Хранитель

— Просыпайся, — сказали Маритхе во сне.

Девушка едва смогла сообразить, где она, так крепко спала. Храмовые прислужники никогда не приходили ее будить, с чего бы теперь? Ах нет, холод пробирает намного сильнее, чем в маленькой комнатке с узким оконцем, где она провела столько времени. И постель неудобная… и дорога пролегла позади. В первый раз со времени ухода из Ашанкара Маритха спала так крепко. Целые дни исчезли из памяти.

Сон сделал свое дело — умирать расхотелось. Однако жизнь все равно представлялась малоприятной. Маритху, словно песчинку, носило ветром по воле, сильных. Несло в те края, куда совсем не хотелось. У их похода в запретные земли даже смутной цели не видно, и никто открывать ее не собирался. А что песчинка будет делать, когда ее до места донесет? Что будет после, да и будет ли? И хотелось свободы от всех этих страданий, и боязно… Куда она тогда пойдет, что станет делать одна в целом мире?

— Эй, просыпайся же! — проворчал Тангар над самым ухом, и девушка открыла глаза.

Пещера еще тонула в глубоких тенях, красноватые лучи восходящего солнца заглядывали в щели. Снаружи, должно быть, едва просветлело, но тут не скоро развиднеется…

Тень над ней глубоко вздохнула. Натужно.

— Пора уже.

— Тангар, — прошептала Маритха, — как же я рада… — И тут же резко подняла голову. — А Великий? Где Великий?

— Великий? — озадаченно повторил ее хранитель.

Значит, он не видел Равангу! Вот тебе и Великий — ее сон хранить обещал, а сам усыпил и был таков… Он всегда исчезает — слишком много забот, слишком много людей его ждут, яростно раздумывала Маритха. Даже когда приходит, он как будто мимо пробегает, голосом своим да словом ласковым оглаживает, а на самом деле не до тебя ему вовсе. Девушка все больше распалялась. Участие его да помощь хваленая — это, верно, чтобы себя показать. А перед кем… да хоть перед Бессмертными прославиться деяньями законными! А доброта… видно, это и впрямь, как Темный говорил, щелка такая, для того чтобы из Нити силы вытряхивать. Сильные попусту тратиться не станут, будь они хоть Ведатели, хоть Сыновья Тархи.

— Не щелка, а еще какая щель, Маритха!

Она неловко вскочила оглядываясь. Тангар тоже принялся озираться.

— Великий Раванга? — осторожно позвал он.

Ужас-то какой, о Бессмертные! От глубокой серой тени внутри пещеры отделилась еще одна, живая, подвижная, и перебралась поближе к ним. Он слышал все ее мысли, на этот раз беззащитные. Маритха уже давно перестала воображать перед собой Темного, чтобы защититься его Серой Сферой. Хватало просто тонких пальцев над свечой, неясного воспоминания, толстого арчаха мощи, клубившегося поверх его обычного одеяния. Надо же, ей все проще прятать свои дурацкие мысли, а вот сейчас понапрасну разозлилась, и всякая гадость так и полезла наружу! Как ловко он ее обвел! И поделом.

— Мой обман заставил вновь тебя усомниться, — сочувственно обронила тень, — но он должен был случиться. На самом деле, я не пытаюсь любой ценой пробраться в твои мысли. Иногда тебе самой не мешает узнать получше, что творится внутри. Видишь ли ты, что с тобою происходит, Маритха?

Еще бы не видеть. Она злится уже не только на Бессмертных, а и на Великого, на всех, кто ей помогает, даже на Тангара. Хранитель мужественно молчал, хотя на языке у него, должно быть, крутилось много вопросов.

— Прости мне мою глупость, — покаянно пробормотала девушка. — И злость, и неблагодарность…

— Что ты. — Раванга подошел вплотную, стал рядом с ними, положил руки на плечи обоим. — Обиды нет и быть не может. А вот правды ты видеть не хочешь, как и прежде, — вот что тяжело, вот что опасно. А надо бы увидеть. Он играет на Нитях, как на своем муштаре. В этом он искуснее всех живущих, потому нельзя больше полагаться на твою твердость. Противостоять ему в одиночку — дело для тебя непосильное. Берегись! Еще немного, и ты разуверишься во всем, что есть в этом мире!

Маритха молчала, Тангар тоже. Она никак не могла сообразить, что это. Великий говорит. Про Бессмертных, что ли?

— Я говорю не о чудесах — о жизни твоей! Разочарование, Маритха! Разочарование во всем. В человеческой помощи, доброй воле, законах Бессмертных. Оно уже окутало твой разум серым дымом, но пока сквозь него еще видно. Не поддавайся! Помни, разочарование! Это первая ступень той лестницы, что ведет к нему. И ты на нее уже встала. Что для тебя покой этого мира, если сам мир — ничто? Зачем о нем тревожиться, если сам он и не думает о тебе позаботиться?

У Маритхи перехватило дыхание. Рану, открытую вчера, снова вытащили на свет, и ее плоть корчилась на этом свету, не желая сдаваться целительным силам. Или это корчится Темный, слившийся с ее Нитью?

— Не твои мысли, Маритха, не твои, — подтвердил Великий. — Но еще немного, и они станут твоими. А потом обернутся деяньями.

Неужто нельзя было, чтобы хранитель всего этого не слыхал? Вот ведь, всю дорогу таились, таились, а теперь вывернули ее, как рубашку, наизнанку; да еще на глазах у Тангара.

Раванга успокаивающе похлопывал по плечу.

— Не бойся, ты не уйдешь далеко по этой лестнице, ступень за ступенью. Тебе есть чем привязаться к миру. Не пройдет и нескольких дней, как ты сама это поймешь. Но прошу тебя: будь бдительной! Бди себя неустанно, иначе упустишь! Яви ему свою твердость!

Маритха рассеянно глядела на сгустки тени вокруг.

— Что случилось? — спросил Тангар. — Это что, пока меня не было, кто-то сюда явился?

— Сейчас ты знаешь ровно столько, сколько надо, Тангар. Так и нужно.

— Должен же я знать, от кого ее беречь, — пробормотал хранитель неловко, точно извиняясь за свою настойчивость, и это резануло Маритху мимолетным раздражением.

— Прежде всего от нее самой, — загадочно ответил Великий.

— От себя не убережешь, — под нос пробурчал Тангар.

— И не надо. Просто делай свое дело. То, что и раньше.

— Хорошо, Великий Раванга.

Какая безграничная покорность в его голосе!

— Веди ее в Латиштру. Путь тебе известен, дорогу найти не составит труда.

— Я знаю дорогу.

— Возьми.

Он что-то протянул хранителю, тот принял и спрятал за пазуху.

— Из Табалы вышел новый обоз, лишь пару дней спустя. Если идти, не теряя времени, вы поспеете в поселок немногим позже. Выторгуй хорошего тарпа вместо пропавшего, путь впереди еще немалый.

Он золотой песок ему дал, сообразила Маритха.

— Здешних тварей не бойтесь, они вас не тронут.

— Это хорошо, — с едва заметным облегчением отозвался хранитель.

— Встретимся в поселке, Тангар. И не оставляй Маритху своей заботой.

— Не оставлю, Великий Раванга.

«Не оставлю, Великий Раванга»! Почему эти слова ей не отрадны?

— Нельзя в путь выходить, раз Тангар не отдохнул, — сказала она. — Он же всю ночь в дороге…

— Ничего… — начал было тот.

Маритха права, — вступил Великий. — Теперь ее черед твой сон охранять. Надо спешить, но не стоит торопиться, по глупости растрачивая последние силы. Ты падаешь от усталости, и тебе смертельно хочется отдохнуть, — мягко и растянуто уговаривал он.

— Может быть, — неуверенно протянул Тангар, — но мы не успеем пройти сегодня…

— Хотя бы до полудня, — легко возразил ему Раванга. — До полудня — это недолго.

Хранитель тут же уселся прямо на голый камень, обхватил голову руками.

— Только до полудня, — повторил он неясно.

Маритха присела, поддержала Тангара, когда он начал клониться к земле. Подсунула его же старый арчах. Когда хранитель провалился в сон, девушка подняла голову. Ей ведь нужно спросить у Великого… но того уже не было.

Теперь ее время сон охранять… От кого?

После исчезновения Раванги пещера перестала казаться такой уютной. Вспомнились и глоты, мерзость такая, и твари из незримого, и местные чудища, хоть Великий и обещал от них беречь. Он и раньше много чего обещал. Но на Той Стороне, верно, многое и видится не так, и меняется быстрее по воле Бессмертных. Великие, они, выходит, тоже не всесильные… Не всевидящие.

Вернулись не только страхи. Прошло не так много времени, и вездесущий холод начал понемногу заползать под одежду. Снаружи вовсю светило солнце, но в пещере воздух оставался таким же бодрящим. Девушка нехотя встала, принялась неловко прохаживаться, стараясь не растянуться на неровном полу. Проклятие! Прогулка повергла ее в еще большую дрожь, потому что ветер, свиставший сквозь пещеру, пронизывал сверху донизу. Он был повсюду, и едва дышал только в дальнем конце, за облюбованным уступом скалы, где сейчас раскинулся Тангар. Но там было слишком мало места, чтобы Маритха тоже могла хоть немного согреться. Ни рукой, ни ногой особенно не размахнешься.

Девушка поразмыслила немного и полезла, оступаясь то и дело, к одному из отверстий, откуда бил ослепительный поток солнечного света, радующий глаз. Наверняка там тепло! Она с трудом взгромоздилась на почти отвесную стену впереди, в свой рост. Оказалась на уступе, радостно подобралась к вожделенному столбу света и тут же приуныла. Поблизости от щелей ветер задувал еще сильнее, и она не только не согрелась, а пуще примерзла. Вот откуда такой пронзительный вой по всей пещере. Должно быть, здешние ветры эту дырку в камне и выскоблили. Пришлось поскорее сползать с возвышения, открытого всем ветрам, и возвращаться обратно в свой закуток.

Тут еще и под ложечкой засосало. Как и все остальные чувства, на время застывшие рядом с Великим, голод тоже давал о себе знать. Да как настойчиво! Она и забыла, что так давно ничего не ела. И не пила.

Маритха торопливо отыскала флягу, прошлым утром оставленную ей Тангаром, жадно принялась глотать ледяную воду, морщась от того, что сводит зубы. Жажду она утолила, но не голод. А теперь еще и зубы принялись дробь выбивать — все внутри холодной водицей выстудило.

Немало времени прошло, прежде чем в борьбе с холодом и голодом девушка заприметила сверток, брошенный неподалеку Тангаром. Она жадно накинулась на тюк, тем более что он оказался чьим-то арчахом со спутанными ремнями. Непослушными пальцами Маритха кое-как распустила ремни, вытряхнула содержимое прямо на камни, накинула добытый арчах на себя, запахнулась. В двух мохнатых одежках сподручнее. Как хорошо, что хранителю хоть Что-то удалось отыскать! Может, и люди уцелели? А если, подумала Маритха, часть обоза спаслась, как после горакхов… Вдруг они недалеко еще отошли, догнать можно… А Тангар у них самое нужное выпросил да за ней побежал, потому и отдыхать не хотел, припоздниться боялся.

Согревшись немного в чьем-то широченном арчахе поверх своего, она, наконец, обратилась вниманием к тому, что высыпалось к ногам. Ни самого маленького жаровника, ни факела, ни свечки, ни обрывка фитиля! Огня им не видать!

В поисках девушка наткнулась на бурдюк и тут же с разочарованием отвернулась. Пустой. Зачем он пустой бурдюк тащил? Хотя если бы в нем и были остатки жира, они бы так и не пригодились. Огненных камней у них не осталось.

Маритха усердно рылась в куче, потому что знакомый запах тревожно щекотал ноздри. Откуда же это? Или у нее от холода да вечных камней вокруг в голове помутилось? А что это в тряпицу завернуто? Нашла! Она тихо засмеялась, опасаясь разбудить Тангара, вгрызлась в твердый кусок мяса. В нечистой полотняной тряпке оказались полоски вяленины. Их бы настругать потоньше, но, сколько девушка ни шарила среди пожитков, спасенных хранителем, ножа не нашлось. Пришлось долго и усердно жевать, обливаясь, слюной.

Какое блаженство! Она знала, что холод вернется, дай только срок, а к ночи и подавно. Знала и то, что еще будет выть от корчей в животе после полупрожеванной вяленины, как не раз уже бывало. Но сейчас она поминала Тангара самыми добрыми словами. Он не дал ей умереть от голода и холода! И это после того, как целую ночь тащил ее в эти скалы, чтобы сберечь от опасности. Он не спал две ночи, а день провел в дороге. Вернулся в жуткое место, которое чуть не стоило жизни им обоим. А ведь сам он тоже не целый-невредимый. Маритха вспомнила его ногу, с которой свисали лохмотья, вспомнила, как он прихрамывал. Страшно подумать, как Тангар одолел этот путь со своими ранами, пускай не тяжелыми; но все-таки…

Девушка подобралась к хранителю поближе, наклонилась, заглядывая в лицо. Густая тень мешала разглядеть его, видно только, что обличье сильно заострилось, будто высохло. Скоро она так ему задолжает, что и за целую жизнь не расплатится, подумала Маритха. Однако ее спутник в отличие от всех остальных в этом мире, похоже, и не собирался ничего с нее требовать. Ему повелел Великий, и Тангар, не разбираясь ни в чем, слепо следовал за Маритхой, оберегая от несчастья.

Если бы не наказы Раванги, если бы хранитель шел с ней по зову сердца, а не долга… Если бы суровый горец хоть раз посмотрел на нее с лаской, хоть раз удержал ее, словно невольно, прижал бы к себе покрепче, помогая залезть на скалу… будто невзначай… Если бы Маритха была ему хоть немного дороже тюка, доверенного Великим, бесполезного груза, что надлежит на место доставить… Тогда бы она его полюбила, и намного больше, чем Игана. Тут же позабыла бы про союз, освященный Бессмертными, пошла бы против закона. И про кару за это не вспомнила б… уж хуже, чем сейчас, ей все равно не будет. Если б только он… Тогда она согласилась бы платить за ослушание, все что угодно бы сделала!

Но Тангар одному только Раванге верен. И Маритхе ни за что платить не придется. Может, оно и к лучшему.

Она вытащила из кучи, добытой Тангаром, почти целый коврик из игольника и примостилась на нем рядом со спящим, привалилась к стене. Сколько же прошло? Есть уже полдень? Еще недавно ей казалось, что за несколько дней, отоспалась, но нет, голова клонилась на грудь. Раз удалось хоть немного согреться, надо отдохнуть. Слезящиеся от ветра глаза прикрыть, а если что случится… уши-то у нее на месте.

— Давай просыпайся! — яростно тряс ее хранитель.

— Что такое? Что случилось? — испуганно озиралась Маритха, подрагивая со сна.

— Ничего пока, кроме того, что далеко за полдень перевалило, — злился Тангар.

Ну что за человек такой! Она к нему всем сердцем прикипеть была готова, а он то и дело из-за пустяков злится! Солнечный свет все так же густо лился сквозь дыры в скале, значит, до вечера еще неблизко. Сам отдохнул, Маритха силы поправила, так что убраться отсюда до темноты они успеют.

— Перев-валило, — поежилась она, чуть ли не с носом уходя в чужой арчах. — И что с того? Зато хорошо отдохнули. Сам-то, — посмотрела на него, — как тень. Того и гляди, по дороге свалишься.

Теперь, когда хранитель высился над ней, его обличье вышло далеко из тени. При последних словах девушки он презрительно сощурился.

— Пока что это мне подымать кой-кого приходится. Собирайся. И так уж времени потеряли… бурдюк целый.

— А ты зачем пустой бурдюк с собой тащил? — вспомнила Маритха.

Она все еще потирала занемевшие ноги. Никакой охоты не было вставать. До завтра можно было подождать, а не в поход собираться на ночь глядя.

— А воду в чем потащим?

— А у тебя и вода есть?

Девушка завозилась, оглядываясь в поисках фляги. Снова пить охота, хоть в горле и так саднит от ледяной воды.

— Нет пока. Зато, когда отыщем, пригодится.

Насмешничает.

— А ты все это там нашел? На том самом месте?

— Там.

— А люди?

— Что люди? — угрюмо переспросил он, рассматривая коврик под нею.

— Нам что, двоим только так повезло?

— Вряд ли. Там до меня уже пошарили хорошенько. Хоть и шарить уж негде было.

— А ты их не видел? — продолжала расспрашивать девушка.

— Нет. Сказано — до меня приходили.

— А это все, — указала она на узел, — ты как нашел? Если там «пошарили хорошенько»?

— Всего не обнюхаешь. Трупы и обломки далеко пораскидало… Да и опасно… после всего-то…

Девушка задохнулась, жалость комом подступила к самому горлу, набухла слезами, рвущимися наружу. Глоток ледяной водички бы, хоть один. И больше никаких расспросов!

Вот же она, брошенная фляга, заплетенная в кожаный шнур!

— У тебя хоть капля осталась? Из фляжки? — вдруг спросил Тангар.

Маритхе стало невыразимо совестно. Бурдюк-то пустой. Если бы он воду отыскал, то был бы полный. А весь свой водяной запас хранитель ей оставил. Еще вчера.

— Чуточку, — насилу выговорила она, думая о последнем глотке, что теперь ей не достанется. — За тобой валяется. Да нет, с другой стороны. Да оглянись же!

Нашел. Поколебавшись, ей таки протянул.

— Я… — сглотнула слюну Маритха, — не очень-то… Пей, если надо.

Тангар быстро осушил несколько глотков, что после нее остались.

— Потому и хотел пораньше выйти. Чтобы до воды успеть. Теперь уж завтра. Потерпеть придется.

Голос его весьма чувствительно подхрипывал. А дойдет ли он до воды-то? И Маритха вместе с ним?

— Завтра так завтра, — делано протянула девушка, проклиная себя за небрежение. — Ведь не умрем же…

— Ты собираться будешь?

— А что мне собираться, — еле встала она наконец. — Это у тебя целая гора тут…

Он ловко выдернул коврик, потянулся за ее вторым арчахом, но, к облегчению Маритхи, передумал. Вместо того скинул свой, совсем оборванный какой-то, взял прежний, что девушке оставлял, привычно затянул ремни. В рванину, которую сбросил, запихнул «добро», вывороченное Маритхой на каменное дно пещеры.

— Этот пускай у тебя будет, если сама потащишь.

Она мелко закивала.

— Ничего, — глянул хранитель, взваливая узел на плечи, — на солнце отогреешься. Пошли, что ли?

— Пошли.

Тангар зашагал к щели, неловко припадая на ту самую ногу. Лохмотья понизу были перетянуты какой-то тряпкой. Совесть Маритхи не выдержала, окликнула его.

— Что там у тебя с ногой? Может, я посмотрю?

— Посмотрено уже, — даже не оглянулся хранитель.

— Постой, Тангар! Хоть чуточку постой! — взмолилась она.

— Да все там в порядке, — полуобернулся он. — Вот растревожилась…

— Я спасибо хотела… Бережешь меня, бестолковую… Себя не жалеешь.

Он повернулся всем телом, зыркнул. Потом уже пристально вгляделся.

— Я и гляжу… сама не своя ты. Чего тут уже натворила, пока я ходил? Почему Великий Раванга велел… от тебя ж самой и беречь? Или как?

Девушка вздохнула. Если бы все рассказать можно было!

— Да ничего такого… Чуть не замерзла. Великий вовремя явился. А так ничего…

— Ничего! — Он гневно фыркнул. — А я-то уж вообразил!

— А еще, — внезапно решилась Маритха, — никому я больше не верю, Тангар. Вот только тебе еще…

Хороший человек, человек сердечный ее хоть словом бы ободрил, а еще того лучше — на груди пригрел. А этот молчал, озабоченно вглядывался в дыры в скале, проверял, не меркнет ли дневной свет.

— Никому, это плохо, — проворчал он наконец. — Только себя и остается слушать.

Себя… Сама она только от страха вопит. Что она путного придумать может? Вон, Великий в твердость ее не верит. А Темный говорит, что ничего она не знает, даже про себя не ведает.

— Себя… тоже скажешь. Себе я вовсе верить не могу.

— А уж это совсем плохо, — буркнул хранитель и направился к выходу из пещеры.

Ошарашенная Маритха потащилась за ним. Напрасно она перед ним рассыпалась, сочувствия просила. Никто ее жалеть не станет. Пора бы уж привыкнуть.

Вылезли из пещерки, тронулись в путь. Сначала идти было нетрудно. Хорошо даже — кости на солнышке отогрелись, пришлось сдернуть верхний арчах да на плече тащить. Ничего, не такая уж ноша.

Сегодняшней ночью девушка хорошенько отдохнула, от вчерашней попытки замерзнуть не осталось и следа. Это Великий постарался, вернее верного. В Барахе она видала недомороженных — просто калеки еле живые. Даже подумать страшно, что было бы с Маритхой, если б ее случайно спас кто-нибудь другой. А теперь только больная нога, свернутая в скачке по дурацким валунам, неприятно отдавалась при каждом шаге.

Тангар на самом деле шел не так уж быстро. Через силу он шел, что уж говорить. Сколько он спал, так, ерунда, а ходил туда-сюда немало. Хранитель прихрамывал. И дышал хрипловато. Да еще тащил свой узел, может, не такой уж и тяжелый, но ужасно неудобный.

Теперь они двигались среди причудливых скал, разбросанных вокруг, то тут, то там. Наверно, они тоже когда-то были похожими на ворота запретных земель, сходились и расходились, когда пожелают. Земля местами вздыбилась самым замысловатым образом, а порой неожиданно уходила из-под ног в большие впадины.

Хранитель выбирал дорогу полегче. Обходил все, что можно обойти. Старался подняться там, где полого, и спуститься там, где не круто. Все равно пару раз он бросал свою ношу и помогал Маритхе слезать вниз. Даже через какую-то расселину перескочили. Сначала Тангар долго вглядывался в нее и вслушивался, но, видно, ничего опасного не нашел. Пришлось Маритхе прыгать. Не то чтобы далеко, а страшно.

Потом солнце затянуло небесной пеленой, и оно принялось тускло проглядывать сквозь густо-серый свод. И без того нерадостные здешние земли сделались совсем неприятными, угрожающими. Сказывались горы. Маритха устала, и, как бы неспешно Тангар ни двигался, она начала задыхаться, а потом и отставать. Голова раздулась словно шар, подкатывала дурнота. В животе мерзко ворочалась утренняя вяленина. Хранитель недовольно оглядывался. Он все больше смирял свой шаг, но помогало это слабо. Устроили коротенький молчаливый привал.

Девушка старалась справиться с собой. Нести ее спутник не может. У самого нет сил, хорошо слыхать, как он натужно дышит. Да хромает… вон, намного сильнее, чем вначале, на ногу припадает да морщится. И тащить ее придется не до ближайшей скалы — аж до самой Латиштры. Путь неблизкий.

Пока сидели на холодном камне, кружение в голове улеглось, но как только тронулись… Нет, она так быстро не сможет. Или это вчерашнее замерзание слабостью оборачивается? Со времен ухода из родных мест Маритхе довелось только один пеший переход сделать. Малость. На два дня дороги. И по равнине. В горы она поднималась на тарпах, сначала на низкорослых предгорных, а потом уж на здешних громадинах. Спешиваться приходилось нечасто и ненадолго, иначе бы она того пути не одолела. И так с непривычки долго ни спать не могла по ночам, ни кусок в горло запихнуть. Долго к горам привыкала, все про Игана думала, как он ей обрадуется… А теперь в одночасье все вернулось: и звон в ушах, и одышка, и непомерная дурнота, и бесконечная слабость в теле — все прежние мучения вместе собрались.

Маритху перегнуло пополам. Какая мука! Ну за что это ей, Бессмертные! Собственное брюхо против хозяйки восстает, когда идти и так мочи нет!

Наконец-то вывернуло. Девушка обессиленно опустилась на землю. Тангар молча смотрел на это, стоя в двух шагах.

— Не могу больше, — прошептала она, и слезы злобы и отчаяния поползли по щекам.

Смотрит! Помог бы чем… Хотя чем тут поможешь? Хранитель опустился рядом, подсунул ей под голову свой узел. Долго молчал.

— Ничего, — «утешил» наконец, — помаленьку доберемся.

Доберемся… Какими силами? Что от них к концу пути останется? Так можно и умереть на дороге к избавлению. А может, мелькнула преподлая мыслишка, Великий так и задумал? Ее смерть ему и правда на руку… Ведь пропади Маритха, и вся история закончилась бы сразу. И дверь бы на месте осталась, и мир бы его возлюбленный пребывал в покое и счастье. Зачем же тогда спасал прошлой ночью? Девушка даже головой потрясла, отгоняя гадость, пришедшую на ум. Нет, он заботится о Маритхе, вот только… Не спаси он ее от смерти, уж Темный бы, верно, сам расстарался. Так что не суждено ей пропасть что так, что эдак.

А в пути? Будет ей Аркаис помогать или нет? Ведь Маритха идет туда, куда велит Раванга. Темному это не понравится. И если она будет упорствовать, то, может, и отстанет проклятый, уверившись в ее воле. Вдруг у Великого такой расчет?

Только что-то из глубины сердца говорит Маритхе, что не отстанет Сын Тархи, не отвяжется. Хоть бы это было ложное, навеянное…

Отдохнули хорошенько, снова двинулись в путь, уже еле-еле. Девушка теперь послушно брела за своим хранителем, стараясь твердо ставить непослушные ноги, а они, как нарочно, сделались необычайно мягкими, неуклюжими и все норовили сложиться в коленях.

Солнце за полупрозрачной пеленой клонилось к скалам. Тангар оставил девушку со своим ненаглядным узлом, а сам отправился на поиски ночного укрытия. Хоть Великий и обещал, что здешние твари их не тронут, ночевку прямо на голой земле хранитель решительно отмел. Маритха тоже против ничего не сказала. Тащиться еще куда-то ей не хотелось до писка, но и сидеть прямо тут страшновато. Надо идти.

Тангар бродил довольно долго. Она уже забеспокоилась. Наливаясь багровым, солнечный круг скатывался все ниже, холодало. Не пропал бы да не заблудился среди скал. Она бы точно заблудилась… Как же голову ломит! Девушка прикрыла глаза, хоть сидеть тут вслепую и неуютно. Но так легче. Да, легче… Пускай только сердце успокоится, и она пойдет, Тангара поищет, покричит ему…

Маритха резко открыла глаза, оттого что кто-то на нее смотрел. Не удержалась от вопля, поползла от новой напасти, толкаясь руками о землю.

Прямо перед ней, шагах в пяти-шести, стояла преотвратительная тварь, неуклюже уперев в почву лапы, поросшие то ли иглами, то ли жесткой щетиной. Хорошо хоть, не очень большая, ростом, пожалуй, Маритхе чуть выше колена. Зато длинная, гибкая и страшная. Серая, почти как эта земля, только светлее. Сильно вытянутая морда заканчивалась каким-то наростом с мельтешащими противными усиками наподобие червяков, разглядывать с перепугу недосуг было. Наверно, у нее и зубы имеются, и нешуточные.

Девушка издала последний крик и замерла. Надо подняться и бежать. Никто не придет. Тангар где-то в скалах потерялся. Нужно только сразу вскочить и вон к той скале, там уступчик над землей… Ноги, и без того слабые, отказывали Маритхе. Если она и вскочит, то далеко убежать не успеет.

Тварь не двигалась с места. Большие желтые глаза все так же глядели на девушку. Со вниманием. Вот это страшнее всего. Маритха не смела взгляд отвести. Что, если зверь бросится, как только она в глаза смотреть перестанет?

Тварь переступила передними лапами. На месте, но этого хватило, чтобы исторгнуть из Маритхи еще один крик.

Верно, в голове и правда что-то сдвинулось, иначе бы девушке не показалось, что чудище поглядело иначе, с удивлением, что ли. Маритха неотрывно таращилась на тварь, и, странное дело, испуг потихоньку прошел. Знакомое, что-то знакомое сидело в глубине бездонных желтых глаз. Точно Маритха глядела сама на себя… и не узнавала. Бездонные… Бездонные во все стороны, словно Нить…

— Эй!

Тварь взметнулась и бросилась прочь. Нелепо выкидывая в стороны свои крепкие лапы, она понеслась очень быстро и вскоре скрылась среди скал.

— Э-эй! — уже громче раздалось сзади, но Маритха завороженно глядела туда, где исчез желтоглазый зверь.

Торопливые шаги за спиной. Тангар ухватил девушку за плечо, бросился рядом на колени, вгляделся в нее, принялся по сторонам озираться. Удивился, не заметив вокруг никакой опасности. Осторожно потряс за плечи.

— Маритха! Ты кричала? Ты? — Она еле кивнула в ответ. — В следующий раз один не уйду, даже не тревожься. Больше уж не оставлю…

— Ты сам не тревожься, — через силу выдавила девушка. — Это я какой-то здешней твари испугалась. Глупая… Великий Раванга обещал, что никакая тварь нас не тронет, а я…

— Погоди, какая тварь? — оборвал ее Тангар. — Тут ведь кроме горакхов… Почудилось, может? От слабости? В голове-то, небось, до сих пор темно?

— Нет, — решительно отвергла его слова Маритха. — Была! Я ведь чего испугалась: она так на меня глядела… хуже человека, вот! Глазищи желтые, огромные! И шкура такая щетинистая…

Она принялась рассказывать все с самого начала, как увидала зверя да как перепугалась. Потому и кричала. Без отвращения вспомнила и морду странную, и усишки противные. Про лапы помянула.

— Уж больно на нарутху похоже, — сказал Тангар. — Все, как ты сказала, только не умеют они смотреть, как человек. Твари, они твари и есть. А на людей чтоб набрасывались… сам не видал никогда… а люди разное говорят. И еще не слыхал я до сих пор, чтобы тут нарутхи водились. Вот к Истокам поближе, там попадаются, и частенько.

— Не могла мне тварь привидеться, которой нету, — упрямо твердила Маритха. — Ну не могла.

— А где ты ее видала?

— Да вот! — указала она рукой. — Прямо на том самом месте, перед горбиком. Вон там. А потом туда побежала.

Тангар осторожно приблизился к тому самому месту, посмотрел внимательно, на скалы тоже. Огляделся несколько раз задумчиво.

— Ладно, солнце быстро клонится. До ночи наверх надо вылезти. Подальше от таких гостей. Пошли! — взвалил на себя узел. — Идти-то можешь?

Маритха неуверенно поднялась. На диво, после остановки идти стало намного легче. Она пошла за Тангаром, то и дело оглядываясь, но никого больше не заметила.

Выбрались на какую-то площадку на скале. Под уютным и глубоким навесом. Плохо, что не пещера, там спокойнее, но пещеры Тангар так и не нашел, сколько по окрестностям ни лазил. Зато самых разных площадок тут тьма. Ветер так коверкает скалы — любо-дорого глянуть.

Небесная пелена тем временем сползла, и солнце на прощанье одарило путников пронзительным багрянцем. Они забились поглубже под навес. Тут не было ветра, потому Тангар и облюбовал это «жилище». Но от холода оно все равно не спасет. С уходом солнца воздух сделался стылым и холодал все больше. Камень и без того был такой холодный, что в дрожь от него бросает. А в ее родном Предгорье сейчас Время Пробуждения в полном разгаре.

Маритха куталась в свои два арчаха. После ходьбы и лазанья по скалам ей стало жарко, но это до поры. Главное, это подольше тепло, сберечь. Если сразу улечься да попросить у Тангара коврик из игольника, то можно еще поспать немножко. Потом уж холод не даст. Язык мешает во рту, слюна вязкая и противная. Жажда. Ничего, во сне незаметно будет.

Она подождала, пока Тангар распустит ремни на своем тюке, потянула к себе коврик, словно невзначай. Скорчилась на нем под двумя арчахами, даже лицо накрыла.

— Ты это… Может, укуси чего-нибудь. Тут у меня…

Маритха помотала головой и снова накрылась с головой.

— Нет уж, — ответила ему из-под шкуры. — Меня до сих пор мутит.

— Завтра сил не будет, — строго сказал Тангар. — Если что дурное и случится, то ночью отмучаешься, днем страдать не будешь.

— Спасибо! — едко бросила она в ответ. — За заботу спасибо!

— Я не про то думаю, чтобы тебе хорошо было, а чтобы до Латиштры дотащилась, — прохрипел он в ответ.

Голос уже и не узнать. А что завтра будет…

— Как знаешь, но до воды нужно завтра дойти, иначе…

Девушка сама сообразила, что иначе. Если завтра она идти не сможет, то день спустя и вовсе не получится. А хранитель… силы уже не те, чтобы туда-сюда ходить. И не пил он подольше, чем Маритха. И ходил гораздо дальше. И кто еще знает, как он искал там остатки обоза. И если завтра она упадет, Тангар ее не понесет и бросить не сможет. «Или прорвемся, или сдохнем…»

Только у Маритхи сдохнуть в этой пустоши вряд ли получится. Слишком ее берегут. Хоть ложись прямо тут и умирай — сразу явятся, сразу захлопочут. А что будет с Тангаром? Темный для него стараться не станет, это яснее ясного. А Великий? Он же следит… Только вот, когда Тангарова друга горакх порвал, Раванга вдалеке стоял, смотрел. Каждый должен свое дело делать, что ему назначено. Вот так. А какое дело у Тангара? А вдруг его дело сдохнуть тут, Маритху оберегая, к цели ее тащить, теряя последние силы?

Она вытянула руку из-под арчаха.

— Я буду стараться. Давай, что ли…

Хранитель вложил что-то в руку. Маритха принялась с отвращением жевать тонкую полоску вяленины. Слюны почти не было. Она старалась больше для виду да совести своей и так и заснула, не закончив дела.

Дрожь не давала вернуться обратно в сладкое забытье, черное и спокойное, без снов и мучений. Маритха уж и так скорчилась дальше некуда, обняла руками колени, больше не получится. Надо лежать и страдать от холода или вставать и попытаться согреться.

Еле-еле, с зубным скрежетом, она заставила себя развернуться, поправила верхние одежки. Что же ночи до сих пор такие морозные? Давно пора им потеплеть! Маритха поднялась, а ее хранитель мирно посапывал на своем рванье. Проклятие! До чего же она тут чужая!

Малая луна, оказывается, даже полпути по небу не сделала. Получается, Маритхе до самого солнца тут мерзнуть. Девушка принялась растирать застывшее лицо, прыгать, согнувшись почти вдвое, чтобы о каменный навес головой не удариться. Скоро сердце принялось колотиться о ее бедные кости, а утерянное тепло так и не возвратилось. Она попробовала сунуться поближе к краю, где камень не нависал так низко, но тут же отпрянула — веяло свежим ветерком.

— Что, больше мочи нет? — прохрипел Тангар.

Видно, Маритха своей возней его разбудила.

— Не могу я, — простонала девушка в ответ и не узнала свой голос. — Мочи н-нет по горам таскаться… у м-меня от здешних мороз-зов места живого нет. Даж-же кожа ноет, больно т-тронуться. Ну з-зачем это, а? Зам-мерзла бы раз и нав-всегда… а он нет! Ожив-вил! — почти с ненавистью помянула она Великого.

— А ну-ка…

Тангар встал, потрогал ее руки, до упора втянутые в рукава. Не успела Маритха ничего сообразить, как хранитель оттянул ремни ее арчаха, пальцами нащупал шею.

— Хватит ныть, не так уж у тебя все плохо, — «утешил» он Маритху. — Отойдешь. Маленько погреешься — и отойдешь.

Плюнуть бы, но нечем. Ненужный язык мешался во рту, не давая выбросить возмущение, скопившиеся внутри.

— А я т-тут… Я и п-пытаюсь! — накинулась она на Тангара. — А тело уже все! Тепла б-больше… не мож-жет… ни кусоч-чка! — Даже слез нет, только ярость. — Прок-клятые горы!

— Уж какие есть.

Он возился, что-то переустраивая в темноте.

— Что ты т-там?…

— Хватит трястись, садись давай.

Она послушно опустилась вниз. Оказалось, он сам расположился на ее коврике, перетащил сюда свою подстилку. Не успела сообразить ничего, а он уже дергал ее арчах, распуская ремни.

— Ты чего, сдурел? — возопила Маритха.

Последнее тепло улетучивалось в дыры.

— Замерзнешь, дура! Нет огня! И взять его неоткуда! — встряхнул Тангар ее за плечи. — Тогда убереглась, а теперь оживлять тебя некому! Великие, они по десять раз не приходят по чужой глупости!

Притянул ее к себе.

Ах, вот он про что! Маритху словно горячим ветром обдало. Вот оно как! Сам ведь еле живой… а туда же. И нет у нее другого исхода… только носиться всю ночь по маленькой площадке, плакать от немощи и боли в кричащем теле. А само-то тело содрогалось, изо всех сил рвалось к вожделенному теплу, что так близко. Вот оно, уже рядом. Будь что будет.

Тангар какое-то время неуклюже возился, заматывая их обоих в разные одежки. В ход пошло все, что было. Потом успокоился, только Маритха продолжала трястись, выкидывая из себя въевшийся в кости холод.

Вот ведь странно: тело рядом чужое, а тепло такое знакомое, почти родное. Будто свое. Хотелось никогда не отпускать его, вечно нежиться, зарыться подальше… Внутри сладко ныло, и голова шла кругом. Кожа принялась престранно зудеть, не то чтобы сильно, скорее приятно.

— Ну что, живая? — спросил хранитель через некоторое время.

— Живая, — пробормотала девушка, хоть ее еще потряхивало, но это больше от…

От страха, что ли? Да нет, нестрашный он совсем. Наверно, от напряженного ожидания того, что будет дальше. Ишь, как сердце расстучалось. Так о ребра и ударяет.

— Ну и ладно. Спи, если можешь. А не можешь, так хоть не мешай.

Маритха еле поняла, что ей велят. А когда поняла, ее кинуло в жар так быстро, что вмиг согрелась. А она-то… невесть что вообразила, уж как только про себя его не обзывала, в чем только не винила. Дура, она дура и есть.

Отдохнуть надо, а то завтра она еще хуже пойдет. А до воды им добраться — крайняя надобность. Маритха облизала пересохшие губы. Без этого никак. Нужно идти, стойко и упорно, не подводить его.

Заснуть, однако, как следует, так и не получилось. Все-таки не жаровник рядом, а живой человек. И сердце у него неровно бьется. Плохо, верно, совсем. Если б он в Табале занемог, Маритха бы за ним ухаживала… всю свою заботу показала бы, а тут приходится Тангару с ней возиться, как с бесполезным грузом. Хуже тюка этого проклятого. Там хоть вещи нужные. Как ему рассказать, что Маритха совсем не такая, что напрасно ему дурою все время кажется? Чтобы смотрел по-иному, чтобы перестал замечать ее жалкую немощь, случившуюся так некстати… Как сердце-то стучит… Тревожно и хорошо. Может быть, так и бывает, когда рядом с тобой чье-то сердце бьется, первое чужое сердце рядом с Маритхой.

Ноги к утру закоченели. Тангар ухитрился-таки забыться сном, и девушка терпела из последних сил, не решаясь прервать его отдых. Потом хранитель ее же за то и нажурил. Нечего доброту проявлять, коль тебе это не по силам. Поняла, Маритха? Получила?

Она даже не рассердилась, расстроилась только, точно последнюю радость отобрали. Молча растирала ноги, молча лезла вслед за ним со скалы, молча тащилась, сколько могла, без привала. Хранитель сам объявил остановку, угадав, что еще миг — и она упадет. Шли они теперь еще медленнее, чем вчера. Обоих пошатывало: Тангара еле заметно, а уж Маритху вовсю. Уныло прожевали твердое мясо, прошли еще немного.

Второй привал Тангар объявил у скальной гряды, слившейся в одну сплошную стену, отвесную и очень мрачную на вид. Не успела Маритха приуныть от ее вида да прикинуть, как они перебираться будут, как услыхала:

— Вот и хорошо. Теперь уж близко.

За целый день им меньше слов было говорено. Только «привал» да «пошли».

— Чего хорошего? Вот, в стенку уперлись!

— Теперь известно, как на воду выйти, — хрипел он, — да на прежний путь попасть. Тут нам не выскрестись, отсюда дорога резко в гору пойдет. На перевал нам надо.

— Чего же ты радуешься, если в гору? — устало спросила Маритха. — Я и сюда-то еле-еле… да и ты тоже.

— Эта стена до самой тропы тянется. В ней, в стене этой самой, один только проход, — медленно цедил он. — Обозы там и ходят. Вдоль пойдем. Недолго осталось, я верные знаки вижу. И до воды близко.

Утешает. Наверно, плохи их дела.

Вскоре вновь тронулись в путь.

Ей казалось, что шли они неимоверно долго, а стена тянулась и тянулась, только, скальные зубцы наверху сменяли друг друга. В нескольких местах туда, пожалуй, можно было бы и влезть, но Тангар упрямо продолжал идти вдоль монолита, все чаще делая остановки. Во время кратких стоянок Маритхе чудилось, что прошла целая вечность, но солнечный диск почему-то оставался висеть почти там же. Каждый шаг она делала сквозь муть и толстую пелену, отделявшую от мира, мешавшую видеть, слышать, внимать. Сердце бухало так, что все тело сотрясалось. Оно взбесилось, оно не хотело идти, но девушка гнала его в путь и пока побеждала. Тангар не виноват, что в попутчицы ему досталась Маритха вместе со своими бедами. И она не виновата, но как не хочется, Бессмертные, одни несчастья ему приносить!

Она не сразу сообразила, что спутник издал какой-то нечленораздельный возглас и почти побежал вперед. Девушка остановилась, когда поняла, что перед нею никого больше нет. Безучастно огляделась. Села. Он за ней вернется, билась в голове одинокая мысль. Он не может не вернуться.

Конечно же, он вернулся. Что-то говорил, Маритха не слышала. Потом потащил её за руку. Оказывается, вскоре стена обрывалась. Вернее, она круто поворачивала, в то же время устремляясь в гору — все, как и говорил Тангар. А сейчас он говорил еще что-то.

«Вода», — наконец, услышала Маритха и сразу воспряла духом. Мысли снова обрели подвижность.

— Где?

— Да малость осталась, ерунда.

Они пошли снова. Пока еще не в гору. Стену справа от них загородили одинокие скалы, потом начались сплошные каменные заросли. Слева тоже беспорядочно теснились зубцы за зубцами, уходя куда-то ввысь. Настоящая гора, и огромная, со всех сторон ощетиненная каменными иглами, как тот желтоглазый зверь, что недавно встретился Маритхе. Единственно возможный путь, неровный и загроможденный теми же препятствиями, пролегал через горы.

Впрочем, они ушли недалеко. Хранитель на этот раз забрал влево, к самым каменным великанам. Вот они уже нависли над головой.

— Ты слышишь, ты что-нибудь слышишь? — спрашивал Тангар, но Маритха качала головой в ответ.

— Тут где-то… — бормотал он. — Где же знак? Ленивые твари, горакхи безголовые… — поминал он кого-то, — где ж вы свои дурацкие знаки ставите?

Маритха услышала первая, вернее, даже почувствовала. Дрожь под ногами, легкую-легкую, незаметную, как дыхание, как стук сердца, если не прижаться к самому источнику. Услышала и тут же слабо ткнула Тангара в спину, указала себе под ноги.

— Это что? — спросила она хранителя.

— Ты про что?

— Земля дрожит, — еле пошевелила Маритха запекшимися губами.

Он недоуменно потоптался, и вдруг обличье вмиг просветлело.

— Дрожит, говоришь? Ты слышишь, как дрожит? Под тобою?

Маритха кивнула. Хранитель стиснул ее за плечи, потом исчез где-то за камнями. Она снова села. Пропадал он недолго.

— Призабыл малость, — пояснил почти виновато. — Еще пару шагов одолеешь?

Девушка мрачно кивнула. Если это вода, она одолеет не только пару, но если нет…

Шаги закончились рядом с длинным провалом, затерявшимся между скал. Дрожь под ногами была все та же, зато теперь стал слышен легкий шум.

Тангар распустил ремни, извлек из своего узла веревку. Самое тяжелое, что там было. Маритха видела ее, когда вывалила все в поисках еды. Она еще досадливо подумала тогда, что в пустоши, где под ногами двигаются камни, от веревки проку мало, зато тащить этот хлам придется. Веревка была непростая — прочные кожаные жгуты, спаянные коваными звеньями. Такие носят на себе хранители-охотники, только покороче. Выходит, Тангар не просто так ее за собой тащил. Сейчас он прилаживал ее к зубцу, торчавшему неподалеку. К нему часто приделывали что-то подобное. Видны следы. Еще бы, он ближе всего к щели.

Хранитель накрепко привязал к себе пустой бурдюк, полез в расселину.

— Если не вернусь к закату, зови Великого на помощь, — сказал он и скрылся.

Маритха посмотрела в серое небо. Недолго осталось. И что Великий сделает? Перенести ее он никуда не может… Разве что водицы с собой захватить, протащить сквозь незримое. Золото же он Тангару как-то донес? Значит, и воду смог бы. Что за глупые мысли в голову лезут! Ведь если безо всякого огня он смог ее спасти от холода, то и от жажды как-нибудь убережет. А там и еще какой-нибудь обоз подойдет. Если Тангар от жажды не напутал и это единственная дорога в Латиштру.

Время до заката тянулось ужасно медленно. Несколько раз девушка окликала хранителя, нагнувшись над расселиной, но слышала в ответ только свой голос, искаженный и оттого странный до неприятности.

Наконец-то!

Над землей показалась голова, потом и сам Тангар улегся грудью на край щели, едва перевалился наружу. Он натужно кряхтел и сосредоточенно дергался, выбрасывая тело мелкими рывками вверх. Бурдюка при нем не было. Вот тебе и вода…

Однако вода обнаружилась, когда хранитель, тяжело дыша, до середины вытянул веревку. Маритха не могла дождаться, когда он развяжет распухшую шкуру, радующую глаз, поднесет бурдюк к ее губам. Даже слезы выступили.

— Много не пей, — предупредил Тангар.

Его спутница уже ничего не слышала. Огромными глотками она вливала в себя ледяную влагу, не чувствуя холода. Хватала и вновь сжимала горлышко губами, когда Тангар осторожно пытался отобрать его у Маритхи. Рассвирепев, он силой отстранил ее.

— Сиди тут, — сказал он устало, но уже без прежнего хрипа, — я место для ночлега отыщу.

Девушка благодарно взирала на него, как на самого великого из великих. Ей несказанно полегчало, однако ненадолго. Не успел хранитель скрыться из виду, как ее перегнуло пополам, замутило с новой силой. Внутренности как будто кто-то насадил на крюк и тащил куда-то без ее на то согласия. Тангар, он говорил ей… не пить… так много…

Когда в густых сумерках спутник вернулся за ней, Маритха горестно стонала, распростершись на холодной земле. Опять он куда-то ее тащил, подставлял плечо, на которое девушка налегала всей тяжестью, потом устраивал так же, как вчера, рядом с собой, отогревал, отпаивал понемногу, опять отогревал. Как она раньше могла на него сердиться? Слово кривое сказать? Бессердечная дура!

— Я никудышная, — сразу сказала Маритха после утреннего пробуждения. — Глупая и слабая. А ты такой… — не нашла она слов, чтобы описать свой восторг.

— Собирайся, — кратко бросил спутник, сбив весь ее запал.

Девушка уныло поплелась за ним в дорогу.

Сегодняшний день не был похож на предыдущий. Правда, как большинство дней, виденных Маритхой от рождения, он выдался таким же серым, с ровной небесной пеленой и тусклым диском, ползущим по небу, но было и другое. Во-первых, путники теперь добыли воду, и вокруг девушки больше не висела ужасающе вязкая завеса. Кошмарная, как будто в кожаном клею все время возишься. Во-вторых, дорога теперь беспрестанно подымалась вверх, и стало еще тяжелее. Сердце бухало все натужнее, а воздуха не хватало, хотя казалось, что грудь заполнена им под самое горло, ни один вдох больше внутрь не влезет.

В-третьих, тут совсем недавно прошли тарпы. Путникам время от времени попадались благоухающие свидетельства того, что звери обогнали их всего на день, а может, и того меньше. Опять неудача! Девушка втайне надеялась, что по дороге в поселок их нагонит второй обоз и незадачливых путников подберут. Заплатить им теперь есть чем, так что обозники не откажутся.

Однако одолели и это. Вечером Маритха уже с высоты озирала путь, пройденный с утра.

— Какая же ты никудышная? — вдруг бросил Тангар, нарезая мясо тонкими полосками. — Слабая, это да. И глупая… временами. А для женщины, да еще из Предгорья, ты ничего… Другая б уже давно остатки ума потеряла от здешних радостей.

— А я и потеряла… почти, — пробормотала Маритха, старательно жуя, в то время как сердце забарабанило вдвое быстрее.

Он помнит ее утренние слова! Да еще утешает! Как умеет, старается.

— У нас слабых нету от рождения, — добавил хранитель. — Первое же Время Холодов всех слабых забирает. Чтобы зря сил не тратить.

Понятно. Некому тут про слабых думать, про убогих. Только Великий о них и печется, больше никто не хочет.

— Я бы тут в первые же холода… — силком подпустила она смешок.

Тангар серьезно поглядел на нее. Сегодня луна яркая, и навеса сверху нет почти, на открытой площадке ее спутника видно неплохо, даже лицо разобрать можно.

— Вот потому ты там и родилась. В Предгорье. Потом уж сюда добралась.

Маритха опять попыталась усмехнуться, хотя ни лицо, ни голос ее не слушались.

— Есть у меня надежда, что как добралась, так и выберусь, — неожиданно резко прозвучали ее слова. — Мне тут не жить.

Кажется, он всматривался куда-то, наклонившись в ее сторону. Потом холодно бросил:

— Твоя воля.

Набил рот вялениной, словно насильно закрыть его хотел. Девушка тоже подавленно молчала, удивленная его внезапной жесткостью после таких странных, можно даже сказать, сердечных слов. А ведь она как раз хотела за заботу благодарить… Теперь уже не к месту, получается. Чего он на нее обозлился? Сердится, что Маритха горы его распрекрасные невзлюбила?

Ей не хотелось, чтобы разговор оборвался так плохо, не по-людски. Потому девушка вновь попыталась нащупать ниточку между ними:

— А помнишь того зверя, что день назад нам встретился? Нахурха… так его, кажется…

— Нарутха. Если он это.

— Ты же сам сказал…

— Ничего я не сказал. Я его не видал.

— Ты что же, мне не веришь? Как бы я такое выдумала, если этих нарутхов и знать не знаю?

— Это я и сам соображаю, — нехотя протянул Тангар.

— Значит, не вру я, и не показалось мне!

— Стало быть, не показалось, — с усилием согласился он.

— А чего ты такой? Он совсем не страшный оказался, только с виду странный. А так…

— А так, — хмыкнул ее спутник, — в следующий раз гляди на него поменьше. И еще… насчет того, чтобы нарутхи на людей нападали, я сам не видывал… разное про них слыхал, однако не игольником они промышляют. И не ползучкою или другой какой травою — стало быть, тварями живыми, что помельче их будут.

— А чего «гляди поменьше»? Сам же говоришь, не слыхал, чтобы на человека нападали. А сам их видал?

— Видал. Раза два. Говорят, их ближе к Истокам много попадается. Но я… — он замялся, — мне туда только раз ходить довелось. И не дальше Арбасы.

Такой мрачностью повеяло от его слов, что Маритхе расхотелось дальше спрашивать. А ведь интересно, что там, у таинственных Истоков. Неужто все те же скалы?

— Мой тебе совет: на всяких тварей… что тут примерещатся, гляди поменьше, — повторил хранитель свое прежнее наставление. — Чтобы потом не жалеть.

— А что жалеть-то? — осторожно подала голос Маритха.

Ей сделалось и неуютно, и любопытно.

— Тут разных тварей полно… — неопределенно протянул он после недолгого молчания. — И мало что про них ведомо. Вот и говорю: чтобы потом не жалеть.

— Хотел бы меня сожрать — так время было, — заметила девушка. — А он другой совеем… А глаза какие! Человечьи! Нет, конечно, не человечьи… но тоже не звериные, Говорю тебе: он точно на меня глядел, да еще как… Мне тогда показалось, я что-то вспомнить не могу, знакомое-знакомое. Вот еще чуть-чуть — и отыщется… А тут ты как раз и раскричался!

— И хорошо, что раскричался. А то «еще чуть-чуть», — повторил он ее слова, — и возись потом с тобою.

Маритхе стало совсем неуютно, даже страшно.

— Ты все помалкиваешь, того не говоришь, этого недоговариваешь… А меня уже дрожь пробивает.

— Это хорошо, пускай пробивает. Меньше со всякими тварями переглядываться будешь.

— Тангар!

Теперь она разозлилась не на шутку. Хоть он за ней и ходит, как за малым ребенком, хранитель — не Сын Тархи, чтобы без повода глумиться. Не тот у него пошиб, не та сила взята над нею.

— Если есть что сказать, то прямо говори, а не стращай понапрасну! Или тебе в удовольствие над глупой женщиной издеваться? Нравится, когда у меня живот от страха сводит? Тогда, считай, уже повеселился! Мне и так несладко! И дорога мне эта не нужна. Не нужен мне ни Иган, ни Великий Раванга, ни золото — ничего! Покоя хочу, только покоя! Так нет же, не отпускают, тянут в разные стороны, стращают — живого места нет!

Отдышалась после гневной речи. Молчит хранитель, не проняло его, решила Маритха, однако он ответил, хоть и не сразу:

— Это как выходит? Даже Иган уж больше не нужен? Такую дорогу одолела, а тут вдруг упала? Зачем тогда в запретные земли потащилась?

— Ничего не вдруг, — отрезала Маритха, хоть можно было и вовсе промолчать — какое ему дело! — Да и какое твое дело? Ну, одолела дорогу… ну, потащилась… кому какое дело? Главное, что вовремя сообразила — моя глупость, зря из Ашанкара убежала. Не нужен мне Иган, давно уже не нужен, и я ему точно так же. А дороги не воротишь, и золота не вернешь… Что, неправда? И дома отцовского мне не видать…

Вот как он, значит, про нее… А она-то себе вообразила, что хранитель не просто так о ней печется! Что заботится, жалеет… что сердце у него не от усталости стучит так неровно… Размечталась.

Вот и молчать бы теперь. Гордо. Холодно. Однако Маритха продолжает что-то сбивчиво твердить, словно оправдаться хочет. А за что? За Игана, что ли?

— А в запретные земли я не из-за Игана совсем… Великий повелел. Сказал, что поможет, если пойду, куда скажет! Вот я и пошла, на свою беду.

— Поможет? Так ты что же, не просила нареченного вернуть? Тогда чем он тебе поможет?

Девушка сообразила, что в запале наговорила лишнего.

— Не могу я тебе сказать! — почти взмолилась она. — Нет, не подумай!.. Я тебе верю! Даже Раванге меньше верю, чем тебе! Но сказать не могу, а то худо будет. Большая у меня беда… Не беда даже, а целое проклятие. Не могу сказать, Бессмертные! — Она сникла. — Да я и… сама хорошенько не знаю, что да как. Только от меня одни несчастья. И ты… не так уж виноват там, в Табале, оказался. Это как бы… ну, понимаешь… и без тебя ничем хорошим бы не обернулось… для Маритхи. Для меня, то есть.

Хранитель наклонился вперед, неуклюже потрепал ее по плечу, сквозь толстый верхний арчах даже не почувствовалось.

— Да не тревожься ты. Не в обиде я. И не расспрашиваю вовсе. Я про дела Великого все понимаю. Это… к слову пришлось. Удивился, когда ты про Игана своего так сказала. Стало быть, уже не нужен… — задумчиво, без всякой издевки, повторил он. — Отказалась, а ведь уж столько прошла. Столько трудов положено! Я и не удержался… Прости, раз обида от моих слов почудилась.

Теперь промолчала Маритха. Опять она зря на него… Тангар не дождался ответа и, верно, подумал, что девушка злится.

— Я и не думал над тобой смеяться, — зачем-то уговаривал он. — Больше уж над Иганом твоим. Не знаю, что промеж вас там вышло, а до самых запретных земель ни одна женщина бы не потащилась. Подождала бы, сколько там положено, и все. Значит, нужен был, коль пошла. Это на равнине вашей плохо видно… а тут такое дорогого стоит. Даже зависть берет, — пробормотал он. — Вот я над ним и того… дурак он.

— Он не дурак, — сказала Маритха.

Неосторожные слова хранителя приятно щекотали внутри, перекатывались теплыми волнами, отдавались частым стуком сердца. Есть и в горах свои радости.

— Он совсем не дурак, — неожиданно прорвалась ее рана, старательно укрытая от сторонних глаз. — Наше семейство Ведатель проклял во время сговора. Вот Иган и сбежал. Это я глупая была. Мысли дурные от себя гнала, верила, что не от меня сбежал, а за золотом подался. А что до самой Табалы добралась — так это не от верности большой, а от отчаяния. Мне без мужа в Ашанкаре некуда податься было, негде голову склонить. Из родичей сестра одна осталась, а та… — Она вздохнула, махнула рукой. — Мне найти его нужно было. Вот и нашла… почти…

Маритха уже жалела, что разболтала все Тангару. Все испортила. Уж очень хотелось объяснить, с чего это вдруг ее верность закончилась, та самая, которая так его восхитила.

Вот и постаралась. Хранитель молчал.

Тепло, оставшееся от дороги, уже совсем выветрилось из-под арчаха, и девушка уже приготовилась выбивать зубами дробь, как спутник сам встал и без слов принялся готовиться к ночлегу. Маритха нерешительно потянула ремни своего арчаха.

— Так, может, скажешь все-таки, чем тот зверь такой опасный, что и смотреть нельзя? — Маритха не в силах была молчать, хоть слово из него хотелось выцедить.

— Тем, что, может статься, и не зверь это вовсе.

Она замерла, запутавшись в собственных ремнях.

— А кто?

— Есть тут такие… Не хотел тебя стращать понапрасну, потому и молчал, да, видно, придется… Охотятся за телом человечьим. Чем ближе к Истокам, тем больше таких попадается. Ты не пугайся! — добавил он. — Они не только в запретных землях водятся, всюду есть — так Великий говорит. Да только по нашу сторону человека поймать им трудно. И зверя тоже. А тут, говорят, легко. Только дай! А потом бродят такие… нелюди. С виду человек, а на самом деле нет в нем Нити, Бессмертными данной. Ты запомни, — деловито наставлял хранитель, — главное — это себя не забывать. То-то тварь тебя заманивала, нарутхой прикинулась. Не глядят нарутхи так, как ты рассказываешь. Звери как звери.

— Нет, — уверенно сказала Маритха, — если бы заманивала, во мне б такого покоя не было. Боялась бы, точно говорю. Или тревожилась…

— Там следов нет, — тяжело вздохнул Тангар, прежде чем обрушить на Маритху эту злосчастную весть. — Хоть земля и твердая, да пыли мелкой там полно. Помнишь, наши следы кое-где разобрать можно было?

Девушка застыла, даже не кивнула. Она помнила. Тангар еще указывал Маритхе на ее путаный след.

— А там ничего. Я нарочно посмотрел. Не было никакой нарутхи. Или тебе привиделось от нездоровья…

— Или…

— Или увидала то, чего на нашей стороне от Расселины не увидишь… обычным глазом. Тут такое бывает. В запретных землях. Да еще в Табале, поблизости от Расселины. А эта тварь сразу давай заманивать, лишать человечьей воли…

Неизвестно почему, но девушку так и не проняло страхом. Даже если она увидала, чего обычные люди не видят… какую-то тварь из незримого… Та тварь не хотела ей зла. Откуда бралась уверенность, Маритха не знала, но желтоглазая нарутха не желала ей зла!

— Ты так бойко говоришь про этих… что тела воруют, — заметила она, — будто не с чужих слов, а сам хорошо ведаешь. И меня, помнится, в нелюди зачислял… И Нить твоя дрожит.

Словно ненароком она коснулась его руки у запястья. Жилка бешено пульсировала под кожей.

— И сердце тоже, — сказала Маритха, не соображая, что может тем смертельно обидеть своего хранителя.

Вспомнила про свои несчастные ремни, принялась ковыряться в них опять.

— Да, — неожиданно откликнулся Тангар, с силой откликнулся, с ненавистью и со страхом, прорвавшимся сквозь силу и ненависть, — я знаю. Чересчур хорошо. Вот потому и советовать берусь. И если б не товарищи мои, что тащили полумертвого… И еще Великий, что тварь проклятую выгнал… Спасибо им. Не то сняли бы с меня собственное тело, как люди арчахи стягивают. Я смерти не боюсь! — зло и поспешно отрезал он. — А жизни такой никому не пожелаю. Нельзя рассказать, каково это! Не поймешь, пока в своей же шкуре чужаком не походишь!

Она не поймет! Неужто перед ней не стонали Нити, заточенные по воле своего хозяина? Неужто она сама не бывала в забытьи, не висела в междумирье? Неужто не видала, как где-то там ходила ненастоящая Маритха, а она кричала к ней из-за стены и никак не могла докричаться? Она не поймет! А кто тогда поймет?

Вот оно что. Тангар Великому Раванге не жизнь задолжал, а намного больше по его мерке. Вот потому-то и старался, верно служил, потому-то слово Великого впереди всех забот своих ставил, и все вокруг то примечали.

Неловкая откровенность Маритхи зря не пропала, не испугала его. Напротив, даже мост между ними пробросила.

Девушка, наконец, справилась с арчахом и опустилась рядом с хранителем.

— Говоришь, не поймешь… — шептала Маритха, пока Тангар заматывался вместе с нею во все одежки, что у них только есть. — Зря говоришь… Кто, как не я? Может, потому и прокляли Бессмертные, что узнать пришлось, как это бывает, лишиться самого дорогого… Что тело без Нити, что Нить без тела — один кошмар выходит… — бормотала она, забываясь. — Не размотается твой клубок, пока не отпустят…

— Что это ты болтаешь?

Озабоченный голос Тангара ворвался в мир вокруг нее как нельзя кстати. Еще чуть-чуть, и девушка начала бы грезить наяву, запретным знанием делиться.

— Это… ничего. Я, бывает, заговариваться начинаю, — поправилась она, — так ты уж меня осади, если еще чего услышишь… чудного.

— Ладно.

Маритха не могла унять своего сердца, оно даже не частило, просто рвалось ему навстречу. Сильный, твердый, как скала… Скажи он только слово… Скажи лишь слово — и не останется мучительных раздумий, чужой песни внутри, не будет дороги, конец которой темен для Маритхи. Наоборот, все станет просто и ясно. Не, придется больше думать, куда идти, что делать. За ним, куда скажет. Любая женщина мечтает о муже или покровителе, хоть кого-нибудь заполучить старается, а тут сам Первый хранитель Табалы! Пускай даже бывший. Ей нужен такой защитник — не кто-нибудь из Великих со своим непонятным расчетом, а простой человек. Он ее лучше всех беречь будет. Он самый-самый из всех, хоть и обыкновенный… Мыслей не слышит, в незримое не заглядывает, не улыбается сердечно и не хохочет над ней да над всем миром в придачу.

— Чего дрожишь? Примерзла, что ли? Да не похоже… — глухо пробормотал Тангар.

Теплое дыхание вместе со словами приятно щекотало лицо. Ну, скажи же что-нибудь, хранитель! Что-то важное, без чего никак нельзя. Вон, как твое сердце ухает! Сколько еще ночей ты будешь женщину впустую обнимать?

— Ты как вчера родился, хранитель, — прошептала Маритха. — Примерзла… Это ты совсем примерз. Я за телами не охочусь, ничего у тебя не отниму, наоборот даже…

— Великий велел тебя беречь, — твердо, но глухо, возразил Тангар, как стену поставил.

Вот оно что! Всего-то! А она уже не знала, что и думать. Сразу ясно стало, отчего его молчаливая забота то и дело грубостью сменяется. От себя Маритху бережет, не то давно бы у них все сладилось.

— И от себя самого беречь будешь? — невинно уронила девушка, придвигаясь ближе некуда.

— Ото всех! Даже от тебя самой!

— Для кого? Для Бессмертных? Им от Маритхи ничего не нужно, кроме ее страданий.

— Великий…

— …велел. Вот и береги, раз доверили, а то потеряешь… — даже злые слезы брызнули.

Ну, что за камень такой!

— Что это ты? — испугался хранитель.

— Ненавижу вас обоих, и тебя, и Великого, — процедила девушка. — Издеваетесь надо мной. Пустил погреться! Да лучше мерзнуть всю ночь! От холода умереть! Я ведь хотела! Так нет, мучайся дальше! Пусти! Ненавижу тебя больше всех! Пусти меня, раз ты женщины боишься! Без указки Раванги ничего не можешь! Не стоило тело спасать, чтоб им другие помыкали!

Он осторожно сдерживал ее попытки вырваться на свободу.

— Пусти! — уже всерьез рванулась Маритха, и тут ее сжали куда сильнее.

— Никому не отдам! — вдруг отчетливо сказал Тангар в небо над пустошью.

Маритха сладостно вздрогнула. Она победила и с радостью отдалась на волю побежденного.

Голова кружилась, и рукам оставалось безвольно двигаться самим. Как получится. Ей впивались в губы, и она отвечала, бездумно смеялась, когда от дрожи становилось щекотно, сжимали — и она прижималась в ответ, ослабляли хватку, и она легко отстранялась, чтобы тут же быть схваченной вновь. Она двигалась за ним, дрожала, отзывалась и с радостью забывала про все вокруг. Слушала песню внутри, улыбалась ей. Она была счастлива впервые за много-много дней. А может, и лет. А может быть, и целую жизнь такого счастья не знала. Она ему нужна. Только она, Маритха, а не кто другой. Он сказал, что никому ее не отдаст. У него тоже есть своя мощь, только другая, человеческая. Сколько есть, зато вся своя, не чужая, не сворованная у чужих Нитей.

— Ты чего? — тихонько спрашивал Тангар, притрагиваясь к ее лицу.

Маритха опомнилась с трудом. Оказывается, все закончилось. Нет, что это она, все только начинается. Сама провела рукой по щекам. Мокрые. Слезы.

— Это так… от счастья, наверно.

Он помолчал.

— От счастья, это хорошо, — протянул наконец как-то неуверенно.

Песня кончилась. Или нет, притихла, еще дрожала где-то глубоко внутри, просто услышать теперь трудновато.

— Конечно, хорошо, — сказала и Маритха, чтобы не молчать.

Тангар все еще крепко сжимал ее, но теперь начал понемногу отпускать.

— Не надо, — попросила девушка, и хранитель послушно прижал ее опять покрепче.

— Завтра целый день идти, — сказал он, и голос слишком громко зазвучал над скалами, ворвался в мысли Маритхи, разрушил остатки песни, которые она тщетно пыталась удержать. Все равно она счастлива.

— Да, завтра снова в дорогу, — с сожалением пробормотала девушка.

— Отдыхать надо.

— Да.

Но время шло, перевалило, должно быть, уже за полночь, а сон не брал Маритху. Она старалась не двигаться лишнего, чтобы не встревожить Тангара. Надо заснуть, иначе завтра она не пройдет и половины того, что одолела сегодня. Надо заснуть… Но сон смеялся над Маритхой.