Краплёная колода
27 апреля 2001, «МК»
Вступая в должность, Путин сказал:
– В России президент отвечает за всё! Не прошло и года – Путин открыл заседание своего правительства злым вопросом:
– В Приморье люди замерзают! Кто ответит за это?
Недавно и того хуже. В поезде, летящем по Сибири, президент признался:
– Ни в РАО «ЕЭС», ни в «Газпроме» – ни шиша мы не знаем, что там творится!
Хорошо, что президент так четко себя контролирует. Начав фразу, он успел в последний миг вставить устаревшего «шиша» туда, где обычно находится самое привычное.
Плохо, что ни шиша не знает отвечающий за всё президент. А ведь он прежде был премьером, а еще прежде – директором ФСБ. И значит, должен давно и точно все знать про РАО «ЕЭС» и «Газпром», ибо на них Россия держится.
Но стоит ли упрекать президента: мол, пытается переложить ответственность, не знает важнейших вещей, растерян…
Те, кто делают такие упреки, не понимают разницы между выборами и жизнью. Между захватом власти и работой.
А разница большая.
Задачи, цели, средства – абсолютно противоположны. Для захвата власти под видом выборов надо, чтобы десятки миллионов проголосовали за тебя. Одновременно сделали то, чего хочешь ты.
Для жизни надо, чтобы ты ежедневно, ежечасно делал то, чего хотят они.
Когда народу давались торжественные обещания («Президент отвечает за всё!») – это была победа. Это был финиш стремительной операции по захвату власти.
«Отвечаю за всё!», «Лягу на рельсы!» – говорится это для выборов. Эти клятвы – чистая формальность.
Но у броского лозунга – две стороны. Полезная: чтобы соблазнить людей и выиграть власть. Вредная: именно из-за броскости люди запоминают лозунг и потом годами попрекают: мол, чего ж не лег? А избранник не может сказать: отстаньте, дураки, я говорил это потому, что хотелось выиграть, хотелось преодолеть сопротивление сомневающегося народа.
Возможно, ему было очень противно, когда его вынуждали произносить клятвы. И уж тем более противны те, кто требует исполнения клятв. Ибо исполнение а) невозможно; б) не планировалось.
Думаете, приятно уговаривать? Думаете, приятно плясать перед электоратом, плясать с электоратом, превозмогая изжогу, жевать хлеб-соль, сюсюкать с младенцами…
Критика личности Путина потеряла смысл 26 марта 2000-го. В тот день его выбрали президентом. С того дня – какой есть, такой есть. Что толку разбираться, насколько умен, насколько морален, – ни уволить нельзя, ни изменить.
До выборов разбирать его по косточкам, убеждать людей не голосовать «за» имело смысл хотя бы теоретически (фактически выбор был сделан до голосования).
Теперь – разве что с досады. Президенту под пятьдесят, газетными заметками его не переделаешь. Да и ничем взрослого человека не переделаешь.
Критика поступков, может быть, еще имеет некоторый смысл. Если сказать: «Владимир Владимирович, напрасно вы взяли себе бухгалтером Глеба Глебовича, он вор, жулик», – это полезно.
Владимир Владимирович может не поверить. Значит, надо доказать.
Владимир Владимирович может сказать: «Не ваше дело». Надо возразить: мы вас, Владимир Владимирович, выбрали председателем кооператива, и выбор главбуха – ваше право. Но ведь денежки исчезают наши, общие.
Выбор гимна, выбор новых министров – это те ситуации, когда общество имеет право знать, из чего на самом деле исходил президент, принимая решение. И право критиковать ошибочные решения у нас остается.
То, что с нами (с народом) не советуются, – хорошо. Это снимает с нас (с народа) всякую ответственность за печальные последствия ошибочных решений.
Солдатик, винтик, человечек напрасно радуется. Ответственности нет. А расплата? Разве не солдат расплачивается за ошибки генералов? Только он и расплачивается.
Бессмысленно рассуждать: старая у Путина команда или новая. Она никакая. Они – не команда. К власти пришла не партия, а случайная комбинация случайных людей. Их, находящихся наверху, объединил случай, а не общая идея. Значит, главная цель каждого – сохранение себя во власти. А уж судьбы Родины – это постольку поскольку…
Президент получил беспредельную власть над беспредельной страной. Всем очевидны тяжесть положения и масштаб задач. Чтобы вывести такую страну из такого кризиса, нужны гениальные люди. Нужны лучшие экономисты, юристы… Разве они привлечены? Делается вид, будто их вовсе нету.
Они есть, еще не все уехали, тем более что можно привлечь и тех, кто уехал.
Найти хороших не так трудно. В своей среде все знают, кто лучший. Химики знают, кто лучший химик. Экономисты – кто лучший экономист.
Найти новых не долго. Но чтобы назначить их – нужна отвага. Надо поставить интересы страны выше интересов собственной вертикали. Ведь для новых надо освободить места. А старые стоят стеной. Они не позволят себя выбросить. Вот и получается: вместо назначения новых – пересаживание старых.
Путин если и назначает «новых», то, увы, одноклассников. Можно ли надеяться на такое чудо, будто в путинском классе ленинградской школы или в ленинградском КГБ сосредоточились гениальные умы и высокие души?
То, что Путин испытывает доверие к старым знакомым, – понятно. Ему более важна преданность, чем компетентность. Однако зубы-то небось лечит не у одноклассников (и не у Павловского). Если для себя выбираешь врача за талант, то врачей для больной страны следовало бы выбирать из тех же соображений.
Однако заполняя ответственные и полуответственные посты одноклассниками и однокурсниками, Путин даже в этом последовательности не проявил. На ключевых постах по-прежнему находятся банкроты.
Гайдар по-прежнему вырабатывает экономическую политику, Чубайс, Вяхирев и др. по-прежнему возглавляют гигантские монополии. Наздратенко назначен рыбьим царем. Это какая-то извращенная форма борьбы с коррупцией. И ведь не враги опозорили власть. Сама.
Наших реформаторов объединяет один общий признак. Все их реформы обернулись катастрофой, подавляющее число граждан обнищало и стало жить на десять лет меньше. А все реформаторы стали в результате государственной катастрофы лично очень богатыми. Их несостоятельность как реформаторов чудесным образом обратилась в личные состояния, лимузины, охрану.
* * *
Пословица не говорит «начать с нового листа». Говорит – с чистого! Ибо если начать с грязного…
1991 год. Были ли Ельцин, Бурбулис, Гайдар и пр. – чистым листом? Пропагандисты марксизма-ленинизма (то есть абсурда), зарабатывавшие на жизнь сознательной ложью (то есть профессиональные вруны, то есть порченые) – они тащили эту гниль в будущее, на ней строили.
Весь мир знает про немецкое экономическое чудо. Оно произошло именно потому, что немцы после поражения начали с чистого листа. А почему им это удалось? А потому что кроме поражения была еще безоговорочная капитуляция и полная абсолютная оккупация. Немцев заставили начать с чистого листа. Заставили провести денацификацию. Сами они бы не смогли. Не будь оккупации, к власти в Германии пришел бы второй эшелон гитлеровцев.
После Сталина ведь не демократы оказались у власти, а верные сталинцы, хотя назывались они «верные ленинцы».
Ленин – Сталин – Хрущев – Брежнев – Андропов – Черненко – Горбачев – Ельцин – Путин. Покажите нам место, где Россия начала с чистого листа.
Происходит обесценивание страны.
Когда негодяй-капитан, желая сэкономить несколько тысяч долларов, промыл цистерны танкера у берегов Италии, ущерб составил сотни миллионов долларов, ибо он загрязнил (обесценил) курортную зону.
Чечня, «Курск», Криминаль… простите, Генеральная прокуратура, публичные свары бывшего министра обороны с начальником Генштаба, министра финансов – с президентским советником, президентского советника – с Чубайсом. Всё это обесценивает страну.
«Президент отвечает за всё». То есть – и за всех нас. Это значит, что и мы все отвечаем за него. Точнее – расплачиваемся. Вот простой пример. Министр заявил, что Россия не будет платить долги. Мир в шоке, цена акций летит вниз, Россия теряет десятки миллионов долларов. Отвечает за всё – Путин. А расплачиваемся – мы.
За все плохие, за все ошибочные решения расплачиваемся мы. В том числе за ошибки кадровые.
Назначенный министром внутренних дел Грызлов всюду повторял одно и то же:
– Я поставлен осуществлять политическую линию!
В прямом эфире ОРТ Грызлова спросили:
– А что значит: политическая линия в МВД?
– Политическая линия – это поддержка президента России Владимира Владимировича Путина! Полная и безоговорочная поддержка!
Почему-то мы думали, что милиция должна воров ловить, а не президента поддерживать. И это – «новое поколение»? Неважно, сколько им лет. Но это – старое поколение, готовое на всё поколение. Оно даже не старое, оно вечное. И это старая кадровая политика.
Политические назначения нам не в новинку. И последствия точно известны заранее.
Когда «новые» чиновники, опережая музыку и не дожидаясь новых слов, молитвенно запели советский гимн, я выключил звук, на экране остались физиономии, торжественно разевающие рот, а гимн доносился теперь приглушенно, откуда-то сверху и сбоку – видимо, от соседей.
Сплю я, что ли?
«Глухой, смягченный потолками и коврами, хорал донесся откуда-то сверху и сбоку.
Филипп Филиппович позвонил, и пришла Зина.
– Зинуша, что это такое?
– Опять общее собрание сделали, – ответила Зина.
– Опять! – горестно воскликнул Филипп Филиппович, – ну, теперь, стало быть, пошло! Пропал дом! Придется уезжать, но куда, спрашивается? Все будет как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении, и так далее. Крышка!..»
Оказывается, всё это уже было. Всё это мы уже читали у Булгакова в «Собачьем сердце». Семьдесят лет назад он описал политическое назначение управдома. Разве что-нибудь изменилось?
Всю первую зиму нового ХХI века страна пела старый гимн под доносящийся из Приморья треск лопающихся батарей парового отопления.
Какие, к черту, политические назначения? Наши политические назначенцы губят всё, чем руководят. Ибо не о деле пекутся, а о «линии».
Все происходящее с нами давно описано в классической и, главным образом, в детской литературе.
Пожалуйста, перечитайте эпиграф. В этих строчках из «Маленького принца» вдруг обнаружились две вещи, которых прежде не замечал, не понимал. Король отдавал только разумные приказания, потому что был очень добр. Это потрясающе точно. Для счастья подданных нужен добрый король. Ибо умный король может отдавать совершенно бесчеловечные приказания. История полна умных бандитов, умных убийц.
Еще одно, не замеченное прежде. Антуан де Сент-Экзюпери полагал, что генерал не может обернуться морской чайкой. Это он не знал наших генералов. Они и в окно выпорхнут, и яйца снесут, и от подчиненных добьются именно того, что умеют сами, – оборачиваться чайкой.
Новые руководящие кадры у нас из КГБ, из СПб. и из «Единства». Про КГБ и СПб. мы хотя бы знаем, что это такое. А «Единство»?
Березовский выстругал «Единство» из поленьев, валявшихся где попало. Народ и сейчас не назовет даже пяти членов этой партии, а ведь это правящая партия! Шойгу, Карелин – и всё. Но они не в счет. Они известны как министр-спасатель и как спортсмен, а не как политики, не как идейные вожди. Ни идей, ни вождей – какая же это партия? Это коллективный Буратино. А с Березовским случилось в точности как с папой Карло. Он выстругал деревянного человечка, чтобы тот плясал перед публикой, зарабатывая папе Карло на кусок хлеба и на стаканчик вина (такой был план). А помните, что произошло? Помните первое, что сделал Буратино? В тот же миг, как папа Карло его дострогал, он соскочил с верстака и – топ-топ – на улицу. Сбежал. Папа Карло погнался за ним: «Стой! Куда?!» А Буратино подбежал к полицейскому, упал, прикинулся мертвым. Толпа шумела: «Карло – злой, нехороший человек!» Полицейский потащил папу Карло в тюрьму. А он пылил башмаками и охал: «Ох-ох, на горе себе я вырезал деревянного человечка!»**
Расплачиваемся мы. Все мы? Стоит задуматься. Снизится ли хоть на цент уровень жизни Путина в результате неизбежных «ошибок»? Наверное, нет. Значит, миллиарды долларов потеряем не совсем «все мы». Из нас надо вычесть тех, кто с гарантией не обеднеет: президент, губернаторы, депутаты…
Когда стало ясно, что подлодка «Курск» утонула, когда стало ясно, что генералы-адмиралы непрерывно врали, спасая карьеру, вместо того чтобы думать о людях, – многие кроме горя испытывали законное недоумение: почему никто не подает в отставку?
Только через десять дней после катастрофы президент сообщил новость: военные якобы написали ему рапорты об отставке, но он их отклонил.
Может быть, и написали. Мы не видели. Но если и написали – то это были фальшивые рапорты.
Искренний порыв «в отставку!» возникает сразу, как только становится известно о катастрофе. А если рапорт пишут на десятый день, то похоже, что генералам сказали: «Давайте для приличия напишите прошение об отставке. А президент ее не примет».
Чубайс минувшим летом не раз заявлял, что угля запасено выше крыши, что РАО «ЕЭС» готово к зиме как никогда. Увы, у этого «как никогда» оказался совсем иной смысл. Больницы отключали как никогда, люди замерзали и умирали как никогда. Но Чубайс летних обещаний не вспоминал, в отставку не просился, боролся за немедленную приватизацию РАО, которую называет реструктуризацией, а противников – врагами России.
Когда Приморье окончательно замерзло, и президент спросил: «Кто ответит?», и запахло жареным, Чубайс немедленно и по всем телеканалам заявил:
– Президент абсолютно прав! Мы примем любое решение президента!
На наших глазах государство отделилось от страны.
Страна сократилась. По размерам – на четверть. По населению – вдвое.
А число чиновников увеличилось в разы. Обогатились они – в разы.
Население – бедный родственник государства.
Президент постоянно говорит о необходимости усилить государство. Но государство – это абстракция. А реальность – это государственный аппарат. Президент постоянно говорит, что аппарат проела коррупция. Это бесспорно. Но выходит, что усиливать государство – это усиливать тех самых чиновников, которых проела…
Президент убрал двух олигархов. Но система осталась. Сталин убирал тысячами – система только крепчала. Ельцин убирал кого попало, в том числе и преданных, – система не менялась.
Путин продолжает прежнюю линию. Его назначили внезапно, и он действует так же. Его назначили – «из соображений», и он руководствуется тем же. Но эта система уже доказала свою неспособность наладить нормальную жизнь.
…Мы ждем перемен. Подумайте: мы ждем? или надеемся? или требуем? Ждать и надеяться – это рабская позиция. Можно еще «молим», «умоляем». У нас помазанник или президент? Или президент, из которого мы стремительно делаем помазанника? То есть не выбранного нами, а дарованного нам милостью Божьей. А его даровал Б.Н. по инициативе Б.А.
Пусть бы назначал преданных в повара, в охрану. Но не в руководство страны. Хочешь преданности – возьми щенка. Но там, где от человека зависят жизни других людей, там, на этих постах, должны быть добрые и умные.
Пока Ельцин держал унтера Барсукова в кругу своей обслуги – ладно. Когда возвел его на пост шефа охраны – ладно. Сделал генералом человека, вся работа которого была открывать дверь и кланяться, – ладно. Но вот Барсуков стал шефом ФСБ и вскоре возглавил операцию по спасению Первомайска, захваченного Радуевым. Результат: села нет, Радуев ушел через тройное кольцо, а Ельцин остался в нашей памяти с идиотской фразой про тридцать восемь снайперов.
Позор за ошибочное назначение вылился на президента, а не на унтера.
Когда президент Путин недавно поменял силовиков, самое большое восхищение вызвали не назначения, а абсолютная неожиданность этих назначений. Публично звучали восторги: без утечек! никто не знал! даже Касьянов! даже Волошин!..
А почему столь полная секретность? Зачем она президенту? Из любви к прежней профессии?
Но решение, принятое втайне, выглядит интригой, а не заботой о благе страны. Интрига нуждается в тайне, а забота – нет.
Вообще, что делают втайне? Готовят сюрприз или замышляют зло, диверсию. Первое держат в тайне, чтобы было больше радости. Второе скрывают – от страха, что сорвется, что помешают.
Назначения состоялись втайне от народа (и втайне от своих!) – чтобы нас обрадовать? Или – чтобы мы не имели даже возможности сказать «нет»? И кто же это в силах сорвать президентские планы? От кого он таился? Почему он действовал как диверсант? Он в Кремле или в тылу врага?
Узнав о новых назначениях, аналитики хватаются за голову и начинают усердно обдумывать новую позицию. В точности как шахматисты из Васюков на сеансе одновременной игры с Остапом.
Им казалось, что это были хитроумные дебюты, а это были вообще не шахматы.
Кадровые назначения должны соответствовать интересам Родины. Дайте нам сообразить: неужели под генералом КГБ армия станет лучше? Неужели под Грызловым милиция станет лучше?
Лучше для нас – тогда зачем втайне? Лучше для Кремля – тогда, конечно, втайне.
Что же мы анализируем: государственную политику или дворцовую интригу?
У всякой палки два конца, даже если это – вертикаль.
Путин частью уничтожил, частью запугал оппозицию; точнее, она сама запугалась и уничтожилась. Он полностью подчинил себе Совет Федерации и Думу. Потеряв силу, потеряв влияние, они заодно избавились и от ответственности. Если не влияешь – значит, и не отвечаешь. И значит, Путин действительно отвечает за всё. Просто потому, что больше некому.
А расплатимся мы. Просто потому, что больше некому.
Технология свободной любви
7 сентября 2001, «МК»
Если в программе нашего ТВ вы прочтете: «Один день с президентом», документальный фильм, – сомнений у вас не возникнет: это о Путине.
В минувшее воскресенье заглянул случайно в программу, увидел – 18:00 «Один день с президентом» и включил, чтобы посмотреть, как и за что будут хвалить Путина. Включил с опозданием на несколько минут. Сразу появился наш президент в окружении Аллы Пугачевой, рядом суетились Кучма и Лукашенко.
Но через минуту оказалось, что это не о Путине. Путин исчез и больше не показывался. А на экране до самого конца без передышки был один Лукашенко.
Снова глянул в программу. Думаю, может, там написано «Один день с белорусским президентом»? Проверил по другим газетам и тележурналам – всюду так: «Один день с президентом», без всяких уточнений.
Люди с бандитским складом ума, должно быть, восхитятся: ловко придумано! Ведь в Белоруссии президентские выборы. У каждого кандидата равное (в теории) право на доступ к эфиру. И какой-нибудь оппозиционер может требовать, чтобы его показывали столько же, сколько Лукашенку.
Но мы для белорусов – заграница. Наш телеканал не обязан соблюдать белорусские законы. И (в теории) может даже не знать о том, что там выборы идут. Допустим, нашему телеканалу вздумалось полюбоваться Лукашенкой – какие претензии?
Если бы накануне выборов президента России какое-нибудь американское CNN показало фильм о Путине (безразлично: хвалебный или ругательный) – всем было бы на это наплевать. Во-первых, CNN у нас никто не смотрит. Во-вторых, США нам не указ.
Совсем другой коленкор, когда мы показываем Лукашенку. Во-первых, российское ТВ в Белоруссии все смотрят. Во-вторых, верят России и русским телеканалам больше, чем своим, забитым.
Сам документальный фильм по жанру – сладкие слюни. Настолько сладкие, что захотелось поздравить с рекордом…
…Раннее утро президента Белоруссии (далее ПБ) я пропустил. Но с того момента, как начал смотреть, ПБ неустанно трудился, говорил и двигался.
В кадре порой появлялась моложавая блондинка с микрофоном, которая чего-нибудь у ПБ восхищенно спрашивала. А ПБ с ужасной искренностью отвечал ей на все вопросы. Объяснял, как он заботится о своем народе, как любит свой народ, как все делает для своего народа. А чтобы любить как можно лучше, он поддерживает себя в хорошей физической форме. И, к восхищению моложавой блондинки, он успел в этот день и в хоккей поиграть (пока Лукашенко гонял шайбу, дама тихонько повизгивала от восторга), и в баню сходить (в кадре сидел голый Лукашенко, прикрывая срам веником, и сочувственно говорил: «Что, камера запотевает? Я – по-мужски, сто тридцать – сто сорок градусов»).
Камера действительно малость запотела, и голый стал виден как в тумане, но, надо надеяться, глаза интервьюерши не запотели, не стеклянные.
Вдруг телекамера и дама оказались на стройке. Канавы, трубы, механизмы, глядь – навстречу идет Лукашенко, изумляется:
– Это как же вы меня нашли? Вы за мной шпионите?
Дама хихикнула и что-то залепетала, но что именно – я не расслышал, потому что стало так стыдно, что я застонал.
Чудом нашедшийся Лукашенко посадил даму в машину, сам (!) сел за руль и куда-то повез. Замечательно, что вокруг не было ни души: ни строителей, ни охраны – планета, стройка, президент.
…С шести утра до часу ночи – девятнадцать часов снимался этот артист. И за все эти девятнадцать часов не нашлось у дамы ни секунды, чтобы спросить: «Тут, говорят, у вас люди пропадают. Не знаете ли, куда? Потому что, видите ли, пропадают исключительно недовольные вами, а довольные все на месте».
Фильм показали по российскому ТВ. Но показали его не нам, не телезрителям России. Показали белорусскому электорату. Это – технология. Чистая, не придерешься. Хотя воняет ужасно.
Воскресенье, вечер. Цена эфира – двадцать тысяч долларов минута. Выходит – пятьсот тысяч долларов. Это братская Белоруссия нам заплатила? Если да, то из каких средств? Или это наш подарок? А зачем? Лукашенко и так выиграет; получит свои 70 % (как раз посередине между нашими 52 % и туркменскими 99 %). Потому Путин и ездил к нему на праздник (хочешь не хочешь, а ближайшие годы с Лукашенкой надо дружить). Так что это позорное кино еще и лишнее и оттого еще позорнее. Впрочем, кто-то, конечно, заработал; мы их поздравляем.
То ли нас продали наши телетехнологи, то ли сдали в аренду. Чувство неприятное.
Нам еще хорошо. Мы эти амуры всего лишь смотрим по телевизору. Нас ласкает виртуальный Лукашенка. А вот Жириновский, Зюганов, Лужков и пр. вслед за Путиным ездили обниматься с Лукашенкой живьем. Такие разные люди, а глядика – всем батька люб. Потому что красавчик? Или потому что выиграет? Или потому что платит?
…И вот съемочный день, слава богу, окончен. В час ночи Лукашенко провожает телевизионную даму. В кадре – дом президента Белоруссии, ночь, крыльцо, вой собак.
– Сколько же у вас в сутках часов? – восхищенно спрашивает телевизионная дама, ожидая в ответ «двадцать пять». – Мы начали в шесть утра, а сейчас час ночи…
– А это неважно! – отвечает президент Белоруссии. – Важно, чтобы президент (это он о себе – А. М.) неустанно думал о народе. Конечно, работа с документами, читать, подписывать – это тоже важно. Но главное все же – думать.
Собаки во все время этого диалога непрестанно выли. Лукашенко – человек искренний, порывистый, захотелось ему как-то оправдаться за это безобразие:
– Видите, собаки тоже устали! – смущенно пояснил он.
Я не понял. Весь этот день Лукашенко ездил на лимузинах и джипах, а вовсе не на собаках. Они за ним даже налегке не бегали. Дрыхли, видать, целый день, пока хозяин заботился о своем народе. Да и не воют собаки от усталости, а спят.
Собаки воют с голоду (но вряд ли президентские собаки голодают). Собаки воют с тоски по хозяину (но хозяин – вот он тут). А еще собаки воют по покойнику. Но батька – живчик, дама – бодра… Может, по Белоруссии? Может, по…
Никогда не спрашивай, по ком воют собаки. (Хемингуэй.)
P.S. Прошло несколько лет, и то же самое российское телевидение стало того же самого Лукашенко мешать с дерьмом. Может быть, та же съемочная группа, может быть, и кадры те же. Важен ведь закадровый комментарий. А как кстати пришелся собачий вой.
Центральный наперсток
9 ноября 2001, «МК»
Говорят, будто наш народ ни во что не верит. Мол, уничтожение сбережений, ваучеры, дефолты, прочие удачные государственные проделки… Вот люди и стали подозрительны до безобразия.
Это клевета. Народ доверчив. Сотни тысяч наперсточников и прочих аферистов живут припеваючи. И ясно, что за счет простаков. А сколько их?
Мошенникам это важно знать. Вдруг наивные кончаются? Вдруг придется сворачивать лавочку? Однако неловко заказывать опрос на тему «Верите ли вы, что “наперсток” – честная игра?»
И вот, пожалуйста, – сентябрьский опрос РОМИРа:
В какой степени вы согласны с тем, что смена власти в России происходит в результате свободных и честных выборов?
Полностью согласны – 6%
Скорее согласны – 20%
Скорее не согласны – 32%
Полностью не согласны – 21%
Затруднились с ответом – 21%
Эта таблица – радость для наперсточников. Из нее видно, что наивных у нас – четверть населения (20 % + 6 %). Значит, десятки миллионов человек все еще готовы играть в наперстки.
Три четверти граждан не верят в честные выборы. Значит, люди пока еще соображают. Но если они не верят, что власть получена честно, значит, скорее всего и саму власть считают нечестной.
Загадочная русская душа. Загадочная русская арифметика. Рейтинг президента – 75 %. Значит, три четверти населения его поддерживают и вроде бы должны радоваться. И при этом три четверти считают, что власть получена нечестно. Радоваться, значит, им нечему. Но, может, это какие-то другие три четверти.
В редакцию приходят письма с описанием фантастических технологий. Виктор Петрович М. из Егорьевска Московской области пишет: «Командир полка, когда узнал, что генерал армии выдвинут в депутаты, построил свой полк и объявил: “Значит, завтра идем на выборы. В бюллетене фамилия вашего командующего. Если вы за него, то в квадратике поставьте плюс. Если вы против, то в квадратике против его фамилии поставьте минус. Но обязательно в его квадратике”».
Нам, конечно, очень хочется честных выборов. Но всем ясно, что сейчас они невозможны.
Нет никаких шансов, что система сама себя излечит. Напротив, все будет только усугубляться. Ждать, что выборы когда-нибудь станут честными и приведут к власти честных, – наивность. Все равно что надеяться, будто в публичном доме, куда регулярно поступают все новые молодые работницы, со временем возникнет институт благородных девиц.
ЦИКе позволено издавать антиконституционные акты. В частности, незадолго до выборов в Думу, 20 августа 1999 года, ЦИКа издала так называемые «Разъяснения». Там сказано: «Под предвыборной агитацией понимается деятельность, побуждающая или имеющая целью побудить избирателей к участию в выборах, а также к голосованию за или против любого…»
А чуть ниже: «Предвыборная агитация может финансироваться ТОЛЬКО из избирательного фонда зарегистрированного кандидата, блока».
Выходит, если какая-нибудь газета напечатает лозунг «Все на выборы!», эта побуждающая публикация должна быть оплачена из избирательного фонда. Вопрос: из чьего?
Если кто-нибудь из вас крикнет на улице: «Идем голосовать!», то этот побуждающий крик тоже должен быть оплачен. Вопрос: кем?
Предположим, уставшая от государственного вранья гражданка напишет в газету, что она будет голосовать против всех и призывает народ к ней присоединиться. Газета, тоже уставшая от государственного вранья, напечатает это письмо. Таким образом, и гражданка, и редакция осуществят «деятельность, побуждающую или имеющую целью побудить избирателей…». Спрашивается, какой же кандидат, какой блок оплатит из своего фонда такие призывы? А бесплатно опубликуешь – газету закроют.
В «Разъяснениях» говорится, что «предвыборная агитация через средства массовой информации может проводиться ТОЛЬКО зарегистрированными кандидатами, избирательными блоками… и исключительно за счет средств избирательного фонда. ИНЫЕ участники избирательного процесса не вправе проводить предвыборную агитацию через средства массовой информации».
«Иные участники избирательного процесса» – это все сто с лишним миллионов избирателей. И всем нам предложено заткнуться?
Чтобы получить ответ на эти вопросы, я позвонил в ЦИКу. На звонок ответил член ЦИКи Большаков С. В. Вот наш разговор.
МИНКИН. Могу ли я высказываться в печати по поводу выборов?
БОЛЬШАКОВ. В качестве кого?
МИНКИН. В качестве Минкина Александра, гражданина Российской Федерации.
БОЛЬШАКОВ. А гражданин не вправе высказываться по поводу выборов в печати!
МИНКИН. Почему?
БОЛЬШАКОВ. А потому! Гражданин по поводу выборов вообще в печати высказываться не имеет права никакого.
Это нахальное безумие показалось слегка выходящим за рамки. Я подал жалобу в Верховный суд России. Верховный суд решил, что Большаков прав. Я подал жалобу в Кассационную коллегию Верховного суда России. И Кассационная коллегия решила, что Большаков прав.
Юристам, конечно, виднее. Но все же обидно за граждан, которые «в печати высказываться не имеют права никакого».
В Верховном суде я цитировал Конституцию России. В двадцать девятой статье говорится:
«Каждому гарантируется свобода мысли и слова…»
Верховный суд терпеливо выслушал цитату из Конституции, а потом предоставил слово члену ЦИКи Большакову. И член ЦИКи объяснил, что Конституцию они отменили, во-первых, частично, во-вторых, временно, а в-третьих, ради общего блага.
Я пытался объяснить, что граждане России вправе иметь убеждения. А с точки зрения ЦИКи, никаких убеждений у граждан быть не может, а есть только платные услуги.
«Голосуй – не голосуй…» – так называлась заметка о выборах в «МК» (19 января 2001 года). Заголовок был выбран с расчетом на поэтические способности читателей. Один читатель (пред. ЦИКи Вешняков) уж точно догадался о рифме и обиделся. И подал в суд. Зря он это сделал.
Иск ЦИКи начинается так:
«Центральная избирательная комиссия Российской Федерации обращается за защитой своей деловой репутации, обеспечивающей доверие общества, являющееся условием надлежащего исполнения возложенных на ЦИК России законом функций по руководству организацией и проведением выборов в федеральные органы государственной власти и федерального референдума, контролю за соблюдением…»
Несколько раз начинал я читать иск, но этой первой фразы до конца так и не осилил. Давайте вместе: «репутация обеспечивает доверие» (а может, наоборот: доверие обеспечивает репутацию?). «Доверие является условием надлежащего…» (а может, надлежащее исполнение является условием доверия?). Хоть тресни. Проверил на людях. Пытаясь понять, они начинали испытывать то же головокружение, что при безнадежных попытках увидеть, под какой наперсток закатился шарик. Безнадежных – потому что его там нет.
Однако ясно, что Вешняков подал в суд на автора и газету за то, что мы подрываем веру граждан в честные выборы. Разве мы?
Кто довел эту веру до четвертушки – мы или вешняковы?
7 марта 2001 года ЦИКа решила создать «Российский фонд свободных выборов».
Документы Фонда выглядят роскошно, сверкают, как новенький наперсток.
Устав Фонда начинается гордо:
«Российский фонд свободных выборов, именуемый далее Фонд, является некоммерческой организацией. Фонд не ставит своей целью извлечение прибыли».
Заявлено, как видим, о полном бескорыстии.
В разделе два излагаются «цели и предмет деятельности Фонда».
«Консультирование субъектов избирательного процесса по вопросам технологии проведения избирательных кампаний, в том числе оказание практической, технологической, методической и консультационной поддержки».
А как это будет на практике? Представьте, например, такого субъекта (избирательного процесса), как кандидат в губернаторы. Приближаются выборы. Осаждают его имиджмейкеры; кто готов помочь за двадцать миллионов долларов, кто за десять… И вдруг протискивается через эту толпу тихенький господин, рожа такая, что плюнуть хочется, и вкрадчиво кандидату в губернаторы шепчет: «Здравствуйте, я из Фонда свободных выборов. Мы можем оказать вам практическую, технологическую и иную поддержку. Не отказывайтесь. Наш Фонд учрежден Центризбиркомом, в руководство Фонда входит председатель Центризбиркома А. А. Вешняков…»
Уставы фондов – скучная проза. Редкий прокурор дочитает до середины. Но именно в середине устава начинается любопытная суета, возня и шуршание.
В разделе три читаем:
«Фонд имеет право:
получать возможную поддержку от государственных, общественных и иных органов и организаций… учреждать хозяйственные общества для осуществления предпринимательской деятельности… приобретать в собственность, арендовать земельные участки, здания, нежилые помещения, материалы и оборудование, продавать и предоставлять в аренду принадлежащее Фонду имущество… заниматься предпринимательской деятельностью… создавать филиалы и открывать представительства… осуществлять иную деятельность…»
Бескорыстие членов ЦИКи, учредивших Фонд, на этом не кончается. В разделе шесть читаем:
«Фонд может иметь в собственности здания, сооружения, жилищный фонд, оборудование, инвентарь, денежные средства в рублях и иностранной валюте, ценные бумаги и иное имущество. Фонд может иметь в собственности или в бессрочном пользовании земельные участки. Фонд может иметь имущество, предназначенное для ведения предпринимательской деятельности.
Источниками Фонда могут являться:
добровольные имущественные взносы и пожертвования;
выручка от реализации товаров, работ, услуг;
дивиденды (доходы, проценты), получаемые по акциям, облигациям, другим ценным бумагам и вкладам;
доходы, получаемые от собственности Фонда;
другие не запрещенные законом поступления».
Некоммерческий учредитель коммерции. Старая дева хотя и содержит бордель, но сама ни-ни, боже упаси. И при этом – вся в бриллиантах.
Как удачно все складывается. Какой удобный и надежный механизм: сперва ЦИКа учреждает Фонд, затем частный Фонд оказывает поддержку кандидатам, затем государственная ЦИКа считает голоса. Руки так и мелькают. Одной рукой поддерживаешь кандидата, другой рукой получаешь поддержку органов и организаций. Неужели губернатор, или мэр, или иные субъекты не пожертвуют Фонду земельные участки, здания, нежилые помещения?
А этот Вешняков… трах-тарарах… Выступал он как-то на радио «Свобода», молотил свое «в интересах дальнейшего усовершенствования положения относительно доверия». Скука. Но за два часа до Вешнякова на «Свободу» приехали шесть его охранников, осмотрели всю редакцию: вдруг заминировано, вдруг взорвут на американской станции наш арифмометр. Шестеро!
Однако «трах-тарарах» меня смущает. Сочтет ли суд сие выражение матерным ругательством? И если да, то сочтет ли, что это ругательство относится к Вешнякову? По сути оно, конечно, так, но формально только букву «х» можно отнести к мату, а букв «у», «ё», «б» в моем трахе-тарарахе нету, не ищите. То есть они там есть, но замаскированы так, что никто, кроме Вешнякова, не догадается и не оскорбится.
…В документах ЦИКи сказано: «Создание Российского фонда свободных выборов призвано способствовать повышению общественного доверия к итогам голосования и результатам выборов».
Земли, здания, акции… И все это ради нашей веры в честные выборы? Читаешь и не знаешь: то ли возмущенно кричать «Воры! Лицемеры!», то ли в который раз процитировать Гоголя: «Аренды! Аренды хотят эти патриоты. Мать, отца, Бога продадут за деньги».
…Только 26 % верят, будто «наперстки» – честная игра. Какое удачное совпадение, что почти по всей России двадцатипятипроцентная явка достаточна, чтобы выборы считались законными.
Но случается, на выборы приходит 60 % и более! Верят 26 %, а приходят 60 %. Вот те 34 %, которые не верят, но приходят (и я в том числе), – видно, и есть носители загадочной многонациональной русской души.
И пока дело обстоит таким удачным образом – фамилия наперстка не имеет значения.
Мертвые души
Рождаемость падает, смертность растет, население России сокращается. Об этом с тревогой говорят все, в том числе и президент.
Россия – загадочная страна. И мы это знаем, и весь мир это признаёт.
И вот Россия загадывает миру новую, совершенно волшебную загадку. Численность населения падает, а численность избирателей растет. Жителей подсчитывает ЦСУ, избирателей подсчитывает ЦИКа. Вот что у них получается:
Это же сказка, что жителей стало на три миллиона меньше, а электорату на три миллиона больше. Это старая сказка. Во времена Чичикова она называлась «ревизская сказка». Чтобы увидеть будущее более наглядно, постройте график: одна линия – жители, другая – избиратели, и продлите их по шкале времени. Увидите: линии пересекутся. Это случится в тот момент, когда электората станет больше, чем жителей. Это и будет торжество мертвых душ и ревизских сказок. Это будет окончательная победа Центрального Наперстка.
P.S. Потом был суд. Длился он долго. Пресса о нем молчала как убитая. Если бы в Америке судили избирательную систему, сотни журналистов дрались бы у входа в суд. А тут мы были втроем: адвокаты Гералина Любарская и Андрей Муратов и автор. Мы победили, мы доказали, что выборы у нас фальшивые.
Молодые людоеды
30 ноября 2001, «МК»
Десятки миллионов лишних людей мешают пройти в светлое будущее
Мы всё еще на переломе. Вертикаль уже пронзила облака, сияет как солнце, а горизонталь мерзнет у лопнувших батарей, объявляет голодовки.
Некоторые все еще надеются, что вот-вот к управлению придут молодые, по-новому мыслящие, и Россия наконец…
А тут вдруг случайная встреча. Случайный разговор. Двум моим собеседникам двадцать один год. Они бакалавры, окончили Высшую школу экономики, теперь учатся там на магистров. Убеждений своих не скрывают. На столе включенный магнитофон. Собеседники его видят, предупреждены, что идет запись. Говорит почти все время Антон, Анна вступает редко.
Александр Минкин. Страна немыслимо богата… И все плачут, что нищета. Учителя плачут, врачи…
АНТОН. Если человек чувствует себя нищим, он должен более активные позиции занять, а не плакать.
А. М. Огромный слой населения, который справедливо жалуется на нищету, – учителя. В России тридцать миллионов детей. Им нужен, соответственно, миллион учителей. Допустим, учителя ушли в челноки или умерли с голоду. А кто будет учить детей? Вы говорите, если человек жалуется на нищету, пусть меняет профессию. Получается, что образование – лишнее? Образование умирает…
АНТОН. Само собой. Население это понимает. Учителя начинают утекать в другие отрасли. Если сейчас у нас 80 % имеют высшее образование, то в конечном итоге будут иметь высшее образование 40 %. Одиннадцать классов сейчас заканчивает 90 %, будут заканчивать 50 %. Они не будут учиться, действительно. Обязательной будет семилетка. За станок можно поставить человека без высшего образования и даже без среднего. Образованием должна заниматься фирма. Если она хочет получить большую отдачу от человека, она будет вкладывать бешеные деньги в образование своих работников.
А. М. Фирма не заинтересована ни в населении, ни в образовании, она заинтересована в своем коммерческом успехе, правильно? Но станки уже давно крутятся автоматически. У станка стоять не надо. Фирма себе выращивает специалиста, двух, трех. Это не значит, что вся округа будет взята фирмой на обучение, на здравоохранение…
АНТОН. Есть рынок труда, есть фонд заработной платы. Если население сократится, фонд останется таким же. Заработная плата вырастет. То есть сначала мы сожмемся, а потом постепенно будем накапливать, накапливать…
А. М. Вы сказали, если сократятся люди, зарплата вырастет. У нас сто сорок пять миллионов людей. Предположим, половина из них умрет. Вы почему-то считаете, что фонд зарплаты останется прежним. Зарплата возникает из производства. Нефтяные скважины, газ… Если умирают историки, лингвисты, то производство не уменьшается.
АНТОН. Совершенно верно. А умрут в первую очередь именно они. Вот мы и видим вымирание учителей, вымирание военных.
А. М. Значит, должны остаться только те, которые бурят скважины…
АНТОН. Естественно, естественно. А потом, когда они смогут накопить себе денег, они купят образование, медицину, и мы не будем делать большие социальные выплаты. Ведь у нас социальные выплаты достаточно большие. Если мы их сократим, что у нас произойдет?
А. М. Если перемрут историки и пенсионеры…
АНТОН. Мы на них не будем деньги тратить.
А. М. Это хорошо или плохо?
АНТОН. Это плохо, но сейчас у общества не хватает денег на развитие.
А. М. И что мешает этому развитию?
АНТОН. Историки. Абсурд, но такова действительность. Мои рассуждения, может быть, наивны, они, может быть, действительно жестоки. Но ничего не поделаешь. Я другого выхода просто не вижу.
Антон, объясняя, каким способом надо наладить в России счастливую жизнь, каким способом перескочить к богатству, даже не предполагал, что почти дословно цитирует «Бесов» Достоевского.
ВЕРХОВЕНСКИЙ. Как мир ни лечи, все не вылечишь. А срезав радикально сто миллионов голов и тем облегчив себя, можно вернее перескочить через канавку…
Если «срезать» историков, лингвистов, пенсионеров, то и врачи, что их лечили, тоже станут не нужны. Сколько квартир освободится! А дети историков? Устранять с родителями или отправлять в детдом?
Трудно жить молодым экономистам, видя вокруг толпы лишних людей, мешающих общему счастью.
Вот бакалавры и мучаются вопросами: сколько оставить? Половину? Треть? Как отобрать достойных? А ведь следом возникнет другой вопрос: как уморить недостойных? Стрелять? – неконституционно. Голодом? – это ж сколько придется ждать.
Хотелось понять: этот Антон уникум или норма? Я попросил его устроить встречу с однокурсниками. На этот раз бакалавров было семеро. Мы обсуждали детали, нюансы…. В чем-то они с Антоном согласны, в чем-то нет. Но мысль о десятках миллионов лишних людей не вызвала у них ни ужаса, ни даже удивления.
На прощание я спросил: «Ребята, вы “Бесов” Достоевского читали?» – «Нет». – «А “Три сестры” Чехова?» – «Нет». – «А “Вишневый сад” Чехова?»
Оказалось, что «Вишневый сад» они «подробно проходили».
Может, они запомнили только молодого купца Лопахина, который удачно купил вишневый сад, чтобы вырубить его, нарезать землю на участки и выгодно продать дачникам. Но в «Вишневом саде» есть и другие герои.
ЯША (молодой лакей). Надоел ты, дед. (Зевает.) Хоть бы ты поскорее подох.
Это Яша – Фирсу, восьмидесятилетнему старику. А почему нет восклицательных знаков? Зачем вставлено «зевает»? Чехов, видимо, опасался, что актер станет изображать ненависть. Чехов знал, что глубокое равнодушие страшнее.
Не скинхеды, не застекольные уроды… Симпатичные, умные, учатся в Высшей школе экономики – элитном престижном заведении. И повторяю – не дети, им третий десяток. Почему они не читали главных книг?
Они, конечно, стараются обойтись без грубых слов. Вместо «люди сдохнут» говорят «население сожмется». Вместо «умрут люди» – «умрут профессии». И все же за красотой своих выражений они, видимо, чувствуют что-то людоедское. И потому иногда оговариваются: мол, «мои рассуждения жестоки, но ничего не поделаешь, другого выхода нет». В эти моменты кажется, что бакалавры вот-вот начнут пританцовывать, напевая из «Трехгрошовой оперы» Брехта:
Мы рады бы устроить рай земной —
Да обстоятельства всему виной!
И мы бы не были черствы, —
Да обстоятельства не таковы!
АНТОН. Был социалистический строй, не было рыночных отношений. Тенденция была нехорошая. С начала 80-х годов – нарастающий дефицит продуктов питания…
А. М. Никто не спорит. И в Москве приходилось иногда стоять часами за сыром, причем никакого выбора.
АНТОН. А почему? Потому что не было института рыночных отношений! У человека был один сорт сыра, да еще и очередь. У человека не было возможности выбора.
А. М. Теперь много сыра и очереди нет. Улучшилась жизнь?
АНТОН. Улучшилась.
А. М. Продолжительность жизни сократилась?
АНТОН. Сократилась.
А. М. Так жизнь улучшилась или ухудшилась?
АНТОН. Это нужно смотреть с точки зрения социальных и этических норм.
А. М. Каких «этических»? Скажите, люди стали больше жить или меньше?
АНТОН. Меньше.
А. М. Это говорит о том, что жизнь улучшилась?
АНТОН. Ухудшилась.
А. М. Но вы только что сказали, что она улучшилась.
АНТОН. С точки зрения рынка она улучшилась, потому что у меня есть выбор. Если сравнивать систему сегодняшнюю и систему социалистического строя, я считаю, что так лучше.
А. М. Был один сорт сыра и большая очередь. Но продолжительность жизни была больше. Сейчас сыра много, очереди нет, но продолжительность жизни меньше. Жизнь улучшилась или ухудшилась?
АНТОН. Теперь вы мне ответьте. Что выберете: будете сидеть два часа в темной-темной комнате, неподвижно, скрученный ремнями, или вы в течение одного часа посмотрите кучу фильмов, сходите в ресторан, на дискотеку…
Современники страшно ругали Достоевского за то, что в «Бесах» он нарисовал Петрушу Верховенского (молодого революционера) абсолютным негодяем. Орали, что это не портрет, а злая выдумка, карикатура. Но вот живой симпатичный русский бакалавр задал тот самый вопрос, который сто пятьдесят лет назад задавала «карикатура».
ВЕРХОВЕНСКИЙ. Я вас спрашиваю, что вам милее: медленный ли путь или вы держитесь решения скорого, в чем бы оно ни состояло, но которое наконец развяжет руки и даст человечеству на просторе самому социально устроиться? Кричат: «Сто миллионов голов» (жертв. – А. М.), – но чего их бояться… Прошу всю почтенную компанию прямо и просто заявить, что вам веселее: черепаший ли ход в болоте или на всех парах через болото?
– Я положительно за ход на парах! – крикнул в восторге гимназист.
После этих милых бесед интеллигенты-интеллектуалы пошли и убили Шатова.
Антон сравнивает советскую жизнь с темной-темной комнатой, а нынешняя – светлая, с рестораном и дискотекой. Но в той темной-темной комнате были Высоцкий, Окуджава, великие спектакли, великие фильмы. А также в области балета… Да и Енисей перекрыли (кто же знал, что в подарок приватизаторам).
АНТОН. Что вы выберете?
А. М. Безусловно, скрученность ремнями два часа, чем час на дискотеке. Я эти два часа буду размышлять о замечательных вещах…
АНТОН. Вы – Диоген, который довольствуется житьем в бочке. Я выберу лучше час.
А. М. Вы выбираете короткую жизнь?
АНТОН. Я выбираю короткую жизнь, но насыщенную. (И опять он не замечает, как цитирует классику: «Лучше раз напиться живой крови, чем сто лет питаться падалью». – А. М.) Это не жизнь, когда вы ничего не получаете. Вы не получаете удовольствия от жизни.
А. М. Вы выбираете короткую, но полную сыра жизнь?
АНТОН. Да, полную сыра.
А. М. Люди, которые, как и вы, могут выбрать себе жизнь, полную сыра, – их продолжительность жизни тоже сократилась?
АНТОН. Я не хочу обсуждать свою жизнь…
А. М. Вы сказали: «Я выбираю для себя жизнь, полную красок и сыров, и пусть она будет короткой». Но вы же, боюсь, лукавите. Вы же понимаете, что ваша жизнь, полная сыра, будет продолжительная. А жизнь того, кто умирает рано, полна возможности смотреть на сыр, но не есть его… Вот наша жизнь, полная сыра. В этой жизни есть два сорта граждан. Одни пользуются этим сыром, а другие смотрят на него. Как будет устроена жизнь, решают те, кто пользуется, а те, кто смотрит, – не решают.
АНТОН. При социалистическом режиме был один сорт сыра и один тип людей. Сейчас много сортов сыра и много типов людей, каждый получает по своим возможностям. Поймите, люди по своей сущности не равны. У одних высокие интеллектуальные способности, у других низкие. Почему человек, который имеет высокие интеллектуальные способности, должен получать столько же, сколько человек, который имеет низкие интеллектуальные способности? («Каждому свое» – это Гитлер над воротами концлагеря написал. – А. М.)
А. М. Т. е. высокий интеллектуал должен получать больше?
АНТОН. Больше! Конечно!
А. М. Десять минут назад вы сказали, что нужны только те, которые бурят скважины, а историки и лингвисты должны умереть. У кого выше интеллект – у буровика или у лингвиста? (На самом деле лингвист может быть дураком, а буровик – умным. Но бакалавр даже не заметил, как я подставляюсь.)
АНТОН. Я имею в виду интеллектуала с точки зрения бизнеса. Мне неинтересен человек, который занимается наукой ради науки. Мне интересен человек, который занимается наукой, чтобы получить большие деньги. Вот этот человек заслуживает внимания. Да, я согласен, может быть, с точки зрения общества это достаточно жестоко…
А. М. Вы сейчас сказали: «Я, бизнесмен, буду решать – кому жить, а кому не жить».
АНТОН. Это не так.
А. М. Вы сказали: «Меня интересует только тот ученый, который приносит мне деньги. Меня интересует только ученый, который нашел новый способ бурения скважины».
АНТОН. Да. Совершенно верно. Вот они и останутся жить.
А. М. А тот ученый, который расшифровывает клинопись Урарту, он должен умереть?
АНТОН. А он прибыль какую-нибудь принесет?
А.М…должен умереть?
АНТОН. Что поделаешь.
А. М. Вы же о сыре говорили, а не о человечине… значит, людоедом можете себя не считать. По-вашему, самое главное – чтобы экономика нормально функционировала, и если этому мешает лишнее количество людей, то они должны просто умереть. Правильно?
АНТОН. Правильно.
А. М. У вас экономика определяет, кто нужен, кто не нужен. А общество…
АНТОН. Я вас умоляю! «Общество!» Есть стадо баранов, и у этого стада есть вожак. Куда вожак пошел, туда пошло и общество.
А. М. Стадо баранов, да, оно идет за вожаком – за козлом, кстати говоря.
АНТОН. Вспомните господина Александра Сергеевича Пушкина, первый абзац «Евгения Онегина». Я процитирую: «Мы не умеем извлекать прибыль из наших ресурсов, мы не умеем делать…» (Текст Пушкина в передаче магистра выглядит как убогий подстрочник в переводе на застекольный.
Почему почти магистр называет первым абзацем седьмую строфу «Онегина» – непонятно. – А. М.).
А. М. Вы сказали, что должно сократиться население… Кто определяет направление такого «развития»? Или это стихийно?
АНТОН. Я вас умоляю, я уже приводил пример с баранами.
А. М. И кто же этот козел, который ведет? И из каких исходя принципов он определяет…
АНТОН. Я не хочу умалять роль правительства… От мудрого правительства и руководства, я считаю, зависит достаточно много.
А. М. Кто же этот мудрый?
АННА (однокурсница Антона). Тот, который готов пожертвовать собой…
А. М. Пожертвовать собой?! В правительстве?!
АННА. Гайдар в каком-то смысле пожертвовал собой…
А. М. Минуточку, он умер, что ли?
АННА. Вы слишком примитивно, слишком буквально воспринимаете…
АНТОН. Есть очень хороший анекдот. Кто девушку обедает, тот ее и танцует. Вы понимаете, к чему я клоню?
А. М. Нет.
АНТОН. Жизнь общества и политику общества определяют те люди, которые имеют большой запас прочности. Что такое запас прочности? Это деньги. Если человек пробрался во власть – дети, жены, племянники, племянницы обеспечены на долгие времена. И он будет держаться у власти, и он не выпустит эту власть из своих рук. Клан Кеннеди. Клан Бушей. Клан…
А.М…Гайдара.
АНТОН. Ну, Гайдаров еще нет.
А. М. Ну Чубайсов.
АНТОН. Чубайсы есть. Это действительно клан. От кого зависит политика? От бизнеса она зависит! От денег она зависит! От крупного, именно крупного бизнеса. Человек, который заработал больше денег, он может повести за собой народ. Вот он и будет определять политику…
А. М. Больше всех за это время заработал Березовский. Он что, должен был народ повести?
АННА и АНТОН. За Березовским не пойдут…
А. М. У вас есть авторитеты в политике, в экономике?
АНТОН. С точки зрения бизнеса… Может быть, я покривлю душой…
А. М. Зачем?
АНТОН…но я не вижу еще ни одного настоящего бизнесмена. Тем не менее все-таки господин Чубайс для меня как бизнесмен…
А. М. Бывшие вице-премьеры делали огромные деньги на так называемой инсайдерской информации и играя в ГКО.
АНТОН. Я вас умоляю! Если бы вы знали прикуп, вы бы этим не воспользовались?
А. М. Ни разу не играл в ГКО, хотя меня приглашали.
АНТОН. Если бы вы знали инсайдерскую информацию?
А. М. Я отказался.
АНТОН. Это нерациональное поведение.
А. М. По-вашему, человек или дурак, или мерзавец. Третьего не дано.
АНТОН. Если вы знаете инсайдерскую информацию и не пользуетесь ей, то с точки зрения экономики…
А. М. В жизни есть ценности кроме экономики.
АННА. Все эти ценности хороши в сытом обществе…
А. М. Сначала хлеб, а нравственность потом?
АНТОН. Да. Нравственность потом.
Забавно, что в их речах постоянно проскальзывают классические реплики, а они этого даже не сознают. Они совершенно серьезно говорят: «Сначала общество должно стать сытым, а потом оно станет нравственным». Они не знают, что песенку «Сначала хлеб, а нравственность потом» в «Трехгрошовой опере» Брехта поют гангстеры. Брехт сочинял текст для гангстеров, а поют бакалавры. Разница в том, что Брехт издевается, а Антон и Анна в это искренне верят.
Сытость не приносит нравственности. Римляне были сыты до предела. Нажрутся до отвала, сунут два пальца в рот, освободят место и опять жрут. Сытее уж некуда. Но безнравственность римлян была притчей во языцех. Гетеры, мальчики… Стравливали людей со львами в цирке. Это что за нравственность – пойти в цирк, чтобы поглядеть, как звери будут рвать живых людей? Впрочем, рабы – не люди.
А. М. Но сперва, как вы говорите, все эти ненужные историки-лингвисты должны помереть. А потом…
АНТОН. А потом они оживут.
А. М. Кто?
АНТОН. Лингвисты, историки…
А. М. Почему?
АНТОН. Общество сейчас сожмется, да. Сейчас оно пройдет этап, когда умрут все эти профессии. (Люди. – А. М.) Но пройдет некоторый промежуток времени, общество станет сытым. Ему станет скучно. Ему нужно будет зрелищ.
А. М. Дальше.
АНТОН. Появятся какие-нибудь развлекательные…
А. М. Появится стриптиз. А дальше? А историки и лингвисты когда появятся? Вы говорите примерно следующее: вот сейчас существует Россия, сто сорок пять миллионов жителей, семьдесят – должны умереть, потому что они балласт…
АНТОН. Да. Они не нужны обществу.
(В течение этой беседы я несколько раз показывал Антону и Анне на диктофон; напоминал, что идет запись. Нет, они не считали нужным скрывать свои убеждения.)
В «Трех сестрах» Чехова есть старая нянька Анфиса. Ей восемьдесят второй год. Но вот брат Андрей привел в семью молодую жену, Наташу.
НАТАША. (Анфисе, холодно). При мне не смей сидеть! Встань! Ступай отсюда! (Ольге.) И зачем ты держишь эту старуху, не понимаю!
ОЛЬГА. Она уже тридцать лет у нас.
НАТАША. Но ведь теперь она не может работать!
Лингвисты не нужны, ясно. Но ведь и старики не нужны.
А Наташа – не лакей Яшка, она дворянка, барыня, по-французски говорит, хотя, как и он, русская, православная.
А. М. Балласт не нужен обществу, балласт пусть помрет. А сытые захотят «зрелищ». Согласен, стриптиза они захотят очень быстро, потому что это все связано напрямую – поел, и… Но, когда вы говорите, что, наевшись и насмотревшись стриптиза, они захотят историков и лингвистов… С чего вдруг? Вы понимаете, что сейчас богатые – это в основном бандиты, махинаторы…
АННА…они сейчас дают своим детям очень хорошее образование и очень часто – не в России.
ЯША (своей хозяйке). Любовь Андреевна! Будьте так добры! Если опять поедете в Париж, то возьмите меня с собой, сделайте милость. Здесь мне оставаться положительно невозможно. Вы сами видите: страна необразованная, народ безнравственный, на кухне кормят безобразно…
Ясно: человек хочет в Париж, где на каждом углу полно образования и нравственности.
А. М. Которые останутся жить и станут сытые, они стриптиз устроят здесь, а если вдруг им захочется учить историю, они съездят в Англию. А здесь историков не будет. Ваша схема не предполагает их появление вообще, потому что богатые, которые хотят дать своему ребенку образование, отправят его туда, где есть историки. Хорошие или плохие, может, хуже наших, но они там есть и они там высоко оплачиваются. Богатый человек будет очень дорого платить за то, чтобы его ребенок послушал дорогого и, может быть, плохого историка, а здешний хороший – сдохнет. Я помню, как министр здравоохранения стал бывшим министром, потому что он пытался построить здесь завод хороших лекарств. Но те, которые закупали для России плохие лекарства в Румынии, убрали его, чтобы он не мешал им дорого покупать плохие. Откат…
АНТОН. У него были деньги?
А. М. Нет.
АНТОН. А у них были деньги?
А. М. Конечно, у них были деньги.
АНТОН. Ну так кто девушку танцует? Тот, кто зарабатывает большие деньги.
Люди умирают от плохих лекарств. На этом кто-то наживается. По мнению Антона, он кого-то «танцует», а по-моему – людоед.
Бакалавры, объясняя мне, что к чему, не раз вместо слова «люди» говорили «ресурс», говорили «фактор производства». «Если этот ресурс станет меньше, – объясняли они, – цена его станет больше». Очень похоже на нефть. Уменьшим добычу – поднимется цена.
…Интересно, бакалавры этому у кого-нибудь научились или это природное свойство молодых здоровых организмов?
Учителя у них, конечно, есть.
Главные реформаторы, приватизаторы, долларовые миллиардеры с гордостью говорят: «Главное – наша революция прошла бескровно! Самый грандиозный в истории передел собственности прошел бескровно!»
Да, по сравнению с топором виселица – бескровный инструмент. А бескровная газовая камера – просто символ прогресса.
Еще недавно нас было сто пятьдесят миллионов. За последние годы средняя продолжительность жизни сократилась на десять лет. Перемножим – получится, что граждане России потеряли (или у них украли) полтора миллиарда человеко-лет. Пусть один человек – это семьдесят пять лет. Значит, куда-то совершенно бескровно испарилось двадцать миллионов. Это каждый из нас немножко умер. За что? Ладно если за Родину. А если за реформаторов?
Любопытная это наука – экономика. Едоков должно быть мало, а пушечного мяса – много. Пенсионер ест как человек, а на пушечное мясо уже не годится. Досадно.
«Каждый должен приспособиться к новым условиям, – говорили бакалавры. – Инженеров слишком много. Они должны переквалифицироваться. Каждый должен найти свое место. И – поменьше амбиций».
Найти свое место, и – поменьше амбиций… Угу. В точном соответствии с этим рецептом библиотекарш стало меньше, а проституток – больше.
…Умные, молодые, симпатичные экономисты. Впереди вся жизнь. Впереди будущее. И сами себе они кажутся людьми будущего и высокомерно глядят на дурацкое прошлое. А со стороны заметно, что не очень-то они будущие. Они в точности как прошлые. Просто теперь они идут в Высшую школу экономики, а раньше такие шли в Высшую комсомольскую школу, Высшую партийную школу, Высшую школу КГБ.
– Что вы так тяжело вздыхаете? – спросил меня один из них.
– Молодые щенки гоняются за бабочками, за своим хвостом, вся жизнь у них впереди. А старый пес лежит и в сторону бабочек даже ухом не ведет. Другое ощущение жизни, другая психофизика… Щенки такие милые, очаровательные… Но когда они говорят, что старые псы должны сдохнуть, ежели не могут приспособиться к новой реальности… Я не считаю вас врагами. Но считать вас родными почему-то тяжело.
АННА. Раньше не было стимулов к труду.
А. М. Вы говорите, что все решают деньги, а это неправда. Совесть…
АННА. Только деньги.
После публикации Антон позвонил, произносил какие-то наглые мутные угрозы. Я сказал: «Антон, вы магнитофон видели?» – «Да». – «Хотите – приезжайте в редакцию. Я дам вам послушать». Больше он не звонил.