После того, что произошло, ей не хотелось встречаться со Светкой, но придется. Вот, наконец, и ее палата. Но там Светки не было. Неужели не успела? Ее кровать свернута. Уже умерла? К ней тихонько подошла Мария Ильинична — медсестра.

— Пойдем, дочка, я же тебе говорила? Ей плохо, она в реанимации. Начался быстротечный сепсис. Она пока в сознании, но скоро все кончится. Я проведу тебя, врачей нет, только дежурный, он мой хороший знакомый, нас пропустит. А так туда никого не пускают.

Вся обида на Светку сразу же улетучилась. Они быстро прошли по длинному узкому коридору, и очутились в палате интенсивной терапии. Светка лежала на высокой койке, опутанная какими-то проводами.

— Кто здесь?

— К тебе Маринка пришла, доченька. Я вас оставлю одних, поговорите.

— Маринка, я должна сказать тебе, я тебя предала. Это я все придумала и с порошком, и со съемками. Я тебя и снимала. Порошок мне знакомая достала. Я его и Фимочке подсыпала, чтобы в кровать затащить. Человек при этом как пьяный, но все соображает, а также послушно выполняет все команды, а когда проспится — ничего не помнит. Прости меня, Маринка, если, конечно, сможешь.

— Света, ты погубила мою жизнь. Понимаешь, сегодня я убила Димочку. Я стала ведьмой, в общем, я всегда ею была, но никогда не применяла свою силу. Сегодня применила в первый раз, после того, как я получила ее в двенадцать лет. Я убила человека, убила подонка, но спасла мальчика от смерти. Значит, так надо было. Я была очень зла на тебя, но теперь понимаю, от чего все так произошло. Как я могу тебя винить? Свет, хватит об этом.

— Да, да, хватит. У меня ночью был человек, он мне сказал, что сегодня вечером я умру. Понимаешь, он мне дал время до вечера, поэтому я рада, что ты ко мне пришла. Марин, у меня старенькая мама, о ней надо заботиться. Я платила сиделке. Что теперь с ней будет? Вы все равно получите мои деньги, возьми под опеку мою маму, она не обременит тебя, она ничего не просит, но плати сиделке, ладно?

— Конечно, об этом ты не беспокойся.

— Марин, еще моя дочь… Не отдавай ее в детдом, ладно? Я умру, она скоро забудет меня, вы с Сережей будете ей родителями. Я не хочу, чтобы девочка росла в детдоме, оттуда нормальные люди не выходят.

— Свет, а где родители Миши?

— Это особая история. Ты, знаешь, они его прокляли, вот их проклятие и сработало. Они живут где-то на Севере, не знаю точно. Миша так боялся, что они его найдут, что даже фамилию мою взял. Его родители в секте. Он мне рассказывал, что там даже людей убивают: приносят их в жертву. Миша отринул их веру, его должны были убить, а он убежал. Его подобрала моя мама и к нам привела, а через два года мы поженились. Если Дашеньку им отдать, то они ее в жертву принесут, ведь она дочь иноверца или искалечат ей душу.

— Свет, неужели такое еще бывает?

— Еще как бывает. Он как-то на вокзале своего увидел из секты, так потом два дня из дому боялся выйти. Они страшные люди.

— Не понимаю, как эта дикость еще живет в России! Свет, ты за Дашеньку не беспокойся, она мне будет как родная, я ее не обижу. Я разговаривала с Сережей, он не против ее удочерить. Ей у нас хорошо будет.

— Ох, Маринка, как я хочу увидеть свою доченьку, прижать к себе мою кровинушку. Какая тяжелая у меня судьба! Я хотела умереть, но теперь, когда я поняла это, я так хочу жить. Как мне страшно. Я не верила ни в Бога, ни в черта, а все это есть. Я сделала столько подлостей в жизни! Скажи мне, зачем я жила?

— Перестань, Свет. Ты дала жизнь Дашеньке.

— И сделала ее сиротой. Маринка, ты расскажешь ей про меня что-нибудь хорошее, когда она вырастет и совсем забудет меня? Ну, хоть что-нибудь? Я ведь и матерью была никчемной. Но я не знала, как надо любить детей, меня никогда не любили.

— Света, меня тоже не любили, — сказала тихо Маринка. — Нельзя научить любить или не любить. Человек сам решает, какой он будет: добрый или злой, честный или нет. Этому никто нас не учит, этому мы учимся сами у жизни.

— Марин, ты ведьма, значит, ты можешь вылечить меня, я так хочу жить.

— Нет, Света, тут я бессильна, я не Бог. А знаешь, Бог тоже жизнь не отнимает, он ее всегда только дает. Не бойся, нет ни рая, ни ада. Тебе придется вновь прийти на эту землю, чтобы решить те задачи, которые ты не решила.

— Какие задачи, что я должна была решить?

— Надо было полюбить и признать Бога: стать честной, доброй. Все, что ты не решила, будет решать Дашенька.

— Это значит, у нее будет тяжелая судьба, как у меня?

— Нет, не обязательно. Просто задачи твои перед ней встанут, например, такие как прелюбодействие, ложь. Мы с Сережей постараемся, чтобы она поняла это как можно раньше. Скоро я отвезу ее в деревню к Машеньке, пусть привыкают жить вместе. Там баба Алла, она вложит в детскую головку правильные мысли. Я обещаю тебе, что мы с Сережей будем любить ее, как свою дочь. Ты мне веришь?

— Конечно, верю, я знаю тебя. Я всегда завидовала тому, как ты относишься к жизни. Помнишь, я так радовалась, что ты страдаешь? Мне хотелось, чтобы ты, такая святая — упала. Я ликовала, когда ты шла со мною к Димочке. Всю свою жизнь я завидовала тебе и ненавидела. Как ты можешь простить все это? Да еще взять Дашку к себе?

— Я просто научилась прощать. Не сразу, конечно, у меня это получилось, но все-таки я к этому пришла.

— Знаешь, я сейчас себя хорошо чувствую, только вот температура держится высокая, и устала я очень. Мне тяжело говорить с тобой, и я больше не вижу даже твой силуэт. Но может быть, это все пройдет?

— Света, будем надеяться на лучшее. Я сейчас уйду. Мне надо Дашеньку из садика забрать, уже пять часов. Пока доеду, будет шесть. Знаешь, как дети расстраиваются, когда их последними забирают?

— Прощай, подруга, я чувствую, что мы больше не свидимся, не поминай меня лихом, прости за все, и спасибо — за маму, за Дашеньку. Сереже тоже спасибо передай.

Света устало закрыла оставшийся глаз, который все равно уже ничего не видел. Маринка тихонько вышла из палаты. В коридоре на диванчике сидел Фима. Он бросился к Маринке:

— Ну, что!? Как она!? Меня не пускают к ней.

— Она умирает, Фима.

— Как умирает!? Ведь все же было хорошо? Я вчера был у нее, она была очень веселой после встречи с тобой. Мы мечтали об операции. Что произошло?

— Не знаю. Говорят, начался сепсис. Отчего так бывает, никто не знает. Все думали, что дело пошло на поправку. Мне сказали, что к вечеру она умрет. Надо маме ее сообщить.

Фима расплакался. Он вдруг отчетливо понял, что надежды больше нет, он ни о чем не хочет думать, никуда не хочет идти, ничего не хочет делать. Маринка обняла его. Фима напоминал ей сейчас большого ребенка.

— Фим, держись слышишь? У нее никого нет, только ты и я с Сережей. Ты должен быть сильным. Так ты скажешь ее маме сам?

— Это бесполезно, ее мама ничего не помнит — болезнь у нее какая-то странная — Альцгеймера называется, она не узнает даже Светку.

— Ладно, Фим, пойду я, — сказала и бросилась бежать по коридору к выходу.