Побег
— А Тангар? — закричала Маритха, прижатая ветром к своему спутнику. — Где Тангар?
— Чего? — донеслось до нее. — Вон там!
Маритха проследила за рукой, но ничего не увидала. Глаза против ветра сразу же заволокло слезами, как будто много иголок впилось в глазницы. Никакой наличник, даже тот, что дал ей Самах, не помог бы. Да и темно очень, едва дорогу от стены можно отличить. Ее спутник что-то еще кричал.
— Не один… — разобрала девушка. — Не один ход из дома! — Это он ближе наклонился, голова к голове.
Рядом вынырнула тень. Маритха облегченно вздохнула.
— Тангар?! — завопила прямо в лицо, закрытое наличником.
Тот остановился.
— Тангар! Он самый! — за него крикнул Самах.
Тень кивнула, не желая орать попусту, и Маритха совсем успокоилась.
Тангар двинулся вперед, с натугой разрезая встречный ветер, Маритха укрылась за его широкой спиной. Идти все равно было жутко трудно. Ветер петлял в извилистых улочках и внезапно обрушивался то с одного, то с другого боку. Тогда кто-то из хранителей закрывал ее собой, но Маритху все равно швыряло из стороны в сторону. Когда она упала во второй раз, Самах крепко взял ее под локоть. Девушка окончательно потерялась среди путаницы местных домов и дорог, в неослабевающем реве бури. В бесконечных попытках выровняться и больше не падать она бессильно повисла на подставленной опоре, всецело полагаясь на хранителей. А скоро еще и глаза зажмурила, опасаясь их лишиться.
Совсем замерзшую, еще более беспомощную, чем по приезде в Табалу, ее втащили в какой-то дом. Маритха даже не поняла, большой он или маленький. Потащили каким-то узким ходом, втиснули в залу с невидимым сводом, затерявшимся в темноте. Еще одна тюрьма.
Жалкий тощий огарок, торчавший из свечника посреди залы, бросал вокруг бледные растерянные отсветы, выхватывая из тьмы то мешки, сваленные как попало и целиком не уместившиеся в пятно света, то брошенные кучей какие-то шкуры. Не успела она оглядеться, как невольно вздрогнула — из темноты донесся голос, хрипловатый и незнакомый.
— Это она?
— Она! — отозвался Самах, стаскивая наличник. — В самом целом виде. Со всем ее барахлом.
Второй спутник Маритхи бросил наземь узел, о котором та уже и думать забыла, и тюк, подскакивая, покатился к ее ногам. Сам же хранитель так и не спустился, остался в дверях, не подходя близко к свету.
Девушка задрожала. Неужто Тангар ее обманул?
— Тангар? — робко позвала она. — Куда ты меня завел?
Оба хранителя вразнобой хохотнули.
— Ты чего молчишь?
Маритха отчаянно перепугалась, и как она ни старалась, голос предательски дрожал. Самах еще раз ухмыльнулся.
Тангар тоже стянул наличник, вступил в светлое пятно, а девушка, напротив, попятилась в темный угол.
— Такхур… — простонала она.
Ее обидчик довольно оскалился. Маритха насилу узнала это страшное обличье, раскрашенное густыми тенями, безобразно изувеченное с одной стороны.
— Такхур! — подтвердил он, забавляясь ее ужасом. — Самолично. Соскучился по тебе страшно. А то оборвали нас в тот раз…
Его жуткое обличье растянулось в безобразную гримасу.
— А ты думала, твой дружок Тангар? — подхватил Самах.
— Он мне не дружок, — пробормотала Маритха, чувствуя, как дурнота подползает к горлу, лишая сил.
— Чего тогда прицепилась, дура? Тангара мне, Тангара! — беззлобно плюнул он. — Все ведают… хоть и не Ведатели мы, — хохотнул Самах, — что он любое слово Раванги поперек всех забот своих ставит. И поперек забот Покровителя. То-то вы там шептались… втроем. Ей оставалось только молчать, глотая слова Самаха.
— Так чего к нему прицепилась, коль не дружок? А?
Не дождавшись ответа, он бросил уже Такхуру:
— Вот я тебе и орал: Тангар, Тангар! Чтоб ты зря виду не казал. Девка без него шагу ступать не хотела. Так я и придумал, что это Тангар меня прислал, самолично. А то кричать надумала! Как бы я тащил ее, орущую?
— Так придушил бы, — буркнул Такхур, высматривая Маритху в ее темном уголке.
— А как ее мимо дверей тащить? Через плечо? Тут бы меня и сцапали. Наши ж люди и прихватили б.
— А кто там на запорах стоял?…
Но Такхура прервал тот же голос из темноты:
— Заткнитесь оба. Вы чего приперлись, хвалиться? Девку притащить перепуганную — не горакха уложить.
— Это как сказать, — проворчал Такхур.
— Точно она? Это ее Раванга из пустоши привез? Ее столько времени искали?
— Ее, — с готовностью затарахтел Самах, — я сам видал, как он с ней повстречался. Там еще один был… с этой девкой. Ребята говорят, что тот второй, он шибко ее отдавать не хотел. Да куда ему против самого Раванги! Они там долго про свое трепались, пока мы тварюку эту усатую на котелки разделывали.
Девушке стало совсем худо. Не удержав дрожи в ногах, она опустилась прямо на пол. Вот ведь дура из дур! Сама в ловушку угодила! Ну что б ей стоило Тангара подождать, время потянуть, ведь чуяла ж подвох! А теперь ее умыкнули какие-то люди, и недобрые, сразу видно. И опять же сразу видать: Равангу они не очень-то жалуют. А им-то что от Маритхи надо, а?
Разум лихорадочно метался, ища лазейку. Ну, жаловать-то, может, и не жалуют они Великого, но бояться-то должны, сообразила она.
— Великий вас накажет, — не придумала девушка ничего лучшего. — Он все видит, все знает… Он мне сегодня обещал… защищать меня обещал.
В темноте что-то опрокинулось. Самах оскалился было, но как-то неуверенно, вместо ухмылки гримаса вышла. А Такхур разразился хохотом, от которого у Маритхи внутри похолодело.
— Ты чего зубы скалишь, а? — раздалось из темноты. Обладатель голоса не на шутку разозлился. — Ты что говорил? Пока Великий в отлучке! Никто и не узнает, куда подевалась! Самое время дельце обделать! А теперь что выходит?!
Смех тут же прервался.
Такхур неожиданно бросился вперед. Прежде чем Маритха успела отшатнуться, ощупью ухватился за край арчаха, потом за руку, скрутил кисть так, что девушка охнула.
— Ты, видно, думаешь, раз сама дура, то и другие не лучше? Накажет! Уморила! — однако не похоже было, чтобы Маритха на самом деле его уморила. — Да он последнему горакху раны будет перевязывать, а человеку того, что просит, не сделает! Как ни упрашивай, хоть о порог убейся! Только убогим да ущербным! А самому обычному-разобычному… — он чуть не зарычал, — заднюю лапу от дохлого аинче! Никакого толку, кроме советов дурацких да уговоров. Уж я-то знаю! Хлебали полной ложкой его великую помощь! А про то, как лихо кому-то сделать — у Раванги и вовсе такого слова нет. И всем про то известно. А ты вчера сюда явилась и уже обвести надумала…
Девушка заплакала от боли и жалости. Бывший хранитель намеренно вывернул ей руку так, что она не то что отстраниться — пошевелиться не могла.
— Пусти, пусти… пусти… — повторяла она, как заведенная, и даже не сразу поняла, что свободна.
— Оставь девку, клешня тупоумная!
Такхура толкнули в плечо, и он отступил. Из тьмы появилась закутанная фигура, не ставшая, впрочем, от того намного явственнее. Обличье скрыто под наличником.
— Ты ее не заговаривай. И не порти, сволочь! Она в самом деле пару дней, как сюда приперлась, ее обвести куда легче. Ты мне отвечай! Мы про что договаривались, а? Умыкнуть, пока Великий в отлучке! Пока выследить ее некому! Да скоро… тут полно людей будет! И ваш Тангар первый прибежит! Мой хозяин не только ничего за такое счастье не выложит… еще и позаботится, чтоб ты ни словечка уже не брякнул. Ни ты, ни твой дружок.
Самах попятился обратно к выходу, скользнув во тьму, но тотчас ойкнул и вылетел обратно в пятно света. Сзади выступил еще один силуэт.
— Об таком исходе мой хозяин тоже позаботился, будь уверен, Такхур. Он не станет попусту рисковать, будь эта девка самая ценная ценность.
Такхур оскалился.
— Думаешь, верно, что я от страха весь обделался? Не стращай, не испугаюсь. Я на Той Стороне столько перевидал — ни тебе, ни твоему хозяину не снилось! А они меня — в дозорные сторожа… из-за этой твари крикливой.
Он больно ткнул ее в грудь, и Маритха упала на искалеченную кисть, отчаянно взвизгнув от боли, хоть про себя решила голоса без надобности не подавать.
— Признавайся, дрянь, что за мрак навела! — наступал Такхур. — Что за наговор!
Девушка задергалась, пытаясь отползти назад.
— Не знаю я никаких наговоров! Не знаю, хоть убейте!.. — заплакала она.
— Так и будет! Дай только срок… — пообещал ее мучитель, но тут его перебил таинственный человек из темноты:
— Заткнись, клешня твердолобая! И хватит девку портить, говорю! Может, пригодится еще… если дело сделается.
— Сделается… И на Равангу есть управа, — проворчал Такхур. — Ничего он не увидит, не услышит… до поры не услышит. Скрытая она… до поры.
Хозяин, хозяин… Что за хозяин? Кому еще охота Маритху заполучить? Неужто это он? Великий ведь ее предупреждал… Неужто она своими призывами глупыми такой беды наделала? Девушка перестала поскуливать от страха и боли в искалеченной кисти, затаила дыхание. Внутри теплилась последняя надежда, что Такхур бахвалится. Что Раванга, которого она так отчаянно призывала, придет и спасет ее.
— Скрытая? Это как? — подозрительно осведомился незнакомец.
Еще двое выступили из темени. Кольцо вокруг похитителей Маритхи сомкнулось.
— Есть средство… — ухмыляясь, тянул Такхур, в то время как Самах озирался по сторонам без особенной храбрости.
— Говори! — потребовал неизвестный.
— Еще чего! — Хранитель ничуть не смутился. — То мое дело. Раз говорю, значит, сделал. Хочешь, к хозяину ее тащи да к Ведателям вашим. А хочешь — проверяй, жди тут Великого вместе с Тангаром да еще толпой хранителей в придачу! Только больно не задерживай, а то, глядишь, и правда заявятся!
— Мне твое слово, что ветер дурной из пустоши, — презрительно отозвался человек, так и не снявший наличника. — Говори, что значит «скрытая она»!
— Нашел дурака! За такое заработать можно не меньше, чем за эту девку. Больше даже. А ты задаром поживиться захотел. Много вас, таких проворных.
— Отчего же до сих пор тогда под Тангаром ходишь? В хранителях? — в тон подхватил темный человек. — Отчего не забогател до сих пор?
— А то дело мое.
Маритха увидала, как нехорошо искривилось обличье Такхура. Пламя, отчаянно метавшееся по сторонам, мигнуло в последний раз и исчезло. Огарок вмиг догорел. Темнота тут же наполнилась шумом: окриками, возней, ударами. Внезапно Маритхе вновь вывернули кисть, выкрутили руку за спину, предусмотрительно зажав рот, потащили куда-то, даже не стараясь поставить на ноги. Девушка и не брыкалась вовсе, и так от боли глаза на лоб вылезли.
— Корка! — сзади почти в самое ухо заорал Такхур.
Вокруг все стихло, остановилось, только Маритха продолжала слезы глотать да отчаянно призывать Великого на помощь, тщетно пытаясь укусить ладонь, закрывшую пол-лица.
— Мне ничего не стоит прямо сейчас ей Нить укоротить. Так своему хозяину и скажешь. Что по дурости девку прозевал.
— Ты не уйдешь отсюда, — царапнул девушку хриплый голос из мрака.
— Ты меня испугать хочешь, Корка? — презрительно хохотнул за спиной Такхур. — Ты что, не слыхал? Я ни тебя не боюсь, ни Бессмертных. Моя Нить не дрожит. Слишком часто ее обрезать пытались. Такие, как ты. Л ты, устроитель, вижу, хватку теряешь. Я еще перед Холодами про тебя кое-что слыхивал… да не верил. Гляди, чтоб у твоего хозяина терпенье не закончилось!
Пламя вновь разгорелось, теперь уже факелом. Потом еще одним, и еще. Стало светло, намного светлее, чем раньше. Корка молчал, слышалось только тяжелое дыхание и подвывания Маритхи.
— Бросай дурить, договоримся с выгодой! — призвал еще раз Такхур, умышленно причиняя боль своей пленнице, хоть та нисколечко не трепыхалась.
Корка все помалкивал. Теперь зала осветилась куда ярче, и все фигуры выступили из мрака, но Маритхе было не до разглядывания. Надеясь, что Такхур таки соврал, она без устали призывала Равангу, умоляя спасти ее.
— Она теперь мое имя знает, — наконец уронил Корка, и девушка в который раз облилась холодным потом. — Если ты соврал, мне теперь одна дорога — и ее, и вас обоих побыстрее… и прочь из Табалы.
— Да брось! — совсем уж миролюбиво протянул мучитель Маритхи, ослабив хватку, и девушка бессильной сползла на холодный камень. — Ни один Ведатель ее сейчас не услышит. А нас с тобой Раванга не видал никогда, ни тебя, ни меня. Нитей наших не знает — стало быть, не знает, что и где искать.
— А про этого что же промолчал? — Корка кивнул в сторону Самаха, что слабо дергался в руках людей неизвестного «устроителя» Корки. — Его и на запорах с ней видали, сам сказал.
— Его — наверняка, — небрежно кинул Такхур. — Он же теперешний ее хранитель. Потому и вывел. А Раванга как раз сегодня к ней наведывался. При нем, стало быть.
— Так чего ты его сюда притащил? Какие узлы плести? — рявкнул Корка.
— Э нет! — Самах тоже отважился вступить в разговор, хотя по голосу слышно было — ему не по себе. — Не пойдет так! Я больше него рисковал! Меня, если, что, первого искать начнут. Так что половина золота — моя! И кончен разговор!
— Заткнись, дурак!
Но Такхур опоздал.
— Тебя первого, говоришь?
Корка едва шевельнул рукою, и Самах тут же захрипел, хватаясь за горло. Маритха не могла оторваться от его бессильно дергавшегося тела и выпученных глаз. Наконец Самах обмяк и тяжело осел. Люди Корки даже не потрудились оттащить его в сторону. Один из них проворно смотал длинную цепь с веревкой, вроде той, что была при Самахе, когда они покинули жилище Покровителя. Однако не спрятал, тут же рядом бросил, прямо на тело.
— Что скажешь? — лениво протянул Корка, поглядывая на Такхура, все еще сжимавшего руку девушки.
— Что… Спасибо, Корка. От лишней работенки избавил.
— Может, тебя заодно избавить от работенки золото считать? А, Такхур?
— Прикуси свой поганый язык, — Такхур начал злиться, — а то у тебя появится работенка хозяина своего задабривать, чтоб понапрасну не сгинуть. Да не знаю, удастся ли: нрав у него, говорят, не в меру крут. Я ведь что — сегодня в Табале, а завтра далеко отсюда. А вот тебе… Хватит, — резко оборвал он сам себя. — Случись что со мной — и Раванга тут же укажет Покровителю, где сейчас эта баба. Хочешь, Корка? Так что трижды подумай до того, как громил своих на меня натравливать.
Маритха затравленно озиралась. Их уже окружили со всех сторон, и Такхур еще крепче прижал ее к себе. В затылок, у основания шеи, впилось что-то жутко острое, наполняя ее тоскливым холодом. В храбрости ее мучителю отказать было нельзя, но как бы там у них ни вышло, а отправляться навстречу Бессмертным без Маритхи намеренья у него не было.
Корка легко качнул головой, люди его застыли.
— Что значит — случись что? — подозрительно спросил он. — Кто тебя тут услышит?
— Кому надо, тот не пропустит, — загадочно бросил Такхур. — Ты что ж себе думаешь: средство против Ведателей всяких у меня имеется, а обратного слова к нему нету? Есть, ещё как, не сомневайся!
— Так это слово такое? — жадно подался вперед Корка. — Чтобы от глаз и ушей Ведателя скрыло? — Сомнение брало верх, и он недоверчиво протянул: — Не надевай мне мешок на голову, Такхур, всем ведомо — от них не укрыться.
Но даже Маритхе сквозь испуг и мольбы, обращенные к Бессмертным, ибо на Равангу уже надежды не было, стало ясно: Корка ждал чуда. Она, признаться, тоже прислушивалась со вниманием. Где это слыхано, чтобы Ведателя обвести, да еще такого, как Великий Раванга?
Такхур сплюнул у нее за спиною. Раз пришлось проговориться, значит, теперь и делиться придется. Для устроителя тайное слово, скрывающее от Ведателей, верно, было куда привлекательнее, чем какая-то девка непонятной ценности. За которую, еще неизвестно, отвалят что-нибудь или нет, а шкуру хорошенько могут попортить.
— Это тебе не укрыться, — проворчал хранитель, отпуская Маритху. Теперь держать ее не было надобности. — А я не зря по Той Стороне столько оттаскался. Не так просто.
Снова воцарилось молчание. Потрескивали факелы, Маритха постанывала сквозь стиснутые зубы, стараясь ничем о себе не напоминать. Вдруг про нее забудут за новой надобностью… Здоровой рукой она поддерживала изувеченную. Плечом даже пошевелить было страшно, оно все наливалось и наливалось пронизывающей болью. Будет ли тому конец? Не выдержав, она всхлипнула.
— Заткнись! — прикрикнул на нее Корка. — Ну?! — обратился уже к Такхуру.
— Чего ну?
— Ты из меня дурака-то не делай, — мягко посоветовал устроитель. — Коли начал, коль уже проговорился — так делись.
— Захочу — продам. — Такхур, похоже, ничуть не потерялся. — Если из нас один тут дурак, то речь не про меня. Не боюсь я смерти. Уж не раз заглядывал. А вот у тебя поджилки все трясутся, как подумаешь, что хозяин сотворит… вот только узнает, как ты горло его под нож подсунул. Знаешь ведь законы? Кто против Ведателей злоумышляет, тот против Бессмертных встает.
— Никто не умышлял против Храма, — скрипнул зубами Корка.
— Ага, ни-ни! Только бабу умыкнул, что Великому ценнее золота показалась. А хозяин твой решил вперед всех в оборот ее взять, тайнами Раванги разжиться, а может статься, и к рукам его прибрать. Раванга хоть и на отшибе, а тоже при Храме. Только Первому Ведателю не кланяется. А тот, хоть его и не жалует, все равно за закон горою станет. Не тронь то, что храмово! Не хуже меня ведаешь, какой им прибыток от паломников, что к Раванге отовсюду тащатся. Какая слава Храму Табалы. Нет, они за него горло перегрызут хозяину твоему. А тот тебя прихлопнет. Это он еще успеет.
Такхур заметно развеселился, чувствуя, что каждое его слово попадает прямо в цель.
— Пока не видно, чтобы кто-то ее спасать бежал. — Корка пытался нащупать твердую землю, а Такхур становился все увереннее:
— Так я ж полночи тебе толкую: есть у меня средство. Верное! И не раз испытанное… Слова тайные против Ведателей. На человека их кладешь, и ни один Ведатель его не уследит. Такой же слепой и глухой становится, как и все. Только умеючи надо, у каждого не выйдет. Вроде как… шумят они, словечки эти, что тот ветер в пустоши, Нить скрывают… — запнулся Такхур. Видно, и сам хорошенько не ведал, чем владеет. — Ясно? Они кучу золота стоят. Такую, что тебе не собрать, Корка.
— А не боишься, что раз брякнул, то мы это и без золота вытравим?
Такхур снисходительно усмехнулся:
— Ну что ты все попусту стращаешь? То и дело: не боишься, не боишься… Не боюсь! Потому что слова эти, как ветер. Его слышно, пока дует. Не перекричишь. А закончится буря, так снаружи уж и кричать не нужно будет. И так все слыхать.
— Так что ж ты его, все время, что ли…
— Ага, — Такхур хохотнул за спиной у Маритхи. — А как же. То и дело подкидывать нужно… чтобы шум не затихал. Без трудов ни на горсть песку не заработаешь. Так что никто сюда не нагрянет. Наверняка ее уже ищут, да только не тут. Потому как никакой Ведатель, даже сам Раванга, не уследит ее, пока я наговор кладу. Была баба и вышла, как не было.
Только тут Маритха сообразила, что ее похититель перемежает все слова свои странными промежутками. Она сразу ощутила себя, как в кувшине, из которого не выбраться. Заткнули горло да запечатали.
— А с чего я тебе верить должен? — гнул свое Корка.
— А ты не верь, — бросил Такхур. — Можешь меня, вон, как Самаха, завалить. Да недолго будешь радоваться. — И вдруг рявкнул, заставив Корку вздрогнуть: — Ты глаза разуй, горакх тупоголовый! Уж сколько нас тут морозишь, когда бы мог уже умишком пораскинуть! Самах ее сразу подцепил, пока Раванга у Покровителя торчал. Мы так и сговорились. Покровитель Раванги боится, потому никогда с ним без Васаи, Ведателя своего хитромудрого, не встречается. А Ведатели, сам знаешь, они себя закрывают, друг от друга берегутся. Не слыхал такого? Точно тебе говорю! Вот когда Ведатель от такого ж, как он, скрывается, тогда и надо… А там уж этот, — Такхур смело вышел вперед, не цепляясь больше за Маритху, подошел к телу Самаха, легонько пнул его ногою, — бабу ко мне вывел, и я уж расстарался.
— А что, только рядом можно? Слова эти тайные говорить? — Корка опять жадно подался вперед, пытаясь вызнать, как можно больше.
— Я ж тебе не Ведатель какой, — раздражаясь, отрезал Такхур. — Через полсвета с Нитями говорить не умею.
— Откуда ж ты такой, хранитель, выискался? — вкрадчиво гнул свое Корка. — Или все, кроме тебя, недогадливые больно? Никто тайного слова не знает, не слыхал даже, что такое есть. Один ты… Или скажешь, на Той Стороне все такие? Арвах, вон, не один год там на добыче корячился, да ничего подобного не ведает. Или тоже чего-нибудь веселенького знаешь, а, Арвах?
Один из черных людей коротко всхохотнул, показывая, как он верит словам Такхура.
— Вот потому ему под тобой и ходить, — беспечно отозвался Такхур. — А я своим промыслом жить буду. И неплохо. И все потому, что Арвах твой, видно, из поселка добытчицкого ни ногою, а я ради крупинок золота понапрасну не ломался. Это ж земля Бессмертных, запретный край. Там, говорят, чудес разных вокруг да около понапичкано — страшное дело. Говорят, там даже Храмы остались целехонькие, битком набитые ценными штучками, каких больше нигде не сыщешь. Вот того-то я искал.
— И как, нашел? — Смех у Корки не получился.
— Храмов, может, и не видел, а вот кой-чего другого… Чего уж там… — непритворно вздохнул он. — Найти-то можно, да достать непросто. Дважды чуть Нити не лишился. Один раз сам ноги унести сподобился, другой раз — нет уж. Меня люди адика подобрали, полумертвого. У них там не лекари — все песенники какие-то. Все причитают над тобой, вопят, поют, пока не оклемаешься. Ну, мертвый встанет! Только бы вытья больше не слыхать. Потому у них народ и здоровый весь, как один. Я на ноги не просто быстро встал — вскочил. Да пока встали они с того места, где меня подобрали, далеко откочевали. Пришлось мне с ними потереться малость. В тех местах одному, да еще после ран таких — не обрадуешься.
Он смолк. Маритха заметила, как только он начал говорить, люди Корки тихо исчезли, притворив за собою тяжелую дверь. Верно, велел он им каким-то словом или жестом. Девушке не до того было. Она сама вслушивалась в рассказ Такхура, превозмогая боль и стоны, опасаясь, что засунут ее в какой-нибудь мешок, где она ничего не услышит. И откуда уже, наверно, не выберется.
— Ну? И чего? — снова не выдержал Корка.
В пещере оставались только они с Такхуром да еще Маритха, притаившаяся в уголке.
— Чего… раньше не мог, что ли, громил своих услать?
— А… — махнул рукой Корка. — Считай, что их Нити тоже там, — указал он на скорчившееся тело Самаха, поверх которого змеею валялась то ли цепь, то ли толстая веревка. — Не успеют разнести.
— А баба эта? — Такхур указал на угол, где тихо скорчилась Маритха, ничуть про нее не забыл.
— И с нею разберемся. Слегка порасспрашиваем. — Маритха не видала его лица, потому что Корка так и не снял своего наличника, но слова ее ужаснули. — Пока не узнаем, зачем она Раванге так сдалась, что по пустошам таскался, ее разыскивал. Да еще людей у Покровителя просил. К хозяину ее теперь тащить опасно… Все, что тут слыхала, выболтает. От Ведателей не укроешься. Ничего, скажем, что Раванга возвратился до срока, вот дело и не сладилось. Да и что мне теперь хозяин? Если ты, правда, способ знаешь, как Ведателя обвести…
Не удержавшись, он присвистнул.
— Что, Табалу к рукам прибрать захотел? — хмыкнул бывший хранитель. — В обход хозяина своего?
— Самому пора уже… в хозяева податься.
— А не боишься, Корка?
— А не боялся бы, уж давно бы сам… Вся Табала у меня бы вот где… — Он стиснул кулак. — До последнего камешка. Послушай, Такхур, — голос его опять вкрадчиво поплыл, — зачем тебе по всей Аданте слоняться без толку? Девка мне, видать, теперь безо всякой нужды. И знает уже… многовато. — Маритха остановилась на вздохе. — Не стану рисковать понапрасну, да и хозяин мой тоже… Если что, мне первому голову отвернут. Да и сколько того золотишка, чтоб рисковать так, а, Такхур? Ты лучше вот что… продай мне свой секрет! Дорого дам, не сомневайся! Да еще от хозяина оторву. А ты, может, еще какими подарочками набит, после Той-то Стороны? Может, еще чего там узнал? Я ведь не так просто языком болтаю… Мой товар, он ведь что — чужие тайны доставать-продавать. Знаю, что чего стоит. Это ж неслыханное дело, чтобы адика нашего человека к своим делам допустили! Добытчики говорят, дикари даже если кого и подбирают, то в поселок сразу доставляют, и все на том. Уж сколько с ними и дружбу водить пытались, и сколько ловили-переловили, а толку нету. Не хотят ни песка золотого, ни сока молочного, ни еды нашей, ничего! А ты человек находчивый оказался, мне такие нужны. Подумай! Табалу вот где держать будем!
Корка вновь стиснул кулаки.
— Сладко поешь, — протянул Такхур, но Маритха поняла, что устроителю удалось его зацепить. — Сладко, что и говорить. Да не верю, что ты, Корка, делиться будешь. Никто не делится, а ты — нате!
— Умный ты человек, Такхур, ничего не скажешь. И осторожный к тому же. Вот сам посуди: мы с твоею тайною оба поднимемся. Это ж сколько дел втайне от Храма можно провернуть! Ты ж сам — хранитель бывший, понимать должен, про что я толкую. Ведь если б не Ведатели, ловили б вы нас вечно… аж до прихода Бессмертных, — хохотнул он. — Мне лучше раз с тобою поделиться, чем с ними бесконечно тягаться. Подумай, — снова призвал он, — это же Табала, золотой город. Через него вся Аданта золотишком с Той Стороны наполняется! Разбогатеешь так, что страшно станет!
— Заманчиво сулишь, Корка, — задумчиво процедил хранитель. — Тайны у меня еще найдутся, правду говоришь. Я с адика не один день по горам бродил. Как увидал, что за народец, так и понял, что зря его у нас так мелко величают. Они ведь чего до сих пор вольные, как ветер? Сколько наши Покровители, поди, к рукам прибрать пытались… Они, Корка, своими песенками любому Ведателю глаза застить могут. И не только Ведателю. И еще много чего по этой части. Кажется, от языка Бессмертных осталось.
— Так они тебе правду и сказали, — пробормотал Корка не очень уверенно.
— Не сказали, сам догадался. Не говорят они, как люди, воют только. Года два у них прожил, как родной. Кочевал с этими песнопевцами по Нагорью… пока близко к нашей стороне не подошли. А там уж был таков. А за два года, знаешь, сколько ихнего разведал. И Раванга ваш, вот, нисколечко не страшен. — Он щелкнул пальцами. — И вот что, Корка… знаешь, чего я это все берег, берег, а тут вдруг решил перед тобою рассыпаться?
— Ну и чего?
— С хозяином твоим мне в делах не тягаться. Лучше и пытаться не буду, хоть собирался, имел такую дурость в голове. А вот с тобою можно, Корка. Ты и сам человек куда не бедный, и людей под тобою рисковых много. А мне Табала твоя ни к чему. Сам с хозяином разбирайся, мне ни к чему, — повторил Такхур.
— А чего хочешь? — подстегнул его Корка.
Маритхе можно было уже не прислушиваться. Они говорили все громче, не опасаясь лишних ушей. Это потому, что уши эти больше не опасны. Однако сквозь дурноту и выкручивающую боль, сводящую плечо и раскаленным прутом пронизавшую руку-, она продолжала надеяться. Среди пустоши повезло, и тут, воля Бессмертных, не оставят. Потому и слушала их чудные речи, рассчитывая прислужиться тому, кто спасет. А уж кто это будет, воля не ее. Только не шел никто, и выходило так, что не соврал Такхур, и никто уже не придет, и оттого Маритха слушала еще старательнее, заглушая свои страхи.
— Да кое-что там осталось… что мне не досталось, — складно получилось у Такхура, и он ухмыльнулся. — Разного там хватает. И тебе, и мне хватит. И людишкам твоим.
— Ага, — Корка довольно пощелкал пальцами, — вот ты о чем.
Он принялся ходить туда-сюда, потирая руки. Маритха старалась стать как можно незаметнее, несмотря на холод и боль. И вдруг дернуло так сильно, что стон сам вырвался из горла. Оба ее похитителя обернулись.
— А давай бабу поспрошаем, пока ты в думах? — не переставая нехорошо ухмыляться, предложил Такхур. — Может, она тоже чего путного знает, хоть не верю я. Пустышка она. Даром, что из пустоши.
Его хохот начал сотрясать и девушку. Она поползла вдоль стены, неловко отталкиваясь от холодного камня, подальше от него.
— А чего бы Раванга пустышку разыскивал?
— Не знаю, — сказал хранитель, не отводя от Маритхи нехорошего взгляда, — может, кого-то на нее поймать решил, Табалу почистить от вашей плесени. Его Покровитель просил, и не раз, точно знаю. Может, в хозяина твоего и метил. Кто его разберет. На то он и Великий. Тангар и то темнить вздумал. Говорит, храните покрепче — мол, не человек она. А потом как на меня накинулся! Чуть морду всю на сторону не свернул… — он злобно выругался, сплюнул. — Ничего, встретимся еще… когда за ним Радиха не будет… Ты подумай, Корка, да стал бы он беречь ее, если б нелюдь была? Не стал бы. Вот и смекаю, он с Равангой заодно гут. А баба — все одно баба. И такая пригодится. Тем более, не уродина.
— То-то ты из-за пустышки этой в дозорные загремел, — ввернул Корка.
— А наговорам и горакха научить можно. Не только бабу глупую.
Такхур резко подался вперед, схватил Маритху за руку, теперь другую уже, но тело все равно сотряслось болью, и девушка запричитала:
— Да оставьте вы меня! Ну что я вам? А? Ну, пустышка и есть. Прав ты, прав во всем. И ничего я не знаю! Все скажу, что знаю, только не трогай!
— Так что же с тебя тогда спросу? — осклабился Корка. — Коль и вправду пустышка.
— Все расскажу! Это не меня, это его, другого Ведателя искал Великий! — Она пыталась вырваться из лап. Такхура, но тщетно. — Он и хранителей потому с собой привел! Хотел от него чего-то. А тот, другой, он не стал с Великим говорить, не побоялся… А меня, — частила девушка, — он случайно в пустоши нашел… обещал мне Игана вернуть, что по законам Бессмертных и так мой… А Великий и говорит, отдавай мне тогда женщину. А я сдуру и поехала. А он меня упек в этот каменный мешок, и…
— Заткнись, — рявкнул Корка. — Кто он, что он… Откуда Ведатель другой взялся? Да кто, что и кому обещал? Иган какой-то еще приплелся…
Досада проступала все больше в его голосе.
— Ты нас за недоумков держишь или сама убогая? — хрипел он все глуше.
— Погоди, погоди, — почти добродушно вмешался хранитель. — Времечка мне немножко дай, я ее посговорчивее сделаю. У нас тут один должок остался…
Девушка остолбенела. А потом забилась в его руках, не помня себя, даже боли почти не чувствуя.
— А ну! — Такхур встряхнул ее сильнее. — Ты это брось! Ты поласковее будь да попроворнее, тогда и проживешь подольше. Слышишь? Жизнь свою протянуть, что ли, не желаешь?
И тут Маритха заревела в голос, сообразив, что суждено ей тут пропасть. Сгинуть ни за что. Первый раз за всю дорогу в Табалу сообразила, что глупость сделала. Напрасно она из Ашанкара… Лучше бы у Нихи осталась прислужницей, лучше бы что угодно, чем такое!
И тут Такхур ее выпустил так резко, что Маритха снова грохнулась об пол, не удержавшись на ногах. Прямо больною рукой. Когда отстоналась, поняла, что вокруг творится странное.
Такхур носился по пещерной зале, отмахиваясь от пустого воздуха. Глазам не верилось — ведь ничего там не было! Однако махал он так, как будто руки себе решил оторвать. Потом выхватил нож и принялся вовсю дырявить воздух.
Девушка разобралась, наконец, где беснующиеся тени на стенах, а где Корка, и брови ее вовсе вверх поползли. Над трупом Самаха он боролся с той же самой веревкой, что укоротила жизнь хранителю Маритхи. Как она попала на его шею, одним Бессмертным ведомо. Вряд ли он сам ее натянул. Но никого рядом не было. Корка сам хрипел, сам затягивал веревку, сам же ее ослабить пытался. Упал на колени, борясь с нею, как с живою. А главный ее обидчик, сам не свой, уже не раз проносился мимо девушки. Однако увернуться было нетрудно даже ей, еле державшейся на ногах, потому что Такхур не видел ничего, кроме своего врага.
— И долго ты собираешься тут стоять?
Маритха аж подскочила, обернулась. Узнала бы этот голос из… многих, многих, многих. Всех голосов мира! И шарф этот расшитый, знакомый. И вечную насмешку, что сейчас показалась лучше самого участливого слова.
Он протянул ей руку, и Маритха уже ухватилась за нее, но тут же отстранилась. Так это и есть тот самый хозяин? Иначе откуда он взялся?
— Ты только и делаешь, что кричишь о спасении. Мертвый услышит.
— Значит… он соврал? Такхур соврал? Нет никакого слова тайного… против Ведателей которое? — вцепилась Маритха в его руку. — Тогда почему Великий?… Почему не пришел?
Тут пришелец сам резко дернул ее за руку. Девушка вскрикнула, чуть не упала, однако мгновение спустя поняла, что произошло. Такхур, смотря сквозь нее, опять пронесся мимо.
— Неподходящее место для тебя, женщина.
Ей показалось, что ее спаситель развлекается, наблюдая за тем безумием, что творилось в пещере Корки. Ведь это же он… ее спаситель? Или похититель? Или хозяин?
— Если ты предпочитаешь ждать Равангу — жди, пожалуйста. Тогда я удаляюсь и оставляю тебя наедине с друзьями. Надеюсь, когда я вас покину, им станет намного легче, и вы сможете продолжить разговор. А там и Великий поспеет. Как только пара будет снята.
— Как-кая п-пара?
От мысли о том, что Ведатель оставит ее с Такхуром, Маритха начала заикаться.
— То, о чем твой знакомый рассказывал, — небрежно кивнул он в сторону Такхура, отводя Маритху с его дороги. — Пара — песня Бессмертных. Колеблющая Нить. Так, что ее не узнать среди других подобных. Спутывающая виденье таким, как я. Пошли отсюда, если решилась, наконец. Мне надоело танцевать среди безумцев.
Ведатель отпустил ее и тронулся к двери, запахивая на ходу свой богатый арчах. Девушка двинулась следом, потом ускорила шаг, схватилась за его одежду, словно опасаясь потеряться в подземелье.
— Там еще люди Корки! Четверо… а может, и пятеро… Я в точности не сосчитала.
— Не беспокойся.
До самого выхода в ревущий ветер Маритха увидала лишь одного человека в черном. Со скачками и проклятиями он сдирал с себя что-то невидимое вместе с лоскутами одежды. Ведатель просто отодвинул его с пути, и Маритха проскользнула следом. Даже не оглянулась, страшась заразиться его безумием.
— Что с ними? — шепнула она, с трудом натягивая наличник.
Никто не услыхал бы ее в шуме бури, но он услышал. Как всегда.
— Не беспокойся, — повторил, наклонившись к ней. И только.
Выбрались на узкую улочку. Девушка тут же тяжело привалилась к стене, от которой ей следовало бы бежать подальше, и поскорее. Силы покинули. Рука, плечо, шея горели немилосердно. От боли голова на части раскалывалась
— Не могу, — прошептала она.
Ведатель обернулся, протянул руку.
— Если ты мне друг… если друг, — шептала она в полузабытьи, — помоги добраться… к Великому. Он поможет… Он все может.
Не обращая внимания на ее слова, Ведатель резко распустил пряжки ее арчаха. У Маритхи уже не было сил сопротивляться. Холодно… Она почувствовала, что падает, и уцепилась за своего спутника. Боль вспыхнула огнем и начала гаснуть, гаснуть… как и ее разум. Спасительное забытье пришло некстати, когда нужно бежать со всех ног. Но было так хорошо, боль таяла где-то вдали, там, где выла буря, пока не осталась лишь заноза, не давшая забыть о происшедшем.
— Пойдем, — слабо отозвалось в ушах.
Девушка с удивлением открыла глаза. Ведатель звал ее. Никуда она не провалилась, оказывается. Как повисла, так до сих пор и висела у него на плече. Никакого забытья, и… никакой боли. Она двинула свободной рукой. Тяжелая, как камень, но невредимая. Это как?…
— Пойдем.
Ведатель отстранился. Маритха задрожала, сразу стало студено. Он куда-то показывал в темноте. На нее? Ах, на распахнутые полы ее арчаха. Она скинула огромные рукавицы, чтобы управиться с пряжками, но на леденящем ветру руки тут же онемели. Конечно, намного легче распустить, чем собрать, с досадой подумала она, и тут же раскаялась. Что бы он ей ни сделал, а тело уже не болело до стонов. Однако ледяные иглы треплющей их бури, наверно, куда опаснее. Легкое невесомое тепло, окутавшее плечи и грудь, пока он стоял вплотную, теперь исчезло, как не бывало. Тело все сильнее сотрясала дрожь, мешая пальцам и снова путая мысли.
Какое-то время, показавшееся Маритхе вечностью, Ведатель лишь наблюдал, как девушка пыталась справиться со своими одежками. Наконец она не нашла ничего лучшего, как запахнуть полы и принялась негнущимися пальцами возиться с рукавицами. Ведатель вновь подошел. Сам натянул рукавицы, притянул ее к себе. Быстро, словно по своей воле, все застежки встали на место. Девушка постаралась спрятать удивление: его цепкие пальцы, казалось, не стыли на морозе вовсе. Да разве от него хоть что-нибудь спрячешь?
Спутник поманил ее за собой, и Маритха пошла, потому что самой искать Равангу среди незнакомых путаных улочек, к тому же еще и пустынных, сгибаясь под порывами ледяного ветра, было глупее глупого. А этот Ведатель… Что бы там у него с Равангой ни случилось, а он уже второй раз спас ее от верной смерти. Значит, вреда не сделает. И зачем он Нить ее привязал?
Девушка следовала за неожиданным спасителем, удивляясь тому, насколько легче стало двигаться. Ветер ослабел, что ли? Может, и так, хоть и крутил до сих пор, бросался на них отовсюду, с ног сбить пытался. Ведатель спокойно вышагивал, лишь немного сгибаясь да изредка пошатываясь, будто вспарывая неистовые дуновения бури. Маритхе казалось, что ей оттого и легче, что за ним, в хвосте, его силы. Так же, как и в пустоши, девушке почудилась необыкновенная мощь в этом теле, закутанном в тяжелые одежды. От его силы голова кружилась, а мысли путались и стремились к одному: вечно следовать за ним. Тогда бы никто уже больше не обидел. Не, смог. Не осмелился.
В таких думах она и добрела до убежища Ведателя.
Едва спутник Маритхи постучал в дверь, как им тотчас же открыли. Словно ждали у дверей. Да это же гостевой дом, сообразила девушка. Высокий горец, тепло одетый, как и все в этом выстывшем городе, низко поклонился. Поднял светильник повыше, чтобы гостя проводить. Ничего про Маритху не спросил, как будто знал, что гость его не один явится. Еще бы, принять в своем доме Ведателя, да хорошо, чтоб доволен остался, все равно что благословение Бессмертных привлечь. А вот рассердить Ведателя… кому-кому, а Маритхе лучше всех известно, каково это.
Однако гость отодвинул хозяина с дороги, забрал светильник, небрежно сунул в руки Маритхе. Сам же уверенно принялся подниматься вверх по каменным ступеням почти во тьме. Девушка поспешила за ним, опасаясь, что останется одна. Гостевой дом не лучшее место для женщины, да еще в Табале. Зачем Ведатель привел ее сюда? Она не о том просила, но что для него слова Маритхи? Если даже сам Великий с ним не может справиться? Если даже сам Великий его боится?
— Не боится, — Ведатель даже не обернулся. — Но остановить меня ему не по силам. Это правда.
Девушка вздрогнула. Насмешливый голос рассеял шлейф его силы, за которым она следовала, точно зачарованная. Маритха остановилась в страхе. И этот обманул. Напрасно было даже надеяться, что отведет, куда она просит.
На этот раз он обернулся, и свет упал на непомерно узкое даже для горца лицо.
— Ты пленница с тех пор, как отправилась вслед за Великим и его верными псами. Неужели не хочешь стать гостьей, а не пленницей? Хотя бы на этот вечер? Моей гостьей, Маритха. Или ты поскорее стремишься в новую клетку, что нашел для тебя Раванга?
И ноги сами понесли Маритху, хотя голова говорила иное: нельзя верить Ведателю, который измыслил с ее Нитью что-то хитрое. Нельзя верить тому, кто против Великого. Нельзя у него помощь принимать, и Великий про то строго-настрого наказывал. Но разве этот странный человек хоть что-нибудь дурное до сих пор ей сделал? Даже совсем наоборот… Сейчас с ним было спокойнее, чем со всеми Великими на свете.
Он вел ее до самого верха. Первый раз девушку не в пещеры тащили. Ступени были обтесаны грубо, да и глыбы, из которых они сложены, совсем не подходили друг к другу, потому девушка то и дело спотыкалась. Ведатель же поднимался уверенной, легкой поступью, будто вокруг горело множество свечей и заливало все ярким светом.
Он тронулся вдоль узкого коридора, не оглянувшись в ее сторону. Отставшая Маритха кинулась его догонять. Какой огромный дом! Ну, точно, гостевой. Только не для таких бедняков, как она. Богатый, даже роскошный. Широкие двери по сторонам и узоры на стенах. И ни одного человека вокруг, только тот, что впустил их.
Ведатель распахнул дверь. Маритха нерешительно перешагнула порог и застыла. В ее светильнике, похоже, сгорели последние капли жира, и огонек, сделавшийся сразу синим и слабым, затрепетал, почти на давая света. Зато появился другой. Он осветил лицо Ведателя и пошел зажигать одна за одной свечи в диковинных пузатых прозрачных мисках. Ведатель прошелся по всей просторной комнате, даже зале, зажигая всюду свет. Все самые укромные уголки сразу выступили из тени.
Наверно, половина всего места на этаже под крышей принадлежала сейчас Ведателю. В этой части дома не было перегородок, только мощные подпоры держали свод.
Девушка только ахнула. Не привычна она к такому богатству. Не веря себе, она подошла к резной подставке, провела пальцем по гладкой поверхности, уловила слабый незнакомый запах, будоражащий, чуть горьковатый. Неужто дерево? Поддаваясь соблазну, она тронула еще что-то, потом еще. Да тут почти все из дерева, которое и в родных-то местах большая редкость! Даже до?ма в Ашанкаре все сплетено из черной лозы или слеплено из глины. Камень там не очень-то в ходу, а вот грязи разной хватает. Даже у них в Предгорье деревянные вещи значили одно — богатство. Их привозили издалека. А в горах и лозы-то нет. Горцы часто прямо на пол шкуры кидают. Так и живут. Здешний пол тоже завален пушистыми шкурами, красивыми, очень светлыми и еще, с резкими темными пятнами. Она никогда не видала таких чудесных, необыкновенных…
Маритха переводила взгляд с одного чуда на другое. На диковинную утварь, какой и вовсе не знала, на увешавшие все стены муштары, таинственно блестевшие струнами, на необычайно красивые подставки для странных, а порой и уродливых фигурок. Иногда у них не было ног или рук, иногда даже лиц. Она почему-то боялась на них смотреть, но проклятые куски дерева и камня притягивали взгляд. Невольно Маритха подалась вперед, пытаясь разглядеть танцующую женщину, разведшую руки в стороны, коснулась большого сиденья с перильцами. Оно качнулось, накренилось, и девушка отпрянула в сторону, едва не грохнувшись.
— Ты устала, Маритха. Измучена. Напугана. Садись отдыхай, — услышала Ведателя и совсем смешалась.
Она так жилище разглядывала, что про хозяина позабыла. То есть… не про хозяина, это же гостевой дом… Неужто тут всюду так?
— Я редко бываю в Табале, очень редко. Это и есть мое здешнее обиталище. И оно ждет меня всегда, как бы ни был переполнен этот дом. Что, впрочем, тоже случается редко. Здесь гораздо теплее, чем в подземелье, где ты провела последнее время, так что сними хотя бы наличник, — легко усмехнулся он, небрежно скидывая свой широкий роскошный арчах.
— Зачем? — сказала Маритха и сразу же поняла, какой глупый вопрос, и вид ее дурацкий — с ног до головы завернута, будто тюк какой-то.
Не дожидаясь ответа, она принялась стягивать верхние одежки. Незнакомец прав, тут было намного теплее, чем в тех подвалах, где девушка успела побывать. Маритха уже отвыкла от того, что холод может и не есть ее костей. Жаровники в этом доме топились получше, чем в жилище Покровителя Табалы.
— Ты ведь не бывала в покоях самого Покровителя, — оборвал ее мысли незнакомец. — Уж поверь мне, там гораздо уютнее, чем в пещерах для слуг и непрошеных гостей.
От того, что он слышит каждое слово, сказанное самой себе и даже вовсе не сказанное, Маритха тоже отвыкла.
— Ты ведь голодна?
Она кивнула, понимая, что бесполезно гордо отнекиваться. Да и незачем, раз уж она сюда заявилась. Ведатель дернул какую-то толстую веревку, идущую вдоль стены. Потом прошелся туда-сюда, поглядывая на девушку.
Маритха не осмелилась его разглядывать. Посматривала искоса, смиряя свое любопытство, пока он сам не подошел почти вплотную, словно поймав ее жалкие потуги скрыть свой интерес. И только тут она отважилась взглянуть прямо. Как и Раванга, он оказался невысок и не очень-то заметен. Вот только лицо узковато даже для горца, да глаза тоже, да скулы кажутся острее… нет, это потому что лицо такое узкое. Те же пепельные волосы и глаза. Скромное свечное пламя многое крадет, не видно как следует. И все равно, даже Тангар с виду намного красивее его, и больше, и сильнее.
Маритху точно ветром качнуло, пришлось даже отступить на шаг, чтобы удержаться. Откуда тут ветер? Это снаружи, вон, шумит за толстыми ставнями, а тут тихо. Пышет теплом жаровник, и так уютно, спокойно. Тут же ее повлекло обратно, она пошла вперед, шаг, другой. Остановилась прямо перед Ведателем. Голова отяжелела, а тело, наоборот, сделалось приятно легким. Да будь что будет! С тех пор, как она подошла к ворогам Табалы, все крутится не так, как ей мечталось. Ну и пускай.
— Садись где пожелаешь, — сказал он, и Маритха опустилась прямо тут, у его ног, на пушистые мягкие шкуры, потому что ее ноги дальше не шли.
И как она могла его опасаться?
— Странный выбор. Не лучше ли тебе будет в кресле, на мягких подушках?
Он указал на те самые диковинные шатающиеся лавки с перильцами, и Маритха испуганно покачала головой.
Разве место Ведателя не в Храме, среди братьев по ремеслу?
И уж точно не в этой бесконечной роскоши.
Зря Маритха в долгий путь отправилась. Лучше б дома сидела. Теперь же она только и делает, что за жизнь свою дрожит. И все-таки…
— А что с ними? — осторожно спросила она Ведателя.
— Со знакомыми твоими?
Девушка кивнула.
— Они потеряли разум?
— Не беспокойся.
Опять эти слова! Она сейчас сама разум потеряет!
— Не потеряли… пока. Им всего лишь довелось увидеть то, что скрыто от обычных глаз. Я приоткрыл завесу — и только.
— Что увидали? — не поняла она.
— Ты многого не видишь обычными глазами, Маритха. А равно и они. Все вы слепы. — Он подошел к одной из фигурок, провел пальцем по гладкой поверхности. — Но для вас так лучше, спокойнее. Незримый мир ужасен для непосвященного. И прекрасен…
— А с кем они… — Маритха запнулась, вспоминая, в каком ужасе сражались с этим самым невидимым миром ее похитители.
Ведатель усмехнулся.
— С тем, что узрели. Или кого узрели. Хорошо, когда не видишь, не знаешь, не чувствуешь. Словно нет ничего, лишь то, что вокруг, — он обвел рукою комнату. — Но как только проникаешь туда хотя бы взором, тот мир становится плотным… ощутимым. До ужаса.
— Невидимый… — прошептала девушка.
Великий тоже говорил про невидимый мир. Что-то такое… можно потерять что-то важное там… кажется…
— Великий не терял времени даром, — усмехнулся Ведатель. — Лучше бы он потратил его на тех, кому оно действительно нужно.
— Зачем ты привязал мою Нить к своей? — нежданно для себя выпалила девушка.
— Вот уж не думал, что Раванга догадается так скоро, — без тени смущения уронил он, опускаясь на те самые подушки, что недавно предлагал Маритхе. — И уж совершенно не предполагал, что вздумает болтать об этом с тобою.
Снова насмешничал. Хотя, казалось бы, повода нет никакого. Да он оправдываться перед нею должен!
— Зачем ты мою Нить привязал? — решительно повторила Маритха, хотя злилась больше не из-за Нити, а из-за его издевки вечной.
— Ничего подобного. Привязал! Тебя слишком мною запугали, Маритха. Я не так страшен, как ему рисуется, Уж скорее, это он чрезмерно озабочен моей персоной.
«Врешь!» — хотела сказать она, но вовремя спохватилась. Не нужно Ведателя попусту злить. Жизнь уже успела научить.
— Он не мог мне соврать, — осторожно сказала девушка.
Ведатель расхохотался. Маритха сжалась. Смех был нехороший, едкий. Это над ней он издевался. Зачем он вообще ее сюда тащил? Неужто она ему нисколько не нужна и правда только скуку его развлекает? Стало обидно до слез.
— Конечно, он не мог, решила маленькая Маритха, которая столько всего повидала за свою долгую жизнь!
Девушка вспыхнула, вскинулась было, но сил хватило только, чтобы приподняться. Она и не представляла, что так сегодня выдохлась. Да и руку опять заломило. Ноги, как каменные, путались где-то внизу и не хотели распрямляться.
— Он не мог! — зло пробормотала Маритха, думая, как выпутаться из этого дурацкого положения хоть с каким-то достоинством.
Она топталась перед Ведателем на коленях, не имея сил встать и уйти, но и не желая заново бесславно плюхаться на шкуры и дальше внимать этому…
В таком положении девушку застал стук в дверь, и она тут же уселась обратно, изрядно повозившись, сгорая от стыда. Хозяин милостиво разрешил войти. На пороге появилась какая-то женщина с огромным подносом в руках. Удивилась Маритхе, рассевшейся на дороге, но виду особо не подала, только глаза округлила. Поклонилась.
Ведатель небрежно указал прямо на пол, и женщина опустила свой поднос рядом с Маритхой. Вблизи девушка заметила, что у служанки заспанный вид. Ее, видно, подняли прямо с постели. Еще бы, глубокая ночь. Однако недовольства прислужница не выказала нисколечко, наоборот, смиренно топталась, чего-то ожидая.
— Мой господин еще чего-нибудь желает?
— Если здесь все, что я просил, то ничего не надо.
— Господин может звать меня, когда захочет.
Женщина склонилась еще раз, метнула в Маритху недобрый взгляд и исчезла, осторожно притворив за собою дверь.
Ведатель тут же встал и закрыл дверь на запор. Вот теперь-то Маритха узнает, что он хочет от бедной девушки.
— Ешь, — сказал он. — Пей.
Всего лишь. И уселся обратно.
— Сначала ты меня освободи… от твоего проклятия, — настаивала Маритха.
Плохое время она выбрала для решительного отпора. Плечо ломило все сильнее. Девушка оперлась о пол другой рукою. Выкрученная Такхуром кисть уже ее не держала. Как же она раньше не замечала этой боли? Наверно, от испуга.
— Это не проклятие. — На этот раз Ведатель не засмеялся, и злость Маритхи сразу притухла. — Не наговор и не сглаз: Ничего бесчестного с моей стороны. Я щепетилен по отношению к тем, с кем заключаю договор.
— Так что, ты скажешь, ничего и не было?
Если б он так сказал, Маритха бы поверила. Без оглядки. Так хотелось хоть кому-то верить!
— Боюсь, что в этом мире такое вряд ли возможно, женщина. Уж во всяком случае, для тебя, — спокойно, даже мягко ответил он ее мыслям.
Маритха тяжело улеглась на здоровую руку. Боль и горе навалились на нее. И сонливость. Да и голод тоже. А рядом поднос, полный снеди.
— Так, значит, ты привязал мою Нить? — упрямо повторила она. — Может, ты и Ведатель, может, и сильный, только это моя Нить! Верни все, как было!
— А зачем? Зачем тебе это, женщина? Что плохого в том, что ты сейчас здесь и лежишь на мягких шкурах, а не валяешься в той самой пещере мертвая?
Маритха вздрогнула. Ведатель, уличенный в недобром деянии, даже и не подумал смутиться. Продолжал насмешничать, едва поглядывая в ее сторону. Нарочно припоминал ее спасение, в черной неблагодарности уличал. Вот ведь, посмотрите на нее, дважды от смерти избавил, а она все про какие-то мелочи толкует… Но Маритха не успела и рта раскрыть.
— Оставь себе пустые слова, — оборвал он еще не начатую покаянную речь. — Мне они не нужны. Ты позабыла осыпать меня своими благодарностями, потому что знаешь — мне они ни к чему. И еще знаешь — уж Раванга постарался, — что просто так я бы и пальцем не двинул, чтобы тебе помочь. И каждый миг твой разум занят бесполезным гаданием: что же мне нужно от бедной несчастной Маритхи!
Его насмешливая едкость становилась невыносимой, и Маритха завозилась на месте, пытаясь справиться с рукою и с желанием бессильно запустить в него чем-то с подноса, торчавшего так близко. Только руку протяни.
— И еще ты стонешь от боли и надеешься, что я тебе помогу. Так же, как недавно облегчил твои страдания, чтобы ты смогла дойти сюда. И злишься оттого, что сейчас я не замечаю твоих мучений и не предлагаю помощь, чтобы ты, слегка поупиравшись, могла благосклонно ее принять, — чеканил он. Ухмылки как не бывало. Голос отливал металлом. — А еще ты готова запустить в меня вот тем кувшином. — Он кивком указал на тот самый узкогорлый кувшин, с тончайшей вязью у горлышка, что девушка в мыслях уже послала ему прямо в голову. — Но не решаешься — не знаешь, что тогда случится. Давай, попробуй! Давай же!
Девушка облизала губы. Еще чего. Как это она… Этого он только и ждет, чтобы броситься на нее. И будет потом говорить, что сама виновата. Нет уж, пускай он первый…
— Боишься меня, — уже спокойно, возвращаясь к своей обычной ухмылке, продолжал Ведатель. — Страх, опять страх, бездна страха! Это он лишает твою голову мыслей, которые сделали бы ей честь. А то, что в ней остается, бездарно вращается по кругу. Ничего ты не слышишь, Маритха! И с тупым упорством земляного червя обвиваешься вокруг одного ма-аленького узелка на своей Нити, который, кстати, только что спас тебе жизнь. И требуешь от него избавления. Изволь… если ты на самом деле этого хочешь.
Кое-что Маритха все-таки услышала, что бы он там ни говорил.
— Как это, жизнь… спас? — пробормотала она.
Ведатель пожал плечами.
— Тебе даже в голову не пришло, что один лишь я услышал твои стоны о помощи, когда на тебе пребывала пара, наложенная Такхуром. И умело наложенная, должен я сказать. Ты так молила своего Великого, но он не пришел! Ни один из Ведателей не увидит твоей Нити, когда на ней такая сильная пара. Даже он. Можешь не держать на него зла. Адика, чьи секреты пода хватил этот хранитель, — маленький, но древний народец. Говорят, они существуют еще с тех самых времен, когда по земле ходили Бессмертные. У наших Ведателей нет средства против их штучек. Потому они до сих пор свободны от рук Покровителей Великой Аданты, потому вольны в своей судьбе.
— Так Такхур взаправду меня от Великого спрятал? Не врал он?
Ведатель притворно вздохнул.
— Опять вернулись к началу, — усмехнулся он. — Как же не хочется верить бедной маленькой Маритхе, что даже Великий не так уж велик в своем могуществе!
— Такхур… он же не Ведатель даже, — перебила его девушка. — Он такой же, как я! Как все! Не мог он там просто! Помог ему кто-то!
— И на кого же ты думаешь? — усмехнулся он ее глупой мысли, слегка покачал головой. — Такхур… И простой человек может Ведателя надуть, если кое-какие штучки знает да собой хорошо владеет. Не о тебе, конечно, речь, — ввернул он по обыкновению. — А Такхур далеко не прост оказался. Во всяком случае, не так, как представиться хочет. Простой Ведатель, конечно, не заметит, но я различил печать…
— Какую? — не выдержала Маритха, когда поняла, что продолжать он не будет.
— Тайных знаний. Всего лишь Первый круг, но и то удивительно. Он был при Храме. Очень давно, — пояснил, видя изумление девушки, — но был. И не простым прислужником. Из него Ведателя взращивали. Значит, есть у него… — он не закончил.
— Что есть? — подстегнула Маритха.
— И глаз… и ухо… И Нить он слышит. Не помнит о том ничего, но знание не уходит, какие печати ни накладывай… Дремлет…
— Как это, не помнит?
— Печать накладывают редко, и лучшие Ведатели над тем суетятся, — небрежно бросил он. — Выгнали твоего Такхура вон из Храма. За что, это скрыто теперь навсегда. А тайные знания Первого посвящения запечатали. Так поступают, когда будущий Ведатель уходит из Храма.
— А Ведатели уходят?
— Почти никогда. Однако знание запечатать можно, а дар остается… Наверняка Такхур за свою жизнь много чего натворил. И Ведателей обводил. И за сокровищами Бессмертных успел поохотиться. — Он коротко усмехнулся. — И с адика ухитрился побрататься. Это мало кому удается. Они свои тайны от людей охраняют. И пару у них выучился накладывать. Да здорово так. Он мне нравится… определенно…
Ведатель сплел свои тонкие пальцы, задумчиво глядя мимо Маритхи.
— А что с ним случилось? С ними со всеми? — Девушка вспомнила, как в страхе метались ее похитители.
— Ничего. Очнулись уже. Крепкие у них головы.
— Как ничего? — Она сжала кулаки. — Я думала… Думала, ты их… Они же злодеи проклятые! Они меня чуть…
— Вот ты и разбирайся. Если хочешь. А мне дела нет. И настроения сводить с ними твои счеты тоже не было. Я за тобой пришел, раз звала.
Маритха, наконец, сообразила, к чему клонит Ведатель.
— А ты один из всех меня услышал, потому что… Нить мою привязал?
— А ты упрямая. — Он засмеялся хорошим смехом, что так понравился девушке еще в пустоши. — Не преминула напомнить, что я кое-что подправил без твоего соизволения. Но, — подмигнул он, — ведь к твоей же пользе! Согласись же, наконец, женщина! И стоит ли рисковать, оставляя тебя без глаза, когда защита — чувствую я — тебе еще понадобится? И не раз… Кто тогда придет? Великий? Его верный Первый хранитель? А видела ли ты от них хоть что-то, кроме пустых обещаний и пустых речей, ласковых и не очень? Припомни! Давай, Маритха!
Она уже открыла рот, когда поняла, что возразить ей нечего. До сих пор… да, до сих пор добро она видела только от Ведателя, сидящего перед нею. Пускай он сам говорит, что не просто так, не даром. А вот от других, что сулили ей без всякой выгоды помочь, ничего не досталось, только одни беспокойства… а еще по всей Табале странная охота за ней развернулась. Маритха непонимающе крутила головой: и как она раньше этого не сообразила? Великий, Великий… Такой добрый, такой хороший с виду… А что он ей такого хорошего сделал?
— Повторю еще, раз ты теперь готова слушать: это всего лишь маленький узелок, это не больно и не опасно. Ты никогда бы не заметила, если б не Раванга. Это не проклятье, не сглаз, не наговор. Всего лишь еще одно новое слово в песне твоей Нити. И не самое худшее, можешь мне поверить!
Девушка невольно перевела взгляд на муштары, увешавшие все стены. Одно слово в песне… Надо же, как сказал.
— А ты что, песенник?
Вряд ли Ведатель будет торговать муштарами. Песенники же, перебиравшие кучу этих блестящих струн, толстых и тонких, всегда приводили Маритху в величайшее восхищение. Хотя, правду сказать, встречались они ей не часто. Редко кто отвалит столько золотого песка да еще к тому полжизни потратит, чтобы овладеть муштаром.
— И это тоже, — протянул знакомый Маритхи, вглядываясь куда-то вдаль.
— А что тебе нужно от меня?
Неизвестно, отчего она сдалась. То ли слова его запутали, то ли боль стала наконец нестерпимой.
Ведатель медленно, словно нехотя, поднялся со своих подушек, опустился на шкуры рядом с Маритхой.
Ну вот, подумала девушка, теперь-то он себя покажет.
Не спеша, своими тонкими пальцами он оплел ее запястье, замер, прислушиваясь к чему-то. Девушка вспомнила Равангу, точно так же легко сжимавшего ее кисть. Но мурашки не побежали вверх, к сердцу. Вместо того в измученную плоть влился легкий холодок. Маритха чувствовала, как он двигался внутри, унося зудящую боль. Вот и вверх поползло. Девушка уже блаженно потянулась, ожидая, как эта свежесть успокоит и плечо, но, поднимаясь, холод стал царапать. То там, то тут искры боли становились невыносимыми. Охая, она вцепилась в руку Ведателя. Скребущий вихрь дошел до плеча, и тут уж Маритха не выдержала, заплакала, пытаясь вырваться, отталкивая его. Но высвободиться из его цепких пальцев оказалось невозможно.
Между тем вихрь унесся, вырывая боль и забирая ее с собой. Девушка с удивлением прислушивалась к тому, как последние неприятные искры ускользают прочь. Легкий холодок утек за ними. И плечо, и кисть все еще ныли, но тупо, слегка. Она двинулась, и занозы внутри сдвинулись тоже. Однако терпеть уже можно без труда.
Ведатель разжал пальцы, но Маритха сама продолжала стискивать его руку. Ткань его одеяния оказалась на диво тонкой, почти невесомой. Как это ему хватает одного лишь арчаха, чтобы в такой мороз согреться…
Девушка ждала. Он всего лишь глядел.
Зачем же он сюда ее притащил, не удержала Маритха свою мысль и тут же досадливо отдернула руку.
— И когда же снова заболит? — спросила девушка и тут же пожалела о своей резкости.
Ведатель легко поднялся, оставив ее валяться на шкурах.
— Не беспокойся, — повторил в который раз за ночь. — Этого не случится.
— Но уже было так… что боль прошла, — неуклюже попыталась она исправить ошибку. — А потом вернулась.
— Неудивительно. Твой хранитель постарался на славу, — небрежно бросил он в ответ. — Тогда я только силу дал, чтобы добраться сюда без помех. Боль никуда не исчезла, ты просто ее не замечала.
— Ты великий лекарь?
Он тихо засмеялся. Еще один его смех.
— Теперь ты стараешься польстить мне, женщина. Лучше не пытайся.
Маритха проглотила слова, уже готовые сорваться с языка. Решила помалкивать. Пускай сам говорит, раз такой умный.
— Пройдет несколько дней, и тело забудет окончательно. А пока придется потерпеть некоторые неудобства, — сообщил ей Ведатель, снова усаживаясь на тех же мягких подушках.
Вот так просто. Спросить бы, почему сразу не помог. Рассматривал, как она на полу тут корчится. И до сих пор смотрит.
— Ты не просила, — сказал незнакомец. — А что до всего остального — я не раз предлагал тебе перебраться туда, где удобнее. То, что ты корчишься на полу, — единственно твое желание. И не скажу, что меня оно удивило. Ты ждешь напрасно. Я не буду упрашивать тебя позаботиться о твоем же теле, так что сделай это сама. Вот еда, — указал он кивком, — вот мягкие подушки. Но если хочешь, оставайся там, где ты есть. Всю жизнь так делала и сейчас себе не изменяй.
— Зачем ты меня сюда притащил? — От его убийственно несправедливых слов даже слезы навернулись. — Все время обижаешь… Говоришь: не просила, А какой толк тебя просить! Все равно делаешь, что хочешь. Я просила! Меня к Великому отвести… вот и отвел бы! Или к Покровителю Табалы… А ты даже не подумал.
— Сама дойдешь, — ничуть не тронутый ее слезами, бросил Ведатель. — Утром отправлю с тобой здешнего слугу. Отправляйся, куда захочешь. К Раванге, хоть к самому Покровителю. Если они до того сами сюда не явятся. И так уж задержались…
— Ты отпустишь меня? Просто так? — не дослушала Маритха.
— Я не держу людей против воли. Никогда. К утру буря стихнет до легкого ветра. Вот и пойдешь. А сегодня отдыхай. Наслаждайся теплом, мягкой постелью и хорошим угощением, прежде чем вернуться в свою клетку. Или в худшую. Уж не знаю, в каком тайном углу тебя будут прятать. Первым делом от меня, конечно. — Он ухмыльнулся. — И еще от множества людей. В Табале о тебе такие слухи ходят… — Он полюбовался ее растерянным видом, ничуть не изображая сочувствия. — В этот раз тебе повезло, но Раванге придется хорошо тебя охранять, чтобы подобного не случилось вновь. Или чего-нибудь почище.
А ведь он правду говорит. Опять вернуться в холодный каменный мешок и сидеть там взаперти… Да за какую вину?
— А что же мне делать? — тоненько протянула Маритха.
— Отдыхай, — повторил Ведатель. — А если до утра за тобой не явятся, то пойдешь сама.
— И ты меня отпустишь? Великий говорил, что я тебе нужна… — Маритха запнулась, не зная, что добавить.
— Мы заключили договор, но ты сама от него отказалась, выбрав Равангу.
— Но я потом тебя звала! И помощи просила!
Он встал, стремительно прошелся до самого угла и обратно. Повернулся. Девушке показалось, что колеблется не пламя свечей вслед его шагам, а воздух вокруг сгустился и задрожал. Казалось, Ведатель даже вырос.
— В Табале нет моей власти. Я здесь только гость. Таков договор. Я не могу его разрушить. Ты сама сделала выбор, в пустоши.
— Как это — нет власти… я не понимаю, — пролепетала девушка.
— В пустоши, в твоем Ашанкаре, где угодно, мы с Равангой равны перед Бессмертными, — холодно пояснил он. — В Табале же мои силы очень ограниченны, а его слишком велики. Необоримо. Это его место. Я не могу прямо ему противостоять. Не стоит даже пытаться. А ты теперь под его опекой. Сама его избрала.
— Велики… — пробормотала Маритха. — Необоримо… Как это так? Вот Такхур нисколечко его не боялся… Говорил…
— Я знаю, что он говорил, — оборвал Ведатель. — Зря говорил. По глупости, — отчеканил он. — И только эти стены отданы мне, — обвел он рукою комнату. — Лишь здесь я могу противостоять Раванге, женщина, и Бессмертные не встанут на его сторону. Запомни, если когда-нибудь вздумаешь просить защиты. А я уверен, ты будешь просить.
Девушке показалось, он еще вырос. Или стены сдвинулись?
— Но ты же пришел! Я звала, и ты пришел за мной!
Ведатель едко, колюче рассмеялся.
— В этот раз ты звала не меня. Но Великий оказался слеп. Я всего лишь воспользовался своим преимуществом — тем самым узелком на Нити, что так тебе ненавистен. — Он сделался прохладно-спокоен. — Но после того как ты вошла с Великим в Табалу, у меня нет права вмешиваться в твою судьбу против его воли.
— Так я же… они ж меня…
— И что из того? Твое похищение и мой договор с Равангой — те же узелки на огромной Нити мироздания. Те же слова в Великой Песне. Быть может, в ней пелось о том, что Маритхе суждено умереть этой ночью.
Маритха внезапно ослабла. Сердце, уже отошедшее от сегодняшнего приключения, снова заныло.
— Не скрою, женщина, для Раванги твоя смерть стала бы лучшим исходом. Ему не пришлось бы заботиться, раз так решили Бессмертные. И я бессилен был вмешаться, хоть для меня твоя потеря гораздо чувствительнее. Но вчера ты меня позвала. И не просто. Ты даже не представляешь, как звала. Это не я нарушил договор. Это ты дала мне силу.
Маритха хлопала глазами.
— Я… а что я…
— Ты слишком мало знаешь о мире, в котором живешь, чтобы понять меня, женщина.
Ведатель стал необычайно мягок. Даже задумчив.
Маритха никак не могла переварить сказанное.
— Моя смерть… для Великого… лучшим исходом… Да это глупость какая-то. Подлый навет! Великий, он не может хотеть… моей смерти! Он же… он же… он необыкновенный!
— Разве ты не слышала, что я сказал? — Он опять уселся рядом с Маритхой, так и не покинувшей своего места на полу. — Я не сказал «он хотел». Я сказал «стала бы лучшим исходом для него». Раванга не желает смерти никому, это правда. Но правда также и в том, что он не знает, что с тобою делать. И если бы Бессмертные озаботились тобою сами… Она облизала пересохшие губы.
— А ты… Для тебя моя смерть…
— Для меня она значит еще годы поисков. Многие, долгие. Поисков, быть может, бесплодных. — Он улыбнулся одними губами, сам снял кувшин с подноса, подал ей. — Мне не нужна твоя смерть, Маритха.
— А нельзя его вернуть, наш договор? — с надеждой спросила девушка, принимая у него и кувшин, и тяжелую широкую чашу.
— Ничего нельзя сделать таким, как было. Точь-в-точь. Но можно заключить иной.
— Почему другой? Чем тот был плохой? — насторожилась она.
— Тем, что время несется сквозь Нити, меняя все. Прежние условия ты отвергла, значит, у этого договора другие исходники. Я готов требовать от тебя больше за свою помощь, и ты… Ты теперь, быть может, тоже ждешь другой помощи. Другого желаешь.
Больше! Он готов требовать больше! Вот она, ловушка!
— Нет никакой ловушки.
Хозяин жилища небрежно раскинулся рядом на шкурах, наблюдая за борьбой Маритхи со своим голодом, то и дело устремлявшим ее взгляд к подносу.
— Когда я встретил тебя, ты знала намного меньше, чем сейчас. И это при том, что и сейчас ты не знаешь почти ничего. Тогда ты могла оказать мне услугу, даже не узнав об этом. Все, что тебе для этого было нужно, — это отправиться со мною на Ту Сторону в совершеннейшей безопасности и пройти той дорогой, что я укажу. Получила бы за это своего Игана. Если он тебе еще нужен. И все! Условия исполнены!
— Исполнены… — пробормотала Маритха. — Ты-то от меня намного больше хотел поживиться. А говорил: я щедрый!
— Я щедрый, женщина. В меру этого мира. Никто не сделает больше, чем обещал тебе Аркаи?с. Даже и того не сделает.
— Это еще кто? Ничего он мне не обещал! — взвилась девушка.
— Это я.
Он тихо смеялся, поглядывая на Маритху, сбитую с толку.
— Ты даже моего имени не спросила. Даже не подумала. Хочешь договариваться с незнакомцем?
— Будто бы мне легче станет от твоего имени, — пробормотала Маритха и, к удивлению, вдруг почувствовала облегчение. — Имя, это так, слово просто. А ты, как был незнакомец, так и есть.
— Это правда, — он хмыкнул.
Неожиданно легко она, наконец, решилась подтянуть к себе поднос и впилась зубами в тонкую сухую лепешку, политую чем-то густым, терпким и бодрящим.
— Я голодная, очень голодная, — спохватившись, принялась с набитым ртом оправдываться перед хозяином.
Он только кивнул. Еще бы, сам предлагал. А теперь, опершись на локоть, смотрел на нее, как на какую-то диковинку.
Маритха же, отбросив всяческие опасения, набивала живот на тот случай, что вновь поесть придется не скоро. С такими-то делами. Да и ночное приключение к тому же… Горакха бы съела, вместе с панцирем.
Ведатель усмехнулся ее глупой мысли. На этот раз Маритха простила ему подслушивание. Сама прыснула, расплескав воду из чаши.
Он терпеливо дожидался, пока девушка насыщалась, молчал и после, когда зарумянившаяся от забродившего молочного сока Маритха отодвинулась от еды. Все, про что говорил ей Ведатель, смешалось, спуталось в голове. Кроме одного: теперь она сама себе не хозяйка. Или к Игану нужно пробираться вместе с Ведателем, сослужив ему какую-то непонятную службу, или обратно под руку Великого возвращаться, в каменную клетку, под неусыпный глаз Тангара. Первое, ох, как боязно. А второе ненавистно. Великий говорил — с Ведателем быть нехорошо… А с Великим, как оказалось, не так уж безопасно. А если не соврал этот Аркаис, если смерть Маритхи Раванге так уж на руку? Осмелев от пьянящего напитка, она не удержалась.
— Вот ты мне имя свое говоришь, а Великий иначе называл. Я помню!
Он ничуть не рассердился.
— Саис… Так меня называли, женщина. Когда-то. Очень давно.
— Так как тебя по правде? — неизвестно зачем настаивала она. — Которое настоящее?
— Оба мои.
Его рот снова кривился в усмешке. И вновь он разглядывал девушку, как диковинного зверя.
— Так не бывает! — упрямо тянула свое Маритха.
— Это еще почему? Меняется человек, а с ним и имя его. Только подобные тебе застывают, топчутся на одном месте от рождения до самой смерти.
Опять издевается!
— Может, у тебя еще припасено. Одно там, другое, — начала она злиться вновь. — А может, много?
— Конечно.
Да он просто забавляется, глядя на нее! Ну уж нет! Это почему она себя в обиду давать должна? Раз ему так уж нужно… что-то… от нее.
— А чего ты надо мной смеешься? Все время! Забыл, что ли: не только мне от тебя дело нужно!.. Да… — Маритха внезапно остановилась. — А дело-то какое? Что всем от меня нужно? Может, ты хоть скажешь? Великий, он обещал… но все откладывал, откладывал, пока… поздно не стало. Может, скажешь мне, наконец?
— Не скажу. Может, все-таки расположишься на подушках, наконец? — подхватил Ведатель.
Девушка покачала головой. Нет, раз он так.
— Что ж…
Он перебрался на подушки сам, удобно уселся, вытянул ноги.
— Ладно, значит, Великий скажет. Когда меня отсюда заберет, — с досадой отрезала Маритха.
— Удивлюсь, если так и произойдет, — откликнулся Ведатель. — Есть вещи, которых лучше не знать. Пустое любопытство до добра не доводит.
— Ничего себе, пустое… Это же моя Нить! Ты же видишь, — начала она. упрашивать, — у меня теперь жизни никакой нет. А из-за чего? Я не знаю даже. Неужто мне и знать не положено? Нить, вон, чуть не оборвали… — Голос задрожал уже непритворно. — А если б с тобой не встретилась, то и Корка б за мной не охотился… и хозяин его тайный какой-то. И в мешок, уж верно, тоже бы не посадили. От тебя ведь прятали…
— От того, что свалишь на меня все свои беды, меньше их не станет, — безразлично ответил Ведатель на ее горестную мольбу. — Это правда, я тебя нашел. И равная правда в том, что Раванга только мною был озабочен, не тобою. Поначалу. А потом услышал… то, чего не надо было. А потом в песню твоей Нити вмешался Первый хранитель, глупец Тангар. И Покровитель не так уж прост, и Васаи, Ведатель его. Раванга хоть и велик без меры, но в делах людских порой понимает плохо, Маритха. Помни об этом. Слишком далек его постоянный разговор с Бессмертными от нашей суеты… Не стоит никого винить понапрасну. Так легла твоя Нить. Такие узлы сплелись. Тебе и так и так пришлось бы плохо.
— Это что, так в песне поется?
Маритха почему-то вспомнила его слова. О Нитях и песнях.
— Может, и так.
Его ухмылка сразу растаяла.
— И что же мне теперь делать? — взмолилась девушка. — Скажи…
Он легко пожал плечами:
— Думай. Решай. Это же твоя Нить.
— Легко сказать, решай… — Маритха подняла на него глаза, полные упрека. — Ведь это ты во всем виноват! Вот и скажи.
Проклятье! Узел на его Нить! Он снова усмехнулся!
— Тебе не откажешь в разуме. Предоставить мне решать твою судьбу после того, как я же, по твоим словам, и виноват! Да еще во всем! — Едкость так и брызгала во все стороны. — Еще бы, потом опять найдется кого обвинить. Если что не так.
— Тогда зачем ты меня сюда привел? — Девушка вздохнула, не было сил больше злиться. — Ничего на сказал. Так и не знаю, зачем я всем понадобилась. Ничего не говоришь, как быть. И прежний наш уговор уже не в силе. И не говори, что накормить и обогреть хотел! Ты не из таких! Мне, с моим-то счастьем, такие не встречаются. Все больше вроде старика того, что всю жизнь испортил, мать со свету свел, да тебя еще! Вцепился! Что тебе нужно?
Он кивнул, все так же небрежно, без серьезности.
— Да, тяжела твоя судьба, Маритха! С твоим-то счастьем. Смерть и то все время мимо проходит. За несколько дней второй раз уже.
Девушку бросило в жар. Вот дура! Вот прогонит в ночь и прав будет.
— Я тебя обидела… — тоненько, жалобно вывела она.
— У тебя для этого сил недостаточно, — беззлобно ответил Ведатель. — Лучше слушай, а не давись своими причитаниями. Еще немного, и мне надоест. Глупая женщина! Если бы мне ничего нужно не было, то я не стал бы искать тебя в пустоши! А не стал бы искать… Ты ведь по своей воле в Табалу потащилась, не так ли? Или тоже я виноват? Своею волей старика наняла с его тарпом никудышным? Или нет?
У Маритхи загорелись глаза.
— А ты… меня искал?
— Искал то, что нужно мне. А нашел тебя. А потом уж меня нашли. Весьма неожиданно. — Ведатель опять усмехнулся. — Так вот. Слушай, женщина, и не переспрашивай на разные лады. Бесконечное терпение — не мой дар. Есть разные договора, и для меня они разную силу имеют. Ты легко отвергла первый. Ты отвергла. И думаешь, это сойдет тебе так просто? А ты знаешь, какую силу имеют обещания? В не видимом тобою мире наш уговор был гораздо вещественнее этого кресла!
Ведатель резко указал пальцем на сиденье, что недавно предлагал Маритхе, и оно слегка качнулось. Девушке даже показалось, что тяжелый деревянный стул немного сдвинулся с места. Она с беспокойством ждала, что будет дальше.
— Это только кажется, что уничтожить легче, чем создать. Чтобы разрушить даже эту деревяшку, придется поработать топором. Ее не стереть в пыль плевком или словом. Скажи, женщина, ты что-нибудь кому-нибудь дарила?
Маритха кивнула, не понимая, к чему он клонит.
— А отбирала ли обратно? — Видя, что она не шелохнется; и зная ее ответ, добавил: — Может, что-то отобрали у тебя? Может, слово, данное тебе?
Еще бы, из-за этого она такой путь в Табалу и одолела. Она не желает Игана отпускать, пускай он даже забыл свое обещание. Маритха начала понимать, к чему Ведатель клонит. Долго молчала. Наконец неуверенно протянула:
— Так это же… другое совсем. Я же из-за него осталась… без ничего.
— Без никого, — холодно уточнил Ведатель. — Поверь мне, ему придется еще отплатить за это. Но в чем же другое? Ведь мой мир не рухнет от того, что Иган не намерен помнить свой обет. И ничей не рухнет, кроме твоего. И нареченный твой не сильно заботится о жизни Маритхи, о ее мечтах и бедах. И знать не хочет, что для тебя значит его бегство. Это твое несчастье, а мне, равно как и каждому, интересны свои дела.
Выходит, Маритха его тоже обманула. Кем бы ни был этот Ведатель. Про себя подумала. Вмиг и про спасение свое забыла, и про договор.
— Ты сильно разозлился?… Там, в пустоши?… — робко спросила Маритха. — Ты же меня от смерти… Но и ты ведь… всей правды не сказал. Говорил, какой щедрый…
— Хватит повторять одно и то же. Времени все меньше.
Маритха испуганно притихла, до того изменился этот голос, холодный, будто отлитый из металла:
— Тебе повезло, что ничего не знаешь, не то бы я действительно разгневался.
Казалось, свечи притухли немного, и мрак из углов пополз в комнату, окружая то место, где она сидела.
— Дело не во мне, а в том, что за мною стоит. Нельзя безнаказанно шутить со мной. Ты уже поплатилась. Не слишком ли много неудач за несколько дней, Маритха?
Маритха закрывала и открывала рот, пытаясь придумать оправдание. Если б она знала, что попадет в такую историю! Однако ни Великий, ни сам Ведатель даже словом не обмолвились… Почему?
— Выбор из страха плох в любом случае, я убеждался в этом не раз. А в этом деле страх неприемлем вовсе. Кроме того, тебе не мешало получить небольшой урок.
— Небольшой… — пробормотала она.
— Не так уж он велик.
— Но Великий Раванга… он говорил, что сам ты часто нарушаешь договор, — вспомнила Маритха. — А тебе не выпадает наказания?
— Я всегда готов платить, — бросил Ведатель. — Хотя, признаюсь, в большинстве это мельчайшие мелочи, поскольку мне противостоят тебе подобные. В большинстве…
— Но Великий ничего про это не говорил. Зачем он мне такое предлагал? Он же людям помогает!
— Встретив тебя в пустоши, Раванга удивился не меньше моего. Решил оторвать от меня любой ценою и взять расплату на себя. И до сих пор не знает, что с тобою делать. Думал, что укажут Бессмертные. Но в этой игре они против нас обоих.
Он, верно, снова врал. Так же легко, как и признался в том, что для него нарушить свой же договор куда проще, чем для Маритхи. Но почему она ему верит? Что он с нею делает? Как он силен?
— И ты хочешь, чтобы я опять к тебе вернулась? То есть, — поправилась она, — опять с тобой связалась… — совсем запуталась. — В новый сговор вступила.
— Именно так.
— А чем ты лучше Великого Раванги?
Он знакомо усмехнулся.
— Ничем. Только я не собираюсь держать тебя в каменном мешке до скончания времен. Во имя человечества.
Маритха опять открыла и закрыла рот. Ведатель прав: есть вещи, про которые лучше ничего не знать.
— А… а Великий Раванга? Он меня не накажет за то, что я свое обещание нарушила и…
— А разве ты ему хоть что-нибудь обещала? — перебил Ведатель.
Маритха подумала.
— Ничего… кажется, — неуверенно пробормотала. — Тогда… почему ты говоришь, что в Табале не смеешь со мною дела иметь?
Ведатель жестко, рассмеялся. Теперь уж совсем не к месту, подумала Маритха.
— Раванга не договаривается. Он помогает без выгоды. Зато так, как считает нужным, полезным для тебя. Человек слеп и глух, не знает ни нужды своей, ни мощи. Так он говорит. И уж если Бессмертные привели к нему жаждущего, бедняге не спастись. — Он явно забавлялся. — Уверен, что кое-кто желал бы от него сбежать всего мгновение спустя, как явился за счастьем. Можешь не надеяться, Игана он не вернет. И тебя не отпустит. Слишком он тобою дорожит.
Маритха ничего не поняла. Только последние слова ее резанули.
— Как это, не вернет? Он обещал… — пролепетала девушка.
— Я знаю, где твой Иган. Я вижу его, знаю, что с ним. Ты не вернешь его сама, Маритха, даже если найдешь. Он не пойдет за тобою. И Раванга не станет тебя помогать, потому что это больше не твое. Спроси его прямо! Он не солжет.
Это решило исход.
— А что же я могу сделать, если ты… бессилен? — взмолилась она.
Ведатель сплел длинные тонкие пальцы. Отхлынувший мрак сменился дрожащей серостью, ползущей из всех углов. Треск пламени стал чуть слышен, голос Ведателя сделался глуше:
— Вымани Равангу из Табалы. Не дай похоронить себя в пещерах навсегда. И тогда мы посмотрим…
— Как же я смогу? — удивилась Маритха такой просьбе. — Он же сразу…
— Он не узнает, если ты сама не проболтаешься. Я уже позаботился. Серая Сфера не скроет твои мысли полностью, но исказит до неузнаваемости. Но помни: только те мысли, что касаются меня, что тревожат мой образ, не другие.
— Скроет? Даже от него?
— И от него, и от других Ведателей.
— А как это сделать? Выманить?
— Думай. Ты ведь себя спасаешь. Твоей судьбы не видно, потому мой совет сейчас может только навредить.
— И он так говорил… судьбы не видно. Значит, правда? Скажи… а правда, что я… ну, что в пустоши должна была остаться? Что до Табалы мне не добраться было? Ведатель кивнул:
— До встречи со мной. Потом этот образ потускнел, и сплелся новый.
Она подскочила.
— Новый? Он не сказал мне! А что, что там было?
— Храмовое подземелье. Мне приходилось там бывать.
— А я?
— И ты. Там должна была оборваться твоя Нить.
— Он не сказал мне, — выдавила Маритха побелевшими губами.
— Еще бы.
— А теперь ничего?
— Ничего. Твоя Нить словно в клубке. От тебя зависит, как он размотается.
Маритха задумалась.
— А если я смогу… сбежать из Табалы, что тогда? Ты вернешь мне Игана?
Ведатель пожал плечами:
— Если он тебе еще нужен… Что угодно. Можешь просить что угодно. Справедливо будет изменить условия с обеих сторон, не правда ли?
Ого! У Маритхи невольно глаза загорелись.
— Что угодно? Я смогу просить что угодно? Ух!
— В пределах моих сил. Но вряд ли ты сможешь придумать что-нибудь непосильное для меня. — А ты, что хочешь ты?
— Отправишься со мной туда, куда я укажу. На Ту Сторону. Не бойся, тебе там ничего не грозит, со мною ты в безопасности. Откроешь одну дверь. После этого я доставлю тебя к Пограничному Мосту. И все, что захочешь, в придачу.
— Двери отворить?
Открыть дверь. Притом одну. А взамен… Заманчиво. Ох, заманчиво! Вот если бы с мужем Нихи что-нибудь приключилось, сгинул бы, пропал! А тут они с Иганом и заявятся! А если бы Иган тут еще и золотом разжился… Ведь это не против Бессмертных?
— Столько сулишь, — прошептала она Ведателю, — будто сам Бессмертный!
— Я не бессмертен, — сухо ответил он.
— Если такой сильный, то почему сам дверей отворить не можешь?
— Не твоя забота. Мое условие сказано. Свое еще можешь обдумать на досуге, я не тороплю. Тогда и договоримся. Но впредь уже не забывай: второй раз плата за глупость всегда выше.
Внутри что-то кольнуло.
— А вдруг… не удастся мне… эти двери…
— Тебе удастся. Даже очень просто. Ошибки быть не может, — сказал Ведатель, вставая и приближаясь к ней. — Скоро за тобой придут. Спи.
— Я не…
Маритха увидела его лицо и осеклась. Страшное, исступленное. И невыразимо притягательное. Послушно свернулась клубочком там же, где сидела. Глаза закрылись сами собой, треск пламени убаюкал в считаные мгновения. Как покрывалом накрыло. Или саваном.
Ведатель подошел к спящей девушке, поднял по дороге ее арчах. Небрежно бросил поверх спящей и скорым шагом вышел, даже не взглянув на удивленное спящее лицо Маритхи.