Нет, давайте сразу оговоримся – я не выбирала Дженнифер своей подругой. Более того, я совершенно не хотела подружиться именно с ней, нескладной светловолосой толстухой с такой белой кожей, что от первых же весенних солнечных лучей ее нос и щеки обгорали до отвратительного поросячьего цвета, что в сочетании с толстыми ножками в широких шортах и нависающим над ними животиком доводило сходство со свинкой до полного совершенства. Она сама подошла и села рядом, да еще дружески протянула липкую потную ладошку, запачканную ореховым маслом. Мол, будем дружить! Что, скажите, могла ответить восьмилетняя, умирающая от страха девочка-иммигрантка? Одна-одинешенька среди веселых и крикливых маленьких американцев, наглых свободных америкашек 1978 года.

Мы попали в Соединенные Штаты после нескольких месяцев ожидания в Вене, от которой осталось только ощущение бездомности и запретов: не мешать, не прыгать, не шуметь, не пачкать чужие вещи и, самое главное, ничего не просить! Можно представить, как мы с младшим братом Мишкой ждали новую прекрасную страну, где все можно и где у нас опять будет свой дом и свои игрушки, но, кажется, не только я и дурачок Мишка, но и наши родители предполагали какую-то другую Америку. Не маленький сонный городок, похожий на дачный поселок, где в конце самой дальней улицы, под выразительной надписью «dead-end» нам был отведен старый, скрипящий каждой половицей дощатый домик из трех комнат, обклеенный изнутри облезлыми обоями в розовых цветочках. Одна из комнат, а также темноватая кухня с множеством старых и тоже жутко скрипучих деревянных шкафов и полок находились на первом этаже, а две спальни – на втором, куда вела шаткая лестница, каждый шаг по которой отдавался в обеих спальнях как поступь великана из сказки. В нашей с Мишкой комнате, застеленной потертым ковром жуткого голубого цвета, стояла узкая двухэтажная розовая кровать, и мы сразу подрались, кто будет спать наверху, – я настаивала, что выбираем по старшинству, а Мишка вопил, что девчонкам не положено лезть наверх. У родителей почти всю комнату занимало широченное ложе с гнутыми деревянными ножками, множеством резных полочек и тумбочками. Пышное, прожжённое в нескольких местах парчовое покрывало довершало отвратительное ощущение чужого жилья, нечистоты и неуюта.

Но уже на следующий день мама его ликвидировала и застелила кровать-чудище нашим любимым клетчатым пледом. Еще неделю они с папой разгребали шкафы и тумбочки, отмывали горячей водой полки и лестницу, стирали выцветшие шторы. И все равно никак не получалось понять, что мы уже приехали и остаемся здесь жить. К счастью или несчастью, мы оказались первыми и единственными иммигрантами в городке, да еще в статусе беженцев, поэтому почти месяц наши двери не закрывались ни на минуту – сердобольные граждане спешили оказать несчастным беженцам посильную помощь. Нам несли старые, но вполне работающие телевизоры, блеклые ковры, разномастных кукол, кастрюли, плащи и куртки, полотенца, простыни и целые стопки однообразных тяжелых тарелок и кружек. Поздно ночью мама с папой оттаскивали большую часть подарков на местную свалку, но какие-то вещи вполне пригодились, особенно почти новый подростковый велосипед.

К наступившему вскоре первому сентября мама путем жестокой экономии выкроила деньги на две пары новеньких кроссовок, новую курточку Мишке (мы из всего выросли!), новое клетчатое платье с карманчиками для меня и два букета прекрасных осенних астр. Мишке было проще – он шел в подготовительную группу вместе с такими же бестолковыми, впервые переступавшими порог школы малышами. А меня по возрасту записали аж в третий класс, хотя в Москве я даже не доучилась в первом. Как глупо! Как глупо оказалось явиться в школу с этими дурацкими, никому не понятными букетами, в дурацком платье, с дурацкой испуганной улыбкой и чувствовать всей кожей, как наглые америкашки в упор рассматривают тебя, словно живого кролика.

Вот тут и протянула ладошку смешная толстая девочка в сползающих шортах: «Я – Дженнифер Уокер. А ты?»

Да, для полной насмешки нас даже звали почти одинаково. Потому что Женя по-американски звучало как Дженни. То есть похоже на Дженнифер, но не так красиво. Впрочем, то же самое можно было сказать и обо всей нашей жизни в тот период. Когда я впервые попала к Дженнифер в дом, я была искренне удивлена этой похожестью – те же деревянные кухонные шкафы (у нас в Москве была очень красивая кухня с белыми блестящими шкафчиками и ярко-красным столиком), огромный, как шкаф, холодильник, почти такая же лестница на второй этаж, ковровое покрытие в спальнях. Только все красивее, чище и светлее. И еще у них было три ванных комнаты, одна из которых принадлежала лично Дженнифер, так же как и отдельная просторная детская с таким количеством игрушек, что с трудом можно было пробраться к уютной, с огромным пушистым одеялом и тремя подушками, кровати.

В тот первый школьный день мы с Дженнифер сели рядом поближе к учительнице. Вернее, это Дженнифер села и потянула меня за собой. Кто мог представить, что мы будем так сидеть все оставшиеся десять лет?

Нет, учиться оказалось не слишком сложно. Хотя я почти ничего не понимала в первые дни, но учителя, и Дженнифер старательно повторяли каждое слово и каждую фразу, и уже через пару недель я стала включаться в тему урока и даже отвечать на вопросы. К тому же мама Дженнифер предложила заезжать за мной по дороге в школу и привозить обратно домой.

– Нет, нет, не волнуйтесь, крюк совсем не большой, буквально две улицы назад, я просто счастлива помочь подружке Дженнифер, да и времени хоть отбавляй – я ведь не работаю, а старшие дети выросли и разъехались.

Ох, родители Дженнифер – это отдельная тема.

В первый школьный день я решила, что за ней пришли дедушка и бабушка. Во всяком случае, моя московская бабушка Раиса Аркадьевна выглядела не старше, хотя и не носила шорты и футболки с картинкой на животе. Два пожилых рыжих толстячка в шортах весело махали нам из-за забора школы, каждый держал в одной руке красиво завернутый пакет с бантиком, а в другой – огромную порцию мороженого. Оказалось, что мама и папа Дженнифер такие старые, потому что у них еще есть две взрослые замужние дочери и сын Ларри, лучший бейсболист нашей школы, студент второго курса местного муниципального колледжа. «А я случайно получилась, – весело объяснила Дженнифер. – Мама подумала, что у нее просто закончились месячные!» Последнюю фразу я совершенно не поняла и решила обратиться к своей маме за объяснениями. К моему удивлению, мама в отличие от Дженнифер страшно растерялась и принялась мямлить, словно вместе со мной не знала, что такое месячные. Хорошо, что в следующем классе начались занятия по сексуальному воспитанию, иначе я бы до двадцати лет думала, что ребенок случайно вырастает у женщины в животе.

Короче говоря, с первого школьного дня я оказалась обречена на дружбу с Дженнифер. Каждое утро мама выпроваживала меня как можно раньше, чтобы маме Дженнифер не пришлось ждать, я стояла в нашем тупике, смотрела на лопухи и поздние одуванчики у дороги, где-то истерично кричал петух и лаяли собаки, а я вспоминала нашу аккуратную двухкомнатную квартиру, пианино, красивый толстый ковер, спускающийся со стены на широкую тахту, полированные стенки лифта, высокие дома, просторную улицу, по которой катились троллейбусы и трамваи. Потом подъезжал длинный, как трамвай, автомобиль Уокеров, Дженнифер радостно махала обеими руками, не переставая жевать утренний бутерброд с ореховым маслом. Еще не менее двух подобных бутербродов ждали ее в специальной коробке с ручками (моя мама давала с собой только банан и яблоко, справедливо считая, что обедать нужно дома), в той же коробке лежала хрустящая картошка в пакетиках и, конечно, кока-кола, до сих пор не знаю, почему американские родители так странно кормят своих детей. Но тогда я немного завидовала Дженнифер, от которой не требовали ни правильного питания, ни аккуратной одежды, ни тем более отличных отметок.

Можно не говорить, что в нашем классе были гораздо более интересные и популярные девочки, на переменах они ходили отдельными стайками, смеясь и перешептываясь, считалось большим везением попасть к такой девочке на день рождения или просто в гости. Но все одноклассники сразу приняли нашу дружбу с Дженнифер как непреложный факт и даже на дни рождения нас приглашали только вместе, не говоря про праздники и прочие мероприятия. Хэллоуин, школьные соревнования по футболу, спектакли – всюду мы ходили вместе, как попугаи неразлучники, Дженнифер даже записалась вместе со мной в балетную студию! Лучше не вспоминать, как она выглядела в белых колготках и пышной розовой юбочке, но в студию принимали всех подряд в надежде, что неспособные танцоры сами когда-нибудь отсеются.

Удивительно, что ей ничто не мешало дружить со мной! С каждым годом я все больше обгоняла Дженнифер в учебе (не без жесткого нажима со стороны родителей), я росла стройной, с длинными ногами и копной кудрявых волос, дурацкие российские платья давно сменились фирменными джинсами и самыми модными сникерсами, благо мама разрешила летом подработать в местной пиццерии. Но Дженнифер только восхищалась и гордилась мною, как собственным произведением. Даже моя фамилия приводила ее в восторг, Женя Коган, представляете?! Еще в московском детсаду обзывались Коган-Моган и спрашивали, мальчик я или девочка, в первом классе дразнили еще хуже, а в Америке произносили странно и непривычно – Коэн, я даже не сразу научилась откликаться. «Как ты не понимаешь, – ахала Дженнифер, – фамилия определяет судьбу! Вот, например, Уокер. В каждой школе по двадцать Уокеров, куда ни плюнь, а ты можешь назвать кого-то значительного? Футболисты и баскетболисты, я специально проверяла! Даже наш Ларри, кроме бейсбола, ничего не умеет. А теперь возьми хотя бы Леонарда Коэна, папа уверяет, что он намного сильнее Элвиса, просто еще себя не показал! Да-да, не смейся, все знают, что коэны – или музыканты, или художники, или врачи. Сейчас еще появились какие-то братья-режиссеры, мне Кэролайн рассказывала. Вот увидишь, если не ты сама, то ваш Миша станет великим человеком!

О, с Мишкой была своя история! С первого же дня нашего знакомства Дженнифер вздумалось подружиться с этим нытиком и ябедой. Мол, она всю жизнь мечтала о младшем братишке. Иметь двух взрослых сестер, то есть постоянный источник баловства и подарков, иметь старшего брата, защитника и легенду школы, и при этом мечтать о младшем братишке! Нет, я никогда не могла ее понять. Мало того что Мишка нарисовал моей любимой кукле усы, залил чернилами почти готовый макет театра, который мы мастерили целую неделю, нажаловался маме, что я без разрешения покупала мороженое, он еще ухитрился навязаться со мной к Дженнифер в гости и без всякого спроса нагрузил полные карманы солдатиков! Буквально целую армию. Конечно, Дженнифер тут же сказала, что солдатики остались от Ларри и давно никому не нужны, но ведь Мишка в любом случае собирался их нагло стащить. И она еще играла с ним в автомобильные гонки, помогала собирать мозаику и железную дорогу, хотя мы обе ненавидели конструкторы, и на свой собственный день рождения попросила родителей подарить ей большую пожарную машину. Да, огромную дорогую пожарную машину с колесами, лестницами и прочими глупостями. Потому что случайно узнала от меня же, что Мишка смертельно мечтает о такой машине, но наши родители не в состоянии ее купить. Может, я тоже мечтала о новом велосипеде, что из того?

В девятом классе Дженнифер влюбилась в Итана Андерсона, курносого, кудрявого мальчишку, похожего на пятиклассника. И хотя Итан неплохо играл в бейсбол и занял второе место в соревнованиях по легкой атлетике, его, скорее, хотелось усыновить, чем принять за серьезного бойфренда. Как раз для моей подруги с ее любовью к малышам!

Конечно, никто, кроме меня, не подозревал толстую смешную Дженнифер в романтических увлечениях, да и я бы никогда не догадалась, если бы однажды на соревнованиях (мы сидели на трибуне) Итан не упал с брусьев. Он довольно сильно стукнулся спиной, но тут же вскочил и даже постарался весело помахать зрителям, поэтому ни у кого, в том числе и у Дженнифер, не было никакой причины так отчаянно рыдать, уткнувшись мне в плечо, а потом неделю проведывать несчастного спортсмена с булками и шоколадками в обеих руках. Воистину любовь непостижимое чувство!

К счастью, Итан готов был искренне дружить с Дженнифер благодаря ее родству со знаменитым Ларри. Не знаю, как получилось, но и в средней и в старшей школе нас с Дженнифер ни разу не разъединили, хотя почти всех ребят перетасовали по нескольку раз в разных классах. Думаю, не обошлось без мамы Дженнифер, которая была активисткой родительского комитета. А вот Итан только в старшей школе попал в нашу группу, причем сразу по нескольким предметам, и вскоре мы стали заниматься вместе: я всех натаскивала по математике, Итан – по физике, а Дженнифер – по английской литературе. Было ужасно смешно, что Итан, прекрасно справляясь с физикой, совершенно не тянул в математике. Иногда даже приходилось отдельно с ним оставаться и объяснять по третьему разу. А он еще собирался стать врачом!

Моя подруга, как всегда, смеялась и болтала, напяливала старые джинсы и широкие, как сарафан, футболки, угощала нас бутербродами. Ей даже в голову не приходило заняться своей внешностью, более того, она уверяла, что если начнет укладывать лохматые кудри и надевать модные узкие майки, то станет во сто раз смешнее. Впрочем, я тоже не могла похвалиться какими-либо успехами, кроме успехов в математике. Несмотря на довольно неплохую фигуру, многообещающую (по мнению Дженнифер) фамилию и прекрасные отметки, никто не спешил за мной ухаживать. Нет, вру, уже второй год я была одарена усиленным вниманием Бени Фишмана, ботаника и легендарного зануды, известного всей школе. Достаточно было взглянуть на его спутанные волосы, толстые старушечьи очки и воротник, усыпанный перхотью, чтобы сразу захотелось удавиться, но Бени, совершенно довольный собой, не оставлял стараний и даже прислал мне в красивом конверте официальное приглашение на выпускной бал. Да, ведь приближался бал, а мы обе совершенно не понимали, как себя вести и с кем идти.

Мне, как и многим девчонкам, больше всех нравился высокий блондин из параллельного двенадцатого класса, Джек Миллер, но красавчик Джек был недоступен, как Том Круз, вокруг него крутились признанные модницы школы. Поэтому Дженнифер находилась даже в лучшей ситуации. Наш милый Итан особенно не выпендривался, за школьными красавицами не бегал, все свободное время не вылезал из спортзала, и Дженнифер втайне надеялась, что он пригласит ее на выпускной хотя бы как доброго друга и любимую сестру Ларри. Мне же, кроме Фишмана, вообще ничего не светило, и это было ужасно обидно, потому что мама впервые в жизни согласилась купить в дорогом магазине роскошное атласное платье с тонким серебряным поясом и глубоким, подчеркнутым таким же серебряным кантом, вырезом на груди. Сказочная красота! Я даже почти решилась снизойти до Мишки, который за последние два года вымахал выше папы, солировал на саксофоне в городском оркестре и, как это ни смешно, вполне соответствовал прогнозам Дженнифер, то есть обещал быть страшно умным и успешным. Но в один не самый прекрасный день Итан догнал меня по дороге к школьному автобусу и без всякого вступления заявил, что не слишком любит суету и показуху, но деваться некуда, поэтому он приглашает меня составить ему пару на балу. И надеется, что Фишман не погибнет от ревности.

Нужно было сразу отказаться. Или рассмеяться и предложить пойти втроем. Или хотя бы напомнить о Дженнифер. И ведь я совсем не была в него влюблена. Если бы не Дженнифер, я бы, наверное, вовсе его не заметила, мало ли мальчишек играло в бейсбол и крутилось на брусьях!

Больше особенно нечего рассказывать. Дженнифер сказалась больной и осталась дома, я никак не могла врубиться в концертную программу, почти ничего не ела и не участвовала в викторинах – все казалось неинтересным и невкусным и не хотелось запачкать дорогое платье. Итан почти все танцы стоял как истукан или тупо топтался на одном месте, положив мне на спину потные руки. Господи, почему я не позвала Мишку?!

После официального окончания вечера ребята поехали в заранее снятый отель, прилично выпили, хотя алкоголь был категорически запрещен, многие разбрелись по отдельным номерам, и я зачем-то согласилась зайти с Итаном в комнату с тяжелым запахом мебельного дезодоранта и неуютной широкой кроватью прямо напротив входа. Кто-то за нашей спиной рассмеялся и погасил свет. Итан страшно занервничал, принялся тыкаться губами в мое лицо и шею, как глупый котенок, потом судорожно обнял за спину и стал валить на жесткое покрывало. Одновременно он пытался расстегнуть свои брюки, а я сначала остолбенела как последняя идиотка, но тут же страшно разозлилась и упершись ладонями ему в грудь, принялась отталкивать что было сил. Жесткие мальчишеские плечи напряглись, все тело задрожало, и вдруг что-то липкое и горячее пролилось прямо на платье. Что-то очень липкое и скользкое на ощупь.

Я вскочила, с ужасом думая, как объясню маме про платье, и только тогда заметила, что Итан лежит на кровати совершенно неподвижно. Словно умерший человек. Это было очень страшно, даже страшнее, чем драка двух наркоманов на пустыре, когда один с размаху бил другого ногой по лицу. Хорошо, что плечи Итана, наконец, затряслись, и я поняла, что он не умер, а плачет. Неслышно безнадежно плачет, как Митя в рассказе Бунина, или князь Болконский после измены Наташи, или Дженнифер в своей уютной, заваленной подарками комнате.

Счастье, что было темно, что у меня нашлись деньги на такси до дома Дженнифер, что она услышала шум колес и вовремя выглянула из окна. Мы успешно отстирали и отгладили платье и весь остаток ночи дружно жевали бутерброды с ореховым маслом и пили кока-колу, по очереди отхлебывая из двухлитровой бутылки.

Через неделю я навсегда уехала из этого городка. Еще в середине года стало известно, что меня приняли в Принстон, родители вполне успешно работали программистами и давно мечтали перебраться поближе к Нью-Йорку, Мишка со своим саксофоном и баскетболом прекрасно вписывался в любую школу. Итан уехал еще раньше меня, кажется, на следующий день после выпускного. А Дженнифер осталась. Она поступила в городской колледж, но даже не стала переезжать на кампус, не хотела покидать постаревших родителей. Сразу после окончания учебы Дженнифер начала работать учительницей в младшей школе, а еще через два года вышла замуж за Стива Уокера, своего однофамильца и страстного любителя бейсбола. Их познакомил Ларри, который вернулся в городок после колледжа и теперь работал тренером школьной команды. Семья Стива держала две пиццерии в торговом центре, но и он и старший брат обожали готовить и вскоре взяли ссуду и открыли настоящий большой ресторан, очень успешный ресторан, к ним до сих пор приезжают из других штатов. Дженнифер родила подряд двух девочек, Эмму и Абигайл, как и ее мама когда-то, только ужасно жаль, что мама через год после рождения младшей внучки умерла от инфаркта. На свадьбе Дженнифер в 1994 году я была первой подружкой невесты, хотя не так просто оказалось выбраться в период сессии, а обо всем остальном узнавала из писем, подробных писем в красивых плотных конвертах со множеством фотографий толстеньких младенцев.

Да, мы по-прежнему жили в совершенно разных измерениях. Я добросовестно распечатывала письма, бегло просматривала, писала пару ответных строк с пачкой ответных фотографий, в основном – видов разных городов и стран. Все время хотелось крикнуть – как?! Как можно каждое утро просыпаться под крик петуха в сонном тоскливом городке, трястись по одним и тем же знакомым с детства улицам, тратить годы на приготовление еды и уход за семьей? И никогда не путешествовать, не знакомиться с новыми людьми, не поискать интересную перспективную работу? И обязательно ли вообще заводить детей, то есть заведомо отказываться от свободы, денег и здоровья в пользу сомнительного удовольствия вырастить парочку дополнительных граждан? И кто может гарантировать, что твои дети получатся близкими по духу единомышленниками, а не наглыми молодыми засранцами? Но разве возможно так написать? И зачем мы вообще продолжали общаться?

Я к тому времени получила должность вице-президента в большой международной фирме, окончательно рассталась с Даниэлем и переехала в собственную квартиру в Йорквилле, на пересечении 77-й улицы и Лексингтон-авеню. Правда, в моей квартире всего 42 метра, то есть гостиная, одна спальня и практически нет кухни, но зато – хороший район, а также полная свобода и независимость. Сорок лет не такой глобальный возраст, тем более мне никто не дает и тридцати пяти. Нет, мы не ссорились с Даниэлем, думаю, нас обоих одолела скука. Скука зависеть друг от друга, обязательно ходить вместе в кино и на вечеринки, разговаривать за ужином, заранее зная вопросы и ответы, заказывать привычную друг другу еду в ресторане, заниматься сексом в одних и тех же позах. Уверена, он увлекся случайной попутчицей в командировке вовсе не потому, что она была красивее меня, умнее или успешнее, просто ради разнообразия и новых ощущений. И я скорее обрадовалась, узнав обо всем, и к тому же страшно удивила Даниэля, который целый месяц готовился к прощальному объяснению.

Мои родители давно переехали в Нью-Джерси, купили уютный домик на берегу озера, тусовались в компании таких же немолодых бывших эмигрантов из России, пели под гитару про горы и звезды, готовили жирный тяжелый салат под названием «оливье». Все они дружно болели за либералов и в узком кругу критиковали растущее засилье китайцев и мексиканцев. Мишка, в двадцать пять начавший блистательную карьеру на Манхэттене, к моему удивлению, вскоре женился, родил дочку, потом мальчишек-близнецов и уехал со всей семьей в пригород Филадельфии, где у его тестя была лошадиная ферма и скромный мебельный магазинчик. «Нет никакого смысла, – заявил он, – париться в галстуке на конференциях, когда твои дети болтаются без внимания и любви. Достаточно, что я сам так рос». Вот такой психолог. Можно подумать, он на самом деле был не моим братом, а Дженнифер!

Короче, жизнь каждого из нас катила по своей дороге, и дороги эти все больше расходились, поэтому можете представить мое удивление, когда раздался телефонный звонок и обычно спокойная Дженнифер буквально закричала в трубку:

– Дженничка, какое счастье, что я тебя застала! Не можешь ли ты приехать к нам? Нет-нет, прямо сейчас. Мне срочно нужна твоя помощь!