Походы 1793–1794 гг. — Отношение армии к известию о 9 термидора. — Завоевание Голландии, позиции на Рейне. — Базельский мир с Пруссией; мир с Испанией. — Высадка в Кибероне. — Реакция перестает исходить от Конвента и делается чисто роялистской. — Избиение революционеров на юге. — Директориальная Конституция III года. — Фрюктидорские декреты, требующие переизбрания двух третей Конвента. — Ожесточение роялистской партии городских секций. — Восстание ее. — День 13 вандемьера. — Выборы в Совете и Директории. — Конец Конвента, продолжительность его деятельности и ее характер.
Внешние успехи революции особенно помогли падению диктаторского правительства и партии якобинцев. Возрастающие победы республики, которым она помогла твердостью своих мероприятий и фанатизмом, сделали их владычество излишним. Комитет общественного спасения, давя своей сильной и грозной рукой на внутреннюю Францию, одновременно увеличил ее средства, устроил ее армию, выбрал генералов и достиг побед, окончательно обеспечивших торжество революции в Европе. Счастливое положение, достигнутое страной, не требовало больше чрезвычайных усилий, и дело Комитета было закончено; задача и смысл подобной диктатуры — спасение страны и достижение определенной цели, а раз эта цель достигнута, она неизбежно падает. Внутренние события мешали нам до сих пор описать действия войск, двигающей пружиной которых после 31 мая являлся Комитет общественного спасения и те результаты, к которым они привели.
Всеобщее ополчение, произведенное летом 1793 г., составило войско Горы. Вожди этой партии вскоре заменили в командовании им жирондистских генералов генералами монтаньярскими. Новыми командующими стали: Журдан, Пишегрю, Гош, Моро, Вестерман, Дюгомье, Марсо, Жубер, Клебер и другие. Карно, при самом своем вступлении в Комитет общественного спасения, занял пост военного министра и начальника штаба всех республиканских войск. Вместо отдельных корпусов, действовавших в разных местах, он пустил в дело большие массы войска и направил их всех к одной конечной цели. Он начал следовать методу больших войн и применил его в качестве комиссара Конвента с решительным успехом в битве при Ватиньи. Этой важной победой, которой он способствовал лично, соединенные войска генералов Клерфэ и принца Кобургского были отражены и прогнаны за Сембру, а осада с Мобежа снята. В продолжение всей зимы 1793–1794 гг. армии стояли лицом к лицу, ничего не предпринимая.
С началом кампании каждая из них задумала план вторжения. Австрийская армия напала на города, лежащие на Сомме, — Перон, Сен-Кентен, Аррас, — и угрожала Парижу; в это время французская армия вновь замыслила завоевание Бельгии. План Комитета общественного спасения выгодно отличался от неопределенного проекта союзников. Пишегрю, во главе пятидесятитысячной Северной армии, вторгнулся во Фландрию, опираясь сзади на море и Шельду. Вправо от него Моро с двадцатью тысячами человек двинулся на Менен и Куртре. Генерал Суам остался с тридцатью тысячами близ Лилля, чтобы поддержать правое крыло вторгнувшейся армии, а Журдан с Мозельской армией направился через Арлон и Динан для соединения с ней.
Австрийцы, атакованные во Фландрии и боясь обходного движения Журдана, тотчас же покинули свои позиции на Сомме. Клерфэ и герцог Йоркский были разбиты при Куртре и Гугледе армией Пишегрю, а принц Кобургский при Флерюсе — Журданом, только что взявшим Шарлеруа. Оба эти генерала, оказавшись победителями, быстро закончили завоевание Нидерландов. Англо-голландская армия отошла к Антверпену, оттуда к Бреда, а затем к Буа-ле-Дюку, все время испытывая непрерывные поражения. Она перешла через Вааль и удалилась в Голландию. Австрийцы напрасно старались прикрыть Брюссель и Маастрихт; армия Журдана преследовала их по пятам и в конце концов совершенно разбила. Эта же армия, после своего соединения с Северной, получившей наименование армии Самбры и Мааса, не оставила неприятеля за Роэром, как это сделал Дюмурье, но оттеснила его за Рейн. Журдан взял Кельн, Бонн и своим правым крылом вошел в соприкосновение с левым крылом Мозельской армии, подвигавшейся по Люксембургской области и занявшей вместе с Журданом Кобленц. Тогда началось общее концентрационное движение всех французских армий, подвигавшихся к рейнской границе. Во время поражений Вайсембургская линия была прорвана неприятелем. Комитет общественного спасения действовал и здесь, в Рейнской армии, вполне решительно. Комиссары Сен-Жюст и Леба передали командование над армией генералу Гошу, поставили лозунгом победу и террор, и в короткое время генералы герцог Брауншвейгский и Вурмзер были отброшены от Гагенау к Лаутерским линиям и, не будучи в силах там удержаться, перешли через Рейн около Филиппсбурга. Шпейер и Вормс были взяты обратно. Республиканские победоносные войска заняли Бельгию, часть Голландии, расположенную на левом берегу Мааса, и все прирейнские города, кроме Майнца и Мангейма, которые были тесно обложены.
Альпийская армия не сделала больших успехов в эту кампанию. Она пыталась овладеть Пьемонтом, но ей это не удалось. На границах с Испанией война началась в недобрый час; две пиренейские армии — Восточная и Западная, немногочисленные и не привыкшие к войне, были постоянно биты и отошли одна к Перпиньяну, другая — к Байонне. Комитет общественного спасения слишком поздно обратил свое внимание и направил свои усилия на этот пункт, так как он не был слишком опасным для него. Но как только в обе армии была введена принятая Комитетом организация и назначены другие генералы, дела приняли другой оборот. Дюгомье, после ряда успехов, прогнал испанцев с французской территории и через Каталонию ворвался на Пиренейский полуостров. Монсей произвел то же движение через Бастанскую долину и быстро взял Сан-Себастьян и Фонтараби. Союзники повсюду были побеждены и некоторые из них стали раскаиваться в своем опрометчивом вступлении в коалицию.
В это время дошла до армии весть о перевороте 9 термидора. Армия по духу была вполне республиканской и боялась, чтобы падение Робеспьера не увлекло за собой и народное правительство; поэтому она приняла эту весть не с тем горячим чувством удовлетворения, какое она возбудила внутри Франции. Но так как армии были подчинены гражданским властям, то ни в одной из них не произошло восстания. Попытки мятежа в войске происходили только с 14 июля по 31 мая, когда в нем находили убежище все побежденные партии, вожди которых при каждом кризисе имели за собой преимущество политического старшинства и высказывались с горячностью угнетенных. Напротив, при господстве Комитета общественного спасения самые знаменитые генералы не имели никакого политического значения и были подчинены ужасающей дисциплине партий. Даже действуя подчас против таких генералов, Конвенту было нетрудно держать войска в повиновении.
Через некоторое время наступательное движение в Голландию и на Пиренейский полуостров было возобновлено. Нападение на Соединенные провинции произошло в середине зимы и с различных пунктов под начальством Пишегрю, призвавшего всех батавских патриотов к свободе. Партия, враждебная штатгальтеру, увеличила победоносные успехи французской армии, и в одно время со взятием Лейдена в Амстердаме, Гааге и Утрехте вспыхнула революция. Штатгальтер скрылся в Англию, и собрание Генеральных штатов объявило верховную власть народа и учредило Батавскую республику, заключившую тесный союз с Францией, которой она уступила по Парижскому договору 16 мая 1795 г. голландскую Фландрию, Маастрихт и Ванлоо с окрестностями. Движение судов по Рейну, Шельде и Мозелю было сделано свободным для обеих наций. Богатая Голландия сильно помогла своими средствами Франции в деле продолжения войны с союзниками. Эта важная победа лишила Англию большой поддержки и заставила Пруссию, угрожаемую и на Рейне, и со стороны Голландии, заключить с Французской республикой в Базеле мир, к чему она склонялась уже и раньше ввиду своих неудач и положения дел в Польше. Мир с Испанией был также подписан в Базеле 16 июля; Испания решилась на заключение мира, ибо была устрашена успехами французов на ее территории. Фигьер и форт Роз были взяты, и Периньон двигался вперед по Каталонии, в то время как Монсей, овладев Вилла-Реалем, Бильбао и Витториа, направлялся против испанцев, отступавших к границам Старой Кастилии. Мадридский кабинет просил мира. Он признал Французскую Республику, возвратившую ему все завоеванное ею; взамен этого она получила часть Сан-Доминго, которая принадлежала Испании. Обе армии, действовавшие на Пиренеях, присоединились к Альпийской; благодаря этой помощи она вступила в Пьемонт и заняла Италию, где одна только Тоскана заключила мир с республикой 9 февраля 1795 г.
Эти отдельные мирные договоры и поражения союзных войск направили усилия Англии и эмиграции в другую сторону. Наступило время искать поддержки для контрреволюции внутри страны. В 1791 г., когда полное согласие царило во Франции, роялисты надеялись только на иностранные державы; теперь же внутренние разногласия и неудачи Европы не оставляли им других средств, кроме заговоров. Неудачные попытки, как известно, никогда не заставляют побежденные партии отчаиваться, — только победа изнуряет и утомляет, и тот, кто умеет ждать и продолжает питать надежды, рано или поздно вернет свое господство.
События прериаля и падение якобинской партии определили судьбу контрреволюции. В это время реакция, начатая умеренными республиканцами, сделалась совершенно роялистской. Сторонники монархии находились между собой еще в таком же несогласии, как и в промежуток времени от открытия Генеральных штатов до 10 августа. Внутри страны старые конституционалисты, опиравшиеся на городские секции и принадлежавшие к среднему богатому классу населения, понимали монархию иначе, чем монархисты-абсолютисты. Они все время испытывали чувство соперничества и видели разницу в интересах буржуазии и привилегированного класса. Сами монархисты-абсолютисты также расходились между собой во мнениях: партия, боровшаяся внутри государства, неприязненно относилась к партии, вступившей в ряды европейских армий. Кроме распрей между вандейцами и эмигрантами, были еще недоразумения эмигрантов между собой, — смотря по времени их выезда из Франции. Однако, так как всем этим роялистам разных оттенков не приходилось еще ссориться из-за того, кто именно достиг победы, то все они соединились, чтобы напасть сообща на Конвент. Эмигранты и духовенство, несколько месяцев тому назад возвратившиеся в большом количестве во Францию, пошли как будто заодно с секциями в надежде если не победить с помощью среднего класса, то все-таки восстановить свое собственное господство; они имели вождя и определенную цель, чего у секционеров совершенно не было.
Эта своеобразная новая реакция была сдерживаема некоторое время в Париже, где нейтральная и сильная власть Конвента одинаково хотела противодействовать насилиям и захвату власти обеим партиям. Уничтожая господство якобинцев, Конвент в то же время сдерживал мщение роялистов. Тогда-то большая часть золотой молодежи круто переменила свою тактику, и предводители секций стали готовить буржуазию к борьбе с Собранием, а союз журналистов заменил собой партию якобинцев. Лагарп, Рише де Серизи, Понселен, Тронсон дю Кудре, Маршена и другие стали орудиями этой новой партии и образовали литературный клуб. Деятельные отряды этой партии собирались в театре Фейдо, на Итальянском бульваре и в Пале-Рояле и охотились на якобинцев, распевая „Пробуждение народа“. В это время паролем преследования было слово „террорист“, и во имя его каждый „честный человек“ мог со спокойной совестью нападать на революционера. К террористам причислялся все больший класс людей, как бы в угоду страстям новых реакционеров, причесывавших волосы à la victimeu для афиширования своих намерений, выбравших с некоторых пор для себя форму штанов, серый фрак с отворотами и зеленым или черным воротником.
Но эта реакция была гораздо яростнее в департаментах, где никакая власть не могла предупредить резню. Там было только две партии — одна при Горе, господствовавшая, и другая, от Горы страдавшая. Средний между этими партиями класс был попеременно управляем то роялистами, то демократами. Последние, предугадывая, каким ужасным репрессиям они подвергнутся, если подпадут под другую власть, держались сколько могли, но неудача их партий в Париже повлекла за собой их гибель в департаментах. Тогда начались казни, вполне подобные казням, совершенным проконсулами Комитета общественного спасения. В особенности юг стал ареной массовых убийств и сведения личных счетов. Были образованы „Общество Иисуса“ и „Общество Солнца“[50] , проникнутые роялистским духом: они занимались ужасающими репрессиями. В Лионе и в Марселе в тюрьмах были перерезаны все приверженцы предшествовавшего режима. Почти весь юг имел свое 2 сентября. В Лионе, после первых убийств революционеров, члены общества охотились за теми, кто не был еще взят в тюрьму, и при встрече с одним из них, безо всяких других форм, только сказав: „Вот идет матавон“ (так они их называли), они убивали его и тело бросали в Рону. В Тарасконе матавонов сбрасывали сверху башни, находившейся на вершине утеса на берегу Роны. Во время всех этих ужасов террора в противоположном направлении и этого общего поражения революционной партии Англия и эмигранты задумали смелое киберонскос предприятие.
Вандейцы были истощены часто повторявшимися неудачами, но они не были покорены совершенно. Однако их потери и распри между их главными вождями, Шареттом и Стофле, достаточно ослабили их; Шаретт согласился даже вступить в сношение с республикой, и между ним и Конвентом было заключено в Жюне нечто вроде перемирия. Маркиз де Пюизе, человек предприимчивый и легкомысленный и больше способный к интригам, чем к глубоким партийным соображениям, имел намерение заменить почти погаснувший мятеж в Вандее возмущением в Бретани. После предприятия Вимпфена, где Пюизе был одним из командиров отрядов, в Кальвадосе и Морбигане появились шайки шуанов, составленных из остатков партий, людей, отставленных от должности, авантюристов и смелых контрабандистов; они устраивали частые набеги, но не могли выдержать такого похода, как вандейцы. Пюизе, чтобы расширить деятельность шуанов, обратился к Англии; он подал ей надежду на всеобщее восстание Бретани, а потом и остальной Франции, если она согласится высадить свой отряд, ядро будущей армии, и пришлет военные снаряды и ружья.
Британское министерство, обманутое в своих надеждах союзниками, обрадовалось возможности в ожидании возбуждения мужества Европы создать новые опасности для республики. Оно согласилось довериться Пюизе и приготовило весной 1795 г. экспедицию, к которой присоединились и наиболее решительные из эмигрантов, много морских офицеров и все те, кому наскучило быть изгнанниками и переносить все горести скитальческой жизни; все они хотели в последний раз испытать свою судьбу. Английский флот высадил на полуострове Киберон полторы тысячи эмигрантов, шесть тысяч пленных республиканцев, записавшихся в солдаты, чтобы с помощью эмигрантов вернуться во Францию, 60 000 ружей и полное вооружение и обмундирование для сорокатысячной армии. На них вскоре напал генерал Гош. Ему удалось окружить неприятеля; бывшие в рядах республиканские пленные бросили англичан и эмигрантов, и экспедиционный отряд после горячего сопротивления был побежден. В войне не на живот, а на смерть между эмиграцией и республикой побежденных рассматривали как людей, поставленных вне закона, и беспощадно убивали. Победой над только что описанной экспедицией эмиграции была нанесена глубокая и непоправимая рана.
Надежды, покоившиеся на победах Европы, на успехе восстания и попытках эмигрантов, были разрушены; пришлось прибегнуть к помощи недовольных секций. Роялисты стали надеяться совершить контрреволюцию через посредство новой конституции, данной 22 августа 1795 г. Эта конституция была делом умеренной партии республиканцев, но так как она возвращала власть среднему классу, то вожди роялистов рассчитывали благодаря этому свободно попасть в Законодательный корпус и правительство.
Эта конституция была наименее несовершенной, наиболее либеральной и предусмотрительной из всех когда-либо введенных или только выработанных; она являлась результатом шестилетней революционной и законодательной опытности. В противоположность Учредительному собранию, по самому своему положению стремившемуся к ослаблению королевской власти и возбуждению восстания в народе, Конвент чувствовал необходимость организовать власть и успокоить народ. Все теперь, начиная с трона и кончая народом, обветшало, — следовало все перестроить по-новому и восстановить порядок, сохранив некоторую политическую деятельность для нации; ко всему этому стремилась новая конституция. Она мало разнилась от Конституции 1791 г. в вопросе о верховной власти и только в устройстве правительства отличалась от нее. Она возложила законодательную власть на два совета: Совет пятисот и Совет старейшин, а власть исполнительную — на Директорию из пяти членов. Она, чтобы ослабить народное движение и сделать выборы более продуманными, чем если бы они были непосредственными, восстановила двустепенную подачу голосов. Условия имущественного ценза, благоразумные и ограниченные, дававшие право участия в выборных соображениях первой и второй степени[51] , возвратили политическое значение среднему классу; к нему приходилось поневоле обращаться после разрыва с толпой и отказа от Конституции 1793 г.
Чтобы предупредить деспотизм или порабощение одного Собрания, следовало установить власть, способную по мере надобности его или сдерживать, или защищать. Разделением Законодательного корпуса на два совета, одинаково избираемых и имеющих одинаковую длительность полномочий и различных только по функциям, достигалась двоякая цель: не запугать народа аристократическим учреждением и создать лучшую форму правления. Совет пятисот, члены которого должны были иметь не менее тридцати лет, один только мог предлагать и обсуждать законы, а Совет старейшин, в составе 250 членов, возрастом не моложе сорока лет, должен был принимать или отвергать их.
Чтобы избегнуть поспешности в законодательстве и чтобы в минуты народных волнений нельзя было силой вынудить согласия Совета старейшин, решение этого Совета могло состояться только после трех чтений, назначенных с промежутком по меньшей мере в пять дней между ними. „В случае крайности“ можно было обойтись без этой формальности, но самому Совету предстояло решать, существует ли такая крайность. Совет старейшин действовал иногда как законодательная власть, и в этом случае, не принимая по существу какой-нибудь меры, он употреблял формулу „Совет старейшин не может принять“, а иногда, как власть охранительная, и тогда он не входил в разбор желательности или нежелательности данной меры, а рассматривал только отношение ее к конституции и отрицательное решение формулировал: „Конституция отвергает то-то и то-то“. По этой конституции впервые было установлено возобновление состава Советов частичными выборами — половину состава каждые два года; этим предполагалось избежать наплыва законодателей, являющихся с неумеренным желанием нововведений и внезапного изменения духа Собрания.
Исполнительная власть была отделена от Советов и больше не воплощалась в Комитетах. С другой стороны, слишком еще в это время опасались монархии, чтобы установить должность президента республики. Конвент ограничился созданием Директории из пяти членов, выбираемых Советом старейшин по представлению Совета пятисот. Директора могли быть преданы Советами суду, но не могли быть ими отрешены от должности. Они обладали общей исполнительной, независимой властью, ибо за ними следили, чтобы они не употребляли эту власть во зло, а особенно за тем, чтобы слишком большая привычка к власти не повлекла за собой насильственного ее захвата. Директория заведовала вооруженной силой и финансами, назначением должностных лиц, ведением переговоров; но она не могла действовать сама по себе, а только через министров и генералов, за поведение которых она считалась ответственной. Каждый из директоров был председателем Директории в продолжение трех месяцев, и тогда он подписывал бумаги и располагал государственной печатью. Каждый год из состава Директории выходил один из ее членов. Как видно отсюда, права королевской власти 1791 г. были разделены между Советом старейшин, обладающим „veto“, и Директорией с исполнительной властью. Директория получила стражу и нечто вроде цивильного листа, и для жительства ей был отведен национальный дворец Люксембург. Совет старейшин, назначенный для регулировки законодательной власти, вместе с тем получил средства, чтобы подавлять поползновения Директории к захвату власти: он мог менять местопребывание Советов и правительства[52] .
Предусмотрительность этой конституции была неоспорима: она предупреждала насилия народа, покушения на власть отдельных лиц и принимала предосторожности против всех опасностей, обнаружившихся во время кризисов революции. Очевидно, что если бы какая-нибудь конституция смогла получить устойчивость в это время, то скорее всего директориальная. Она обновляла власть, допускала свободу и предоставляла различным партиям возможность примирения, если бы каждая из них, без задней мысли, заняла свое настоящее место в государстве, не заботясь больше о своем исключительном господстве и довольствуясь общим законом для всех. Но эта конституция не была более долговечной, чем другие, так как она не могла установить законного порядка, ввиду противодействия партий. Каждая из них стремилась к захвату власти, чтобы управлять согласно своему плану и своим интересам; вместо владычества закона народ опять попадал под владычество силы и государственных переворотов. Когда партии не желают закончить революции (а те, кто господствуют, этого никогда не хотят), конституция, как бы ни была она хороша, никогда не сможет этого достигнуть.
Члены Комиссии одиннадцати, получившие перед днями прериаля мандат написать органические законы согласно Конституции 1793 г., а вместо того после этих дней составившие Конституцию III года, стояли во главе партии Конвента. Эта партия не была ни прежней Жирондой, ни прежней Горой. Нейтральная до 31 мая, порабощенная после 9 термидора, она только в это время овладела властью, так как двойное падение, жирондистов и монтаньяров, сделало ее сильной. К ней присоединились члены крайних партий, убедившиеся в необходимости слияния. Мерлен из Дуэ явился представителем части этой партии, уступившей обстоятельствам, Тибодо — оставшейся в бездействии, и Дону — мужественной части ее. Дону протестовал против всех государственных переворотов, начиная со времени открытия Собрания, одинаково против 21 января, как и против 31 мая, так как он хотел господства Конвента без насильственных мер партии. После 9 термидора он порицал ожесточение, с которым расправлялись с вождями революционного правительства, несмотря на то, что он сам, как один из 73-х, был его жертвой. По мере приближения к восстановлению законного порядка его влияние все усиливалось. Его просвещенная привязанность к революции, благородная независимость, умеренность взглядов и непреклонная твердость делали его одним из наиболее деятельных и влиятельных людей того времени. Он был главным творцом Конституции III года, и Конвент поручил ему вместе с несколькими своими членами защищать республику во время вандемьерского кризиса.
Реакция продолжала усиливаться; ей покровительствовали косвенно члены Правой, бывшие, с самого начала деятельности Собрания, только случайными республиканцами. Они не были расположены отражать нападения роялистов с той же энергией, как революционеров. В их числе находились Буасси д'Англа, Ланжюине, Анри ла Ривьер, Саладен, Обри и др.; все они составляли в Собрании ядро партии секций. Прежние ярые монтаньяры, как, например, Ровер, Бурдон из Уазы, увлеченные контрреволюционным движением, допускали продолжение реакции, без сомнения, для того, чтобы заключить мир с теми, на кого они раньше так жестоко нападали.
Но господствующая партия Конвента, уверенная в поддержке демократов, употребила все свои усилия, чтобы помешать торжеству роялистов. Она поняла, что спасение республики зависит от состава Советов: если члены Советов будут избраны средним сословием, которым руководят роялисты, то и деятельность их будет контрреволюционной. Было важно доверить защиту вновь установленного уклада людям, заинтересованным в этом. Чтобы предупредить ошибку Конституанты, члены которой были исключены из выборов в следующее Законодательное собрание, Конвент решил указом, что две трети его членов должны войти в состав Советов. Этим способом Конвент обеспечивал себе большинство в Советах, и, очевидно, от него зависели тогда выборы в Директорию; таким образом, он получал возможность утвердить в государстве конституцию и укрепить ее без каких-либо потрясений. Эти принудительные выборы двух третей Конвента были не совсем-то законны, но подобное постановление зато было разумно с политической точки зрения, и только такая мера смогла спасти Францию от господства демократов или контрреволюционеров. Конвент присвоил себе умеренную диктатуру двумя декретами 9-го и 13 фрюктидора (22 и 30 августа 1795 г.); первый из этих декретов установлял только что упомянутые обязательные выборы, а второй определял их способ. Но эти два исключительных декрета были представлены на утверждение первоначальных избирательных собраний в одно время с актом о конституции.
Роялистская партия была застигнута врасплох этими изданными в фрюктидоре декретами. Она надеялась попасть в правительство именно благодаря этим Советам, а в Советы — благодаря выборам и затем, овладев властью, произвести перемену режима. Эта партия ожесточилась против Конвента. Роялистский комитет в Париже, агентом которого был человек довольно темного происхождения, по фамилии Леметр, журналисты и предводители секций образовали союз. Им нетрудно было добиться поддержки в общественном мнении, так как они считали себя единственными выразителями его; они обвинили Конвент в желании навсегда удержать власть за собой и в покушении на верховное главенство народа. Главные сторонники обязательных выборов двух третей — Луве, Дану, Шенье — не были пощажены, и начались приготовления к обширному восстанию. Предместье Сен-Женмен, еще недавно пустевшее, населялось день за днем; эмигранты возвращались толпами, и заговорщики, не скрывая своих замыслов, носили мундиры шуанов.
Конвент, видя предстоящую грозу, стал искать поддержки в войске, бывшем тогда республиканским, и устроил лагерь под Парижем. Народ был устранен от власти, а буржуазией овладели роялисты. Тем временем, двадцатого фрюктидора, собрались первоначальные собрания для обсуждения конституционного акта и указов об обязательных выборах двух третей старого состава Конвента; все эти акты должны были быть приняты или отвергнуты. Секция Лепелетье (прежде Фий-Сен-Тома) стала центром движения. По ее предложению было решено, что власть всякого Учредительного собрания прекращается перед лицом собравшегося народа. Секция Лепелетье, руководимая Рише-Серизи, Лагарпом, Лакретелем-младшим, Вобланом и другими, занялась образованием мятежного правительства, под именем Центрального комитета. Комитет этот должен был сыграть в вандемьере ту роль по отношению к Конвенту, какую Комитет 10 августа сыграл по отношению к трону и Комитет 31 мая по отношению к жирондистам. Большинство секций приняло эту формулу, тотчас же аннулированную Конвентом; тогда, в свою очередь, секции не приняли указов Конвента. Таким образом, борьба стала совершенно откровенной в Париже; конституционный акт был отделен от указов о выборах; он был принят секциями, а указы отвергнуты.
1 вандемьера Конвент объявил о принятии декретов большинством первоначальных собраний Франции. Секции снова соединились для избрания выборщиков, а эти последние должны были уже избрать членов законодательных советов. Они решили 10 августа, что выборщики соберутся во Французском театре (он находился по ту сторону Сены); их должна была туда сопровождать вооруженная сила секций, поклявшихся защищать их до самой смерти. Действительно, 11 августа выборщики составили заседание под председательством герцога Нивернуа и под защитой нескольких отрядов егерей и гренадеров.
Конвент, предупрежденный об опасности, объявил свои заседания непрерывными, вызвал войска из Саблонского лагеря, расставил их вокруг здания и сосредоточил всю власть в Комитете из пяти членов; ему было поручено принять все меры общественной безопасности. Членами этого Комитета были выбраны: Коломбель, Баррас, Дону, Летурнер и Мерлен из Дуэ. Прошло уже время, когда революционеры были опасными, и Конвент освободил всех заключенных за прериальские события. Из революционеров, преследуемых раньше реакционерами в департаментах, в Париже был образован полк под именем Батальона патриотов 89 года, численностью около 1500–1800 человек. 11-го вечером Конвент приказал разогнать силой собрание выборщиков, но оно уже разошлось, отложив свое заседание до следующего дня.
В ночь с 11-го на 12-е декрет о роспуске собрания выборщиков и о вооружении Батальона патриотов 89 года возбудил в Париже большое волнение. Начали бить сбор, секция Лепелетье гремела против деспотизма Конвента, против возвращения террора и целый день 12 августа склоняла остальные секции к борьбе. Вечером не менее взволнованный Конвент решился взять в борьбе на себя инициативу, окружить восставшую секцию и, обезоружив восставших, покончить с кризисом. Исполнение этой задачи было поручено генералу Мену и депутату Лапорту. Главной квартирой секционеров был монастырь Фий-Сен-Тома; перед ним были расположены в боевом порядке около семисот или восьмисот человек. Они были окружены более превосходными силами с флангов, со стороны бульваров, и с фронта, со стороны улицы Вивьенн; но вместо того, чтобы их обезоружить, предводители экспедиции вступили с ними в переговоры. Было решено, что обе стороны разойдутся, но едва только войска Конвента ушли, как секционеры вернулись назад еще с бо́льшими силами. Для них это была настоящая победа, как всегда преувеличенная в Париже; она воодушевила их сторонников, увеличила их число и дала им смелость на следующий день напасть на Конвент.
Конвент о конце экспедиции и опасных последствиях ее узнал в 11 часов вечера. Тотчас же Мену был отрешен от должности, и начальство над вооруженной силой передано Баррасу, генералу 9 термидора. Баррас попросил у Комитета пяти дать ему в помощники одного молодого офицера, отличившегося при осаде Тулона и отставленного от службы реакционером Обри; Баррас знал этого офицера за человека умного и решительного, способного помочь республике в такую опасную минуту. Этот молодой человек был Бонапарт; он появился перед Комитетом, и ничто в нем не предсказывало его удивительной судьбы. Человек он был внепартийный и первый раз был вызван на сцену событий; в его манере держаться было что-то робкое и неуверенное, исчезнувшее, впрочем, далее, во время приготовлений к экспедиции и самой экспедиции. Он тотчас вывез поспешно пушки из Саблонского лагеря и расположил их и пять тысяч войска Конвента на всех тех местах, откуда можно было ждать нападения. 13 вандемьера, около полудня, здание Конвента имело вид крепости, которую можно было взять только приступом; оборонительная линия тянулась со стороны Тюильри, от Нового моста — до моста Людовика XV, а на противоположной стороне по всем маленьким улицам, ведущим к улице Сент-Оноре от улиц Роган, Эшелль, глухого переулка Дофена вплоть до площади Революции. Спереди Лувр, сад Инфанты, площать Карусель были заняты пушками, а сзади, на Пон-Турнан и площади Согласия, были расположены резервные орудия. В таком положении Конвент ждал мятежников.
Мятежники вскоре окружили Конвент с различных сторон; их было под ружьем около сорока тысяч человек; командовали ими генералы Даникан, Дюгу и бывший лейб-гвардеец Лафон. Тридцать две секции, составлявшие большинство, создали эту вооруженную силу; шестнадцать же остальных кварталов, преимущественно предместий, слили свои войска с Батальоном патриотов 89 года. Некоторые из них, как, например, секции Кенз-Вэн и Монтрей, присылали свою помощь Конвенту уже во время действия, другие, как, например, Попенкур, при всем своем желании не могли этого сделать; некоторые, как, например, квартал Нераздельности, остались нейтральными. В третьем часу генерал Карто, занимавший Новый мост с четырьмястами человек и двумя четырехфунтовыми пушками, был окружен несколькими колоннами мятежников, принудивших его отступить до Лувра. Эта удача придала смелости мятежникам, бывшим сильнее на всех пунктах. Генерал Даникан потребовал от Конвента удаления его войска и разоружения террористов. Парламентер, введенный в Собрание с завязанными глазами, возбудил сперва большое смятение своим требованием. Многие члены высказались за соглашение; по мнению Буасси д'Англа, следовало вступить в переговоры с Даниканом, Гамон предлагал издать постановление, которым граждане приглашались бы разойтись, и им за это было бы обещано разоружение Батальона патриотов 89 года. Это обращение к секциям возбудило сильный ропот. Шенье бросился на трибуну. „Я удивлен, — сказал он, — что у нас идут разговоры по поводу требований возмутившихся кварталов. Для Национального конвента не может быть никакой мировой сделки; остается только победа или смерть!“ Ланжюине хотел поддержать предложение Гамона, указывая на неминуемые бедствия гражданской войны; но Конвент не пожелал его слушать и по предложению Формана перешел к очередным делам. Еще некоторое время продолжались прения о военных мерах или мирных переговорах с секциями, но вдруг около половины пятого послышалась ружейная пальба, прервавшая всякие занятия Конвента. Было принесено семьсот ружей, и члены Конвента вооружились, составляя как бы резервный корпус.
Битва началась с улицы Сент-Оноре, где господствовали мятежники. Первые выстрелы были сделаны из дворца Ноайль, а затем убийственный огонь продолжался по всей этой линии. Спустя короткое время, на другом фланге две колонны, силой около четырех тысяч мятежников, под начальством графа Малеврье двинулись по набережной и атаковали Королевский мост. Битва сделалась всеобщей; но она не могла долго продолжаться, мост был слишком хорошо защищен, чтобы его можно было взять приступом. После часового сражения мятежники пушками Конвента и батальонами патриотов были отброшены от Сен-Роша и улицы Сент-Оноре. Колонна, занимавшая Королевский мост, выдержала спереди и с флангов, со стороны моста и набережных, три пушечных залпа, проредивших ее и принудивших к полному бегству. В семь часов войска Конвента, одержавшие победу на всех пунктах, перешли в наступление. В девять часов они выгнали мятежников из театра Республики и со всех позиций, занимаемых ими по соседству Пале-Рояля. Ночью они хотели устроить баррикады, и, чтобы помешать их работам, вдоль улицы Закона (Ришелье) дано было несколько пушечных выстрелов. На другой день, 14-го, войска Конвента обезоружили кварталы Лепелетье и восстановили порядок во всех остальных.
Собрание, боровшееся только для своей защиты, показало благоразумную умеренность. Тринадцатого вандемьера было десятым августа роялистов против республики, с той разницей, что Конвент сопротивлялся буржуазии с большим успехом, чем королевская власть предместьям. Тогдашнее положение Франции много помогло победе Конвента. Все желали в это время республики без революционного правительства, умеренного режима без контрреволюции. Конвент, исполняя свою задачу общего умиротворителя, одинаково высказался как против исключительного господства побежденного им в прериале низшего класса, так и против реакционного господства буржуазии, отраженной им в вандемьере. Он один казался способным удовлетворить этому двойному желанию и прекратить между партиями войну, продолжавшуюся во время постепенного перехода власти от народа к буржуазии. Это положение дел наравне с личными опасностями Конвента давало ему смелость и успех в победе. Секции не могли застать его врасплох, а тем более взять приступом.
После событий вандемьера Конвент занялся составлением Советов и Директории. Свободные выборы одной трети прошли в реакционном духе. Несколько членов Конвента, во главе с Тальеном, предложили уничтожить эти выборы трети и задержать введение конституционного правления. Тибодо с большой смелостью и красноречием помешал исполнению этого замысла. Партия Конвента вполне разделяла его мнение. Она отвергла излишний произвол и выразила нетерпение выйти из переходного состояния, длившегося уже три года. Конвент преобразовал себя в избирательное Национальное собрание, чтобы пополнить из своей среды две остальные трети. Он тотчас же образовал советы: Совет старейшин из двухсот пятидесяти членов, имевших по новому закону более сорока лет от роду, и Совет пятисот из всех остальных. Советы имели местом собрания Тюильри. Теперь надо было образовать правительство.
Вандемьерское нападение было еще слишком свежо, и республиканская партия, опасаясь контрреволюции, решила избрать директорами только членов Конвента и притом из подававших голос за смерть короля. Несколько членов, наиболее влиятельных, в числе которых был Дону, оспаривали это мнение, так как оно ограничивало выборы и сохраняло за правительством диктаторский и революционный характер, но оно одержало верх. Из Конвента были выбраны: Ларевельер-Лепо, пользовавшийся общим доверием, благодаря своей смелости 31 мая, а также своей честности и умеренности; Сьейес, обладавший наибольшей популярностью того времени, Рёбель, имевший редкие административные способности; Летурнер, один из членов Комиссии пяти, образованной во время последнего кризиса, и Баррас, возвысившийся благодаря своим удачам в вандемьере и термидоре. Сьейес, не желавший участвовать в законодательной Комиссии одиннадцати, не захотел войти и в члены Директории; неизвестно, было ли это следствием расчета или непреодолимой неприязни к Рёбелю. Он был заменен Карно, — единственным членом старого комитета, пощаженным вследствие своей политической чистоты и серьезного участия в победах республики. Четвертого брюмера Конвент издал закон об амнистии, чем хотел вернуться к законному правлению, переименовал площадь Революции в площадь Согласия и объявил свои заседания законченными.
Деятельность Конвента длилась три года, с 21 сентября 1792 г. до 26 октября 1795 г. (4 брюмера IV года). Он следовал разным направлениям. Первые шесть месяцев своего существования Конвент был вовлечен в борьбу между партией законности, или Жиронды, и партией революции — Горы. Последняя одержала верх 31 мая 1793 г. и главенствовала вплоть до девятого термидора II года (26 июля 1794 г.). Конвент подчинялся в это время правлению Комитета общественного спасения, уничтожившего сперва своих прежних союзников, членов Коммуны и Горы, и, наконец, погибшего вследствие своих собственных неурядиц. В промежуток времени с девятого термидора до брюмера IV года Конвент одержал победу над партией революционеров и роялистов и постарался, вопреки тем и другим, восстановить умеренную республику.
В продолжение этого долгого и ужасного времени насильственность положения изменила революцию в войну и превратила Собрание в поле сражения. Каждая партия хотела победой утвердить свое господство и упрочить его своей системой. Партия жирондистов пыталась сделать это и погибла; то же случилось с партией монтаньяров, Парижской коммуной и партией Робеспьера. Они умели побеждать, но не умели упрочить своего положения. Отличительным качеством такой бури является ниспровержение всякого, старающегося утвердиться. Тут все временно — и люди, и господство, и партии, и системы, потому что возможна и действительна только одна война. Партии Конвента понадобился целый год, со времени возвращения его к власти, чтобы перейти от революции к законности, и он достиг этого только двумя победами в прериале и вандемьере. Таким образом, Конвент вернулся к точке своего отправления и выполнил свою настоящую миссию, — отстояв республику, упрочить ее положение. Затем Конвент исчез со всемирной сцены, вызвав удивление и ужас. Его революционная власть кончилась с момента наступления законного порядка.