Ванятка уговорил меня надраться в пабе. Слухов о том, что Германия нападёт на Союз, витало предостаточно, это развитие событий мне казалось вполне логичным, но для пассажира всё равно получился удар.

"Может, там лучше, чем при нас?" — не очень убедительно соврал я, пытаясь успокоить его и позволяя этиловому спирту всасываться в кровь.

"Шутишь? Лучше водки найди! Уверен — там сейчас такое… Хуже Халхин — Гола".

Увы, Монголию лучше не вспоминать. Японцы ввалили красным соколам, пока не прибыл наш десант, с Рычаговым и Смушкевичем. До сентября 1939 испанский опыт игнорировался, где гарантия, что потом произошли изменения? Ах, да, говорят — из названия РККА уберут слова "рабоче — крестьянская". Но не из сути. И сейчас эксперты Люфтваффе, натасканные в Испании и над Британией, брошены против пацанов, большей частью не бывавших в бою.

На совещании у Даудинга, куда на этот раз вызвали среднее звено, включая командиров эскадрилий, мы услышали весьма противоречивые сведения о первой неделе боёв на Восточном фронте. Немцы радостно раструбили на весь мир, что красная авиация уничтожена, русские заявили, что агрессор получил достойный отпор и понёс существенные потери.

Разведка КВВС предложила считать, что война на востоке в любом случае играет на руку Британии. Туда переброшено более трети наличных сил Люфтваффе, и русская многочисленная авиация, пусть не располагающая современной техникой с высококлассными пилотами, так или иначе причинит ущерб врагу.

Штаб Истребительного командования КВВС расположен в ординарном особняке в пригороде Лондона. У баронета Даудинга рядом фамильные владения. Как и на любой окраине столицы, пивного сервиса там предостаточно. Я присел у стойки, досадливо заметив группу польских лётчиков, что‑то шумно обсуждавших поодаль. Верно, их тоже по какому‑то вопросу выдёргивали к Даудингу, например — награждать. У парней нет больших личных счетов, но ни одна эскадрилья не наколотила столько арийцев, как национальные польские. Британская ненависть к гуннам холодная, польская — яростная. Оттого и смертность у панов пилотов выше, они готовы сбивать ценой собственной жизни.

Встречался с ними в "пчелиной стае". Примечательно, что паньство клало с прибором на требования наземных служб пользоваться в эфире английским языком. В горячке боя они вопили "пся крэв" и что покрепче. Английские слова выучили не раньше лета сорок первого, естественно — сначала тоже самые эмоциональные.

Иван отвлёк меня от пива.

"Марк, давай подумаем, как перелететь в СССР".

"Я не против, но не представляю как. Если ты вдруг не обратил внимания, мы на военной службе Британской империи, и Союз вряд ли примет с распростёртыми объятиями капиталистического офицера и дезертира Билла Ханта. Или оживим русского дезертира — Ваню Бутакова?"

"Не вариант. Но выход должен быть!"

Пока тело с двумя душами боролось с пивом и разрывалось от внутреннего диалога, по соседству пристроился длинноносый парень в форме флайт — лейтенанта, его я в первую секунду не признал.

— Витам, пан Анджей!

Точно! Раньше видел его в лётном шлеме или польской рогатывке с козырьком. За пару лет лётчик здорово изменился, на улице я прошёл бы мимо, козырнув в ответ.

— Вы обознались, Станислав. Я — британский офицер.

Скальский понимающе улыбнулся и перешёл на английский язык.

— Понимаю. Извините, скводрен — лидер. Если уместен вопрос, где служите?

Я покачал головой.

— Не уместен.

Поляк мазнул взглядом по наградным нашивкам и крыльям.

— Вижу, что летаете и весьма удачно. На "Спитфайре"?

— Да. А вы?

— Начал весной. До этого — на "Харрикейне". Нас ведь только летом прошлого года пустили в бой и "Спиты" не давали. Лишь когда совсем прижало. А вы сразу?..

— Сразу.

— Тогда понятно, почему вы не в польской эскадрильи. Я с самого начала знал: вы — не простой человек.

— Полагаю, вы тоже, — я не слукавил, на кителе Скальского слишком много нашивок для "простого". — Сколько крестов на фюзеляже?

— Двенадцать! И, клянусь, это не предел. А у вас?

— Нарисованных — ни одного. Не люблю привлекать ненужное внимание.

Судя по лицу поляка, он не понял смысла избыточной скромности. Поэтому я перевёл разговор на другую тему.

— Чему так радуются ваши земляки, Станислав?

— Ну как же! Германцы и русские наконец вцепились друг другу в глотки подобно бешенным псам. Пусть сдохнут все до последнего! Тогда Польша снова станет свободной. Разве вы иного хотите, пан скводрен — лидер?

"Сволочь!"

Я отвесил Ивану ментальный пинок. Лётчик из Торуни может разоблачить мою легенду ещё глубже, чем Джонни. С ним надо крайне аккуратно, и истерика внутри черепа весьма не вовремя.

— Свободы Польше желаю не меньше чем вы. А новому витку в войне не рад. Хотя и понимаю, что Британии в блоке с Россией гораздо легче одолеть Гитлера.

Скальский отодвинул стакан.

— Не розуме, о каком блоке с антихристом может идти речь.

— Поверьте, я лучше вас знаю состояние дел у Советов и ни в малейшей степени не жалею комиссаров. Но, во — первых, до 22 июня Британия вообще в одиночку сражалась с нацистами и практически против всей Европы, а враг нашего врага — естественный союзник хотя бы на время. Во — вторых, русская армия плохо вооружена и организована, передают, что в первую же неделю понесла огромный урон, оттого ущерб для нонкомбатантов весьма велик.

— Ну и пусть дохнут…

— Не перебивайте старшего по званию! Какие территории подверглись бомбёжкам? Где города уничтожаются вместе с жителями? Красные называют эти земли Западной Украиной и Западной Белоруссией, мы — Восточной Польшей. Вас радуют пожары в Вильно, Гродно, Брест — Литовске, во Львове? Вы взрослый человек, флайт — лейтенант. Война — это наша работа. Но не надо забывать, что она ещё и очень большое зло. Не надо ликовать, что военная зараза охватила новые страны. Надеюсь, излишне объяснять, что эта встреча не должна ни с кем обсуждаться? До видзення, пан Станислав. Увидимся в воздухе или после победы.

Он рассеянно кивнул и показал бармену наполнить ему бокал до краёв. Я быстро ретировался, приняв пива на два литра меньше обещанного пассажиру. В спину донеслись выкрики на польской мове, пожелания Гитлеру занять Москву и там окочуриться, лозунги за великую Польшу "от можа до можа", то есть от Балтики до Чёрного моря. Ну да, Скальский говорил, что родился в Одессе. Значит, нет большего счастья для этого города как войти в империю круля посполитого.

В августе Бадер вытащил в воздух сразу две эскадрильи, приказав нанести максимальный ущерб железнодорожным коммуникациям между побережьем и центральной Францией. Ужасно, что такие задачи ставятся перехватчикам. Немцы имеют по крайней мере два самолёта, приспособленных к борьбе с точечными наземными объектами — "Юнкерс-87" и "Мессершмитт-110". Британская довоенная доктрина, гласившая, что нам предстоит только отмахиваться от налётчиков на остров, оставила КВВС без подобных машин. Поэтому будьте любезны забивать гвозди микроскопом.

А германские ПВО получили первые радарные установки, позволяющие засекать истребители КВВС на подлёте, задолго до визуального обнаружения, и 9 августа Даг натурально завёл эскадрильи в засаду.

Ненавижу воздушный бой в разрывах мелких облаков. Наверно, в общей сложности сцепилось четыре десятка машин. От множества горизонтальных и вертикальных маневров строй рассыпался, эскадрильи рассеялись на пары, часть ведомых потеряла лидеров… На моих глазах коптящий "Мессершмитт", уходя от атаки в пикировании, пробил облако и врезался в "Спитфайр".

После головоломного пируэта я выскочил навстречу целой шайке гуннов, вцепившихся в одинокий "Спит", очень рискованной атакой под углом всадил очередь огненных апельсинов в нахала, который заходил в хвост нашему… И тут я узнал машину Салаги! Похоже, не только я, потому что моё вмешательство в драку прошло почти незамеченным — они целенаправленно охотились за Бадером.

"Спитфайр" способен выписать чрезвычайно крутой вираж, даже на скорости свыше четырёхсот километров в час. Фактически, темп выполнения фигуры упирается не в характеристики машины, а в возможности организма пилота, и тут Бадеру нет равных. Когда чудовищная сила вдавливает в кресло, кровь уходит в ноги, мозг остаётся без питания. У Дагласа нет ног! Поэтому он способен вынести перегрузку, непосильную даже моему немного дьявольскому организму.

За какие‑то пару минут, пока свора гончих убивала моторы, пытаясь достать "Спит", а я болтался чуть сзади, не в силах догнать их, наш лидер крыла загнул пару таких виражей, что белые струи, срывающиеся с плоскостей, казалось, были видны с полумили! А потом стряслась беда. Он не услышал мой вопль "Салага, сверху!!". Или не смог на него среагировать. Первый "Мессер" пронёсся мимо в пикировании, непрерывно стреляя, а второй просто пошёл на таран… Или не совладал с управлением и врезался, отрубив крылом хвостовое оперение (14).

Я даже не смог рассмотреть подробности. Оставшиеся гансы облюбовали другой одинокий истребитель — мой. В пикировании не уйдёшь, "Спит" его не любит, дрожит и плохо слушается. Поэтому трусливо скользнул в облака, покрутился и минут через шесть — семь вернулся к месту аварии Дага.

Обычное дело — где только что мелькала стая, небо расчерчивалось пунктирами и обломки сыпались к земле, обманчивые пустота и спокойствие. В воздухе нет парашютов.

Убрав газ, я широкими кругами спустился до трёх тысяч футов. Отлично видны три костра. Загибаем пальцы. "Спит" — раз, таранивший его "Мессер" два. Получается, я тоже завалил гунна, снимая его с хвоста командира. Какой‑то сад, на нём виден единственный парашютный купол. С вероятностью один к трём надеюсь, что выпрыгнул Бадер. Сесть негде, топлива мало, и с востока приближаются четыре точки. Запомнив место катастрофы, насколько это возможно, взял курс на Тангмер.

Через два часа мы вчетвером крутанулись над садом, где упал самолёт Бадера. Единственный актив — парни подтвердят, что видны три кучи обломков, и мне засчитают победу. Нужна она, как зайцу стоп — сигнал! Потеря Салаги — это поражение, невозместимое десятком побед.

Как мог, утешил Тельму. Конечно, жена лётчика — истребителя знает, что каждый вылет грозит стать последним. Но почему‑то она разделяла нашу глупую веру в непогрешимость и неуязвимость Бадера!

— Господи, он всегда повторял — сзади броня, впереди мотор, снизу железные протезы… Мне ничего не грозит! Я его слушала…

Даже если бы возражала — что может сдержать Дага? Бадер умудрялся игнорировать прямые приказы командира группы. Что‑то противопоставить его упёртости смог только безвестный пилот Люфтваффе, опустив Салагу на землю ценой тарана и гибели.

Летом 1941 года диспетчеры перестали нас дёргать на перехват немецких пар, прилетавших на свободную охоту. Поэтому на следующий день никто не отреагировал на дуэт "Мессеров", на бреющем мелькнувших над Тангмером. Они без единого выстрела сбросили вымпел и умотали как призраки. Глазастый Митч заявил, что на борту головной машины он увидел странный рисунок — вроде ушастой фигурки.

Мы с Ваней мысленно переглянулись. Эмблема в виде Микки Мауса с сигарой в зубах, пистолетом и ножом в руках хорошо знакома по Испании.

Когда сапёр подтвердил, что взрывчатки там не обнаружено, моим глазам предстало послание на безукоризненном английском языке. В ней сообщалось, что Бадер сбит близ французского города Ле — Туке, а во время прыжка с парашютом он повредил оба протеза и ныне находится в госпитале Сент — Омера.

14. Есть версия, что Бадер пострадал от "дружественного огня". См.: Mackenzie, S. P. Bader's War. London: Spellmount Publishers, 2008, p. 121.

Наше ликование не знало пределов. Отпихнув парней, я с трудом дочитал записку до конца. Командир 26–й эскадры "Шлагетер" Адольф Галланд лично гарантирует неприкосновенность британскому самолёту, который доставит в Сент — Омер новые протезы.

Один Джонсон на общем празднике жизни заметил, как меня перекосила приписка на латыни. Feci quod potui, taciant meliora potentes (Я сделал всё, что смог, кто может, пусть сделает лучше). В преисподней эта поговорка получила иное значение, означая бессилие в деле исправления закоренелого грешника многовековыми муками. Если в его досье появляется такая формулировка, путь к Благодати Божьей заказан навсегда.

Стало быть, Рихтгофен и Мёльдерс воплотились в Галланде. О нём я знаю немного, потому что он воспринимается как организатор Люфтваффе, но не боец. В Испании основательно повредил глаза, на один практически ослеп. Теперь у Галланда наверняка более чем стопроцентное зрение.

Значит, вместе с предложением передать протезы Дагу он отправил недвусмысленный вызов. Мол, не теряю тебя из виду и готов взять реванш за два поражения. Ещё Рихтгофен — Мёльдерс предупредил о Хартманне, но об этом человеке пока ничего не слышно. Ошибка? Вряд ли, очевидно — дело времени.

Естественно, Кит Парк строго — настрого запретил садиться во вражеском расположении, и через три дня по старым лекалам, бережно сохранённым Тельмой, Салаге изготовили протезы. Их я сбросил над аэродромом возле Сент — Омера на самодельном маленьком парашюте в белой коробке с красным крестом и письмом на немецком языке, кому и зачем передать железные ноги. Больше ему не помочь, кто может, пусть сделает лучше… А в эскадрилье появился новый безногий лётчик — Колин Ходжкинсон. При всём уважении к его упорству и желанию летать любой ценой, он не смог ни по результативности, ни по лидерским качествам и близко подобраться к Бадеру (15).

Недели две я исполнял обязанности лидера крыла, потом Парк отправил меня к Даудингу, предположительно — на утверждение в должности. Но судьба приготовила очередной сюрприз.

— Странная штука — война, — проскрипел командующий, позволив мне присесть. — Гибель или пленение наших товарищей дают наилучшую возможность для продвижения по службе. И не пытайтесь возражать, молодой человек. Вы горячи, неопытны, несмотря на блестящий послужной список. Кстати, о нём. Сколько раз вы уходили в отпуск, выполнив тридцать боевых вылетов? За это необходимо отдать под трибунал и вас, и ваше непосредственное начальство, которое только пленом и спаслось! Залетались до изнеможения, что вы, что Даглас. Оттого ошибки. Поэтому я отказываю в назначении на должность лидера крыла. Вам ясно?

— Да, сэр!

И что, полгода цветочки выращивать?

"Или сбежать домой, в Советский Союз".

Но вице — маршал обдумал и дальнейшие шаги.

15. Кроме того, без одной или двух ног воевали лётчики — истребители Леонид Георгиевич Белоусов, Захар Артёмович Сорокин, Алексей Петрович Маресьев, а также пилот "Штуки" Ганс — Ульрих Рудель и другие лётчики. В СССР благодаря роману Б. Полевого "Повесть о настоящем человеке" был известен только А. Маресьев. Это не удивительно: Бадер — буржуй, Рудель вообще вражина.

— Я смогу вам помочь только переводом на должность, где боевые вылеты невозможны по определению. Молчать! Потом вернётесь на "Спитфайр". Сдавайте самолёт и эскадрилью.

Заодно пролетаю мимо рандеву с Галландом, назначенное через три дня над Па‑де — Калле. Такой был шанс оборвать его вторую жизнь!

Не уточнив сроки этого "потом", Парк назначил меня на штабную работу, связанную с получением долгожданной американской помощи. Предстоит вооружение нескольких эскадрилий КВВС истребителями Bell Р-39, новейшими и, как утверждают заокеанские друзья, оч — чень перспективными. Английские лётчики, пересевшие на Р-39 со "Спитфайров", раскритиковали этот самолёт. Значит, надо проверить — действительно он так плох, или просто нужно уметь летать. В качестве подслащения пилюли вице — маршал представил новоприобретённого штабиста к подполковничьему званию винд — коммандера.

По здравому размышлению я понял, что он прав, подготовив наилучший выход.

У Мардж сложилось другое мнение.

— Тебя переводят… Понимаю, война, это рано или поздно должно было случиться. И всё равно не ожидала. А иначе — никак?

— Приказ подписан. Осталось сдать дела.

Она заплакала, тихо, беззвучно, не пытаясь остановить или хотя бы вытереть два ручейка. Мы сидели на кушетке в её общежитии, прекрасно понимая, скорее всего — следующая ночь последняя. Маленькая комната с забавными тарелками на стенах, журнальными вырезками с видами старого Лондона, вышитым ковриком и прочими мелкими деталями уюта, легко увозимыми при переводе на следующее место службы, часто принимала меня. Здесь прошли лучшие часы на юге Англии. Я честно отработал их, защищая империю и отдельно взятую подданную короля. Поэтому не хочу терять Мардж или оставлять её даже на время.

— А я могу перевестись ближе к тебе?

Такие послабления возможны исключительно для официальных жён. Форсировать процесс? И на следующий день не вернуться из вылета. Нет! Англия становится если не домом и Родиной, то постоянным пристанищем, но жениться до конца войны — исключено. Не хочу для Мардж судьбы Тельмы Бадер. Та хоть знает, что муж в плену и жив. Я сколько раз был сбит — в Испании и над Лондоном, где остался жив лишь благодаря дьявольской регенерации и ангельскому везению, и это не будет повторяться бесконечно. Душа бессмертна, в отличие от ваняткиного тела, которое только и может вступить в брак по фальшивым документам Билла Ханта.

— Нет. Моё назначение — кратковременное. Обещали возврат в Тангмер.

Слукавил. Парк говорил, что потом сяду на "Спитфайр". Может быть — на Мальте.

— Хорошо бы. Но на войне командиры думают о необходимости, а не о данных обещаниях.

Трудно с умными. Лиза Бутакова приняла бы всё за чистую монету, а если бы чему не поверила — смолчала.

И так, я приобрёл карьерную перспективу, потерял лётную работу, Бадера и возможность лично убивать гуннов. Теперь, похоже, теряю единственную близкую женщину.