Броня крепка
Кино-театр ордена Ленина Забайкальского военного округа
Январь 1991, «Огонек»
В тот вечер в Доме кинематографистов нам показали документальный фильм «Дембель-91». У слова «документальный» оказался тяжелый криминальный смысл. В самый раз на несколько лет строгого режима.
«Дембель» снимали в двух местах нашей Родины. В парке культуры и в казарме. В столице нашей Родины, в ЦПКиО имени Горького. И в ордена Ленина Забайкальском военном округе.
В парке – праздник. Лихая морская пехота. Тельняшка в обтяжку, берет вертикально сидит на затылке (чудом? на заколках? – вечная загадка).
Немногие облапили подруг. Но в большинстве это мальчишник. Широкие груди, мощные бицепсы. Обученные, гордые, годные к строевой, гаранты победы. Все веселые, потные, все под газом. Их лучше не задевать, они только и ждут, чтоб на кого-нибудь обидеться. Из репродукторов льются бодрые песни.
Праздник снимали минут двадцать. Может, сорок.
Казарму снимали полтора года.
Будни – дело долгое.
За долгие месяцы личный состав привык к кинокамере. Перестал ее замечать. Перестал стесняться. И тогда камера увидела то, что некоторые маршалы считают вымыслом и клеветой, но от чего некоторые рядовые вешаются. Камера увидела «дедовщину».
– Упор лежа принять! Встать! Упор лежа принять! Встать! Упорлежапринять! Встать! Воздух! (Надо упасть ничком, головой влево – там, видимо, взорвалась атомная бомба, хотя всё это происходит в коридоре, где слева – сортир.) Встать! Вспышка справа! Встать! Упорлежапринять! Встать! Воздух!
Всё это делается стремительно, а продолжается бесконечно. Ночь. Все спят. «Дедушка» воспитывает салагу. Кому не спится в ночь глухую? Спит ли мама салаги? Наверное, нет. В Забайкалье – ночь. В Москве – вечер. Мама сидит перед телевизором, смотрит парламентские дебаты о правовом государстве, о необходимости защитить Советскую армию от желтой (теперь не говорят «антисоветской») прессы.
Кино. Первый год
Исполнение священного долга перед Родиной начинается не с частного – начинается с государственного унижения. Новобранцев стригут наголо. Может, так и надо. Бог его знает. Может, нет другого средства от вшей. Но зачем так грубо? Зачем такая тупая, рвущая волосы машинка? Ручная, допотопная. Нигде в мире таких не осталось. Мы бережем, в музей не сдаем. Все лучшее – детям. Ладно, машинка – дрянь, но зачем процедура эта идет с насмешкой, с издевкой, с тычком, с пинком, с матерком? Верно, чтоб стал мужчиной. Другого ответа искал – не нашел.
В кадре мелькнули проводы. Одна плачущая мать, другая… Родина-мать зовет, а родная мать плачет. Плачут ли французские, шведские, немецкие матери, провожая сыновей в армию? Интересно бы знать.
Новобранцы летят в самолете. «Высота десять тысяч метров. Температура за бортом минус 50 °C». Летят туда, где эта температура зимой спускается из стратосферы к людям.
Прилетели. При Николае I – Читинский острог. Теперь – ордена Ленина Забайк. воен. окр. С кем тут воевать? Соседей двое – выбор невелик.
Но роте не до противника. Дизентерия то ли началась, то ли вот-вот начнется. Роте раздают газеты. Рота, спустив штаны, сидит орлом вдоль опушки. Каждый орел – над своей газетой. Названия упустил разглядеть, но вряд ли «Литературка». Звучит команда (здесь и далее мат опускаю):
– Пока последний не посрёт – рота будет сидеть!
У «последнего» глаза на лоб лезут от стараний. А как же? Ведь всю роту держит над газетами с дерьмом (вот уж впрямь желтая пресса, прости господи). А издевательства «последнему» гарантированы. Спасибо, если не побьют.
Здоровье – важно. Здоровье армии – очень важно. Анализы необходимы. Но почему на каждом шагу надо топтать мальчишек? Вероятно, многие впервые в жизни оправляются публично. Коллективно-ответственно. По знаменитой формуле: один за всех – все за одного!
Вам неприятно читать? Братья и сестры! Дорогие мои! Мы выдержали жизнь – ужели не выдержим кино?
Казарма – кривые окна. Сортир – кривая плитка. Серость. Убожество. Разруха. Солдаты и офицеры живут не замечая. В задачках по геометрии это называется «дано». Дано – и всё тут. А что «требуется доказать»?
Столовая во дворе. Столы, лавки, ложки, миски, колючая проволока… Стоп! Камера киношников уже привыкла к пейзажу ордена Ленина Забайкальскому: скользит по баракам, по колючке – не замечает. Камеру интересует «розлив» супа. Но мой взгляд напоролся на колючую проволоку, повис на ней.
Зачем, Господи? Кого от кого отгородили колючкой в ордена Лен. и т. д.? Столовую от барака? Я не против, но хотелось бы понять смысл. Пытаюсь вспомнить план Освенцима, пейзажи «Архипелага» – нет, вроде бы там только по периметру.
…Надо ли так далеко летать – в Читинский острог. Недавно гулял со своей собакой и с чужой француженкой по дворам Преображенки. Вдруг француженка ахнула, закричала: “La terreur! La terreur!” («Ужас! Ужас!») Гляжу – газончик огорожен колючей проволокой. Люди идут, детки играют – никто не видит. И я не замечал. Да, говорю, плохо, ржавая, ребенок поцарапается – столбняк подцепит. А француженка меня не поняла. Ее не ржавчина ужаснула, оказывается.
Теперь думаю – всё к лучшему. Вырастут детки на Преображенке – легче перенесут Забайкальский острог.
Хватит ужасов. Давайте посмеемся. В 1981 году я поехал выступать в Киров. Вечером во Дворце Политпросвещения просвещал кировскую элиту насчет театра абсурда. Черт меня дернул. «Для примера, – говорю, – вообразите: иду сегодня впервые в жизни по вашему городу, на всех витринах огромными буквами МЯСО МАСЛО МОЛОКО СЫРЫ КОЛБАСЫ, а ведь все знают, что ничего этого нет – одно пшено, но идут вятичи спокойно, кирпичом по издевательским надписям не шарахают; чем не театр абсурда?» Просыпаюсь ужасно рано от телефонного звонка: «Ваши лекции отменяются, быстренько сдайте номер, внизу машина, у шофера билет на самолет». Выслали из Вятки в полчаса. А куда? В Москву, где эти надписи тогда соответствовали. Спасибо, не в психушку.
Казарма. Вечер. Москвич-салага наговаривает звуковое письмо маме в Москву. Слова говорит хорошие, голос добрый, неторопливый. На трудности – парень крепкий – не жалуется. Жалуется немножко на тупость бамбуков, урюков. Тормозят урюки успехи роты. Мама посочувствует.
Поле. На поле танки. Хриплый монотонный радиоголос капитана:
– Пятый, вперед!.. Пятый, вперед!.. Пятый, вперед!.. (Мат опускаю.) Пятая машина, вперед!.. Пятый, вперед!!!
Но танки наши не быстры. Все боевые машины стоят. Вот, слава богу, одна случайно поехала. Кажется, совсем не пятая.
Казарма. Капитан в ярости, в бешенстве:
– Ты слышал мою команду?! Слышал?!
Перепуганный парень – будущий механик-водитель – бестолково таращится, мотает головой: «Не-а».
– Не-а, не-а! А ты эту ху-ню подключил?!!
Спасибо, не ударил. Только со злобой дернул капитан солдатика за какую-то тянущуюся от шлема штучку. Теперь парень запомнит, как она называется, и сам не забудет подключить, и другим про эту ху-ню объяснит.
Святая воинская присяга в Забайкалье. Чудовищные ошибки, немыслимые ударения, некоторые слова совершенно нельзя понять. Это не акцент. Это механически заученные звуки незнакомого языка. Это присягает урюк.
Слышишь и понимаешь: парень впервые в жизни говорит по-русски. (Опускаемые в этих заметках слова он, конечно, уже знает. Но ведь они не русские. Мат – это скорее международный код, передающий не столько информацию, сколько эмоцию.)
– Кыланюз ны пыщыдыт…
Это он клянется отдать жизнь за Отечество. Над ним можно поиздеваться. А можно – пожалеть.
Но стоит подумать не только об урюке, но и об армии.
Давайте спросим психологов: чувствует ли человек хоть какую-то ответственность – не говоря уж о священном долге – за клятву, произнесенную на чужом языке? Давайте спросим: не стал ли за месяцы унижений этот чужой язык – язык клятвы – языком врага? Давайте спросим урюков и бамбуков: как они называют нас на своем языке? (Я спрашивал – не сказали.)
Давайте подумаем: почему литовец, узбек, армянин должны на русском языке клясться отдать жизнь за Родину? Сколько стоит такая клятва? Думаете – ломаный грош? Нет – миллиарды.
Призыв провалился весной, провалился осенью и, если дело у нас обойдется без Пиночета, провалится и будущей весной. Кто тогда будет подключать ху-ню, чтоб услышать: «Пятый, вперед!»?
Христианин, поклявшийся на Библии (даже вынужденно – скажем, по требованию судьи), вероятно, ощущает долг. Но представьте: православного заставили клясться на Талмуде или Коране. Армия едина, и Бог един. Но захочет ли русский перекреститься на синагогу?
Русский – государственный. Русский – язык межнационального общения. Единая армия для защиты единого Союза и т. д. – всё верно. Но от кого?
Даже сумасшедший Хусейн кинулся на жирный Кувейт. Кто кинется на нас – нищих? На наши убогие заводы по производству брака, на нашу переотравленную землю? Шведский захватчик через литовскую брешь? Шведский солдат, чья казарма больше похожа на гостиницу ЦК КПСС, чем на нашу казарму?
Господин Коль? Погонит в Германию? Захватит Чернобыль? Что вывезет? Всё, что годится, вывозим сами. И рабсилу не надо угонять – сама рвется, сама за билет платит и с готовностью переплачивает – только пусти.
Японцы? Захватят Дальний Восток? Разрушат церкви? (Сколько сами разрушили – никакие гитлеры не побьют рекорд.) Начнут насиловать? Ой, вряд ли. И зачем насиловать? Кто-нибудь видел, чтоб девушка сопротивлялась иностранцу?
От кого защищать должен урюк? Кто его бил, грабил, унижал?
А главный вопрос: кого защищать собирается наша армия? Солдатским матерям – и русским, и узбекским – не вижу угрозы.
Начальников? Но в присяге не говорится, чтоб за… (На этом месте я усомнился, немедленно позвонил сыну – он «дембель-86»: ну-ка, говорю, произнеси присягу. Он начал и на первой же фразе сбился. – Не могу, забыл. – Вспомни! – Он пыхтел, пыхтел – никак. А ведь на родном присягал, не на чужом.) Так вот, в присяге не говорится, чтоб за начальников умирать (что мы, кстати, и делаем; и в мирное время больше, чем за войну). В присяге говорится: защищать Родину. Хорошо. Только давайте разберемся – кто ей враг.
Кино. Второй год
Казарма. Наш рядовой, которого стригли, которого гоняли, который маме на бамбуков жаловался, стал сержантом. Теперь сам гоняет.
– Отбой! (Стремительно разделись, кинулись в койки.) Газы! (Надели противогазы.) Подъем! (Вскочили, построились.) Отбой! (По койкам.) Подъем! Отбой! Подъем! Отбой!..
Все это делается стремительно, а продолжается бесконечно. В противогазах. Кто-то задыхается. Лица не видно. Рожа с хоботом. Нехай задыхается. Небось не помрет.
Устал гонять. Смиловался. Лежат мальчики под одеялами. Слава богу, без противогазов. Укрылись – лиц не видно. Заснуть хотят или поплакать?
Сидит на табуретке умаявшийся «дедушка»-наставник, опечаленный их нерасторопностью, и грустно, с обидой, человечно, негромко:
– Изверги. Пидарасы. Кто меня отнесет спать?
В кадре «гоняют» минуту. В съемке – полчаса. В армии – два года. В СССР – всю жизнь.
Спокойной ночи.
А капитан (пятый, вперед!), гляди-ка: уже майор! Лицо ласковое – отец солдатам. Говорит о духовности, о священном долге, о незабываемом светлом дне присяги:
– Вы будете ее помнить всю жизнь!
Интересно, верят ли мальчишки, обязанные слушать и не возражать, – верят ли они в его искренность? Я бы поверил, если бы не ужасное косноязычие, с коим идейный майор выталкивает изо рта заученные слова. Что ж это у него с русским языком? И ведь не урюк, кажется.
Казарма. Вечер. Наш дедушка опять маме звуковое письмо наговаривает. Рассказывает, как заботится о молодых, воспитывает их, как вчера ночью подняли по тревоге, раздали оружие, повели к самолету, но в последний момент, уже на трапе, его и еще кого-то оставили, а друзья полетели воевать, а он не полетел воевать в Карабах, а жаль – такой шанс отстрелять партию этих гадов… (По интонации ясно: речь не о политической партии, а просто о большом количестве людей – как, скажем, партия товара.)
Тишина в казарме. Мертвая тишина в Белом зале Дома кино. Такого искреннего текста здесь еще не слышали.
Потерпите, сейчас вернемся в Парк культуры. Только еще одно фото на экране – парень, повесившийся на седьмом месяце службы. Вторично мелькают начальные кадры. Мы видим: вот его провожают, вот стригут «под ноль». Теперь (зная!) кажется, что еще тогда, весной 1989-го, по слегка печальному лицу было видно – не выдержит. Ну да что говорить!..
Конец! ЦПКиО имени Горького. Веселые. В тельняшках, в беретах. Здоровые. Малость грубоватые, слегка поддатые. Музыка гремит. Тени удлиняются. Чем кончится праздник, когда солнце зайдет, а газу добавится? Подерутся между собой? Или кто-то из прохожих, сам того не зная, «обидит» и тем даст молодым мужикам вожделенный долгожданный повод…
Театр
Кино кончилось. Зажегся свет. Начался спектакль. Чем театр отличается от кино? В театре артисты живые. Они приехали к нам в Дом кино, в город-герой Москву, – артисты ордена Ленина Заб. в. о. Только что мы видели на экране, как этих мальчишек мордовали. Видели, как они, став «дедушками», сами стали мордовать. Только что он грустил – «изверги, пидарасы, кто меня отнесет спать?». Только что огорчался в письме к маме, что упустил «шанс перестрелять партию этих гадов».
И вот он перед нами во плоти – скромный, аккуратный, взволнованный блондин. Он в форме. Он дембель-91, ему еще служить полгода. Он делится секретами актерского мастерства. Пытается рассказать, что фильм «не совсем документальный». Мол, «играли» по просьбе режиссера. Особенно уличающе сержант упирает на слово «монтаж», думая, очевидно, что это слово – антоним документальности. Но монтаж – бог с ним. Мыто понимаем, что снимают год, а смотришь час.
Вот насчет «играли» – интересно. Если так – эти ребята гениальные актеры. Но спокойно, еще не завтра Шварценеггер и Сталлоне потеряют работу. Спектакль в Доме кино выходит за рамки искусства, ситуация криминальная. В зале группа преступников. Какая? – вот вопрос.
Если кино документальное – значит, герои фильма многократно совершали воинские преступления. «Дедовщина» карается по Уголовному кодексу. Их ждет дисбат. И это накануне дембеля, накануне свободы!
Если сцены «дедовщины» разыграны – значит, это не докфильм, а фальшивка, клевета на Советскую армию. Значит, надо судить и карать съемочную группу.
На сцене микрофон, две группы. В зале публика.
Киношники. Не судите слишком строго этих ребят; мы выбрали для съемок лучшую, образцово-показательную воинскую часть; в фильм включили только самые безобидные эпизоды; слишком черное мы даже не снимали; дело не в сержанте, а в системе.
Военные. Фильм – фальшивка, в армии всё не так, «дедовщина» исчезла, приезжайте – увидите (в последнее – верю. Если приедем, мордобоя нам не покажут), всё изменилось (в это верится с трудом. С чего вдруг?).
Из орд. Лен. Заб. привезли на премьеру трех сержантов. Героев документального фильма? Артистов? С ними прибыл полковник – начальник политотдела дивизии. Полковник-режиссер наклонялся к уху очередного парня, и тот покорно шел к микрофону, бесцветным голосом бубнил «не совсем документально», «монтаж», «играли». Один тезисы полковника на ладошке записал. Как школьник, подглядывал в шпаргалку. Не стоит придираться, уличать во лжи – парни спасали не столько честь мундира орд. Лен. Заб., сколько свою свободу.
Давайте оставим их всех в покое – киношников-клеветников и парней в форме, которых не хочется называть садистами (а были в зале и матери солдат, погибших в армии, повесившихся, – их речи лучше не вспоминать). Оставим это. Лучше еще раз подумаем об армии.
Школа
До зевоты надоели статьи о «дедовщине», теледебаты, письма о «дедовщине»: безобразие! уродливое явление! прикажите покончить с «дедовщиной», маршал Язов! издайте указ, товарищ президент!
Сколько можно называть «дедовщину» уродством? – то есть отклонением от нормы. То, что происходит бесконечно и повсеместно, – норма. Урод – тот, кто вешается от нормы.
Покончившие с собой тоже полезны и необходимы. Они – пример для неподражания. Вот что будет с тобой, парень, если окажешься хлюпиком, станешь плакать и страдать.
Научись не страдать – не повесишься.
Не страдаешь – живешь.
Не страдаешь сам – не будет жалости к другому.
«Дедовщина» – уродливое явление? Отклонение? Армия – норма. И «дед» – норма. Отклонившиеся вешаются, уроды. Норма живет и побеждает.
Полковник-начполит тоже вышел к микрофону:
– Не готова современная молодежь к армии. Дорогие родители (смотрел он в этот момент своей речи на матерей, потерявших сыновей), дорогие родители, надо ребят получше готовить!
Разве? Разве не готовы? Если вешается в этом аду один из десяти тысяч – значит, наши мальчики готовы к нашей армии на 99,99 %.
Ничего случайного в «дедовщине» нет. Она – в нынешней обстановке – необходимейший элемент армии. Внешнего врага нет. Внутреннего – всё больше. Бить своих надо не только уметь, но и мочь.
Новобранца унижают, оскорбляют, бьют. Или привыкаешь, или вешаешься. Большинство привыкает. Перестают плакать, перестают замечать. Отучаясь чувствовать оскорбление – а тренируют бесчувствие в яслях, в детсаду, в школе, а у многих и дома, – научаешься спокойно (нормально) оскорблять. Став «дедом», оскорбляешь и бьешь спокойно.
Сперва делают бесчувственным к собственному унижению, потом стимулируют унижать и бить. Потом человек готов для сапёрных лопаток, для стрельбы разрывными по гражданскому населению – дайте только шанс.
Нашей власти нужна такая школа. Без «дедовщины», не отбив у человека человеческое, не заставишь выполнять бесчеловечные приказы.
Внутренний враг – не оккупант, не жег твою хату. Для выполнения некоторых приказов мало иметь в руках автомат или лопатку. Надо иметь еще и заряд ненависти. Где ее взять? Ее выдают новобранцу, его заряжают. А обратить ненависть в нужную сторону, в сторону «гадов» – пустяк.
Артема Боровика в американской армии шокировал плакат «Убей советского!» (или коммуниста – не помню). Без заряда ненависти нет солдата.
Иные страны набирали наемников, безжалостных к коренному населению. Отечество располагало казаками, ненавидящими москалей, и без угрызений совести полосовали всадники студентов и пролетариев на питерских мостовых.
Для того и везут парней далеко от дома. Потому и требуют республики, чтоб служили солдаты в родных местах.
Майор молодец. Он заряжающий. Зарядил в учебке и отправил, а двух-трех пригрел – отец родной – и внушил: знай мою доброту.
И не удивлюсь, если пригретые полюбили его. Искалеченные души способны искренне лизать бьющую руку.
«Дедовщина» сохраняет боевой дух. Чем иначе его добыть? Косноязычными рассказами о врагах социализьма? Вдохновляя пацанов идеями Ленина? После Афгана этот поезд ушел и не вернется.
Передовые умы – либералы, межрегионалы – призывают к военной реформе. Мол, профессиональная армия нужна. И деньги подсчитали – кажись, наскребем.
Братья и сестры, зачем вам профессиональная армия? что будете с ней делать? какие задачи решать? Профессиональная армия – это мощная техника, авианосцы, ракеты, компьютеры. Против демонстрантов оно как-то слишком. В нестабильной, раздираемой конфликтами стране нам только мощной профессиональной армии не хватало! Может, мы только потому и живы, что наша армия – плоть от плоти нашего народа (советского). Такая же халтурщица и бракодел с раздутым до полной неподвижности генералитетом.
Да разве в деньгах и технике дело? Чтобы создать такую армию, о которой грезят наяву некоторые депутаты, не с сержантов надо начинать. И не с генералов. С яслей. С роддомов. С воспитательниц в яслях… Эх, да что говорить!
…На премьеру в Дом кино из орд. Лен. Забайкальского военного округа доставили и майора. Того самого «пятый, вперед!». Если и он «играл» – продать майора в Голливуд. Майор там самого Марлона Брандо затопчет.
Полковник-умница посылал к микрофону сержантов. А майор сидел стиснув зубы. Ни звука. Вот кто попал! Вот кто вляпался с этим кино по самое не могу.
Матери погибших готовы были растерзать мальчишек-сержантов. Что они сделали бы с майором – страшно подумать. Он и не лез вперед, хоронился за спинами. Даже мне – журналисту – побоялся отвечать.
– Грозят ли сержантам наказания? – спросил я полковника.
– Уверяю вас, никакие наказания их не ждут.
– Грозит ли что-либо майору?
– М-м-м… – Полковник избежал ответа.
Берегите майора, полковник. Теперь майор ученый, теперь он самый надежный майор в танковых войсках, и заряд его огромен. Он никогда не заговорит с прессой – разве что высунувшись по пояс из башни, через мегафон, направленный туда же, куда смотрит хобот орудия.
Мы стоим на площади. На нас смотрят глаза майора, глаза стволов и бельмо мегафона.
P.S. Написал в октябре 1990-го. Коротич не разрешил публикацию. Текст лежал, ждал случая. Когда Коротич уехал в Америку (в командировку), заметку поставили в номер. Он уже был в типографии, когда танки пошли на телецентр в Вильнюсе. Журнал с «Броней» вышел через три дня. Читатели были уверены, что написано «в связи с событиями». Тогда весь мир был шокирован: Горбачев – и танки?!
Хлебом не корми – дай сказать
Фрагменты
30 апреля 1991, «МК»
Не слишком приятно наблюдать проельцинские манифестации. Мол, уйдет Горби, придет Борис и… Да ни уя не выйдет, как сказал бы Веничка Ерофеев.
Горби, уходя, не заберет с собой ни убогую армию, ни преступный КГБ, ни восемнадцать миллионов аппаратчиков. Все они останутся Ельцину. Нам. А это двадцать – двадцать пять миллионов реально сильных. В случае «победы» Ельцин станет заложником тех же сил, кто сегодня делает шута из президента.
Один привел в Москву вооруженные силы, другой толкнул сотни тысяч безоружных людей на автоматы. Обошлось. Ну а если б из толпы «демократов» один провокатор или идиот саданул бы очередью по войскам?
Горбачев и Ельцин создали в Москве 28 марта обстановку, когда в минуту могли быть перекрыты все кровавые рекорды перестройки. Все Карабахи-Баку-Вильнюсы-Тбилиси вспоминались бы как порезанный пальчик.
Я не вижу принципиальной разницы между секретарем обкома и гауляйтером. Задачи те же: подавление всякого сопротивления, репрессии и выколачивание плана. Гауляйтеру (по-человечески) даже простительнее. Как-никак он имеет дело с врагами, с недочеловеками. А секретарь – свой, русский, народ-и-партия-единый. И на вчерашнего гауляйтера возлагать демократические упования… Ох.
Шесть лет творенья
20 августа 1991 (второй день путча ГКЧП), “L’Hebdo”
Эпоха Михаила Горбачева началась в апреле 85-го.
Тогда никто не верил ему. Ни в России, ни на Западе. Согласно легенде, только Маргарет Тэтчер сказала: «С этим можно иметь дело».
Я был уверен, что она ошибается. Первые шаги Горбачева показали – очередной аппаратчик. Но мы, конечно, радовались.
Мы устали от живых мертвецов. От маразматиков, даже «здрасьте» говорящих по бумажке. Устали терпеть позор и насмешки Запада. Всё, что производили в стране, – это ракеты и анекдоты. Достоинством Горбачева была молодость.
Мы радовались, что не стал генсеком ни Романов (Ленинград), ни Гришин (Москва) – твердолобые сталинисты. Достоинством Горбачева было отсутствие черной биографии. Он не боролся против культа Сталина, но зато не был замешан в свержении Хрущева.
Итак: молодость + отсутствие тяжких преступлений – вот и все поводы для радости.
До воцарения Горбачев ведал сельским хозяйством. Состояние нашего с/х исключало возможность радужных надежд на деловые качества нового генсека.
Увы, первые шаги Горбачева подтвердили все опасения. Горбачев ввел госприемку. Вместо того чтобы уволить плохого рабочего, добавили еще одного контролера. Контроль контроля. В стране появились десятки тысяч новых чиновников «контролеров в квадрате».
Неужели Горбачев не понимал, что этот процесс бесконечен?
Он объявил «ускорение» и «компьютеризацию». Всё это было до боли похоже на китайский «Большой скачок» с маленькими домнами возле каждой фанзы.
Он боролся с алкоголизмом. Запретил продавать водку везде, кроме специальных магазинов. Рабочий класс и крестьянство (и, увы, интеллигенция) выстроились по всей стране в трех-четырех-пятичасовые очереди.
Пить не перестали. Горбачев вдвое поднял цены на водку. Весь народ начал гнать самогон (даже столичные кинорежиссеры). Исчез сахар.
Короче говоря, Горбачев продолжал безумное партийное руководство. СССР продолжал жить по Оруэллу («1984»). Идеология определяла экономику.
Только в 1987-м – когда Горбачев объявил гласность и демократизацию – наши сердца повернулись к нему.
Он выпустил Сахарова. Он вывел войска из Афганистана. Он договорился с США. (Было очень приятно видеть, как наш руководитель политически обыгрывает президента Америки, а раньше было наоборот.)
Но чем дальше шла гласность, тем ожесточеннее становилось сопротивление аппарата. Слишком много сил и интересов бушевало в стране. И все чаще Горбачев избирал тактику выжидания, уклонялся от решений.
Кровавая резня армян в Сумгаите осталась безнаказанной. Очень скоро взорвался «атомный реактор» Карабаха, и теперь между Арменией и Азербайджаном – война.
Убийство женщин саперными лопатками в Тбилиси осталось безнаказанным. Последовала резня в Баку, где армия стреляла разрывными по мирным жителям, – и никто не был наказан.
Армия и КГБ убедились: Горбачев не решается привлечь их к суду, какое бы преступление они ни совершили.
Горбачев отпустил на свободу Восточную Европу. Берлинская стена уничтожена. Успехи внешние – огромны. Тем сильнее нарастала ненависть внутри. Аппарат и торговая мафия соединили усилия по искусственному созданию дефицита товаров и продовольствия.
Осенью 1990-го на складах Москвы лежало сорок миллиардов сигарет, эшелоны сигарет тайно отправляли в Баку. А в Москве они совершенно исчезли из магазинов, что привело к «табачному бунту» у Моссовета.
Аппарат и мафия разжигали недовольство народа. Армия в бешенстве покидала уютные квартиры в Венгрии, Чехословакии, Польше, ГДР. А на Родине этих офицеров и их жен и детей ждали грязные холодные бараки и пустые магазины.
Антирусские настроения в республиках нарастали стремительно. Русские беженцы из Вильнюса и Баку, Ташкента и Кишинева появились в Москве, где для них не было ни еды, ни жилья, ни работы – ничего.
Из страны бегут все, кто может. И бегут не самые худшие. Математики и музыканты – нужны везде. Аппаратчики – нигде.
Реформы Горбачева аппарат наконец осознал как смертельную угрозу. И – пошел в атаку.
Выяснилось, что опереться Горбачеву не на кого. Рабочие озлоблены. Крестьяне испуганы и пассивны. Интеллигенция…
Увы, все эти годы, все шесть лет мы наблюдали, критиковали, давали советы, но мы не сделали ничего. Ничего, на что можно реально опереться.
Горбачев попытался опереться на правых. Сразу же начались танковые атаки в Прибалтике.
И мы прокляли Горбачева. И он остался один. Остался заложником аппарата, КГБ и армии.
Никому не нужный и всем мешающий президент.
И вот – путч!
Горбачева свергли те, кого он назначил. Его свергли не избранники народа, а собственные его ставленники.
И спасает нас (и Горбачева спасает, если только его уже не убили) то, что он назначал на высшие должности таких идиотов.
Алкоголик Янаев. Его дважды провалили на выборах в вице-президенты, а с третьего раза он «прошел» с помощью фальшивых бюллетеней. Патологический лжец Павлов, укравший у народа деньги под предлогом, что швейцарские банки хотят уничтожить нашу экономику. Крючков – хозяин пятимиллионной армии тайных агентов – первый из руководителей КГБ, который добился закона (!), разрешающего гэбистам врываться и обыскивать любую квартиру без ордера прокурора.
Что погубило путчистов? (А я уверен, что путч провалится.)
Народ не поверит им. Для них лучше б они были не известные никому майоры, чем слишком известные маршалы.
Путчисты видели, что народ не любит Горбачева. Это они рассчитали верно. Но поверить, что их самих ненавидят, они не могли. Видя ежедневно, ежеминутно улыбающихся и «влюбленных» холуев, они верили, что и народ влюблен в них и ждет порядка. А народ не хочет назад в сталинский концлагерь.
Чего же добился Горби внутри страны?
Разруха, бешеные цены, инфляция, катастрофическое падение уровня жизни.
Но – за шесть лет из народа-раба возник народ, который идет на танки.
Вольно или невольно, но это сделал Горбачев.
P.S. Какая романтика! Спустя двадцать лет совершенно ясно, что народ шел на танки только потому, что танки не стреляли. Исторический пример перед глазами: 1989, Китай, Пекин, танки, площадь Тяньаньмэнь была залита кровью (от трехсот до тысячи погибших). Запад покричал-покричал и потихонечку забыл. С Китаем все хотят дружить. Мясорубку не вспоминают.
А что касается «никому не известного майора», то теперь кажется, что я ошибся на одно звание и надо было написать «подполковник». Но в августе-91, вполне возможно, он еще был майором.
Дряхлые маршалы тогда проиграли. Через девять лет крепкие подполковники выиграли. Теперь всё всем известно, наскучило, заболтано, забыто. Полстраны вообще ничего об этом не знает и знать не хочет. И тексты эти интересны лишь потому, что написаны тогда.
Царь Борис
[17]
29 августа 1991, “L’Hebdo”
Исполнитель
Ельцин был взят в Москву «за простоту». Крепкий, грубый, не сомневающийся в коммунистической идеологии, он прекрасно проявил себя на уральском троне.
Первый секретарь Свердловского обкома КПСС – пост колоссальной важности. Урал – главная база ВПК. Танки, ракеты, ядерные бомбы – все там, на равном удалении от Англии и Японии.
В царской России наместник такого масштаба назывался генерал-губернатор. В гитлеровском рейхе – гауляйтер. Но точнее было бы сказать «фараон». Полная власть над телами и душами. Не ограниченная никакими законами. Давай план – и тебе простится любое преступление. Ни прокурор, ни Конституция не существуют, если тобой довольны в Политбюро.
Всякая власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно.
Под властью Ельцина на Урале не только делали танки. Продолжались все прелести режима: преследование инакомыслящих, гонение религии… Именно Ельцин уничтожил Ипатьевский дом, где по приказу Ленина расстреляли царскую семью, в том числе мальчика-наследника. Детоубийство – скверная штука. Уничтожение дома-тюрьмы – попытка вычеркнуть событие не из истории – из фольклора.
(Те, чья память не выключается вечером вместе с телевизором, с улыбкой наблюдали потом, как Ельцин лезет в «дружбу» к Сахарову; как вчерашний воинствующий атеист пылко участвует во всех церковных церемониях.)
За эти качества капрала генеральный секретарь Горбачев взял Ельцина на второй пост страны – первым секретарем Москвы и Московской области. Двадцать миллионов жителей, столица России, СССР и социалистического лагеря.
Хулиган
Расчет был прост. Грубый провинциал будет решительно чистить Москву от брежневско-андроповско-черненковской мафии. И – всегда будет помнить, кому обязан переездом в столицу (этого со страстью добиваются все провинциальные аппаратчики).
Расчет оправдался. Ельцин начал громить коррумпированную московскую верхушку. Одновременно он играл привычную по Уралу роль отца народа. (Один раз проехал на автобусе. Жена – под охраной – сходила в магазин.)
Внезапно произошел скандал. Накануне очередного юбилея Революции Ельцин позволил себе критиковать Горбачева. Это была первая (в Политбюро) критика слева. «Перестройка буксует. Перемены медленные и не радикальны».
Сейчас это банальная фраза. Но тогда Горбачев взорвался. Ельцина с треском выставили из Политбюро.
Следует заметить, что объективно Горби был абсолютно прав. Слишком крутой поворот мог привести к путчу. А тогда, в 1987-м, никто не оказал бы сопротивления путчистам. Страх и рабство владели страной.
Ельцин пытался просить прощения. Каялся на пленуме, каялся на XIX партконференции, просил «политической реабилитации». Как провинившийся мальчишка, обещал вести себя хорошо. Обращался к Горбачеву «Вы, Михаил Сергеевич». Тот в ответ «тыкал».
Изгнание Ельцина – крупнейшая ошибка Горбачева. Ругать можно было сколько угодно. Ельцин остался бы послушным рабом (он и просился обратно в рабство). Изгнание создало соперника. Изгнание сделало Ельцина героем, привлекло внимание. Ореол «мученика за правду» сделал его кумиром народа. Народ соскучился по кумирам. До Ельцина советские люди вынуждены были любить Маргарет Тэтчер. Ибо среди своих вождей не видели ни одного, кого могли хотя бы уважать.
Последовали знаменитые эскапады. Поездка в США и пьяное выступление в Балтиморе. Мы видели это по ТВ и можем утверждать: Ельцин был несомненно пьян. Его речь, жесты, мимика – всё было типично для пьяного советского начальника.
Ельцин, вернувшись, лгал, что не пил. Утверждал, что «ТВ СССР по приказу ЦК КПСС исказило запись». На это председатель Гостелерадио честно признался: у нас нет таких технических возможностей.
Однажды вечером Ельцин упал в реку, а потом заявил, что это – покушение на его жизнь по приказу Горбачева. И любовь народа достигла апогея.
Потом авиакатастрофа в Испании, потом автоавария в Москве. И всякий раз, подогревая народную любовь, делались намеки на покушение.
Горбачев сходил с ума от успехов Ельцина. Но от злости делал только глупости, теряя в этой борьбе последнее уважение народа. Скандал вызвало обнаружение подслушивающей аппаратуры, установленной КГБ в комнате за стеной ельцинского кабинета.
А Ельцину везло. Все его промахи оборачивались в его пользу. И он поверил в свою богоизбранность. Его самомнение выросло тысячекратно. Его авторитарность теперь опиралась не на номенклатуру, чьи позиции слабели, а на миллионы избирателей, чье влияние постепенно росло. Он стал с наслаждением играть роль вождя России.
Перед выборами президента России я считал, что Ельцину для победы надо за день до голосования упасть в реку (желательно напротив Кремля). Но руководитель Москвы Попов, беседуя при мне с руководителем Ленинграда Собчаком, сказал, что победа у Ельцина и так в кармане и что проиграть он может, только если на Красной площади перед телекамерой изнасилует десятилетнюю девочку.
Для российской интеллигенции оба они – аппаратчики. Пусть Горби умеет притворяться интеллигентом, а Ельцин был и остался заводским хулиганом, но с точки зрения морали разницы меж ними нет.
Да, Ельцин блестяще вел себя во время путча. Но что ему оставалось? Смирно ждать ареста или «случайного» выстрела? Это не в его характере. Он волевой, отчаянный драчун. Драка – его стихия.
Да, Ельцин – избранник народа. Все просто с ума сошли от такой новости в русской истории. Но задумаемся: из кого выбрали Ельцина? Макашов, Рыжков, Жириновский… не конкуренты, а монстры.
И кто выбрал Ельцина? Народ? Мы, увы, знаем наш народ. Пьяницы, бездельники, воры. Шесть миллионов проголосовало за откровенного фашиста Жириновского. А перед тем грузинский народ посадил себе на шею Гамсахурдиа, который начал свою деятельность с запрета независимой прессы, политических арестов и преследования национальных меньшинств. Стоит ли радоваться такому народному выбору?
Народный выбор! Половина голосовала за Ельцина в пику Горбачеву. Другая половина – все равно за кого, лишь бы против коммунизма.
И с чего начал победитель путча? С того же, что путчисты: закрыл неугодные газеты.
Что продемонстрировал счастливый президент России Ельцин? Публичные пощечины спасенному Горбачеву. И парламент России приветствовал эту выходку аплодисментами.
Сказочные герои так себя не ведут. Сказочные герои великодушны.
А наша история завершила круг. Ленин выступал с броневика. Ельцин – с танка.
Несчастная наша страна всё время нуждается в героях.
АНТиКГБ
1991, журнал «Столица», № 49
На дне, в грязной ночлежке, среди пьяниц, воров, бывших актеров и бывших баронов, живет проститутка Настя. Ее жизнь – ужас, вокруг нее – ужас, но она истово верит, что была у ей с Раулем (с Гастоном?) святая любовь. Бить Настю – можно, грабить – можно, помыкать ею – можно. Но мечту трогать нельзя. Убьет.
Эта Настя – мы.
Лучшие, умнейшие люди, хлебнувшие лиха на своем веку, верят, оказывается, в Раулей и Гастонов. Вот и Сахаров, и «народ в массе» в один голос: наименее коррумпированная организация – КГБ.
Жестокая, коварная, даже преступная. Но – не коррумпированная.
Не прошли даром фильмы и спектакли о рыцарях революции. Чистые руки, холодная голова (или наоборот?). И как ни переосмысливали роль органов, а всегда выходило: шпионы – да, убийцы – да, ворюги – нет.
И вот «дело АНТа». Напомним: АНТ обещал продать на Запад отходы, а на полученную валюту завалить Родину едой и ширпотребом. В огромных количествах. На десятки, сотни миллионов долларов. И еще АНТ обещал: 99 % прибыли – государству, 1 % – себе.
Или очень бескорыстные, или речь о таких суммах, что и 1 % – богатство.
Продать успели. И немало. А вот завалить СССР товарами «не успели». Грянул скандал с танками. В советском порту обнаружился эшелон танков, предназначенных к отправке неизвестно кому. Вот так «отходы».
АНТ утверждал, что заказал танки без вооружения (как мощные тягачи), а завод, мол, забыл демонтировать пушки. Собчак обвинял, Рыжков плакал…
А где суд? Идет ли следствие? Что происходит? Ведь дело ведет КГБ – всезнающая, всесильная организация.
Советский народ разделился на две части.
Одни считали, что АНТ – молодец, придумал, как накормить и одеть страну, а преступный КГБ – враг народа, свободы и перестройки – сорвал святое дело.
Другие были уверены, что АНТ – воровская шайка, продающая Родину, а доблестный КГБ – молодец, сорвал бандитские планы.
В обоих случаях получалось, что АНТ и КГБ – враги.
Желая – во время страшной раздробленности – хоть както служить объединению народов, я предлагаю третью точку зрения, которая, вероятно, могла бы ликвидировать антагонизм.
На днях в мои руки попали некоторые документы (точно не помню – кажется, в метро нашел). Чтобы окончательно понять, какие непримиримые враги АНТ и КГБ, почитайте список сотрудников АНТа. В документе перечислены Ф. И. О., должность, оклад, паспортные данные, адрес, телефон. Должности невзрачные: контролеры да диспетчеры. И читать было бы очень скучно, если бы не замечательная графа «предыдущее место работы, должность».
Читаешь список диспетчеров – и овладевает мания преследования. Вот же, думаешь, какая невзрачная, невинная должность, а на самом деле…
С другой стороны – овладевает гордость. Ну где еще диспетчеры так хорошо образованы? У кого – Академия МВД, у кого – Военная академия, у многих – Высшая школа КГБ.
…КГБ хотел из всех сделать добровольных помощников. Ради порядка. Но давайте вообразим, что цель достигнута, что все граждане так или иначе «сотрудничают». Порядка не будет. Будет чудовищный хаос. Допустим, лейтенант КГБ ловит валютную проститутку. А она оказывается капитаном КГБ. И вместо ареста проститутки лейтенанта самого вызывают на ковер, где только что давала полковнику (отчет) красивая и злая капитан.
Видите, ребята, как забавно получается: когда вы проклинаете АНТ («продавший Россию») – вы проклинаете КГБ. Когда вы защищаете КГБ (от «желтой прессы») – вы защищаете мафию. Это было бы смешно, когда бы не было так глупо.
P.S. После этой публикации пришло мне два письма. Большое – от Ряшенцева (который из генерального директора АНТа превратился в президента «Российского дома» со штаб-квартирой в Будапеште). Поменьше – от генерала Карбаинова, начальника Центра общественных связей КГБ СССР.
Ряшенцев писал, что «ушел из КГБ в 1982-м под предлогом состояния здоровья», что АНТ погубили «КГБ и консервативные силы» и что «всюду видны отпечатки длинных пальцев вооруженной руки партии, которая на закате коммунизма хватала миллионы долларов столь же жадно, как при Сталине хватала миллионы людей».
По-моему, очень красиво написано. Но главное: это о КГБ говорит сотрудник КГБ.
Генерал Карбаинов писал не столь изысканно, но тоже ужасно честно: «Изложенное в “Столице” не соответствует действительности и является грубым вымыслом, направленным на дискредитацию органов госбезопасности и российских предпринимательских учреждений. Версию о внедрении КГБ в рыночные структуры невозможно подтвердить ни одним конкретным фактом».
…Публикуя статью «АНТиКГБ», я писал: «В мои руки попали некоторые документы (точно не помню – кажется, в метро нашел)». Это было, конечно, откровенное вранье. Я давал понять, что не собираюсь раскрывать человека, рискнувшего передать мне такие документы.
Теперь на прощание хочу сообщить имя того, кто «потерял» протоколы допросов по делу АНТа в том же вагоне метро, где я их «нашел».
Это был сотрудник МВД России Анатолий Свириденко. Он был возмущен тем, что дело АНТа спускают на тормозах.
17 апреля 1992-го его убили и скинули с поезда через двадцать минут после отправления со станции Калуга. Остались жена, трое детей – трех, шести, восьми лет. То есть вдова и трое сирот.
Длинные пальцы вооруженной руки?