опять затуманились, теперь они смотрели вдаль сквозь противника. Но ничего ясного не видели.

— Ты пытаешься что-то сказать мне. Что?

— То же самое, что ты твердишь каждый раз при нашей встрече. «Вернуться можно всегда. Даже если нет пути обратно. Всегда можно вернуться».

— Вот как. Значит, это не слабость? Ты решил покинуть Амиджар, потому что вернулся обратно, к началу… Счел наш путь неподходящим для себя?

— Именно так.

— Но почему? Ты скажешь?

— А почему бы и нет? Ты ведь знаешь, в лабиринтах Амиджара не зря открывается разное… сокровенное… Вот и я однажды увидел, что конец моих стараний снова предопределен. Мне не стать избранником Бессмертных. Вот уже в третий раз. Сколько можно стучаться в запертую дверь, если хозяева глухи?

— Твоя Нить уже бывала в Амиджаре… — задумчиво повторил Раванга. — И не раз?

— И не раз. Бессмертные не захотели пустить меня на порог. Я не хорош для высокого жребия. Я долго размышлял и понял… Это был первый проблеск сегодняшней ясности, — улыбнулся он. — Моя Нить не подходит для того, что уготовано покинувшим Амиджар. Я не спаситель человечества, во мне нет твоего сочувствия к чужой тупости, лени… и никогда не будет. Нет терпения, даже когда я терплю. Во мне слишком много опасного, неожиданного даже для меня самого. Трижды я доходил до вершины, чтобы перед ней остановиться. Каждый раз мой клубок разматывался очень долго, прежде чем попасть в руки к наставникам Амиджара. Целая вечность, потраченная впустую, целая вечность в страхе. А что бы сделал ты, если бы раз за разом падал вниз? Наверно, сцепил бы зубы, укрепил бы сердце и набрался терпения для следующего круга. А я нашел другую силу — порвать его. В тот день я перестал бояться и решил покинуть Амиджар. Это пришло неожиданно, и впервые с начала обучения я испытал настоящую радость. Твой путь не для меня, Раванга. Может быть, ты прав, и я — всего лишь порождение сил, противодействующих Бессмертным. Может быть. Но я существую, и тебе придется с этим мириться.

— В тебе больше нет той радости, о которой ты говоришь, — мягко качнулся Раванга, точно потянулся вслед за своим видением. — Нет и сожаления.

— Нет. Ни того ни другого. Это было очень давно, и я был очень молод. Ярость… Было много излишней ярости. Мне смешно, когда я вспоминаю, как сходил с ума. Из-за того, что не получу, чего так жажду, к чему так долго и упорно шел. В тот лучший день в моей жизни я первый раз посмеялся над собой. И сейчас я смеюсь, но уже над другими.

— Но почему ты выбрал Сыновей Тархи?

— О, я много бродил, много слушал. Бессмертные отняли силу, питающую ви?дение, но слух я унаследовал не от них, — при этих загадочных словах Аркаис усмехнулся снова. — Путь привел меня к порогу Сыновей Тархи. Их оставалось даже меньше, чем Великих. А теперь их всего двое. Этот мир мельчает, Раванга. Еще одно свидетельство в пользу того, что пора уходить.

— У Сыновей Тархи тебя никто не стал держать у порога, подобно Бессмертным.

— Конечно. Я нашел то, что искал… хотя в те времена их учение изрядно меня потрясло. Именно тогда я понял, что не только человек находит путь, но и путь — человека. Все связано. Ты выбираешь то, что уже выбрано. И выбрано то, что ты выбираешь. Времени нет, есть только миг, малая малость.

— Эту истину знает каждый Ведатель Третьего Посвящения.

— Он знает ее из священных текстов. Я же был ею. Впервые я был чем-то, и это сделали Сыновья Тархи, а не Бессмертные.

— Ты пеняешь мне на мое зрение, но сам привязан к своему пути так же, как и я.

— Я знаю об этом.

— Ты мог бы выбрать лучший путь, чем на каждом шагу бросать вызов Бессмертным. Без права на ошибку. Никогда не поздно.

— Кто такие Бессмертные? Такие же порождения Великой Песни, как и мы. Да, они могущественнее, да, играют нами, как захотят. И только. Живительная сила, о которой ты твердишь, не переставая, принадлежит не им. Не они ее рождают, а она их. Это не более чем Великая Песня, и не одни Бессмертные поют ее. Она звучит, и каждый волен услышать ее по-своему, как бы его ни учили. Кто бы ни учил.

— Их голоса сильнее сотен и тысяч любых других, — возразил Раванга.

— Тогда почему ты спрашиваешь их о Маритхе и ничего не слышишь? — К Аркаису вернулась прежняя едкость.

— Ты не можешь этого знать.

— Не могу. Но догадаться несложно. Ты слишком часто ошибаешься в нашем противостоянии. Если бы они вели тебя… — Он развел руками, посылая Великому одну из своих ухмылок. — И потому я собираюсь выиграть. Быть может, они передумали не пускать меня на порог, раз я зашел так далеко без их помощи?

— Они сказали бы мне.

— Может, ты перестал слышать то, что говорят Бессмертные, потому что слышишь лишь себя?

— Ты позволяешь себе слишком много.

— Ты хочешь услышать то, чего нет. Ты жаждешь, чтобы они указали дорогу, на которой меня можно остановить, загнать в ловушку. Но они молчат, поэтому ты сам все время оказываешься в ловушке собственных деяний, собственного выбора. Ты слышишь их? Разве это они побуждают тебя к вмешательству?

— Они предоставляют мне решать. Так уже бывало. Это новая ступень, еще одна.

— Не упади!

Две сидящие фигуры выросли почти одновременно. Вытянулись вверх, колеблясь.

— Ты укажешь место, где прячут Маритху? — Голос Великого прозвучал так же ровно, как обычно, но совершенно отстраненно, словно самого Раванги за голосом уже не было.

— Найди, если сможешь, — откликнулся Сын Тархи из какой-то далекой дали.

Когда-то все тряслось и дребезжало от их неистового противостояния. Когда-то рвались струны на муштарах. Теперь же опустилась тишина, такая же неистовая, как прежде звон. Ветер больше не трепал ни волос, ни одежды. Он умер. Умерло все вокруг, будто из него забрали всю силу.

Давно опустившаяся ночь, едва подсвеченная маленькой луной, скрывала полную картину странного поединка. Тусклые звезды исчезли в небе, словно их накрыли темным покрывалом. И посреди жуткого безмолвия застыли две фигуры. Чудилось, что путники ненароком заснули сидя.

Время тоже остановилось. Они сидели неизмеримо долго. Казалось, прошли дни, даже целые годы, но день ни разу не сменил ночи, а луна взирала на открывшееся ей зрелище с того же самого места.

Безмолвие стало угрожающим, потом невыносимым. Вот-вот зазвенит, а потом и загрохочет. Воздух сделался плотным, как камень, и холодным, как ничто не вымерзает в этом мире даже в разгар морозов. Мир — маленьким, как скорлупа. Он давил и давил снаружи, заставляя воздух уплотняться все больше и больше. На мгновение все остановилось. Потом раздался ужасающий удар, и сидящие фигуры отбросило в стороны. Тут же с ревом ворвался ветер, разметая все вокруг. Холод в одно мгновение сменился жаром, не зажегшим ничего, лишь опалившим лица. Недалеко от места необычной схватки клубилась пыль над искрошенной поверхностью скал.

Сын Тархи медленно приподнялся, не обращая внимания на ветер, ощутимо шатавший его из стороны в сторону. Поднял голову и Раванга. Он пережидал неистовые порывы.

— Маски сорваны, — хрипло рассмеялся Аркаис. — Но это лишь тонкий верхний слой. Сфера же бесконечна.

— Недостаточно, — отозвался Раванга, его голос ничуть не изменился, ни следа напряжения, ни следа разочарования. — Но все же кое-что открылось нам обоим, не так ли? Маритху ты уже выиграл, и выиграл бесповоротно. Не стал уповать ни на разум ее, ни на сердце. Поглотил и то и другое. Она твоя, почти что твоя, но и полная власть придет очень скоро. Просто. И безжалостно.

— Ты сам неоднократно мне в этом отказывал. Справедливо отказывал, ибо нечего жалеть того, кого используешь. — Он пристально посмотрел на Равангу, потом привычная улыбка тронула губы. — Ибо сознание раздвоится. Не успеешь заметить, когда уйдет истинная цельность.

— И недостойно той ступени, на которой ты стоишь, — продолжал Великий, не обратив видимого внимания на последние слова Аркаиса. — Такое коварство к лицу мелкому соблазнителю, а не Сыну Тархи.

— Ты не оставил мне выбора.

— Ты сказал это или мне послышалось? «Выбор такой, каким видится. Но есть еще множество путей, что от тебя укрыты», — повторил Раванга отрывисто.

Сын Тархи развел руками в притворном смущении.

— Признаю: ты одолел меня моим же оружием. Это мои слова, и я от них не отказываюсь, напротив, повторю еще раз. Но ты ограничил мой выбор. Пришедшее решение было простым и естественным… — он взглянул на каменное лицо своего соперника, — для Сына Тархи. Не стоит искать сложных путей, когда простые столь очевидны. Ты сам начал рискованную игру, открыв женщине мою истинную сущность. Сломал то, что шло своим чередом, передал запретное знание, которое не следовало тревожить. Ты ранил ее — и достиг успеха. Ты постарался обесценить Ключ, запечатать предназначение так глубоко в ее сердце, чтобы любая попытка, обратиться к нему вызывала острейшую боль. Ты выступил сам… не против меня — хоть беспрестанно тешишь себя этой мыслью, — а против Бессмертных, потому что женщина наделена таким качеством по их воле, не по моей. Ты сделал так, как поступил бы безжалостный и презирающий людей Сын Тархи, будь я на твоем месте. Знал это и принес такую жертву. Настолько сильна твоя воля не пустить меня в высший мир. Ведь для такого, как я, не может быть истинной вечности, — усмехнулся он, однако излишняя расслабленность уже исчезла, уступив место полной готовности.

Соперники не собирались расходиться миром, всего лишь пощипав пыль с нескольких окрестных скал.

— Я орудие Бессмертных, их продолжение. Их руки, их голос, их воля. Как любой из Ведателей. Тебе это известно. — Великий тоже застыл, полузакрыв глаза, готовясь отразить любой удар.

— Ты взял на себя право решать то, что дано решать не тебе, — продолжал Аркаис. — И я вижу одну причину. Страх. Маритха донесла тебе мои слова, но ты их не услышал.

— Это говорит твое естество. Ты не способен понять меня.

— Зато мой слух совершенен, и я слышу то, что другие упускают. Ясность правит моими делами. Я легко обманываю других, но никогда не лгу себе, потому что не в состоянии. Это как бесконечные пещеры Амиджара, из которых нет выхода. Однако я сам выбрал эту ясность, хоть не могу сейчас с гордостью сказать, что никогда об этом не жалел. Выдаю тебе величайшую свою тайну, Раванга. На прощание. Кое-кому известно, откуда сила у Сыновей Тархи, где их источник, но качество у каждого свое. Никто из них до сих пор близко не касался той ступени, на которой находишься ты, потому что одной лишь силы недостаточно. Ее не касался никто, кроме меня. Вот откуда твоя забота, твое надоедливое внимание, твои попытки осадить меня во что бы то ни стало. Моя тайна — ясность. В конце концов она дает ту же самую силу, что твое сочувствие и слияние… Нет, не ту же… Это как две ступени по сторонам от пропасти — не сольются никогда. Так что знай: есть иной путь, кроме твоего единственно правильного и «настоящего», Великий, — насмешливо закончил он, — и этот путь ведет к тем же высотам. Или глубинам — как тебе угодно.

Раванга вздохнул. Под мертвенной луной оба человека в пустоши казались призраками, вышедшими из незримого. И оба они были людьми в той же мере, в коей ими уже не являлись.

— Каков бы ни был твой слух, его совершенство не может быть абсолютным.

— Я не спорю.

— Ты тоже ошибаешься. У твоей ясности есть предел. И этот предел — ты сам. Нельзя стать выше самого себя.

— И это тоже верно. Я никогда этого не забываю.

— Ты стараешься поколебать меня. Напрасно.

Аркаис коротко рассмеялся.

— Ты тоже проявил подобное старание. И тоже напрасно. Почему бы мне не попробовать на тебе силы Сына Тархи?

— Ты смеешься от бессилия, хоть и одержал победу. Ты выиграл Маритху, но выиграл бессильно, и боишься, что эта победа у Двери превратится в поражение. Бессмертные не терпят, когда такая совершенная мощь тратится столь грубо. Если ты действительно верил, что можешь подняться по Ступеням, то нынешнее сомнение должно тебя подтачивать.

— Ты сделал то же для Тангара, — возразил Аркаис.

— Нет, не то же. Все случилось само. Я лишь свел их в одном месте и времени. Ее сердечная привязанность не была хитроумно мною подготовлена. Я не ловил каждую мысль ее, оплетшись вокруг Нити, как ты. Это все равно что обмануть ребенка.

— Эта женщина вцепилась бы в любого. Настолько ты лишил ее уверенности и, главное, радости. Она нашла ее там, где смогла. Вернее, там, где ты позволил. Это ли истинная помощь жаждущему, истинное сочувствие? Мы оба знаем, что Тангар не тот, кто нужен Маритхе. — Он открыл глаза, посмотрел не сквозь Равангу, а в упор. — Она ведь на самом деле отличается от ей подобных. Ты чувствуешь всплески ее Нити? Видишь, как она впитывает знания, даже тяжкие? — Великий едва заметно опускал подбородок. — После первого страха и боли они растворяются внутри так… естественно, я хочу сказать. Как будто были там всегда. Бессмертные наделили свой Ключ поистине великими дарами. Странно, что они выбрали женщину…

— Странно… — согласился Раванга.

Они оба посидели немного в молчании, изучая какие-то недоступные горизонты.

— Многие из твоих слов справедливы, — наконец первым нарушил тишину Раванга. — И ее слова тоже. Знать бы только, где в речах Маритхи ты, а где она сама…

— Я не подсказывал ей мыслей и решений, — ввернул Сын Тархи, — мое и так будет моим, а мне даже нравится за ней наблюдать. Она тоже ценит ясность. И одновременно бежит от нее, как все остальные. Не хочет жить с закрытыми глазами и открыть боится. И знает это.

— Хорошо, пусть так, — согласился его противник. — Тогда вы оба в чем-то справедливы. Я уподобился тебе, с самого начала выделяя твою Нить, не ее. Стремление поколебать тебя, вновь привести к началу значило гораздо больше, чем желание помочь ей в беде. Но истина такова, что… если воспользоваться твоим же языком, то твой голос в Великой Песне намного сильнее и значительнее, чем ее. Так всегда случается, когда судьба обычного человека оказывается связанной с судьбами сильных. Почти всю жизнь ты искал этот Ключ. Ты ничего не желал так, как его. Мне выпала единственная возможность вернуть тебя миру. И я употребил ее, хотя ты не просил вмешательства. Просила она. Но ей досталась незавидная роль. Я не понимал ни тебя, ни ее, ни себя. Жалеть теперь поздно, а исправить содеянное невозможно.

— В чем же ты узрел свою возможность? Чего ты ждал от меня? Чтобы я опекал Маритху? Я опекал. Нельзя потерять столь ценный дар Бессмертных.

— Бессмертные ни на что не указали. Четыре дня я провел между мирами, выспрашивая хоть какого-то слова, какого-то знака, но они были потрачены тщетно, а время оказалось упущенным. Не того я ожидал, Аркаис. Если ценность Двери так велика, Бессмертные должны были меня направить. Но я услышал только одно… не прозрение, даже не слово, скорее намек. «Дар». Дар, это что-то значило… Ты впервые не смотрел на человека глазами Сына Тархи, ищущего жертву, чтобы сделать свой источник еще сильнее. Ты смотрел на нее и видел дар Бессмертных. Смотрел без извечного презрения. Был заинтересован. Наблюдал за ней. Ты жаждал Ключ и готов был за него бороться совсем не для игры со мной. Ведь мне ничего не стоило сразу же, прямо в пустоши, устранить тот самый узел, что был навязан ее Нити. Ты не ждал серьезного отпора и потому не постарался, как должно. Но я не сделал этого… потому что в первый раз ты оказался связан с человеком Нитями, и сделал это сам. Тебе надо было добраться до сердца Маритхи — в этом все дело. Ни сила, ни посулы не могут заставить сердце вспомнить Слово, оно слишком глубоко погружено в Великую Песню, не достать. Тебе дали редкий случай не соблазнить, но приблизиться… не отобрать, но попросить. Однако для того, чтобы по-настоящему войти в чье-то сердце, нужно иметь свое. Ты же вновь нашел простой путь, но чем дальше, тем больше не уверен, что достиг успеха. Потому ты и похитил женщину чужими руками. Я обнаружил твою игру, и теперь ты опасаешься. Ты совершенно прав: оборвать цепочку, которой привязано сердце Маритхи, проще, чем создать этот мост. Стоило лишь рассказать всю правду о тебе, но я медлил до самого прихода в Латиштру, все еще надеясь поколебать тебя. И снова время утрачено…

— Зачем же говоришь это теперь? Мне? В чем твоя выгода? Ведь если твои намерения могли осуществиться, то для таких речей еще слишком рано. А если твой расчет был неверен с самого начала, то признаваться в этом и бесполезно, и опасно. Раньше твои истинные устремления скрывала Сфера, теперь же они мне известны.

— Теперь… потому что теперь. — Великий Раванга открыто улыбнулся. — Это прозрение, только и всего. После твоих слов я снова целен как никогда. Проиграна только Маритха. Только Ключ. Но подойдет ли он к замку, Аркаис? Подумай.

— Тебе не пора уходить, Раванга? Если ты поведал мне все свои прозрения.

— Не все. Пришло еще одно. Сказано еще не все, что должно быть услышано.

Они умолкли и долго сидели в тишине, видимо, размышляя над последними словами. Ветер снова почти застыл, еле слышно касаясь лиц двух Великих. Сейчас между ними не было состязания. Каждый говорил с собой. Шевелились только пальцы на струнах муштара.

— С ней ничего не случится, — теперь уже Сын Тархи прервал их общее уединение. — И если ты еще преисполнен желания ее осчастливить, то после окончания моих трудов легко вернешь женщину под свою руку. Пусть возьмет все, что сможет, от Тангара, а потом идет вперед. Она не из тех, кто будет жить с закрытыми глазами, несмотря на дикие страхи неизвестно откуда. Я не вижу и даже не слышу их причины. Если действительно желаешь ей помочь, то не мучай понапрасну тем, чем пичкали тебя в Амиджаре. У нее другой путь, в равной мере отличный от моего и твоего.

— Ты знаешь, что сам проложил его.

— Я не желаю лишнего зла этой женщине. Напротив, она меня изрядно позабавила, а потом и удивила, даже поразила, и весьма. Неожиданно для меня самого, и это стоит многого. Я, Сын Тархи, благодарен ей. Оказывается, и в этом мире осталось непознанное. В другое время я не пожалел бы усилий, чтобы раскрыть ее тайну. Но оставляю это тебе, ибо сейчас у меня иная цель.

— Не желаешь зла. Возможно. Но ты сделал его, не задумавшись. Мне казалось, что для тебя будет достаточным привязать ее Нить и следить за ней. Пытаться снова завоевать доверие, потом шаг за шагом излечивать сердце, отравленное знанием о тебе. На этом пути возможны любые чудеса, и я их видел. Но я недооценил коварство Сына Тархи. Ты заставил ее забыть о знании, не обращаясь к сердцу прямо. Маритха сама питала свои надежды, идя за ложными намеками, заглатывая ту ложь, что ты ей приготовил.

— Я не позволил себе ни слова лжи, — прервал его Аркаис. — Всего лишь тронул кое-какие волокна ее Нити и позволил женщине отдаться тому, что есть в ней самой. Ее естество поднялось на поверхность, и это то же самое, что произошло с Тангаром, Такхуром, Самахом, Васаи, Радихом — всеми, кого я касался. Я всегда ищу уязвимое место… это главное, что необходимо Сыну Тархи, потом остается лишь задать направление, выбрать нужный момент… Я предоставляю людям самим обводить себя. Вот и Маритха соблазнилась собственными мыслями. Ей хотелось верить в обман, и она поверила. Теперь она смотрит на меня сквозь свое знание, с радостью отбрасывая его в сторону. Многое забыто. Многие твои усилия пошли прахом. Ты рассчитывал на то, чего не могло случиться. На чудеса! — Он рассмеялся. — Я не Великий, чтобы врачевать людские сердца. Это твой путь, у меня же свои цели. В любом случае Маритха получит больше, чем до встречи со мной. Тогда она была слишком заурядна, слишком сера. Теперь женщина не сможет вернуться к прежнему, даже если захочет… Она видела и слышала свою Нить, а это уже немало. Мало того, я показал ей свою, я дал к ней прикоснуться, я пел для нее. Этой платы ей вполне достаточно.

— Твоя ясность очень много говорила о моей жестокости. Почему же она молчит о твоей?

— Это ведь ты твердишь о сочувствии. Для тебя это жестокость, для меня же простая целесообразность. Каждый из нас исходит из своей правды. Я живу иначе. Жалость уродлива. Сочувствие всего лишь достойно моего уважения, но сам я к нему не способен и не вижу в том недостатка. Гораздо лучше поступать целесообразно, это лишает человека напрасных надежд и неспособности самому плести свою Нить.

— Это лишает надежд всех, а плести свою Нить способны только сильные.

— Маритхе не хватает воли, но она не слаба.

— Не слаба, — согласился Раванга, — но не против тебя. Я видел опасность искаженной, до конца не понимая, как она велика. Я успел предупредить Маритху, но не думаю, однако, что это остановит ее сердце. Слишком поздно. Не зная главного, я счел, что она, как многие женщины, польстилась на мощь, которой ей недостает и которой ей самой не познать и не ощутить никогда. Мне часто приходилось видеть таких одержимых в Табале. Стоило многих трудов излечить их, но на смену тут же приходили новые. Женщинам в этом мире недоступно величие, и они страстно жаждут его хотя бы через своего покровителя. Но с Маритхой все иначе. Она пошла в эту сторону потому, что ты махал рукой. Ведь это ты расчетливо взрастил безнадежную страсть в ее сердце. Это ты породил надежду на то, чего дать не сможешь, даже если захочешь. Подумай: даже если заключишь подобный договор, ты не сможешь его исполнить. Страсть не живет в сердцах таких, как мы с тобой.

— К чему этот бесконечный спор, Раванга? Ты хочешь, чтобы я раскаялся и принялся упрашивать ее сделать то, что нужно, с трепетом предваряя любые ее капризы? Вероятно, это было бы забавно. И в другое время я мог бы с ней поиграть. Но в таких делах я действую наверняка. А этот способ верен и соблазнительно прост.

Он опять смеялся.

— Риск для менее серьезных дел?

— Именно.

— Не так давно ты говорил, что не нарушаешь законов Бессмертных. Сколько же ты пользовался этим простым способом, Сын Тархи?

На этот раз усмешка почти стерлась.

— И это все, что ты можешь придумать, чтобы поколебать мои устремления? Ты не хуже меня знаешь, что Нити я получаю по закону, иначе я не смог бы их удержать. За все надо платить, и я плачу этим людям сполна. Все, что захотят. Исполняю любые желания. Ты знаешь, что это путь без ошибок, ведь первая стала бы последней. Вот для чего нужна ясность.

— Все, что захотят… — медленно повторил Великий. — Все. А если захотят тебя?

— И такое бывало, Раванга. Тебе это тоже известно. Ты ведь хорошо помнишь Маргу-танцовщицу, одну из упущенных тобой…

— Их было немного.

— Их было пятеро. И всех ты упустил. Марга — одна из них. Теперь их шестеро.

Пространство вокруг снова начало холодать, воздух понемногу сгущался. Но ветер не исчез, напротив, он стал крепче, но беспорядочнее. Он крутил, упруго толкался то в одну, то в другую сторону.

— Ты не дал любви Марге, не дашь и Маритхе.

— Я дал ей то, что она хотела. Точно по нашему договору. Она была благодарна, счастлива.

— Притворство? Разве Марга того хотела?

— Она хотела того, что принесло бы ей наслаждение. Если бы ты открыл мой обман, то сделал бы ее несчастной на всю жизнь. И никто не принес бы ей утешения.

— Всем приходится страдать. Ты зря обращаешься к моему сочувствию: я раскрыл бы твой обман, не задумываясь. Я сделал бы это, разрушил сладость пения, которым ты ее овеял, лишил бы наслаждения, позабыть о котором она бы уже не смогла. Сломал бы печать на вашем договоре, и женщина возненавидела бы меня не меньше, чем тебя. Но Нить ценнее жизни. Ты знал, что я это сделаю, и потому убил ее.

— Не я это сделал — наслаждение.

— Ты был его причиной.

— Всего лишь.

— Ты видишь предел каждого из них. Ты сознательно его превзошел.

— Она слишком часто повторяла, что хочет умереть от счастья. Нельзя безнаказанно мечтать об этом.

— Люди говорят много лишнего. Говорят, но не желают на самом деле. Тебе ли не знать!

— Она желала. Всего миг, но она захотела. И получила, потому что предел каждого мне, как и тебе, известен.

— Не прикидывайся справедливым, Аркаис. Да, все по закону, но закон порой слеп и глух. И потому ты там, где есть.

Ветер не выл, не ревел, он молчал, но неистово рвал одежду и волосы говорящих. Словно хотел стать яростью каждого из Великих. Но ни один из них давно уже не был на нее способен. Это скрытые ровные усилия, сталкиваясь, порождали беспорядочные метания сил между ними. Фигуры пошатывались под случайными ударами, но тут же выпрямлялись. И среди всего этого снова звучал смех Сына Тархи.

— Да, я там, где есть. И мне тут неплохо… пока я в этом мире. А вот где твое место? Где ты, Раванга? Поведай мне тайну своего пути! Это справедливо, потому что я открыл тебе свою! Чем твоя… если можно назвать ее твоею… чем эта мощь лучше чистого света, каким питают меня людские Нити? Не столь уж важно для Великой Песни, как я их получаю — ведь все уравновешено моею платой! Но это принадлежит мне, я расходую силу по своему разумению. А что ты получаешь от своего извечного сочувствия, от бесконечного латания дыр в чужих сердцах и Нитях? Ты ведь до сих пор питаешься тем, что тебе даруют Бессмертные, и не знаешь, придет ли оно в следующий раз. Вдруг Бессмертные лишат тебя своего благоволения? Как когда-то лишили меня? И сила иссякнет. В одночасье. Вдруг не пустят на следующую ступень, и ты будешь вечно стучаться в эту дверь? Что такого особенного получаешь ты, чтобы с таким упрямством тащить к свету тех, кому и без него несладко?

— Ты знаешь.

— Не знаю.

— Ты хорошо это знаешь, но упрямо отворачиваешься.

— Живительная сила? Это сказки, которыми Ведатели кормят друг друга в Храмах. Ты сам загнал себя в ловушку, Раванга. Ты ведь недаром спрашивал у Бессмертных, кто такие Сыновья Тархи и, главное, зачем. Равновесие. Я всего лишь порождение равновесия! — Он поднял руки, словно призывая весь мир в свидетели, и ветер закрутился в огромную воронку, вобрав в нее противников. — Пусть так, я верю твоему прозрению. Но между иным по сути своей не может быть равновесия! Как между мною и тобою! Посмотри, что вокруг!

Воронка стала огромной, она давно вобрала в себя и сидящих, и валуны окрест, и подбиралась к ближайшим скалам, уже пострадавшим от недавнего противостояния.

— Чего ты хочешь?

— Просто смотри. Каково наше равновесие!

Оба замерли. Только воронка бушевала, наполняя все вокруг мельчайшей, почти неслышимой дрожью, и луна медленно ползла по черному небу. Воронка не оставалась спокойной, по краям она то и дело сжималась и расширялась, истончалась и взбухала, кое-где взрывалась яркими вспышками. А в середине стояла тишь, точно время остановилось.

Наконец воронка лопнула и, как ветер, разлетелась в стороны, далеко в пустошь. Рассыпалась яркими вспышками, унеслась по воле Великих.

— Все, конец равновесию, — заметил Сын Тархи, медленно открывая глаза. — Оно не может быть долговечно. А мир почти вечен. Не то что Табала, которую ты вроде бы хранишь. — Он сделал паузу. — Ты видел это?

— Я знал это, — опустил подбородок Раванга. — Нет противоборствующей силы. Все едино. Но противоборство есть. А потому есть и сила. Не думал, что и ты знаешь.

— Куда же Сыну Тархи? — усмехнулся Аркаис. — Но я сделал этот шаг. Мне не открывали истин, не посвящали, как тебя. У меня нет прозрений. Я шел шаг за шагом, используя ясность, которая дает мне все, да еще мощь собранных Нитей. Это моя доля мироздания, заключенная в сосуд. Пока я существую, она со мной и питает мою силу, чтобы ясность могла двигаться вперед. А что есть у тебя, кроме твоих прозрений, полученных из чужого источника? В обмен на опеку над слепыми и ленивыми? Что твоя извечная забота обо всех подряд, как не страх навлечь неудовольствие своим бездействием? Своим безразличием? Что это, как не страх потерять свой источник? Лишиться силы, дающей тебе счастье трансформаций, лишиться прозрений, направляющих тебя, — вот истинное несчастье, по сравнению с которым смерть для обычного человека — благо! Лишиться милости, изливаемой на тебя Бессмертными! Это твое единственное блаженство, по сравнению с которым то наслаждение, что боялась утратить танцовщица Марга, просто легкая улыбка! Если сила уйдет, останутся только знания, они не уходят, но это лишь добавит муки. Память о великом казнит. Именно она заставила меня искать другой путь, когда я вышел из пещер Амиджара, не дала идти дорогой простого песенника. Ты помогаешь не потому, что так беззаветно любишь людей… ты придумал это — и стал им, тебя сделали Ведателем — и ты поверил… ты просто страшишься, Раванга. Вот почему ты опасаешься, что я открою Дверь, ведущую к Ступеням. Вот почему сам боишься туда войти. Вот почему всеми силами стремишься сломать найденный Ключ. Ты сам не веришь, что столь любимые тобой Бессмертные за одну-единственную вечность потребуют слишком большую цену от мира, сотворенного себе на забаву. Они привязаны к нему так же, как ты к ним, они не станут создавать для себя больших потрясений, поскольку лелеют свое равновесие, свой покой. Так что ты скажешь, Раванга? Разве не страх — истинная тайна твоего пути? Скажи мне!

Последствия разгула мощи обоих Великих тем временем улеглись, и на площадке перед обрывом вновь воцарилось спокойствие, нарушаемое лишь тонким свистом ветра. Раванга довольно долго хранил молчание.

— Что ты хочешь услышать? — наконец подал он голос. — Как можно передать словами то, что не слышимо, не видимо, не ощутимо? Ты можешь получить это знание, но только если станешь мною. Я открою Сферу, когда захочешь, я не боюсь своего присутствия. Но ты должен открыть свою…

— О каком знании ты говоришь?

— Если бы ты хоть раз ощутил истинную живительную силу… не то, что люди называют «любовью», а настоящую любовь… ты не искал бы иной тайны в моем стремлении помогать человеческим Нитям. Но ты отталкиваешь все, даже отдаленно схожее с настоящим, потому что такова твоя природа. Это знание тебе недоступно, и ты пытаешься найти во мне изъяны. Они есть, я не совершенен, как и ты. Это все. Но не страх правит моей жизнью.

— Неужели? — хмыкнул его противник. — У меня нет нужды влезать в твою шкуру, Раванга. Я знаю, что ты имеешь в виду, когда с трепетом говоришь о «настоящем». Оно приходило. Один раз и на какое-то мгновение, но этого было достаточно, чтобы понять, где тот источник, из которого можно черпать силу, ни у кого ее не заимствуя, не расплачиваясь на каждом шагу. И тем сильнее теперь мое намерение подняться по Ступеням. Мир из пустоты, вечность из точки, все из ничего… Об этом ты говорил? Это ты пытаешься выразить словами? Я тоже видел… Но видеть — не значит быть. Хотеть стать — не значит стать на самом деле.

— Ты ядовит до такой бесконечной степени, что даже я утомился взывать к тебе. Как можно презирать человеческую лень, страх и способность договориться с кем угодно, кроме тебя, чтобы этот самый страх закопать поглубже?… Как можно все это презирать, если сам ты меня не слышишь, что бы я ни делал? Я предлагаю открыть свою Нить Сыну Тархи, чтобы ты мог понять, где и что упустил, где и что существует кроме твоей личной правды, но ты находишь все новые причины, чтобы оставаться таким, каким сам себя сделал. Что же говорить о них, лишенных твоей силы и ясности?

— Я бы не отказался, если бы ты выбрал другое время, — отозвался Аркаис. — Потому ты предлагаешь сейчас — заманчиво, в то время как все другие возможности уже исчерпаны тобою. Но теперь слишком поздно: я не хочу лишнего сомнения, крадущего силу моего источника. Она мне понадобится вся без остатка. Быть может, и этого не хватит. Ты же объясняешь это только страхом утерять часть себя, потому что хочешь в это верить. Верь. Мое терпение давно на исходе. Я устал указывать на очевидное.

— Вот-вот. Опять нападение. Так и люди, которых ты презираешь. Ярость, когда на малую малость приоткрываешь их естество, той же природы. Сейчас я скажу кое-что, недостойное Великого, но я больше не могу стоять на этой ступени. Напрасно те, кто смотрит в вечность, выходят из пещер Амиджара, возвращаются в мир для того, чтобы опекать людские Нити. Нами движет сочувствие к тем, кто, как ты говоришь, слеп, глух и ленив, но иногда… иногда я думаю, что, не будь меня, не было бы и тебя, порождение вездесущего равновесия! Иногда мне кажется: в том, что Великие остаются здесь, привязанные к миру, и вмешиваются в дела людские, меньше блага, чем это достаточно, чтобы оправдать зло вашего существования, Сыновья Тархи, и вам подобные! Те пять человек, о которых ты вспомнил, хороший тому пример. Никто не последовал за мной, хоть я и пытался спасти от тебя их Нити.

— В последнем ты, безусловно, прав. Пример хороший. Ты до сих пор не смирился с тем, что отдал их мне, одного за другим. Но это не твое несовершенство. То, что ты им предлагаешь, нельзя увидеть, обменять… или съесть. То, что ты предлагаешь, нельзя получить тут же, расплатившись, чем придется. За то, что ты предлагаешь, вообще нельзя расплатиться. Более того, и это невероятно смешно, ты не можешь этого дать во всей полноте. Я же все это могу, но и предложение мое гораздо скромнее, хоть и заманчивее. Человеческая природа такова, что они предпочтут идти за мной. За тобой последуют лишь те, кто прежде научен такими, как я, но их немного, и я обхожу подобных носителей Нитей стороной. Не потому, что боюсь неудачи — у любого можно найти уязвимое место, — а потому, что не трогаю тех, кто вспомнил, что Нить есть на самом деле, что это не просто слово, которым стращают их Ведатели. Я люблю Нити, они безупречны, хоть люди и навешали на них много грязи, некоторые не узнать даже, — рассмеялся он после долгого перерыва. — Тот, кто тянется к ним, для меня запретен. Других вполне достаточно.

Противники смотрели друг на друга.

— Мне жаль, что раньше я не слышал тебя, — уронил Раванга.

— Ты это говорил.

— Да, я признаю: ты даешь то, что можешь, а я не могу даровать то, что хотел бы. То, что предлагаешь ты, им понятно. То, что я стремлюсь принести, не может быть достигнуто во всей полноте, потому что сам я одолел всего лишь очередную ступень. В твоих словах не только яд, но и правда. И то и другое одновременно. После произошедшего в Табале, после многих верных и преданных, оставивших меня, после Маритхи, укорявшей меня, и укорявшей справедливо, ко мне приходят странные мысли. В чем истинная помощь слепому, если путь обретения зрения слишком тяжел, а поводырь ждет рядом, готовый следовать за ним? Помогать любому или же не помогать никому — в этом как будто нет большой разницы. Возможно, самое лучшее — предоставить их своей судьбе, она врачует лучше любого Великого. Ведь я слышу лишь некоторые слова в Великой Песне, а каждая Нить сама поет ее в общем хоре. Только она знает истину, и ей не надо испрашивать этого знания. Помогать судьбе исцелять слепоту и лень, чтобы каждый возжаждал услышать свою Нить, пройти этой дорогой — вот лучшая помощь, и для этого пройденного мной пути уже достаточно.

— Ты хочешь заменить собой Бессмертных?

— Нет, я всего лишь их голос. А значит, и голос судьбы человеческой. Она плетется по законам Бессмертных. Однако бывает, что наказание приходит слишком поздно, а иногда опаздывает милость. Это не люди, это Бессмертные удалили меня из Табалы — они дают знак, что я больше не нужен миру таким, каким был. Твое появление в пограничье нарушило равновесие, что тлело там последние десятилетия лишь моими стараниями. Нужны ли они, эти старания, если последствия так ужасны?

— Ты спрашиваешь у меня или обращаешься вовне? Мои ответ «нет». Люди в Табале привыкли жить и в змеином гнезде, и в покое одновременно. Своим появлением я нарушил равновесие, от этого никуда не деться. Я дергал их за Нити, но лишь в той мере, что мне позволена в Табале согласно нашему договору. Как всегда, я только извлекал то, что в них уже было, точно так же, как в Корке и Такхуре. Договором это не запрещено. Однако и этого хватило: ты уже объявлен самозванцем, из Табалы расползаются самые отвратительные слухи о Великом Раванге, скоро они дойдут до всех поселков в запретных землях. Учеников твоих разогнали, — он хмыкнул, — а те, что уцелели, прячутся в страхе и спешно отрекаются от ложного учения. В довершение всего разъяренные паломники подожгли Храм, а хранители перерезали паломников. Зачинщики были не твоими сторонниками, но ты теперь не в чести в Табале, и все это опять же вменили тебе в вину. Да, тут изрядная доля моих стараний, но не я жег Храм, не я резал, не я избивал, не я порочил твое имя. Ты приучил их слепо верить. Они так берегли самую легенду о тебе, что, когда она рухнула, их гнев оказался слишком силен. Ты не можешь быть повсюду одновременно. Особенно если где-то рядом я.

Раванга легко вздохнул.

— Ты постарался на славу. Но жертв можно… нужно было избежать. В чем тут целесообразность? И жечь Храм Бессмертных не стоило.

— Мне нужна была Маритха, а ты ни на миг ее не оставлял. Что еще могло тебя отвлечь?

— Ты мог прийти за ней раньше, до того как я расстался с Табалой. Кстати, мне пришлось вмешаться из-за того самого тарпа, что ты раздобыл для Маритхи. Решил спутать мои планы даже в мелочах, но последствия… оказались неожиданными.

— Прийти? Ты был бы рядом с ней задолго до того. Я не обладаю твоей способностью вмиг проникать сквозь пространство. Ты ведь следил за мной постоянно. Свою Нить я не могу от тебя спрятать, как бы ни старался. Слишком она заметна. Так же, как и ты не можешь скрыть своей.

— И потому ты решил действовать чужими руками?

Аркаис только искривил губы в усмешке, но ничего не ответил.

— Это ты скрывал Нити Васаи и Такхура?

Сын Тархи кивнул.

— Излишне спрашивать. Кто еще мог это сделать? — усмехнулся он.

— Ты удовлетворишь мой интерес? Что ты ему пообещал?

— Он сам пришел к Сыну Тархи. Хотел превзойти тебя мощью, просил указать ему способ.

— Наконец-то нашелся человек, попросивший того, что ты дать не в силах!

— Я предложил кое-что помельче. Навсегда удалить тебя из Табалы.

— Ты знал, что я уйду?

— Дела твои к тому моменту были столь незавидны! Мне не понадобилось твое прозрение, чтобы сообразить, чем все закончится. Он же обещал следовать в запретные земли и сделать то, что я велю, точь-в-точь. Васаи запретные земли не жалует, но страх перед тобой слишком силен. Я сказал ему, что Раванга знает обо всех его делах и вскоре удалит из Табалы, прогонит из Храма, запечатает в нем Посвящение Ведателя, лишит даже той силы, что самого Васаи сейчас никак не удовлетворяет. Много разных неприятностей напророчил. Васаи очень расстроился, — посмеивался он. — Да и мысль о сокровищах, что обещал Такхур, засела в его больной голове.

— А Такхур? Он меня не боится.

— Он боится меня. С некоторых пор.

— Ты не скажешь, где скрываешь Маритху?

— Еще раз скажу тебе нет. Но я долго ждал, пока ты придешь. Восемь дней — долгий срок. Ты усердно искал ее и не нашел. А если бы не адика, скрыть девушку было бы крайне сложно.

— Я понял, что ты договорился с адика. Потому я не только не видел направления, но и Нити. Чем же ты купил их расположение?

— Я говорил тебе, что пренебрегать их знаниями глупо. Да, ты двигаешься вглубь, а не вширь, я помню… Но твое умение мелькать туда-сюда, бегать сквозь незримое никак не может тебе помочь. А вот знания адика пригодились бы. Часто решает не быстрота, а верное направление. Я давно вожу дружбу с хранителями здешних земель. Ты удивлен? Не скажу, чем мы так сошлись друг с другом. Зато наши общие усилия так плотно укутали ее Нить, что Великому Раванге оказалось не под силу найти одну маленькую женщину. Это не простая пара, наложенная Такхуром.

— Укутали мощно. Точно саваном. Ты долго говоришь, Аркаис. Мое предложение ты не принял. Не хочешь ли сам что-нибудь предложить?

— Ты оставишь девушку в покое. Только и всего. Не станешь мешать ей в Храме. Встретимся у последней черты. Это будет справедливо. Если только страх, укрытый от тебя самого, на самом деле не терзает сердце. Ты много говорил о судьбе. Давай предоставим решение ей. И Бессмертным.

— Судьба и Бессмертные тоже уже столкнули нас с тобой. Я вовлечен в твои дела и не могу предоставить им течь, как тебе вздумается. Я тоже ответственен за то, что ты хочешь сотворить с этим миром. И за Маритху. Ведь тебе все равно, что с ней случится.

— Ладно. Будем решать вместе с судьбой и Бессмертными у последней черты. Ты, я и судьба. Оставь мне девушку вместе с ее тайнами. Она и так моя. Хватит рвать ее на части. Мне-то все равно, и я, не задумываясь, сделаю то, что сочту для себя полезным, а вот тебе это не к лицу. Ты же спаситель. Хватит разрушать. Предоставь это мне.

— Я в тот же день отправил Тангара к Истокам. Он уже на полпути. Хранитель будет со мною в Храме, когда ты доставишь туда Маритху.

— Ты же не думаешь, что его присутствие помешает Маритхе открыть Дверь?

— Все случается.

— Еще одна надежда на чудо? Ладно, пусть будет хранитель. Я согласен.

— Хорошо. И еще, не стоит открывать Храм Ступеней Васаи и его людям. Они не способны оценить ту милость, что им окажут, позволив там побывать.

— Такхур его сам нашел. Уж не знаю, как это ему удалось, но нашел. Бессмертные уже оказали ему эту милость.

— Этот Храм каждый раз надо искать заново.

— Я сразу же уберу от Маритхи чужие руки, как только ты согласишься не мешать ей. Оставь женщину мне, и ты увидишь ее Нить, как только я доберусь до убежища.

— Ее везут к Храму?

— Да. Хочешь ты того или не хочешь, Маритха окажется там, и люди, с которыми она делит свое путешествие, тоже проникнут в Храм.

Раванга немного посидел, полузакрыв глаза.

— Хорошо, я не буду искать Маритху. Не буду мешать ей. Пусть открывает Дверь. Не нужно лишних свидетелей. У меня предчувствие, что их присутствие может привести к тяжелому исходу. Не стоит искушать судьбу.

— Я верил в то, что ты меня услышишь. Может быть, скоро ты сам решишь разделить мой путь по Ступеням. Ты ведь помнишь, Дверь можно открыть только раз, но нигде не указано, кто сможет туда проникнуть. А я не жаден.

Великий только веки опустил.

— Я знаю, что помнишь. Этого нельзя забыть, Раванга.

Очертания Великого Раванги приобрели странную неопределенность. Вмиг фигура его будто бы истаяла, потеряла плотность, затем привычные очертания, потом вовсе исчезла. Малая Луна как раз ушла из виду, а Большая поднималась, бледнея на глазах и предвещая своим появлением скорый рассвет. Сын Тархи погасил усмешку, прикрыл глаза и тронул пальцами струны.