Незримое убежище

Девушка не помнила, как она тут очутилась. Великий говорил, что тем самым утром ее принесли люди Тангара, без чувств, почти без дыхания. А потом… Маритха провалялась в горячке, в полубреду почти до самого конца здешней вечной ночи. Да, не выдержали на этот раз ее плечи, сломались.

Куда же больше горестей простому человеку? Ну куда? А, Бессмертные? Сколько можно Нитью ее играться? Как тепло было в комнате с горьковатым запахом дерева, как уютно на мягких шкурах. Разомлела… Поверила, что будет у нее и счастье, и покровитель богатый, и совсем другая жизнь. Уже прикидывала, как от Раванги побыстрее скрыться.

Кому поверила, Маритха? Кого слушала? С кем в сговор вступить захотела?

Страшно. Она чуть не стала еще одной… на резной подставочке.

Вот тут ее разум и не выдержал. Как можно бедной несчастной Маритхе все это вынести? Что она Бессмертным сделала? Чем прогневила, раз на нее без конца удары сыплются, один другого сильнее да горше?

Пугая сиделок, присланных Великим, девушка хохотала в горячке, задыхаясь и всхрипывая. Нет, она ничего не сделала… такого ужасного. Не могла она столько натворить, чтобы так припечатывать. Измываются над Маритхой эти Бессмертные. Ничем не лучше людей. И тут же она пугалась своих злостных мыслей, принималась прощения молить. Странное и страшное зрелище являла она собой, когда упиралась взглядом в лица, склонившиеся над ней, но никого не узнавала или не видела. Или не хотела видеть больше никого и никогда. Даже Великого. Только слезы постоянно катились из незрячих глаз.

Маритха и правда их не видела. Ей чудилось другое. Виделась серая пустошь и она сама, замерзшая так близко от цели, не дойдя до Табалы всего одного дневного перехода. И Самах, ведший ее какими-то темными бесконечными улочками, и Такхур, выламывавший руки, тыкавший ножом в лицо. И еще много чего. Но чаще всего чьи-то руки выдергивали что-то сияющее, тонкое и длинное прямо из груди. И тянули, тянули… А потом ее бросали в огромный прозрачный кувшин, и она стучала, не в силах выбраться, разбить проклятую стенку. А где-то там, за стеною, была другая Маритха, похожая на нее, как песчинка на песчинку, но эта другая ходила и делала иное. Совсем не то она делала. Никогда б Маритха такого не совершила. И говорила не то. И думала тоже. И нельзя было до нее достучаться. А где-то еще прыгали и бились в стены такие же, как она, только плененные не в кувшине, а в мерзких фигурках. Они тоже кричали сквозь преграды и не могли докричаться. А кроме проклятых фигурок без обличья, ей постоянно мерещилась тень Ведателя в длинном, почти до самых пят, одеянии, скрестившая руки на груди.

Тонкие пальцы. Холодные глаза. Мощь, что властно тянет к себе до сих пор. «Когда придется совсем тяжело — зови». Да что же он за человек такой?

Не человек это уже, давно не человек. Но кто бы ни был, Нить ее он не получит никогда!

Временами горячка спадала, и Маритха чувствовала, как вокруг нее суетятся. Там ходили, говорили, и обрывки разговоров врывались в ее смятенный разум. Прошло не так много времени, и она легко начала узнавать и людей, и голоса, но так, будто все они оставались далеко, за пределами мира, отведенного ей. И уходили. все дальше, из-за ее стенок не доцарапаться. Да и нужно ли? Пускай Бессмертные кого-нибудь другого себе поищут, а она лучше тут… за толстыми стенками.

«Сегодня ничего не ела», — докладывал Раванге женский голос, и Великий что-то отвечал. Наставлял кого-то. Иногда Маритхе казалось, что вокруг толчется уйма народу. Незнакомые голоса, незнакомые люди. Вроде ее снова охраняли. Точно охраняли, иначе зачем тут Тангар. Его голос она ловила много раз. Хранитель наведывался часто. «Моя вина, — говорил он Великому. — Моя. Дважды моя». Она только смеялась. Какой глупый. Это все Бессмертные. Кто против них устоит?

Иногда девушка разбирала обрывки побольше. Тангар приходил часто, говорил с кем-то в отдалении. Должно быть, со своими людьми. Раванга и того чаще наведывался. Сидел подле. Недолго, но Маритхе легчало. Яснее становились мысли, тоньше стенка, отгородившая ее от мира. Тоньше, только и всего. Никуда не исчезала.

— Почему ты ей не поможешь? — как-то услыхала она знакомый голос.

Тангар.

И голос Раванги ответил:

— Пока не могу.

Маритха непомерным усилием удержалась, не унеслась опять далеко, вслушалась, ловя обрывки.

— Я видел тех, кому помог Великий Раванга… Исцелял безнадежных, и я тому пример… Она же только спит! Уже не горит, не кричит, не мечется. Многое сделано. Осталась малость. Прошу тебя!

С чего бы он так раззаботился?

— Я знаю, ты винишь себя, Тангар… Многого не знаешь. Твоя вина не так… — Исчез вдалеке голос Великого, но тут же вернулся: — Моя гораздо больше. Многого не знаешь, — повторил он. — Думаешь, осталась малость в ее исцелении? Нет! Малость сделана… Она сейчас далеко, очень…

— Великий Раванга столько сделал, — зачем-то упрашивал хранитель, — неужто нельзя докончить начатое?

— Я могу вернуть ее своею силой, но… — Маритха отчаянно устремилась за голосом и снова его поймала: — Жду, что она вернется сама. Не сокрушайся, Тангар, я не отпущу ее…

— Но почему сама? Почему не сейчас?…

— Потому что невозможно, — не дал договорить ему Великий. — Нужно, чтобы она сама порвала связь с незримым, тогда… Иначе незримое будет преследовать вечно… и хорошо, если только в снах. Насильно вмешаться… забудет многое…

Маритхе легко было вновь расслышать голоса вдалеке, потому что Тангар воскликнул:

— Пускай забывает!

— Нет, — строго ответил Раванга. — Ей нельзя себя забывать. Потому и жду. Потому и стараюсь найти к ней путь.

— Как это?

— Не хочет она, Тангар. Сама не хочет возвращаться… Против воли…

— Да как это, не хочет? — продолжал пытать Тангар. — Как может не хотеть?…

Тут Маритха опять провалилась, не слышала окончания. Но стучала она в свои стены с тех пор не так рьяно, не рвалась больше на волю так отчаянно. Потом и вовсе села перед стенкою, задумалась. Неправда, что она не хочет. Она хочет, потому и стучится. Вот только… зачем ей туда, для чего? До скончания жизни в каменном мешке сидеть? И трястись от страха за свою Нить? Это сейчас они бегают, суетятся подле нее, потому что есть человек… может, и не человек вовсе, но есть… у которого в ней нужда большая. От которого прячут ее. А исчезни он — и снова, как в прежние времена, Маритха никому не нужной окажется. Никто и не вспомнит. Кроме одного…

Опять Ведатель! Даже тут ее отыскал! Всегда он. Выходит, без него… нечего ей в целом мире делать. Никому не нужна. Даже рады будут, если она подальше уберется. Но к нему она тоже не вернется. Это уж нет. Ни за что! Разве что силой потянет. Что какая-то Маритха против его силы? Это раньше он уговаривал…

Только на Великого Равангу вся надежда. Пока он Ведателю враг, то Маритхе — самый сердечный друг. Пока досадить врагу хочет, то не оставит своими заботами. Зато ей каменная клетка тогда полагается, и хорошо, если не до скончания жизни. Девушка дергалась в забытьи, когда в памяти всплывало «храмовое подземелье», где ее Нить оборваться может. А вот как осилит Великий своего недруга, так сразу и отправит Маритху… обратно в Ашанкар, где ее никто не ждет. По-любому выходит ей одно мучение, так зачем возвращаться?

Да, Раванга верно увидал: Маритха не хотела возвращаться обратно к людям, к Бессмертным, Ведателям, хранителям. И пока она не хочет, никто ее не тронет.

Мало-помалу Маритха свыклась с этим и начала больше слышать из-за стены. Словно мир сам возвращался к ней, коль скоро она колеблется. Однажды девушка увидала протянутую руку и удивилась: как раньше-то не замечала, ведь она всегда была тут, среди глупых снов, что уже надоели до смерти. Маритха поглядывала на нее и все яснее слышала голос, зовущий за собой. «Ты устала, — говорил он. — Ты отдохнешь, но не здесь. Сейчас не время. Тут нет покоя. Возвращайся, Маритха, и я обещаю тебе покой». Теперь он стал так силен, что перекрыл назойливый шепот внутри: не верь… не верь никому. Ей очень хотелось покоя, и она, наконец, ухватилась за руку.

Маритха очнулась в первый раз после достопамятной ночи.

Была ночь. Тишина. Только одинокая свеча потрескивала из-за изголовья да сопел кто-то в дальнем углу. Наверно, сиделка. Лень было шевелиться.

Ах да, теперь за ставнями вечная ночь, до самого Первого Солнца. Маритха уперлась взглядом в слабо освещенную каменную стену. Тут всегда стоит ночь. Опять какая-то пещера. И непонятно, что там наверху, день или ночь. Непонятно, что делается, охотятся за ней еще или нет. Непонятно, кто вокруг, друзья или враги.

Не хотелось сразу же себя выдавать, и девушка затаилась, опасаясь разбудить невидимых сторожей. Наверняка их тут полно. Еще немного, а потом… опять начнется. Не скоро ей обещанный покой подарят.

— Истинный покой — это смерть, Маритха.

У девушки холодок по спине пробежал.

Великий Раванга… Он словно из темноты соткался. Дверь даже и не скрипнула. Великий не дал ей времени, о котором девушка мечтала, явился сразу же. Еще бы, ведь это он ее вытащил… Нет, с ним или без него, а Маритхе все равно не видать покоя. Как бы ей ни обещали. Кто бы ни обещал.

Ночной пришелец присел на пол рядом с тюфяком Маритхи, легонько погладил по голове, почти не касаясь, но дрожь, до сих пор сотрясавшая изнутри, улеглась.

— Не видать мне тут покоя… Зря понадеялась, зря вернулась.

— Истинный покой — это смерть, — повторил Великий свои слова. — Если ты и правда так его хочешь, то зачем просила о помощи?

— Тогда… зачем ты обещал?…

— Я? — мягко удивился он. — Что обещал?

— Ну, как же, — растерялась девушка. — Ты говорил: отдохнешь. Только не тут, тут нет покоя, и… что-то такое еще… не время вроде теперь. Я обещаю тебе покой, говорил, только возвращайся. И руку протянул. Я и ухватилась… за нее…

Она умолкла. Даже слезы, уже готовые брызнуть, так и не заструились по щекам. Что-то было не так. Совсем не так. Не лучший день она нашла, чтобы выйти из-за своей стены.

— Я звал тебя, Маритха, это правда. Каждый день, что ты провела в забытьи. Но ты не слышала, не хотела слышать. Все дальше и дальше уходила в мир незримого. Еще день, может, два, и я намеревался своею властью извлечь тебя оттуда. Пребывать там далее стало для тебя небезопасно.

— Так это я… видела невидимый мир? Про который Ведатель…

Она подавилась словами. Лучше его вовсе не поминать. А то сразу же делается жутко и муторно внутри, стоит только вспомнить. «Когда придется совсем тяжело — зови…» Маритха застонала.

— Не стоит лишний раз говорить о нем, — согласился Раванга. — Тем более что он не Ведатель. Нет, Маритха, ты не видела незримого мира — не в твоих силах видеть то, что скрыто. Все это твои образы, твои мысли, твои сны. Однако незримое само нашло бы к тебе дорогу, до того уже недолго оставалось. А с ним тебе не справиться — затянет, не отпустит. Есть чем затянуть, много там такого, манящего… или запугать — для обычного человека там жуткого хватает. Не стоит туда стремиться — убежать потом нелегко.

Девушка хлопала глазами.

— Само… нашло… — повторяла она. — Оно что… живое?

Раванга усмехнулся.

— Я бы сказал — да, живое. Живые, так вернее.

— И что, оно, они… — она запнулась, — еще за мной явиться могут?

— Уже нет. Твой разум опять вместе с телом. Обычному человеку не войти в тот мир так просто. Беспамятство — единственный вход. Когда забываешь тело, встаешь между мирами. Тогда Нить выдернуть легко, и незримые сами к тебе устремляются.

«Зачем?» — не спросила, просто двинула губами Маритха, и он ответил:

— Им нужно тело. И чем слабее ты, тем легче им завладеть.

— А им-то что я сделала? — тонким голоском пропищала девушка, сдерживая слезы.

Великий поглядел на нее, и ее понемногу перестало колотить от дрожи.

— Ты ничего не сделала, Маритха, — успокаивал он девушку. — Ни им, ни Бессмертным, которых ты винишь во всех своих бедах лишь от отчаяния. — Он, было, задумался, но тут же продолжил: — Ты слишком близко оказалась к тем, кто сильнее тебя. Так легла Нить твоей судьбы, и в этом нет твоей вины. Их вины — тоже нет.

— Это песня такая… — выскочило у Маритхи.

Он вопросительно поднял глаза.

— Ну, этот говорил… — язык не поворачивался опять помянуть Ведателя. — С которым ты меня встретил… Что песня есть такая, про меня… и про все-все. Где-то там, — Маритха неопределенно подняла глаза к своду, потерявшемуся во тьме, — какая-то Великая Нить или что-то еще… И как в ней поется, так моя Нить и делает. Говорил… — голос снова предательски дрогнул, — говорил… что если в песне поется… что Маритха исчезнет… то и вправду не жить…

— Саис — сын песенника, и если он хоть к чему-то еще привязан в этом мире, так это к своим муштарам. Из него мог получиться великий песенник, но Ведатель в нем сказался куда сильнее. В дрожании Нити он слышит песню, такую же, как в звуке струн его муштара. Он очень тонко слышит… потому так искусно играет на Нитях.

— Он еще говорил, — прошептала Маритха, — есть какая-то Великая Нить, Великая Песня, и моя Нить — словечко в той песне, только и всего…

Раванга опустил глаза, странно шевельнул пальцами, точно пропуская сквозь них невидимое нечто, ответил после недолгого молчания:

— Можно и так сказать… да, можно. Можно иначе. Истина боится слов, потому что они ее искажают. Истина боится глаз, потому что у каждого они свои. Запомни, Маритха, и не ищи того, чего не сможешь узнать никогда. Истина приходит сама, это дар Бессмертных.

— И за него тоже нужно платить, — подхватила Маритха язвительно, ломая торжественность его речи.

— Еще как.

Рядом с ним нельзя было сердиться, но все-таки девушку кольнуло неудовольствие. К чему все эти странные слова, эта истина непонятная… разговоры ни про что? Не нужна ей эта истина, пускай совсем сгорит. А Великий, вместо того чтобы горькие мысли развеять, как будто за что-то ее укорял. За что?

— Я не про то, — сбивчиво пробормотала девушка. — Не собираюсь я ничего искать, клянусь своей Нитью! Даже и не думала! Я вот к чему… если есть такая Песня, где про меня все уже сказано… что мне теперь-то делать? Ни влево, ни вправо с дороги не свернуть, так получается? Вот ты меня из незримого вытащил… выходит, не могла я там сгинуть? А своей беды мне не минуть, как ни бейся головой о стенку, как ни беги от напасти? Никак? Где ж тогда справедливость Бессмертных?

Великий вновь поднял глаза, и Маритхе захотелось свернуться в комочек подальше от этого всепонимающего взгляда. И чем она его так удручила? Бессмертных помянула не к делу?

— Хорошо, пусть будет Великая Песня, — наконец ответил Раванга. — Пусть так. Но она еще не спета. Ее слова не высечены в камне, не нацарапаны на коже, не запечатлены в чьей-то памяти. Она поется сейчас. Каждый миг. Не только Бессмертными, всеми. И тобою тоже. И потому путь твой измерен… во многом, но не до конца. Потому и предсказывают Ведатели судьбу. Потому и ошибаются иногда, ошибаются все, даже великие. Великие из великих.

Девушка горько усмехнулась:

— Что мой голос против всех остальных? Песчинка…

Он согласно кивнул.

— Песчинка. Но твоя дорога прошла рядом с сильными, чьи голоса стоят многих.

— И кто из сильных скажет мне, что делать? Если б я знала, если б только знала, как будет, — дома бы сидела, в Табалу бы не двинулась! А что теперь? Я не хочу в этой пещере всю жизнь просидеть! — почти простонала Маритха.

— Тебе и не придется, — мягко сказал Раванга, ласково, спокойно поглядел на нее из сумрака.

Они замолчали. Только свечка потрескивала, да все посапывала невидимая девушке сиделка. Она не только не проснулась от их разговора, а, наоборот, задышала еще размереннее. Наверно, это Великий погрузил ее в сон, чтобы с Маритхой без помех повидаться. Не для всяких ушей-то оно, запретное знание.

Однако Раванга не просто так молчал — мало-помалу, ее отчаяние уступило место озабоченности. Не все получилось так, как задумалось еще в Ашанкаре, это да, однако не одна она, не в пустоши погибает — и то уже хорошо. Может, Великому Раванге и нет в ней надобности, но и худого он ей не желает. Только счастья. Он каждому счастья желает. И в том помогает.

— А теперь, Маритха… Я понимаю, тебе тяжело, и мысли сейчас не о том. Мне надо знать все, что случилось после нашего разговора в доме у Покровителя. Особенно когда ты очутилась у Саиса. Дай себе вспомнить даже сквозь боль, это очень важно. И если ты в силах…

Маритха кивнула. Прежняя настороженность червячком принялась подтачивать сердце.

— Я не стал бы подвергать тебя лишним волнениям после всего перенесенного, но в твоих мыслях и образах мелькают… странные провалы. Аркаис так и не отпустил свою жертву, хотя нужды в тебе у него больше нет. Вас надо избавить друг от друга, я должен это сделать.

Маритха кивнула еще настороженнее. Серая Сфера! Это она скрывает от Великого ее мысли. Ведатель… этот злобный Аркаис говорил: пока она сама не проговорится, никто не узнает ее мыслей. Надо рассказать! Ага, тут же вспомнила девушка, рассказать, как она намеревалась самого Равангу обвести… Он вроде добрый, добрее не бывает, но… Девушка вспомнила про урок, что Великий устроил Тангару в ту самую ночь. Даже пальцем не шевельнул, чтобы заступиться. Неуютно. Однако молчать ей тоже… «Так и не отпустил свою жертву»… Нет, надо все выкладывать, уж лучше пускай немножко покарает, да защитит. Кто еще с ней возиться будет?

Она долго вспоминала, а Раванга все так же сидел подле, вглядываясь в никуда. Только рука его теперь покоилась на лбу Маритхи. Да другая слегка сжимала пальцами кисть. Зато как только девушку страх пробивал или волненье, тут же все уходило, мельчало. Даже Такхур со своим ножиком остался где-то позади. А вот Ведатель… Аркаис этот… который Нить ее хотел себе… Она заволновалась, мысли застопорились на одном: не хочу, ни за что не хочу, не получишь!

— Не беспокойся, Маритха, — прошелестел рядом Раванга. — Ему не нужна твоя Нить. Тогда не нужна была, и сейчас тоже. У него совсем другая надобность.

— Какая? — взвилась Маритха.

— Тебе лучше не ведать, — он мягко убеждал, успокаивая ее волнение, — В прошлый раз знание сбило тебя с ног — ты помнишь?

Но она не стала дожидаться, пока сердце успокоится.

— Лучше не ведать… И тогда никакой Ведатель не сможет вызнать… Я знаю, знаю, — твердила девушка, как будто снова в горячке бредила. — Не ведать лучше, это правда… я знаю. Но я так не могу! — взмолилась она. — Что за нужда у такого человека в Маритхе? Что за нужда может быть? Мне даже думать жутко про него! А все равно думаю! Боюсь, что придет и опять свое потребует! Я думала — Нить ему! Думала, главное — больше дела с ним не иметь, в сговор никакой не идти… и беда стороной обойдет… А что выходит? Нет, как же мне не знать? Моя Нить — мне и плести!

Девушка остановилась, но Раванга все молчал. Лицо его в полутьме излучало одно лишь доброжелательство, не поймешь, тронули его слова Маритхи или нет.

— Ну что за беда, коли Ведатель какой-нибудь увидит! Увидит и так, какие у меня тайны… Вы же все меня насквозь… Что за беда такая… А что, — вдруг сообразила она, — беда от того может быть? А кому?

Девушка запуталась вконец.

— Прежде всего тебе, — ответил Великий. — Есть у меня надежда, что Саис больше не станет за тобою гоняться. Но если правду узнает кто-нибудь еще… Тогда это знание может большой бедой обернуться, и не только для тебя одной. Поэтому лучше ничего и не ведать. Поверь мне, это не только спокойнее — безопаснее.

Маритха уныло обмякла на своем тюфячке.

— Да я же… ведь проще меня не бывает… Не из сильных, не из Ведателей. Какая ж от меня беда? И этот… Аркаис, — она вздрогнула, — ничего такого не просил… плохого, только про дверь какую-то рассказывал. Открыть ее, и все. А за это обещал что хочешь. Я потому и подумала, что Нить отнять хотел. Ведь все, как ты рассказывал: много посулил, а попросил за это так… глупость какую-то.

Раванга глубоко вздохнул.

— Был и о Двери разговор? Я его не слышу. Не хочу обрушивать на тебя еще один удар, Маритха, но Аркаис немало потрудился над твоею Нитью. Потому и завлек к себе. Ваш узел теперь больше, гораздо больше, целое сплетение, придется изрядно постараться, чтобы отсечь его. И… быть может, не без вреда. Он хорошо знал, с кем имеет дело, и потому постарался на славу.

— Не без вреда… Для кого это?

— Для тебя.

Он задумался, а Маритха не смела переспросить, боясь услышать еще про какое-нибудь лихо. Все они правы, лучше ничего не ведать. Пускай делает, что надо, лишь бы она освободилась от Ведателя. Однако, когда Раванга заговорил, девушка принялась внимать с удвоенным усердием.

— Если твоя Нить — это песня, то теперь в ней появилось много новых слов. Чужих, не твоих. Я могу тебе помочь, и помогу, потому не беспокойся понапрасну, — поспешил он успокоить Маритху. — Однако не я сплетал все эти волокна. Мне не дано до конца, до самого мельчайшего, отличить твое собственное от чуждого, принесенного извне. Может исчезнуть не только тот яд, что Аркаис влил в твои уши и сердце, но и часть собственного естества уйдет безвозвратно. Все это мелочи, малости еле заметные, но из них состоит твоя жизнь. К примеру… представь, что тебе больше не захочется искать человека, ради которого прошла такой путь. Я об Игане говорю. Вдруг пропадет намерение, а с ним и смысл всей дороги. Что делать тогда?

— У меня уже и так желание почти пропало, — пробормотала Маритха.

Она не понимала все эти речи про свое да чужое, Поняла только, что не очень-то можно ей помочь. На самом-то деле.

Раванга же, казалось, даже обрадовался слегка, закивал.

— Что ж… в этом нет ничего плохого. Тем более что я сам хотел говорить с тобой об Игане. Не стоит его искать, Маритха. Этот поиск никому счастья не принесет. Ни тебе, ни ему. Дыру эту поздно латать — целая расселина между вами. И на Ту Сторону тебе переходить опасно. Не стоит дразнить Аркаиса, приближаться к Двери. Он холоден во всем, кроме стремления к ней… Раз он открыл тебе даже то, что ему понадобился Ключ… — с удивлением внимала Маритха, ничего такого Ведатель ей не говорил! — Не удивлюсь, если от близости к цели даже его холодный разум воспламенится. И хоть он знает, что Сломанным Ключом Двери не открыть… неимоверно сложно предвидеть его деяния.

Как неживая, слушала девушка последние слова. Спокойно так, будто все это сказано уже давно и занесено песком по самые уши. Про Игана, это, выходит, Ведатель прав был. Не станет ей Раванга помогать, как ни обещал. Так выходит… А дверь-то, получается, тоже непростая. Ох, непростая. И даже он, со всей своей мощью, сам отворить не может. Потому что ключа у него нет. А Маритха на что? Ей того ключа и подавно не сыскать. И что ей будет за то, что с дверью не станет возиться? Он ее накажет?

Даже не сообразила, как вслух заговорила, надо же!

— Он ничего тебе не сделает, Маритха, пока сама за ним не пойдешь. Я тебя успокою, приоткрыв ту сторону тайны, что отчасти уже известна. Деяние, которого он жаждет, не терпит принужденья. Так уж положено печатью на той самой Двери, что он просит отворить. Если бы можно было заставить силой, он давно бы сделал это. Вернее, попытался бы сделать, поскольку я слежу за ним долгие годы и никогда не позволю совершить задуманное.

— После того, что открылось, как можно за ним идти? Да еще по доброй воле? — горестно прошептала Маритха. — Пожиратель Нитей!

И каждая плачет, каждая стонет, каждая кричит из своего горшка: отпусти!

— Спокойнее, спокойнее. — Великий легонько сжал ее кисть. — Он Ничего с тобой не сделает, так что не бойся понапрасну. У него счеты со мной. Ты же не сделала ничего плохого.

Как же, ничего… Видно, ему та дверь позарез нужна. А может, кто-то из предков Маритхи давным-давно этот ключ потерял… или спрятал. А он все ищет, надеется. Что-то ценное ищет. Уж подороже золота, золота у него навалом, богатый он. Может, думал по Нити ее прочитать, где тот ключ хранится? А что, может, и так. Он же легко ее Нить читает, хоть и не Ведатель совсем, вдруг и такие штучки ему под силу. А теперь Маритхе с ним не по дороге. Теперь даже одним с ним воздухом жутко дышать. Вот и отомстит ей… полной мерой выместит свой гнев. Равангу ведь ему не достать.

Великий Раванга чему-то улыбнулся.

— Ты и так близка к разгадке, без моих разъяснений. Аркаис поспешил, рассказав о Двери и о Ключе. А мстить он не станет, не беспокойся попусту. Он слишком силен для того. Не на той ступени он стоит, чтобы мстить за свою неудачу, тем более бедной женщине. Ему даже жаль тебя. Если он еще способен на сочувствие.

— Жаль? — отозвалась изнутри тупая боль. — Меня? Ему?

— Подобное знание — это не та сила, что можно проявить, почувствовать, использовать себе на благо и во вред врагам. Оно редко приносит радость. Ему это хорошо известно.

Нет, не помещалось все это в бедной ее голове, недавно вынырнувшей из беспамятства. Девушка решила приподняться, но Великий мягко удержал ее.

— Еще не время. Отдыхай.

— Ты Великий, и мысли твои великие, мне не понять, — выдавила Маритха. — Только… ты так говоришь теперь… точно все это шутка какая-то. Точно не было уймы фигурок в той комнате. Точно не про него наш разговор, а про другого Великого, такого же, как и ты.

— А он и есть Великий, — убил ее Раванга одним словом. — Равный Великим. По силе, по знанию, по… словом, ничем от меня не отличен, кроме своих намерений. Для себя растит свою мощь. Для себя одного.

— Уж больно темное величие такое! — перебила Маритха. — Ну да, все для себя стараются, однако же никто чужие Нити не ворует!

— А золото, а утварь? А одежду и еду? — спрашивал Великий.

— Так то золото, а не Нити! — вскрикнула Маритха.

— Каждый тащит то, что ему по силам, — ответил Раванга, и девушка запнулась.

— Почему Бессмертные смотрят на это и молчат? Почему его Нить не укоротят? — наконец пробормотала она.

— Аркаис сказал правду. Он не нарушает законов этого мира, Бессмертным не за что его наказывать. Пока.

Она заплакала. Горько, навзрыд, закрыв лицо руками, отвернувшись от Великого. По Нитям, стонущим в пустоте, по жестоким законам Бессмертных, по своей усталости от, нового знания, уже камнем давившего на плечи. Но больше всего по никчемности своей. Игану она не нужна, Раванга прямо сказал — и не пытайся, только хуже будет. Родным своим тоже. Они уж там, верно, радуются, что избавились, наконец. Раванге — и подавно. Видно ведь, этот ключ, который Ведатель… Темный Аркаис отыскать хочет, Великому совсем не нужен. Так что Маритха ему без надобности, тут Темный не обманул, только заботы одни. А единственный, кому от нее хоть какая-то на этом свете польза была, и немалая, этот единственный, оказался… страшно подумать, кем он оказался. Лучше не думать. Лучше забыть. Только как?

— Нет, забывать нельзя, — вклинился в ее всхлипы голос Раванги. Он даже не пытался в этот раз взять за руку, успокоить. — Иначе все напрасно. Ты только и думаешь, как бы забыть, словно получила нечто ненужное, лишнее. Ведатель Второго Посвящения многое бы отдал за такое знание, — журил он. — Если позабудешь, кто он такой, что он такое, то Аркаис снова ключик к тебе подберет. В этом он изощрен. Потому и Нитей собрал так много. Их великое множество. То, что ты видела — всего лишь часть, хранящаяся в Табале.

Маритха, почти отплакавшаяся уже, вновь заревела навзрыд.

Зачем Великий ее мучает? Она больше ничего знать не хочет. Про это. И если Темному Ведателю правда нужна ее добрая воля, чтобы ключ отыскать, то тут Раванга может быть спокоен — никогда Маритха и близко к Темному не подойдет.

А ведь Ведатель правду сказал. Мало услыхал в этот раз Раванга, мало увидел в ее памяти. А что забыться хочется, так она это и так то и дело повторяет. Сквозь слезы пробивалась коварная мысль: тайная Сфера, похоже, делала свое дело, И оттого, что он не может ясно, как прежде, читать в ее сердце, стало почему-то спокойнее. Легче, когда никто твоего самого тайного не знает, даже Великий из Великих. Девушка отерла глаза.

— Я знаю, Маритха, мои слова сегодня не приносят покоя — напротив, сердце бередят. И Нить твоя колеблется, не в силах принять это новое знание. Оно не для таких, как ты… — Раванга снова приложил ладонь к ее пылающему лбу, продолжая говорить: — Нет, не потому, что ты или кто-либо другой недостойны прикосновения к тайнам нашего мира. А потому, что тебе неведомы все законы, все связи — только то, что на поверхности. Я говорю об истинных законах, а не о ритуалах, которые процветают в Храмах. И потому твоя судьба теперь — метаться от того, что видишь, к тому, что знаешь. А между ними целая пропасть, где ты недавно побывала и в этот раз вернулась. Тебе повезло. И потому мой долг прежде всего не успокоить, а предупредить: будь осторожна, не действуй опрометчиво, бездумно. И не старайся забыть.

Почему его рука не успокаивает так, как раньше?

— Потому что есть боль, которой нет утоления. И тут Аркаис был прав. Ты платишь за знание, которого не хотела. Он знает, каково это.

— Так что же получается? — ответила Маритха. — Зачем мне нужна была такая забота? Разве я не прожила бы без этого? Неужто с меня не будет? Не хватит? Неужто нельзя было просто сказать: Темный он, и дела его темные. И Нить мою оборвать может запросто, если захочет, будто струну на своем муштаре дернуть… и всякое такое… Я бы тебе поверила…

Раванга покачал головой, полный сочувствия, но Маритхе не стало от этого легче.

— Так поступает Аркаис, — ответил он. — Это не мой путь. И еще, нет такой лжи, на которую не нашлось бы другой, более изощренной. И в этом, он искуснее меня. Он бессилен лишь против правды… хоть для того и пришлось нарушить установленный порядок, а также твой покой. Но все равно, Маритха… будь осторожна. Я чувствую, он еще…

— …не утратил надежды… — тупо повторила девушка.

— На твою помощь, — пояснил Раванга. — Возможно, на твою забывчивость. Ты ведь желаешь забыть? Может… ведь может быть и так… что на алчность. Но скорее — на случай. Он будет ждать подходящего, и он умеет ждать, Маритха. Аркаис будет вечно тебя стеречь, если не снять пелены Серой Сферы и не распутать все его узлы на твоей Нити. Именно оттуда веет опасностью. Привязанность — вот еще одна причина для его надежд, и немалая. Ее не было в песне твоей Нити, и ей там не место. И если не очистить Нить от его присутствия, даже идя на риск…

Он не закончил, но Маритха и так все поняла. Не нужно ей к его Нити привязываться! Даже мороз по коже ходит, как про то подумаешь. Теперь ей ничего не остается, только к Раванге прислониться, прося у него помощи и совета…

А что, змеей вползла тревожная мысль, как Великий приложится к ее Нити — и она полжизни позабудет? Себя позабудет… Только и вспомнит, что фигурки эти, да так, чтобы ни на миг не стало соблазна передумать. Чтобы не только от Ведателя шарахаться, а и от тени его, от одного упоминания. Чтобы одно его имя только ужас… А заодно…

— Маритха! — мягко позвал ее Великий. — Ты напрасно себя пугаешь. Пойми, не ты питаешь этот страх. Он пришел к тебе извне. Ведь только что его в помине не было, вспомни! Прислушайся к себе! Я не играю на чужих Нитях. Это не мой путь. Я помогаю. Но иная помощь годится не для всех, и не всем можно помочь полной мерой. Мне не нужно, чтобы ты боялась или надеялась попусту, мне нужно, чтобы понимала. Ты несвободна, Маритха! Как только Аркаис потянется к тебе, Нить придет в возбуждение, начнет незаметно дрожать, заставляя совершать опрометчивое, заставляя говорить неправдивое, заставляя слепо избегать друзей и привечать врагов. Точно так же, как сейчас ты вся тревогой изошла. Ты всего лишь покинула дом Аркаиса, но не избавилась от него до конца, для этого нужно сделать еще одно, даже если этот шаг изменит тебя прежнюю.

— Я же хочу! Я же слова поперек не сказала! — прошептала Маритха, перепуганная новой напастью. — Это ж надо, чтобы я по чужой указке боялась! Не хочу! Да и никто не захочет!

— Я никогда и никого не заставлял принимать мою помощь. Не стану и тебя. Хоть цена велика необычайно.

Велика необычайно… Что же там, за этой дверью?

— Что там за сокровище? За чем так охотится… Темный?

И тут же вспомнила, что никто ей этого не скажет. И правильно сделает, как выходит. Великий покачал головой:

— Оно не имеет цены, потому что цена ему — вечность. Там нет тех сокровищ, что ты можешь себе представить, Маритха, но если Аркаис пройдет сквозь Дверь, платить придется всем. Ты можешь не узнать этот мир после того, как она откроется. Волею Бессмертных Ключ от Двери оказался не бессловесным куском металла, — заговорил он совсем непонятно. — Потому и сохранение мира в своей первозданности отныне и твоя забота тоже. Тебе придется встать на его защиту. Так случилось, и поправить что-то может лишь исчезновение Ключа. Или твое исчезновение.

— А этот ключ, он что, его нашли уже?

Великий кивнул.

— Тогда к чему тут я? — обеспокоилась Маритха.

— Только ты можешь открыть. И всего один раз. Если захочешь. Аркаис очень старался, чтобы ты захотела. Для него.

В ее бедной голове, наконец, начала рассеиваться вечная ночь, забрезжило Первое Солнце. Вот в чем дело!

— А почему я?

— На то, вероятно, много причин, однако все они известны только Бессмертным. Я знаю лишь одну. Но сколько бы их ни нашлось, все ведет к одному — они выбрали тебя.

— Так поется в моей песне…

— Примерно так.

— И ничего, нельзя сделать? Если я… ну, кому-нибудь другому разрешу двери открывать? За меня? Нет?… Нельзя? — спрашивала она, уже зная ответ.

— Против Бессмертных? — Раванга улыбнулся, верно, дивясь ее глупости. — Я мог бы разрушить любое воспоминание о Маритхе, и тогда ты очнешься другим человеком, не помнящим родства и прошедшей жизни. Или безвольной куклой. Но то, что возложено на твои плечи Бессмертными, останется висеть тяжким грузом, пока плетется твоя Нить. До осуществления.

— Ты все это можешь? — замерла от страха Маритха.

— Я могу, — сказал он с силой, что не часто разворачивалась перед девушкой, и точно вырос куда-то в темноту, под самый свод. — Я многое могу. Но никогда не ударю беззащитного своею силой. Никогда не пущу во вред. Никогда не стану тратить на свои прихоти, потому что это часть общего, неподвластного нам. Вот и все, в чем мы разнимся с Аркаисом. В остальном мы подобны. И мне легче судить, на что он способен. Потому я и хочу тебе помочь, но насильная помощь никогда не бывает впрок. Решайся, Маритха, без оговорок и сомнений, и мы преодолеем то бремя, что повесил на тебя Аркаис.

Она глубоко вздохнула. Давно уже решилась, да без сомнений… тяжко. Нет-нет да и приходят. Верно, это Темный насылает! Она не станет ему помогать, ни за что. Раз уж сами Бессмертные доверили ей свою тайну, что же… придется хранить, будь она трижды неладна! Но Темный смотрит на нее, следит, надеется, что Маритха размякнет от его посулов и ненависть исчезнет. И отвращение тоже. Что, плененные Нити перестанут выводить свою песню у нее в голове, стоит только про них подумать. Пускай надеется! Только бы мстить не стал.

Хотя… Кому еще нужна ее тайна? Пока все так, как есть, из-за нее старается Великий, из-за нее сражаются даже двое Великих! Многим до нее есть дело. И глупому Тангару, и Покровителю Табалы! А что останется, если все это исчезнет? Что Маритха без него в этом мире? Ей и так и этак под замком сидеть, уже ясно. Но пока где-то рядом Ведатель, тут же и Великий Раванга, тут же и все остальные. Вокруг нее все вертится. Не забудут, не оставят, уговаривать будут, развлекать ее одиночество. И пускай они, эти Великие, сейчас ее мысли слышат. Они-то с ней не церемонятся! А надо бы.

— Он успел гораздо больше, чем хотелось бы, — Великий легко вздохнул. — Раньше ты была иной. Но мы исправим свершенное Аркаисом, шаг за шагом.

— Да я же, — пробормотала девушка, — каждому твоему слову верю… Не могу не верить. Как уж тут не довериться? А сомненья, так они у всех… Избавь меня скорее от него! — взмолилась она. — А то аж жутко такое внутри таскать!

— Сейчас еще не время. Ты недавно была без памяти, и разум не укрепился. Так можно снова уйти в незримое. Связь с тем миром еще не исчезла до конца, и в следующий раз выйти будет намного труднее. Не стоит рисковать.

— Но он же… в мыслях моих копается! Ты сам говорил! Только что!

— Сейчас ты под моим присмотром, и все, что он внушит тебе, нетрудно будет развеять. К тому же знание о его настоящем естестве лишь недавно стало твоим, и Аркаис не станет сразу же ломиться в закрытую дверь. Он слишком осмотрителен. Ничто не исцеляет так, как время, потому что время — это забвение. Оно весьма благотворно для Аркаиса — он подождет. Что ему, если Дверь откроется годом позже? Двумя? Он ждал всю жизнь, и отсрочка его не испугает. Мне же необходимо вечно бдить твой покой, не давая ему приблизиться, следя за его игрой на твоей Нити.

— Что же делать? — Выходило так, что никакой надежды Темный не оставил.

— Не бойся, я тебя не брошу, Маритха. Мы выкуем твердость, необходимую для противостояния. Главное сейчас — избавиться от его присутствия на твоей Нити, оно связывает любые твои намерения. Он не отважится менять что-то основательно… по определенным причинам, так что не бойся. Наберись лучше сил. Ты очень слаба сейчас, и незримое еще стоит где-то рядом. Мне придется иметь дело с твоей Нитью, и Аркаис не станет смотреть на это праздно. Борьба предстоит нешуточная, и твое тело к ней пока не готово. Я не стану рисковать тобою, твоим разумом в этой схватке. А сейчас, я вижу, мне придется остановиться, толком ничего не начав.

Маритха вздрогнула, и не раз, пока он говорил. Какой у него чудесный голос! А и правда, она ведь только что чуть в какой-то невидимый мир не отправилась, потому, верно, в голове все и путается. Спасибо Великому, хоть руку подал. Да только… неправдивые его слова! Покой обещал, а говорит, что нету его, покоя. Зачем обещал? Так и верь…

— Я никогда не стал бы обещать ложного. Это не мой голос ты слышала, не за мою руку ухватилась, чтобы вернуться.

— Твой! — твердо сказала Маритха.

— Точно такой же, но не мой. Не моя рука, — повторил он.

— А чья? — спросила Маритха, холодея.

— Та, что ближе. Вы ведь связаны. Он всегда готов ухватить то, что ему не принадлежит. Ты еще нужна Аркаису, и ему не хотелось, чтобы твоя Нить так легко ушла в незримое. Кроме того, ему гораздо легче было достучаться до тебя в мгновения беспамятства. Вот что опасно.

Значит, он снова спас ее. В третий раз. Для себя берег. Мерзкий Ведатель!

— Хорошо. Мы вернемся к этому, как только ты окрепнешь. — Великий улыбнулся, ободряя Маритху.

Он поднялся, отнял свою руку. У него не такие тонкие пальцы. А глаза необычайные.

— Спасибо тебе, — поблагодарила его девушка, сожалея о том, что нельзя отрезать все сразу.

Глупые слова, и глупые мысли. Избавиться бы от всего одним ударом. Но лучше и правда завтра. Или послезавтра. Сил нет совсем.

— Дня через три-четыре, не раньше, — покачал головой Великий.

— А что со мною будет? — вспомнила девушка. — Так я тут и останусь?

— Я хочу отправить тебя подальше отсюда. В надежное место, укрытие. В Табале тебе оставаться нельзя.

— Как можно скрыться от него?

— Я потому и хотел тебя в Табале скрыть. Только здесь Аркаис против меня почти бессилен, — повторил он то, что Маритха узнала от Ведателя, да запамятовала. — Только и может, что играть на Нитях. Таков наш договор. Но даже теперь от него исходит столь сильное беспокойство… Аркаис настойчив. Табала кишит твоими врагами. И большими, и малыми, их уже несметное количество, а будет еще больше. Потому тебе придется покинуть столь надежное укрытие. А Бессмертные пока никак не проявляют свою волю.

Она затаила дыхание, вспоминая просьбу Ведателя убраться подальше от стен Табалы, покосилась на Равангу, но тот либо не услышал ничего, либо виду не подал.

— Однако помни, Маритха, за этими стенами единственное оружие против него — твое знание, твоя память. Пока ты не уступишь ему с готовностью, он бессилен, но как только ты захочешь ему услужить, какой бы ни была причина, случится беда.

— А что это за враги, «большие» и «малые»?

Раванга уже встал, но внял ее желанию и пояснил:

— Вокруг тебя разные слухи ветром носятся. Для каждого свои. Кое-кто свято верит, что с Той Стороны пришла такая тварь — с женской личиной, что самого Великого одурачить может. Да еще извести не побоится, лишив Табалу покровительства Бессмертных, и тогда отродья запретного края хлынут через Пограничную Расселину. Кто-то уверен, что найденная в пустоши женщина знает сокровенную тайну Раванги, — лучезарно улыбнулся он. — Тайну моей силы. Или тайну разговора с Бессмертными. А стать равным Великому хочется многим. Многим Ведателям. Мало кто знает, как достается величие. Обрести все и в одночасье… — Раванга еще раз улыбнулся чему-то, невидимому Маритхе. — Покровитель же чувствует близкую опалу, которую я не стану отвращать, нарушая естественный ход событий ради одного человека. И теперь Радих трясется оттого, что все, даже сам Великий, плетут интриги за его спиной. Что за посланницу я ждал из Великой Аданты, зачем выехал встречать прямо в пустошь? Какую весть она мне принесла? Он в каждом видит врага, но пока еще боится действовать. Для простых же людей и слухи попроще: если уж Великий попирает законы Бессмертных, приводя к себе женщину, то что до тех законов обычному Ведателю? Великий Раванга возгордился и забыл свой долг перед Бессмертными, забыл законы, шепчутся на улочках Табалы. Он недостоин своего величия. И потому нужно выгнать искусительницу из города, или придет конец многолетнему равновесию. — Маритха то краснела, то бледнела. — Есть и такие, что всего лишь неосторожно хотят мне досадить. Потому и в Храме нельзя надежно укрыться, потому и не по нраву мне здешнее подземелье.

— Где… где я? — перехватило ей горло.

— В храмовом подземелье, — сказал он, чувствуя ее волнение, но не в силах прочитать что-либо. У Маритхи все мысли от испуга отшибло.

— Однако тут я могу ненадолго оставить тебя на Тангара и его людей, — «утешил» ее Великий. — Покровитель уже не отряжает сюда хранителей по моей просьбе. Тангар взялся за это дело по своему почину. Но ты не думай о плохом, отдыхай.

Легко сказать, подумала Маритха и тут же почувствовала, что ее клонит в сон. Нет, нельзя, чтобы простого человека так легко было заставить спать… бояться, успокоиться вмиг… любить, страдать…

— Если уж за дело Тангар взялся, — пробормотала она язвительно, превозмогая зевоту, — то это плохо закончится.

— Ты мало знаешь Тангара, — строже, чем обычно, произнес Раванга. — Вот и не суди напрасно. Противники твои сильны и многочисленны, а я не могу посвятить тебе и день, и ночь. Много людей, больших и малых, ждут моей помощи. И пренебречь ими я не могу. Разговор же с Бессмертными рвет мою связь с этим миром, и на это время Тангар становится твоей единственной защитой. Я бы предпочел, чтобы он денно и нощно стерег у твоих дверей, но он остается Первым хранителем Радиха. И потому не всегда может следовать своему разумению. А его разумения и пристрастия мне известны. Но как только Покровитель перестанет быть Покровителем… а того уже недолго ждать осталось…

Тогда Маритха больше Великого не увидит. Потому что денно и нощно у ее дверей будет стеречь Тангар. Самолично.

Ее передернуло.

Раванга встал, собираясь покинуть ее подземелье.

— Ты слишком устала, и потому на ум приходят только черные мысли.

Маритхе внезапно полегчало, словно свежий воздух из ниоткуда пронесся под невидимыми сводами пещеры. Тем не менее она удивилась его словам.

— Откуда мне взять белые, если все против меня одной? Я не хочу так… я хочу покоя, — прошептала девушка. Испуганно поправилась: — Я заботы хочу. Любви! Дома родного!

Раванга поглядел на нее с глубоким сочувствием. Пожалуй, в первый раз он так на нее смотрел.

— Так получается, Маритха. Так, а не иначе. Как говорит Аркаис, так поется в твоей песне. Знай одно: мы гораздо сильнее, чем воображаем. И потому цени себя, не как привыкла, а по теперешним заслугам.

Где-то она уже слышала подобное. Где?

— Я не стану будить сиделку, — донеслось уже от дверей.

Девушка осталась одна. Задумалась, впрочем, ненадолго. Скоро она уже спала глубоким сном.

Проснулась Маритха при тех же свечах, но тощая сиделка не сопела под стеною, а торчала рядом. И еще чье-то присутствие девушка скорее почувствовала, чем обнаружила. Как слабый ветер от урагана мощи, что знаком ей с того дня, как угораздило сразу двух Великих повстречать. Знакомый ветер. Кажется… кажется, этот человек уже приходил, пока она между мирами кружилась, забыв свое тело.

— Очень хорошо, что ты проснулась, — услышала девушка звучный, прочувствованный голос. Красивый, ласковый.

Не к добру это все.

— Почему тебя так беспокоит мое присутствие, Маритха? Разве я тебе содеял что-либо дурное? Нет. Ведь прежде мы не встречались. Однако я сделал все, чтобы тебе предоставили здесь самое лучшее. Гостья Великого Раванги — наша гостья. Отбрось излишнюю настороженность, — человек медленно вышел из-за ее изголовья и остановился рядом, — не угнетай себя ложными заботами и избавляйся от своих недугов.

— Благодарю тебя, Ведатель, — обратилась она, величая его, как положено, утеряв уже большую часть своей тревоги, но не утратив настороженности.

Сиделка суетилась, подкладывая гостю какую-то ткань поверх шкур. Он величаво опустился рядом с ее ложем, туда же, где вчера сидел Раванга. Вместо вчерашнего тусклого огарка сегодня тут сияло множество свечей, и если бы девушка до сих пор не сообразила, с кем имеет дело, то по одной остроконечной шапке, расшитой тайными знаками, угадала бы, что к ней пришел Ведатель Храма.

Гость открыто улыбнулся.

— Я Васаи, Второй Ведатель Храма Табалы и Первый Ведатель Покровителя Табалы Радиха.

Маритха даже зажмурилась от такого величия. Зачем он пришел?

— Я вижу, что тебя опять беспокоит мое присутствие, — повторил он, вместо того чтобы прямо ответить на ее случайный молчаливый вопрос, как отвечал ей Темный Аркаис или Великий Раванга.

Она не решилась на прямую ложь.

— Я… — замялась девушка, — не знаю, какие еще слова найти в благодарность… Что сказать… Я никогда не говорила с высокими Ведателями из Храма. Мне… Я боюсь… случилось что-то нехорошее… Я думала, что Великий сам меня навестит…

Против Ведателя ни Тангар, ни люди его не помогут. Он, верно, выждал, пока Великий бросит ее, и пришел, чтобы вытянуть все из беспомощной девушки. Хорошо еще, что она так мало знает! Великий Раванга… Он не мог ее просто так оставить! Беззащитной перед Ведателями в Храме!

— Он сегодня не придет, — промолвил незваный гость, и Маритхе почудилось довольство. — Он очень занят, Маритха. Покровитель Радих призвал его к себе. И не он один жаждет говорить с Великим Равангой, потому беседа затянется. Там и Первый Ведатель Храма, и большая часть нашего братства. По той же причине и я отважился прийти к тебе, хоть Великий и просил не беспокоить его… подопечную. Конечно же, он проведает о моем приходе… и, вероятно, будет недоволен. Но забота о Храме важнее его просьбы, сильнее опасений вызвать его неудовольствие. Потому я здесь и прошу твоего содействия и помощи.

Девушка остолбенела, не того она ждала. Уж если она понадобилась еще и личному Ведателю самого Покровителя Табалы!..

— Какая же от меня помощь? — спросила осторожно. — Я ведь простая… — Она осеклась.

Что, если Раванга про нее другое говорил? Лучше помалкивать.

— Понимаю, что требую многого, — с сочувственной улыбкой продолжал Васаи. — Ты сейчас сама нуждаешься во внимании, которого Великий Раванга дать не в силах. Знаешь ли ты, Маритха, что такое Великий? Как много у него забот? Как много паломников принимает Храм? Самые усердные из них остаются здесь на время вечной ночи, исполняя уроки Великого, слушая его слово, и уходят иными после Первого Солнца. Знаешь… но тебе, конечно же, все это известно. Ведь ты давно знаешь Равангу?

Тут она могла ответить честно:

— Нет, высокий Ведатель, я встретила его в пустоши. Он спас меня…

Маритха снова осеклась, ведь это ложь, и как только она про то подумала, Васаи тоже почувствовал ее неуверенность.

— Спас? Что же, ты как будто не уверена? — добродушно бросил он.

— Я… была так напугана, что в голове все перепуталось, высокий Ведатель, — пролепетала Маритха.

Перед глазами невольно замелькали образы того дня: дохлый тарп, спина Темного перед ней, горакх, дергающий усами, Великий Раванга в лохматых шкурах. Девушка старалась унять себя, чтобы выдать как можно меньше, но куда ей, несчастной Маритхе, против Ведателя. Однако непохоже, чтобы он ловил ее мысли так же легко, как Раванга… и как Темный. Может, не все Ведатели так искусны в чтении мыслей? И картинок на Нити?

— Вероятно, так и было, — благосклонно качнул он головой, — поскольку образы тех дней так спутаны и затемнены… как будто кто-то постарался их укрыть.

Быстрый взгляд, Маритха даже понять не успела, на что он досадует. Или выведать что-то не удалось, или на слепоту свою пеняет. Ведатели, должно быть, того не любят. А что всего не видит, это хорошо. Или Раванга постарался, не оставил своей заботой, или Сфера Темного ее защитила… Что ж, пригодилась, и ладно, благодарствовать ему она не станет.

— Я плохо помню тот день, — солгала Маритха, усиленно прогоняя с глаз спину Ведателя, что полдня маячила перед нею. — Потому ничего не могу сказать.

— Твои тайны должны оставаться твоими, Маритха, — ласково разрешил Васаи. — Они принадлежат тебе, и Бессмертным, больше никому. Однако мы отвлеклись на несущественное. Я ведь явился в заботе о Храме, не так ли? — Он улыбнулся. — Знаешь ли ты, что вчера перед Храмом собирались паломники и просили удалить тебя отсюда?

Девушка испуганно вздрогнула. Началось!

— О нет, не тревожься. — Он даже взмахнул руками, отрицая такую нелепую возможность. — Конечно же, никто не позволит кучке глупцов указывать, что и как нам делать в наших собственных стенах! Но это лишь первая песчинка, самая первая. О чем, ты думаешь, пойдет речь у Покровителя Радиха? Для чего собрались Ведатели?

Он расслабленно следил за ней, всматриваясь даже не в лицо, а куда-то подальше глаз, точно хотел внутрь головы заглянуть.

Маритха с усилием покачала головой. Если бы все это ее не касалось, Васаи сюда не пришел бы.

— Ты права, это связано с тобой. — На этот раз он расслышал хорошо, и девушка вздрогнула вновь, почувствовав себя почти голой. — По Табале ходят странные, и, скажу тебе прямо, страшные слухи. Что только не говорят, и все о тебе. Откуда такое внимание, Маритха? Что за тайна?

Она хотела сказать, что нет никаких тайн, но решила молчать, раз уж Васаи не спрашивает прямо. Чем меньше разговора, тем меньше вранья, которое слышит этот Ведатель, тем меньше мыслей, что носятся в голове, как песок, поднятый бурей.

— Это не праздный вопрос. Великий Раванга среди этих слухов сейчас как скала посреди бури. Пока как скала, дай срок. — Его обличье выразило тревогу. — Как истинный светоч, он просто проходит мимо всего, недостойного его внимания. Но слухи ширятся. Тревога все больше охватывает Табалу. Люди уже обращают недобрые лица к нашему Храму, что до сих пор был оплотом здешнего равновесия. Их ведь можно успокоить, и это нетрудно. Нужно лишь сказать им правду, чтобы домыслы улеглись и буря слухов разбилась о скалы. Или хотя бы полправды. Ибо правда не всегда безопасна… — На этот раз он слегка улыбнулся, ободряя Маритху, но тревога так и не ушла.

Вот, оказывается, до чего дошло. И Храм уже в опасности. И все из-за нее.

Васаи ждал ответа, но девушка не знала, что бы сказать без ущерба для себя и Великого. Оставалось только гадать, что Ведатель увидел сам.

— А что говорит Великий? — отважилась она спросить, наконец.

— В том-то и дело, что ничего! — с жаром подхватил Васаи. — Он всегда над толпой… но толпа, что очень скоро соберется у Храма, будет огромной! Такого не случалось со смутных времен! И все, что надо сделать, чтобы предварить смуту — это успокоить. Объяснить людям… Быть может, перестать прятать тебя от чужих глаз… Или это необходимо?

Маритха только моргнула в ответ. Он тревожится о Храме. А ее, должно быть, все Ведатели уже ненавидят, что бы там ни говорилось. Вот еще непрошеная забота на их головы! Все совсем плохо, намного хуже, чем рассказывал Великий.

— Что ж, не буду тебя больше тревожить. Отдыхай.

Васаи сделал вид, что собирается приподняться.

— Да, лишь одно… Прошел слух, что ты знаешься с Сыном Та?рхи?

Что это за Тархи такой, удивилась Маритха. И сын еще какой-то… Васаи спросил о том так расслабленно, как бы между прочим, но Ведатели никогда не болтают попусту. И все время слушают. Уж Маритха-то знает.

— Нет, высокий Ведатель, — ответила она с чистой совестью, — ничего не слыхала даже. Ни про Тархи, ни про сына его, дай ему Бессмертные еще больше сыновей!

Ей показалась, он сердится. Но в мыслях ее на этот раз не было лжи. Они ясны, как вода из колодца.

— Ну же, Маритха, — строже, чем раньше, журил ее Васаи, — не стоит скрывать столь явное. А то тебя могут заподозрить в злом умысле. Ведь тебя принесли сюда из его жилища! Раванга водил туда хранителей той самой ночью, когда ты появилась в Храме.

Ну, раз уж Васаи и так знает этого… Темного…

— А его зовут Тархи?

На лице Васаи проступило явное недовольство.

— Перед тобою Ведатель Третьего Посвящения, Маритха, и я пришел не из праздного любопытства, не ради своей нужды трачу время, — звякнул в голосе металл и тут же сменился спокойствием. — Ты можешь просто промолчать, если тебе неприятен этот разговор… И если забота, что гнетет сейчас всех и каждого в этом Храме, не вызывает твоего сочувствия. Ведь такое опасное знакомство не делает чести ни тебе, ни Храму.

Да уж, промолчать…

— Но я же… я даже и не думала обманывать, высокий Ведатель, — удивилась девушка. — Никогда не знала такого имени, Тархи!

Не мог же он не услыхать, что Маритха и сама удивлена донельзя. Васаи подергал пальцами, поглядывая на нее, словно решая, стоит ли говорить.

— Тархи не просто имя, — он понизил голос, слегка наклонился к Девушке. — Это тайна. Это сила. Это воля. Это могущество. Это опасное учение, запрещенное, и потому о нем не говорят. Презревшее всякую родительскую опеку Бессмертных над нами, скромными и беспомощными. — Почти после каждого слова он останавливался, точно проверял, не зря ли ей доверился. — Очень опасное, — посмотрел со значением. — Очень. Но Сыновья Тархи выбирают его, потому что презирают законы Бессмертных… хоть и не могут им не следовать. Они играют со священным! — так шепнул Васаи, что заставил Маритху вздрогнуть. — Возвращение Сына Тархи — большое бедствие для всей Табалы! А ты, должно быть, с ним заодно! — не дал он ей опомниться.

Маритха невольно вспомнила Ведателя. Таким, как был. Узкое даже для горца лицо, легкие складки над бровями, пальцы над свечой… «Когда придется совсем тяжело — зови». Она замерла, почти позабыв про Васаи. После ужаса, открытого ей Равангой, подобное знание уже не могло испугать. Сын Тархи. Вот почему он не Ведатель и никогда им не был, с небывалым доселе спокойствием думала Маритха. Ведатель — глаза Бессмертного, руки Бессмертного, голос Бессмертного, его продолжение — так твердят во всех Храмах. Ведатель слушает Бессмертных, питается их силой. А чем тогда живет Сын Тархи, отвергающий силу неба? Теперь понятно, для чего ему Нити. Фигурки вокруг Ведателя горестно вторили ей, и Маритха не могла прогнать со своих глаз ни их, ни их хозяина.

— Маритха! Ты слышишь меня, Маритха? — звал ее Васаи, и она, наконец, услыхала, попыталась оторваться от созерцания, но не смогла полной мерой очистить свои мысли.

— Конечно, слышу, высокий Ведатель! — ругала девушка себя за то, что дала волю памяти, что выдала слишком много.

Все, что она узнала про какие-то Ключи и Двери, не шло ни в какое сравнение с тем, что с ней произошло в ту ночь. И разделить даже малую песчинку знания о ней с любым из смертных казалось ни с чем не сравнимым мучением. Маритха промолчала бы даже перед Великим… если бы смогла.

— Не знал, что мои слова ввергнут тебя почти в безумие, — недовольно поджал губы Васаи. — Тебя опасно подвергать таким волнениям. Я лишь хотел сказать, что если Сын Тархи позволит себе что-нибудь… ты понимаешь? Могут подумать… люди могут подумать, что ты с ним заодно, и я не смогу тебя защитить. И Первый Ведатель Храма тоже не сможет, и даже Великий Раванга окажется бессилен. Не лучше ли не доводить людей до безумия? Мне кажется, я смог бы легко успокоить их сообразно твоим обстоятельствам, но, к несчастью, я ничего о тебе не знаю… А раз так, я не могу ни о чем судить справедливо.

Он немного подождал, тяжело вздохнул, сетуя на ее упрямое молчание.

— Однако я вижу, ты лишь недавно вышла из незримого и не оправилась окончательно. Так можно утерять все здравые мысли.

Утерять все мысли? Как это?

Бессмертные! Как же она сразу!.. Точно! Теперь Маритха старалась удержать перед собой образ Ведателя, хоть и страшилась его… Серая Сфера! Пока она думает о нем, таинственная сфера скрывает ее мысли, искажает. Даже от Великого скрывает, а уж от этого, что и так не мастак их читать с полувздоха… Потому Васаи и кажется, что голова ее безумна. Вот бы знать, чего он там навидался! Главное теперь не забывать, не упускать саму мысль про него, и все, что увидит Ведатель, окажется ложным.

— Я плохо знаю того богатого человека, — уверенно солгала она, понимая, что от знакомства в пустоши теперь отвертеться не удастся. — Сначала он мне в пустоши повстречался, а потом уж тут. Случайно повстречался. Я в Табале никого не знаю, а его уже видала, вот и пошла за ним, думала, что дорогу в Храм укажет. Не знала, что нельзя с ним ходить, что он из этих… Тархи. Я ведь из той ночи мало что помню… Он накормил, напоил, велел утра дожидаться. Сказал, когда буря пройдет, меня слуга отведет в дом Покровителя Табалы. Потому я и думала, что он хороший человек.

— А почему же, прости мое любопытство, тебя от хорошего человека в беспамятстве принесли?

Маритха старательно припомнила тонкие пальцы, застывшие над свечой, и едкие насмешки, однако боль от этого была чуть ли не сильнее, чем желание досадить Васаи.

— А я… мне почудилось, что среди них Такхур был. Среди хранителей, что с Великим Равангой пришли, — соврала она, для надежности вообразив еще и Такхура. — Это он, узел на его Нить… Ой! — Надо же, при Ведателе такое ляпнуть! — Это Такхур меня из дома Покровителя умыкнул. Стращал, убить грозился. Вот я с испугу и…

Васаи задумчиво посматривал мимо Маритхи. Молчание, казалось, тянулось бесконечно.

— Хорошо, — наконец уронил Ведатель и как-то поспешно, — меня зовут неотложные дела. Жаль, что я так устрашил тебя Сыном Тархи, однако я и представить не мог, что тебе самой неизвестно… Нужно внимательнее выбирать друзей, Маритха. Мало ли, с кем тебя сведут Бессмертные, — мягко пожурил ее напоследок, уже поднимаясь. — Да, я также шел к тебе, чтобы справиться, хорошо ли за тобою смотрят. Может, у тебя есть жалобы? Может, тебе не нравится эта женщина и надо прислать другую?

Маритха покачала головой. Эту сиделку ей Великий назначил. Глупо менять ее на женщину Васаи. Еще какое-то время после того, как Второй Ведатель Храма удалился, она угрюмо вспоминала Темного. Пускай Васаи отойдет подальше, пускай дела отвлекут его от Маритхи.

С той самой ночи, проведенной в жилище у зловещего Аркаиса, прошло немало времени. Прошло оно и со вчерашнего разговора, и девушка вспоминала про полученное знание без прежнего ужаса. С горечью и глубокой печалью. Должно быть, Великий таки позаботился о Маритхе, пока она спала, немного уняв ее боль и прежний ужас перед Пожирателем чужих Нитей. Теперь она не слышала беспрестанных воплей пленников, едва вспоминая Ведателя, только слабый шум. Зато старание самого Темного над Нитью Маритхи оборачивалось не только вредом, про который толковал ей Великий, а еще и огромной пользой. Ведь если она теперь сможет всех Ведателей обводить!.. Это же…

Маритха мечтательно улыбалась. Васаи наверняка подумал, что это Великий ее от досужих расспросов укрыл. А ведь это и не Раванга вовсе! А ведь это она сама! Нет, а может, рано рубить его волокна на своей Нити, разобраться сначала нужно, что плохого от них, а что для нее хорошо. Может, Великий не зря так спешит избавить ее от такого дара? Ему Маритха нужна прозрачная, как капля воды. А ей надоело. Каждый, кому не лень, внутрь лезет, каждый наизнанку выворачивает, на свою сторону тянет. Только на словах все заботятся! Довольно! Ее Нить, ей и плести!

Теперь, когда Маритха избавилась от Второго Ведателя Храма, ей хотелось, чтобы Раванга пришел как можно позже. Поразмыслить надо. А есть ли ей на самом деле вред от того узла или, чего там, целого переплетенья? Если сам Раванга говорит «пока сама не захочешь услужить»! Пускай не боится, уж Маритха сама к нему никогда не побежит! Что там еще? Ну, найти ее сможет этот Аркана… ну, услыхать еще, когда захочет, и что с того? Зато из всех Ведателей на свете только он один и сможет услыхать! Знал ли он, что Маритхе так пригодится этот прощальный подарок?

И еще… Девушка боялась признаться себе самой, но самый тайный уголок ее сердца грела мысль, что, если этот Темный еще на нее надеется… он не даст ей пропасть. Ведь чья рука ее из междумирья вовремя вытянула? Так пускай бережет ее, пускай надеется, что Маритха когда-нибудь гнев на милость сменит. А что ему остается? Ведь если дверь эту тайную только ей отпереть суждено… И сам никакого вреда не сделает, и другому не даст!

Маритха злорадно захихикала, представляя, как бы он упрашивал ее при следующей встрече, этот холодный и насмешливый Пожиратель Нитей. «Ненавижу», — тихо шептала она, зная, что ее слова останутся безнаказанными, даже если он услышит. Ненавижу! Потому что и во сне, и наяву ей частенько слышится тонкий звон, от которого обрывается сердце. Они просятся на свободу. Но им не на что надеяться…

Нет! Девушка вскочила. Нет! Надрывался в ушах их непереносимый писк. Чего вы хотите от Маритхи? Некому больше жаловаться? Некому сердце надрывать? Постарались бы над своим хозяином всем миром… Может, и отпустил бы с перепугу. А то сидеть вам вечно!..

Нет! Они взвыли по-иному, не так, как прежде. Вот про что они стенали! Только теперь Маритха поняла, чего они так ждут — его смерти! Тогда некому будет их удерживать. Нет Аркаиса — нет договора.

Его нужно убить! И этот хор навсегда умолкнет.

Она с испугу ударила себя по губам и уткнулась в мягкие шкуры, устилавшие тюфячок. Вдруг он услышал? Что, если этого Ведатель ей не простит? Что, если никакая дверь не стоит таких слов?

Маритха долго пролежала, с замиранием сердца прислушиваясь, не цепенеет ли все внутри, не холодеет ли кровь, не подкатывает ли дурнота. Она была еще жива, и, кажется, наказывать ее никто не собирался. Этот Ведатель… тьфу ты… Сын Тархи не услыхал ее слов. Или посмеялся над ними. На него это похоже. Или запомнил… до поры.

От таких нелегких мыслей ее отвлек знакомый голос извне. Дверь приотворилась, и сиделка высунулась наружу, скрывая пришедшего. Уж ему-то сюда и носа показывать не стоило, с неудовольствием подумалось девушке. Тангар. Горе-хранитель. Зачем ему Маритха понадобилась? Она ни за что его не пустит, нет между ними никакого разговора.

Однако женщина ничего не спросила у Маритхи. Вместо того она сама наружу выскользнула, повинуясь какому-то тихому приказанью. Девушка тут же рывком уселась, запахнулась в красивую меховую накидку, принесенную еще вчера служителями Храма. Спешно поправила волосы, жалея, что так и не удосужилась их убрать. Не хватало еще уродиной тут рассиживать.

Поспешно отдернула руку, едва он шагнул внутрь. Что за день сегодня, такой тяжелый! Все к ней лезут! Даже пленные Нити, и те покоя не дают.

Тангар остановился у дверей. Притворил их со знакомым скрежетом. Потоптался и еще подвинулся вперед.

— Ты… поправляешься уже, — бросил так же отрывисто, как всегда. — Великий так говорит.

— Поправляюсь, — так же скупо обронила Маритха, кутаясь в теплую роскошную накидку. — Да не твоими стараньями.

Хранитель потоптался еще, маленько вперед подобрался.

— Я и хотел… Не бывало со мной такого, женщина. Никогда, — отрубил он. — Чтоб такое невезенье.

— Невезенье! — возмущенно возопила Маритха.

— Называй, как хочешь, — огрызнулся он. — Мне все равно. Такого позора… Не было со мной такого позора, а я уж полтора десятка хожу в хранителях.

Девушке удалось смолчать. Нет, не куражиться он пришел, виниться. И она в который раз пожалела, что вскочила с лежанки, как встрепанная, не успев даже убраться. Лучше б ей сейчас внимать ему лежа, бледной и натерпевшейся по его вине.

— Вот что… — снова начал он. — Великий говорит, ты в Табале не задержишься.

И замолчал. Маритха тоже ни слова не проронила, ожидая продолжения.

— Я ведь… Великий Раванга мне дважды велел тебя беречь. И дважды я не уберег, — с трудом боролся он со словами и с желанием смотреть не на Маритху, а куда-нибудь в сторону. — Не могу я так. Кто только не смеется…

Вот чего он боится! Что над ним смеяться будут! А что она чуть жизни не лишилась, это так, мелочь какая-то!

— И вот. Великий Раванга говорит, вскоре после Первого Солнца гонец будет. Покровитель Радих Табалу из-под своей руки потеряет. И хранителей распустит, как положено. Тогда… буду тогда твоим хранителем, пока Великий Раванга не велит иного.

Маритха вздохнула. Да зачем ей такой хранитель, когда ее и сам Великий бережет… и Темный тоже, надо думать, не оставляет. Зачем? Только чтобы за нею приглядывать. Раз уж Великому самому недосуг. И простые паломники его заботят ничуть не меньше, чем Маритха, а ведь от нее, может статься, весь мир теперь зависит.

— Спасибо, — пожала она плечами. — Да не нужно мне. Живи себе спокойно.

— Великий Раванга говорит иное.

— Ага, пока Великий Раванга не велит иного, — не выдержала, поддразнила девушка. — А ты всегда только так и делаешь, как Великий Раванга говорит?

Тангар серьезно кивнул.

— Всегда. Он знает нашу судьбу лучше нас.

— А ты всегда его спрашиваешь, прежде чем самому решить? — не сдавалась она.

— Нет, — на этот раз он покачал головой. — Он сам говорит. Не всегда. Когда нужно.

— Ты ему так сильно веришь?

Он еще раз кивнул.

— Тут разное про Великого говорят, — протянула Маритха. — В Табале. Но ты один, верно, такой, что по одному его слову готов в Расселину броситься. Не пойму я тебя, хранитель.

Тангар безмолвствовал, хоть девушка намеренно его поддела, надеясь вызнать, откуда у Первого хранителя такая преданность Раванге. Преданность намного выше той, что досталась Покровителю Табалы.

— Так что, — досадуя, нарушила она молчание, — меня и спрашивать никто не будет? Ты мне про то сказать пришел?

— Великий Раванга лучше знает наши судьбы, — повторил он, глядя в сторону.

— Да моей-то он как раз и не знает! — воскликнула девушка.

Тангар глянул так недоверчиво, что ей и вовсе расхотелось с ним разговаривать. Он, как ножик его, прямой и острый.

— Не веришь — и не надо. Я устала, уходи.

Он повернулся.

— Мне надо еще отдохнуть до того, как новый обидчик заявится да умыкнет куда-нибудь, — зло проводила его Маритха, не удержалась, чтобы не уколоть.

Хранитель точно споткнулся, но сразу же выровнял шаг и вышел, так и не оглянувшись. Она тут же пожалела о своей жестокости, но было поздно.

Тангар больше не являлся до Первого Солнца. Голос его девушка несколько раз слышала, но к ней он больше входить не отваживался. Или не хотел.

Раванга тоже целую вечность не приходил. Появился только дня через четыре после памятного, ночного разговора. Девушка ждала его с великим нетерпением. Васаи до сих пор тревожил ее сон. То ли она сказала? И что еще сказать, если он вернется, если снова начнет упрекать в безучастии к бедам Храма, где она так некстати поселилась?

К тому же слабость уже ушла, и Маритха готова была покинуть свою тюрьму. Только вот дадут ли? Как Великий скажет, так и будет. Девушка давно потеряла счет дням, однако прикидывала, что Первое Солнце, уж верно, скоро из-за холмов поднимется. Раванга обещал ее из Табалы отправить, и больше ничего она так страстно не желала. Прочь отсюда! Подальше от гнилых пещер, от темноты, от храмового подземелья, от Расселины и здешних страхов.

Маритху вовсе не заботило, куда ей податься придется. Великий обещал ее укрыть, значит, в том его забота. У нее самой ничего не осталось. Без золота обратно в Ашанкар собираться — нечего и думать. Да и кто ей рад-то будет? Без Игана ее судьба в родных местах пропащая. Другого покровителя Маритха пока найти не сподобилась. А что она на этом свете, одна-одинешенька? Прислугою чужачку никто и нигде не возьмет, в своем доме не пригреет. И куда ей теперь деваться, кроме как на Улицу Любви? Только одна надежда и осталась — на Равангу. Если так уж ему дорога эта дверь неведомая, так пускай о Маритхе позаботится. Или ей одной целый мир охранять назначено? Самой стараться, как придется, пока не сдохнет где-то в пустоши?

А ведь она могла бы все иметь. Маритха аж зубами скрежетала, вспоминая посулы Темного Ведателя. Все, что пожелаешь, говорил он, за эту дверь. Все, что пожелаешь… Теперь, зная про его настоящее могущество, она поверила, да поздно. Теперь между бедной девушкой и счастьем, что могло на нее, как с неба, свалиться, стояли Нити. Неужто Великий Раванга другой управы на своего врага найти не мог, как с Маритхой откровенничать? Она этого знания не просила. Ее-то Нить он красть не собирался…

Однако стоило ей только подумать такое, и возмущенный вопль этого многоголосого хора тут же напоминал о себе, принося боль и стыд. Как даже мысли-то такие могли на ум прийти, запоздало раскаивалась девушка, не иначе, как не ее они, навеянные. Но приходил новый день, и червячок принимался точить ее снова. Шутка ли, держать в руках такое богатство и потерять в одночасье. Тут и не такие слабые да несчастные, как Маритха, плакать будут.

Великий явился как раз вовремя, чтобы прервать ее сегодняшние мученья. Знакомое тепло и спокойствие витало около него, но искорки так и не зажглись внутри, не заросли и ее теперешние раны. Девушка придвинулась поближе, чтобы вновь купаться в его лучах, но Великий начал с неожиданного:

— Позволь мне сегодня, Маритха, не врачевать твоих ран, не касаться твоего сердца, не смирять твоей боли. Знаю, что тебе тяжело и больно, но слепые благодеяния сейчас не ко времени.

Сочувствие, что, казалось, излучало все его тело, примирило Маритху со странностью слов, однако удивление от того не уменьшилось.

— Я лишь хотел уменьшить твою боль от запретного знания, но добился весьма нежеланных последствий. Твои ужас и скорбь отступили настолько, что тут же дали место иной поросли. Ты беспрестанно жалеешь о несложившемся договоре, Маритха. И это очень для тебя небезопасно.

— И вовсе нет…

Девушка не нашлась, что сказать. Он не обвинял, не указывал на нее пальцем, не взывал к ее долгу перед Бессмертными. Сказал тихо и просто. А ответить ей, оказалось, нечего.

— То есть да, жалею, конечно, — призналась она, беспокойно поглядывая на Равангу. — А кто б не пожалел? Из обычных людей, как я? Он мне такого наобещал! Бедной одинокой женщине! И что кому плохого от этой моей жалости? Теперь назад дороги нет, уж заказана да отрезана. Так я хоть помечтать… Кому это во вред?

— Надолго ли отрезана? — Великий с улыбкою глядел он на Маритху, вопрошая по-доброму.

От этого ясного взгляда девушка краснела и ежилась не хуже, чем от бури в пустоши. Неправда, что сегодня он вовсе силу свою не прикладывал. Потому что слова оправдания, готовые вот-вот сорваться с губ, бесследно где-то пропадали, а на свет выталкивались признания, что несказанно удивляли саму Маритху.

— Надолго ли? — повторила она, начиная всерьез беспокоиться. — Сколько проживу. А долго ли проживу, не знаю… при таких-то делах.

— Пока ты держишься и выигрываешь борьбу, — сказал Великий. — А долго ли держаться будешь — только от силы твоей зависит. Но посмотри в себя — черные мысли уже точат твое сердце. И преуспевают, Маритха! Взгляни на правду открытыми глазами — ты уже ищешь дорогу обратно. Потому и мучения твои усиливаются день ото дня и будут все горше и горше. Приходится признать: Аркаис оказался искуснее, хитрее, чем я думал, а ты — слабей, чем мне хотелось видеть. Бессмертные на этот раз хранили молчание, сколько я к ним ни обращался, не предостерегли, не направили…, И я ошибся! Да, не удивляйся, Маритха: и сильные этого мира ошибаются, и великие. Запретное знание, что причинило такую боль, лишь отсрочило твое желание уступить Аркаису. Ты колеблешься, Маритха. Рано или поздно ты дрогнешь.

Нет, хотела сказать она. Каждому слову нет! Но он говорил, а Маритха молчала.

— Ты думаешь, я такая мерзкая? — прошептала девушка вместо отрицания.

— Что ты, — взял он ее за руку, — как можно? Испытаний, выпавших на твою долю, с избытком хватит на нескольких сильных мужчин. Тебя никто не винит, Маритха. И ты себя не вини. Аркаис — сильнейший искуситель из всех ныне живущих. — Раванга помолчал немного и уронил непонятное: — Будем надеяться, что твоего отвращения хватит на то, чтобы Дверь не отворилась. Однако не стоит полагаться только на это.

Какой он! Добрый! Маритха решилась:

— Убери его узлы с моей Нити! Ты же обещал! Неужто еще не время? Не нужно мне его даров! Ничего не нужно! Хочу помнить все! И ненавидеть его по-прежнему!

Он покачал головой.

— Я слышу голос, но не сердце. Слишком далеко зашла трансформация. Слишком далеко.

— Кто зашел? — растерянно переспросила девушка.

— Твоя Нить меняется. Я ведь говорил?

Она кивнула.

— В эти несколько дней она вновь изменилась… разительно изменилась.

На самом деле он что-то другое сказать хотел, показалось Маритхе.

— И что? Что делать? Поменяй все обратно, пускай мне даже плохо будет, — торопила она, чувствуя нехороший холодок под сердцем. — Я ведь согласна! Прямо сейчас!

— Там, где живет твой прежний разум, ты согласна. Но стоит мне начать, ты упрешься, и основательно, — развел он руками. — И, чувствуя твое сопротивление, Аркаис упрется тоже, без помощи не оставит. Да и вернуть к истоку зашедшее так глубоко уже невозможно. Аркаису и то теперь не справиться, а ведь это он посеял свои семена. Я задаюсь одним вопросом: знал ли он, что будет именно так, что такое возможно? Думаю, нет…

Маритха вслушивалась в эти странные речи, но по невежеству не могла понять их истинного смысла.

— Поменяй тогда, что можно, — попросила она.

— Это можно было сделать после того, как ты очнулась. Однако я внял твоей слабости, опасался за твой разум. Поверь, я не стал бы откладывать, если б не было причины. Теперь же Аркаис в тебе столь силен… что наше противостояние… — он остановился на миг, — попросту разорвет твою Нить.

— Моя Нить оборвется? — охнула Маритха.

— Твоя Нить не оборвется, — начал Раванга, и Маритха уже почти вздохнула спокойно. — Она разорвется совсем. Развеется. Превратится… в пыль… что-то вроде пыли, а затем в ничто. Клубок никогда не размотается вновь. Я никогда не стану причиной такой потери.

— Что же мне делать? — заплакала девушка. — Ты запрешь меня навечно в этом подземелье?

— Боюсь, что и это не поможет, если Нить будет меняться так же, как сейчас. Ключ будет искать свою Дверь, говорил он, и был прав. Ну, Маритха, — утешал ее Раванга, — не плачь. Я знаю способ избавиться разом и от Аркаиса, и от необходимости сидеть взаперти.

— Какой? — всхлипнула девушка.

— Нет, я не разделю с тобой свою догадку. Уж прости меня. Теперь тебе ничего нельзя доверить. Ведь стоит ему узнать…

Маритха и сама поняла, что глупость сказала. Теперь ей, и правда, ничего нельзя доверить.

— Веришь ли ты мне? Против всех тревожных дум, что точат сердце и разум, — продолжал Раванга.

— Верю, — поспешно закивала девушка. — Кому ж, как не тебе, Великий!

— Тогда верь, верь во всей полноте, верь каждый миг и по возможности отгоняй тревожные мысли. Это все, что от тебя теперь потребуется. Я сделаю остальное.

Она продолжала кивать.

— Нам предстоит дорога, Маритха. И что в конце еще не ясно, не буду от тебя скрывать, ибо правда единственное оружие против Аркаиса. Однако если мне достанет силы, я навсегда лишу его надежды, и тогда сам тебя оставит.

Нельзя сказать, чтобы Маритху успокоили эти слова, однако ее горячему желанию всецело полагаться на его заботу уже ничто не могло помешать. Теперь она будет верить только ему.

— Мы постараемся как можно скорее выйти в путь, пусть только уймутся морозы и здешние бури. В такое время тебе нечего делать в пустошах, и потому придется ждать, хотя время для нас сейчас драгоценно — помни, твоя Нить меняется, и каждый следующий день безвозвратно уводит в сторону от прежней Маритхи.

Девушка неуверенно кивнула. Ее непросто вновь заманить в дорогу по мерзлым пустошам, но вместе с Великим… и нестрашно, и лестно. Да еще и время теснит. Чем скорее, тем лучше, раз он так говорит.

— И еще. Я говорил с Первым Ведателем Храма. Тебе отведут другую комнату. Над землей. Там есть окошко, и ты не пропустишь завтра Первое Солнце. Пусть это будет первой наградой за твои страдания.

Маритха принялась горячо благодарить, но Великий сразу же прервал ее излияния:

— Не благодари прежде времени, это почти такая же клетка. Разница лишь в окошке, но не в запорах на дверях. Тебя придется беречь от дурных людей. И от злых слухов. Я уже сказал Тангару.

Слухов… И людей к тому же. От таких вестей она совсем позабыла про Васаи. А то вдруг опять явится? И снова начнет упрекать в безучастии к бедам Храма?

— Ко мне тут Второй Ведатель…

— Да, я знаю, — оборвал ее Великий. — Напрасные ухищрения.

Про что это он?

— Ты повела себя мудро, не поддалась на его уговоры. Он весьма умело использует человеческие страхи.

— Страхи? — недоуменно протянула девушка. — Он же про Храм говорил! А остальное — почти то же, что и ты, про слухи разные. А ведь правда, неужто что-нибудь нельзя придумать? Ну, для людей? Глядишь, и остыли бы…

— Нет, — улыбнулся он, видно, дивясь ее простоте. — Что ни придумывай, только хуже будет. Васаи заботился не о Храме, когда тебя проведывал. Ведателям здешнего Храма до настоящего беспокойства еще далеко. Но если бы хоть тень тревоги коснулась этих стен, то, поверь, тебя никто не стал бы тут держать. Даже по моей просьбе. Да и не было бы просьбы, Великому не пристало ввергать Храм Табалы в противостояние.

— Чего же он тогда приходил? Зачем обманывал?

— Очень многим в городе не терпится разузнать о тебе побольше. Что за тайна Великого Раванги скрыта под женским арчахом? Радих вообразил, что мне ничего не стоит сделать так, чтобы он остался Покровителем Табалы, необходимо лишь получить надо мною власть. Раньше это было невозможно, теперь же появилась ты, таинственная, старательно укрытая от чужих глаз. Может, это и есть слабость Раванги, уязвимое место? И Васаи грезит о том же, но уже для себя. Он сам мечтает о мощи Великого, меня же боится. Я неподвластен Храму, хоть и чту его традиции и ритуалы. Однако как чудесно было бы устранить это злостное неудобство! Чем не хороший случай?

— Зачем же он все это плел? Расспросил бы себе…

— Он тоже боится, Маритха. Но желание выведать о тебе хоть что-нибудь сильнее страха передо мной. Для того и затевалось собрание у Покровителя Радиха. Для того туда свелись пути многих Ведателей. Они пытались как можно плотнее нависнуть над моею Сферой, однако мне не составило труда увидеть, как Васаи принялся за свое дознание. Но он слишком хитер, чтобы вступать в открытое противостояние — вот цена его заботы о тебе, обо мне и о Храме в придачу. К тому же он и не надеялся, что ты примешься с ним откровенничать. — Великий улыбнулся. — И уж точно не надеялся, что я оставлю тебя без защиты. Вызвать твою тревогу, страх, вину и сыграть на них так, чтобы ты сама приоткрыла завесу тайны — вот почему он так замысловато расспрашивал.

— А ты правда меня защищал?

Прямо сердце согрелось! А ведь она думала, что только Темный ее и уберег.

— Правда, — кивнул Раванга. — Нельзя, чтобы Васаи узнал хоть песчинку истины, а то придется еще и от него беречься. Однако мое вмешательство осталось незамеченным. Ни он, ни ты о нем не проведали, и это к лучшему. Кроме того, вышло так, как я рассчитывал: он столкнулся с Аркаисом, разглядывая твою Нить. Это тоже к лучшему, ибо изрядно его отвлечет. Васаи — Ведатель, искушенный в своем ремесле. Сам того не ведая, он почувствовал того, кто прикасался и к его Нити — это непонятно и это страшит, рождая новую заботу.

Темный, он всюду. Даже в Храм Табалы свои руки протянул. Скорей бы от него избавиться. И поменьше думать про него.

— Да, — вспомнила Маритха. — Мы же отправимся вдвоем? В эту самую дальнюю дорогу? А то Тангар тут приходил, говорил…

— Я знаю, — улыбнулся Великий. — Он останется твоим хранителем. И в пути тоже.

— Но к чему его… его, — искала она слова, — крошечная сила, если есть ты?

— Это не только для тебя. Большей мерой это для него самого.

— Как это?

— Пойми, Маритха, его гложет вина. Плохое чувство для сильного человека. Тангар не мог осилить того, что я взвалил на его плечи, но ни ему, ни мне не станет легче от, этого признанья. Вина Тангара не так уж велика, но ему она кажется огромной. Дай пройти ему этот путь с тобою рядом. Как только он решит, что больше ничего тебе не должен, то вернется исцеленный.

— Так скажи ему все это! Что нет его вины. Я не вынесу еще и этого сверх всех тягот жизни!

— Отказывая в помощи ему, ты не даешь Бессмертным помочь тебе.

Маритха прикусила язык.

— Помнишь, как хранители сошлись с горакхом посреди пустоши?

Девушка кивнула. Она хорошо помнила тот день.

— Там погиб один. Из хранителей. Его горакх разорвал. А ведь ты мог прогнать его так же просто, как того, второго, — прошептала Маритха.

— Это правда. Но если бы это сделал я, что досталось бы хранителям? Я немного облегчил им дело, но никто, кроме тебя и Аркаиса, этого не заметил. Каждый делает свое дело, и тем он велик. Горакх был заботой Тангара и его людей, и не в первый раз. Пусть так и будет впредь. Не лишай его смысла существования. И еще… его сила, хоть и небольшая, тоже пригодится.

Маритха помотала головой, отгоняя лишние мысли. Ничего не поняла, ну и ладно. Раз Великий сказал — пускай будет Тангар, значит, пускай он будет.

Скоро в дорогу, надо только дождаться. И тогда прочь из Табалы, от Расселины, от здешних злых людей, так взъевшихся на Маритху.

Вскоре после ухода Раванги за ней пришли, и Маритха с радостью убралась из опостылевшей пещеры в новое пристанище, откуда можно увидеть Первое Солнце.

Однако прошла всего одна ночь, и Маритха поняла: ненавистный Ведатель, который на самом деле совсем не Ведатель, был прав. Одна клетка сменилась другой, И напрасно для нее потеплее протапливали жаровник, напрасно приносили молоко лохматых аинче, напрасно Великий приходил почти каждый день и отогревал сердце Маритхи своим теплом. Он заглядывал ненадолго, и как только Раванга покидал ее, все чернело снова, и опостылевшие стены давили еще сильнее, чем вчера.

Хорошо, что это не навсегда. Скорее в путь! Скорее! Скорее! И все, наконец, закончится! И не надо думать, что за судьба ей достанется, и будет ли еще кому-то надобность в Маритхе. Не нужно про это думать, нужно гнать эти подлые, опасные мысли. Главное, чтобы к тому времени хоть что-то осталось от ее несчастной Нити. Хоть что-нибудь осталось от Маритхи.