«Самая большая хитрость дьявола — заставить поверить, что его не существует». Эта фраза Бодлера из «Парижского сплина» (Le spleen de Paris) (1869) быстро стала знаменитой. Конечно же, она оказалась программным лозунгом для адвокатов дьявола, настоятельно усматривающих его деятельность растворенной в реальной повседневности. Аргумент и впрямь неотразимый: чем больше демонстрируют отсутствие существования дьявола, тем более это доказывает его существование.
I — Адвокаты дьявола
Это как раз то, что пытался показать, например, Дени де Ружмон в 1946 г. в работе «Доля дьявола» (La part du diable). Дьявол повсюду: разумеется, в Гитлере и Сталине, а также — в деньгах, сексе, вечной женственности, короче — во всем, что Дени де Ружмону по нраву. Одержимость такого рода можно в наши дни встретить у некоторых представителей церкви, например, у Рене Лорантена, написавшего в 1995 г.: «Крупный успех сатаны в современную эпоху — это то, что его прямое воздействие, создававшее ранее страх перед дьяволом, теперь подменено безымянным органическим воздействием. Оно невидимо, а потому убаюкивает бдительность. Оно бесшумно проникает в социальную ткань без подписи князя мира сего и происходит при содействии его сторонников — людей, размещенных на стратегических постах» («Демон: миф или реальность?» — Le demon: mythe ou realite?).
Для этого автора сатана таится за всеми основами современной цивилизации: от Маркса до Сартра, от атеизма до различных идеологий, от сбившейся с пути науки до абортов. Точно такого же мнения придерживается и Андре Фросар. В работе «36 доказательств существования дьявола» (Les 36 preuves de l’existence du diable) он писал: «Если бы князь мира сего существовал, он обошелся бы без всего происходящего сегодня. Но все сущее отмечено дьявольской печатью».
Дискурс подобного рода, в Европе не слишком заметно проявивший себя, по ту сторону Атлантики затронул десятки миллионов людей, в том числе не без помощи зазвучавшего через средства массовой информации голоса баптистского проповедника преподобного Билли Грэхема, заявившего в 1994 г.: «Я содрогаюсь, когда слышу людей, сомневающихся в существовании дьявола. Дьявол существует, и нет никаких сомнений в его власти и зловредном влиянии. Для того, чтобы это понять, достаточно послушать радио и посмотреть телевизор. Полистайте газету. Как иначе объясните вы это царство ненависти и насилия?.. Стали бы находящиеся в здравом уме мужчины и женщины вести себя таким образом, словно их обуяло зло?.. Для некоторых дьявол — это шутка, карикатура из комиксов, из-за того, что в Средние века его изображали в виде шута с острыми рогами, длинным хвостом и вилами. В действительности же сатана — очень мудрый дух, исполненный возможностей и мощи».
Все фундаменталистские сектантские движения всячески культивируют навязчивую идею о дьяволе, доводя ее до абсурда. В феврале 1992 г. в Бирмингеме, на конференции «Евангельская заря 2000» ведущий Питер Вагнер попросил аудиторию, чтобы все, прибывшие из-за границы, особенно — после посещения языческих святилищ, как следует проверили свой багаж на предмет, не просочился ли в него, как микроб, иностранный демон. Для Секты Луны инфекция пошла от «шведской семьи», состоявшей из дьявола, Адама и Евы: последняя вступала в отношения с обоими — и первородный грех является своего рода заболеванием, передаваемым половым путем. Не обошелся и мусульманский мир без подобных экстравагантностей, таких, как изгнание дьявола шейхом Сиядом эль-Тартар в Газе, которое производилось путем инъекции в тело одержимого разведенных в растворе соли сур из Корана. Можно также побить одержимого, который, как всем известно, нечувствителен к боли, и, таким образом, изгнать из него демонов. В ноябре 1994 г. так была забита до смерти молодая мусульманка. В феврале 1997 г. в Каире были арестованы 20 молодых «обожателей сатаны», которых застигли врасплох при отправлении ими сатанистского культа с использованием всех традиционных аксессуаров: крови, наркотиков, хард-рока. В это же время в глухом районе Трансвааля была сожжена живьем за колдовство сотня старух. Согласно сведениям, полученным от южноафриканского министра безопасности, охота на ведьм была связана с политическими потрясениями, сопряженными с освобождением Нельсона Манделы: «В 1990 г. молодежь говорила, что, поскольку Мандела на свободе, мы должны избавиться от всего дурного и истребить ведьм». На Антильских островах культ вуду практикует странный синкретизм, в котором дьявол и святые перемешаны самым экстравагантным образом. Нонконформистские движения англосаксонских стран ведут себя в отношении дьявола по-разному. Методисты предоставляют в этом отношении своим верующим свободу. Во внутреннем докладе 1976 г., сделанном после дурно обернувшегося изгнания дьявола, случившегося в Барнсли, на севере Англии (уверяя, что его жена — дьявол, мужчина убил ее), сказано, что «одержимость дьяволом представляется чем-то маловероятным». А вот в Соединенных Штатах Движение Благой Вести, основанное Чарльзом Кейзором в 1967 г. в недрах Объединенной Методистской Церкви (United Methodist Church), стоит на сугубо традиционных позициях. Таким же разнообразием позицией отличаются и баптисты.
В англиканской церкви сохранился ряд традиционалистских сект, разделяющих мнение лондонского викарного епископа Грэхема Доу, автора изданной в 1989 г. книги под названием «Доказательство существования демонов» (The Case for the existence of demons), в которой он утверждает реальность существования злых духов. Доклад епископа Эксетерского, сделанный в 70-х гг. XX в., отражает духовные колебания верховных иерархов англиканской церкви. Автор делает вывод, что, с одной стороны, «зло имеет личностное происхождение», а с другой, — Христос, говоря о демонах, только сообразовывался с верованиями своей эпохи, чтобы не шокировать аудиторию. Брайтонский каноник Доминик Уокер, которому случилось обращаться к этому докладу, считает, что экзорцисты занимаются лишь тем, что заранее внушают верующим реальное существование одержимости, самим своим поведением провоцируя ожидаемые реакции: «Я испытываю беспокойство при виде ряда евангелистских или католических консерваторов, занимающихся изгнанием дьявола, когда они, как этого и следует ожидать, обретают то, что ищут… Экзорцист может сам заронить в голову пациента идею «об одержимости и изгнании дьявола»». Это не исключает, — продолжает Уокер, — самой возможности существования одержимости: «Силы зла, с которыми я сталкивался в этих случаях, больше, чем все человеческие грехи, взятые в совокупности, — это зло вселенских масштабов».
А вот для Дэвида Дженкинса, епископа Даремского с 1984 по 1994 г., все это, напротив, сплошной вздор: «Если зло — вопрос, необязательно единственный ответ — дьявол. Ставя правильные вопросы, удовлетворяемся плохими ответами». Дьявол — это отслуживший свое миф.
Но миф о дьяволе, с одной стороны, все еще досаждает христианской идее, стремящейся отделаться от сатаны, слишком неудобного персонажа, а с другой, он, несмотря ни на что, необходим, чтобы отмыть Бога от малейшего подозрения в том, что тот может отвечать за зло, существующее в мире. Не будь дьявола, вся вина за что-либо ложилась бы только на человека, творение Бога. Ведь рассуждение о том, что Бог создал человека свободным и последний сам плохо пользуется своей свободой, порождая таким образом зло, и что Бог — лишь безмолвный свидетель его страданий, поскольку уважает свободу тех, кого он создал, на поверку оказывается смехотворным. Это все равно, что представить себе, как отец показывает своим детям, насколько привлекательны наркотики, предварительно предупредив о подстерегающей их опасности. После чего, если, невзирая ни на что, они пойдут по этому пути, он дает им полную свободу становиться наркоманами и, не вмешиваясь, лишь наблюдает за страданиями несчастных, не желая нарушать их права. Такое поведение трудно оправдать, особенно если этот отец одновременно и бесконечно добр, и обладает безграничной властью.
Привлечение дьявола дает более удовлетворительное объяснение. Правда, в этом случае непонятно, как избежать манихейства, ведь естественно возникает вопрос, почему Бог попросту не пресек бунт сатаны. Для теологов проблема зла — та же квадратура круга; она издревле ставит их перед дилеммой: если Бог допускает существование зла, он не является безгранично добрым, а если не допускает — он не всевластен. Поелику зло существует, разговор о нем как об отсутствии добра — просто игра слов. Собственно, так и поступает большинство теологов, толкуя эту проблему пред людьми, которые ее еще не решили для себя. Быть дьяволу или не быть? До середины XX века церковь отвечала однозначно. Даже такой достаточно открытый современным идеям человек, как папа римский Лев XIII, обращался к средневековой лексике, обрушиваясь на врагов церкви — баптистов, буддистов, франкмасонов, Армию спасения — и объявляя их слугами дьявола. Согласно его энциклике «Род человеческий» (Humanum Genus), это все: «организации царства сатаны», вместе «со всеми, кто следует за дьяволом-искусителем».
Канонизированный в 1925 г. кюре из Арса Жан-Мари Вьянэ (1786–1859), один из самых почитаемых святых XIX века, был по-настоящему одержим бесом, который, судя по всему, поселился в его доме на три с половиной десятилетия. Необычные звуки, голоса, оскорбления, перемещение мебели, дурные шутки, искушения — обо всем этом кюре охотно рассказывал: как изустно, так и излагая в катехизисе. Со времен Святого Антония ничего не изменилось.
II — Персонаж, неудобный для христианской теологии
Подобного рода дьявольские проделки определенным образом беспокоят современных теологов, которые, начиная с середины XX века, не оставляют попыток закамуфлировать сатану и совершить это по возможности незаметно, одновременно не отрицая традиционного к нему отношения. Разумеется, это очень трудно, впрочем у теологии имеются свои тайные методы. Протестант Карл Барт (1886–1968) предложил формулу «Сатана = небытие»: «Это не злой ангел, а — не-ангел, поскольку «ничто» не может быть ни существом, ни обличием. Тот, кого называют ангелом тьмы, является лишь экс-ангелом света. Он — небытие, ничто. Он — ложь, ирреальность, пустота, не-личность». Рудольф Бультман (1884–1976) еще более категоричен. Дьявол — миф, а научный прогресс «ликвидировал веру в духов и демонов». Для Пауля Тиллиха (1886–1965) дьявол — олицетворение зла, а значит — ментальная структура. Райзнер в 1961 г. заявил, что «Дьявол — это персонифицированное человеком ничто, противостоящее Создателю, стремящееся само обожествиться». Г. Э. Келли в своей книге 1968 г. «Дьявол, демонология и колдовство» (The Devil, demonology and Witchcraft), высказывает по этому поводу строгое суждение:
«Большая часть демонологии, разработанной от имени христианского учения, ничто иное, как результат недостойного теологии легкомысленного отношения к предмету. Представление о том, что духи вышли из Писания, выдает их фольклорное происхождение. А аргументация, суть которой в том, что эти образы и мифы претерпели изменения в ходе контактов с другими культурами и другими философиями, для нас не является убедительной… Попытка любой ценой их сохранить, поскольку они составляют существенную часть Апокалипсиса, означает рисковать, что изложение всего христианского послания будет выглядеть нелепо… Подобная вера была вредоносна, поскольку сам факт приписывания всех несчастий невидимым созданиям, которые находятся в состоянии войны с родом людским, часто мешал или затормаживал у людей объективную оценку и трактовку качеств, свойственных злу, их окружающему. Так было с охотой на ведьм, психозом одержимости и т. д.»
В 1970 году в «Прощании с Дьяволом» (Abscheid von Teufel) Г. Гаак отрицает существование дьявола во плоти, определяя его лишь как олицетворение зла. У немецкого теолога Вальтера Каспера весьма схожая позиция: «Дьявол является не фигурой во плоти, а не-фигурой, растворяющейся в чем-то анонимном и безликом, существом, которое преобразуется в небытие. Это личность в форме неличности. Нельзя в него верить в буквальном теологическом смысле, поскольку акт веры может относиться исключительно к Богу, Иисусу Христу, Святому Духу. Дьяволу же нет никакой веры, эта вера при ближайшем рассмотрении оказывается ничем иным, как суеверием». В «Новом голландском катехизисе» 1966 г., как это в 1992 г. повторит доминиканец Кристиан Дюрок, утверждается, что никогда не наблюдалось настоящей глубокой веры в существование дьявола. В 1997 г. еще один доминиканец, Доминик Сербело в заключении своего «Дьявола» (Le diable) уходит от прямого ответа, прикрываясь игрой слов: «Он существует, но верить в него не следует». Дьявол исчез даже из разговорной речи священнослужителей. И разве после этого нашелся бы кюре, который рискнул бы воскрешать это чудовище в доминиканской проповеди? В 1972 г. преподобный Колаковски вложил в уста сатаны слова, сказанные им на воображаемой «конференции метафизической прессы», которая якобы происходила в Варшаве 20 декабря 1963 г.: «Я несколько раз посещал церкви, чтобы послушать проповеди. Я слушал внимательно, вел себя прилично, стараясь не улыбаться. Все реже случается, что проповедник, даже бедный деревенский священник заговорит обо мне с кафедры, в исповедальне, где угодно, признав, что я существую во плоти. Человеку стыдно это делать, просто стыдно. Как, что скажут люди? — Несчастный, ископаемое, он все еще верит в волшебные сказки».
Подобный скептицизм удивительным образом способен вызывать раздражение в недрах католической иерархии, которая периодически, но с осторожностью напоминает о существовании дьявола. Полностью от этого не смогли избавиться отцы II Ватиканского собора. В 1972 г. Павлу VI пришлось пространно напоминать о том, что «демон [составляет] в католической доктрине очень важную главу, которой в наши дни очень мало интересуются».
Иоанн-Павел II также ограничивается скромными намеками при прикосновении к этой теме: «Весь мир живет во власти зла» (1984). «Не следует бояться называть своим именем главного закоперщика зла: «лукавый». Его тактика, которой он пользовался всегда и пользуется поныне, состоит в следующем: не проявлять себя, пока зло, которое он внедряет в голову изначально, не получит развитие в самом человеке, в самих общественных системах, в отношениях между людьми, социальными классами, государствами» (1985). В ноябре 1992 г. эти идеи систематическим и торжественным образом были подхвачены католическим катехизисом, где совершенно недвусмысленно подтверждалась традиционная церковная доктрина существования дьявола, без которой католицизм (чему множатся доказательства) совершенно не может обойтись:
«Выбор наших прародителей был сделан под влиянием противостоящего Богу соблазняющего гласа, который из зависти и погубил их. Писание и церковная традиция определяют это существо как падшего ангела, называемого сатаной или дьяволом. Согласно учению Церкви, сперва это был добрый ангел, творение Бога: «Дьявол и другие демоны, несомненно, были созданы Богом изначально добрыми, а олицетворением злого начала они сделались уже сами» (IV Латеранский Вселенский собор, 1215).
В этом тексте в очередной раз поддерживается совершенно определенное убеждение, которое абсолютно без обиняков принимает иррациональный и необъяснимый характер. Дьявол — источник не только нравственного, но и физического зла, и вершит его с позволения безмерно доброго Бога. Вот так катехизис допускает «великую тайну». Впрочем, мнение катехизиса далеко не является единым мнением церкви. Многие теологи и священнослужители восставали против подобных формулировок, представлявшихся им безнадежно устаревшими: «В своей среде мы не стали бы использовать подобные выражения, — пишет теолог Анри Буржуа и добавляет: — Да, Иисус высказывал такие слова, но они были в контексте культуры, в которой он жил. Я бы переделал и уточнил этот благородный документ следующим образом: «Новый Завет говорит, что… И мы понимаем здесь и сейчас таким образом…» Буквализм недопустим в этом предмете, как и во всех других. Писание следует интерпретировать».
III — Конец экзорцизму?
Таким образом, если официально признать существование дьявола и его активную деятельность в мире, мы обречены допустить вероятность одержимости им. А раз так, то неизбежна практика изгнания дьявола, которая, разумеется, есть обязанность церкви, причем — не в пропагандистских целях, как во времена событий в Лудене, а вполне обыденно и без какой-либо шумихи. Функция экзорциста, ограничиваемая все более жесткими рамками и существовавшая в весьма скромном виде, была отменена 15 августа 1972 г. папским посланием «Служителям, которые» (Ministeria quaedam) Павла VI, которое упразднило институт экзорцистов.
Великая же реформа, касающаяся самого ритуала изгнания дьявола, была предпринята в 1990 г. Конгрегацией Божественного культа. В 1991 г. прибегают к временному ритуалу, по своей сдержанности граничащему с тайной. Явственно видны устремления свести до минимума случаи признания одержимости при подчеркнутом сотрудничестве с врачами — психиатрами и психологами; стараются избегать внушения с помощью формул типа «я тебя заклинаю, нечистая сила», чтобы исключить вероятность идентификации испытуемого с демоном, не провоцируя его разыгрывать комедию.
Безработица на этот раз угрожает и «практикующим экзорцистам». На их защиту встал Рене Лорантен, потребовав в 1995 г., «чтобы не передавали одержимость в ведение психиатрии, а изгнание дьявола — колдунам, и чтобы научились распознавать специфику случаев одержимости», несмотря даже на то, — как допускает сам автор, — что «практически никогда нельзя быть до конца уверенным в присутствии демона, пока не проведена процедура изгнания нечистой силы». Кроме того, существуют симптомы, по которым можно поставить медицинский диагноз: неадекватное поведение, полная неэффективность классических средств, гротескные или оскорбительные действия, внезапное возникновение и исчезновение симптомов, заторможенность вплоть до впадения в транс, отвращение к церквям и прочим святым местам, искушение богохульством, беспричинная тоска…
Одно из страшных опасений экзорцистов — увидеть католиков, являющихся их клиентами, которые идут со своими проблемами не к ним, а к практикующим протестантам или сектантам, что случается все чаще в условиях современного религиозного синкретизма: «Другие, — пишет Рене Лорантен, — обращаются к шаманам и ясновидящим, которые, пользуясь легковерием, втягивают их в магию, лишают психического равновесия и облегчают кошельки». Католические власти Франции, которые в течение полувека ведали вопросами изгнания дьявола, встали на мальтузианскую позицию. Уже преподобный Ж. де Тонкедек, известный как парижский экзорцист времен конца Первой мировой войны, привнес в эту функцию рациональный дух, контрастировавший с легковерием его предшественников. «Вступив в эту должность, с самого начала, я просто освящал… больных», — говорил он.
Так жив ли еще экзорцизм, невзирая на то, что дьявол уже изгнан? На этот вопрос можно дать скорее положительный, чем отрицательный ответ. В 1982 г. Иоанн Павел II лично проводил процедуру изгнания дьявола из молодой женщины. Преподобный Габриэль Аморт, экзорцист римской епархии, который провел более 50 000 изгнаний дьявола, признал, что на все эти случаи приходится лишь 84, когда наблюдалась подлинная одержимость: «Наше время таково, что необходимо вновь утвердить существование дьявола, — говорит он, — существование, которое было поставлено под сомнение гуманистической, рационалистической, материалистической культурой. Церковь никогда не сомневалась в существовании дьявола. Сегодняшний наш язык более сдержан, но идея не претерпела изменений». Вновь существование дьявола подтвердил и собственный экзорцист Ватикана, его высокопреосвященство Коррадо Балдуччи. Ну, а одержимый идеей изгнания дьявола бывший архиепископ Лузака Эмманюэль Мелинго, призванный в 1983 г. в Рим, поставил папскую курию в исключительно затруднительное положение, когда без колебаний утверждал: «Мы живем в последние дни правления сатаны, и он усилил свою деятельность, проводя ее через своих пособников, чтобы завладеть миром». Эту мысль разделяет Рене Лорантен, считающий что настал «час, когда демон развертывает беспрецедентное наступление, которое способно стать сбывшимися предсказаниями апостолов Павла и Иоанна об Антихристе».
Более того, в момент конца тысячелетия, который дает богатую почву для всех иррациональных предзнаменований, существует реальный спрос на дьявольский феномен. Истерики, люди, подверженные депрессии, искалеченные жизнью, любители спиритизма, потерявшие надежду заблудшие души, личности с неуравновешенной психикой — все жаждут увидеть источник своих бед в сатанинских кознях. Как признают сами экзорцисты, к подлинным случаям одержимости, причем не наверняка, относится лишь 2 % их клиентов. Все же остальные — армия пациентов, требующая психиатрического вмешательства: галлюцинации, маниакально-депрессивные психозы, паранойя, шизофрения, психостения, эпилепсия, истерия, френастения и подобные им синдромы. «Подлинные» случаи рассматривают терпеливо и сдержанно, по возможности избегая зрелищных эффектов, характерных для прошлого.
Как утверждает в работе «Дьявол. Биография» (The Devil. A biography) Питер Стенфорд, церковь с удовольствием препоручала бы медицине трудные случаи «бесноватых». Но ей трудно решиться на это из-за опасения потерять лицо. Отсюда и неизбежная двусмысленность: «Случаи изгнания дьявола имеют место, но иерархи дают понять, что предпочтительно, чтобы этого не было. Кроме того, известно, что церковь и сама этим занимается… Как и дьявол, она склонна избегать ритуал экзорцизма».
IV — Дьявол на кушетке (психоаналитика)
Священники, тем не менее, не едины в точке зрения на вытеснение дьявола с его позиций, которые он исконно занимает в глубине души человека. Пристально интересуются этим персонажем психоаналитики. В 1923 г. Фрейд изучал случаи колдовства и шабашей XVII века. Он показал, что одержимость, связанная с совокуплениями с инкубами и суккубами — это всего лишь невротический выход сексуального чувства, подавленного слишком репрессивной в этой области религией. Дьявол — олицетворение запрещенного общественными ритуалами и культурной традицией сексуального наслаждения. Франсуаза Дольто смогла подтвердить такую интерпретацию, рассмотрев ряд современных случаев, например — с двумя фригидными женщинами. Одну из них мучили кошмары, другую галлюцинации, в которых присутствовали эротические сцены с участием дьявола: «Эти две женщины с детства страдали комплексом принадлежности к мужскому полу, то есть — неприятием своей рецептивной, генитальной женской сексуальности… Дьявол также рассматривался как исходящий похотью. И шоковые ощущения, получаемые ими, — одна от кошмаров, другая от галлюцинаций — оказались генитальными и никогда ранее не испытываемыми в их брачной жизни». Эти женщины были уже в возрасте менопаузы, которая, согласно Франсуазе Дольто, может оживить описанные фрустрации. Если вспомнить, что в свое время «ведьмы» были, по преимуществу, «старухами» (то есть, в возрасте старше 40 лет), они вполне готовы были принять за реальность кошмары и галлюцинации. Вероятно, именно здесь кроется объяснение их признаний, например, с детальным описанием шабашей.
По Фрейду, в ряде случаев дьявол может оказаться отрицательной стороной фигуры отца, тогда как Бог — положительной: «Отец — это индивидуальный прототип как Бога, так и дьявола», — пишет он. Впоследствии Франсуаза Дольто, развивая учение об отношениях между ребенком и дьяволом, показывает, главным образом через рисунки, что воспроизведение дьявольского персонажа соответствует трудной ситуации, в которой находится ребенок, испытывающий чувство угрозы, опасности, вызывающей тоску; этот персонаж изображается в виде отвратительного животного. «Поведение ребенка, иногда рассматриваемое окружением с точки зрения взрослой морали (на уровне эмоций) как антибиологическое, может быть связано с тоской, которую он воспринимает как идею дьявола, грозящего разрушить упорядоченность живого».
Важную лепту в психоаналитические размышления о дьяволе внес Карл Юнг (18 751 961). Для него сатана, несомненно, существует — в той мере, в которой он является продуктивным мифом, архетипом, то есть неотъемлемой частью структуры индивидуального сознания, его темной стороной, в противоположность Богу — светлой стороне. В работе 1933 г. «Современный человек в поисках души» (Modern man in search of a soul) он заявил, что Бог и дьявол суть две стороны одной медали и что они не более чем метафора, поскольку оба эти архетипа суть импульсивные образы и источники поведения. В этом смысле миф о дьяволе претворяется в реальность. Он концентрирует у всех народов — пусть в образе змея или дракона — реакцию на страх, возмущение и отторжения, а также на необходимость подчиняться данным требованиям морали по подавлению запретных наслаждений. В каком-то смысле Юнг из своего понятия архетипа извлекает древний героический миф о столкновении в каждом из нас сил добра и зла. И таким образом дьявол, изрядно потрепанный и почти разгромленный теологами, был неожиданно возрожден психоаналитиками, вдохнувшими в него вторую жизнь. Если верить психологу Маризе Чойзи, дьявол в мифической форме одновременно активен, не деструктивен и является необходимым для человеческой психики: «Дьявол-миф, необходимость в фундаментальной амбивалентности человеческих чувств кажутся мне внутренней реальностью, не только данной в ощущениях, но и существенной для диалектики психического прогресса».
Другие психиатры менее категоричны в своих суждениях — в той части, где понятие зла наделяется прежде всего культурными качествами. Для самого Юнга и его последователей однажды занесенные в сознание и вынесенные на свет темные стороны человека теряют свой отрицательный, чудовищный, деструктивный характер. Зло есть метафизическая абстракция и не может существовать в чистом виде. Это продукт человеческой культуры. Мы видим, как здесь вновь проявляется старая теологическая позиция. Именно в связи с этим психиатр Эдвард Чессер из Лондонского университета утверждает, что дьявол исчезает в себе самом, как только мы начинаем понимать все поведенческие механизмы, способствовавшие возникновению этого феномена, поскольку зло, как мы ощущаем его в данный момент, — это то, чему мы не нашли объяснения. «Пациенты с психотическими заболеваниями могут испытывать иллюзию, что они находятся во власти дьявола. Пациенты, которые могут страдать от страха перед впадением в одержимость и транс, способны действовать и мыслить таким образом, словно они одержимы дьяволом… То, чего мы сегодня не понимаем и потому именуем злом, возможно, получит свое название в будущем.»
Таким образом, спор остается незавершенным. Дьявол, скромно переведенный современными теологами в ранг сомнительного аксессуара, похоже, начинает новую карьеру, причем двойную: в гуманитарных науках и в коммерции. Он готов утилизировать традиционные понятия, а затем продать их под новым обличием. И представляется очевидным, что дьявол, сумевший последовательно становиться органической составляющей всех сменяющих друг друга культур, с его способностью мгновенно приспосабливаться ко всем изменениям в человеческом сознании, имеет обнадеживающую перспективу. Дьявола (как Бога), если бы он не существовал, следовало бы непременно придумать.