Процесс, который начался в XVIII веке, активизировался в XIX. Статус дьявола меняется: экспансия из религиозной сферы приводит к трансформации его образа в общественный феномен, причем с одновременным дрейфом к положительному имиджу.

 

I — Освободитель народов

Практически спонтанно этот персонаж, изначально олицетворявший главного врага Бога, в наступавшую эпоху революционных катаклизмов преобразуется в символ восстания против монархий, которые были связаны с церковью. В 1844 г. в Испании фигура великого бунтовщика воплотилась в произведении Хосе Соррилья-и-Мораль «Дон Хуан Тенорио» (Don Juan Tenorio). Это было время, когда вырос интерес к грандиозному образу Люцифера, созданному Мильтоном. Дело в том, что впервые «Потерянный рай» на испанский язык был переведен в 1812 г. и стал в стране необычайно популярен. Друг за другом последовали переиздания традиционных переводов и появление новых: 1814, 1844, 1862, 1868, 1873, 1882, 1883. В 1878 г. переводчик Прудона, республиканец, будущий президент республики Пи-и-Мбргаль, в свою очередь, восславил взбунтовавшегося ангела. Последний познал свой апофеоз в 1876 г., воплотившись в великолепной статуе Рикардо Бельвера, которая так и была названа. Она была премирована на Всемирной выставке в Париже 1879 г. Эта бронзовая статуя и поныне возвышается в мадридском парке Рэтиро. Одинокий сатана, сраженный молнией, обратил свое лицо к пустому небу и постоянно бросает вызов Богу и властям. Памятник увековечил дух бунтарства.

Торжество свободомыслия, присущее XIX веку, превращает дьявола в Прометея, несущего людям свободу, олицетворяющего развитие науки и технический прогресс: «То, что он делает, — пишет Макс Мильнер, — идет в том же направлении, что и устремления униженного человечества, особенно — народа, который держали в повиновении те, кто представлял на земле бога-тирана». В 1877 г. Кальвинак, один из вождей свободомыслия во Франции, публично заявил: «Зло — это Бог. Сатана — это прогресс и наука. И если бы человечеству было суждено выбирать и принять одного из этих двух упрямцев, выразив ему свои восторги, оно бы мгновенно и без каких-либо колебаний приняло решение в пользу сатаны». В подобном же духе газета «Оризон» описывает статую сатаны работы Константино Корти 1867 г.: «Корти сделал попытку вполне актуально воплотить бунтарский дух, в основе своей являющийся духом поиска и эксперимента. Его Люцифер — один из тех потерпевших поражение, которые заставляют бледнеть победителей. Присутствует стойкое ощущение, что именно за ним — будущее. Кажется, что в его хищном зрачке мерцает отблеск зари, возвещающей приход нового дня человечества».

Романтическая литература внесла свой вклад в реабилитацию дьявола. Писателей — защитников новых идеалов — привлекали высшая степень свободы, присущая князю тьмы, его величие, его гордыня. Да, все для него кончается катастрофой. Но разве романтик, взбунтовавшись против узких поведенческих рамок, в которые поставлен человек, не обречен по своей сути на борьбу, где у него нет ни единого шанса? Так же, как и дьявол, он мечтает освободиться от удушающих пространственно-временных рамок. Даже консерватор Шатобриан, порицая Мильтона за такое решение образа, восхищается великолепием, присущим его сатане.

Не верящий в дьявола Шелли в 1820 г. пишет, тем не менее, «Эссе о дьяволе и демонах», в котором говорит о том, что христиане создали эту фигуру, чтобы снять с Бога ответственность за зло. Он видит в дьяволе продуктивный дух бунта против установившегося порядка вещей. Более того, Байрон хвалит Люцифера за то, что он поддержал Каина в его борьбе против божественной тирании и жестокого бесчувственного закона Яхве. Зло в человеческом сердце, а не в сатане.

В романе Жорж Санд «Консуэло» (Consuelo) сатана заявляет: «Я не демон, я архангел правомерного бунта и властитель великих битв. Как и Христос, я бог для всех бедных, слабых и униженных».

Образ дьявола, созданный Уильямом Блейком, как в живописи, так и в поэмах, — двусмыслен. Близкий к гностицизму, Блейк видит мир творением злого духа, этакого бога-демиурга, который «поддерживает самые гнусные деяния в качестве наиболее праведных». И в его гравюрах, и в его стихах дьявол предстает в разнообразных образах. На одной из акварелей, «Сатана, наблюдающий за Адамом и Евой» (1808), изображен соблазнительный и красивый юный ангел. В работе «Христос, искушаемый сатаной превратить камни в хлеб» (1818) — это милый старик. С другой стороны, для него промышленная революция — дьявольское порождение. «Черные сатанинские мануфактуры» — это современный ад.

 

II — Литературная реабилитация

У Альфреда де Виньи сатана воплощает проклятую и священную красоту, исполненную величия и благородства, прекрасную и несчастную из-за непомерной гордыни. «Я отделил свой лоб от других лбов, склонившихся.» Эти слова Виньи вкладывает в уста дьявола в одном из своих стихотворений, которое, правда, впоследствии он исключит из своего творческого наследия. «Элоа, или Сестра ангелов» (Eloa ou la soeur des anges) в конечном счете является объемистой поэмой во славу Люцифера:

Это Прометей, который дает «сладострастие вечеров и блага тайны» и соблазняет ангела Элоа:

Кроме того, Виньи собирался написать поэму об ангеле-демоне женского лола, Лилит, подруге Люцифера и возлюбленной Адама. Романтики подхватили тему «женщина и дьявол», придав ей положительный, почти нежный аспект.

В сущности, романтическая традиция тяготеет к оправданию сатаны. Виньи замышлял написать «Прощенного сатану» (Satan pardonne), а Виктор Гюго аналогичный замысел воплотил в грандиозной эпопее «Конец сатаны» (La fin de Satan), которая заканчивается отрицанием зла, являющегося просто-напросто небытием. Одинокий гордый сатана спускается в царство тьмы, где царит его дочь Лилит. Другой его дочери, Свободе, рожденной из пера от крыла, на которое упал божественный взгляд, Бог разрешает спуститься в мир теней, и она рассеивает тьму. Лилит оказывается всего лишь небытием, и таким образом Свобода прекращает борьбу между добром и злом:

О том, чтобы наступил конец злу, мечтал и Бальзак. По-своему он говорит об этом в произведении «Мельмот примиренный» (Melmoth reconcilie) (1835), излагая новый вариант договора с сатаной. Дьявол дает Джону Мельмоту абсолютное знание и всевластие в обмен на его душу. Но очень скоро эти дары сатаны становятся невыносимыми, и Мельмот перепродает их кассиру Кастанье, который довольно быстро также пытается их сбыть с рук, поскольку не может вынести этого всеведения, сопровождаемого желанием, которое уже ничто не способно удовлетворить. Подарки сатаны, каждый раз продаваемые по все более низкой цене, в конце концов теряют всю свою ценность, полностью себя исчерпав и рассеявшись. Мифы: космический Гюго и социальный Бальзака — объединяет идея отрицания зла.

У Бодлера сатана не исчезает. Напротив, он становится повседневным спутником, неотделимым от тех, кто существует во плоти, а именно — от нас, и — совершенно амбивалентным. Он проявляется в желании, искусе, сладострастии, горечи и печальных помыслах о завтрашнем дне. Поэт обращается к нему с поэтическими литаниями:

Рембо мечтал изгнать из себя сатану, предоставив ему статус ангела, чтобы освободить свою душу от паразита. Ну а у Алоизиюса Бертрана дьявол вездесущ: «Дьявол существует. Он разглагольствует в палате депутатов, он судится во Дворце правосудия, он играет на бирже. Его видят повсюду, как я вижу вас». Даже те, кто отрицают дьявола, находят средство его воссоздать, как это происходило, например, с Лотреамоном; вопреки самим себе, они были охвачены инфернальным действом и искали спасения.

Тоска о потерянном рае — тема, постоянно возникающая в русской литературе XIX века. Произведения Гоголя вращаются вокруг двух вопросов: как наложить окончательное заклятие на дьявола и как вернуть человеку его первозданную чистоту. В произведениях же Достоевского дьявол появляется лично. Он ведет разговор с Иваном Карамазовым в совершенно обыденном обличий: «Это был какой-то господин или, лучше сказать, известного сорта русский джентльмен, лет уже не молодых, «qui frisait la cinquantaine» (фр. «под пятьдесят»), как говорят французы, с не очень сильною проседью в темных, довольно длинных и густых еще волосах и в стриженой бородке клином. Одет он был в какой-то коричневый пиджак, очевидно от лучшего портного, но уже поношенный…». Он страдает ревматизмом, его властолюбие невелико, и его не слишком беспокоит, верят или не верят в его существование. И если в таком виде он кажется несколько потасканным, не от того ли это, что частица его сидит в каждом человеке? Он провозглашает вселенский атеизм, и мир обречен — без надежды на спасение — погибнуть.

Подобная же двусмысленность дьявола, одновременно вездесущего и отсутствующего, культивировалась и в литературе XX века. Для того, чтобы проиллюстрировать эту навязчивую идею, встречающуюся как у атеистов, так и у верующих, достаточно нескольких примеров. Принадлежащий к первым Джозеф Конрад в «Сердце тьмы» («Heart of the Darkness») вывел образ работорговца Курца, сущего демона, олицетворенное зло. А вот Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите» создал демоноподобного Воланда, который ему понадобился для того, чтобы поставить вопрос о необходимости зла. В этот спор включается и К. С. Льюис в «Письмах баламута» («The Screwtape Letters»), где дается переписка демона со своим племянником, который озабочен захватом души: «Существует две равные полярные ошибки в отношении демонов, — писал он во введении, — в которые наша раса может впасть. Одна — неверие в их существование. Вторая — вера в их бытие и привлечение к этим особам чрезмерного и нездорового интереса». Эти слова хорошо формулируют всю двусмысленность проблемы, и когда тема Фауста в очередной раз была использована Томасом Манном в истории композитора Адриена Леверкюна, продавшего свою душу за четверть века творчества, мы видим Мефистофеля, непрестанно меняющего свою внешность. Дьявол неуловим, он повсюду и нигде. Можно распознать лишь его следы в поведении человека.

У Поля Валери присутствие дьявола обнаруживается в стремлении быть уникальным, которое порождает зависть ко всему, не принадлежащему индивидууму — в высшей степени люциферово заблуждение. Все творчество Жоржа Бернаноса, начиная от романа «Под солнцем Сатаны» (Soleil de Satan) до романа «Господин Уин» (Monsieur Uine), в сущности, является обширным исследованием, посвященным поиску места, которое дьявол занимает в нашем мире, дьявол, который в первом из названных произведений еще не слишком заметен, но во втором он становится поистине страшным своей невидимостью, когда вторгается в наше существование в виде тоски, в виде тягот жизни: «Не существует людского несчастья, господин аббат, есть тоска. Никто никогда не разделял тоски человека, и никто никогда не оберегал его душу». Ну, а зло — не что иное, как то, чему мы сами способствуем. Без него герой растворился бы, и г-н Уин, олицетворяющий зло, приближаясь к смерти, ощущает, как он тает в небытии. Дьявол прочно засел в нас. Лучший способ обеспечить его существование — верить в то, что его нет.

Именно такие сентенции провозглашает Андре Жид, выказывающий в общении с дьяволом завидную непринужденность. В романе «Фальшивомонетчики» (Journal du faux-monnayeur) он пишет, как бы придумывая персонажей для своего произведения: «Мне был нужен один [дьявол], который перемещался бы инкогнито по всей книге и реальность которого утверждалась бы тем больше, чем меньше в него верили». Относительно же себя самого Жид говорит, что дьявол его подловил: «Я верил, что укротил его, и в той же мере, в какой я в это верил, Лукавый меня подловил». В высшей степени дьявольское искушение, пишет он, это вопросы, не получающие ответа: вопросы о жизни, о бытии. «Великие искушения, которыми одолевает нас Лукавый — это интеллектуальные искушения, вопросы».

Итак, в течение двух столетий литература активно обращалась к дьяволу. Разнообразие подходов привело к такому смешению понятий о реальном и личностном существовании этого вредоносного создания, что, например, Дино Бузатти в новелле «Путешествие в ад века», делает его женщиной. У него массовым безумием, охватившим мир, управляет сорокалетняя красавица г-жа Бельзебут. Поскольку зло прекрасно себя ощущает в современном мире, а к концу тысячелетия, похоже, даже набралось новых сил, литература еще не закончила задаваться вопросами о его природе.

 

III — Кинозвезда

Кино также не оставило без внимания тему дьявола, причем — с самого своего рождения. Пионера седьмого искусства Жоржа Мельеса этот сюжет неотступно преследовал — начиная с самого первого его фильма «Усадьба дьявола» (Le manoir du diable) (1896). В 1899 году он выпускает фильм «Дьявол в монастыре» (Le diable au couvent), затем — в 1906 — «Четыреста шуток дьявола» (Le quatre cents farces du diable), а также фильмы «Лаборатория Мефистофеля» (Le laboratoire de Mephisto), «Дьявольская магия» (Magie diabolique) и «Заколдованный постоялый двор» (L’auberge ensorcelee). Сам по себе кинематограф с технической точки зрения явился поистине дьявольским искусством, в котором с помощью трюков и спецэффектов сметаются естественные физические ограничения. Появляется возможность не только создания великой иллюзии реальности сверхъестественных явлений, но — более того — кинематограф способен сделать неотразимо привлекательным для публики этот призрачный мир, мир фальшивого, ложного, несуществующего небытия. Управление современным микрокосмом с его синтетическими изображениями и вездесущими экранами все более делается виртуальным. Мастером же виртуальности, обмана и небытия всегда был дьявол… Путь кинематографа, этого типичного для XX века искусства — ретроспектива всей истории изображения дьявола. Первые фильмы — портреты дьявола, созданные Мельесом, — напоминали склонные к крайностям слегка иронические и зрелищные средневековые мистерии. Герой фильма Джорджа Орлиса «Дьявол» (The Devil) 1908 г. — не слишком серьезный сатана, в то время как в фильме «Сатана, или Драма человечества» 1910 г. Г риффит сделал набросок всей истории падшего ангела.

Еще более зловещим оказался период между двумя мировыми войнами. В 1914–1918 гг. зло совершенно распоясалось, его уже больше ничто не останавливало. Экран заполонили дьявольские монстры. Разве «Носферату — симфония ужаса» (в советском прокате «Вампир Носферату) (Nosferatu) Мурнау не является образом нерушимости непрерывно возрождающегося зла? Тот же кинорежиссер в 1926 г. воссоздал миф о Фаусте, тогда же его использовал Г енрик Г алеен в «Пражском студенте». Разгул сил зла наметился в босховском фантастическом ключе Бенжаменом Христенсеном в «Колдовстве через года» 1918 г., а в «Франкенштейне», «Дракуле», «Докторе Каглиари», «Докторе Мабюзе» развивалась тема сбившейся с пути дьяволизированной науки. «Парад дьявола» (1930) и «Дьявол в бутылке» (1935) впустили дьявола в социополитическую современность.

Вторая мировая война — новый дьявольский виток, с картиной «Сюда приходит мистер Джордан» (Here comes Mr Jordan) (1941), а особенно — в великих фильмах 1942 г.: «Рука Дьявола» (La main du diable) Мориса Турнера, «Я женился на ведьме» (Ma femme est une sorciere) Рене Клера и «Вечерние посетители» (La visiteurs du soir) Марселя Карне, где Жюль Бери великолепно сыграл сатану, а в ленте «Дьявол с Гитлером» (The Devil with Hitler) устанавливается его связь с нацизмом.

Во второй половине века разрабатываются все аспекты, связанные с дьяволом и его присутствием в мире: его облик меняется от ужасного до просветленного в «Маске демона» Марио Бава (1960) и до смехотворного в фильме того же года «Око Дьявола» Ингмара Бергмана. В 1949 г. великолепно воссоздан неисчерпаемый миф о Фаусте — в фильме Рене Клера «Красота Дьявола» (La beaute du diable), поддержанном талантами Жерара Филипа и Мишель Симон, а в фильме 1953 г. «Встретить господина Люцифер» (Meet Mister Lucifer), который уже демонстрировался по телевидению, персонаж представлен в виде дьявольской машины. Коварное присутствие сатаны возникает в работах Робера Брессона «Вероятно, дьявол» (Le diable probablement) (1977) и Мориса Пьяла «Под солнцем Сатаны» (Sous le soleil de satan) (1987).

С появлением спецэффектов пали мыслимые границы полета фантазии. Возвратились к жизни великие темы средневекового колдовства — в «Ребенке Розмари» (Rosemary’s Baby) (1968) Романа Полански, где героиня Миа Ферроу беременеет от сатаны, «Изгоняющий дьявола» Уильяма Фридкина (1973), «Иствикские ведьмы» (1987), «Дьявол совершает прогулку» (The Devil rides out) (1967), «Дьявол и Макс Девлин» (1981) и многие другие.

Из кинематографа дьявольщина легко может проникать и в реальный мир, внося свой вклад в распространение сатанистских ритуалов, как это показали результаты опроса, проведенного после, убийств в Мата-Моросе, Мексика в 1987 г. Члены наркокартеля отчасти были вдохновлены фильмом Шлезингера «Верующие» (The Believers), в котором на экран был выведен культ сатанистов, практикующий человеческие жертвоприношения. С возвращением дьявола уже реальность пытается имитировать вымысел.

Другой поворот, менее зловещий, но также весьма прибыльный — возвращение дьявола в экономические отношения: начиная от ваты «Терможен» до шоколада «Фауста» и кастрюль «Руссэ». Дьявол вновь продается, как это было в старину. Он — успешный рекламный агент, тем более, что его фольклоризация придает ему черты, далекие от облика безобидной марионетки. Незримо, на заднем плане, бдительно следят, как пауки в банке, демоны капитализма; миром, живущим по законам прибыли, правят современные сатаны.

 

IV — Мода на сатанизм

Идея возвращения культа сатаны не оригинальна. Она занесена в скрижали истории колдовства. И если подобный феномен в прежние времена существовал только в воображении церковных судей, в «рациональном» XX веке он превращается в жгучую реальность.

В романе «Там» (La-bas) 1891 г. Ж. К. Гюисманс детально описывает кощунственные культы и черные мессы, происходящие по ночам и сопровождающиеся групповыми сексуальными оргиями. Двумя годами позднее, в «Дьяволе в XIX веке» (Le diable аи XIX siecle) д-р Батай публикует откровение Дианы Воган, раскаявшейся жрицы организации люциферопоклонников «Палладиум», в которую входили, в основном, евреи и франкмасоны, и целью которой был захват мировой власти. Газета «Круа» (La croix) подняла шум. Тереза де Лизье с полной серьезностью написала Диане письмо. В 1897 г. антиклерикальный журналист Лео Таксиль к большому конфузу легковерных раскрыл свою литературную мистификацию: «Палладиум», Диана и Батай никогда не существовали, он сам их создал. Здесь можно заметить, что коллективное воображение со времен Средневековья несильно развилось. Вера в существование колдовства только и ждала повода возродиться.

Один из основателей современного сатанизма — англичанин Алистер Кроули (1875–1947), родом из пуританской семьи. После окончания Кембриджа он увлекся эзотерикой, в которой большое место занимает тема сексуальности. В 1912 г. он вступает в Орден Восточного Храма. Он создает его английское отделение и принимает имя Бафомет. В 1920 г. он основывает на Сардинии монастырь сатаны, где проводятся оргии, сопровождаемые принятием наркотиков и сексом. После того, как один из их участников умер, Кроули выслали из Италии, он переехал в Соединенные Штаты, где и умер в совершенной безвестности в 1947 г. В его литературном наследии, например, в «Книге закона» (Book of Low) и в журналах, например, «Люцифер» (Luzifer), имеются его разглагольствования, в которых он заявляет, что был на приеме у бога Г ора в музее Каира.

После него Орден Восточного Храма был возрожден его последователями Кеннетом Грантом и Чарльзом Стенфилдом Джонсом. Уилфрид Смит и группки диссидентов, например, «Ангелы Ада» и «Рабы Сатаны» распространяют его идеи. В этой когорте мы встречаем и Чарльза Мэнсона, основателя Конечной церкви (Final Church), который в 1969 г. убил беременную жену Романа Полански Шарон Тейт и ее четырех гостей, после чего кровью жертв начертал на стенах сатанинские письмена.

Одна из знаменитостей современного сатанизма — американец Энтон Ла Вэй 1930 г. рождения, обычный сексуальный извращенец, прячущий за претенциозными и бессмысленными формулировками необузданную страсть к наслаждениям. Его «Сатанистская библия», опубликованная в 1975 г., имела огромный успех. Книга состоит из четырех частей: «Сатана», «Люцифер», «Велиал» и «Левиафан». Это всего лишь сбивчивая смесь, составленная из древних эзотерических ритуалов с мнимо многозначительной лексикой «смесь гностических, кабалистических, оккультных и масонских элементов с включением номенклатуры и слов, бросающих в дрожь, надерганных изо всех мифов про виртуальную власть», — как гордо заявил сам автор. Жеральд Месадье, несомненно, оказался значительно более близок к истине, когда писал в своей «Истории дьявола» (Histoire du diable): «Мне представляется, что я сумел почувствовать в этом педантичном языке оправдание необузданным сексуальным упражнениям. Смутная проза Ла Вэя сумела просветить меня в мировоззрении борделя и оргий, возведенном в возвышенную «революционную» идеологию». В 1966 г. Ла Вэй основал Церковь Сатаны. Одетый в черный костюм, с изящными усиками, он придал себе образ дьявола, еще более убедительный, чем традиционно сложившийся. Карикатура была бы всего лишь гротеском, если бы ей не сопутствовали призывы к убийству: «Единственный случай, когда сатанист совершает человеческое жертвоприношение, — пишет он, — это когда оно служит двойной цели: высвободить магический гнев и, что еще важнее, получить полную власть над ненавидимой личностью, которая достойна такого интереса». Найти какую-либо логику в этом тексте способен только слабоумный. И именно это и делает его таинственно тревожным.

Так же, как и Орден Восточного Храма, Церковь Сатаны не прекратила своего существования. И в ней также появились диссидентские группки. В 1975 г. Микаэль Аквино, считающий себя обещанным Кроули вторым зверем 666, основал Храм Сета. В 1986 г. Пол Дуглас Валентайн создает Церковь Освобождения Сатаной. Назовем также такие американские организации, как Храм Исиды, Орден Шайтана, Представительство Сатаны, Представительство Британского Люцифера, Группу Огня Люцифера. Последняя даже проводит занятия по сатанизму по переписке. Важное место дьяволу отводят и в ряде сект, которые нельзя назвать сатанистскими в полном смысле слова.

Членов этих довольно немногочисленных групп можно условно — со всеми возможными вариациями — отнести к двум категориям. С одной стороны, это люди, в различной степени психически больные, одержимые и неуравновешенные, которые находят там «идеологический» фасад для удовлетворения любой сексуальной необузданности и для употребления наркотиков. В этом смысле архивы американской полиции содержат более чем красноречивые сведения. С другой стороны, эти группы привлекают к себе определенное количество людей, потерявших почву под ногами из-за сложностей современной жизни, нищеты, беспричинной тоски, крушения ценностей, волны иррационализма, обрушившейся на человека постиндустриального общества. Тоска и смятение, наполняющие лаборатории астрологов, ясновидящих и шарлатанов различного толка, соединяются здесь с неосознанным стремлением к реваншу, жаждой наслаждаться недоступными благами, ненависть к окружающему миру, столь суровому для большинства людей. Помимо этого, заметная часть контингента — молодежь, жадная до нового опыта, наивная и еще не нашедшая жизненных ориентиров.

Что касается реальной деятельности сатанистских групп, очень трудно сделать общую ее оценку. Здесь соединяются предубеждение, вкус к сенсационности и доверчивость, и в этих условиях самые сумасшедшие слухи выглядят вполне достоверными и доводятся желтой прессой до скандального уровня. Наиболее безобидный пример — черная месса, перевернутый христианский ритуал, посвящаемый дьяволу. Но этот ребячливый маскарад ведет к ритуалам, внушающим гораздо большее беспокойство, к которым примешиваются наркотики, секс и кровопролитие. Однако где здесь та грань, за которой исчезает реальность и начинается фантазия?

В Соединенных Штатах в полицейских рапортах были отмечены похищения детей, которые подвергались ритуальному сексуальному насилию, приносимых в жертву, как это имело место в Питсбурге, штат Виргиния, в 1988 г. В книге полицейского Роберта Д. Хикса «По следам Дьявола» приводится множество подобных примеров. Одна из выживших, Марти Джонстон, уверяла: «Я присутствовала при жертвоприношении 8-летней девочки. Ее выкрали в районе Харис Кантри, Техас». В то же время во многих детских садах Америки было проведено множество опросов. Их результаты выявили беспочвенность слишком легко принимаемых на веру доверчивой публикой слухов о сатанизме. В том же 1988 г. произошел чрезвычайно взбудораживший всех случай с Полом Ингрэмом, бывшим сотрудником местной полиции. Он вступил в одну из фундаменталистских сект и был обвинен дочерьми Эрикой и Джулией в покушении на инцест с сатанинскими ритуалами. Отец признал, что пастор изгонял из него дьявола. Ну, а дочери, изучившие фундаменталистское учение и насмотревшиеся фильмов о сатанинских ритуалах, похоже, начинали все больше путаться в своих показаниях. Тем не менее, Пол Ингрэм был приговорен к двадцати годам тюрьмы.

Подобная неразбериха царит и в Европе, где в 1991 г. профессор Жан Лафонтен проанализировал слухи о сатанизме, гуляющие по Англии и Уэльсу. Его отчет «Размах и природа организованного жестокого ритуального обращения» (The extent and nature of organized and ritual abuse), опубликованный в 1994 г., основывается на анализе 211 случаев жестокого ритуального обращения, когда имели место обвинения в сатанизме. Из них убедительными выглядят всего три, причем в них нет ничего общего с дьяволом. Профессор Лафонтен делает вывод, что причина казуса — интервьюеры, проводившие опрос. Поскольку многие из них сами верят в дьявола, они, опрашивая детей, тенденциозно формулируют вопросы; к тому же, жестокое обращение однозначно является для них дьявольским действием. На этот тезис опирались многие дела о жестоком обращении 1988–1991 гг., прошедшие в Манчестере, Ноттингеме, Рочдейле и на островах Оркни, где опросы недвусмысленно ориентировали в сатанинскую сторону.

Как показали самые различные и весьма многочисленные факты, общественное мнение в англосаксонских странах действительно чрезвычайно чувствительно ко всему, что имеет отношение к дьяволизму. Были запрещены номера автомобилей с цифрами 666. Прекратили рекламную кампанию фирмы «Проктер энд Гэмбл», где были усмотрены эти же цифры. Судья Эдвард из Денвера, Колорадо, в 1994 г. разрешил заключенному выполнять сатанистские ритуалы, поскольку «мы должны вернуть дьяволу то, что ему положено». В 1993 г. брат принцессы Уэльской Дианы граф Спенсер в своей речи в палате лордов осудил сатанистские деяния, проводимые рядом с его замком. В 1996 г. предвыборная кампания партии консерваторов вызвала скандал: они изобразили Тони Блэра, лидера лейбористов, придав ему черты сатаны. Президент Рейган отождествлял в своих выступлениях дьявольское начало с СССР, называя его «империей зла»; в то же время иранские аятоллы называют Америку «великим Сатаной». Фундаменталисты сатанизируют сторонников абортов. Коллективные самоубийства членов многих сект, имевшие место в Гвиане, Уако, Швейцарии, Канаде, даже если они не были непосредственно связаны с сатанизмом, вносят свою лепту в поддержание определенного психоза, имеющего дьяволизированную окраску. Упомянем также раздувание в средствах массовой информации масштабов педофилии, не соответствующих реальному положению вещей, начиная с дела Дютру в Бельгии (1996), моду на осквернение могил среди подростков — в «зверином возрасте» или — психически отсталых. Некоторые слабые умы можно склонить к совершению преступлений, которые потом приписывают «сатанинской вспышке». Пример — убийство кюре в Эльзасе в декабре 1996 г.

Инфернальный ритм рок-музыки позволяет и ее обвинить в сатанизме. Канадский аббат Жан-Поль Реженбан (1931–1983), специалист по криминальной психологии, в книге «Рок-н-ролл» (1983) пытается дьяволизировать эту форму самовыражения в искусстве. Согласно автору, большая вина в возникновении сатанистской ориентации лежит на баптисте Элвисе Пресли. Эту ориентацию подхватили и наполнили «Битлз» в своем «Белом альбоме» («Devil’s white Album»), в котором якобы впервые появились записанные задом наперед послания на подсознательном уровне, призывающие к насилию, посвящению себя сатане, сексуальным извращениям. Следом идут «Роллинг Стоунз» с их «Симпатия к дьяволу» (Sympathy for the devil), «Танцы для мистера Д…» (Dancing for Mister D…) и «Их сатанинское величество» (То their satanic majesties). В дальнейшем музыкальные группы приобретают откровенно дьявольский облик, например, «Блэк Саббат» (Black Sabbath — черный шабаш) или «Сатан Рок» (Satan Rock — сатанинский рок), «КИСС» («KISS» — аббревиатура от Kings in Satan service — короли на сатанинской службе), «Дарктрон» (Darkthrone — темный престол), «ACDC», а также — группы, играющие в стиле «хэви металл». Культивируя провокацию, являющуюся наиболее действенным методом привлечения подростковой аудитории — незрелых молодых людей — некоторые исполнители используют сатанистские темы. Например: Эллис Купер, Мик Джаггер, Оззи Осборн, Майкл Джексон. Многие считали, что применяя ультразвук и обратную запись, можно передавать послания на уровне подсознания, что и делалось, например, в «Я хочу тебя, мистер Сатана» группы «Лед Зеппелин» или в «Сатана во мне» (Майкл Джексон). Однако большинство исследователей относятся к реальной действенности таких методов скептически. Более убедительными оказались результаты медицинских исследований, выявившие губительное психофизиологическое воздействие этой музыки, вызывающее «немотивированные реакции: от прострации до неконтролируемой агрессии — снижение контроля над разумом и волей, которые подчиняются подсознательным импульсам, нервно-сенсорная сверхвозбудимость, вызывающая эйфорию, внушаемость, истерию, галлюцинации и т. д.» (Исследование, проведенное доктором Макмафферти и доктором Уолтером Райтом).

Разумеется, и группы, и исполнители всего лишь эксплуатируют тему, относящуюся к фундаментальным и во многом неразрешимым проблемам мироздания и современного общества, внешняя, так сказать, декоративная сторона которой оказывается весьма привлекательной для молодежи. Цель — лишь прибыль и ничего более. Ну а миф о дьяволе остается весьма соблазнительным, хотя, разумеется, здесь нет и намека на веру в реальное существование этого персонажа. Даже Ла Вэй в своей «Магии» (Magick) пишет: «Дьявола не существует. Это ложное имя, придуманное черными братьями, чтобы повергнуть целостность в невежественную путаность».

Парадоксальное (хотя и маловразумительное) высказывание в устах одного из столпов современного сатанизма. Значение этих слов ориентировочно можно пояснить так: «Сатана умер! Да здравствует сатанизм!». Именно здесь и кроется суть мифа о дьяволе и объясняется его поразительная способность к выживанию, адаптации и даже расцвету спустя время после исчезновения культурного контекста, который его породил.