Храм на озере

Свежий ветер, овевавший лицо, был так непохож на затхлый, дымный воздух пещеры. А дневной свет, резанувший болью глаза, привел ее в полное замешательство. Разве вчера… они не заночевали… у какой-то старухи? Или это было не вчера? Или во сне? И они до сих пор никак до поселка не доберутся?

Маритха привычно потянулась и приподнялась. Вернее, попыталась приподняться. Только сейчас до нее дошло, что давит на грудь — широкий кожаный ремень. Только сейчас она сообразила, что вокруг кипит жизнь: стучат копыта, фыркают аинче, время от времени раздаются какие-то странные окрики. Она пошевелила ногами. Как Маритха и ожидала, они тоже оказались несвободны.

Страх слабой волною прокатился внутри и почти угас, затаился в глубине. Вместо него по телу разливалась бесконечная усталость, просто пожизненная. Опять… Теперь-то что? Кому она еще понадобилась?

«Тангар!» — вспыхнуло искрой. Где он, что с ним сделали? Вот теперь настоящий страх прорезался, да еще какой. Маритха принялась барахтаться, приподымая голову и стараясь оглядеться вокруг, нет ли еще где такого же тюка на седле. Вместо этого она уперлась взглядом в какое-то жуткое нечеловеческое обличье и сдавленно вскрикнула.

«Не бойся. Ничего не бойся», — сказал голос внутри, и страх тут же улегся, уступив место легкой тревоге. И обличье показалось не таким ужасным, и хранитель вдруг увиделся живым-здоровым и далеким-далеким. Ничего, она его еще отыщет, только срок дай. Ей пропасть тут не дадут. Раз уж и голос знакомый с нею, и Ключ от Двери она еще не потеряла, значит, никто в беде ее не бросит. Спасут и на этот раз, коли придется.

Между тем обладатель лица, почти сплошь заросшего густым, коротким коричневым волосом, склонился над Маритхой. Большие желтоватые глаза рассеянно бродили где угодно, не обращаясь прямо к девушке. Скользили по окрестным скалам, убегали вдаль. Должно быть, странный зверочеловек к чему-то прислушивался. Девушке сдавалось, что острые волосатые уши, торчавшие из коричневого меха, даже в сторону немного повернулись. Но Маритха отдала бы что угодно: слушал он не только ушами. Она за последнее время немало разных разностей перевидала, знает что к чему. Вот и этот… вслушивался в ее… неужто дыхание? Или еще что-то, понятное ему одному.

Незнакомец сморщил и без того морщинистую переносицу и вдруг издал необычный вопль, протяжный и стройный, будто слово, вытянутое из песни. Скользнул безразличными глазами по лицу Маритхи, вновь унесся в далекие дали. «У них не лекари — все какие-то песенники, — вспомнилось, словно из ниоткуда выскользнуло. — Вопят, поют, причитают, пока не оклемаешься…» Это Такхур про них говорил, про местных «дикарей».

Вот вы какие, адика, хранители запретных земель… звероподобные. И глаза желтизной отливают, совсем как у нарутхи. И тоже почти круглые… только прямо не глядят, вспоминать ни о чем не просят. Наоборот, в такие насмотришься — напрочь все позабудешь.

Адика махнул рукой, и довольно быстро рядом с ним обозначилось еще два таких же самых уродца, ниже груди одетых в похожие, лоскутами составленные шкуры, притянутые через плечи какими-то жгутами. Они тоже старательно морщились, точно Маритха их чем-то ужасно раздражала.

За разглядыванием незнакомцев Маритха пропустила, как встал обоз — звуков вокруг поуменьшилось, теперь больше всего старался ветер. Ее страх давно растворился, уступив место любопытству. Уж если нарутха ей зла не желала, то и здешние люди ее не тронут. Только вот зачем она им-то понадобилась?

И тут они принялись переговариваться. Вернее, застонали все одновременно, только на разный лад. Вместе получалось очень странно. Даже… красиво, наверное. Так же «красиво», как светились глаза у нарутхи.

Не успела Маритха приспособиться к этим непривычно высоким голосам, как все трое умолкли и обратили взгляды к ней. Самый первый проворно забегал пальцами по ремням, ослабляя путы. Скоро девушка почувствовала, что вот-вот свалится наземь. Видно, ее тут не столько на привязи держали, сколько к седлу прикрепили, чтобы не свалилась. Она с трудом приподнялась, цепляясь за шерсть своего аинче. А седла под ней и не было, подстилка какая-то.

Маритха окинула взглядом окрестности. Они двигались по плоскогорью, острых скал, к которым девушка привыкла, и в помине не было. Их маленький отряд растянулся и разделился на две части. Рядом с ней оставались только зверолюди, те самые трое. Чуть поодаль еще один. В хвосте за ними плелись еще какие-то всадники, но уже люди, самые настоящие. Горцы — без шапок, арчахи на ветру расстегнуты. Впереди тоже люди, уже гораздо больше, с десяток, а то и полтора. Видно, стояли, пережидая остановку, а сейчас вон обратно тронулись. И все верхом. Вьючных зверей вроде вовсе не было, словно отряд путешествовал день или два, не больше. Аинче не тарпы, без еды и питья долго не протянут, зато бегают быстро. Далеко ли ее от Латиштры увезти успели? Места вокруг совсем чужие, непривычные.

Один из адика подергался на спине аинче, привлекая внимание Маритхи. Как будто указывал на то, чтобы она на зверя взгромоздилась, как людям положено, а не спиной вперед.

— Ты кто? — спросила девушка, особо не надеясь на ответ.

Но адика ответил, по-своему. Низким утробным гудением, мгновенно поднявшимся до визга и пропавшим в небе. Ладно…

— А зачем вы меня умыкнули? — снова попробовала она наудачу.

И опять в ответ стенания, хорошо хоть на этот раз тихие. Главное, этот хранитель здешних земель, кажется, хоть что-то из ее речей разумел. А она — ничегошеньки. Зато адика ее не пугают.

Люди между тем приблизились настолько, что Маритха без труда различила высокую шапку Ведателя. А она-то думала, все они в Храмах сидят! Девушка с радостью прислушивалась к себе, понимая, что ничуть не боится, хотя вот оно, верно, главное зло приближается, главное ее несчастье. Слишком за ней большая мощь, чтобы простого Ведателя страшиться. Однако когда всадники поравнялись с нею, девушке все-таки стало не по себе. Ей ухмылялся не кто иной, как Васаи, Второй Ведатель Храма Табалы.

— Сокровище вдруг очнулось? С чего бы это? — нехороший и очень внимательный взгляд пытался вонзиться внутрь, подергивался пеленой, стремился пройти сквозь нее и впитать все, на что наткнется.

На всякий случай Маритха принялась старательно представлять тонкие пальцы, ласкающие струны.

— Это ты из Латиштры меня умыкнул! — обвинила она Ведателя. — Что тебе от меня надо?

— Мне? От тебя? — притворно удивился Васаи. — Ничего. Разве что… если уж ты изволила открыть глаза и заговорить…

Маритха поежилась.

— То ты сейчас же… Давайте-ка подальше отсюда! — резко повернулся он к своим людям.

Адика что-то засвистели.

— Эй, погоди! Что они там болтают?

Один из всадников вернулся к хозяину, и тут холодок страха впервые сковал волю девушки. Такхур! Он везде!

«Не бойся», — сказал голос, и Маритха шумно выдохнула.

— Помнит меня, — подмигнул ей Такхур. — Еще как, узел на ее Нить, припомнила! Вон, аж вся трясется.

— Помни свое место, — надменно одернул его Ведатель, — и говори, когда я разрешу. О чем они?

— Вроде зла ей не желают. Про какую-то защиту говорят.

— Это мне и самому ясно! Это все? — Васаи зло ухмыльнулся. — Их маловато для такой откровенной наглости.

Он замолчал, прикрыл глаза. Маритха переводила взгляд с него на адика, все трое тихо покачивались, никуда не глядя. Может, Ведатель с ними говорил или пытался говорить.

Один из адика снова что-то свистнул. Васаи едва приподнял веки. Молчаливый разговор, однако, продолжался с явным трудом. Невольным спутникам было явно нелегко понять друг друга, не то что договориться. Девушке оставалось только гадать, как судьба свела вместе тех и других.

Адика низко загудели. Все сразу. Потом один из них куда-то указал. Маритха поглядела вслед за протянутой рукой, за Васаи, Такхуром и всеми остальными участниками этого непонятного приключения.

Темная фигура возникла словно из ниоткуда. Как будто выткалась из пыли, поднятой ветром. Или просто из воздуха. Девушка бросила торжествующий взгляд на сразу сникшего Ведателя. Не надо было приближать этот темный силуэт, чтобы сообразить, чей он. Она узнала бы его везде, всегда.

Всадники ждали, пока человек скорым легким шагом преодолевал путь, оставшийся ему до маленького отряда. Впрочем, Васаи тоже сделал знак своим людям подобраться поближе, и теперь они торчали почти что за его спиной.

— Наш договор исполнен, — бесстрастно произнес пришелец вместо приветствия. — Я освобождаю тебя от дальнейшего. Ты и твои люди свободны.

— Сын Тархи… — пробормотал Васаи, и Маритха почувствовала скрываемый им страх. — Два дня ты не давал о себе знать…

— Я выполнил свою часть договора, так же как и ты свою, — сухо, без обычной насмешки глядел он снизу вверх на Ведателя в седле. — Великий Раванга больше не вернется в Табалу. Вы мне теперь не нужны. Отправляйтесь, куда пожелаете.

— Но… — выдавил Второй Ведатель Храма и притих.

Наверно, подумала Маритха, он не желал никуда отправляться. И какие дела могут быть у Сына Тархи с высоким Ведателем? Какой договор он исполнил? Неужто он и его Нить тоже…

Над головами носился ветер. Все молчали.

— Ладно, — мрачно уронил Васаи. — Если договор с обеих сторон исполнен… — В подтверждение Аркаис едва заметно опустил веки. — Тогда… мы уходим… и забираем женщину.

Сын Тархи рассмеялся, и от этого смеха даже Маритхе стало не по себе. А вот слов Васаи она совсем не испугалась. Слишком многое она видела своими глазами, чтобы сомневаться в своем невольном хранителе.

— Зачем она тебе?

Среди людей Васаи началось едва заметное движение. Повинуясь каким-то скрытым знакам своего хозяина, они разбредались кто куда… вроде бы без определенной цели.

— Быть может, она знает тайны Раванги, — тем временем отвечал Ведатель. — И мне нужны эти тайны. Я вижу, ты тоже не прочь…

— Не прочь, — согласился Аркаис.

— Ты, может, хочешь предложить ее Раванге? — Васаи остановился, напрасно подождал ответа. — Подумай, вместе мы могли бы… — вовсю пытался он.

— Могли бы, — усмехнулся Сын Тархи в ответ, — но я не делю того, что по праву мое. Вы мне больше не нужны. Женщина принадлежит мне, ты лишь оберегал ее согласно договору.

Маритха ушам не поверила. Васаи вместе с Такхуром оберегали ее по какому-то там договору с Аркаисом! Оберегали! Она фыркнула и чуть не подавилась. И как она тут очутилась? Кто ее умыкнул из Латиштры?

— Почему тебе? — все больше напрашивался Васаи. — Ты не ее покровитель, так что о каком праве на нее ты говоришь? Да, без… некоторых усилий с твоей стороны, она бы ко мне не попала… но теперь женщина моя, — жевал он слова, точно давился ими. — А договор закрыт, и если ты хочешь, чтобы я отдал ее тебе…

Девушка решила не гадать понапрасну. Лучше ей Темного самого потом расспросить, тогда все и прояснится. Скорей бы уже он Васаи прогнал!

— Ты думаешь, что хитер? — Сам Темный почему-то медлил, продолжая этот глупый разговор. — Воистину эти места творят с людьми странные вещи.

Между тем люди Васаи потихоньку окружали его со всех сторон. Кольцо еле заметно сжималось. Маритха сжалась тоже. Неужто он не видит? Он же такой… все видит, а тут… А вдруг ему сразу с десятком не справиться? Тангара он в свое время легко наказал, однако успеет ли теперь? Понемногу девушка начала тревожиться, поглядывала все время на безмолвных и бесстрастных адика, гадала, помогут или нет, если что. Кольцо стянулось.

«Они вокруг! Всюду!» — принялась она мысленно взывать к Сыну Тархи.

«Не бойся», — услышала в ответ и чуть-чуть успокоилась.

— Хитер? Может, и не очень, — деланно усмехнулся Ведатель Храма. Он тоже видел, что Сын Тархи медлит, и тоже немного успокоился, обманувшись его бездействием. — Но сила на моей стороне. Видишь? — повел он рукой вокруг. — Женщина нужна мне, и я заберу ее!

— Может, это ты плохо видишь? — беззаботно спросил Аркаис, стоя в кольце хранителей Васаи. — К твоему счастью, мне все равно, куда ты пойдешь отсюда. Никаких запретов, никаких условий с моей стороны. И, вижу я, у тебя слишком много забот, поэтому не медли, отправляйся тотчас. Иначе зрение твое станет острым, как никогда, — пообещал он уже намного холоднее, и Второй Ведатель Храма слегка изменился в лице.

Пока Васаи медлил, размышляя над услышанным, Маритха поискала Такхура среди хранителей. Его не было! Она принялась озираться по сторонам и увидала в стороне аинче со всадником, убегавшего все дальше. Такхур, верно, узнал… или почувствовал своим чутьем бывшего Ведателя человека, чуть не доведшего его в Табале до безумия, и поспешил бросить глупого хозяина. А может, обладая знаниями адика, как-то почуял в пришельце огромную силу, спрятанную до поры. И торопился укрыться от его гнева.

Васаи все еще раздумывал. Наконец решился, прищурился, выдохнул:

— Мне приходилось иметь дело с Сыновьями Тархи. Они очень хорошо устраивают разные делишки, притом самые невероятные, но против силы не устоит никто. Разве что Великий Раванга мог бы. Но его здесь нет. Уходи. Или умрешь!

— Мне приходилось иметь дело с Ведателями. Они не отличаются от остальных. Так же глупы и самонадеянны. Особенно когда их внутренний взор молчит.

Всадники бросились вперед одновременно, но словно натолкнулись на стену, в которой… завязли они, что ли… дивилась изнутри Маритха. Нападавшие не были отброшены назад и не продвигались вперед, они понукали аинче… но оставались на месте. Точно земля под ними бежала в обратную сторону. Отдельные недоуменные вопли очень скоро переросли в рев бессильной ярости, прокатившийся над пустошью. Темный, как всегда, оказался силен. А она почти и не сомневалась!

Сын Тархи невозмутимо возвышался среди этого скачущего на одном месте воинства. Ни на кого не смотрел, даже на Маритху, расслабленно прикрыл глаза, каменность черт сменилась странной для него мягкостью. Девушке даже чудилось, что он отдыхает, пока атака хранителей Васаи так странно прервана. Но это было не так.

Чего только не было на обличьях нападавших, обращенных к Маритхе, каких только гримас, от безмерного удивления до неподдельного ужаса. Среди людей Васаи начался разброд: кто-то еще настегивал своего аинче, бешено сверкая глазами, кое-кто бесцельно топтался на месте, отпустив поводья, невзначай поглядывая назад и не решаясь, однако, бросить хозяина. Некоторые звери носились куда им вздумается, внося еще большую неразбериху, точно всадники исправно нахлестывали зверей, но сами напрочь про них позабыли. Маритха присмотрелась — что-то вокруг менялось, и довольно быстро. На лицах нападавших постепенно проступали ужас, страдание, одно за другим они искажались болью… или еще чем-то, непонятным девушке.

И тут наваждение исчезло. Вокруг заметались люди, звери. Вопли ужаса, стоны приблизились и стали невыносимыми, даже уши закрыть захотелось. Кто-то хрипел, кто-то кричал, катаясь по земле.

Она уже видала такое. И Такхур тоже, потому и бросил Васаи вовремя. Что-то из незримого трепало людей так, что девушке стало не по себе. Но они за ней охотились и заслужили кару, поэтому Маритха взирала на метания вокруг нее почти спокойно. Никто ее не задевал, никто и ничем не грозил. Люди таращились в пространство мимо друг друга, оглядывали себя, прыгали, стряхивая непонятно что. Кое-кто уже валялся с мукой на лице, будто из него высасывали последние остатки жизни. Маритха сцепила зубы. Васаи заслужил это, и те, кто с ним, тоже. А сколько бед он в Табале натворил! А еще Ведатель, голос Бессмертных, рука… и все остальное.

На этот раз наказание длилось дольше, гораздо дольше, чем в подземелье Корки. Когда все затихло, вокруг валялись безмолвные тела, и только последние лишенные седоков аинче метались по пустоши. Неподвижные лица, бледные и истощенные донельзя, с темными кругами вокруг глаз, пугали Маритху. У того, что оказался ближе всех, невидящие глаза были широко распахнуты, но уже никуда не глядели, и девушка потянула за поводья, стараясь увести отсюда своего аинче. Всадник из нее никудышный, зверя только понесло в противную сторону? Маритхе пришлось спрыгнуть, чтобы оттащить его обратно, но вялые затекшие ноги не устояли, разъехались, и она растянулась неподалеку от хранителей.

Чьи-то руки подняли ее, снова посадили в седло, вернее, на прежнюю подстилку. Девушка сначала покрепче ухватилась за поводья, потом обернулась, уже зная, кто там сзади. На этот раз не Раванга пришел ее спасать, и почему-то это греет сердце… Только Великий никогда бы не устроил… такого ужаса. Он бы что-нибудь сделал, проучил их… Но по-иному.

— А что с ними? — спросила она вместо приветствия и усовестилась. — Ты опять меня спас…

— Что тебе до них?

Как сильно его голос внутри отдается! Наверно, это Нить ее дрожит. Они давно не встречались лицом к лицу, и девушка была рада этому дню.

— Жалко, — пробормотала Маритха. — Знаю, знаю… жалость — уродливая… Ты говорил. А они что… их Нити станут короче?

— Они не умрут. По крайней мере, далеко не все. Кто послабее, быть может. Кто-то утратит разум. — Он чуть-чуть прикрыл глаза. — Двое. Васаи как раз из крепких. Он жил бы и здравствовал. Если бы вернулся в Табалу. Но он не вернется.

— После… — Она запнулась, не зная, как назвать все это.

Аркаис сам взялся за поводья ее аинче, повел его сквозь следы схватки прочь. Он не подавал никаких знаков адика, но зверолюди, чрезвычайно невозмутимо наблюдавшие за происшедшим, последовали за Маритхой.

— Я давал Васаи возможность избегнуть наказания, и не одну. У него был выбор, поэтому не стоит сочувствовать глупцам. За ними много чужих жизней. Скоро там могла бы оказаться и твоя. И если другие мне безразличны, то твоя — нет.

Голова сладко закружилась и сразу встала на место, Маритха только пошатнулась. Конечно, она же Ключ к Двери, которой жаждет Аркаис. И спорить с ним… вон как опасно. Она оглянулась, следы незримой схватки еще виднелись даже лучше, чем раньше, — путники держали путь вверх по наклонному плато,

— А почему Васаи в Табалу не вернется? Раз живой остался… Я бы на его месте уже со всех ног… — пожала плечами Маритха, стараясь не поддаваться собственному возбуждению от его последних слов.

— Я вижу два образа его судьбы. Ни один из них не ведет в Табалу. Его люди не пойдут с ним к Истокам. Власть свою он потерял. Более того, я нанес сокрушительный удар по его способностям Ведателя. Он никогда не будет прежним, хоть и так особенной силой не отличался, скорее изощренностью… кое в чем. А здешние земли, они коварнее нас обоих. — Аркаис усмехнулся. — Васаи уже осмелился мне противостоять, в то время как в Табале ему это в голову не приходило. Теперь же… Когда теряешь так много, велик соблазн вернуть все сразу и большей мерой, даже страх не помешает мечтать о самом несбыточном. Ведатель все еще надеется отыскать таинственный Храм, а с ним и высшее могущество. И он знает, что Великий Раванга упорно куда-то движется…

— Откуда? — перебила Маритха.

— Он Ведатель.

— И что? Никогда не поверю, чтобы какой-то Ведатель видел мысли самого Раванги!

— Дело не в мыслях, — покачал головой Аркаис.

Маритхе показалось, что он говорит охотно, поясняя ей премудрости ведательского ремесла. Казалось, разговор, затеянный девушкой для своего успокоения, и ему доставляет странное удовольствие.

— Ведатель видит не только Нити, но и многое другое. Человек живет двойной жизнью, тело — в этом мире, а Нить — в мире незримого. Ведатель силен тем, что видит часть, спрятанную от обычного человека. Для него Нить как для тебя твое тело. Что ты видишь, когда смотришь на меня? — застал он Маритху врасплох.

— Я? — протянула она. — Я… ну… тебя. Погоди… Раз было… и даже не раз… Ты был другим! Высоким-высоким! — вспомнила она. — И лицо… другое.

— И какое тебе больше нравится?

Он что, опять насмехается? Не видно что-то…

— То, оно совсем другое, — пробормотала девушка. — Непохожее. Совсем не здешнее.

— Ты не ответила.

— Они… разные, — кусала губы Маритха. — И оба… — так и не осмелилась она закончить.

Ее притягивало и то, и другое. Наверно, ее привлекло бы и третье, и четвертое, если у него есть еще.

— Тебе повезло увидеть больше, чем многим другим. Но я спрашивал не о том. Когда ты смотришь на меня, что ты видишь? Лицо, глаза, скулы? Насмешку над миром, к которой уже привыкла? А что за ними? Что внутри? Что у меня под арчахом? — Надо сказать, арчахом его легкое развевающееся одеяние назвать было никак нельзя, — Ты не видишь даже цвета моей кожи. Вдруг я… уже мало похож на человека? И моя кожа покрыта чешуей, как у песчаной змеи? Или вроде того? А что под ней? Что внутри?

Маритха начала понимать. Однако про кожу, как у змеи, ей не понравилось. Она представляла себе… несколько иное.

— Так и Ведатели? Видят Нить только сверху? А внутри там еще что-то спрятано?

— Так и Ведатели. Чем сильнее дар, тем глубже он проникает. Кроме того, ты живешь в этом мире и оставляешь следы. Глубокие на песке, еле заметные на горных дорогах. Долгосрочные на других человеческих Нитях. Какая-нибудь тварь учует твой запах, а какой-то мужчина — твой аромат. Следы повсюду. И Ведатель тоже их оставляет, и тем больше, чем больше его сила. Его мощь искажает первозданное пространство. И другой Ведатель может если не проследить, то хотя бы ощутить такое присутствие. Надо просто смотреть и слушать мир, и он сам укажет нужный след. Васаи не очень умен, но хитер, он не очень силен, не глубок, но следить он умеет. Для него не остался незамеченным приезд Сына Тархи в Табалу. Правда, — усмехнулся он, — Сын Тархи и не задавался целью скрывать свое присутствие. Напротив.

Из пыльного облака, танцующего неподалеку, показался аинче, один из убежавших от людей Васаи, и спокойно потрусил прямо к ним. Аркаис остановился, дождался зверя.

— Справишься? — кинул он ей поводья.

— Ты же знаешь, что нет.

Он уже вскочил в седло, но снова взял ее поводья. Уменьшившийся отряд двинулся теперь еще скорее, хотя шагал Сын Тархи и без того очень быстро. Легко, плавно, будто скользил над пустошью. Красиво и уверенно, как и все, что он делал.

Маритха оглянулась в последний раз на следы схватки. С кем?

— Это что, снова твари из незримого?

Спутник с усмешкой покачал головой.

— Нечего их баловать разнообразием. На этот раз обыкновенные глоты.

Девушку передернуло, вспомнились эти, на ножках…

— Великий Раванга мне…

— Знаю.

Вот так, коротко. Нечего любопытствовать.

— А я тоже видела… глотов, — прошептала Маритха. — Противно до жути. А ведь они до меня не добрались.

— И хорошо.

— Они же страхом кормятся? — не унималась она. — И всем остальным… вроде того.

— Это когда ты здесь, то только страхом и вроде того, — повторил он. Определенно, этот простой разговор его развлекал. — Но если лицом к лицу с ними встретиться, то и кое-чем посущественнее.

Волосы встали дыбом.

— Чем? — даже не прошептала, едва выдохнула Маритха.

— Всем. Высасывают все, чем питает тебя Нить. Весь свет, что им доступен. Это же глоты. Пока эти люди опять наберутся силы, день-два пройдет. Как жаровник, в котором нет жира, но фитиль еще тлеет. Если подлить, то разгорится, а если искра угаснет, то подливай не подливай…

— А если рядом горакхи? Или другие твари?

— Значит, Бессмертные сегодня против них. Мне лишних жертв не нужно, но и с глупцами возиться не желаю. Тебе их жалко?

— Жалко, — пробормотала Маритха.

— Нет, — усмехнулся он, — не жалко. Ты ведь неглупа и понимаешь: они бы тебя не пожалели. Это собственные воспоминания гнетут тебя. Да еще обличья их немощные встревожили. Однако им выпал тот самый случай, когда, наконец, приходится платить. Не по частям, а сразу. Васаи нарушил договор, заключенный со мною, — усмехнулся он еще раз, намного жестче. — Понадеялся на силу. Словно сами Бессмертные раздували его чудовищную алчность до чужих сокровищ. Связаться с Сыном Тархи! Я даже не стал себя тратить на что-нибудь интересное. Просто открыл мост в незримое, здесь оно и так близко, вот глоты и набежали. На их же страх и бессилие. А чем дальше, тем больше этих тварей, тем больше страха.

— Это такие… с тонкими ножками?… — вспомнила она тварей с длинными ногами.

— Разные. Всякие были. И пострашнее тоже.

Маритха кивнула. Если и пострашнее были, то немудрено испугаться даже бывалым хранителям. То-то она все понять не могла, что они с себя все время скинуть пытались!

— А время?

— Что — время?

— Ты же время остановил! И это ты можешь!

— Я не властен над временем, — голос сделался задумчивым и далеким.

— А как они… на месте как застряли?

— Это всего лишь игры с пространством. Непростые и для меня расточительные. Однако, нужно было дать глотам время. И кое в чем попрактиковаться.

Игры с пространством! Маритха вспомнила искаженные обличья и сразу отогнала их подальше. Страшноватые игры…

— Я подумала… что время встало. Когда они на месте как завязли!

— Поверь мне, сами они ничего не заметили. Людям казалось, что они скачут и скачут, а мы оставались недосягаемыми, все так же далеко, словно границы раздвигались вместе с бегом их аинче. Поначалу это их и взбесило.

— Как мне все надоело! — с чувством сказала Маритха.

— Это сейчас. Пройдет время, и ты будешь скучать по неизведанному. Ты уже не сможешь иначе.

«Пройдет время», напоминал Сын Тархи. Пройдет, и он исчезнет. Перестанет приходить в мгновения опасности, перестанет над ней смеяться и… никогда больше ей не споет. А она… Маритха сцепила зубы… она не сможет иначе. Может быть. Надо постараться.

— Как я тут очутилась? — вдруг всплыло самое важное. И как оно забылось за пустыми разговорами!

— Я тебя похитил.

Он даже не посмотрел на нее. Продолжал усмехаться в пустошь.

— Что? — наконец изрекла Маритха после долгого молчания.

— Я похитил тебя. Из Латиштры.

— А Великий? — тупо спросила она. Точно это самое важное!

— Ты забыла? Его не было рядом в ту ночь. Заботиться о разном стоит, если ты можешь присутствовать в нескольких местах одновременно. В противном случае надо выбирать. Он выбрал.

— И ты… за мной пришел?

Эти полурасспросы отдавались болью. Только что Маритха радовалась. Еще бы, он пришел.:. Теперь желала больше никогда его не видеть.

— Нет. Раванга следит за моей Нитью, ее от него не скроешь.

— А кто тогда? Эти? Это они тебе помогли?

Девушка обернулась назад. Договор… Кажется, она начала понимать, как очутилась среди людей Васаи. Аркаис ее не спасал. Просто они с Васаи не поделили Маритху, добычу то есть. Ведатель похитил ее для Темного, а потом по жадности нарушил договор.

— Что ты за меня пообещал? — хотела спросить она как можно язвительнее, но получилось растерянно, даже жалко.

— Пустяк, — он как будто не замечал ее горя. — Даже стараться не пришлось. Все уже было сделано.

— Так что же? — допытывалась девушка.

— Он обещал делать все, что я скажу, кроме… впрочем, длинный перечень оговорок не изменит сути. Взамен Раванга больше никогда не должен был вернуться в Табалу.

— Он и так не собирался! Если б не Храм… Он сказал, Храм горит… Подходящая ночь для охоты, что и говорить…

— Договор есть договор. С Васаи я тоже многого не взял. Всего одно дело, как видишь. Не люблю связывать себя с людьми, но идти туда самому и выяснять посреди Латиштры, кто из нас с Равангой сильнее… А твой хранитель цеплялся бы за тебя до тех пор, пока оставался бы жив.

Маритха вздрогнула. Да, Тангар ее бы никому не отдал. Даже Темному, хоть на своей шкуре опробовал его силу. Как же ей не хватает своего хранителя! Единственного, кто думает про нее, а не про какую-то Дверь в каких-то пещерах!

— Что с ним?

— Ничего, кроме излишней тревоги о тебе. Я распорядился, чтобы Тангару зла не причиняли. Очень уж он тебе дорог.

Маритха с удивлением взглянула на него. Выходит, Темный не хотел причинять ей… огорчения. И на том спасибо.

— Так он…

— Целый. Невредимый.

— Он не знает, где я?

— Нет.

— А Великий?

— Теперь — да.

— Ты открыл ему?

— Я же с тобой, разве не так?

Так. Раз он отказался от Васаи и его людей, то прятать Маритху больше нет нужды. Великий, что же, отдал ее Аркаису? После всего, что делал с ней и говорил? Значит, у него не осталось никакой надежды на ее твердость? Или, наоборот, — теперь уж он уверился?

— Он придет за мной?

— Нет.

— Почему?

— Тебе пора сменить спутника. Мы так решили.

— Решили! — фыркнула она. — Если бы решили, чего бы обманом умыкать!

— Потому и решили, что обман удался. Потому договорились. До Храма ты будешь со мной, желаешь такого попутчика или нет. Там встретишь остальных. И Равангу, и своего незабвенного Тангара.

— Что это значит? — осторожно спросила Маритха.

— Ты сама просила, чтобы мы договорились. Мы пришли к соглашению. Раванга обещал не мешать тебе, и этого вполне достаточно. Открывай Дверь Храма. А потом мы сами решим, кто и чего достоин. Пусть будет воля Бессмертных.

— Договорились… — прошелестела она одними губами.

Порешили промеж себя, что Двери ей таки открывать придется, а сам живой Ключ и спросить не удосужились.

— А что тебе не нравится? Разве не ты хотела, чтобы мы договорились сами, без тебя? А тебе без помех предоставили сделать то, что предназначено Бессмертными.

Так-то оно так… Однако обидно. Как будто она теперь вещь какая-то.

— Это не так, — сказал он уже мягче. — Ты забыла о нашем договоре. Ты сама решаешь, кому открывать и открывать ли. Только ты. Невзирая на чужие речи. С открытыми глазами. С кем бы ты ни оказалась перед Дверью, со мной или с Равангой, договор остается прежним, а глаза должны быть открытыми. Потом ты не сможешь сказать, что тебя обманули. Что же тут обидного?

— И что, ты меня не затем умыкнул, чтобы я для тебя постаралась? — попыталась девушка его обличить.

— Конечно же, за этим! Ну и что?

Как же он ловок! Просто голова кругом… Маритха уже сама запуталась, чего она от него хотела, в чем уличить собиралась…

— Ты, не можешь меня заставить, — бормотала она, не зная, что на это ответить.

— Не могу, — согласился Темный. — Весьма забавно. И поучительно. Я не могу тебя заставить! Но если корень всего — твоя добрая воля, нужно открыть оба глаза, а не только один. Ты много времени потратила на Равангу и его нравоучения. Теперь мой черед. Просто смотри. Слушай. Будь рядом. Ты согласна?

— Да! — вырвалось так быстро, что девушка не успела ничего сделать. Да и зачем, если он все равно знает!

Маритха покосилась на бережно завернутый муштар, закинутый за спину Сына Тархи. Больше ничего при нем не было. Только темное длиннополое одеяние.

— А ты… будешь еще петь? Ну… вскорости?

— Не знаю. Возможно.

— А мне можно немножко послушать? — невольно просила она, хотя могла бы быть и понастойчивее.

— Не знаю. Возможно.

Он усмехнулся куда-то в сторону. Верно, мыслям своим. Говорить с ней Темному, как видно, расхотелось.

— А далеко нам до Храма добираться-то? От Латиштры? — не отставала Маритха.

— Оттуда путь неблизкий. Но и Латиштра уже далеко отсюда. Мы на полпути к Храму. Даже ближе.

Маритха насторожилась. Опять какие-то шутки с пространством?

— А знаешь ли ты, сколько спала?

Девушка ожесточенно трясла головой. Этого еще не хватало!

— Прошло десять дней. Сегодня пошел второй десяток. Все это время тебя везли к цели. И быстро, не то что на тарпе.

— А откуда Васаи дорогу знает?

— Он не знает. Адика указывали путь. Они тебя оберегали.

Тут Маритха вспомнила про молчаливых спутников, трусивших сзади на своих аинче.

— И я тоже… следил за тобой. Ни один волос не мог упасть с твоей головы без моего ведома и разрешения. Расстояние крадет и силы, и возможности, но поверь: никто бы не посмел причинить тебе вред. Ни случайная тварь, ни твари, с которыми я связал себя на время. — Он немного обернулся, указывая назад, где оставались люди «хозяина» Табалы. На них намекал. Как он их… Раванга никогда бы так не сказал.

И все же он берег ее… и это согревало сердце. Хоть и берег для своей же выгоды. Ну и ладно.

Девушка украдкой посматривала на своего спутника, делая вид, что оглядывается на шерстистых адика. Вот он закрыл глаза, продолжая удерживать поводья ее аинче.

— Я много говорю? — тихо спросила она, не в силах дать ему покой, которого он хотел.

— Как обычно.

— Это много?

— Не больше, чем остальные. Не беспокойся, сейчас ты мне не мешаешь. У меня не осталось здесь больше дел, а размышлениям и восстановлению сил это не помеха.

Любезно. И потому на него непохоже. Хотя что от него ждать, коль у него такая нужда в Маритхе! Так или иначе, от нее теперь зависит его жизнь.

Девушка преисполнилась гордости. Любые едкие слова, на которые Аркаис такой мастер, могли испортить ей торжество, и потому она молча нежилась в лучах своего самодовольства.

Однако к полудню она загрустила. Некстати вспомнился Тангар, представились одинокие ночи впереди и твердокаменный Сын Тархи, что не даст себе труда ободрить, согреть. Защитит он, конечно, куда лучше хранителя. Да и время с ним летит еще незаметнее… но только днем. От Тангара столько не узнаешь, не проведаешь. От него не веет чем-то странным и необыкновенно притягательным, что рождает в Маритхе сладкий трепет. Зато Тангар простой и прямой и всякий час не насмешничает. И опекает так заботливо, за каждым шагом следит! В глаза бросились поводья ее аинче в тонких пальцах у Темного. Вообще-то нельзя сказать, что этот ее тоже на произвол судьбы оставляет. И он о ней печется, только по-своему. Да и как ему, Сыну Тархи, Пожирателю Нитей и почти Бессмертному, такими мелочами заботиться? Небось сам-то не ест, не пьет, не спит, как и Раванга. Вот бы узнать…

— Не ем, не пью, не сплю, — насмешливо уронил Сын Тархи, не открывая глаз.

Маритха принялась губы кусать. Ни одной мыслишки от него не скроешь. Стыд-то какой, ее измышления! А как их скроешь?

— Как ты будешь жить с открытыми глазами, если сама себя стыдишься? — снова застал он ее врасплох.

Маритха подумала, что бы ответить, чтобы себя не уронить.

— А что тут трудного такого? — осторожно спросила.

— Ты хочешь ясности, — отозвался он, — а стыд всегда побуждает укрывать то, что не нравится, даже от себя. От себя в первую очередь.

Что ж, наверно, он опять прав. Как всегда. Девушке не хотелось влезать в эти скользкие споры, которые оставляли ее без сил, словно камни приходилось таскать, а не словами перебрасываться. Ведь имя его Нити — Ясность. Маритхе не допрыгнуть.

— Так куда мы путь держим? В какую сторону? — уклонилась она.

— Скоро увидишь.

— А кто такие эти адика и почему за мной привязались? Ты им велел, они тебя слушают?

— Скоро увидишь.

Пришлось снова надолго замолчать. Бесконечное плато, истинно бесконечное, и все вверх тянется, словно мир к краю заворачивается. И пустынное! Хоть бы горакх какой попался, теперь-то ей не страшно. Солнце проделало уже немалый путь по небу, когда они одолели этот медленный, легкий и скучный подъем и перед ними вновь открылись запретные земли.

— Вот. Туда мы и держим путь.

Теперь плоскогорье поворачивало вниз, но Маритха даже взглядом не удостоила каменистую пустошь. Впереди темнели далекие горы, должно быть, огромные. Высокие! Что-то отблескивало у их вершин. Белели непонятные пятна.

— Это золото? Там! — показала Маритха на этот блеск.

— Это замерзшая вода. Небо сегодня чистое, и солнце блестит на ее поверхности.

— Так бывает?

— Там бывает.

— А кто ее туда пролил? Бессмертные?

— Нет, сама земля. — Он улыбнулся.

— Ну что смешного-то? — внезапно обозлилась Маритха, хотя эта улыбка, как назло, ей понравилась. — Где это видано, чтобы вода поверху разливалась? Да еще сама?

— Я не смеюсь. Но немного… забавно. Обманывать тебя — все равно что обманывать ребенка, так сказал Раванга. Ты похожа на ребенка, особенно сейчас.

— Обманывать, — повторила она, расслышав только это. — Так ты меня обмануть собирался? Зачем?

— Я не хочу тебя обманывать, — раздельно произнес он. — А вспомнил лишь потому, что он говорил о ребенке. Ты подобна ребенку.

— А ты… когда-нибудь… — мялась девушка, не решаясь даже выговорить такое.

— Нет, — Сын Тархи покачал головой, — я никогда не трогал Нити детей. Слишком рано.

Ее передернуло. Слишком рано! Лучше думать о чем-то другом.

— А Храм, он где?

— Там, в горах.

— Надо на вершину лезть? — испугалась Маритха.

Аркаис усмехнулся:

— Так высоко не придется. Главное — найти его.

— Погоди… Разве ты там не был и не знаешь…

— Был, и не раз. И каждый раз приходилось искать его заново. Дорогу к нему нельзя запомнить, она меняется от раза к разу.

— Он что, скачет с места на место?

— Нет. Раванга ведь рассказывал, как близко подбирается здесь незримое? Чем ближе к Бессмертным, тем больше оно проникает в ткань нашего мира. И не все, что видится, правда. А многое истинное не видно. Другие чувства тоже обманчивы.

— Но ты же такой… Ты-то должен различать!

— Три мира сходятся там воедино, Маритха. И силы бродят такие, что искажают и видение, и слух даже такому, как я. Или Раванга.

— И что, ты ничего там не можешь?

— Могу. Но не всегда последствия таковы, как бы хотелось. Лучше без нужды не спорить с этим местом. Если оно впустит, мы найдем его.

— А если нет? — коварно подбросила она, когда Темный замолчал. Он явно не желал даже думать про это.

— Тогда мы поищем получше. И нас впустят.

— А если все равно — нет?

— Тогда мне останется смириться, доставить тебя в Великую Аданту и позабыть о вечности. На время.

— И ты смиришься?

— Я все еще человек, но во мне нет таких страстей, как в Васаи или Такхуре. Когда я говорю, что жажду чего-либо, я делаю это своей главной целью, только и всего. Я трачу силы на этом пути и следую по нему до тех пор, пока не достигну или не разуверюсь в его целесообразности. Но если дорога перекрыта, я не стану прыгать в пропасть за этой костью. Нельзя получить невозможное. Глупо и расточительно стучать в закрытую дверь, зная, что она никогда не откроется. Но если это возможно, почему не попытаться?

— А что тогда делать мне? Если Храм не найдется?

— Это тебе решать.

Маритха потирала подбородок, глядя на далекие горы. Там конец этой жуткой дороги. И еще Тангар… И конец всему… Трудам, лишениям и бедам, постоянному страху, охотникам за ее тайнами… Запретному знанию, вечности, необыкновенной песне и даже всегдашним насмешкам, которые колют ее уже не так сильно и которые, что уж говорить, иногда бывают справедливы.

Почему ей вдруг захотелось, чтобы дорога тянулась и тянулась? Неужто Темный правду сказал и она без этого уже не сможет? Нет, он ее стращает, ему нравится стращать других, ведь у самого ничего нет, кроме силы, а у нее есть. Хотя бы Тангара взять. Только бы добраться до него! Приникнуть, прижаться, чтобы все стало по-прежнему — как же она соскучилась! Только бы не обманул Сын Тархи!

Девушка честно молчала до самого вечера, не давая больше поводов для насмешки. Расположились на ночлег. Маритха еле сползла со своего аинче, однако Темный больше не спешил ей помогать. Неожиданно ловко ее подхватил один из попутчиков-адика. Девушка думала, они разведут хоть какой-то огонь, но, видно, было нечем. Вместо того ей кинули пахучую шкуру аинче, куда целиком-то и не завернешься, а еще кусок чего-то жесткого, что Маритха по ошибке приняла за вяленое мясо. Прошел почти целый день, но есть не хотелось. Точно так же с ней случалось, когда рядом восседал Великий Раванга. Теперь же Маритха опиралась на другую мощь, но голода и холода все равно не чувствовала.

Между тем Сын Тархи примостился недалеко от нее прямо на голом камне. Ветер вздувал его диковинное одеяние, трепал волосы, но он вроде совсем не страдал от холода.

— У них еще шкуры есть, — указала девушка на скатку у ног одного из аинче. — Пускай и тебе дадут, если это твои друзья.

— Не нужно.

— Тебе не холодно? Ни чуточки?

— Нет.

Вечер на самом деле был теплее, чем все, что помнила Маритха до него, но не настолько же, чтобы рассиживаться на голых камнях да еще в таком тонком арчахе, как он его называет! Аркаис закрыл глаза, совсем как Великий Раванга в мгновения отдыха или, напротив, сосредоточения. Девушке показалось, что лучше его не трогать, и она принялась без восторга жевать вяленину. Тут же выплюнула, отчаянно гримасничая.

— Вот же гадость! Что это такое?

Никто из адика и не подумал ответить. Они уже завернулись в свои шкуры и пристроились на ночлег. Может, и заснули уже, кто их знает. Девушка с отвращением мяла в руках твердый кусок непонятно чего, не решаясь выбросить — вдруг адика на нее обиду затаят.

— Ты не привыкла, — казалось, из далекой дали обращался к ней Сын Тархи. — Это… как бы его назвать по-человечески… Здешние поселенцы тоже варят нечто подобное и называют ю?гой. Из местных мхов. Но они не понимают, что такое настоящая юга. Она легко насыщает и приносит грезы. Это пища адика.

Маритха опять вспомнила Тангара. Он что-то такое рассказывал… про мох. Только то было вроде варева в кипящей воде, а это твердое, как камень.

— Положи в рот, и оно скоро станет мягким, — монотонно предложил Аркаис, слегка покачиваясь.

— Ни за что! — отрезала Маритха. — Я не голодная, чтобы этой гадостью давиться!

— Как хочешь…

Не успела она сделать несколько вздохов, как голод вдруг напомнил о себе. Маритха терпеливо пережидала, даже не думая про то, чтобы попробовать «лакомство», преподнесенное адика. Вскоре голод принялся всерьез выгрызать дыру под ребрами. Должно быть, Темный перестал питать ее своей мощью… мощью своих Нитей, если уж по-честному.

Маритха задрожала. Она, которая ужасалась деяниям Сына Тархи, теперь питалась силой его источника! А какой у него источник, известно… А как он ее спасал? Все тою же силой! И ведь нельзя отказаться. Ладно еще голод, потерпим, или этой… юги наесться можно на худой конец. А против холода она бессильна. К утру еще похолодает, а согревать ее больше некому. Мучиться всю ночь от того, что зуб на зуб не попадает… этого ей хватит, от этого уже сейчас кричать хочется.

Пускай хотя бы голод утолится, как положено, все Нитям легче. Девушка с трудом отгрызла кусочек юги и, борясь с отвращением, старалась его не выплевывать. Аркаис сказал, он размякнет. Кусок вскоре вправду размок, превратился в тягучую кашицу, не менее противную на вкус. Маритха закрыла глаза и принялась обреченно жевать. Если бы животине был такой пустой, ее вполне могло бы и вывернуть.

Странно, но когда она покончила с первым куском, то вкус перестал ее ужасать. Настолько, что девушка решилась на второй. Потом третий, четвертый. Вот оно что, надо было только распробовать. Маритха ощутила сытое спокойствие и легкость. Ай да адика, такое творят! Если бы ей кто Сказал, что когда-нибудь мох жевать придется… Девушка запила кашицу водой из бурдюка, снова впилась зубами в пластину сушеного зелья.

— Довольно, — неожиданно подал голос Сын Тархи.

Ночь выдалась темная, сегодняшняя пелена на небе оказалась такая плотная, что без труда луну проглотила, не подавилась. Получается, Маритха долгонько возилась с этими кусками, намного дольше, чем показалось. Лицо спутника тоже тонуло в темноте, девушка еле различала его фигуру. Он так и не снял с плеч свой муштар. Сегодня он петь не будет. Жаль…

— Почему это довольно? — хихикнула Маритха незнамо чему.

— Ты не привыкла, — отозвался он. — Для тебя достаточно. Они вкушают югу и грезят. Для тебя испытаний на сегодня хватит. Отдыхай.

Девушка с сожалением завернула остатки юги, спрятала про запас.

— Грезят? Это же едят… — шептала она, и слова стелились неровно, налетали друг на друга.

— Они так живут. Очень немного в нашем мире, зато надолго погружаются в незримое. До определенного предела.

— Раванга говорил, — запиналась Маритха за каждый звук, — они между миров…

— Он верно говорил.

— А еще… что они хранители… здешние.

— И это верно.

— Что, у этих хранителей… еды человеческой нету?

— Есть. Молоко аинче. Аинче — звери с этой стороны Расселины. Очень давно во всей Великой Аданте не было ни одного аинче. Не было и молока, и молочного сока… Люди им обязаны, не так ли? Но сейчас здесь нет молока, и придется довольствоваться югой.

— Молоко — вода, — бормотала девушка, глаза уж закрывались. — Лучше бы чего поплотнее…

Перед ее уже не голодным, но еще и не сытым взором проплывали лепешки, жареные ломтики земляных пузырей, куски вяленины и даже свежего мяса, испеченного на камнях.

— Этого здесь не найдешь. Адика не трогают здешних тварей, а те не трогают их.

Маритхе даже удивляться было лень. Странные люди, вернее, зверолюди. И обычаи у них странные.

— Они что, с нами до самого Храма… — не получилось даже до конца договорить, так язык занемел.

— Завтра увидим. Не стоит с ними ссориться, их ведущие желают встречи.

— Боишься, — радостно шелестела Маритха, уносясь от него вдаль.

— В их власти многое в запретных землях… — успела она услышать и унеслась совсем.

На следующее утро ее бесцеремонно растолкали, без лишних слов посадили на спину аинче. Путались ноги, голова до сих пор казалась отделенной от тела. Тело же тянуло вниз. Сын Тархи вновь оказался прав, она не привычна к их зелью. Вон, сами зверолюди вкушали то же самое, а ведь свежие, словно впитали в себя тот ветер, что вокруг носится. И спалось ей худо. Обрывками приходили знакомые лица, ушедшие события, и все потери, потери. Тангар улыбался, в последний раз пристраиваясь у ее ног в пещере, откуда люди «хозяина» украли девушку. Ниха, родная сестра, грозилась не пустить ее обратно, если Маритха вернется без Игана. Раванга сердечно улыбался, но не протягивал руки, чтобы перевести ее через расселину, а одаривал новым запретным знанием, хорошо хоть нет памяти каким.

Только Сына Тархи не было в ее снах, зато были Нити, бесконечные и жалкие, они приходили снова и снова, выдирая Маритху из других видений. Просили уговорить, умолить, испросить для них свободы. Такие несчастные… Нити не такие. Это приходили они, те самые, что лишились главного и остались почти как фигурки в знакомой комнате, пустые. Они доводили Маритху до безумия, говоря, что она про них позабыла. Что забыла, коль и так ничего не обещала? Но они приходили опять и смущали ее покой, бились о стены ее разума, расшатывая его.

Это она только думала, что Нити ее отпустили, но нет, вот они, друзья дорогие, тут как тут. Стоило попользоваться малой малостью их силы, стоило прислониться к Сыну Тархи и его источнику… Как от них избавиться? Вы получили то, чего хотели, и не моя в том вина, отбивалась Маритха, но жалость душила ее, такая же уродливая, как рассказывал Темный, вроде худой согбенной женщины с молящими, вечно больными глазами и стонами на устах. Она бежала за Маритхой, хватала ее за руки, за одежду, заглядывала в глаза и молила, молила…

Потому ей сегодня не хотелось смотреть на Сына Тархи, слышать его голос, и девушка сама безмолвствовала. Сделалось все равно, куда они направляются, когда доберутся до Храма и что будет потом. Главное, что Нити ее не выпустят.

Решительно забрав поводья у своего спутника, девушка старалась увереннее держаться верхом. Не так уж и трудно, вчера целый день приглядывалась. Одной рукой цепляться за шерсть было намного труднее, да и поводья от ее усилий дергались не к месту, вынуждая аинче к рывкам. Люди адика окружили ее и поддерживали время от времени, а то бы валяться Маритхе на земле, и не раз. Аркаис, как всегда прекрасно ведавший, что творилось в ее сердце, теперь возглавил отряд и направлялся к краю плато. Не оглядываясь, он вел Маритху, предоставив заботиться о ней зверолюдям.

После полудня дорога резко пошла под уклон. Обрывистая стена плато, оставшаяся слева, пугала своей монолитностью. Вспомнилось, что силы в здешних землях огромные, если захотят, расплющат Маритху в один момент.

Девушка упорно молчала. Если она начнет, то неминуемо заговорит про Нити. А что говорить, если между ними про эти Нити сказано-пересказано. Ей и без этого несладко.

К вечеру маленький отряд спустился с плато, и вокруг снова встали холмы, поросшие скалами. Зрелище уже известное, еще до Латиштры надоесть успело, и Маритха хмурилась и ему, и своим мыслям, едва поглядывая вокруг. Вот и пропустила, как они принялись спускаться в какой-то провал между скал. Вверх она посмотрела после того, как провал уже превратился в расселину, где даже при свете солнца стояла глубокая тень. Пока она рассеянно осматривалась, все еще не желая говорить с Сыном Тархи, ее спутники скользнули куда-то в сторону. У девушки вырвали повод из рук и потащили ее в разверстый зев пещеры.

— Эй! — боязливо позвала девушка в кромешной тьме.

«Не бойся».

Поводья больше ей не доверяли. Чья-то рука придерживала ее то за плечо, то под спину, но это был не Темный, она не чувствовала его присутствия рядом. Когда тот близко, всегда понятно — это он.

— Куда мы?

— Адика собрались, чтобы на тебя посмотреть.

— На меня? — спросила она у темноты. — А на тебя?

— Меня они знают. Давно.

— А я им на что?

— Тебя они не знают.

— Ну и что с того? Сколько тут людей всяких бродит, по запретным землям! — Маритха начала беспокоиться, даже побаиваться.

— Их они знать не хотят. Хотят тебя.

— Зачем?

— Много вопросов. Успокойся по возможности. Тебе ничего не грозит, пока я рядом. Скоро все закончится, и ты отдохнешь.

— Опять в пещерах!

— Ты предпочитаешь ночлег среди скал? На свежем ласковом ветерке?

— Тут тоже… — зябко повела она плечами, но никто из темноты не ответил.

Вот ведь как. Решили на нее посмотреть! Не на кого-нибудь, а на Маритху! Или они тоже знают тайну Двери?

— А как они про меня узнали? — через некоторое время спросила она.

— Я попросил их содействия и потому невольно связал тебя с ними. Однако необходимо было надежно укрыть твою Нить. Эти четверо с тобою от самой Латиштры.

— Да, а как это они так быстро до Латиштры добрались? Отсюда? Или Темный просил их заранее?

— Те, что с нами, — из других семей. Но это все равно, ведь они едины. Зов адика настиг нас здесь, и потому тебя встретят здешние ведущие. Благо, они оказались на нашем пути, и не надо отклоняться в сторону. А теперь помолчи.

Маритха проглотила очередные слова, готовые свалиться с языка, ведь «помолчи» было сказано так… как он умел. Запрет напрочь отсек желание испытывать терпение Аркаиса. Тут темно, вот и страшно с непривычки. Ей просто необходимо что-то говорить, чтобы вслед отвечали, а он запрещает.

Вокруг немного просветлело… или нет, это во тьме обозначились серые тени. Три впереди и две сзади нее. Или нет, не серые, это слабый свет струился вокруг каждой из темных фигур. Как только появился свет, сразу выступили и подробности, отличия каждого. Маритха видела даже лица адика, хоть и не могла понять, как это у нее выходит. Вокруг было все еще темно, а призрачный свет не мог осветить их так хорошо. Девушка присмотрелась, обличья были иными, тоже шерстистыми, тоже морщинистыми, но другими, словно прежнее сползло, уступая место истинному.

Впереди виднелся и Темный, окутанный сплошным пушистым облаком тонкого света. Его не очень-то разглядишь, просто серая фигура на аинче. Он не хотел, чтобы девушка его видела. Ага, соображала Маритха, никто не освещал ей путь, никто не загорался светом, просто ей подарили иное видение. На то время, пока ей страшно сидеть одной в темноте. Жаловалась — получай, только помалкивай, покоя не тревожь.

Пещеры были тихи и пусты, будто внутри никого нет. От входа отошли уже прилично, а никаких следов адика. И как широко! Иногда коридор сильно сужался, но небольшие аинче легко и привычно проскальзывали меж стен. Дважды Маритху пригибали к шее зверя — впереди нависал свод. Она и сама теперь разбирала кое-что в темноте, могла бы уберечься, но непрошеные хранители настойчиво ограждали ее от всяких несчастий.

Сколько же тянется путь под скалами! Длина этих бесконечных переходов начала пугать Маритху. Самой ей отсюда никогда не выбраться. И вдруг…

Впереди что-то было. Оно дрожало, струилось и переливалось, но дышало тем же покоем, первозданным, ничем не тронутым. Словно не было тут людей и никогда не будет.

Свет вокруг адика и Сына Тархи совсем истончился, почти исчез, зато яснее проступили очертания самой пещеры. Девушка спешилась вслед за спутниками, огляделась, привыкая к новому зрению, и восхищенно выдохнула — видна была не вся пещера, а только та ее часть, что поблизости. Должно быть, сама она огромна. Нельзя даже представить, что в каменных недрах есть… такие вот. Свод поднимался ввысь и терялся там — они забрели глубоко под землю. Огромное зеркало лежало прямо у ног, и девушка не удержалась, чтобы не прикоснуться к нему легонечко, всего-то носочком.

Нога внезапно погрузилась в зеркало, а вокруг пошли круги.

— Вода! — взвизгнула она, забыв о повелении молчать, за что дыхание ей сразу же сперло.

Перед девушкой лежало подземное озеро. Может, и небольшое, видно было далеко не все, но для Маритхи, нигде и никогда не видевшей открытой воды, кроме как в кувшинах да плоских мисках для стирки и омовения, оно казалось огромным.

Некоторое время все пребывали в тишине, никто не подходил к Маритхе, никто от нее ничего не требовал. Сын Тархи без движения возвышался на расстоянии вытянутой руки, и это прибавляло ей уверенности.

Наконец один из адика подтолкнул ее вперед, и Маритха отпрянула, упираясь. На глади озера, почти у самых ног уже покачивалась какая-то посудина вроде той же миски, только большой и продолговатой. Девушка пятилась назад, не желая лезть туда. Это что же, ее тут утопить решили? После всего, что пережито? И даже слова пискнуть нельзя? Собственное горло не слушалось ее, и она знала, кто тому виной.

Маритха бросала самые умоляющие взгляды, какие только могла, но Аркаис не отозвался. Мохнатому адика, толкавшему ее вперед, наконец, надоел молчаливый, но настойчивый отпор, и он просто сгреб девушку в охапку и легко поставил в ту самую миску. Посудина просела под ее тяжестью, но на дно не опустилась, хоть у самой кромки зеркального озера до него достать было можно. Маритха, окунув туда ногу, недавно вымеряла, где оно, это дно с самого краю. Ей напоминал про это холод, ползущий из промокшей меховой обувки. Длинная миска слегка колыхалась под ней, заставляя приноравливаться, чтобы удержаться на ногах. Ну и что дальше?

Посудина дернулась и закачалась сильнее, вынудив девушку ослабеть в коленях и присесть, держась за низкие борта. Так вернее. Когда Маритха полностью овладела расходившейся миской, то увидела вокруг только озерную гладь, уже неспокойную. Маритху что-то влекло вперед и довольно быстро, а вода волновалась, словно снизу ее кто-то перемешивал. Кто-то очень и очень большой.

Вот посудину опять качнуло сильнее, что-то промелькнуло над водой, разрезав неспокойную зыбь, и опять исчезло. Маритха решила не бояться, ведь если Ключ еще нужен Сыну Тархи, он не даст ее в обиду, но все равно тряслась, до боли в пальцах вцепившись в борта и зажмурив глаза. Она не отважилась открыть их, даже когда поняла, что посудина больше не движется, только едва покачивается на воде. Если над ней нависло какое-нибудь чудовище, то лучше его до самого конца не видеть.

Маритха открыла глаза, когда услыхала низкий гул. Она была одна посреди озера. Никакое страшное чудище не желало ею подкрепиться, никто не собирался ее топить, девушку просто бросили посреди озера, откуда твердой земли не видно, и она невольно вслушивалась в странный звук.

Казалось, он проникает в тело, точно сквозь поры просачивается, и это было очень неприятно. Маритха старалась не пустить его, но это было невозможно. Он пролезал под кожу и тер ее изнутри песком. Колющие тут и там мурашки заставили девушку скорчиться. Она бы уже расчесала себе и лицо, и руки, но до смерти боялась разжать пальцы, вцепившиеся в борта, и свалиться в воду. Она бы уже вовсю извивалась, катаясь по земле, но земли тут не было, и приходилось терпеть эту неимоверную муку, едва шевелясь и выгибая шею так, что хребет трещал.

Гул начал раскачиваться, словно шатался из стороны в сторону, и теперь Маритху к тому же еще и передергивало. Мурашки впились глубже. Звук менялся, девушка чувствовала это каждой каплей крови, каждым кусочком своего взбесившегося тела. Он становился выше, все выше и выше, и так непрерывно. Словно буря накатывала, и ничто не могло ее остановить. Упрямые мурашки уже прошивали мышцы, и те отказывались служить, сжимались, разжимались, делали все, что хотели. Непослушные пальцы то отрывались от опоры — и сердце замирало, то настойчиво цеплялись снова — и Маритха честила про себя всех Бессмертных, адика и, главное, Сына Тархи. Он ведь знал…

Живот, совсем пустой сегодня, выдержал издевательства с честью, выворачивать было нечего, но вой вибрировал уже в сердце. Вот теперь ее скрутило настоящей болью, от которой забылись все мурашки. Дышать стало невозможно, и пускай это длилось всего миг какой-то, но Маритха Темному этот миг не забудет. Никогда.

Вой становился все тоньше и выше, подбираясь к голове. Мурашки вернулись, на этот раз они поселились аж в костях, и зуд стал совершенно невыносимым. Если б горло могло уронить хоть звук, Маритха бы уже давно кричала и молила о пощаде. Она заливалась немыми слезами, которых сама не замечала, жаждая, чтобы Аркаис положил конец этой пытке. А кости не выдержали, расплавились от этого зуда, как золото на огне. Стало легче, но лишь на время.

Отовсюду несся уже не вой — визг. Глаза завибрировали вместе с ним, и Маритха на время ослепла. Только всякие разноцветные пятна мелькали перед ней, хоть таких цветов и не бывает, ярких, что даже больно. В голове царило невообразимое, как будто разум решил расплавиться вслед за костями. Зуд донимал уже глубоко изнутри. Откуда — непонятно. Словно сама Нить тряслась вместе с Маритхой, но не обычной, приятной дрожью, источающей блаженство, а тою же злою, что и все остальное тело.

И тут разум вспыхнул. Визг ударил в него и растворился, исчезая, рассыпаясь вместе с ним. Боль расколола голову, точно туда всунули раскаленный прут.

Нет… Никогда… Нет… Никто не узнает…

Эта ступень — предел.

Это лицо — уродливо.

Эта надежда — последняя.

Цена ее — вечность.

Маритха лежала на дне посудины, обняв колени, и плакала. Не от мучений — они ушли внезапно и безвозвратно, а на смену им пришел покой, почти такой, как она мечтала. Даже тело не мешало, потому что почти ничего уже не чувствовало. Слезы текли, и пускай, это даже хорошо. Это здорово. Если бы она сразу знала, что так будет, не стала бы упираться. Какие-то глупости, кажется, недавно приходили в голову. Она уже не помнила какие.

Визга тоже не было. Маритха не заметила, как он ушел, уступил место тому самому покою, который мягко струился вокруг нее вместе с водою. Он дышал и переливался, он мягко вибрировал множеством голосов в диковинном хоре. Наполнял все под каменными сводами, отдавал себя воде, и та баюкала Маритху. Это почти было вечностью. Почти, но этого пока достаточно.

Посудина мягко качнулась, но девушка уже забылась с блаженной улыбкой. Ее извлекли наружу, трое адика осторожно понесли спящую прочь. Сын Тархи не пошел за ними, он бережно извлек муштар из тонкокожего заплечного чехла, изнутри исчерченного вязью, и сам шагнул в утлую посудину. Расслабленно опустился на дно, уже притрагиваясь к струнам. Лодка тихо заскользила вперед. Хор, недавно трепавший и ласкавший Маритху, на время смолк.

Когда девушка очнулась, то обнаружила, что не утеряла призрачного видения, подаренного ей накануне. Одиночество было полным, но больше не страшило. Воздух пах чудесно, чем-то легким, проясняющим мысли и сердце. Какое-то время ей чудилось, что она еще слышит отзвуки, подарившие ей песчинку покоя в бесконечной пустыне, которую она все никак не перейдет. Казалось, сами камни тут пропитаны музыкой вечности. Такое необычное место… Замечательное…

Когда, возвращаясь к привычной жизни, девушка вновь начала ощущать беспокойство, в пещеру вошли адика. Такие похожие, что Маритха даже сразу не смогла их сосчитать. Много. Встали над ней. Ей протянули высокую миску, запах которой ни с чем нельзя перепутать. Девушка разом почувствовала и голод, и жажду и торопливыми глотками принялась за молоко. Пока она справлялась со своей немалой миской, адика рассаживались вокруг, кто как. Ее не тревожило больше их присутствие, она просто недоумевала, что еще им нужно. Казалось, все уже сделано.

Маритха озадаченно замерла. Откуда она это взяла? И что уже сделано? Или ей не все помнится, что случилось на озере, или она начала, наконец, потихоньку терять свой разум.

Адика хранили молчание. Девушка догадывалась, чего или, вернее, кого они ждут, и этот кто-то вскоре появился.

Сын Тархи утомлен. Может, источник его и неисчерпаем, но сейчас он расходовал его очень бережно. Маритха потрясла головой, пытаясь понять, откуда вдруг такие внезапные озарения. То ли одолженное ей видение так все меняло, то ли Нити подошли друг к другу ближе близкого. Так, что не только ее видно и слышно, но и ей кое-что видать. Хотя скорее всего от бесконечных разговоров с прозорливцами у нее самой воображение разыгралось.

Едва он расположился рядом, как адика начали «переговариваться». Если бы Маритха не слышала вчера иного, то подумала бы, что пронзительные вскрики, стенания и гудения — единственное, что они могут.

— Они говорят, что рады тебе, — коротко растолковал их долгую «речь» Аркаис.

— Я тоже рада, что тут побывать довелось, — искренне ответила Маритха.

Сын Тархи принял это безмолвно, но по мимолетному молчанию среди адика, да еще по тому, как закачались их головы, она поняла, что ответ передан. Правда, неясно, нужен ли он им. Может, надо что-то прибавить… ну, там поблагодарить за пристанище, за еду… еще что-нибудь…

Один из адика поднял руку. Все притихли, опустили глаза. Старик — Маритхе показалось, что это старик — принялся плавно покачиваться, потом запел, низко и уж очень протяжно. Может, это что-то вроде последнего привета?

Она обратилась в слух, стараясь не заснуть под заунывную песню, но скоро сон прошел, уступив место непонятной тревоге. Старик вещал про что-то важное, потому они и пришли сегодня. И это важное наполняло сердце ожиданием, самым большим за всю ее жизнь, и в то же время — отчаянием. Жуткая смесь. К концу длинной песни терпение Маритхи истощилось до того, что она готова была выпихнуть прочь песнопевцев и ринуться к Сыну Тархи за разъяснениями.

Старик закончил. Скорее на плохом для нее, чем на хорошем. Тут же адика упруго поднялись и вышли, девушка только и успела, что удивиться.

— Что это было? — спросила она Темного, и почему-то шепотом.

— Они сочли нужным поведать тебе то, что им открылось.

— А что открылось? Про что они?… — спешила Маритха.

— Не так все просто. Адика не говорят так, как мы. Они не понимают нашей речи, для них… — начал он, но девушка не вытерпела:

— Это все потом, а то я умру! Скажи, про что он пел!

— Я не знаю.

— И это все?! — взвыла Маритха. — Я тебе не верю!

— Имей терпение, — тихо сказал Аркаис, и она тут же притихла. — Я понял то, что понял, и попытаюсь тебе передать. Но прежде чем ты будешь толковать это знание, ибо я не возьмусь за это, тебе следует кое-что узнать о песнях адика.

Девушка принялась ковырять подстилку, на которой сидела. Ладно уж, только скорее!

— Так вот. Для них весь мир — это песня.

— Как для тебя? Великая Песня? — хмуро подхватила Маритха. Эка невидаль!

— Да. И нет. Тоже Великая Песня. Но слышат они иначе. И тоже до… известной глубины. Так же как и ви?дение. Два Ведателя, Маритха, могут увидеть на твоей Нити разное, хоть будут задаваться одним вопросом, смотреть в одно и то же место. Дар зависит только от силы, а само видение — от них самих.

— Ну и что?

Что-то непонятно. Пускай все так и есть, ей-то что?

— Видение часто приходит не прямо, а в образах, доступных моему пониманию. Оно не истинно, зато я могу его объять.

Девушка насторожилась. Впервые он говорил о том, что чего-то не может.

— Адика так же. Они слышат обрывки Великой Песни, доступные им. Сами же они живут, внимая ей, а не понимая. Их разум устроен по-другому. Они не передали ни одной целой мысли, которую прочитал бы Ведатель. Я бы сказал, что это не слова Великой Песни, а ее ощущение. И потому Ведатели плохо понимают адика… и лишь тогда, когда те перед ними открываются. Я же не стремлюсь понимать. Я ближе к ним, чем любой Ведатель, чем Раванга и любой из Великих. Я тоже слышу Великую Песню и внимаю ей. Но когда я слышу и внимаю, выразить словами невозможно, хоть я весьма изощрен в премудрости плетения словес.

Она мало что поняла. К чему нагромождать столько слов? Или он ей отводит глаза от главного?

— Так ты мне скажешь или нет?

— Не могу. Но я могу спеть тебе. По-своему. Ты сама поймаешь свою песню… и тогда поймешь. Или не поймешь.

— Ну почему не сказать два слова? А потом уж спеть, как полагается, — попыталась она еще раз, хотя обещание песни наполнило ее приятными предчувствиями и немного примирило с его раздражающим многословием.

— Что сказать? То, что пел ведущий? Или любой другой из них?

— Может, я и простой человек, но слышу хорошо! Я слышала, что пел только один!

— Пели все, каждый свое. Но ведущий придает песне стройность и гармонию, она возвращается в Великую Песню обновленной, и твоя судьба вместе с ней делается проще и гармоничнее, теряя некоторые созвучия, зато приобретая возможность иного исхода. Так совершается изменение. Речь идет об очень тонких вещах, о твоей внутренней сути, которой не видно даже мне. О скрытом глубоко внутри твоей Нити, куда не проникает взор. Ошибка ведущего, равно как и моя, может стоить тебе многого. Поэтому я не возьмусь толковать это знание. Это твое дело, и только твое. Если хочешь.

Маритха широко раскрыла глаза, даже не пытаясь понять это очередное откровение. Сообразила она только то, что каждый из адика пел и при этом рта не раскрывал. Как это у них получается?

— Они передают свою песню ведущему. Каждый. Тот слышит всех и сплетает в одно волокно, отсекает лишний шум, добавляет прозрачности и выразительности там, где можно. Усиливает то, что считает нужным. Итог ты слышала.

— Передает ведущему, — повторила она. — Песню. Яснее ясного…

— Адика едины. Я говорил тебе. Ты образчик человеческой натуры: слушаешь не только то, что хочешь, а еще и как хочешь.

— Ну, едины… Всегда вместе, что ли? По нескольку человек ходят, как эти?

Он вздохнул.

— Терпение так и не стало моим достоинством, Маритха.

Девушка прикусила язык, вдруг сообразив, что от упрямства даже не вслушивалась как следует в его слова, даже не пыталась понять, и он прекрасно это знает.

— Едины — как твои руки и ноги. Глаза. Пальцы. Все заняты разным, но все они — это ты. И все будут действовать согласованно, если ты побежишь от опасности. Не по отдельности, не в разные стороны.

Она хихикнула, представляя себе такое зрелище.

— Если с одним адика что-то случается, знают все. Если он умирает, умирает часть каждого, но у всех по-своему. Знание одного становится знанием всех, но каждый из адика слышит его по-своему. Вот почему они пришли все вместе. Каждый снова повторил то, что услышал сам, когда ты, наконец, развернулась, отвечая их песне, а ведущий лишь объединил. Я же слышал все два десятка голосов, однако ни один из них не сказал ничего определенного. Я готов передать тебе все, что от них услышал, ибо сейчас не уверен, что ведущий прав, а ты решай сама. Пойдем!

Он легко поднялся.

— Куда? — пробормотала Маритха, неловко привставая с подстилки.

— Туда, где все произошло. Это даст полноту.

Маритха засеменила за ним на затекших от долгого сидения ногах, гадая, что значили последние слова.

— Погоди-ка, — вдруг остановилась девушка. — Ты тоже был там! Ты тоже слышал! Своим слухом! Ты же сильнее любого адика.

— Сильнее, — он засмеялся. — Но их гораздо больше. И гораздо больше, чем два десятка.

Сын Тархи привел ее ко вчерашнему озеру. Ее увели или унесли совсем недалеко от выхода из огромной пещеры. Сейчас она не просто казалась пустой, она была пустой. Адика ее покинули.

— Они ушли?

— Еще вчера они покинули это место. До следующего раза.

— Они тут не живут? — Маритха оглядывалась, но не видела никаких следов пребывания таинственных певцов.

— Это что-то вроде вашего Храма.

— И снова надо туда? — тоскливо посмотрела она на озерную гладь.

— Не надо. Их множество, а я один. Мы лишь выберем хорошее место.

— А не все одинаковые?

Он ничего не ответил, зашагал по берегу прочь. Маритха поплелась вслед. Зачем это ему понадобилось?

— А что, нам больше в Храм спешить не надо?

— Мы потеряли почти два дня. И я хочу знать почему. В твоей Нити скрыто что-то необычное. Оно за пределами моего видения.

— Необычное? Два дня? — не знала она, за что хвататься.

— Ты проспала почти два дня. Эти адика последние, они оставались тут вместе со мной. Теперь и они ушли. Нам же разрешили покинуть это место, когда пожелаем. Не использовать эту возможность — нецелесообразно.

— Да какую же?

Аркаис остановился, и Маритха на него налетела, охнула.

— Это место гораздо сильнее пещер Амиджара. Ты можешь получить очень многое. Здесь и сейчас.

— И ты тоже! — Девушка обличающе на него уставилась.

— Если бы не это, — ответил Сын Тархи, — я не стал бы стараться, а поспешил бы к Храму. Может быть, узнав то, что должна, ты обретешь свой Ключ. А может быть, вмешательство адика изменит твою судьбу, и ты его потеряешь. Я рискую своими целями, приводя тебя сюда, женщина! А ты упираешься и… весьма глупа в своей настойчивости.

— Я опять тебя удивляю? — язвительно нападала на него Маритха.

— Нет, — ответил Аркаис. — Теперь — нет. Все, как и должно быть.

Он вновь тронулся вперед, даже не поманив за собою. Девушка шла за ним, опасаясь отстать в пустынных пещерах, и раздумывала, что бы это значило и на что бы ей следовало больше обидеться: что она такая дура, и к тому же дура упрямая, или что он другого от нее и не ждал. По обыкновению пропустила, как они выскочили на узкую каменную полосу, вдающуюся далеко в озеро, минули тонкую перемычку, вышли на маленький островок.

— Ну что, пришли уже?

— Здесь неплохо. На берегу, но ближе к центру.

Маритха не стала уточнять, к какому такому центру.

— Так ты споешь?

— Конечно.

— Прямо сейчас?

— Да.

Он снял свой муштар, осторожно вынул из чехла. Опустился на голый камень. Девушка ломала голову, что же такого в этом месте и в чем тут для нее подвох. Пещера продолжала оставаться пустой и безмолвной.

— Успокойся, — оборвал ее усилия Сын Тархи. — Сядь. Расслабься. Тебе не будет холодно на камне. Здесь не бывает холодно.

Маритха попробовала устроиться поудобнее. Камень на самом деле оказался не холодный, но дрожь возникла почти сразу, как только девушка приготовилась слушать. Может, это все из-за близкого соседства. Островок слишком мал. Она прямо перед Аркаисом, почти касается его.

— Так ничего не выйдет, — сказал он. — Ты противишься. Не то чтобы я не смог сломить твое упорство, но… зачем тогда пробовать?

— Неужто ты хочешь мне помочь? — не веря его речам, твердила Маритха, окутанная тревожной дрожью. — Я же Ключ, и только. Бери… Открывай. — Ее трясло все сильнее. — И зачем мы сюда притащились? Я не верю тебе! Ты что-то задумал! А для меня все плохо! — Она прикусила язык, и дрожь на миг улеглась, чтобы тут же вернуться снова, как только боль уменьшилась. — Не хочешь рассказывать, что адика напели, и ладно!.. И забудем, хорошо? Не хочу ничего! — уже просила Маритха.

— И песни?

— И песни! — взвизгнула девушка, удивляясь самой себе.

Вскочила и, не удержавшись на скользком камне, чуть не полетела в воду. Как он оказался на ногах так быстро? Кисть едва не вывернулась, но Маритха повисла только что не в волосе над спокойной водой, несколько прядей окунулось в темную гладь зеркала, взмутив его. Ее рывком поставили на ноги, и она, топчась на месте от страха и нетерпения, принялась растирать ту самую руку, что зимой чуть не изувечил Такхур. Хотелось непонятно чего: и бежать прочь с островка, да и вообще из этой пещеры, и вновь окунуться в песню, как в черную гладь вокруг. Ведь в последний раз же! Это он, его рука виновата! Схватил ее, ненадолго совсем, вот сразу и сделалось дурно и… легче как-то… на миг.

— Нет! Не хочу! Пойдем отсюда!

Аркаис преспокойно взял ее за руку, ладонь в ладонь — невозможно вырваться, убежать. Его сила была сродни этому озеру, такая же спокойная и холодная. Она мгновенно поглотила все неловкие попытки спрятаться, уклониться. Она бродила внутри, переливаясь из его протянутой руки, которой Маритха даже не чувствовала, точно схватилась за… за сгусток воздуха… нет… ветра… как ни странно.

Внутри развернулась мощь, хорошо знакомая, легче песчинки и больше бури над пустошью. Она обвилась вокруг сердца Маритхи, совсем как в ту ночь, которой не забыть, успокоила страхи. Беспокойство в сердце стихло, и вновь на какой-то миг слилось то, что было и что будет. Перед ней промелькнула вечность и тут же исчезла. Девушка только вздохнула, сожалея об утраченном. Но ее рука уже была свободна.

— Если бы я была на твоем месте… — прошептала девушка, — я была бы такой счастливой!

Он смолчал.

— Зачем тебе эта проклятая Дверь? — с мукой воскликнула она, вынуждая его к ответу.

— Мы говорили об этом. Не стоит повторять.

— Хорошо, — выдавила Маритха. — Не стоит.

Чужая мощь еще бродила внутри островками покоя, такими же маленькими, как и тот, на котором они стояли. Она уходила, песчинка за песчинкой.

— Почему так? Почему все уходит?

— То, что ты получила, ограниченно. Потому не будем медлить. Твое сопротивление слишком сильно. Похоже на печать. Но я не вижу ее и не чувствую. И снять не могу.

Аркаис опустился на камни, и Маритха последовала за ним.

— Можно, я буду держать тебя за руку?

— Нет. Это искажает.

— Но ты же все равно тут! Со всей своей силой! А мне спокойнее будет…

— Не все равно.

Он уже притронулся к струнам, словно пробуя свою будущую песню на ощупь.

— У тебя же не всегда такие руки? — не отставала девушка. Снова начало сотрясать изнутри.

— Не всегда, — терпеливо ответил Темный, опустив веки.

— А можешь сделать… так, как у людей?

Он усмехнулся.

— Я человек.

Протянул ей руку. Теперь она оказалась «как у всех», но все равно другая. Расслабленная, мягкая. Совсем даже человеческая. Но не в этом дело. Маритха украдкой сжала чуть сильнее, его тонкие пальцы. Вдруг ей только казалось, что они такие… легкие… гибкие… Сердце сжалось, какие-то предчувствия томили его.

— А куда все делось?… — шептала девушка, не понимая, что шепчет. — Оно вернется?

— Никуда. Все собрано внутри. И снова примет прежнюю форму, как только ты позволишь.

Легкая насмешка напомнила ей, что пора бы отцепиться. Девушка с трудом разжала пальцы.

Вспомнилось, как он говорил, что Маритха не видит дальше своих глаз. Даже кожи под его одеянием, не то что дальше. А его глаза видят намного больше, для нее они почти что совершенны… А может, он… на самом деле не похож на человека? Чешуя… ее передернуло… Глупость какая. Мерзость.

Внезапно девушка протянула руку и, наклонившись вперед, коснулась его груди. Странное темное одеяние было очень мягким и очень тонким. Нет, чешуи под ним нет, это точно.

Маритху ослепило. Все вернулось. Мощь вновь окружила Сына Тархи плотным слоем, вовлекая девушку внутрь, и оторваться не было ни сил, ни желания. Она хотела ее, просто жаждала всем сердцем. И столь же сильно ее боялась.

Тело одним движением вскинуло вверх, и девушка закачалась на скользкой опоре, нимало, впрочем, того не ощущая. Она пропустила начало песни, потому что оно не было слышно, ни слов, ни струн. Но оно было. Песня уже жила, и Маритха в ней растворялась, теряя тело, проникаясь его силой. Песня парила над озером, неслась во все стороны, подобно Нитям.

Нити… Разные, яркие, так что глазам больно, и просто светлые, толстые и не очень, как у самой Маритхи. Их много вокруг. Те, что дают ему эту мощь. Его источник. Они не молили, не кричали, заключенные в грубый сосуд, а струили свой свет так же, как и всегда от начала времен. Ничего для них не изменилось. Время, отведенное для жизни, даже очень длинной, превращалось в песчинку рядом с ними. Вечность вновь смотрела на Маритху. Теперь уже полная света.

Как остановить неостановимое? Просто забыть о времени.

В незримом нет времени, но в мире людей — да, слышала Маритха. Оно есть, но для них время встало. Для тех, кто бьется о стены, которых нет. Кто кричит, лишенный своей Нити, своего света. Нити не плачут, плачут люди. Это смерть, от которой не умираешь, и жизнь, которой не живешь.

Теперь она смотрела на них без жалости, гнева и ненависти к их Пожирателю. Все исчезло, все утратилось вместе с телом. Ее Нить не умеет ненавидеть. Не умеет жалеть.

Нити вернутся к людям, вот только срок придет. Вернутся, наполняя их новой надеждой. Надеждой… Внутри все вспыхнуло болью, на мгновение тело напомнило о себе, пряча от нее ее собственную Нить. Когда она вернулась, то больше не дрожала так ровно, как всегда. Колебания огрубели, потеряли стройность. Она словно сражалась сама с собой и не могла победить.

У них еще есть надежда, а у нее — последняя. Эта ступень — предел.

Теперь тело, не переставая, исходило болью. Это не тот «ласковый» зуд, что трепал его вчера. С Маритхи словно кожу сдирали и мясо с костей. И выбраться она не могла, как ни хотела.

Да что же это?… Песня, вспоминала она, и тут же забывала. Песня не давала ей выбраться, и Маритха болталась между болью и вечностью, не в силах быть и там, и там одновременно. Как люди живут сразу в двух мирах? Как оттуда возвращаются?

Вечность дышала вместе с Маритхой, то лаская, то взрываясь болью, впиваясь глубоко внутрь, так глубоко, что не видать. Можно вечно подниматься по ступеням, а можно нескончаемо долго падать вниз… До предела. Он встает внезапно, и невозможное становится возможным… или наоборот… Только бы добраться, только бы вползти… Только б не упасть…

Дверь… в обе стороны. Проклятая Дверь…

Открыть ее так просто… так просто… и что дальше? Человеку не пройти… Что-то важное, очень важное, но Маритхе не вспомнить… Она подошла к черте… Так должно быть…

Ее Нить содрогалась, рваными потоками испуская странный свет. Которого не видно.

Смерть, от которой не умираешь, и жизнь, которой не живешь… Больно… Очень больно… Так и должно быть…

Нить Маритхи выдернули из этого странного света почти что силой, и она заколыхалась, восстанавливая свой прежний блеск. Боль уходила в воздух, камни, озеро, уносилась во все стороны. Вот уже совсем легко.

Он держал ее, не давая Нити разлететься, превратиться в ничто, хотя это он сделал так, что Маритха чуть не исчезла вместе с Нитью, без следа в пространстве и времени… Он пел эту песню, так не похожую на прежнюю… Он помог ей вспомнить… что-то важное… чего она так и не вспомнила… Последняя надежда… Они пытались вспомнить вместе, пытались вместе петь, но одних его сил не хватило.

Маритха чувствовала его усталость, бесконечную. Ей же становилось все легче, все спокойнее. Словно весь остаток потраченной мощи был отдан ее Нити, и та вновь срасталась с телом, привычная, знакомая, живая. Его песня, теперь невообразимо приятная, не могла длиться вечно, но все еще жила, вливаясь в пространство.

Как хорошо без тела, потому что Нить не лжет, ведь она и есть настоящая Маритха. Она знает. Знает, как не хочется открывать эту Дверь. О, Бессмертные! Не потому что ненавидит того, кто должен туда войти, — ненависти давно уже нет. Не потому что не сможет открыть — она сможет. Но если Дверь навсегда скроет его песни… А она готова слушать их целую вечность.

Что, если правда можно уйти к Бессмертным? Человеку не пройти… так поется в ее Песне. Но он уже почти не человек… Кому, как не ему? И как Маритха будет жить без песни? Без неизведанного? Без насмешек? Без тонких пальцев, ласкающих струны так, что сердце ее замирает от зависти? Как она будет жить без него?

Как бы ни жилось… храните его, Бессмертные! Явите милость и дайте достичь! Утолите жажду! Подарите счастье хоть одному из нашего серого мира…

Ее толкнуло изнутри, словно что-то стучалось, пытаясь вылезти на свет. А потом это что-то выбралось, и голос ее песни стал другим навсегда.

Кто сказал, что в этом мире нет радости? Кто сказал, что ее не бывает? Вот она чистая, потоком… откуда-то…

Маритха завершила песню сама, не сказав ни слова, не задев ни одной струны. Она была Великой Песней, пускай один только миг, но теперь уже знает ее настоящую… и будет петь иногда… как сможет… когда он уйдет…

Девушка вынырнула из затянувшегося безмолвия. Радость продолжала жить внутри, не зная о том, что песня окончена, принося небывалую легкость. Как сама Нить, она летела во все стороны. Казалось, сердце стучало иначе. Даже мысль о том, что же теперь делать, не могла расстроить Маритху. Однако что же все-таки делать… после всего, что сегодня спето?

Спутник ее не спешил прийти на помощь. Наоборот, он оставался неподвижным, как камень. Глаза закрыты. Он слишком далеко от Маритхи и был там всегда, но разве его в том вина, что он почти уже не человек, а она только глупая женщина, что до сих пор надеется на чудо?

Страсть не живет в сердцах Великих. Вот оно, вышло на свет из неизвестно какой глубины, ломая радость. Вернее, пытаясь ее сломать, потому что огонь, горевший внутри, нельзя было погасить водой.

«Придет мгновение, и ты вспомнишь мои слова», — говорил Великий Раванга. Мгновение пришло, и слова эти всплыли, ведь, на беду, их бросил не простой человек. Он знал… Он знает многое.

Но он не может знать всего на свете! Как и не может говорить за каждого!

«Великие давно перешагнули эту ступень, — кружилось в памяти Маритхи. — Их любовь иная… если вообще не забывает к ним дорогу»…

Пускай не страсть, пускай иная… что бы это ни значило. Но ведь он спасал ее, нашептывала надежда, змеей притаившаяся в сердце. Он пел для нее, подсказала радость, никак не желавшая уходить. Он сделал столько всего, чего не сделал бы для другого! Или другой… Конечно, уступала Маритха перед собственным разумом, она же не просто другая, она — его Ключ, а чего не сделаешь ради заветного! Но с ключами, будь они даже из чистого золота, так не церемонятся. Над ними не поют песен, не срастаются с ними Нитями. Их не похищают так дерзко прямо из-под носа у Великого Раванги, устраивая пожар не где-нибудь, а прямо в Храме Табалы. Ведь не могло случайно так совпасть! Бедный Тангар!

Тангар. Девушка вздохнула, оглядывая спокойное лицо Сына Тархи. Тангар, он… ни в чем не виноват, и он ждет ее у Храма… Впервые мысль об этом не обрадовала Маритху. Ей без него тяжело. Она его любит. И руки, и спокойные серые глаза, и отрывистые ласки, которые так скупо им отмерила судьба. И ведь ни разу не сказал, что любит ее… Зато сказал, что никому не отдаст.

Ее хранитель… он прямой и честный, и очень гордый. Он не простит, если Маритха пойдет за Сыном Тархи. И тогда у нее ничего не останется в этом мире: один уйдет, и второй не задержится. Но и это не смогло убить ее радость, вытекавшую изнутри, готовую обнять целый мир. Казалось, она жила сама по себе, беспрестанно наполняя девушку. И пока она еще сильна, нужно скорее двигаться к Храму.

Маритха должна отворить эту Дверь, потому что не может иначе. Теперь ей известно: где-то там последняя надежда, оставленная ей Бессмертными. На что неведомо, но может статься, она воспользуется своим даром, что раньше мнила только бременем, и все еще сложится по-другому…

Страсть не живет в сердцах Великих…

Это мы еще посмотрим!

Дверь будет открыта, говорит ее Нить. Не для Сына Тархи, не для Великого Раванги, не для кого-нибудь другого. Так должно быть. Так поется в Великой Песне, а кто такая Маритха из Ашанкара, чтобы ее менять?

Девушка нерешительно притронулась к своему спутнику, все еще недвижно сидевшему перед ней. Рука застыла, едва коснувшись легкой ткани — в нем еще звучала песня. Маритха ощутила отзвуки той радости, что до сих пор струилась у нее внутри. Она так и не решилась его потревожить. Вместо того, не отнимая своей руки, девушка долго прислушивалась к силе, скользившей сквозь нее. Там, за оболочкой, что Маритха сейчас почти обнимала, все еще царила вечность, малая частица которой зажгла внутри этот неповторимый свет. Она бы слушала так всю жизнь, но ее спутник открыл глаза.

Девушка честно в них взглянула, сама ни к чему не готовая. Но как она ни вглядывалась в его лицо, ее видение в темном мире оказалось слишком несовершенным, чтобы разбирать сокровенное.

Сын Тархи заговорил первый:

— Из этого потока трудно выйти. Он силен и пока для меня неуправляем.

— А это опасно? Даже для тебя? — Маритха вспомнила, как сотрясалась ее Нить.

Он спас ее еще раз.

Аркаис покачал головой, все еще к чему-то прислушиваясь.

— Опасен? Нет… но он многое растворяет… даже истинные знания. Как ты делаешь это? — нежданно-негаданно спросил он.

— Я? А что я?… — Маритха чувствовала, что вновь поглупела. Не такого она ждала.

— Один раз может быть случайностью, но два — уже никогда. Только не здесь. Второй раз ты будишь неподвластные мне силы. Или привлекаешь. Чем, Маритха?

Девушка восхитилась. Вот ведь, она не просто каким-то Ключом оказалась! Вон как, силы, ему неподвластные…

— В тебе скрыта тайна.

Она робко пожала плечами.

— И скрыта очень глубоко, — кивнул он, подтверждая. — Извлечь ее так и не удалось, хоть я многое отдал, чтобы преуспеть. Но Нить твоя или слишком слаба внутри, или слишком сильна. Я едва удержал ее…

Я многое отдал, чтобы преуспеть… Я едва удержал ее…

Не может быть, чтобы все это из-за какой-то несчастной Двери! Из-за того не стоило ходить так далеко за ее Нитью! Сидеть на этом озере, попусту растрачивая силы! Или это скрытая в ней тайна так его волнует? Ее тайна!

— А ты видел этот свет? — шепотом спросила Маритха.

— Какой?

— Как это, какой? Ты же видишь то же, что и я! Ну этот, помнишь? Которого не видно! Такой сильный! Он же едва мою Нить не порвал! А ты ее выдернул… оттуда…

— Еще не все сказано, что должно быть услышано, — медленно, будто припоминая, проговорил Сын Тархи. — Что ж, Раванга оказался прав в своем прозрении. Надежды, ступени, дорога в оба конца. Еще и свет, которого не видно. Теперь сказано все. Но ясности нет, нет даже слабого понимания.

Тут Маритха согласилась всем сердцем. Вот уж чего не было, так это ясности. И понимания тоже. Но сегодня она слишком счастлива, чтобы про это жалеть.

— А что за тайна? — нетерпеливо расспрашивала она. — Опять какое-то знание или что получше?

— Бессмертные наградили тебя еще одним даром. Вот и ответ, почему они выбрали тебя. Почему тебе доверили. Ключ — это не главное.

— Каким? Что еще за дар? — торопила Маритха.

— Источник. Истинный, совершенный, из которого можно черпать, ни у кого не заимствуя…

— Источник?… — повторила она, не очень-то понимая.

— За все нужно платить, ты же помнишь?

— Ну да… еще бы!

— Так вот. Не за все. Таков закон, но он для нашего мира. Для незримого тоже. Может, есть еще миры, что живут только им, подобно нашему. Настоящий же источник бесконечен и неисчерпаем. Наши Нити — его малое подобие. Так говорит самый священный из текстов Бессмертных. И самый короткий. Собственно, это он и есть, целиком и полностью.

— Это что, тоже запретное знание? — спросила она с подозрением.

— Конечно. Самое настоящее. Хоть на самом деле другого и не бывает. — Маритха вновь услыхала тихий смех.

Ну, и чему он опять так радуется? Теперь непонятно, что делать с этим источником. Ей-то какая от него выгода?

— И что… насчет этого… источника?

— Иногда так случается… Некоторым из нас дается счастье ощутить его… в этом мире… Потрогать, не больше… даже таким, как я, — медленно ронял слова Сын Тархи, останавливаясь чуть ли не после каждого. — Но, видимо, ты — другое дело. Что-то в тебе вызывает к жизни огромные силы. Но воля в том не твоя…

Маритха совсем уже запуталась и с надеждой ловила каждое слово, к сожалению, только затемнявшее все еще больше. Однако Аркаис вдруг остановился, так ничего и не открыв ей.

— Я не знаю, что происходит.

— Ты? — несказанно удивилась девушка. — Даже ты?

— Я не всеведущ. Более того, и Бессмертные тоже не всеведущи. Для меня ты — большая тайна. Раскрыть ее — и вызов, и соблазн. Но время мое на исходе, Маритха, и, гоняясь за осколками этой тайны, я упускаю то, что реально и к чему стремился много лет.

Девушка схватилась за это, как за последнее средство. Вот она, ее надежда!

— Но… можно же не спешить так… Я говорю, не спешить в этот Храм. Что он, не подождет? Стоял себе столько, а тут… Хоть немножко, а?

— Это следует расценивать как согласие немного постараться для моей пользы? Ты уже решила?

Маритха попалась в собственную ловушку. Хотя… Сын Тархи ведь и так все знает, не успеет она даже подумать. А ей самой нужна эта Дверь, и никак не меньше, чем ему. Только пускай не думает, что Маритха такая простушка. У нее уже целых два дара, а может, и еще найдется. Теперь ее время договариваться.

— Ты еще хочешь заключить договор?

— Договор? — Он хмыкнул.

— Я тоже кое-что желаю получить. За… свою услугу.

— Для тебя Дверь сейчас значит не меньше, чем для меня. Ты это знаешь и предлагаешь мне платить? Ты достойная ученица Сына Тархи! — Он громко рассмеялся.

— Ты же обещал! Все, что пожелаю! — Маритха уже просила, но в голову вдруг пришло еще кое-что. — Ну ладно, пускай ты правду говоришь… зато не хуже меня ведаешь, что открывать ее… мне не очень-то и хочется. — Девушка напряглась и выдавила: — Потому что потеряю… может быть, больше, чем найду. Тангара тоже, — кстати вспомнила она. — Не боишься, что бессмертие упустишь, если что-нибудь для меня не сделаешь? Мы пока что в этом мире, а тут за все платить приходится.

— Хорошо, — неожиданно согласился Аркаис. — Тем более, я знаю, что ты попросишь.

Маритха почему-то вспыхнула. Она не собиралась просить его… Ничего для себя. Сегодня ей хочется, чтобы счастливы были все. Поэтому надо решаться сейчас, вмиг, пока в голове промелькнуло, а то вдруг завтра это уйдет. И все останется, как есть,

— Так да или нет? — наступала она.

— Сначала твои условия. Мои ты знаешь. Один-единственный удачный поворот Ключа.

— Смерть, которой нет, и жизнь, которой нет, — очень быстро пробормотала Маритха, опасаясь передумать. — Я хочу свободы. Для всех.

— Ты хочешь этого? — Его удивление вознаградило девушку с лихвой.

— Если я открою Дверь, ты должен отпустить на свободу все свои Нити.

— Это не самое большое твое желание, — усмехнулся Аркаис.

— Это мое условие, — ерзая и заливаясь жаром, пробормотала Маритха. — Мне ж решать или кому? Мое право, да?

— Подумай, — глубоко внутри отдавался его голос, неожиданно набравший огромную силу.

Словно это песня такая, из одного слова, дрожала под сводами пещеры. В ней было все: знание, предостережение, надежда. Подумай… В ней было обещание, с которым трудно бороться, которое нельзя побороть. Которое нельзя упустить. И в другое время она бы пошла за ним, даже если бы проклятые Нити, донимавшие девушку, выстроились по обе стороны от ее дороги. Но сердце еще полно было радости после уже отзвучавшей песни и потому решило иначе. Когда-нибудь она его проклянет. Но не сегодня.

— Это мое условие. Другого не будет, — голос все равно дрожал. Должно быть, из-за того, что никогда еще у нее в руках не было столько жизней.

Он ответил почти тотчас.

— Пусть будет так. — Голос Сына Тархи утратил прежнюю звучность, показался ей почти бесцветным и необыкновенно далеким, заставляя жалеть о содеянном.

Сейчас он отодвинулся дальше не бывает. Она сама его отодвинула.

— Однако есть… одна оговорка. — Он снова был холоден и деловит.

— Какая? — Странно, но Маритха не почувствовала подвоха.

— Мне нужна их сила, чтобы пройти по Ступеням. Она может понадобиться.

— Но ты же сам, — возмущенно воскликнула девушка, — рассказывал! Ты сам предлагал Великому Раванге все свои Нити, чтобы он тебе не мешал. Только-то! А теперь, когда почти рядом с Дверью стоишь… начинаешь…

— Именно потому, что рядом. Чем ближе, тем осторожнее становишься. К тому же Раванга тоже будет в Храме и настроен разрушить мои намерения, чего бы это ему ни стоило.

— Почему? — удивилась девушка. — Я не чувствую тех угроз, про которые он говорил… А ведь Ключ — это я, не он. Может, не так уж велика эта плата за бессмертие? Весь мир… Не верю я… Что остальному миру до этой лестницы в небеса? Да и неизвестно, за что больше отдавать потом приходится. Ключи, что Бессмертные оставили, просто так не находят, верно? Согласишься — один конец, а откажешься — еще неизвестно, что они с тобою сделают. И со всем миром в придачу.

— И Раванга это знает. Слова над Дверью — лишь слова. А для чего они и что в них истина, а что наше недомыслие, решает мудрость. К тебе она пришла только что. К Раванге — уже давно, но слышит он не ее, а лишь мою поступь.

— Он и правда боится? Великий? На самом деле? — Маритха качала головой, не зная, чему верить.

— Не все имеют смелость увидеть, даже Великие. Не все имеют силу отбросить всю свою жизнь, наполненную трудами, страданиями, свершениями.

— А ты?

— И я не имею, но я ушел дальше Раванги, ибо, наконец, узрел это. И знаю теперь, о чем в действительности печется Великий.

Он замолчал, и Маритха не рискнула расспрашивать.

— Ты уводишь в сторону от нашего договора, — напомнила она.

— Я готов принять его, если ты примешь мое… небольшое условие.

— Как я могу, если ты говоришь, что никого не отпустишь!

— Я сказал, что воспользуюсь их силой, чтобы подняться по Ступеням, не более того. Я их освобожу. В тот же миг, как достигну цели.

— Ты обещаешь?

— А ты веришь обещаниям Сына Тархи? — усмехнулся он.

Пускай хоть целую вечность смеется, только не шутит.

— Верю, — опустила глаза Маритха, хотя ему и так всегда все видно и слышно.

— Тогда зачем нам договор? — коварно осведомился Аркаис. — Я обещаю тебе, что Нити получат свободу, если ты сможешь открыть Дверь Храма Ступеней.

Маритха раздумывала, не видя особой разницы между таким обещанием и договором. Наверно, она есть. Неужто подвох? Но радость внутри просила, молила доверия.

— Я верю тебе, — разочарованно сказала Маритха.

Если бы он ответил отказом, она нашла бы в себе силы противиться, держать его вдалеке от Храма, отсрочить уход. А теперь сама себе путь отрезала. Чем, скорее они с Храмом разберутся, тем скорее вернут людям их естество. Многим людям. Совесть не позволит ей медлить ни дня, в то время как сама Маритха всеми силами будет искать причин для промедления.

— Когда мы двинемся в путь?

— Немедленно.

— Но ты устал!

— Забота? Впервые за целую жизнь? — уже смеялся Аркаис. — Это приятно.

Маритха дернула плечом, скрывая довольство. Впервые за целую жизнь… Ей тоже приятно.

— Я полон как никогда. Как и ты. Не знаю, каким способом ты открыла источник, но он наполнил нас обоих.

— А еще говоришь, что в нашем мире нету радости!

— Это ненадолго, — расстроил ее Сын Тархи. — Сейчас ты переполнена, но все уйдет, и времени много не потребуется. Несколько дней. Любая мощь уходит, если не питать ее.

— Тогда пошли. Нас ждет твой Храм. Где наши аинче?

Она вскочила, полная готовности продолжить путь.

— Мы и так в Храме. — Он встал рядом с девушкой. — Не удивляйся. Это и есть Храм Бессмертных, один из трех. И здесь ты сделала мне подарок, цены которого даже не представляешь. Я должен отплатить. — Усмехнулся. — Мы пока еще в этом мире.

— Подарок? Ты про… источник? Раз уж подарок, то радуйся без всякой платы, — грубовато отрезала Маритха и тут же пожалела: — Неужто ты не чувствуешь радости? Или Сыну Тархи и это нипочем?

— Я чувствую, что стоит отплатить. Именно сейчас, пока мы здесь и пока я полон иною силой, нежели привык. Закрой глаза. И прекрати задавать свои вопросы хотя бы на миг.

Девушка послушно закрыла глаза, боясь даже думать, что может случиться.

Призрачное видение, одолженное ей Аркаисом, осталось с ней, хоть глаза и закрылись. Голова закружилась, но Маритха храбро не стала поднимать веки, всецело полагаясь на своего спутника. Озеро принялось странно отблескивать, потом покрылось мельчайшим узором, вроде красивых таких разводов. В глаза ударило многоцветье. Яркие, не похожие ни на что раньше виденное цвета окружили девушку со всех сторон. Она даже задохнулась от непривычного. Глазами такого не увидишь. Не услышишь голоса, не ощутишь аромата.

Все пылало и пело, и Маритха опьянела от этого пожара. Ее схватили за руку и повлекли вперед. Невесомое тело скользило над озерной гладью, что раздвинулась до самых стен пещеры, и дальше, сквозь узкий проход под водою в другие подземные залы, заполненные светом и звуком, к сверкающим струям воды, падавшей с неизвестной высоты. Водопад имел свой голос, и Маритха долго слышала его, пока неслась все дальше сквозь подземный мир. Все быстрее и быстрее…

— Что это? Как это?

Тяжело дыша, девушка повернулась к Сыну Тархи, силясь выразить свое восхищение, но он, уже закинул свой муштар за плечи, собираясь в дорогу.

— Пора.

Маритха почти бежала за ним.

— Это незримое? Это было оно?

— Это то, что подарил тебе Храм. Не знаю, что узрела ты — я видел иное.

Девушка оборвала расспросы, уж слишком, он холоден.

Когда они выбрались из пещер, их встретили аинче. Те самые или не те, Маритха не помнила, но какая разница? В одной из седельных сумок обнаружился увесистый кусок юги. Вода в тяжелых бурдюках. Адика напоследок позаботились.

Скоро выехали из расселины, и подземный Храм потерялся среди нагромождения скал. Они вышли наверх в другом месте, отвесная стена плато виднелась гораздо дальше, чем несколько дней назад, когда они спускались в подземелье.

Сама Маритха ни за что бы отсюда не выбралась. Но спутник ее был таков, что не пришлось кружить между скал, беспрестанно возвращаясь. Он без труда выбирал дорогу в каменном лабиринте.

Перед заходом солнца остановились на ночлег, звери устали, девушка тоже. Багровые предзакатные лучи напомнили Маритхе про утреннее многоцветье, и она вздохнула. Теперь все казалось вдвойне унылым.

— К нам гость.

Аркаис поднес палец к губам. Маритха прислушалась. Невдалеке посыпались камни.

— Кто это? — прошептала девушка.

— Сейчас увидишь.

Путник не заставил себя ждать. Он выехал из-за каменного гребня прямо на них, не замечая ни людей, ни аинче. Зато Маритха его разглядела хорошо и вздрогнула, несмотря на то что прятаться ей больше не надо. Защищаться теперь придется Такхуру.

Внезапно пришелец заметил их обоих, словно глаза раскрылись в один момент. Тут же стеганул своего зверя, но тот не сделал и шага. Бывший хранитель не стал долго испытывать судьбу, избивая бедного аинче. Он тяжело соскочил вниз, намереваясь пуститься наутек, и тоже прирос к земле. Убежать не удалось.

Сын Тархи сделал знак Маритхе, и оба они приблизились к Такхуру.

— Ты опять ищешь свой Храм? — спросил Аркаис насмешливо. — Возможно, ты найдешь его повторно, но он защищен. Помни об этом.

Такхур озирался вокруг со страхом и ненавистью, видно, прикидывая, как бы убежать. Он дергался зря. Земля крепко держала его за ноги, что точно приросли. Девушка вспомнила, как ту же штуку Сын Тархи вытворил с Тангаром. С того дня прошли долгие годы.

— Даже не пытайся. Лучше послушай то, что я скажу тебе, и очень внимательно.

Такхур наградил и его, и Маритху злобным затравленным взглядом. Уж очень это было не похоже на прежнего хранителя. Она же своими глазами видела, как этот человек совсем не боялся, что его Нить оборвется, смеялся прямо в обличье Корке и его черным людям. А сейчас он что угодно готов был отдать, чтобы очутиться в ином месте. Он не напускал на себя храбрый вид. Он готов был молить ее спутника о пощаде. Как можно было так его устрашить? И за что? За измывательство над Маритхой, и только? Видно, она еще многого не знает про Сына Тархи.

— Я не мщу, лишь наказываю. Но я не один. Может быть, ты хочешь ему отомстить? — обернулся он к девушке.

— Я? — Власть над обидчиком пьянила, но радость все еще жила в ней, хотелось нести ее всем, даже этому. — Я бы… но… пускай идет, куда захочет. Только не в одну сторону со мной!

— Ты слышал?

Такхур едва заметно кивнул, подозрительно оглядывая обоих. Похоже, он начал понимать, что легко отделается.

— Тебе повезло, что ты попался на моем пути сегодня, — продолжал Аркаис. — Не вчера, не завтра, а именно сейчас. Однако наши дороги пересеклись не в первый раз, а это что-то да значит.

Вдруг бывший хранитель со стоном схватился за голову, выгнулся, так вцепился в свои волосы, будто хотел их выдернуть. Все прекратилось тотчас, только Маритха с удивлением посматривала то на Такхура, то на Сына Тархи.

— Кто я? — прохрипел ее бывший обидчик. — Что… ты сделал… со мной?

— Тебя зовут Такхур. Так же, как и раньше, — без обычной своей усмешки ответил ему Аркаис. — Я снял печать, много лет назад поставленную в Храме. Не я ее поставил, и просто так не снимешь — этим вызвана такая боль. Она уйдет. Через некоторое время.

У Такхура дрожали губы, обличье, все в багровых отсветах уходящего солнца, казалось перекошенным. Маритхе даже жалко его стало.

— Я что… В-Ведатель?… — стучали его зубы.

— Несостоявшийся. Но дар был и сейчас остается. Я противник печатей, они мучают хуже других наказаний. Смотри, чтобы я не пожалел о своей милости. Ты свободен. Иди, куда хочешь, но ни на моем, ни на ее пути больше не попадайся. Уходи.

Такхур, морщась, поднялся на ноги.

— Погоди, — спохватилась девушка. — А куда подевался Корка? Твой бывший хозяин? Мы его в Латиштре оставили…

— Хозяин! Клешня тупоумная, а не хозяин! — сплюнул Такхур, то и дело поглядывая на спутника Маритхи. Слова давались ему с трудом, а голос то и дело срывался на хрип: — Зря в Латиштру его тащили, на расправу Васаи! Тоже еще, нашлись благодетели. Его и так велено было по-тихому… чтобы из себя не выгибался, с хозяином не мерился. А людей его, как по поселкам насобирает, с собою… Не моя то воля, — покосился он на Аркаиса, страдальчески морщась. — А он, вон, и раньше того рассыпался, глядеть противно. А еще тот был… Зверь! Помучить было приказано, чтоб понял, на кого поднялся, да уж некого было трогать. Нету Корки, вышел весь. Ну и кончили… без ненужного шума.

Он тяжело оглядел Маритху, копя против нее ненависть, еле взгромоздился в седло, тяжело привалился к шее. Поступь его аинче быстро растворилась в накатывающихся сумерках.

— Почему? — выдавила девушка. — Столько вокруг самых разных, несчастных, убогих… и никому ничего! Васаи ты не пожалел! А этому… помог! И ничего не взял!

— Считай, что он отплатил своим страхом.

— Но почему? — воскликнула она.

— Мне так захотелось.

— Он же злодей, каких мало! Ну, отпустил бы его без устрашения — и то бы милость! А тут…

— Я пока не Бессмертный, чтобы воздавать по заслугам, — коротко рассмеялся он. — Ты мнишь его злодеем? По твоей мерке так и есть. Но он всего лишь полчеловека, потому что не помнит часть себя. Ты ведь хочешь жить с открытыми глазами?

Она кивнула.

— Такхур был этого лишен. Даже самой возможности. Я вернул потерянное. Теперь — его дело.

— Откуда он тут взялся? — Маритха с досадой пнула камень. — Куда ни пойди, он там уже бродит!

— На самом деле это твоя Нить его притягивает. Так бывает. Стоит Нитям один раз пересечься, и появляется узел, что душит обоих. Развязать непросто, а жить тяжело, вот и тянутся Нити, и встречаются люди вроде по чистой случайности. Он искал не тебя в запретных землях, а дорогу к Храму.

— Надо его остановить!

— Это еще зачем? Каждый имеет право искать. И мы, и он. Земли Бессмертных для всех одинаково запретны. И одинаково доступны. Но не бойся. Ему не найти дороги к Храму.

— Все обернется худо, — уверенно сказала Маритха.

— Его судьбы пока не видно. С освобождением от печати она изменилась и сейчас только зреет.

— Когда-нибудь ты пожалеешь!

— Еще немного — и у меня не будет на это времени, — ответил Сын Тархи.