Глава одиннадцатая. Застой

Застой – это наше всё. Святоши объяснили нам, что нет над нами никого кроме Бога единого. Это правильно, а дальше? Дальше мы стали додумывать сами и разнообразить знания. Одни пребывают в вечном покое не видя что даже трава растёт, другие мечутся, суетятся и главное во всё суются. С суетливыми проблем больше. И опять приходит на ум вечный вопрос: «Кто командует парадом? Чья, мы, проблема?».

Пират озвучил всем членам экспедиции результаты референдума и добавил, что отправление домой откладывается, так как большинство членов экспедиции не определилось, что первично, что вторично. Возникла перепалка – это араб начал мутузить еврея, так как только араб видел, кто сломал карандаш. Их долго не могли разнять.

Араб упрекал еврея в том, что со своим иудаизмом еврей только и делает, что поклоняется монетаризму, продуцируя под него разные формы общественного устройства, такие же «измы»: капитализм, империализм, фашизм, социализм, коммунизм. Были бы деньги, а «изм» под них всегда найдётся. Еврей мягко замечал арабу, что лучше поклоняться деньгам, чем кому-то другому. Кому он не говорил, побаиваясь получить тумаков от одного странного представителя страны опыта, определяемого как казак.

Когда шум стих, вперёд вышел Иван и продолжил за Пирата, объявив, что есть и хорошая новость, хотя и предыдущая была не плохая.

Новость эта состояла в том, что всё отдано на рассмотрение членов экспедиции: копают и выясняют, что первично, а что вторично, и плывут домой, не копают – живут на острове.

Больше всех слова Ивана возмутили американца, он дерзко спросил: «Кто ты такой?». Пират осадил американца, сказав, что Иван с ним, и что если кто-то недоволен русским Духом, то замучаются «пыль глотать», и вообще…

Тут грянул гром, и ударила молния. Попугай едва успел увернуться от её удара, слетев с треуголки Пирата. Молния испепелила треуголку, всю одежду и деревянную ногу Пирата. Он было качнулся и уже начал падать, как вдруг у него выросла нога, и его накрыла монашеская сутана. Он сбросил с головы капюшон и сказал: «Вот так»

Обе ватаги узрев такое чудо и, при этом не пострадав лично, решили быстро разбрестись по острову «от греха подальше». Пусть Иван общается с монахом, если ему больше делать нечего.

Ватаги никто не строил ни в одну шеренгу, ни в затылок друг другу, никто ими не управлял, поэтому они почувствовали себя самостоятельными.

Самостоятельность, правда, проявлялась самым странным образом.

Замечу только, что, как и положено, все привлечённые для проводимого опыта страны, приславшие своих чистокровных, национал – патриотических граждан, получили сначала главное задание от своих правительств – шпионить за всеми подряд, а уж потом копать. Связь была, но диктатура всех малость поприжала, с киркой и лопатой «до связи» ещё дожить надо.

Но в очередной островной период, а может быть и целую эпоху, всё зависит от размеров острова, а размеры то его как раз не уловимы, шпионские страсти закипели с новой силой. Они кипели и бурлили даже сильнее, чем в демократической яме.

Опять замечу, и не потому, что я тяну на «гомо сапиенса», а возможно только потому, что я там был, мёд пиво пил, ну и т. д. Замечу, что на том месте, где грибок с надписью «МаГдоналдс» сменил роскошный замок с флагом «Культ личности», теперь торчала высоченная башня, собранная из каких-то железных труб. Вся башня была утыкана какими то антеннами, а на самом верху висел лозунг: «Застой».

Слово было мудрёное для всех, кроме представителей страны опыта, а их бегало по острову не много не мало, аж, 200 человек, ибо и страна была многонациональна. Кое-что слышали об этом слове и на других материках, но уже самой планеты. Но тут есть подозрение, что это от того, что страна эта в своё время сильно постаралась, и очень может статься, что при ближайшем рассмотрении все бы оказались одной земной патриотической национальности.

Был, правда, один представитель коренной национальности, коренной потому, что все остальные островитяне решили, что уж если суждено им будет покинуть этот «чёртов» остров, то этого представителя они на нём оставят, чего бы им это не стоило. Конечно, речь идёт об еврее.

Так уж случилось, что еврейские грани или корни в себе никто видеть не хотел, между тем большинство хотело денег и легко дурило друг друга, если подворачивалась такая возможность.

Так вот, еврей ходил и всем говорил, что Ваня как всегда принизил остроту, судьбоносность момента этим пустым словом «застой», а на самом деле остров вступил в новую эру – эру «центризма». Про центризм островитяне вообще ничего не знали. Они видели, что из ямы, где была разрыта демократия, которую сменила диктатура, теперь торчат камыши, и попугай, качаясь на них, учит говорить лягушек, и что вырытый ими канал по приказу Диктаткрата порос бурьяном.

Действительно, всё походило на застой. Только башня не ржавела и служила ориентиром для НЛО, субмарин и диких птиц, устремившихся к острову для поправки настроения своих подданных от всех стран, помогающих стране опыта.

Опять замечу, в иное время они бы к острову не приближались. Опасно, то галера, то правительственный катер, то крейсер, но в стране опыта пропала всякая власть.

И если на острове без власти можно, то вокруг острова в разных странах желающих по – рулить ватаг было видимо не видимо, а в это время Монах, за прежнюю дружбу и славную службу, предложил Ивану «слетать» в отпуск на Родину и посмотреть, есть ли ещё потребность в результатах поиска и выяснении, что первично демократия или диктатура.

 

Глава двенадцатая. Родина

Ваня выполнил данное ему поручение. Он тщательно изучил все новые мысли и картины жизни, присущие его землякам в стране опыта. Более того, он внёс в жизнь людей и кое-что своё, островное, уловив из разных космических шумов причины, по которым жизнь людей была именно такой, какой они её видели. Внесённое им было понято земляками как конец света для одних и начало для других. И это потому, что Ваня, обладая массой талантов, толком ничего не знал. Он просто чувствовал основы мироздания и смутно помнил, что там, где тень, должен быть и свет, а там, где воры, должна быть и альтернатива. В общем, пока одни «тырят», другие их пасут.

Н Родине Ваня быстро убедился, что только совсем не продвинутые земляки ещё верили, что «тырить» можно скрытно от посторонних глаз. Увы, давно были установлены тарифы на те или иные должности, жизни и т. п. Кто-то неведомый, просто кому-то позволял украсть мало, кому-то много, а потом отдать украденное за чиновничью должность, чтобы воровать по закону, а кому – то не позволял. Это на Родине….

Ваня даже «черкнул» научный трактат на эту тему, совсем не заботясь о том, что в одних руках трактат становится предметом изучения, в других предметом обогащения, а в третьих может стать и оружием.

Сумевшие совместить три эти не совмещаемые вещи становятся избранниками тех или иных академий и даже лауреатами государственных премий. Правда, на его Родине бывали случаи, когда авторы рукописей становились классиками при жизни, и это делало их весьма щепетильными в выборе наградодателей.

Они с радостью принимали первую награду, но затем, «сияя» в лучах славы, отказывались от всех наград, видимо забыв вкус чёрствого ржаного хлеба.

Жизнь в славе открывала им глаза на теневую сторону тех, кто кормился от их творчества, и делиться с ними творцам становилось не в мочь. Такие праведные поступки усложняли жизнь тех, кто шёл вслед за ними. Наградодатели понимали, что выгодней щедро одаривать «серость», чем литературных гениев. Серость не будет возникать. Какое-то время такая позиция наградодателей себя оправдывала. Стоит вспомнить «знаменитых» писателей МОССОЛИТА, описанных М. Булгаковым, чтобы убедиться в правильности пути наградодателей. Но тут их ожидала другая напасть. Если гений отказывался от заслуженной награды, то его сторону принимали редкие чистые души, коих было немного, но они были земной совестью и её могуществом. Беда от гениев сводилась к тому, что и наградодатель мог почувствовать лёгкий стыд за свой неправедный поступок, вызвавший возмущение гения, но ведь мог и не почувствовать. К счастью, на Родине Ивана люди в массе своей считали, что если гений не берёт, то он зажрался. С «серостью» было как раз наоборот. Она плодилась невероятно быстро. Премий на всех «жуликов» не хватало. И те, кого обделили, становились сущим бедствием. Они начали писать матом, а так как родное, типографское оборудование перегревалось и ломалось от подобного «ужаса», то печаталась серость в основном за рубежом, но в стыд вводила родную страну опыта.

Причём, в стыде пребывало почти всё её население, включая и самих наградодателей, которые старались быть хотя бы внешне приличными. Поэтому постепенно от больших и громких премий отказались, оставив маленькие.

Маленькие премии, маленькие писатели, маленькие критики, маленькие тусовочные министры, маленькая страна и т. д. Маленькая страна – это был первый вывод, который сделал Иван на Родине. И в качестве доказательства и отчёта перед Монахом приобрёл песенку с однотипным названием.

Но маленьких премий стало больше. Если человек был «хороший», готовый делиться, но совсем не знавший родного или иного языка, но очень хотевший получить премию, то учреждали премию за самое дурное, глупое и т. д. произведение. Критерий был один, человек должен быть свой. В остальном был бы повод для премии.

Отдохнув в отпуске, Ваня чувствовал себя полностью опустошённым, разбитым, но Монах молчал и обратно на остров его не отзывал.

Ваня впал в уныние. Он бродил по Родине, напевая старую песню: «Сейчас по Нью-Йорку холодному, а может быть по Лондону, а может по Мюнхену бродит он, Смоленский мальчишка Иван…». Он рассматривал витрины магазинов и редких ухоженных женщин. Одна из таких женщин заставила его вспомнить, что главным вдохновителем мужчин на разного рода творчество в стране опыта является женщина. Этой осенившей его мысли он очень обрадовался и решил найти свою Музу. В своих тайных мыслях он надеялся на такое вдохновение, которое бы позволило ему стать для неё единственным классиком чего-нибудь здесь на Родине, а если повезёт, то и на века.

Вот только Ваня забыл на этом «чёртовом» острове, чем именно женщина вдохновляет. И он начал поиск этой единственной нужной ему части целого.

Надо заметить, Ваня был хорош собой и быстро оказывался в объятьях Муз. Две три бурных ночи и два три дня в разговорах о жизни обычно исчерпывали Музу полностью.

Дальнейшее становилось просто невыносимо. Ваня никак не мог понять, в чём тут дело. Почему уже через несколько дней ему становится так плохо, что хоть добровольно и досрочно обратно…. Но, если задан вопрос, должен быть и ответ на него.

Однажды он с собутыльником сидел в гостинице с громким названием «Славянская» под каким-то черным квадратом в рамке, называемым мировым шедевром. Собутыльник говорил ему, что этот чёрный квадрат является мировым шедевром, но в стране опыта у него другое предназначение, назидательное, ибо от крупных банков и денег здесь остаётся только эта картина.

Сидели, пили, курили, смотрели по сторонам, ожидая приключений, как вдруг собутыльник весь напрягся, увидев совершенно роскошную женщину. Он нервно бросил Ване: «Подойди, узнай сколько стоит?»

Ваня не понял и переспросил: «Кого спросить?»

– Вон шалава идёт, спроси сколько она стоит, – повторил собутыльник.

– Ты что, она же женщина и до чего хороша, – обиделся и одновременно восхитился Ваня.

Но это небрежение по отношению к женщине заставило Ваню о многом задуматься.

Следующую Музу он уже внимательно слушал и понял, от чего именно ему становится так плохо.

Он всё время целил в Музу, а попадал в сейф для денег, да ещё с кассовым почасовым счётчиком между ног. А денег у него не было никогда.

Ваню это первое самостоятельное открытие расстроило невероятно.

Он даже стал подумывать о деньгах и их количестве для счастья и вдохновения, но решил, что лучше сначала впасть в запой. Ведь не случайно же поголовно вся мужская часть населения его Родины беспробудно пьёт.

Он подумал, что водка – это лучшее обезболивающие средство от защемлённых «сейфом» яичек. И запил по-тихому, но в «глухую». Из всех возможных собутыльников он выбрал телевизор. Каждый день телевизор дарил ему новый тост.

Он «перецеловал» всё демократическое крыло Государственной Думы, пока она боролась за право бракосочетать мальчиков и девочек от 14 лет, так как вместе с Думой полагал, что таким маленьким сейф между ног ещё установить не успели. Но когда он уже готовился слиться с телевизором в «думском» экстазе, кто-то за кадром сказал ему, что тост в данном случае совсем другой. Просто воры хотят породнить свои награбленные капиталы через ещё не созревшие гениталии своих чад, избежав очередного кровавого передела, с одной стороны. С другой стороны, «падлам и быдлам» надо увеличить пенсионный возраст, только от начала рождения, а не от начала старости.

Голос этот Ваня, вновь став на родине шалопаем пропустил мимо ушей, так как он теперь твёрдо знал, что жизнь на его Родине подвешена не в Думе, а на острове или хотя бы в Космосе. Голос был аппозиционный. Ваня не любил аппозицию и страстно облизал какую-то вертлявую депутатку на экране телевизора, которая требовала для себя либо мужика, либо клона для быстрейшего зачатия.

Аппозиция не отставала, и Ваня чуть не разбил экран телевизора, когда Дума объявила борьбу гомосексуализму, лишая последней радости трезвых мужиков с дикого острова. От этого необдуманного шага его удержал очень симпатичный бородач с одновременно бешенными и блудливыми глазами, который говорил, что Думе нужно совершить подвиг, иначе её разгонят.

И что подвиг Дума может совершить только справившись с «голубыми» мужиками, так как их одолеть легче, чем баб правильной ориентации. Такой «вопль» души «мозгана» из Думы Ване был понятен.

Он ещё дня три чокался с этим бородачом, пока того не наградили медалью Ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени и не повысили, предоставив право на деле доказать свою исполнительную потенцию возглавив какой – то Нижний город. Надо заметить, такой поворот событий кому – то не очень понравился, и на его Родине установились холода до минус 45 градусов по Цельсию, которые сменили затяжные дожди, в результате которых смена климата слилась в одно сплошное бедствие для всех его земляков и не только.

Бывали дни, когда Ваня допивался до «чёртиков» и в каждой телеведущей видел принцессу. Тогда он начинал звонить на телестудию и требовать встречи. Телестудия его каждый раз приводила в чувство, мягко объясняя, что в те «сейфы» даже целиться бесполезно, а платить надо ещё до включения телевизора.

Из запоя он вышел в день рождения своего уважаемого земляка Володи. Одна песня, как «мёртвая вода», успокоила и вылечила его: «Тут за день так накувыркаешься, домой придёшь, там ты сидишь». Рядом она не сидела, и он решил, что пить пора заканчивать. Вторая песня, как «живая вода», вдохнула в него жизнь: «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал». Он ещё что-то помнил о кратере, об острове, и его потянуло обратно. Но что-то не пускало….

Ваня бесконечно слушал песни своих земляков. Их песни бальзамом проливались на его душу: Высоцкий, Визбор, Митяев. Он даже нашёл старые записи с голосом Николая Рыбникова и слушал: «Ковыряй, ковыряй, ковыряй. Суй туда палец весь. Только ты этим пальцем в душу ко мне не лезь».

Он совершенно отстранился от окружающего его мира. В итоге, в его памяти начались примерно те же процессы, что и на больших сибирских реках весной: где-то уже гладь, а где-то огромные ледяные торосы.

Он всё знал, всё умел, был вполне общественным человеком, но никак не мог вспомнить в каком именно обществе его, Ивана, место. Его уже давно ничто не волновало и не радовало в знакомом ему обществе. По долгу он мог разговаривать только с кошками и собаками, да ещё с зеркалом, глядя в него. Чувства будили в нём только увечные люди и животные. Его глаза наполнялись слезами даже при виде кошки с отрубленным хвостом.

Ваня уже вышел из того радостного возраста веры в чистоту идей идущих «сверху», когда призывая к единению народа ставят монументы его ополчению.

Общество, в котором он жил, не понимало его. Вокруг него все суетились, бежали на перегонки за деньгами, ставя друг другу подножки. Упавшие редко могли подняться. Ваня очень хотел быть как все, но бежать никуда не хотел и поэтому был всем чужой. Он часто менял место жительства, чтобы сделать очередную попытку приспособиться к этому обществу и ждал, когда же откроется второе дыхание.

Но какое – то смутное чувство присутствия чужого в его собственной жизни вновь тормозило его. Он не знал, с чего начинается собственная жизнь, отличная от жизни других, но чувствовал, что такая жизнь возможна, и искал. Его трактат об островитянах мало что ему дал, он даже не понял, почему именно Монах отправил его в отпуск.

Ваня вроде всё понял, всё увидел, но что – то не давало ему покоя. Да, люди по-прежнему были грешны, но не более чем тысячелетия назад. Любой правитель дня сегодняшнего мог сравниться с одним из Цезарей дней минувших.

Да и богатые евреи сегодня также могли похвастаться тем, что совершили сделку в тридцать серебряников, изменивших мир. Но вроде мир стал мельче. Вроде ум одиночек «высох».

Вроде и общество «бежало» вполне дружно, в общем стаде, подгоняемое массовыми религиями и массовой культурой. Но что тут нового, и где та таящаяся опасность, которая заставила правительство страны опыта выяснять, что первично: демократия или диктатура, и отправить его на такое нелёгкое задание? Что изменилось? Раньше Цезари осуществляли террор по отношению к многочисленным народам, сегодня Вожди терроризма делали то же самое.

Озарение пришло неожиданно. Он уехал в родимую глушь, чтобы прийти в себя и спокойно умереть, что, как ему казалось, пора было сделать. Умирал Иван сутками, лёжа на диване. Однажды раздался громкий стук в дверь. Ваня с большой неохотой поднялся с дивана в надежде, что стук больше не повторится. Увы, кто-то настойчиво продолжал заявлять о своём присутствии. Ваня открыл дверь.

Перед ним стоял заплывший жиром мужичок лет 50 с блудливыми глазками. Мужичок, прямо с порога заявил Ване, чтобы он перестал «трахать» его супругу.

От такого неожиданного обвинения Ваня даже начал перебирать в памяти всю свою сексуальную географию не за одну прожитую жизнь и с удивлением открыл, что этот захолустный городок в ней не значится. Он с ещё большим изумлением посмотрел на странного мужичонку, представил себе его супругу и спросил: «А сколько ей лет?». Мужичок, ожидал чего угодно, но только не такого вопроса, поэтому и ответил машинально: «Пятьдесят три».

Ваня улыбнулся, глядя на жирное брюхо, свисающее поверх штанов, обиженного супруга и сказал: «А всё равно, пошли пить водку». Мужичок заметно повеселел. Да и кто на его Родине не забудет даже о любимой супруге, если зовут пить водку. Ваня со своим новым знакомым нажрался как свинья. Мужичонка оказался не таким уж и плохим человеком.

Правда, в жизни его интересовали только два дела: еда и рыбалка. Между этими делами ему удалось зачать несколько детей, но своим он считал только одного, которого как и его интересовали только еда и рыбалка.

И вот этот факт, что только один ребёнок похож на него в своих желаниях, и породил в нём «смутные» сомнения запоздалой ревности.

А так как в городе, где поселился Ваня, только его одного не интересовали еда и рыбалка, то он, мужичонка, и пришёл с претензиями к нему.

Ваня ожил, он опять становился тем беспечным шалопаем и бабником, каким был всегда. Он от души стал подтрунивать над этим мужичком: «Конечно, ты сидишь себе на бережку с удочкой летом или над лункой зимой – медитируешь. На одном конце червяк, на другом конце… А ей на хрена такая медитация, вот и взгрустнулось».

Ваня, посмеиваясь над незадачливым супругом, знал, что не причиняет вреда его жене. Её супруг был занят любимым делом, он жрал и значит ничего вокруг не видел и не слышал. Тарелка перед носом для него была той же лункой во льду.

И тут Ваню озарило. Общество вокруг него, это же общество из сказки «О потерянном времени». Вокруг него одни дети с зачатками идей, чувств, совсем не развитых, детских. Да и были ли они взрослыми, если родители с пелёнок загрузили их своими детскими страстями. Может быть, всё вокруг него – это «дребезги», сырьё чего-то другого. Сырьё, которое, так и не успевая чем-то стать, исчезает мелкой пылью.

При таком раскладе ревность это серьёзная заявка на то, что ты есть, существуешь. Но тогда выходит, что для окружающего его общества пороки – это единственная заявка на право выделиться, на право быть. Другая сторона медали им не ведома. Пороки привели общество к термоядерной бомбе и полётам в космос, а при таком хаосе в умах это действительно опасно.

Мужичок уже был так пьян, что не мог держать стакан. Он наклонялся к нему, отхлёбывал и кивком указывал Ване, чтобы тот не забывал подливать.

Ваня впервые выбрался в «люди» в этом захолустном городке и с интересом осматривался. Они сидели в ресторане. Мужичонка был гидом, приведшем его в этот очаг местной массовой культуры. Зал был большой. По средине зала под потолком на растяжках висел плакат, на котором с двух сторон было написано: «WELCOM ВЗМОРЬЕ». Пока Ваня и мужичонка пили, соседи менялись несколько раз. Ваня, давно смирившийся с тем, что его судьба – безучастно наблюдать мир, регистрировал события: это поминки, это день рожденья, это второй день свадьбы, так как все пожилые, все орут горько и целуются, но невесты с женихом нет. Ближе к ночи дневные группы стали расходиться, оставляя по три, четыре человека, ещё не добравших своего счастья.

Ровно в 23 часа на сцену вышла разбитная бабёнка с пышными открытыми грудями и плотными ягодицами, которые облегало красное платье. Платье облегало ягодицы так естественно, что создавалось впечатление об их самостоятельном существовании. Её зад же, в целом, вообще вызывал бурный восторг. Раздались дружные аплодисменты. И она, упёршись руками в бока, запела… по-французски и под аккордеон.

Аккордеон был тем инструментом, который больше всего мог растревожить душу Ивана. Он спокойно переносил даже скрипку, но аккордеон пробуждал в нём огромный пласт чувств. Он иногда задумывался, почему аккордеон почти не звучит на больших сценах и в массовых аудиториях. Почему люди не знают великих аккордеонистов. Ване стало необыкновенно хорошо. Он осмотрелся вокруг. Ночная жизнь «била ключом». Ему хотелось бесконечно долго оставаться в этом состоянии радости и счастья. Отовсюду орали на бис: «Веруня, давай Марсельезу».

Веруня немного пококетничала и опять запела. Голос звучал легко и свободно. Голос был «чертовски» красив и силён. Ваня поймал себя на мысли, что голос этот ему странным образом знаком.

Но мысль эта быстро отлетела от него, оставив одно недоумение: с такими формами и голосом и в этом захолустье. Он слушал и слушал Веруньку, аккордеонист играл виртуозно, в его игру вплеталась и «Варшавянка», «В землянке», «Очи чёрные», и даже «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой». На Ивана накатила новая волна мыслей. Он начал думать о том, что совсем не знает городка, в котором очутился, и его так потянуло на ночные улицы, что он встал и вышел из ресторана, оставив дремать за столом наевшегося мужичонку.

Свежий воздух, тишина и тонкий провинциальный аромат, в котором ощущается запах цветов и долго не убираемого мусора, только усилили благодушие Ивана. Он с интересом стал рассматривать заведение, из которого только что вышел. Здание было крепким, старым, каменным, кое-где окрашенным в жёлтый цвет. Вертикально висела вывеска «ВЗМОРЬЕ», горизонтально «BRODOWEЙ». Эти надписи окончательно привели Ивана на вершины счастья, и он расхохотался. Городок освещала только луна. Городок был пуст, городок спал. Иван был наедине с созданными людьми творениями. Это было чудом, вот так, просто оказаться в рукотворном мире, покинутом его жителями.

По вывескам на домах он догадался, что находится прямо в «сердце» города. Рядом с рестораном был рынок, рядом с рынком – администрация города и магазины. Культуру отражала доска почётных граждан города, начинающаяся с портретов директоров местного завода и заканчивающаяся их замами. Всё это венчалось памятником недавнему вождю, стоявшему, как и по всей его Родине, спиной к зданию администрации местной власти и лицом на большую дорогу.

Луна была почти единственным источником света в городке. Ваня смирился с этим, как вдруг из – за очередного дома ярко засветилась реклама. Это был «$». Доллар сиял, освещая всё вокруг синим светом. В его свету чернел крест. Ваня обомлел.

Доллар сиял над православной церковью, очень сильно напоминавшей осколок католического костёла. Ваня, как «мотылёк», пошёл на свет. То, что он увидел, стало его озарением. Церквушка, в виде непонятного готического сооружения, была пристроена к огромному панельному зданию, в котором размещался сбербанк, прокуратура, фонд содействия налоговой полиции, нотариат и ещё целый ряд государственных и не государственных учреждений, и всё это упиралось в грязную привокзальную площадь. Этот памятник людскому «маразуму» открыл ему тайну людских душ. В их душах было примерно также, как в этом доме. Поэтому он и Ваня, и, одновременно ещё кто-нибудь, что «всякого разного» в нём было даже больше, чем в этом городишке. Это открытие потрясло Ивана. Он пытался себя успокоить, что не он первый увидел и понял, что город «Глупов» – это и его душа. Но он то понял, а Верунька, для чего-то разучившая Марсельезу, а аккордеонист… Монах отозвал Ивана обратно.

 

Глава тринадцатая. Застой – продолжение

Островитяне, видя пассивность руководства, осмелели и «урвали» себе по метру островной земли. Конечно, не просто так урвали. Все страны, помогающие стране опыта в выяснении, что первично, а что вторично, так увлеклись этим процессом, что готовы были продолжать его бесконечно или хотя бы до тех пор, пока бюджеты позволяли.

Главное в этом деле правильно соблюсти пропорции, что копателям-шпионам, а что себе, и не ошибиться. Так как ни страна опыта, ни какая-то другая сила кормить всех сразу не хотела, то и народ весь разбрёлся. Конечно, каждому копателю, в конце пути были обещаны разные блага, вплоть до пожизненной пенсии, поэтому энтузиазм даже в период «застоя» сохранить удалось. Все начали рыть свой «собственный» метр под соседа. Словом, все страны отдали своим подданным приказ рыть дальше и по продуктовому набору с тюбиком горчицы.

В итоге под всем островом пролегли глубокие шахты и подземелья. Сверху вроде всё спокойно, камыш шумит, лягушки квакают, копателей совсем не видно, а внизу ватаги мутузят друг друга, забыв о застойном отдыхе и предвкушая пенсионную заслуженную халяву и даже какие-то дивиденды с островных акций.

Первым встревожился попугай, он теперь только квакал, так как говорить ему было решительно не с кем. К норам, ведущим под землю, он подлетать боялся, имея опыт выщипанных перьев. Монах дремал. Ваня, хоть и вернулся из отпуска, но куда – то пропал.

Монах дремал, а Ваня ходил по острову и что-то искал. Побывав в отпуске, послушав Веруню, до него внезапно дошло, что ответ, как правило, лежит на поверхности, а не глубоко под землёй, но не все об этом догадываются.

Итак, пока все сидели по своим норам, Иван гулял по острову в сопровождении попугая, который квакал ему на ухо. Остров был девственно чист, как и положено в период застоя. Застояться может только «человек разумный», а без него природа развивается прекрасно во все стороны.

Воздух был чист, лягушки квакали, попугай им вторил, травка зеленела, море билось о скалистые берега острова и ласкало его песчаные берега.

Вдруг попугай забеспокоился, слетел с Ваниного плеча и уселся на что-то белеющее среди зелёной травы. Попка вцепился всеми лапами в свою находку и поднял невообразимый крик: «Демо-ква, Демо-ква». Иван еле-еле отобрал находку у попки. Находка оказалась записной книжкой, довольно хорошо сохранившейся и даже с именной принадлежностью. На бело-жёлтой обложке размашисто было написано О. Бендер [16], а чуть ниже, Стенограммы заседаний – 190_г..

Иван что-то такое слышал, но забыл где и когда. Он открыл записную книжку и стал читать:

Заседание № 1

Председатель: Остап Сулейман Бента Мария Бендер

Господа присяжные заседатели: Паниковский, Балаганов, Тихон, Ипполит Матвеевич Приглашённые: Александр Яковлевич, Отец Фёдор и др. жулики – тяжёлое наследие царского режима.

Повестка дня – застой в рядах…, дальше страница была порвано попугаем.

…Паниковский высказал мысль, что новая власть обречена на застой, стагнацию и т. д., так как убрав городового с перекрёстка, учредила ГПУ [17] и решила передать всю власть народу.

Он вопрошал, обращаясь к Балаганову: «Шура, на что я буду завтра жить? Шура, кто завтра будет работать, если всю власть отдадут народу? Шура, к кому в карман я смогу залезть? На что станет жить бедный Паниковский?».

Ипполит Матвеевич, этот гигант мысли, отец русской демократии, согласно кивал.

Балаганов, похоже, так же не считает себя народом. Он даже заплакал, жалея Паниковского, и оставил на своём грязном лице следы чистых слёз.

Я спасу ситуацию. О Рио….

Иван испытал предвкушение тайны. Он знал, что в стране опыта, его стране, его, Ивана, коренного жителя, все считают дураком.

Он даже привык быть дураком. Иногда, правда, брал дубину и начинал вышибать «дух» из всех подряд, меняя мировоззрение целых народов и их взгляд на свои персоны. Тогда все дружно начинали говорить о величии Ивана и даже ставить часовенки, церквушки, памятники ему и зажигать вечные огни. Но дураком Ваня был только с виду. Да и как ему было не прикидываться дураком, если Иван любил всё, кроме денег. С деньгами у Вани были не лады. Ваня, сколько не старался, так и не смог понять, Что с ними делать? и Кто виноват в том, что их нет? Все вокруг него деньги куда-то вкладывали, откладывали, копили, а он их пропивал. Хотя было, чего лукавить, одно ответвление семени Ивана – старообрядное, которое старалось быть тверёзым, но и те не столько копили, сколько страдали. Да и как тут не страдать. Накопишь деньжат, зароешь их в огороде, а тут, трах-бах, денежная реформа. Остальные же жители в стране опыта любили деньги и не любили Ивана.

Но Иван был не так уж и глуп, чтобы не понимать этого, и не так свят, чтобы обходиться одной дубиной. От большой тоски, вызванной непониманием всеми его, Ивана, души, он придумывал разные финансовые схемы «на троих». Схемы эти периодически делали всю страну опыта не только нищей, где все были равны, но и давали редкую возможность всё начать сначала. Иван был очень даже общественный человек, любил гостей, поэтому и аргументация своих поступков у него была «железной»: «Нужду легко делить на любое количество людей, а богатство трудно делиться даже на двоих».

И ещё он признавал только богатство души, а деньги всегда связывал с нуждой.

Ваню смутила в записной книжке О Бендера, запись «застой». А Ивана интересовало начало. Начало, где же начало всего?

Иван, побывав в отпуске, порассуждав на трезвую и пьяную голову, понял, что всё, что они нарыли на острове, относится к ХХ веку, и он помнил что ХХ век венчал застой. Демократия, диктатура и переходный период «обломились» об этот застой и породили перестройку. Но, как выходило из записей О. Бендера, застой был вначале.

Ваня растолкал Монаха, который после удара молнии постоянно дремал.

– Хватит спать. Родина в опасности.

Монах: «А, это ты. Какие вы все чумные возвращаетесь из страны опыта, какие дикие».

Ваня: «Тебя бы туда».

Монах: «Прошло, теперь спокоен».

Ваня: «Тут вот что. Попугай нашёл записную книжку, хочу тебя спросить…».

Монах: «А что попугай?».

Иван: «Попка орал: «Демо – ква», – и не хотел мне её отдавать.

Попка ужасно обрадовался пробуждению Монаха, а ещё более тому, что его вспомнили, и опять забубнил: «Демо – ква, Демо – ква».

Монах: «Покажи книжку».

Иван отдал книжку Монаху.

Монах: «Я такую книжку видел у Демонкрата, но он ничего не теряет, только подбрасывает. Ты её прочитал?»

Иван: «Только одну страничку и хочу спросить, что мы тут ищем начало или конец? Эта книжка началась с застоя, но мы застоем (Ваня посмотрел на флаг, развивающийся на башне), вроде как заканчиваем.

Монах: «Читай дальше. У Скульптора свой отсчёт».

Монах опять задремал, и снились ему вороны толи на руинах акрополя, толи на руинах английского замка. Словом, снились ему руины и вороны, а может быть каркающие вороны.

 

Глава четырнадцатая. Остров странности

Хочу напомнить начало этой повести. Напомнить на правах автора, в некотором роде конечно. По крайней мере писал сам, и по клавишам компьютерной клавиатуры тоже стучал сам, имею полное право напомнить.

Помните Пирата и его знаменитое: «Ну, ну», – или Попугая и его: «Пиастры, Пиастры, Демократия, Демократия»?

Кто много читает, тот, наверное, меня уже одёрнул, заявив, что не было такого у Роберта Льюиса Стивенсона. Кто знает? Если мы там с вами и были, то всё равно забыли, а вот Пират был. Он есть и будет, как есть и Попугай. Так вот, на этом острове герои разных времён и эпох, которых на Земле принято считать лишь героями литературных произведений, оживали самым необыкновенным образом. Жили они самостоятельно и запросто могли принимать лики своих авторов. Островитяне могли видеть Пирата, а могли видеть и Стивенсона, смотря от своего желания и умения.

Мелькнула галера с носовой частью в виде головы пуделя, но многие поняли, что это привет от Михаила Булгакова. И записная книжка О. Бендера не вызвала сомнений у Ивана, что это привет от Ильфа и Петрова, что они где-то рядом чудят, продолжая свой роман. На острове оживали герои, которым не суждено быть забытыми никогда, не суждено умереть никогда. Но если не суждено умереть героям литературных произведений, стоит ли говорить о бессмертии их авторов.

Только самым бестолковым землянам, никогда никого не любившим и по этой причине никогда и ничего не чувствующим, можно напомнить, что у пессимизма есть другая сторона – оптимизм. Всё зависит от угла зрения и мысли.

Правда, островитяне чувствовали и ещё кого-то, объединявшего всех писателей и их литературных героев, но только чувствовали, а видеть не видели. Почему?

Предположу, как было в стране опыта: сидит писатель на стуле за письменным столом в окружении окурков, бутылок, вещей, забытых такими же друзьями писателями. Сидит, значит, ждёт. Чего ждёт? Может жену, которая, не выдержав творческих порывов, давно ушла, может кредиторов, а может просто гонца, отправленного за очередной бутылкой и сигаретами. Сидит как всякий нормальный человек, ждёт прихода нормальных людей и совершения нормальных событий.

Но какой нормальный дурак или дура придёт к писателю? Ответ очевиден. Но вот тут-то и начинаются странности, можно угодить в скульптурный ансамбль, этакую панораму, в которой тебя сразу и не разглядишь, пока не присмотришься, а можно быть сияющей, хоть и слегка нетрезвой скульптурой, но о которую обязательно споткнуться, даже если хотели обойти. Поэтому к писателю всегда приходит кто-нибудь от Скульптора, Муза например.

Приходит Муза и давай вдохновлять писателя словами, а он только записывать успевает. Тяжкий труд, скажу я вам. Когда всё запишешь, то даже не усталость чувствуешь, а полное опустошение и трезвость необыкновенную, а вместе с ней и весь ужас страны опыта. Но это в стране, а на острове слова утрачивали всякий смысл, их потихоньку вытесняли образы.

Думали ребятишки что сами и впервые всё делают, а оказалось по аналогии. Более того, члены экспедиции археологов, капая землю вокруг себя и, роя норы друг под друга, по причине застоя, упёрлись в гранитный камень, на котором со всех сторон были высечены слова:

Когда до камня докопали, Иван тоже думал: «на право пойдёшь…, на лево пойдёшь…», а оказалось, пришли уже.

Словом, пришло время расставаться со Словом, привычным словом, привычной книгой, что за этим? А для чего копают-то. Но это скоро, а пока на острове стали проявляться литературные герои, которые пойдут дальше вместе со всем человечеством по его пути эволюции. Видимо и для них, очередной цикл завершается, чтобы дать начало новому. Кто-то останется, кто-то уйдёт. Пробегись, читатель, бегло по книжным переплётам, много ли книг ты хочешь открыть. То-то и оно….

 

Глава пятнадцатая. Записи О. Бендера

«Паниковский в панике, Балаганов в слезах, но заседание продолжается. С такими присяжными я никогда не попаду в Рио-де-Женейро, надо брать инициативу в свои руки.

Итак господа присяжные заседатели! Есть две вещи, ценимые в мире. Деньги и социальные услуги.

Паниковский, вам, конечно, ближе деньги, особенно если они лежат в ваших карманах, а вам, Шура, как сыну растущему без отца – социальные услуги, так как вы, Шура, всё равно не знаете, что делать с деньгами.

Паниковский: А вам, Бендер, что ближе?

Бендеор: «Мой папа был турецко-подданный, поэтому я привык совмещать и то, и другое с общим благом всего человечества.

Балаганов: «Как это?»

Бендер: «Я разовью свою мысль, когда-нибудь она дойдёт до вас. Итак, что мы имеем? На одном полюсе – «большинство» из народа, на другом – меньшинство недобитых собственников. Большинство из народа придумало столько новых видов социальных услуг, что уже успело выдохнуться, так не претворив и половины из них в жизнь. Меньшинство собственников имеет столько денег, что не знает куда, и на что их потратить. Обе стороны нуждаются в нашей помощи. Обе стороны нуждаются в наших молодых и здоровых силах».

Паниковский: «Я уже стар».

Бендер: «Паниковский, хватит ныть. Вас, Паниковский, придётся временно закопать. Пока все были зрячи, а вы слеп – было ваше время, теперь нужно прозреть вам, а другим ослепнуть – это будет наш вам гонорар за вашу безвременную кончину. Пышных венков, горьких слёз и рыданий не обещаю, но лежать, Паниковский, вы будите на холмике, солнышко будет согревать вас своими лучами. Через сотню лет, а может быть и раньше, вы, Паниковский, выпотрошите все карманы. Это обещаю вам Я, Остап Ибрагимович Бендер.

А пока вы будете нежиться в солнечных лучах, нам с Шурой предстоит трудная и опасная работа. Шура, вы готовы к трудной и опасной работе?

Балаганов: «Всегда готов».

Бендер: «Итак, Шура, как единственные и самые любимые дети лейтенанта Шмидта, мы с вами, Шура, сегодня учреждаем Союз молодёжи, и ваша, Шура, готовность прозвучавшая в словах «Всегда готов» должна стать нашим знаменем.

Впрочем, посмотрим, есть ещё и дети, а там, где социальные услуги – всё лучшее – детям. У вас, Шура, есть дети?

Балаганов: «Нет»

Бендер: «Тогда тем более, отдайте им свой лозунг. Будем, Шура, скромнее. Например, «Даешь молодёжь».

Паниковский, не спите, вас ещё не закопали, и помните, вам придётся обирать тех, кого «освятит» наш союз. Шура, вам поручается возглавить это нелегкое дело: молодость, энтузиазм, строительство нового мира.»

Паниковский: «А городового вернут?»

Балаганов: «Паниковский, как вы можете, в такую минуту…».

Паниковский: «Я ему исправно платил, а он исправно брал».

Бендер: «Паниковский, определитесь с выбором. Или вы хотите быть среди тех кто платит, или среди тех, кто берёт.

Продолжим заседание, господа присяжные заседатели. У меня, как вы понимаете, самая трудная задача – расчищать молодым дорогу, молодым, так сказать, везде у нас дорога. Короче, Шура, вы начинаете приставать ко всем, от лица Союза молодёжи с просьбами дать на дальнейшее развитие социальных благ, а я от лица Союза начинаю интересоваться, почему не дали, куда дели, где наши деньги?».

Дальше в записной книжке шли имена и фамилии, а рубрика называлась «Счётная палата О. Бендера», но это другая история.

 

Глава шестнадцатая. В стране опыта

Пока Иван на острове изучал записную книжку О. Бендера, кое-кто в стране опыта постигал мудрость книг Ильфа и Петрова, которым когда-то удалось проникнуть в мысли Остапа через текущие мысли страны опыта того периода. К великому счастью, особенно для правительства страны опыта, народ этой страны не видел «дальше своего носа» ничего, и, например, беспризорные дети на улицах воспринимались как наследие свергнутого режима. Режимы менялись часто, поэтому и детишки росли в основном самостоятельно. Один из последних режимов в стране опыта носил название – коммунистического.

Но кое-кто был чертовски любопытен, проводил аналогии, и делал сравнения: такой, понимаешь, паразит на теле страны опыта. Так вот, он вычитал в книге Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев», что во времена Остапа тоже были беспризорные дети – сироты, только тогда как тяжёлое наследие царского режима. Режимы поменялись, наследие осталось. Этот кое-кто задумался, режимы из кожи вон лезут, спасают страну опыта и беспризорных детишек, а она во всё тех же волнах. Если бы дети не подрастали, возможно, всё было бы нормально.

От попрошаек беда не велика, но они, чёрт бы их побрал, растут, а дальше: «А что, папаша, не плохо бы нам винца выпить», а ещё дальше, страшно подумать: голубые воришки, гиганты мысли, духовные лица с принципами о тайне исповеди и т. д., вплоть до членов правительства и депутатов государственной думы.

Замечу, что в стране опыта все верили только «своим» мыслям. Но по мере событий на острове и прозрения Вани вдруг многие начали соображать, что эскиз утверждён, и нужно только нарисовать «картину», но в стране опыта рисовать было решительно некому. Эскизы же делали все кому не лень. Но опять же, кто-то всё время смеялся над теми, кто делал эскизы.

Действительно, что можно написать в деревне с названием «Переделкино»? Там можно только вечно править и переделывать эскизы. Или, например, «Планерское», – название непонятное, толи «План», толи «Планер», в любом случае «пролетает». Был когда-то в этой стране царь, который сбежал от своей дворни на сырые и дождливые берега холодной и быстрой реки впадающей в такое же холодное море. Так, несмотря на поганые климатические условия, вся дворня из столицы за ним увязалась. Царь был тронут «преданностью» своей дворни и ради неё перенёс столицу. Героический был мужик. «Умнущий», ни чета нынешним. Ведь додумался же, что для развития страны надо столицы менять, а дворня всегда к вождю прибьётся. Вот это был сюжет.

Словом, кое-кто в очередной раз решил спасти страну опыта. Он быстро нашёл Кису, ныне довольного обогащённого новым опытом, данным ему Остапом, мудрым так сказать, техническим руководителем. Кисе в новом времени жилось как никогда хорошо. Он заседал в Государственной Думе, где просил подаяния на французском, на немецком, на английском и, по случаю, на других языках. Словом жизнь удалась.

Недалеко от Кисы вовсю рулил Паниковский, рядом с которым крутился и Балаганов, русская, девственно чистая душа. Паниковский, наученный «гусём» тому, что красть бывает опасно, отдал все недра страны опыта Балаганову, разумно полагая, что кто-то их считает, следовательно «придут за объяснением в другом месте», но на всякий случай провозгласил недра своей собственностью, а вдруг не придут.

Сам же Пониковский возглавил то, что производит «эфирный» продукт, ну там электростанции, теле и радио каналы и т. д. Он правильно полагал, что в случае объяснения в другом месте поди разберись, сколько чего было, и сколько осталось, особенно если всё то, что производило, закрыть, а бумаги потерять. Паниковский развернулся не на шутку, Остап держал слово.

Но это знал Ваня на острове, а кое-кто думал, что всё под контролем. Какой контроль, если Паниковского так пригревало солнышко на холмике, что он решил вспомнить все свои обиды в кратчайшие сроки. Но возникал другой вопрос: «А на хрена это надо Остапу, да ещё через 100 лет?» Если Остапа деньги не интересовали в принципе тогда, то едва ли они его интересуют и сейчас. Другое дело идейная борьба за денежные знаки.

Но тогда и экспроприация денежных знаков была увлекательнейшим занятием.

А что в стране опыта ценимо сегодня? Где искать О. Бендера? В рыночных отношениях – для него мелковато, в политике – он не «жертва аборта», по церквям – «религия опиум для народа», а он не был наркоманом. Где? Все спецслужбы страны опыта были брошены на поиски Остапа, конечно с благими намерениями: найти и пригласить возглавить своих достойных учеников, ибо энергию в стране опыта его ученики стали «вырубать» регулярно, чем сеяли невообразимый хаос, впрочем, рубя сук, на котором сидели.

Опять же, Балаганов знал только одну сторону дела – добычу, а другую – добыл – восполни, например, качнул нефть, налей в дыру воды, или поскрёб уголёк, засыпь дыру, не знал совсем. Тут стала «возникать» сама Земля – то землетрясение, то ураган, то наводнение и т. д. Одним словом, жуликов полно, Остапа нет, процесс не управляем. Этот кое-кто стал даже подумывать над всеобщей катастрофой в стране опыта, так как разворованное перестало восполняться, не только в недрах, но и в принципе. Раньше бензин украл, ослиной мочи в бочку налил, даже прежде чем государственную козну опустошить, сначала лишнего приписывали. Природа не терпит пустоты. Становилось страшно. Спасло страну опыта то, что на далёком острове Ваня уже прочитал записи о «Союзе молодёжи» и вёл диалоги с монахом.

 

Глава семнадцатая. Диалоги на Острове

Ваня не умел размышлять углубленно, но его сердце всегда сопереживало мысли. Ему было жаль старого Паниковского и детей лейтенанта Шмидта. Откуда – то снизу на него нахлынула прохлада, принесшая странные звуки: феодализм, капитализм, империализм, социализм, коммунизм, фашизм, либерализм, глобализм и даже центризм. Он давно отвык от этих звуков, так как с верху слышны были другие.

Всё перепуталось в мозгах у Ивана, но он испытал странное желание познать истину. Лет триста об истине он знал только то, что она «в вине», и ещё то, что «сквозь дно стакана видно небо». Но с тех пор, как он оказался на острове, что-то не складывалось. Была и какая-то иная истина, которую ему надо было вспомнить.

Он обратился к монаху. Причин обращения было две.

Первая, кое-какие чудеса, свидетелем которых он был сам.

Вторая, монах был единственным человеком на острове, который безучастно относился ко всему и никому не мешал. Ему было абсолютно всё равно: демократия, диктатура, застой. Хотите сидеть по норам – сидите – свобода, понимаешь, выбора. А между тем, монах выглядел весьма творческим человеком.

Поэтому Иван пристал к нему с вопросами. Вопросы Иван задавал без всякой связи. Монах отвечал на них также, не особо пытаясь постичь то, где именно Иван находит свои вопросы.

Итак, они сидели под высоченной башней, утыканной, как утка перьями, разными антеннами и предупредительными огнями, и вели диалог:

Иван: «Монах, а правда ли, что для общения с нами Скульптор отдаёте предпочтение людям творческого труда, гениям и им подобным. Демон-крат и Диктат – крат, да и ты – ведь гении, как всё устроили?».

Монах: «Нет, Иван, это неправда. Скульптор открыт для всех и любит всех вас. Всё просто. Творческие люди, будь то писатели, поэты, художники, мастеровые, музыканты, в том числе и политики, свои контакты с ним сразу же перекладывают в книги, стихи, картины, изделия, скульптуры, ноты. А уже через них, через это Его творчество и все остальные могут приобщаться к тому, что он посылает вам.

Творческие люди постоянно настроены на волну общения с ним. В творчестве жизнь.

Те же, кто этого ещё не понял, являются простыми потребителями. Их больше, но и они причастны. Они ищут Скульптора по указателям творческих людей. Многие из вас задавлены грузом проблем, причиной которых сами же и являются. В постоянном решении своих проблем больше ничего не замечают, даже Его усилий помочь им. А если и воспринимают, то не умея освободиться от своей самости, своих столь «милых» уму проблем, Его посылки воспроизводят со своими поправками – это порождает то, что у вас называется массовой культурой или, как это называет простой народ Свистопляской.

То есть, переданное через неподготовленного человека Его откровение может быть сильно искажено и начать вредить многим.

В этом плане творческие люди действительно ближе Ему, но только как носители Его вестей в наименее искажённом виде. Страшно, когда в стране таких людей нет. Тогда остаётся одна свистопляска.

Иван: «Монах, объясните мне, пожалуйста, следующее, разве могут найтись на нашем острове люди, которые, даже веря в Его существование, откажутся признать Его после того, что с ними со всеми произошло, а уж если поверят, то тем более. Но если они все Его признают, между ними не останется конфликтов. Но, как известно, злым и жадным людям всегда и до всего есть дело, тем более до массовых проявлений Любви и Гармонии.

Представим себе ситуацию, когда большинством островитян, охваченных всеобщей Любовью, попытается завладеть какой-нибудь «умник», объявивший себя именно тем, кого все так ждали, «дорогим и любимым вождём, товарищем и братом», тем более, что нам, жителям страны опыта, такие примеры очень знакомы и по-прежнему близки. Монах, и ты бы мог это сделать. Прости, если мой вопрос показался тебе не очень корректным и уважительным».

Монах: Я это и делал будучи пиратом, всех и всюду возглавлял, пока ногу деревянную не приобрёл, хорошо ещё что не голову. Только потом понял, что никого возглавлять не нужно.

Наоборот, впервые на этом острове так открыто и повсеместно вам предлагается право своего выбора! Либо вы продолжаете метаться между добром и злом, захлёбываясь и утопая в порождённом злом дуальности, либо свободно парите в Любви, Согласии и Гармонии не только друг с другом, но со всем Космосом, который вы также начали загрязнять.

Есть Высший Космический Разум и мы, люди, как часть его – творцы. Творец добра – прекрасен, творец зла ужасен, но нужны оба. Хотя и разница есть. Добро творить труднее, но и награда выше и название её вечность.

Была такая цивилизация Атлантида, так вот она пала исключительно благодаря тому, что выпущенный «из бутылки» джин в виде денег стал неуправляемым и над Землёй нависла нешуточная угроза уничтожения. На земле остались только творцы зла. Скульптору легче было уничтожить эту цивилизацию, чем рождённую им планету. Как напоминание о тех днях он оставил Бермудский треугольник, где вроде всё хорошо и спокойно. Тепло, море плещется, но всё куда-то пропадает. Так изучайте, думайте. А вы что делаете? Вы повторяетесь. Атлантические союзы создаёте, блоки разные, монитаризму поклоняетесь. Это уже было, и это уже на самом дне.

Пойми, Ваня, что любой, пожелавший возглавить вас умник, должен будет вас, милые мои, Любить, причём любить всегда, вечно. Если бы на Земле сегодня были люди, способные так любить, вопрос о том, что первично, а что вторично, а практически о спасении Земли, так остро бы не стоял.

Что касается принятия или не принятия Его, что не менее важно, то скажу тебе так, есть такие понятия, как сионизм, расизм, куклус – клан, национализм и другие. Фактически под ними понимается непринятие одних людей другими. Задумайтесь, как могло так случиться, что рождённые одной Землёй – Матушкой люди так не любят друг друга, что готовы к полному взаимному уничтожению.

И хоть Скульптор уже и объяснял это явление, объясню ещё раз. Дело в том, что не все люди, заселившие Землю, родились на Земле. На Земле присутствуют люди многих планетарных цивилизаций, как более развитых, так и менее. И эти люди, а особенно профессиональные разведчики и исследователи (ваши разведки – это аналог космических), постоянно связываются со своими планетами, докладывают обстановку складывающуюся на Земле, и получают инструкции, как лучше вытеснять, уничтожать конкурентов. Это всего лишь борьба за ресурс. Проблема в том, что Земля была вовлечена именно в такого рода творчество: тестовая планета, экзаменационная. Подумай, кто и зачем придумал вам, даже в вашей обычной жизни, столько экзаменов, аттестаций, подтверждений квалификации? Если бы вы задумались над этим, то обнаружили бы, что всё это придумано им для напоминания о главном: о вашем главном экзамене на Земле. Тебе повезло, ты на острове и начал понимать.

Как можно примирить разные интересы, разных цивилизаций на одной планете? Мы даём ответ – только через Любовь! Все цивилизации готовы преклонить голову перед Скульптором и жить в мире, а по отдельности нет, пока нет. Почему пока?

Скульптор не даст Земле погибнуть, и нашему острову тоже. Такое решение уже принято, только Земле оказана такая честь, Она этого достойна. Скульптор решил лично вмешаться и спасти планету, и получить новый опыт эволюционного мироздания. Не эволюции «от обезьяны к человеку» – это глупость, а вернее тост, под который могущественные силы призывают свои народы на каторжные работы, приносящие им деньги, а эволюцию прохождения урока, ибо для того, чтобы познать Учителя, надо учиться. Это, конечно, не есть эволюция, но вы уже привыкли к этому слову.

О том, что надо учиться, и что главный путь – это путь знания, в Космосе известно всем. Все цивилизации, чьи представители есть на Земле, сегодня думают, как быть. Примиряться между собой, сдав экзамен на принятие и понимание Любви и Гармонии, или нет.

Приняв – они сохраняют за собой и Землю, и расположение к себе Скульптора, но все вместе, только если станут едины. Не приняв – будут разогнаны по своим планетам, которые не столь красивы, богаты и привлекательны, как Земля, и продолжать своё развитие самостоятельно, без всякой помощи, что в итоге всё равно приведёт к поиску друзей, но там, где нет Гармонии и Любви, там не может быть и друзей, там только временные союзники.

Кстати, точно такие же процессы, только на микроуровне, ты мог наблюдать и в стране опыта, достаточно было включить телевизор или радио.

Чем можно пробудить всеобщую Любовь на Земле? Только всеобщим творением мыслеформы Любви, её ещё называют: Мер-Ка-Ба Любви, чем Скульптор и призываем вас заниматься, пока ещё не поздно. Думайте о Любви и Радости, и они придут.

Все, кто останется безучастен к Его творению или будет вредить и мешать Ему, будут разогнаны и развеяны во Вселенной.

Кстати, бывают и меркабы зла. Вот меркабы зла народ твоей страны, уже давно окрестил, как мракобесие: мрак и бесы.

Иван: Монах, я должен верить тебе не задумываясь?

Монах: Я тебе не сказал ни одного слова запрещающего думать, как не сказал ни одного слова и простого запрета. Запрет мыслить противоречит всем принципам и законам Космоса – Его законам. Право выбора – священно.

Наоборот, Он обращается к вам, людям, с просьбой постоянно выходить на связь с Ним, более того, многие Его послания так и заканчиваются: «До связи». Конечно для тех, кто их принимает. Посуди сам, какой смысл советовать не мыслить и вызывать вас при этом на связь.

Возможно, ты слышал такие призывы от других людей, считающих себя истинно верующими, которые также как и ты бегло «пробежали» Его информацию, но так же как и ты многое в ней просмотревшие. И Коран, и Библия, и другие Святые книги требуют внимательного прочтения и не единожды.

Он никого не осуждает. Он вас любит, всех. И любя вас рекомендует вам не предавать оценкам все происходящие с вами события, а принимать их как гармоничный результат запланированных действий. Чем вызваны Его рекомендации? К сожалению, вы оценивать событие, отстранённо от своего «Я» разучились. При оценке события первое, что приходит вам в голову – это личная польза (зачем мне это надо? Почему это произошло со мной?). За редким исключением кто-нибудь задумается о причине.

Начав оценивать событие и не умея оторваться от своего «Я», понять истинный смысл события невозможно.

Идя прежним путём в оценке происходящих с вами событий, вы начнёте и дождь, если вы ему не рады, и Солнце если оно вас припекает, воспринимать как факт обмана вас с Его стороны. Это в свою очередь начнёт отражаться на вашем поведении по отношению к окружающим вас другим людям. Отчасти по этой причине происходит весеннее и осеннее обострение «шизы», как природного прилива и отлива даваемых вам сил, носящих название психической энергии.

Видимо и вопрос твой проявился в подобных условиях.

Ты, наверное, прищемил себе палец дверьми, будучи в отпуске, хотя и об острове при этом помнил. Конечно, больно, Я тебя понимаю, более того, Он нигде не утверждает, что все Земные катастрофы пройдут мимо живущих на острове, и вы не будите их видеть и знать о них. Он лишь утверждает, что, следуя за Ним, вы СПАСЁТЕСЬ.

Что ещё необходимо знать вам! Он вновь обращается ко всем цивилизациям вашей Галактики последовать Его советам и выполнить Его условия в предельно сжатые сроки. В Раю было проще, там было условие – яблоки не есть, просто не думать и не есть. Новое условие сложнее – думать и понимать, что такое хорошо, что такое плохо и почему. По этой причине и информация, которую Он до вас доводит, очень проста и не может быть поставлена под сомнение открытой душой. В Его информации нет двойного смысла, к чему вас приучили тёмные сущности, в информации Скульптора нет дуальности.

Иван: «Монах, а Монах, объясните мне, пожалуйста, если мы выясним что первично, а что вторично, и зло уйдёт с Земли, то какое его продолжение останется на ней?

Монах: Меня радуют твои вопросы. Радуют тем, что ты кое-чему учишься и кое-что понимаешь. Скульптор задаёт вам правильное направление развития – это большое счастье, и в некотором роде, вы, живущие на острове, счастливчики и везунчики. Хотя, как учит весь опыт вселенной, не отвергать Скульптора часто такой же труд, как и принимать его.

Ты, Ваня, везунчик, тебе многое даётся значительно легче чем другим, и очень хорошо, что ты, наконец-то, стал понимать это и, ухватив суть, не начинаешь скучать и пить водку, а начинаешь интенсивно трудиться дальше. Скажу так, путь Левши [19] ты прошёл.

Так ты можешь научиться понимать настоящую ПРОСТОТУ происходящих событий и их истинную суть, что на Земле доступно очень и очень не многим. ПРОСТО: 1+1 или 2+2, но просто ли это? Где исток цифры «1», кто дал знак «+», кто начал складывать цифры и для чего?

Вы, островитяне, переполнены знанием «своих научных понятий», но задумываться над их истоками разучились, создав иерархию зла от кандидатов наук, докторов, профессоров и даже академиков, большая часть которых дальше мониторинга чужих трудов не многих своих одарённых коллег так и не ушла.

Но то, что вы стали задумываться над этим, очищает вас быстрее всего. Скульптор внимательно наблюдает за вашим развитием и видит, как из добреньких вы становитесь добрыми, из честненьких – честными, из лукавых простыми и бесхитростными – это хорошо. Это значит, вы приняли Его. Хорошо и то, что ты поверил Ему и тем простым вещам, которым он вас учит.

Раньше ты просил Его о том, чтобы стать незаметным для низших и сиять самородком для высших, думая при этом о поднятии себя по иерархии, но сегодня ты правильно понял суть просьбы. Низших не нужно вводить в соблазн поклонения. Для них всё должно происходить само собой. Любые, отличные от их, возможности, могут породить в низших сущностях зависть, страх.

Низшим нужно открывать возможности для развития, приобретения и накопления знаний. Ты понял это, значит сверкнул лучиком для высших. Тебя заметили. Продолжай трудиться. Мы будем помогать. Слушай Его.

Зло сошло с Земли, оно лишилось поддержки всего Космоса. Причина в том, что злу нужен Свет. Закрывая Свет, оно живёт, но уничтожив Свет. неминуемо погибает и само. Более того, оно взрывается, озаряя всё вокруг ярким светом. Зло это понимает и мучается этим. Это действительно тяжко, копить тьму «тараканью», чтобы затем осветить всю свою несостоятельность. Зло сошло с Земли, чтобы избежать такого взрыва, но не ушло совсем.

В чём было проявление зла на Земле? В одержимости целых народов захватить власть над Землёй, над всеми её ресурсами. Одержимость выражалась в войнах, в прямых носителях зла, его сущностях.

Война – это меркаба зла, не единственная, но наиболее отвратительная.

Что осталось сегодня? Обезличенный терроризм. Остатки зла в виде тёмных сущностей продолжают использовать накопленные злом приёмы: взрывы, запугивание, шантаж и т. д., но тёмные сущности не способны произвести что-либо новое. Разница между злом и его порождением в том, что злу нужен свет для приобретения собственного опыта, оно расходует ресурсы планет для подобного творчества.

Порождённые злом сущности используют приёмы и питаются порождаемыми этими приёмами ещё большим злом. Порождённый иудаизмом ссудный процент, отношение к земле, как к кладовой, а не как к храму – есть зло несомненное, но иудеи просто воры, плуты, обманщики, но лучше ли другие религии, сразу же берущиеся за меч…

Например, сегодня на Земле пока ещё остаётся много людей, готовых воевать, но только за порождённые ранее злом деньги, причём за большие деньги. Не давайте им денег, они тут же сложат оружие. Даже «смертники» идут на смерть за деньги для своих семей, а не за идею, и толкают их на это те же самые приёмы, ранее наработанные злом: загнать народы в нищету, тем самым удешевив использование самого ценного на Земле ресурса, осуществлять подкуп загнанных в нищенские условия людей, или искушать их роскошью. Но сегодня нет одержимых солдат, фанатиков и прочих преданных слуг дьявола. Они уже не преданы злу целиком, а следовательно и не способны творить новые приёмы. Хотя опасность насилия ещё осталась.

Я уже говорил тебе ранее, что на Земле есть представители многих планет. Так вот сегодня все цивилизации прекратили информационное нагнетание зла на Землю.

Космические цивилизации мыслят на тему: стоит ли «мешать» труду Скульптора, и пытаются просчитать ситуацию того, что может случиться, если Его ослушаться. Но зла на Землю было накачено столько, что даже остановка его подачи, ещё не остановила его последствий – злых мыслеформ.

Вы, земляне, должны задуматься над тем, что те люди, которые не умеют читать и писать, не имеют возможности оторваться от работы, находятся в сильной зависимости от вашей доброй воли. Как огромная накачка зла захватила своими вибрациями всю планету, так и накачка добра способна восстановить Гармонию, очистить Землю и спасти при этом всех, даже тех, кто о Нём и не знает.

Поэтому усиливайте свой труд по спасению Земли и себя на ней.

Запомните и утвердите формулу постижения Многомерности, созданной Творцом:

Иван: «Монах, ты пытался шутить, вспоминал земной юмор. Что для Скульптора наш земной юмор?

Монах: Скульптор обращаемся к вам, землянам, со своей информацией не из простой жалости к вам. Не со вдохами благодетеля: ах, пропадут родные, если не услышат меня. Он обращаемся к вам потому, что и Вы нужны Ему, как и Он нужен Вам.

Сегодня вы уже объяснили себе, как зародился мир, что происходило и почему. Скульптор, воплощая свой замысел, думал только о нём и накапливал опыт, связанный с его воплощением. Но опыт имеет многие грани. Вы живёте на очень необыкновенной планете. Вам был дан избыточный ресурс, так как замысел Скульптора был очень сложен и очень важен. Этот избыточный ресурс породил новые направления накопления опыта. Одним из таких направлений накопления опыта являлся и земной юмор, часто выражавшийся в пословицах и поговорках, баснях и анекдотах.

Что это по сути? Сконцентрированный в словах, часто двух – трёх, закон мироздания, или принцип, или правило поведения.

Каждому закону, придуманному на Земле, соответствует вполне определённая пословица или поговорка.

Например, всё ваше законодательство в социальной сфере укладывается в одну единственную пословицу: «овчинка выделки не стоит», а административное: «у семи нянек дитя без глазу». В поговорках и пословицах заложены поистине космические вибрации, так как они продиктованы разумом, а то, на что они указывают, – умом.

Далее на стыках ума и разума зародился юмор. Мы очень оценили наблюдение землян за нашей помощью: «на Бога надейся, а сам не плошай». Первоначально так одёргивали себя от лени. Ведь для того, чтобы общаться с Богом, надо хотя бы научиться обращению к нему, иначе он вас, просто не заметит.

Пословицы и поговорки правильно описывают все земные законы, традиции и заостряют ваше внимание на правильных и не правильных правилах поведения. Учат отличать лики от личин.

Иван: «Монах, ты за демократию или за диктатуру?

Монах: Людям, в большинстве своём, в общем – то всё равно: диктатура или демократия. Диктатура часто даже предпочтительней, так как с ней приходит порядок и достаточно понятные, не сменяемые во всё правления диктатора правила общежития, к которым можно привыкнуть. При диктатуре меньше обмана, так как исчезают так называемые либеральные ценности. Проще говоря отсутствует множественность информации. На самом деле и демократию и диктатуру создаёт информация. Много информации и разной – демократия. Мало информации – диктатура. Конечно, от её направленности тоже много зависит. В твоей стране, например, много информации о голых девках и мало о власти. Власть говорит, что построила демократию, но на самом деле диктатуру откровенного геноцида своего же собственного народа.

Кроме того, лучше время от времени обсуждать эти формы, но замыкаться на них не имеет смысла. Поверь ни это главное.

Нужно найти Бога, Отца нашего и его всеобъемлющее присутствие на Земле.

Остров, ватага археологов и могило-копателей, правительство страны опыта – это ли не поиск.

Подскажу тебе, что поговорка для жадных людей о том, что всё с собой в могилу с собой не заберёшь, не совсем верна. Тёмные Сущности, как раз, всё утаскивают с собой в Землю. Поэтому археологи и находят в земле денежные клады, черепки, оружие, черепа и кости, разрушенные строения, реже саркофаги и статуи. А всё то, что по настоящему бесценно, хранится в других местах, не ржавеет, не пылится и не старится, рукописи из их числа.

Хотя иногда везёт и археологам. Открою ещё один секрет, все редкие и ценные предметы были найдены либо на дне морей и океанов, либо в глубоких гробницах, либо на месте внезапно погибших поселений. То есть, всё ценное, либо внезапно погрузилось под воду, либо ушло в землю, либо долго готовилось к сокрытию. Эти предметы могли принадлежать и Светлым Сущностям, и они специально были оставлены ими. Поверьте, оставлены совсем не для того, чтобы быть проданными с аукциона или быть выставленными в музеях. Оставлены для напоминания, что всё в руках Божьих, и, освещения своим светом красоты и любви ныне живущих людей. Поверь, если бы время от времени не проявлялись величайшие творения древности, то и в настоящем труднее было бы определиться с Путём, по которому следует продолжать движение к Знанию.

Иван: «Монах, а Монах, тогда расскажите мне о величии Скульптора!

Монах: Величие Скульптора определяется его творениями. Люди смотрят на скульптуру и удивляются не столько её красоте, замыслу создателя, сколько потраченному на её создание труду и времени.

Они думают, зачем столько труда потрачено, и где здесь польза практическая.

Ты сам когда-нибудь видел, чтобы люди застывали в Божественном трепете перед величием Скульптора, выраженном в его творении. Впрочем, знаю о твоём собственном удивлении при виде Атлантов на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге, и о твоей вечно вертящейся голове в окружении красивых женщин, лучших творений Бога.

Но в целом, людей, которых могло бы вознести, вдохновить, или хотя бы удивить творчество Скульптора, очень и очень мало. Если бы их было много, то никто бы не сомневался в Божественном начале всего Сущего. Религия была бы единой для всех, а единственным показателем служения Богу, было бы одухотворённое Любовью и Красотой Творчество.

Общество – это тоже творение Скульптора. Что необходимо Скульптору для вдохновенного труда? Ничего, кроме вдохновения. Кто вдохновляет? Первотворец!!! Тот, кто может постичь величие и труд скульптора через его творение, сможет постичь величие и труд Бога Единого. Скульптору земному, вдохновлённому Скульптором, необходим покой. Прошу отметить это особо, а то у вас всё поставлено с ног на голову одной единственной поговоркой: «И снова в бой, покой нам только снится». В бою не создают, а разрушают, расходуют божественные ресурсы, что же в этом хорошего? Шевелиться надо, это правда.

Покой необходим для замысла. Скульптору необходимо полюбить своё будущее творение ещё до того, как он начнёт его создавать в том или ином материале. Здесь важно понять что, как только скульптор полюбил свой замысел, как только произошло осенение мыслью, творение создано. Потом уже само творение начинает либо помогать скульптору создавать себя, либо мешать, вплоть до сумасшествия скульптора, когда замысел превосходит то, что получается, а самость не даёт увидеть Творца. Ещё покой необходим и для выбора материала. Материал помогает скульптору. Камень из Царства минералов, дерево из Царства растений.

Материал в руках скульптора – это и его, материала, развитие. Скульптура из камня, например, мрамора – это эволюция камня. Скульптуры оживают в своё время. Вспомни «Каменного гостя» Пушкина А.С. или Буратино Толстого А… Скульптор – это Покой и творение мыслью в Покое.

Предвижу вопрос о «творениях» из консервных банок, корпусов автомобилей и т. д., скажем лишь, что тебе важно понять: что вверху, то и внизу. Но вверху Бог Единый, и желание всех приблизиться к нему в понимании Красоты и Любви. Поэтому божественное творение – это стремление вверх, а груды сваренного металлолома – вниз.

Скульптор земной близок к Богу. В этой близости есть истинный смысл служения. Так как у вас всё давно поставлено с ног на голову, то и служение нарекли диктатурой. Во многом в этом повинны и сами «диктаторы», не сумевшие объяснить проявление своей воли. Но если внимательно присмотреться, то не трудно заметить, что всё великое было рождено в период диктатур. Демократия без служения высшему лишь создавала копии.

Бог относится к людям, как к своим детям, в которых он вдохнул свою жизнь. Если рассматривать человека с точки зрения божественного творения, то человек – это скульптура Бога, но через человека Бог рождает другие скульптуры, следовательно, человек и сам скульптор в Боге.

Скульптор создаёт скульптуру «Беспокойства», «Страсти», «Скорби», «Любви» и т. д. Создаёт сам по наитию свыше. Создаёт потому, что не может не создать – это его земной путь, запечатлеть чувство в материи.

В древнем мире философы в длительных беседах открывали новые чувства, их оттенки, воплощали их в мысленный образ. Потом приглашали к себе самого лучшего скульптора и рассказывали ему, что они видят и что хотят от него.

Скульптор настраивался на волну коллективных мыслей и создавал «Чувство», «Образ», «Символ». Философы опять обсуждали и сравнивали свой мысленный образ с изделием Скульптора. Если он соответствовал тому, что мыслилось философам, или превосходил их мысли, то скульптуры выставляли в храме – «Любовь», «Величие», в бане – «Чистота», на базаре – «Плутовство», «Жадность» и т. п.

Но образ – скульптура, утверждённый коллективным разумом, мог попасть и не туда, куда предназначался. «Любовь» на базар, «Жадность» в храм и т. д.

Тогда, эти созданные и воплощённые в материю образы начинали подменять настоящие понятия и чувства у людей, у них менялась аура. Тут и иконы заплачут, и Любовь окажется на «панели».

Что такое эволюция в этом контексте? Стремление превзойти мудрейших и разумнейших. Просто повторить богатого, даже властитель не есть не подражаем, но попробуйте повторить великого скульптора, писателя, художника и т. д. Не повторяемость особенно ценна в развитии, так как она прямо указывает на величие Бога.

Что переходит из века в век, вернее, что остаётся навсегда, что не подвержено смерти? Скульпторы – творцы. Иерархия творцов и их величайшие творения способные вызывать чувства. Вызванные ими чувства находят своё объяснения в буквах, словах, цифрах, формулах и т. д. Родитель – Бог, Дети – его скульптуры. Дети могут стать скульпторами и становятся ими, но только вместе с Богом они бессмертны.

Чего не хватает людям, чтобы верить в Бога? Того же, чего не хватает детям, чтобы верить в своих родителей, как породивших их. Дети не видят в своих родителях божественных сущностей, поэтому они не верят и в Бога. Родители – скульпторы, дети – скульптуры. Бытует мнение у вас, что у плохих родителей – хорошие дети, у хороших – плохие? Это не так. Хорошие дети у тех родителей, которые не обманывают своих детей.

Бог не обманывает вас. Другое дело, что к родителям дети обращаются на прямую, и любая ложь подрывает их веру в них, а к Богу, вас приучили обращаться через посредников, которые часто сами не понимают ни сути ваших просьб, ни предназначенья, промысла божьего. Богослужение для многих его «слуг» стало таким же источником дохода, как политика, ремесло и т. п. Но господь никогда и ничего хорошего не говорил о коммерции. Да она имеет место быть, но только как необходимая работа в некотором материальном мире для доставки всего необходимого своим детям. Не более того. У вас сегодня всё поставлено с ног на голову. Чем необходимее человеку помощь на пути его роста, тем больше материальных затрат от него хотят. Образование, медицина, культура, искусство у вас для избранных – это бред. Вы все едины. Чиновники, создающие себе льготы на самое необходимое, горько за это расплачиваются, в последнее время вы будете наблюдать это в реальном времени. Преступление и сразу наказание.

Я видел тот «дурдом», который творится вокруг тебя и на острове, и в стране опыта. На улице постоянно лают собаки, не отстаёт от них и твой домашний пёс, кстати очень славный. Соседи не перестают сверлить, стучать, выбивать ковры, ругаться и т. д.

Меня радует, что ты остаёшься спокойным в этом мире, и сам стараешься никому не доставлять хлопот.

На Земле есть интересное определение вашего общежития, заключающееся в том, что весь мир – театр, а люди в нём актёры. Можно сказать и по другому: весь мир музей, а люди в нём скульптуры. Разница между двумя определениями не велика. Актёры в театре играют чувства людей.

Сами актёры живые люди, поэтому они воспринимаются, как те или иные герои, живые герои, с их чувствами, хотя и минувших дней. Получается, что актёры – это те же застывшие скульптуры разных скульпторов – Шекспира, Чехова, Островского и др.

Конечно, актёр может и сам быть великим скульптором и успешно импровизировать голосом, внешностью, что в свою очередь может вызвать новые чувства у зрителя.

Чувства, о которых Шекспир или Чехов, возможно, и не думал, создавая свои образы. Кстати, великих творцов новые чувства, пробуждаемые в людях их творениями, радуют необыкновенно. Но театр и зритель – это живые люди, им легче находить понимание, легче сливаться в единое целое, пусть не надолго, на короткие часы. Ведь, по сути, театр – это хранилище чувств; возвышенных на сцене и часто самых низких за кулисами.

Теперь подумайте о величии Скульптора, чьё творение, например, в камне может вызвать чувства более сильные, чем игра актёра. Если творение скульптора вызывает чувства, можно ли его считать мёртвым, а его создателя умершим?

Конечно, нет. Во всём великом живы души создателей. Благодаря этому скульптуры оживают, не говоря о скульпторах.

Иван: «Монах, расскажи об изменениях, происшедших в мировых разведках на стыках переходов от диктатуры к демократии и т. д.»?

Монах: «Ваня, ты никогда не задумывался, почему именно вопросы о разведке чаще всего приходят в твою голову? Ты, Иван, русский, хотя до того как стать русским, был и евреем, и чехом, и французом, а родился где-то в местах сегодняшней Шотландии. Но пройдя отбор, стал русским.

Русские – это космические спасатели и исследователи, и скрепа всего космоса, способные понимать и сочувствовать всем остальным.

Русские на Земле познают все грани творений Скульптора. Например, русская баня – это же с родни Ада. Никогда так не думал? А водка, парализующая волю и движение? А квас с кислым хлебом, дающие ускорение.

Есть и Рай. Это задушевные разговоры с друзьями. Но рая меньше для русских, здесь на Земле. Помнишь, тяжело в ученье – легко в бою. Россия всё время расширяет свои территории, готовит разведчиков, закаляет их.

Разведка всегда была самостоятельной силой и властью. Сущности разведки не ограничены никем и ничем, так как в основу этих сущностей заложено наблюдение, анализ, синтез и, пожалуй, всё. Задача Сущности разведки вовремя сообщить Богу об изменениях, происходящих в том или ином его творении. На Земле разведка действует по аналогии, она только наблюдает.

Другое дело, что и она также является творцом для кого-то или творцом чего-то, хотя бы новых приёмов наблюдения. Реализация приёмов приводит к новому творчеству и порождает или пробуждает новые сущности, как позитивные: преданность, патриотизм, так и негативные: ненависть, страх, шантаж. Но это производные от неё.

Здесь надо заметить, что для того, чтобы наблюдать и проводить анализ эволюции творений Бога, необходимо соответственно самому не быть ничем и никем стеснённым. Сущность разведки такое право получила. Сущность разведки может ставить собственные опыты, аналогичные опытам Бога.

Можно утверждать, что разведка была всегда. Традиционно она изучала изменение пространства Творца и осуществляла поиск новых пространств для творчества Творца. Наблюдала за разными планетами, за реализацией задач на них и приобретением опыта. На каждой Планете есть своя свойственная только ей, вернее поселившаяся на ней Сущность.

Если она развивается в соответствии с планом Творца, то как у вас говорят «и Бог с ней», если она начинает творить что-то отличное от Плана Творца, то разведка тут как тут.

Конечно, Бог и сам может пресечь сразу «чужое» Творение, но это значить сильно ограничить весь процесс творчества, и главное, не узнать, во что данное творение может развиться – «Не Царское это дело» мешать развитию, да и потом не всегда развитие вне Плана Бога является таким уж и плохим. Скажу более того, оно всегда хорошо до поры присвоения авторства над ним тем, кому было позволено этот опыт произвести. Может показаться довольно жестоко, мол какая-то Сущность набила себе шишки при родах может быть чего-то абсолютно нового, и почему бы ей не возгордиться этим? Но нового ничего нет. Есть путь, которым надо идти, и всё. Если у ваших земных профессоров иногда «едет крыша» от своей значимости, то они просто забыли учителей, которые часто с большим трудом вкладывали в их головы знания ещё с детсадовской поры.

Что касается сути вопроса: на Земле проводит свой опыт Сущность альтернативы, выбора. Первоначально, когда ещё было представление о том, что вся власть от Бога, и главное были Его признанные представители, борьба за власть шла между этими представителями и внутри этих кланов. Главным условием к началу игры во власть были общие дети хотя бы с одним из отпрысков «божьих или голубых» кровей. Разве не интересно, что из этого опыта может получится, тем более, что клановая, как и родовая, система замкнута, а следовательно обе системы конечны. Но насколько конечны, если сами себя считают богоизбранным?

Где-то до конца 18 и начала 19 века, разведка занималась тем, что наблюдала за родственниками, делившими власть между собой и часто воевавшими друг с другом в разных странах. Наблюдала и анализировала, до какой степени та или иная кровь является «голубой» и т. д. Первым внёс сумятицу в этот процесс Наполеон. Он сделал мощнейшую заявку на мировую власть, будучи фактически никем. Но он же и смирился. Захватив власть, он женился на представительнице традиционного мирового властного клана. Этот поступок примирил его и всех остальных «властителей». Но это был уже другой опыт, оказалось, что власть может быть просто захвачена силой, и захвативший её всеми признан. До Наполеона это не удавалось никому, хотя попытки были: Спартак например, Пугачёв, Разин, разные лже…. Главное, что на опыте Наполеона Сущность власти получила новый опыт. В чём он заключался? Власть может захватить и один волевой человек, но он её не сможет удержать, пока не сойдётся с традиционной властью. А что подпирает традиционную власть? Порождённые ей Сущности богатства, силы, права и т. п.

Наполеон своими действиями заставил многих не входящих в традиционную мировую, королевскую – царскую – религиозную власть людей задуматься, а почему бы и не свергнуть эту постоянную власть. Началось довольно длительное обоснование того, что есть и другие претенденты: анархия, коммунизм и т. д. Успешнее всех на этом пути оказался К. Маркс. Он не только вскрыл общие, присущие традиционной власти негативные тенденции, но и показал, кому она более всех может мешать.

Именно так, показал, кому может мешать. Ну уж а объяснить, что она действительно мешает, предстояло В. Ленину. Пролетариат, рабочий класс, был втянут в процесс смены власти без особого с его стороны понимания и согласия. Опыта полной смены власти населяющих планету людей и её перехода из одних «рук» в другие на Земле ещё не было. Почему бы и не посмотреть, что из этого получится? Тем более, что всё шло по Правилам: была концепция – Манифест, Капитал и другие труды Маркса и Энгельса, был мощнейший практикум В. Ленина, была коллективная Воля, буквально создавшая Мер-Ка-Бу новой власти. Но, как в Библии, одни видят способ для обогащения в прямых указаниях и следуют ему, давая «сыновьям иноземцев в рост злато-серебро, чтобы те в свою очередь погибли, и такие народы совершенно истребились» (Второзаконие, Исаия), а другие видят то, чего ни в коем случае делать не нужно, так как если истребить другие народы, с чем останется народ «богоизбранный»? Так и в «Библии» Маркса – Энгельса чиновничество определено, как «раковая опухоль на теле общество». Чиновничество и отомстило. Во всём необходима мера.

Сегодня, в твоей стране, всё идёт по тем же библейским сюжетам. Власть захватила божеский ресурс. В целях собственной безопасности интегрировала его в международные корпорации, а всех, кто с этим не согласен объявила коррупционерами. Но если подумать, например, о «левом» бензине, то получается, что тот, кто его ворует даёт рабочие места и хорошую зарплату, плюс дешёвый бензин всему народу. Что-то не срастается с официозом, согласись. Божеский ресурс принадлежит всем. А если все помогают коррупции, значит, что-то здесь не так.

На пути становления новой власти разведка, кстати, вообще ничего не делала ни по усилению традиционной, ни по уничтожению зарождающейся. Почему? Ответ очевиден. Где появляются большие возможности: в вечном исследовании «старого» и «нового». На стыках отживающей и зарождающейся форм проявляется новый опыт и новые знания.

С точки зрения морали людей, носителей сущности разведки на Земле, так же было всё в порядке: это старая власть втянула свои государства с череду кровопролитных войн, нищеты и т. д. Что дальше? Вот они и наблюдали. Либо старое выживет, либо новое возродится. Фактически на мировую арену вышел новый игрок, ещё одна сила, изменив и масштаб деятельности разведки.

От родовой конкуренции разведка перешла к наблюдению за тем, как решаются глобальные задачи между теми, кто господствовал на Земле как собственник всего, и между теми, кто не претендовал на собственничество, но хотел всем управлять, пусть и прикрывшись личиной социальных услуг. Такой вот произошёл «водораздел». Произошло контрастное деление Сущности власти на Сущность собственничества и Сущность управления.

Очень интересный опыт, можно ли всем управлять, не за что при этом не отвечая и ничего не имея в собственности, и можно ли всё иметь в собственности и при этом ничем не управлять. Бог ведь един, Он и собственник, и управленец. А тут, у вас на Земле, такие «орлы» раскинули крылья, аж жуть. Летите, раз с крыльями, а разведка будет наблюдать и анализировать. Так проявилась сущность геополитики.

Россия, где стала преобладать сущность управления (вся власть народу), оказалась на высоте по причине того, что мудрость всегда живёт в народе, и если из народа рекрутировать на самый верх, пусть даже немногих, но способных и волевых, то развитие будет продолжаться. А если говорить о всеобщей грамотности, о рекордах, об энтузиазме и т. д., то по-другому и быть не могло. Кроме того, и Сущность собственничества на другом конце игрального стола стала соображать быстрее, появились её удачные переменные в виде народных избранников, партий, общественных движений, профсоюзов, то же самое управление, только под контролем, причём контролем традиционным.

Здесь надо отметить, что разведке было абсолютно всё равно кто и что строит. Чтобы иметь правильное представление о происходящих событиях, необходимо быть выше «учений», «идеологий» и т. п.

В этом плане разведка, легализовавшись, защищает именно это право, право на свою избранность, для того, чтобы правильно оглашать результаты наблюдения и анализа той и другой стороне. Кстати сказать, явная разведка, легализованная по земному принципу, разведкой в первоначальном понимании можно считать с большим «натягом». Так как у легализованной разведки появляется масса других задач, на вашем земном плане это: зарплаты, квартиры, бюджетные деньги на оперативную работу и т. п. Какая же это разведка, если все знают о её присутствии, и, при желании могут узнать о ней всё? Но есть и такие разведчики, о которых не знает никто. В этом контексте, такой разведкой при обозначенном водоразделе стало ВЧК Ф. Дзержинского, несомненно, величайшего из людей. Ему удалось сохранить агентурную сеть и значительно её расширить за счёт эмиграции, что породило буквально тотальную слежку за любыми проявлениями мысли, действий и т. п. Жестокость и жёсткость ВЧК, а затем и КГБ, было вынужденной необходимостью захвата и сохранения власти.

Но куда более интересно другое. Разведки «водоразделов», назовём так ту тонкую грань между двумя лагерями: новым и традиционным, в принципе ничего нового Богу не давали. Тот, что был назван «капиталистическим» лагерем, порабощал народ посредством Сущности денег.

Другой, «социалистический» лагерь порабощал народ социальной сущностью, фактически скрытого, а часто и прямого рабства, так как там, где нет внутренней агрессии, а утверждалось именно это, нет и Социальной сущности, просто она там не нужна, не от кого защищать, не надо никаких льгот и т. п.

С точки зрения Сущности разведки опыт стал интересен, когда произошло деление, хоть и весьма условное, на Силы зла – капиталистический лагерь, и силы добра – социалистический лагерь, и наоборот.

Всё имеет изнанку, но это не значит, что что-то можно носить в раз и навсегда установленном виде. В данном случае, произошло следующее: Сущность власти, чтобы жить, должна иметь тех, кто хочет управлять, и тех, кто желает быть управляемым. Управляемые питают Сущность власти, а управляющие питаются управляемыми, порождая пороки и т. п. Если поменять их местами, ничего вроде не меняется, только Сущность власти начинает усиливаться необыкновенно, так как все начинают хотеть власти. Они бьются за то, чтобы не утратить её, другие за то, что бы её захватить. Для Бога не существует добра и зла, но существует некий абсолют, который он видит. Абсолют подразумевает гармонию всех.

Какая может быть гармония, если все хотят власти, а может быть, если власть получат все, то и наступит гармония? Но тогда власть над чем и над кем? Одного лагеря над другим, одной планеты над другой? А если дать избыточный ресурс, может быть, пороки перестанут питать Сущность власти и т. д. Вот истинная задача разведки: наблюдать и анализировать развитие, а не ловить друг друга…

Иван: «Монах, расскажите о языках разных народов, а то мы так и не научились на острове понимать друг друга».

Монах: «Различие в языках, по сути, явилось нарушением единого вибрационного пространства Планеты. Как это произошло? Каждый из людей с сильной волей захотел иметь только ему подчинённые «души». Как этого добиться? Создать для них свой, только им понятный язык, и заставит их забыть все остальные. Язык команд, язык законов.

Конечно, единый язык лучше, но тогда и единое понимание слов, единое их толкование, задание единого ритма эволюции и т. д. Чего более всего добиваются лидеры стран, ранее входившие в состав страны опыта или бывшие колониями? Запрета на все другие языки, кроме своего. Носители традиционного языка долго ждали реванша. Как они могут засвидетельствовать своё право на власть в данной стране, только знанием традиционного языка. Но язык – это не сама информация. Это всего лишь её носитель. Единая информация о Боге может быть выражена разными языками, но Сущность власти делает всё, чтобы приписать именно своему языку, своей республики, якобы истинную суть слов Господа. Иначе как властвовать над народом?

Иван: «Монах, расскажите о конце Света?»

Монах: «Чувствую, поездка в страну опыта сильно сказалась на твоём разуме. Твоя страна, как и многие на Земле, просто бредит концом света, и все очень расстраиваются, если он не состоялся в указанный срок. Не расстраивайся, он состоялся и не раз, и ещё как состоялся.

Радоваться надо обратному, если в этот день всё на Земле было хорошо, значит, все люди думали в этот день о хорошем.

В вашем понимании «конец света» – это раз, и ничего не стало.

Но если ничего не стало, кому ж, такой конец нужен и интересен? Хотя для сотен людей, которые умирают от жары, или наоборот, от холода, или сидят на крышах своих затопленных домов, страдая от мысли о потерянном имуществе, такой конец был бы более чем желателен, но он их и так догоняет.

Ваши масс – медиа считают катастрофы только информационным поводом, а жертвы в них сладкой приправой к ним, так сказать десертом.

Между тем, даже на твоей памяти был уже не один и даже не два «конца света», а в истории человечества их было столько, что и пересчитать трудно.

Например, всё ваше земное летоисчисление, даже данное в школьных учебниках!!! Там так и пишут: до Н.Э. и в вашу эру. Как это понимать? Только как конец одной эры и начало новой, конец одного света и начало нового. Кто ввёл новое летоисчисление? Люди? Хи-Хи, пока на земле и двое людей плохо понимают друг друга…

Другой пример: Старый Свет и Новый Свет. Нужно совершенно не знать систему управления и образ жизни населяющих оба света людей, чтобы считать это разное наименование простой игрой слов.

Из этой же области: социалистический и капиталистический лагерь, две разные системы. Покинув одну и оказавшись в другой, для любого наступает конец света. Сегодня конец света наступил для России – 1 млн. умирающих в год – это что для умерших?.

Другое дело, что есть Свидетели – наблюдатели живущие вечно и помнящие все концы света. Вам сегодня предложено стать такими Свидетелями и Творцами нового Света, а для этого поверить Ему!!!

Иван: «Монах, ответьте мне, пожалуйста, что всё-таки на Земле предпочтительней, демократия или диктатура?»

Монах: «Демократия и диктатура – это всего лишь методы для проведения того или иного опыта. Где начинает преобладать хаос, там должна произойти концентрация Воли и её давление для создания структуры. Там, где структура слишком подавляет хаос, она должна ослабнуть, и её место занимает «ослабленная, менее концентрированная» Воля – демократия. Чтобы это понять, сразу после застоя начнём копать дальше.

Вы на Земле ошибочно принимаете безволие конкретных людей за признак демократии, или наоборот, чью-то сильную волю за признак диктатуры. Воля, Сущность воли живёт сама по себе, независимо от вас, людей. На Востоке она вооружает конкретных лиц для удержания, кстати, в основном от дурных поступков населяющих Восток народов.

Демократия часто являет собой пример полной расхлябанности и полного непризнания основ мироздания – опыт Люцифера. Помнишь истошный крик попугая: «Демократия. Демократия. Пиастры. Пиастры». Эти сукины дети демократы почему-то решили, что демократия – это деньги. Это, Ваня, бред. Поэтому копайте, пока не раскопаете основ.

Русские часто сетуют на жёсткость отношений между собой, но ведь вам дай только пальчик укусить, вы и хребет высосите. Чеченцы например, пьют пиво за рулём, и местные «гаишники» их за это не штрафуют, но они со дня появления у них машин и пива пьют пиво за рулём и всё, дальше этого не идут. Если русским разрешить пить пиво за рулём, они этим не ограничатся. Как тут поступать? Только жёстким контролем, диктатом. Но в принципе, весь Восток этим грешит. Поэтому нужна концентрированная Воля, часто Воля подавления любой инициативы просто для того, что сохранить вас как народ.

На Западе тоже концентрированная воля, но они давно ушли от поклонения власти и её носителей и признали некоторые общие принципы общежития, нарушать которые запрещено всем. Нарушитель будет наказан – на страже стоит Воля общества. Это более близко к понятию демократии, вернее, к Сущности демократии, ты начни мыслить сущностями, что в данном случае более правильно, так как касается ощущений, чувств, вызванных различными понятиями.

В книгах о Боге, а особенно в божественной мифологии, есть прямое указание на то, что такое демократия – это не вмешательство в ваше, людское, право выбора, то есть в чужую волю, выбор, правда, по большому счёту не очень богат: Добро или Зло, но зато сколько граней.

Демократия – это Воля Бога в отношении к божественной иерархии. Воля внутри иерархии – это абсолютная демократия.

Дело в том, что в Иерархии каждый учится и продвигается вверх к Богу, это общий признанный всеми принцип. Принцип, которому следуют все.

Если бы на Земле был такой принцип, эволюционные процессы пошли бы быстрее, но у вас, как говорится, возможны варианты. Так подаренный Богом принцип «Прав человека» одно из ваших земных обществ решило несколько «поправить» к выгоде для себя: нагнать страха на одних, откупиться от других и т. п. Это не демократия, это всё та же диктатура сильного над слабым. На Земле Сущность демократии не может прижиться нигде за все последние тысячи лет.

При демократии нет давления друг на друга, есть продвижение по лестнице эволюции. Если такое давление есть, то демократию можно рядить в любые «одежды» всё равно получится диктатура. Например, что произошло в стране опыта под лозунгами «права человека», «открытое общество» и т. д.? Плуты очень ловко заменили все эти понятия совершенно другим – «рыночные отношения», что привело к страшной диктатуре одних над другими. Более того, всё это было проделано под православными и мусульманскими знамёнами, хотя ни в Библии, ни в Коране нет ни слова похвалы рынку и торговле в Его понимании. Сущность самости, Я, конечно, уйдёт очень скоро, как последний писк Сущности денег, ростовщичества. Ещё многие народы, евреи, американцы, привязаны к сущности денег, но зачем это сегодня человечеству? Связанный с деньгами опыт исчерпал себя. Именно эта Сущность денег является искажённым отражением демократии и более всего тормозит эволюционные процессы. Так тормозит, что приходится вводить откровенную диктатуру только для того, чтобы задать народам созидательный, творческий ритм. Демократии, основанные на сущности денег, рассыпались очень быстро.

Демократии, основанные на культе принципов, например, культ «прав человека» существуют до поры, пока понятие, например, «права» всеми понимается одинаково. Стоит их размыть, заканчивается и демократия, а размыв происходит почти с первого дня сотворения принципа. Культ «права человека» мало чем отличается от «культа личности», отличие только в природе этих самых прав человека. В первом случае они проходят обсуждение группой могущественных за счёт денег, людей, во втором Волей вождя. Но в обоих случаях ваши права определяют за вас.

Иван: «Монах, женщин на остров вернём, и, вообще, сущность мужская и женская – в чём суть?»

Монах: «Женщинам на Земле приходится очень трудно. По своей природе они охраняют то, что создают мужчины. Если мужчины создают иллюзорный мир, то весь труд по его сохранению женщиной затрачивается впустую. Интуитивно она это понимает и часто буквально бесится от этого или, что ещё хуже, боится всё созданное мужчиной потерять. Там, где страх, там идёт гнёт беспокойства. На острове нам это ни к чему. И потом, выполняя охранные функции вашего иллюзорного мира, она так увлечена, что работает на трёх работах, не рожает детей, делает карьеру. Она бы этот остров «снесла» до основания, так и ничего не раскопав и не заметив. И потом, попугай. С мужиками проще, они, особенно наиболее бестолковые, напротив перестали трудится совсем, они подменили понятие труд на работу за деньги и бегают, т. е. работают, за деньги с утра до вечера, увеличивая иллюзорное пространство, подводя его к взрыву.

Если бы на Земле преобладала женская суть, охранно-защитная, то Земле бы пришла хана, так как охранять и защищать то, что создают мужчины опасно и вредно. Но по мере продвижения по эволюционной лестнице изменится мужская сущность, и его творчество будет заслуживать охраны и защиты, тогда и наступит век женщины. Будем копать.

Иван: «Монах, почему на нашем острове и не только, всё время «мутузят» еврея, но вместе с ним и меня не сильно жалуют?»

Монах: «По мнению других народов, евреи очень много внимания уделяют своему самолюбованию. Даже свою веру они сохраняют не как путь, указывающий эволюционное развитие, а как ветхую книгу (завет), с которой якобы началась жизнь на Земле, подтверждение того, что всё началось с них.

Но всё началось не с них, а значительно раньше, и выставлять себя Первотворцами на Земле, – значит, буквально сеять хаос. За это они и платят. Всё время, выставляя себя мучениками, бесконечно вспоминая, сначала как их гоняли римляне, затем египтяне, затем немецкий холокост. Не жалуют они и Россию, злобно утверждая, что все её недра – это их собственность, просто эта мысль никак не может дойти до полупьяных россиян. Нагнетая одновременно и жалость к себе, и выпячивая свою жадность, они выпячивают одну простую вещь: если есть гонимые, значит, есть и гонители. Для коммерции такая постановка вопроса чрезвычайно выгодна.

Таким образом, они делят мир на гонимых – себя и гонителей – других, всех остальных: не было бы немцев, были бы русские со своими еврейскими погромами, не было бы русских они бы напоминали о римлянах и их резне, ушли римляне остались арабы и т. д. под этим прикрытием евреи тиранят всех остальных. Это правда. Но правда и то, что эту еврейскую ментальность давно научились использовать в своих целях другие народы.

Сегодня говорят об Израиле как государстве, осуществляющем государственный террор всех остальных стран. Но евреи – тираны, это вроде бы другие евреи.

И потом, «Святая земля», а рядом «Мёртвое море». И так у них во всём, начиная со слов «помни о смерти». Они похожи на второгодников, слышавших уроки, но не понявших их. Бог гонит их по миру для прояснения разума.

Твои же соотечественники – это скрепа, которые скрепляют другие народы, дают им возможность гармоничного развития, наполняют их разумом. Русских рассеивает по Миру не власть ваша, а Бог. По большому счёту, русский – это странник, Дух святой, Поводырь для слепых, Юродивый пророк….

У него, в понимании других народов, действительно нет родства. Кстати определение «Иван, не помнящий родства» было дано русскими самим же себе в отчаянии гражданской войны.

Но родство обозначено Богом. Русские – это семья первооткрывателей, воинов – спасателей. В небесах эти категории жителей несут очень тяжёлые нагрузки, и к ним надо быть готовым – Земля готовит. Но из моих слов не следует, что русским нет жизни и покоя ни на Земле, ни на Небе. Ни в коем случае, просто они расширяют границы мироздания по аналогии со своими земными границами. А это очень тяжело, особенно на уровне Мысли, – это постоянное беспокойство, поиск нового, жажда открытий. Такой жизни хотели бы многие, но не всем дано.

Антипод – евреи, их господь развеял для того, чтобы они постоянно собирались в кучу, но и это не плохо. Им суждено концентрировать широту русских для всеобщего понимания. Но первое интересней, много интересней. Тут помни, что всё едино, переход от одних к другим происходит постоянно: «то ты в седле, то на тебе седло», то ты русский, а то опять еврей».

 

Глава восемнадцатая. Перестройка на острове

На острове застой перешёл в новую фазу эволюционного развития. Фазу без названия. Насидевшись без управления члены экспедиции начали ощущать потребность хоть какого-то руководства над собой, и, даже пытаться высказывать друг другу претензии по этому поводу. Начался самый настоящий застойный гвалт, гвалт радости от долгожданных, или наоборот неожиданных встреч. Отовсюду слышалось:

– Кто ты такой?

– Кто ты такой?

Вроде всем было хорошо, но хотелось ещё лучше. Иван с Монахом сидели под башней и принимали сигналы. Монаху послышалось: «Что они делят, если им ещё ничего не давали?». Ивану послышалось: «Полистай книжку О. Бендера, он уже отвечал на этот вопрос». Монаху послышалось: «Хватит дремать, пора копать». Ивану: «Реконструкцией займись на острове». Даже попугай ожил и оглашал весь остров каким – то новым, мудрёным словом: «Перестройка. Перестройка». Лучше бы не кричал, а то в стране опыта такое началось…

Собственно, для Бога нет ни бедных, ни богатых, ни глупых, ни умных, ни тёмных, ни светлых, ни застоев, ни подъёмов и вообще эти ребусы занимают только отдельных «овец», сбившихся с пути. Но там, на верху, за то, что сбился с пути истинного, тебя не казнят и даже не ругают. Сбился и сбился, походи там, где до тебя ещё никто не ходил, свобода выбора. Но это там, а в стране опыта: «шаг в право…., шаг влево…, прыжок на месте…», а это переходит в привычку. Поэтому, когда мы попадаем туда, то теряемся и скучаем. Парадокс, но если нам нечего бояться и некого пугать, тогда зачем вообще жить. Жизнь небесная нам очень непонятна, тем более, что покидаем мы «грешный» наш мир с мыслью о страшном суде. Но суда нет, а мысль есть, и эта мысль затаскивает нас обратно в наш грешный мир, где мы привычно продолжаем пугать друг друга, а значит, по нашему разумению жить.

Скульптору были известны все слабости своих скульптур. Он видел изъяны, но не спешил с созданием совершенства.

Хорошее быстро не делается, когда понимаешь что это такое. Он мог бы добавить пару извилин в мозг, но тогда могли бы стать короче ноги или слабее руки. А в любом деле главное – гармония. Скульптор сразу создал совершенство, внутреннюю гармонию скульптуры, ну а когда внутренний гармоничный мир скульптур от соприкосновения с внешней средой нарушился, Скульптор начал создавать внешние трудности, через которые скульптуры опять начали познавать свой внутренний мир и искать гармонию.

Во время описываемых на острове событий на страну опыта, прямо с неба упал здоровенный каменюка. Упал он на перекрёсток всех дорог сразу.

Никаких надписей на камне не было, но идти куда-то за камень и далее по кругу, ну, в общем, за горизонт, стало невозможно. Обратно от камня шагать можно было во все стороны, но за камень никак. Народы в стране опыта собрались вокруг камня, при этом не видя друг друга в упор, и стали кричать всяко – разно: «Ускорение», «Перестройка», «Застой». Камень ни с места.

Конечно, в стране опыта было веселее, чем на острове. В стране опыта выясняли то, что ещё будет, веря, что того, что ищут, ещё не было, а на острове искали то, что уже было, а кое-кто на этом острове начал догадываться, что было всё. Но камню было всё равно. Он лежал, слушал, ждал: на острове – куда придут, в стране опыта – куда пойдут.

Народ в стране опыта камень этот воспринял как напасть. Хотя нападать на эту страну было уже решительно, некому.

Всем вокруг камня хватало своих проблем. Камень сильно потряс основы. Да и правительство страны опыта давно обитало на острове, где постигало, что первично.

В отсутствии правительства, некая весьма шустрая часть народа страны опыта посуетилась больше других и «отхватила» весь божеский ресурс по все стороны камня. Иван, будучи в отпуске, о чём-то таком догадывался, вспоминая рацию, два выбитых зуба, а как ещё можно было оповестить всех своих во все стороны от камня, как не через эфир. Но не об этом. Как ты думаешь, для чего эта шустрая часть народа страны опыта «умыкнула» божеский ресурс? Не поверишь, для торговли и всё. Но Бог то торговлю не придумывал, коммерцией не занимался, это его расторопные слуги расстарались. Остальной народ в стране опыта сначала ничего не понял. Пока плакатами махали, кричали «ускорение», «перестройка», «застой», есть-пить не хотели.

Ну а когда желудки опустели, «жабры» высохли, сухой закон на нет сошёл, народ и «ломонулся» кто за чем. И тут выяснилось, что халявы больше нет. Народ за водой, ему говорят: «Плати». Он за землёй – плати. Он воздухом хочет дышать, но и это удовольствие только за деньги. И денег требуют вроде такие же люди, с ушами, глазами, носами, а вроде и не такие вовсе.

Замечу, что народу в этой самой стране и раньше жилось не шибко хорошо. Когда-то у него была вольница, потом её ограничили, оставив один день, который назвали Юрьевым [22]

Затем границы расширили до «окна в Европу», но по обе стороны стражу выставили. Затем, чтоб не шибко разбегались, народ тот подкосили серпом и придавили молотом, ну а в описываемый период, на этот самый народ положили булаву, скипетр и ещё какую-то хреновину и вернули двуглавого сторожа, чтоб, значит, не сбёг, не удрал никуда. Но и страна была занятная, не такая как другие, ухищрения с ограничениями мало помогали, все из неё разбегались, разлетались. Бог, правда, об этом ничего не знал и, скажу по секрету, даже не интересовался.

Но странное дело, жители этой страны жили везде, но то же время нигде ничем не выделялись. Их почему-то никто не любил до тех пор, пока они жили в своей стране, но стоило им переехать в другое место, они становились одними из самых избранных жителей. А вот этот дар был дан этому народу Богом. Когда-то давно он населил планету, где была страна опыта, представителями только этого народа, откуда там появились другие, он не шибко интересовался… до поры. Раз прилетели, значит чего-то надо, зачем мешать? Сами разберутся, тем более, что все вокруг дети Его.

И народы разбирались между собой. Но когда Его ресурс отобрали у Его народа, а народ выродился настолько, что этого даже не заметил, Он призадумался. А его мысль, это не наша с вами, мы с вами ещё кое-как реки можем вспять повернуть, а если это вспять обратно завернуть, и именно туда, куда надо, могут происходить удивительные вещи…. И Его путь правильный. Но это на острове. А в стране опыта избрали новое правительство, приложили к нему думающий орган. Орган думать отказывался, правительство думать просто не могло, и по конституции было не обязано, народ по такому случаю обложили рэкетом инославные, и тут кто-то крикнул: «Даёшь природную ренту», это с божеского – то ресурса. Словом одуреть… А что делать? А кто виноват?

 

Глава девятнадцатая. Счастье – это когда тебя понимают

Итак, продолжим. Я не очень боюсь быть не понятым. Привык. Однако, на Земле принято считать Счастьем состояние, когда тебя понимают. Будьте счастливы жители страны опыта, я же пишу об островитянах. Конечно, они не столь развиты, но только по той причине, что давно копают, давно ищут, что первично: демократия или диктатура. Но они наши братья, отправленные в тяжёлую экспедицию, поэтому будьте снисходительны к ним.

Они то опережают нас, то опаздывают за нами. В стране опыта уже стесняются произносить слово «Перестройка», а на острове только вступили в эту занятную фазу островного развития. Будьте снисходительны и ко мне, ибо бывая и там, и здесь нетрудно кое-что просмотреть, самое важное упустить. Я могу думать, что на острове перестройка, а в стране опыта застой, а на самом деле может быть верно и наоборот. Скульптор знает, но мы редко видимся, а если видимся, то совсем по другим поводам. К помощникам же его с такими вопросами лучше не приставать, они не обманут, но и ясности не внесут. Они не против того, чтобы давать людям образование, но против того, чтобы кто-то получал образование без труда. Другое дело – просвещение. Просвещать они готовы сколько угодно. Вот и меня просветили, вот и я просвещаю. Чуешь разницу? Но этот опус не обо мне. Этот опус…, словом чего трепаться, трудиться надо.

XXI век. Перестройка в стране опыта победила повсеместно. Празднуя победу, люди в очередной раз меняли одни памятники на другие.

Самые продвинутые из них предлагали не трогать фундаменты и пьедесталы, а менять только декорации. Продвинутых, правда, было меньшинство, и опять… всё до основания. Но если бы всё было так плохо, я бы не писал, я бы рыдал.

Помощники Скульптора устали за тысячи лет просветительского труда и решили перекинуться в картишки. До этого, напомню, они играли в шахматы. Демон – крат чёрными, Диктат – крат белыми. Но игра в шахматы – это серьёзная игра. Гоняя королей по полю, не расслабишься. Да и пешек жалко, а ржание коней, а доблесть офицеров? В общем, серьёзная игра – серьёзные последствия. Серьёзные последствия – серьёзные памятники. Устали помощники, но если устали они, тогда что можно сказать о людях? Вот они, помощники, и решили всем дать роздых и «забурили» в картишки. Что тут началось, вам, ныне живущим, рассказывать не надо. Потомкам только сообщу, что закончился процесс перестройки в стране опыта, как и положено на созидательной ноте. Торжественно были установлены два памятника: «Чижику – пыжику» и «Собаке Му-МУ». На открытие памятников собрался весь бомонд страны опыта. Демон – крат взятки скидывал, Диктат – крат набирал. Скульптор даже порадовался. На его памяти, впервые жители страны опыта «увековечили» не «устроителей нового мира», а некоторые принципы демократии в лице птички и диктатуры в лице утопленной собачки. Это был огромный шаг вперёд, может быть самый огромный со времён Начала поиска.

 

Глава двадцатая. Счастье – это когда ты понимаешь

Монах, видя, что два его непосредственных начальника «забурили» в картишки и видимо надолго, опять отправил Ивана в отпуск в страну опыта, ещё эту страну принято называть «Большой Землёй». Словом, очнулся Ваня на Большой Земле с большой головной болью, с тоской в душе и с непреходящим желанием выпить. Ивану повезло, был повод. Хотя в стране опыта с поводами полный порядок.

С некоторых пор на разных малых землях праздниками задавали ритм труду, а на Большой Земле праздниками задавали ритм пития. Это разное понимание ритма сбивала всех жителей планеты с толку и вносило дисгармонию. Но было и кое-что общее, например, Новый год, правда, опять только у христиан. Монах очень удивился, узнав об этом, и порадовался, так как во времена его жизни в стране опыта у каждого рода племени был свой отсчёт, а тут, надо же, наступила гармония. Остались некоторые неувязки с Рождеством, пасхой и т. д. Но это всё мелочи на пути к главному. Монаха, конечно, разбирало любопытство, как же теперь празднуют Новый год всем христианским миром? По этой причине Иван и получил послабление по службе и отпуск. Иван смутно помнил, зачем был отправлен на Большую Землю. Смутно не потому, что болела голова, а потому, что он оказался в хаосе разных информационных шумов, ещё и усиленных перед Новым годом. Кто – то очень настойчиво проводил мысль о склерозе, в воздухе летала фраза: «У вас склероз, а это значит, всё у вас как в первый раз».

Монах, наблюдавший за игрой в картишки, понял, что у «Демонкрата» и «Диктаткрата» случилось то, что в стране опыта называют «яйца», то есть оба набрали одинаковое количество очков.

А Ваню несло на одну из площадей страны опыта. Попасть на неё вроде было легко, но только неискушённому. А искушённый знал, что сначала надо пройти всю Старую площадь, затем всю Новую, потом вновь вернуться на Старую, затем опять прошагать всю Новую, и только если повезёт, окажешься на той, которая красна углами. Последняя площадь была якорем конкретным на пути к духовному росту. Редко, кто мог позволить себе сказать: «Обойдусь», в основном засасывало.

Какой-то шалопай и шутник в период очередного развитого «изма» прикрепил в одном из красных углов площади табличку: «Во дворе злая собака с выпавшими зубами, но засасывает до смерти». С тех пор во «дворе», при неизменном содержании, менялась только форма. Площадь то засасывала, то закусывала и память оставляла на всю жизнь.

Ваня шёл по Новой площади и вертел головой, рассматривая новогодние елки и лозунги. Он смутно помнил, что на месте ёлки, раньше стоял военный в шинели. Ваня не заметил открытого колодца и провалился в него. Было темно и тихо, сквозь темноту прорывался женский тонкий голосок: «Кто-то напьётся, ты или я. Я, Я, Я. Я могла бы служить в разведке, а всё время засыпаю у Светки…». Ваня кашлянул, голос взвизгнул, осторожно открылась дверь, и Ваню ослепил яркий свет. Лицо барышни расплылось в улыбке: «Иван Иваныч, с возвращением, я не заметила, как вы вошли». Щебетание было бесконечным и мучительным для ещё не пришедшего в себя Иван Иваныча. Но он понял, что его знают, и что у него есть отчество.

Голос щебетал без умолку: «Я всё делала, как вы просили. Меняла лозунги на углах Красной площади. Сегодня ночью прикрепила на лобное место: «Смерть – оставьте её себе». Я долго думала, что бы это значило, ведь вы говорили вывешивать лозунги по мере их понимания. И только вчера днём я додумалась, что это лозунг для свободных. Приезжал Бонд, мы с ним хорошо провели время.

Он опять привёз виски и тискал меня неделю, так как был очень недоволен своим правительством и вообще всем международным положением. Бонд уехал вчера, но уверил меня, что скоро вернётся. Он рассказывал мне о том, что мы все родня, что между нами всеми много общего, и что счастье в том, чтобы любить всех, любить до слёз. Заходил Серёжа. Он сказал, что в виду вашего длительного отсутствия сам поменял секретарш в детской организации, так как предыдущие сильно устали. Джентльмен хренов, сказал бы, что состарились и стали старыми дурами, а то устали. Они встречались с Бондом, я подслушивала. Какие секреты между своими. Говорили о Вас и о каком-то Иване Грозном. Всего не помню, но Серёжа всё время повторял: «Я есмь Царь Иван Грозный», а Бонд его подначивал: «Хоть ты, Серёжа и умён, но наш Иван Иваныч в твои годы был более откровенен, хотя после того, как Иван Васильевич сменил профессию, стал более скрытен». Серёжа отбивался: «Не скрытен, а осторожен, он увидел разницу между Господином царём того времени и царями – плебеями этого времени. Сошлись они на том, что Бог ничего не придумал и не сотворил зря, и что особенно это заметно, когда они напиваются в «дрыск» и говорят о вечном. Конечно, они опять напились как свиньи, я даже обиделась на Серёжу. Он лишил меня ещё недели счастья с Бондом. Пьяные, они куда-то ходили, пришли недовольные. Ворчали о том, что на улицах одни мужики, и о том, как же их достают бабы, если они вот так встают и уходят из-за стола на мокрую, дождливую, холодную улицу, чтобы зажечь бенгальский огонь, взорвать петарду и прикоснуться к своей радости, к своей мечте. В одиночестве, через огонь и взрыв к мечте, в которой женам нет места. А если ко всему привык, то может так статься, что в его мечтах бабам нет места вообще и, тогда мужик, хлопушка, огонь – покой, а возвращение – опять застолье, баба и тоска. Представляете, Иван Иваныч, какого мне было все это слушать.

– Так ушла бы, – простонал Иван.

– Так интересно ведь, – возразила барышня.

Иван Иваныч никак не мог вспомнить, как её зовут, и попросил включить телевизор.

Комнату наполнил чудный голос: «Дай нам Боже быть добрее, научи любить». Следом за голосом появилось изображение. Иван Иваныч вспомнил всё.

– Кстати, Маринка, о мужчинах и женщинах: знаю мужчину, который страстно любил эту женщину в то время, когда её ещё никто не знал. До взлёта и чуть-чуть на взлёте. Она взлетела – он помнит, а она вряд ли. Забавно. Если бы было наоборот, забавней бы не стало. Равенство».

– Да ну вас, Иван Иваныч, виски попробуете?

Иван согласно кивнул, и Маринка пошла хлопотать.

 

Глава двадцать первая. Аналогии

Государь – вожак. Народные толпы – звериные стаи. Вроде замкнутый цикл. Торная дорога, по которой сначала бегали стаи к водопою, к еде, затем стаи вытеснили люди, но чтобы не забыть тех, кого уничтожают, придумали «красную книгу» и зоопарк. И всё-таки природа нуждается в человеческих руках, а ещё больше в его разуме. Ведь есть разница между розовым хряком и клыкастым, заросшим щетиной кабаном, между волком и пуделем, между сорняком и розой. Но что-то в стране опыта не работало в нужном направлении. Это была какая-то военизированная страна, правда на такой же военизированной планете. На этой планете, к чему бы не прикоснулись руки человека, выходило оружие. Были отдельные представители людей, которые предупреждали, что всё в руках людей и ни в чьих более. Но их не слушали, ибо даже церковной стройкой загадить девственную природу всегда было выгодней, чем не загадить. А объяснение более чем убедительное: «Что не так, господь поправит», словно у него своих дел нет, как только наши поправлять. Но слушали в стране опыта больше тех, кого было выгодней, чем тех, кто призывал не гадить, чтобы не жить в своей же блевотине.

Остров же уже облюбовали помощники Скульптора. Они были заняты им, а следовательно, решая свои дела, помогали и его обитателям. Остров по этой причине отличала одна странная особенность. По мере проводимых раскопок он становился только чище. В стране опыта, как и вы знаете, всё с точностью наоборот.

Например, на острове археологи раскопают демократические ценности или наоборот диктаторские, посмотрят на них, подерутся при дележе и забудут и о ценностях, и о драках. Роют, ищут дальше. Выкопанные ямы и горы островной земли быстро выравниваются, затягиваются и придают острову первозданный вид. Страна же опыта была только в самом начале пути к такому жизнеустройству, но и там то наводнение, то оползень, то другая «напасть» наводили порядок. Но в основном всё шло по старинке: для ценностей были выделены специальные места называемые свалками, мусорками, помойками. А уж если ценность была всем ценностям ценность, то откопав и слегка почистив, её выставляли в музей. А если унести ценность было невозможно, то, оставляли на месте, обносили забором и брали деньги за просмотр.

Страна опыта была похожа на склеп ветхой недвижимости. В этом склепе разного ветхого барахла скопилось столько, что возникли целые министерства по его охране. Конвейер был запущен на славу: одни копают, другие чистят, третьи оценивают, четвёртые пытаются украсть, пятые берут деньги за охрану, шестые продают, чтобы первым было на что копать, а пятым охранять. Все заняты. И так во всём. От этой всеобщей занятости люди в стране опыта перестали соображать совсем.

Спасало их от «гиены огненной», и то не всех, лишь то, что кто-то, где-то, когда-то сделал всё то, что они находили, и не мешал им повторять свои творения по аналогии. Люди чувствовали подвох и даже пели: «Бег по кругу, по кругу без конца». Островитяне же такой аналогии были лишены напрочь. Они просто копали и искали, что первично демократия или диктатура, даже не задумываясь, что и остров кто-то создал.

 

Глава двадцать вторая. «Былое и Думы» [23]

Джеймс Бонд [24] возмущался и капризничал.

Возмущался своим правительством, российским, американским, иракским, украинским, сирийским и всеми остальными. Он жаловался Иван Иванычу на то, что раньше от одного его подвига до другого успевали фильм снять, а он мог отдохнуть. Теперь у него не жизнь, а сплошной подвиг. Но это у него. А у сценаристов сплошная головная боль. Ибо выполняя задание он вроде герой, а по выполнению – дурак, предатель. И снова в бой искупать вину, и опять подвиг, и опять дурак.

Капризничал, отказываясь шлёпнуть Маринку по заду и выпить с Иван Иванычем водки.

Иван Иваныч ещё не совсем отошёл от островной жизни и слушая Бонда думал как-то странно и так же странно говорил: «Джеймс – это закон кармы, вечно только движение, вчера мы так жили, сегодня вы. Значит, опыт ещё интересен, ещё не закончен».

– Какой опыт? – шумел Джеймс – Власти не стало. Был Рим, была Персия, Вавилон, Египет, Британия – царица морей, Россия – международный жандарм…».

– Не перегибай – вставил своё веское слово Иван Иваныч.

– Что не перегибай? – горячился Бонд – Да, жандарм, и это было правильно. Империя – это концентрация власти, богатства. Насаждение порядка, присущего, вернее отвечающего пониманию императора, диктатора, цезаря, царя. Менялись императоры, но на их опыте крепли умы советников, разведчиков. Что сегодня? Шпана выбирает себе пахана…

Иван Иваныч улыбнулся. Он вспомнил Кису [25] выбранного дворянством своим предводителем. Кто же знал, что процесс так усугубится? Хотя Сталин делал всё, что мог. Но сказал он другое: «У империй есть и другая особенность – объединять народы. Пока собранные ей народы не думают о разъединении, империя жива. Поэтому главной задачей Империй является поддержание веры у народов в её необходимости, хотя бы у 30 % процентов. Хотя наш опыт показал, что этого не достаточно, необходимо 50 %, а лучше 70 %. Это не кормление элиты через привилегии и льготы, не выделение её среди остального населения. Это буквально поддержание идеи единения вот только через что? Раньше через силу. Но сила оказалась не очень хорошим объединяющим началом. Сила может удерживать только до поры созревания другой силы. Поэтому империи рушатся. Народы распыляются. У каждого народа появляется свой правитель с имперскими замашками. А так как эти правители ничего в империи, кроме силы и страха, не видели и не чувствовали, то ничего другого и представить себе не могут. Как итог, мельчают и правители, и народы. Они друг друга стоят. Но с другой стороны, если большая сила распадается на малые силёнки, значит, кто-то устал. Расширение, сжатие. На твоём острове и на моей большой земле это известно очень хорошо.

Чем сильнее гнёт в центре, тем больше желание, не признающих чужую силу и власть над собой, освободиться. Они уходят туда, где есть свободный ресурс. Их правители в центре считают, что завоёвывают себе новые колонии. Но колонизаторы – то сами ушли от гнёта, хотя часто колонизируемым принесли гнёт ещё более тяжкий. Просто они другого ничего не видели и не знали. До недавнего времени это была единственная возможность начать новую жизнь. Сегодня изменился, скажу так, стратегический ресурс. Он остался только в виде мыслей. Мыслящих стало много, и мыслей стало много. Если приходит мысль о могуществе над всеми, то она из прошлого. Этих мыслителей, как ни странно, но уже можно жалеть. Если мысль творит любовь, красоту и гармонию, то она из будущего – это вечность, это свобода».

Бонд смотрел на Иван Иваныча с удивлением.

Иван Иваныч продолжал: «Все планеты – живые существа. Вообще в нашем мире всё то, что мы видим живое: и воздух, и вода, и камни, и растения. Во всём есть жизнь, во всём есть энергия. Нам, людям, выпало счастье осознать это. Осознание началось с осмысления и описания себя и всего, что нас окружает. Сначала было Слово. Господь собирает в России всех дураков не для того, чтобы они мучили друг друга, а для того, чтобы посылаемые им святые Души могли себя проверить, закалиться в трудностях. Да, у нас дураки, но не идиоты, которые всё то, что не могут принять, сразу тащат и распинают на кресте. В России во всём живёт Дух, и его ничего не утяжеляет».

У Джеймса от изумления лицо вытянулось, и глаза стали круглы от любопытства и предвкушения. Словом, он стал похож на своего сценического двойника при столкновении с неведомым.

– Видимо трудная у вас была командировка, – произнёс Бонд.

– По площадям всегда тяжело ходить, – парировал Иван Иваныч и продолжил, – Что утяжеляет Дух? Привязанность к материальным ценностям. Чем больше имеешь, тем больше хочется. Но для чего? Чтобы иметь ещё больше. Разве богатство такого рода даёт свободу?

– Богатство сегодня – это бюджет свой страны, своего сообщества, защитился Бонд.

– Бюджет, бюджет, бюджет, – повторил Иван Иваныч несколько раз. Он хотел продолжить, но на острове не было бюджета, а что такое бюджет в стране опыта, он забыл.

Иван Иваныч задумался. Бонд почувствовал себя виноватым. Мудрые наставники его с детства учили не перебивать старших, особенно если они говорят о нетленных основах, ибо мысль можно спугнуть и потом долго ждать её прихода. А задача разведки не распылять, а собирать, но Бонду терпение всегда изменяло, особенно, если он чувствовал, что тоже знает. Чтобы сгладить свою вину и вернуть Иван Иваныча к прерванной мысли, Бонд позвал Маринку и, шлёпнув её по заду попросил принести водки. Что ко всеобщему удовольствию и было проделано.

Монах сразу почувствовал, что у Вани возникли трудности с объяснением, но не очень – то спешил на выручку. Он его отправлял встречать Новый год, а он чем занялся? Монах решил, что пока Ваня водочки внутрь не примет, свою вселенную не развеселит, ничего ему о бюджете не говорить.

 

Глава двадцать третья. Остров – видения

На острове жизнь шла своим чередом. Островитяне опять сбились с ритма и были очень далеки от поиска. А направляющая сила, в лице Демонкрата и Диктаткрата, продолжала рубиться в картишки. По этой части они оба были большие знатоки.

Диктаткрат предпочитал английские небольшие карты французского образца, делаемые Деларю и К для сбыта во Франции. Демонкрат – так называемые «танкервильскiя», братьев Бэнкс, но английского образца. Эти карты были тонки и малы, что позволяло проделывать игрокам разные фокусы. Кто же отважится заподозрить их в «мухлеже». В стране опыта, конечно, уже никто не помнил этих изготовителей, да и последние колоды давно превратились в пыль, ещё лет 100 тому назад, но чем-то они запомнились Скульптору, и он не возражал, если его помощники к своему удовольствию и всеобщей радости расписывали «пульку» древними картами. Трудиться им приходилось в агрессивных условиях. На военизированной планете только и отдохнешь, что за выпивкой или игрой.

Если ты, дорогой читатель думаешь, что везде играют в игры, пьют и курят, то спешу тебя расстроить или наоборот обрадовать, не везде. Только там, где жизнь невыносима без этих маленьких радостей. Но там, где есть большие, через маленькие уже перешагнули. Мы же пока на маленьких радостях тренируем свои, увы, ещё маленькие мозги. Но не буду отвлекаться. Карты эти ласкали и руки, и глаз, как хорошо сделанная вещь, завершившая мысль. Но самым интересным в этих картах была лицевая сторона. С такой стороной шельмовать было невозможно. Это была вечно изменяющаяся голограмма. Демонкрат с интересом рассматривал карты Диктаткрата, пытаясь угадать, что у того на руках. Вроде, все карты одинаковые: Амфитеатр, арена, изрубленные гладиаторы лежат на подкрашенном красной пылью песке, чтобы слабонервные не падали в обморок от кровяных луж. Только один гладиатор остался на арене. Он стоит, высоко подняв меч и щит. По всему видно, что убивать ему больше некого и народ на трибунах выдыхает из себя последнюю жажду крови. Но это только, так сказать фасад, низенькая оградка, а за ней совсем другая жизнь. Демонкрат видит совершенно иную гало картину.

Демонкрат видит в этом гладиаторе Спартака. Видит стонущих от вожделения и похоти женщин, готовых бросится под его меч или под щит, как получится. Особенно беснуется одна у самой арены. От вида могучего тела, крови разум её затуманился окончательно. Такого экстаза она не получала даже слушая высокие голоса самых знаменитых певцов. Она просто превратилась в страсть. Философ и художник устремили на неё свои взоры. Не каждый день увидишь выражение такого сильного чувства, да ещё проявленного женой самого известного римского сенатора. Сенатор тоже видит, что происходит с его женой, но относится к её чувству, как впрочем, и ко всему, что происходит в Риме, с лёгкой иронией. Он давно уже над Римом, хоть и в Риме. Он фактический диктатор. Демон – крат пытается понять, что за крапом. Его выигрыш или его проигрыш? С этими людьми вечно так: лицевая сторона вроде одна, но масти то, четыре, и как она ляжет, известно только Скульптору. Но он не подскажет, а сам не всегда додумаешься. Ему, Демонкрату, заняться бы текущими, островными делами, но игра затянула.

 

Глава двадцать четвёртая. Бюджет

Джеймс Бонд и Иван Иванович выкушали водочки ровно столько, сколько было нужно для лёгкого и непринуждённого продолжения беседы. Маринка тоже не мешала.

Джеймс никак не мог понять Иван Ивановича. То ли он ворчит, то ли учит.

– Джеймс, – произнёс Иван Иваныч, словно что-то вспомнив, – Ты, пиранья, защищающая «акул капитализма» и их собственность, говоришь о государственном бюджете.

– Я говорю? – удивлялся Джеймс. – Это вы тут все с утра и до вечера только и говорите о бюджете и его социальной значимости.

– Разве? – изумлялся Иван Иванович. – Это, наверное, пока меня не было сложили новую песню. И о чём поют?

– Да ни о чём – устало отвечал Бонд, эта трудная тема вгоняла его в сон.

– У вас какие – то странные подданные, приближенные к телу «императора» и даже допускаемые к его инаугурации. Старые истины всё время трактуют на новый манер. Такое ощущение, что они толком ничего не знали, не знают и знать не хотят.

– Так и есть, – вносил ясность Иван Иванович, – Истину мы тщательно скрываем по причине наших необъятных просторов и для пользы тех, кто на них пасётся. Что такое бюджет, так скажем, в первобытнообщинном обществе или племени? Это все те средства, которые накапливались на «чёрный день», плюс те средства, на которые жили, вернее чем питались грудные дети и немощные старики, калеки, то есть те, кто не приносил никакой еды, а значит и ощутимой пользы. Бюджет – это запас, «НЗ», пополняемый за счёт кое-каких излишек и расходуемый исключительно на будущее – детей и прошлое – стариков, как моральный аспект. Весь бюджет был в руках Бога и старейшин племён, которые с богом общаются. Есть бюджет – есть дети и старики, нет бюджета – всех «съели». Понимаешь, съели. Это веский аргумент для того, чтобы бюджет был. Но главное не в этом. Наши первобытные предки понимали, что бюджет – это не панацея от всех бед, и надежда на него небольшая. То засуха, то наводнение, то ледниковый период. Это знание стимулировало мозги лучше любой науки и в конце концов привело человека к изготовлению орудия труда. Каменный топор – это первое серьёзное бюджетное вложение племени. Этого вложения хватило не на один миллион лет. Другое дело, что человека привело к такому состоянию, что он забыл всё, включая и каменный топор? И прежде, чем додуматься до каменного топора, ещё несколько миллионов лет рвал руками плоды с деревьев и рылся в земле в поисках кореньев.

– Наверное, бюджет, – шутливо предположил Бонд.

– Верно, – на полном серьёзе и с похвалой в голосе произнёс Иван Иванович. – А то, многие считают себя обязанными своим происхождением обезьянам. И не только считают, а так обезьянами и живут весь свой век. Бюджет дело нужное как защита от непредвиденных ситуаций. Хотя в гармоничном мире я даже затрудняюсь сказать каких, ну, например, инопланетяне заехали в гости. Выпить, закусить, подарки раздать – бюджет просто необходим. И если бы развитие бюджета шло этим гармоничным путём, возможно человечество на земле не отставало бы на миллионы лет от своих предков. Но когда – то и где – то произошёл сбой программы. Излишки превысили необходимый, а главное допустимый уровень, а изобилие так же вредно, как нищета. Раз появились излишки, значит появились и претенденты на них, следом за ними хранители и распределители этого, уже, в нашем понимании бюджета. Словом, куча посредников между теми, кто бюджет создаёт, и теми, кто его потребляет. Что мы имеем?

– Войну, – раздумчиво произнёс Бонд, – всё больше проникаясь в суть беседы.

– Точно, – радостно от того, что его понял Бонд, – произнёс Иван Иванович и продолжил. – Замысел бюджета был каков? Голод, холод или гости – достал заначку – раздал, все согрелись, наелись и гостей приняли. А что наступило с изобилием? Держатель бюджета в лихую годину начал думать, дать горсть зерна голодному или покуражиться над ним, власть свою показать. Но голодный хочет жить, он не понимает, что такое бюджет, он понимает, что такое зерно. Для него это жизнь. А для делителя и хранителя – это власть. Те, кто своим трудом этот бюджет создаёт, ему совершенно не интересны. Он считает, что народу до хрена, всех не прокормишь. Бог даст, доживут до следующего урожая. Хотя история знает очень трогательные примеры заботы о народе, особенно, при общественном «изме» называемом социализмом. В России, например, один очень известный политик, защитил всех пьяниц, тунеядцев, которых хотели уволить со своих предприятий директора. Он просто сказал: «Вы своих уволите, а у меня их вся Россия, и куда их?». Эта эпоха и этот политик довольно интересный опыт на Земле – народный бюджет сформированный народным хозяйством. Он рухнул, правда, без пыли и шума, чего нельзя сказать о других видах бюджета. По мере его увеличения увеличивается и охрана. Так появляется войско, армия, блок – это второй отряд бюджетников после хранителя-держателя и его челяди. Впрочем, со временем произошло их сращивание в родственные кланы. Карауля бюджет, они приобретают навыки насилия, власти и все сопутствующие им пороки. Рассказывают сказки о том, что возникшие излишки освободили народы от непосильного труда. В результате у народа появилось свободное время, и он занялся разными ремёслами и искусством. Это полный бред. Сегодня масса балбесов, которым заткнули рот поп – корном и чипсами, чтобы не переводить на них доброкачественную еду. У этих балбесов масса свободного времени и никакого желания творить. А тогда, во времена, когда бюджета не было, рисовали на скалах и так хорошо, что и через тысячи лет не проходит удивление от увиденного. Человек мыслит. Это его главная отличительная особенность. Наши службы ищут интеллект у зверюшек не ради праздного интереса, а исключительно с целью выявления скрытой опасности. Ибо мы, люди, привыкли жить во вражде друг другу, и того же ожидаем, например, от крыс, мышей или дельфинов. Вдруг они тоже думают, и до чего они могут додуматься? Так вот, как только появились защитники бюджета, в бюджете сразу стали образовываться дыры. Ели защитники много, а работали мало.

Хранители бюджета решили направить этих защитников на завоевание других бюджетов. И легионы бюджетников стали рыскать по миру, увеличивая свои бюджеты трофеями или теряя их. В любом случае, повылазили недовольные, но имеющие право на бюджет: нищие, лентяи, тунеядцы и прочие, справедливо полагающие, что между ними, хранителями и защитниками особой разницы нет, а значит надо делиться. Господь сделал так, что защитников и лентяев в мире примерно одинаково, процентов по пятнадцать, всего тридцать. Разницы между ними никакой. Первые, войско, хорошо живут и иногда рискуют головой, вторые живут плохо, но и ничем не рискуют. Но и те, и другие ничего не делают. На остальные семьдесят процентов где-то по двадцать приходится на детей и стариков. Остаётся совсем мало тех, кто думает и творит, то есть хоть как – то пытается оправдать человечество перед их начальником – Богом. Ведь он нам в раю всё дал. Он дал бюджет, вечный, неисчерпаемый. Твори, созидай. Раз не поняли, работайте, создавайте свой бюджет, раз бюджет Бога вас не устраивает. Но цель всё та же. Есть бюджет – твори, нет – работай. Но народ земной видит только твёрдое, жидкое, материальное.

И вот опять ватаги бюджетников стоят на бранном поле друг против друга, готовые преумножить бюджеты своих начальников. Это ещё полбеды, когда ватаги разных народов мутузят друг друга. Хуже, когда количество лентяев и защитников превышает критическую массу. Тут начинается делёж через гражданскую, «домашнюю» войну. Тут зарождается длительная обида. Страшный порок.

– Знакомо, – вставил Джеймс своё веское слово.

– Бонд, ты думаешь мне интересен бюджет и бюджетники? – произнёс Иван Иванович и продолжил, не дожидаясь ответа, – Вовсе нет. Я был бюджетником и в лике защитника, и в лике лентяя, и даже хранителя, ничего интересного.

Что мне действительно интересно, так это народное хозяйство. Как, где и когда люди – творцы так расслабились, что их так облапошили и продолжают обирать. Ведь в качестве наполнения бюджета Бог предложил только свой божеский ресурс – землю, недра, но кто – то, забрав его, забирает и всё остальное, саму способность мыслить. Для чего?

– Это деньги, – к чему-то произнёс Бонд.

 

Глава двадцать пятая. Картины перестройки

На острове Иван совсем забыл, что такое время. Устал – прилёг, отдохнул – привстал. В стране опыта, его замучили вопросом: «Который час?», «Сколько времени?». Иван решил, что в его отсутствие произошёл какой-то сдвиг в мозгах у всего народа на его родине, стране опыта и появился новый культ – Культ времени. Монах был более осведомлён по этой части. Просто он жил дольше. Поэтому, провожая Ивана в отпуск, он его напутствовал о возможных подвохах. Например, услышав фразу «Время – деньги», повторяющие её, меньше всего думают о времени, и так во всём. В этом хаосе пренебрежения временем проявляются, как на ладони все его земляки. Поэтому к ускорениям и перестройкам надо относиться спокойно. Так как ничего общего с течением времени они не имеют. И вообще такого течения нет. Есть волны в бесконечном пространстве. И волны эти несут вас и выносят кого куда. Ваня был «подкован» Монахом и понимал, что власть во времени пустяк. Но во власти и во времени вечен «дурак». Почему? А кто ещё может создать равные условия? Конечно, дураки. Вообще, слово «дураки» Господу едва ли знакомо. Это люди к букве «Д» и «ки» добавили возглас «ура». Маленькая добавка, и дурак отклонился от замысла, как вновь рождённый, неопытный. Неопытные и сразу к кормилу – вот где разгадка. Они, эти «дураки», от соприкосновения с иллюзией власти прямо дуреют окончательно, и это, наверное, хорошо. Ибо они начинают всем мешать. Что собственно и нужно для создания равных условий развития и роста реальной ВЛАСТИ. Эта ВЛАСТЬ, конечно не сразу нашла этот метод своего эволюционного развития. Периодически «программа» давала сбой и у неё. Но все попытки ставить своих людей на высшие видимые должности в итоге приводили к хаосу. Сначала всё шло хорошо. Экономический подъём, рост благополучия, но в одном конкретном государстве. Из последних такой опыт проделала цивилизация, называемая СССР. Один из её умных и честных представителей решил навести порядок после «культа личности», «оттепели» и «застоя». Его очень быстро «угомонили». А на страну наслали таких дураков, что СССР рухнул с треском. А всё почему? Не надо нарушать устных договорённостей. Кесарю кесарево…

А если бы «застой» сменился «возрождением», за возрождением «расцвет», так бы и шло «хрущенко» – «брежненько» – «черненько»… и не надо было бы так «горбатиться под елями» всему народу исправляя чужие ошибки. Хотя Дух, Воля, желание оставить след в истории подвели под «монастырь» не одного Цезаря и пустили в распыл не одну империю. Просто земная история – это ещё не вся история. Возможно, что это вообще не история, а один из местных земных способов зарабатывания денег. Деньги. Деньги….

 

Глава двадцать шестая. Деньги

Джеймс Бонд привёз в подарок Ивану Ивановичу очередную видеокассету со своим «подвигом». Иван Ивановича привлекли в фильме две шустрые бабёнки и две торопливо оброненные фразы: «Правительства меняются, но врут они одинаково» и «Преступное питерское сообщество – синдикат «Янус».

– Джеймс, мужчина, а особенно разведчик, должен быть чуть-чуть симпатичнее чёрта и ещё более незаметен, чем он. А как показывают тебя. Что творят ваши сценаристы? А женщины? Такую красавицу в сибирскую глушь – комментировал фильм Иван Иванович.

– Будем считать её сослали за особо тяжкие преступления в области хакерства, поставив на службу государству. Что касается «меня», то ваш Штирлиц мужик более чем заметный. Если бы так было на самом деле, Мюллер бы его «загрыз» просто из ревности, но ты почему-то, Иваныч, – фамильярно отвечал Бонд, – забыл сказать об этом вашим сценаристам.

– Наш фильм снимала женщина. Она снимала свою мечту, а не правду, – оправдывался Иван Иванович.

– Вот и наши сценаристы снимают мечту, – защищая своих, произнёс Бонд.

– Особенно по части павших в невидимой борьбе в постели с тобой женщин, – комментировал фильм Иван Иванович, наблюдая, как Бонд пристегнул очередную красавицу к тросу, привязанному к вертолёту, и та уже едва дрыгает ногами от удушения, болтаясь между двумя здоровенными сучьями. Впрочем, вертолёт тоже упал.

– Они со мной не консультируются, – защитился Бонд.

– А насчёт синдиката и бесконечного вранья правительства? – поправил его Иван Иванович и продолжил, – Наши не врут, наши ничего толком не знают. Мы их подробно не консультируем, мы их охраняем, условия создаём для счастливой жизни, пока не мешают и ни во что не лезут. Так вот, чтобы они ни во что не лезли и не надо повода им давать. Ишь ты, «Золотой глаз». И казаков наших вы тут зря упомянули. Они народ, конечно, тёмный, к частной собственности сильно привязанный, но с нужной стороны. Для них есть частная собственность – есть свобода, нет её – нет и свободы. Если собственность отбросим, остаются казаки и свобода. А вот за синдикат спасибо. Это образование действительно занятно и упомянуто вовремя. Но какова подача? Опять деньги.

– С вас пример берём, – прервал течение мысли Иван Ивановича Бонд и продолжал, – читал недавно вашу газету, ругающую религиозные секты. Главное в чём их обвиняют – члены сект телевизор не смотрят и радио не слушают, значит неуправляемы. А по сути – это первый камень в сторону демократии.

В шкафу покачнулся Ванька Встанька, наполнив комнату звонким звучанием. «Странно, – подумал Иван Иванович, – Трамваев тут нет, хотя метро… Мелодия уж больно знакома…Демонкратия. В голове у Иван Ивановича не осталось ни одной мысли.

– Джеймс, о чём мы говорили? – растерянно спросил Иван Иванович.

– Об управлении, синдикате и деньгах, – чётко и кратко, по военному, доложил Бонд.

Опять дрогнул Ванька Встанька, но зазвучала другая мелодия. Были различимы даже слова: «Пиастры. Пиастры. Демократия. Демократия»

Странно, подумал Иван Иванович, всё это вроде уже было.

На самом же деле это Монах отправил своего попугая с заданием напомнить Ивану о Новом годе. Но попугай так увлёкся беседой, что овладевая, поочередно мозгом Бонда и Иван Ивановича, начал было говорить за них.

Пока не получил от Монаха взбучку и не переселился в Ваньку Встаньку. Но и там он начал звенеть на всю комнату. Что возьмёшь с попугая? Надо заметить, что у него ещё оставалась обида на диктатуру и своё место в ней в качестве УЕ, и он желал прояснить суть вопроса. Конечно, как умел. Он звенел, создавая шум и мешая связи между Монахом и Иваном. Бонд высказал догадку, что в метро запустили тяжёлый грохочущий ремонтный поезд.

Иван Иванович стал говорить то, о чём никогда не думал: «Империя создала деньги, как инструмент, унифицирующий взаимоотношения между народами, входящими в неё. В империи много плюсов. Прежде всего, целостность управления, возможность претворения в жизнь глобальных идей. Но много и плохого. Прежде всего, в империи никто не может чувствовать себя в безопасности, особенно находясь во власти. Как ни странно, но именно с концентрации власти начинается её разрушение. Природа одними творит, на других отдыхает. Дети диктаторов часто оказываются добряками. Но диктатор успевает породить себе подобных в своём окружении. Пока к деньгам относились как к средству – империи стояли, как только деньги стали целью – империи рухнули. Там, где есть деньги как цель, там нет чувства.

Человечество бегает по кругу не потому, из века в век колошматит друг друга и вовсе не потому, что всего на всех не хватает. Просто длительное время сохраняются одни и те же чувства, сущности. Проще говоря, все привыкли к тому, что должны быть бедные, богатые, средние, злые и добрые. И никто ещё не задался целью открыть новое знание, новую сущность, объединяющую всех в одно творческое начало. Может быть это 3,14, может быть голубь, может дельфин, надо только присмотреться. Люди культивирую учение Иисуса Христа о единобожии, но там было и другое….

 

Глава двадцать седьмая. Сенатор и рабы

А в это время Демон – крат и Диктат – крат рубились в картишки.

Лицевая сторона карт в руках Диктат – крата всё время меняется. С лица сенатора сходит ирония. Его взгляд устремлён на самые верхние трибуны амфитеатра. Там орёт и беснуется «чернь». Рабы и свободные граждане Рима восторгаются Спартаком. Нравы Рима.

Сенатор глядя на эти толпы вдруг ясно осознаёт, как многолик стал Рим. В нём всё перемешалось. Часто невозможно понять, кто раб, а кто свободный гражданин, кто аристократ, а кто просто богат. Сенатор давно разглядел, что в многоликой толпе не сила, а слабость Рима. Кто защитит его Рим, если все хотят только жрать его плоть и пить его, Рима, кровь? Даже рабам здесь лучше, чем на родине. Они давно стали считать, что Рим – это дойная корова для всех, что так было всегда – сытно, весело, развратно. Вот и его жена, благородная Валерия, стала в Риме всего лишь искусной развратницей. Её распаляет и вид гладиатора, и вид покрытого пылью погонщика ослов, и вид актёра на сцене, выставившего свои гениталии на показ. Дама из высшего общества…

Сенатор знал о её любовной связи со Спартаком и размышлял, произнося слова вслух, выдыхая их в крике, поддавшись общему восторгу и стараясь быть как все: «Рабы хотят новых прав…АААААА и привилегий…Свободу Спартаку…ААА». В воздухе стоял один сплошной гул.

Сенатор видел, как по лицам рабов разливается счастье.

«Ещё бы, – думал он, различая лица рабов, которых пленил сам, – Вон того, я пленил в дремучих лесах Германии и из варварства он попал в рай Рима. А вон тот из Египта. У себя на родине ему не давали лизать даже подошвы сандалий мёртвых слуг фараонов, а тут он развернул небывалую коммерцию. А с вот с тем, подбадривающим гладиаторов, пришлось повозиться на берегах далёкого острова, умел махать мечом. Рим его сделал свободным через гладиаторские бои. Варвары в Риме слишком быстро осознают свою значимость, чтобы понять, чего стоило такое устройство Империи. Они решают, что раз им сразу и столько дали, значит можно требовать ещё больше. Но если требования выдвигаются рабами, то свободные граждане Рима совсем теряют меру.

Сенатор вдруг подумал, что надо ковать новый щит для Рима, и этот щит будет ковать он через Спартака. Слишком велико стало население Рима для спокойной жизни. Легионерам всё труднее сдерживать вспыхивающие недовольства. Легионеры стали всё чаще требовать увеличения своего содержания. Но можно зайти и с другой стороны. Рабы ведь могут и восстать все и сразу. Тогда на первый план выйдет «не содержание», а собственная жизнь. Свободные граждане Рима умеют сплачиваться в трудные дни. Выгоды очевидны, сократится общее население Рима, уцелевшим станет легче «дышать», мера восстановится, требования исчезнут, наступит покой.

И в это же время, в глухом Забайкальском гарнизоне, где-то по середине Даурской железнодорожной ветке, в полуразрушенной пятиэтажной «хрущёбе», на грязной кухне сидели и пили спирт два офицера. Они тупо смотрели телевизор, стоящий на привинченной к стене полке. Из закуски на столе были только сигареты. Окурки давно вываливались из пепельницы. Звук телевизора был вывернут на всю «катушку». Шла прямая трансляция футбольного матча. Трибуны стадиона периодически взрывались рёвом: «Спартак – чемпион». Одновременно с рёвом в стену начинали стучать соседи.

Обоим офицерам было совершенно наплевать и на матч по футболу и на соседей. Один был «молодой», дикорастущий капитан, взявший на себя роль филёра. Он был совершенно безвреден и всеми любим, ибо стучал об общих тенденциях, а не о частных случаях и стучал исключительно в рамках своей должности. Это нравилось боевому братству, но совсем не устраивало его начальство, поэтому он и рос капитаном уже лет 15 год. Да и ссылать его дальше было некуда. Только в Китай или Монголию, но это уже заграница. За что ж, чекисту, такое счастье?

Второй был под стать первому, только весь седой. Объединяли их три вещи: оба жили в России, оба не были ворами и оба были друзьями детства. Первый был «особист», второй «зампотыл».

Особист: «На тебя стали поступать доносы от недовольных офицеров. В основном редкой местной сволочи».

– Что пишут? – безразлично спросил зампотыл.

– Пишут, что воруешь много, – ответил особист.

– Куда прячу? – съязвил зампотыл.

– Если бы прятал, было бы легче, давно бы стал большим начальником, – прояснил ситуацию особист и продолжил, – Я сравнил накладные на продовольственные пайки офицерам до и после твоего прихода. Зря стараешься. До тебя они получали маргарин, перловую крупу и всё. А ты им масло привёз, яйца, гречку. Ты что ох-ел. Ты думаешь начфин не может им деньги за паёк выдавать, как они этого хотят или денежный оклад вовремя выдать? Может и легко, но он никогда этого не будет делать. Это его власть, только по заявке за отдельную плату, иначе все решат, что у него лёгкая служба, а денег слишком много. То же самое со жратвой. С рабами иначе нельзя. Если ты им даёшь масло, яйца, значит сам ешь маринованные языки и ещё этих омаров, всего и не упомнишь, что понаписали.

Зампотыл рассмеялся.

– Зря смеёшься, рабы это страшно, уже хотя бы по тому, что со временем их количество не уменьшается, как и претензии. Чем меньше клоп, тем вонючей. Но ужас не в этом. Ради них часто приходится начинать разные вредные и подлые «кампании», хотя бы в виде «громких» судебных процессов. Это здесь, а в мировых масштабах, даже войны. Поэтому только самое необходимое: хозяйственное мыло, перловую крупу, спички. Маргарин можешь не выдавать. Закончился, скажешь. Тогда будет мир, дружба, равенство и порядок.

 

Глава двадцать восьмая. Первомай в стране опыта

Новый год Иван просмотрел, но есть же и другие праздники для отчёта.

Страна опыта отмечала довольно любопытный, хоть и не очень древний праздник – Первомай. Надо заметить, что страна опыта к этому празднику не имела никакого отношения вообще. И начало, и продолжение, и завершение он получил совсем в другой стране. В стране же опыта он прижился лишь как повод, для дел более серьёзных, например, выпить, закусить. Была правда, ещё одна причина. В той далёкой стране, которая дала этому празднику жизнь, именно в мае народ выступил против своих начальников.

А в стране опыта все что, касается «против начальства» принималось и поддерживалось с огромным удовольствием. «Почему?» – слышу резонный вопрос. Отвечаю. С некоторых пор, Господь выбрал именно две эти диаметрально противоположных страны для своего Божьего опыта. В далёкой стране на чиновничьи, начальственные и государственные должности по замыслу Божьему должны были назначаться люди умные, открою даже тайну своему читателю, очень умные. Эти люди написали конституцию для своего народа, которая не меняется веками, как и законы. Во как!!! В стране же опыта всё должно было быть с точностью наоборот. Умных Господь отводил от этих должностей. В стране опыта чиновниками, начальниками и государственными служащими были сплошь люди глупые. Вся классическая литература страны опыта была построена на высмеивании управлявших ею людей. Но для Господа нет ни глупых, ни умных, поэтому и для его опыта эта часть его созданий была совсем не интересна. Интересно поведение всех остальных людей ведомых Его, Божьим, промыслом. В далёкой стране руководимое умными начальниками, чиновниками общество сильно оглупело.

Умные начальники, чтобы не потерять своего «лица» и не затеряться среди дураков, вынуждены были периодически открывать шлюзы для эмиграции из страны опыта. В стране же опыта глупые начальники сделали общество развитым необыкновенно. Терять этим начальникам было абсолютно нечего, ибо Господь в их период жизни обделил их даже «лицом», поэтому шибко сильно грамотные бежали из этой страны сами. По некоторым независимым оценкам количество сбежавших из страны равнялось количеству оставшихся в ней. Сбежали бы все, кроме чиновников, но Бог не мог этого допустить для чистоты опыта.

Но вернёмся к Первомаю. В далёкой стране об этом празднике давно забыли, ну «побузили» и хватить.

Волны эмигрантов из страны опыта праздник этот тоже не вспоминали, ибо получив гарантированный молочный ручей с кисельными берегами, довольно быстро жирели и растворялись в среде жителей этой далёкой страны.

Другое дело страна опыта. Дурака на чиновничью должность ведь надо ещё вырастить. А вот к выращиванию дураков – чиновников Господь не имеет ни малейшего отношения. Он экспериментирует по факту, по наличию так сказать. Да и то до поры, а если чувствует, что не справляется, то всё, хана всем тем, кто не спрятался – Садом и Гоморра, Всемирный Потоп или самое дружеское Ледниковый период и Конец Света.

Литературные классики предупреждали дураков неоднократно. Посланцы Бога Салтыков – Щедрин, Гоголь, Пушкин, Лев Толстой и др. и мягко, и не очень пытались вразумить общество, открыть ему глаза на проводимый в их стране опыт и заставить их задуматься над тем, что всё надо начинать с детей. Увы, положение дел, при котором с одной стороны «дороги и дураки», а с другой «голь на выдумку хитра» устраивала всех. Но где суть Божьего опыта? Конечно не в том, чтобы вот так просто, задав ритм двум разным странам, наблюдать, как они живут.

Суть, конечно, по моему усмотрению, должна была проявиться в одном единственном слове «Забота». Разве не интересно, кто будет более заботиться о народе: умный или глупый?

Он потому и умный, что раз допустив ошибку и выведя народ на баррикады, сделал всё, чтобы народ об этом празднике забыл раз и навсегда.

Глупый, он потому и глупый, что его дорога усеяна граблями.

Об умных мне мало известно, так несколько слов: «гуд – бай», «хеллоу», «о, кей».

О дураках, наоборот, достаточно много, ибо видимые границы «между» в стране опыта знают все. Самая видимая граница – это дверь с табличкой «Начальник». А невидимых просто не пересчитать. Хотя всё не так плохо, так как с самого детства дети начинают учить заклинание от дурости: «Сам дурак». Что-то я сильно отвлёкся, но родина накладывает свой неизгладимый след.

В стране опыта была совершенно определённая часть общества, для которой Первомай был сравним с Пасхой, Рождеством и даже Масленицей. Это часть общества называлось социальными работниками. Историю своего возникновения эта социальная армия знала плохо. Но из того, что ей было известно, выходило так, что, чем больше бедных, тем богаче делитель, то есть этот самый социальный работник. Как-то так незаметно получилось, что все чиновники в стране опыта стали именно социальными работниками, и такое понятие, как «социальная услуга», без приставки «себе», отказывались понимать, собственно, поэтому и дураки. Социальные услуги себе – это была их работа, а хобби – это получение максимальных льгот при переходе от работы к «заслуженной старости».

Жизнь чиновника в стране опыта целиком уходила на получение льгот. Это был пароль для дураков: есть льготы – свой, нет – чужой. Для островных жителей более интересная была другая часть истории о социальных работниках. Они кое-что откопали на острове, что натолкнуло их на мысль о кармических узлах и кармических связях. А отрыли они, в застойный, скучный период, буквально, атрибуты насилия над собой. Особенно у всех вызвал восторг хлыст с ручкой из кости, инструктированной бриллиантами. Отрыв его, все как один почувствовали, как этим хлыстом какой-то далёкий правитель хлыстал себя, именно себя, чтобы избежать в будущем бития со стороны других. Шотландец даже рассмотрел на хлысте кровь и прилипший кусочек мяса.

Видимо правитель очень понятно и доступно утверждал свои мысли, делая их понятными для других. Это был правильный социальный работник, так как тиранил только себя. Это уже потом, потомки того, кто хлыст потерял, заполнили в стране опыта вокзалы, помойки и грязные улицы.

Хотя народ страны опыта смутно помнил и понимал происходящее с ним, выражал всю свою жизнь одной фразой: «Хорошо никогда не жили, нечего и начинать». Можно лишь заметить, что видимо первоначальная мысль правильного социального работника вела не туда, куда должна была вести. А возможно, что и не было мысли, был остаток какого-то смутного чувства, застрявшего в душе и ставшего её памятью. Эта память сыграла с правильным социальным работником злую шутку. Он решил, что хлыст не для напоминания себе, а для бития себя. Но с другой стороны, он хоть сам страдал на виду у всех, но и всем было не так обидно. Работая руками, этот правильный социальный работник совсем не думал о голове, почему хлыст и потеряли.

Кое-где, иногда, опять же народ в стране опыта, которому просто дано было сохранять и охранять в себе всю память человечества, многозначительно произносил: «Кнут и пряник», но народ помнил, а социальный работник в стране опыта давно об этом забыл. И вся эта сволочь в итоге ничего уже не могла делать ни руками, потеряв хлыст, ни головой.

Любой труд головой, которым ей предписывал заняться сам СКУЛЬПТОР, вызывал у неё ужас и воспринимался как покушения на основы…. Ибо если трудишься головой, значит свободен и независим, а как тогда прикажите жить социальному работнику, если на его глазах буквально исчезает бедность? Скульптор иногда устраивал им «ХА-РА-КИ-РИ», сгоняя их на разные прорывы и стройки в стране опыта, но и там, построив…БАМ…, они изо всех сил пытались прирасти льготами к этому… БАМу.

Если же степень разложения социальных работников доходила до крайних пределов, и заставить созидать что-либо, их было невозможно, тогда применялся реанимационный приём – всех сгоняли на тракт. А разложение наступало всякий раз, как исчезали те, кого надо было «защищать» Погонял в стране опыта в среде социальных работников было полно, ибо бедность надо шевелить, чтобы она о себе заявляла. Если её не шевелить, она становится юродивой, и ей всё становится по «барабану» по случаю приобретения счастья. Какие же льготы счастливым? У них и так всё есть. Поэтому погонял в социальной сфере культивировали. И делал это самый главный социальный работник. А на тракте нет стульев, лавок. Сидеть можно только на корточках, ходить гуськом, держа руки за головой. Неудобно конечно, зато на выходе всё понятно – жертва. Раз жертва, надо защищать. И по мере увеличения жертв их защита всё увеличивается вместе с ростом благосостояния защитников – социальных работников.

Итак, был праздник Первомай. Правительство страны опыта собралось на природе под стенами с зубцами. Было раннее утро. Часть правительства, чтобы не привыкать к хорошему, сидела на корточках по кругу, курила, иногда посматривая на красную стену с многочисленными памятными досками. Эта была та часть правительства, которая отвечала за социальное развитие страны.

Другая часть правительства больше была похожа на шпану, она ещё ничего не знала о тракте, поэтому разбрелась. Одни ковыряли пальцами памятные доски, наконец-то дорвавшись до них, а некоторые, упираясь плечом в красную стену и даже в зданьице из красного мрамора, пытались выяснить прочно ли стоит.

Те, которые сидели на корточках, обсуждали очень серьёзный вопрос, чтобы сидеть как-то иначе. В стране наметились тенденции к созиданию. Это была прямая угроза всем членам правительства, сплошь состоящего из работников социальной сферы. Надо заметить, пока так называемые трудоголики страны опыта восстанавливали храмы и церкви, правительство не шибко волновалось. В храмах верховодили те же делители. Но созидать новое, когда ещё полным полно старого, это лишнее.

Члены правительства сидели и курили. В воздухе из колец серого дыма складывались слова: «Кто виноват?», «Что делать?». Многочисленные зеваки, которых и ранним утром много в тех местах, даже могли их прочесть. Бой часов каждые пятнадцать минут то поднимал дым выше, то наоборот прибивал его к земле. Правительство решало труднейшую задачу – как «не пущать» к созиданию.

Самый мудрый и почётный член правительства, на местном сленге вожак, «вор в законе», «неприкасаемый» рёк лозунг: «Наша цель – социально – ответственное созидание». Ему вторил второй по значимости вор: «И то верно, пусть восстанавливают народное хозяйство, и так вон сколько всего понастроили».

Его взгляд упёрся в недавно восстановленную церковь двум святым, носящих имена внуков первого вора, и не наоборот. Остальные молчали и не потому, что думали, просто вечером открывалось окно «раздатки», и место возле корыта было куда важнее всех висящих в воздухе вопросов. «Воры» задремали. Их дрёму прервал специально приглашённый по данному случаю представитель народа с соседней улицы. Это был истинный представитель народа. Народ его избирал из вредности, и чтобы не скучно было. Он оправдывал все ожидания. Не сумев сдвинуть здание из красного мрамора, он обежал всю площадь вокруг него в поисках виноватого. Он ещё ничего не знал о новом лозунге, поэтому тараторил не в тему: «Убрать здание, а то опять гуськом, руки за голову от нар до нар, постигать прелесть справедливого дележа». Воры вздохнули и посмотрели на вторую часть правительства…

Первомай был в разгаре…

Только Ванька-Встанька в подвале Ивана Ивановича звенел не переставая. Это попугай не давал ему покоя, живя ожиданием и предвкушением своего праздника Международного дня попугая, которым по какой-то странной причине венчался месяц май. Попка справедливо полагал, что раз есть он попугай, значит есть и праздник его появления на Свет. И это правильно, поэтому он и звенел. Рядом с этим звоном все остальные были не слышимы…

 

Глава двадцать девятая. Пороки

Согласитесь, что не смотря ни на что, отправка экспедиции на остров правительством страны опыта можно записать в его актив. Возможно, автору этой идеи из тамошнего правительства когда-нибудь поставят памятник. Но это будет не скоро. Вернётся экспедиция, подведёт итоги, озвучит результаты, сделает выводы, раздадут награды…членам правительства и т. д.

А пока члены экспедиции выясняют, что же первично: демократия или диктатура. Удивительное дело, но грани мироощущения археологами и могилокопателями по мере прохождения многотрудного пути стали стираться. Это стирание граней мироощущения вроде бы между разными людьми, разных профессий и даже национальностей есть прямой путь к глобализации. Но такого слова островитяне ещё не знали, а жителей страны опыта, уже, просвещённых, интересовал всё тот же вопрос: «глобализации на принципах диктатуры или демократии»? Это очень «высокая» политика. А пока, островитяне подсматривали за тем, как складывается игра в карты между Демонкратом и Диктаткратом. По причине перестройки в карты игроков совали свои носы все кому не лень.

Кто их только научил такому поведению? Смотрели бы издалека на лицевую сторону, так нет же, они пытались разглядеть и масть и даже крап. Это, прямо скажу, не удалось никому, а лицевая сторона всё время менялась, что наводило на мысль всех членов экспедиции, что колода всё-таки меченная. Считали так они, конечно, в силу своей испорченности ещё в стране опыта, а не потому, что не верили в честность игроков. Они уже пожили при обоих властителях, чтобы сомневаться в их глубокой порядочности, принципиальности и бездонной любви к ним, островитянам. Но какова была лицевая сторона? Спартак, а сомнения в том, кто это там машет мечом пропали у всех, махал мечом и вёл рабов к свободе. Это возбуждало островитян. Да и могло ли было быть иначе. Баб нет, Ивана нет, попугай куда-то запропастился, Монах всё время проводит в медитации, лягушки квакают, а этим двоим ничего кроме карт не надо. Одним словом, «перестройка». Полный разброд. А в это время спартаковское войско «крошило в капусту» дружные ряды легионеров, а самые продвинутые спартаковцы уже обчищали богатую римскую виллу. Островитяне видели, что Спартаку удавалось совмещать полезное с приятным. Островитяне даже начали перешёптываться по данному поводу, но только никак не могли определиться с тем, кого крушить и грабить. И тут еврей увидел в этом карточном иллюзионе своего родственника, который, судя по яростному оскалу зубов, рубил и легионеров, и сильно назойливых собратьев из своего же войска. Изрубив всех вокруг себя, он в полном одиночестве начал набивать захваченную по случаю пару сапожков золотыми монетами. Как заметил островной еврей, хозяйство для разорения спартаковскому войску попалось богатое.

Далёкий родственник еврея сыпал в сапожки монеты, отчеканенные в память об оккупации Египта, и монеты с изображением Мария, и монеты с профилем Суллы, но особенно много монет было с изображением Антония и Клавдия. Островной итальянец принял гордый вид и произнёс что-то вроде того, что в будущем всех примирила нумизматика. Его никто не слушал, слишком свежи были в памяти «пиастры», вкус демократии и её следствия.

Но дурные мысли уже пришли в голову…

Масла в огонь добавил всё тот же иллюзионный еврей. Ограбив виллу, он решил, что всё на этом его борьба за свободу закончилась. Пусть теперь другие корячатся.

Островной еврей с тоской понял, кому обязаны его собратья в стране опыта таким к себе отношением.

Не примирила их со всем остальным восставшим войском даже «нумизматика». Войско рабов верило в Спартака, а еврей только в деньги. Островному еврею стало совсем плохо. Он вдруг кожей ощутил всю глубину падения своего далёкого предка. Что он урвал, если деньги даже не ресурс, а так игрушки. Что он нашёл? А потерял ведь веру в богоизбранного властителя. Уж лучше бы он продолжал яростно махать мечом и встал рядом со Спартаком, тогда возможно падение бы замедлилось, и он не просмотрел бы Иисуса Христа. Выражение лица островного еврея чрезвычайно занимало островного египтянина. Это именно он в те далёкие времена, сидя у костра, просвещал еврея о принципах власти. Он говорил, подбрасывая хворост в костёр, что любая власть базируется на контроле за ресурсами: природными, людскими и т. д. Редко кому удаётся совместить их все и подчинить своей воле для решения определённой задачи. Это удаётся только жрецам. Они додумались, как овладеть всеми видами ресурсов, а вместе с этим, как управлять всеми властными группами, контролирующими те или иные ресурсы, ибо всё в мире взаимосвязано. По наименованию и количеству ресурса можно определить силу властной группы. Алмазы, золото, драгоценные камни и т. п. – вот будущее мира, который строят египетские жрецы. Риму в этом мире места не будет. Рим трудится. Труд сделал его народ богоизбранным. Что ему тут среди варваров делать? Поэтому он скоро уйдёт. Но знание о труде пришло в Рим с Востока. И жрецы пришли в Египет….. Египтянин сделал вид, что задремал. Еврей внимательно слушал и вроде, даже, понимал. Египтянин не обманывал. Он говорил правду о ресурсах, о власти, о труде. Намекнул о взаимосвязи. А утром подбросил еврею деньги в виллу, и тот увидел в них связующие звено между всеми видами ресурсов и власти.

Египтянин улыбнулся, еврей возгордился. Так они и живут до сих пор. Жрецы просвещают, евреи тырят, но кто же тогда трудится, если римляне ушли?

 

Глава тридцатая. Письмо Ивана к Монаху

Иван не то чтобы заскучал на Родине. Но что – то его мучило. Его мозг уже привык к приёму совсем других мыслей на острове. Перед отпуском он всё более и более задумывался глядя на своих островных коллег, над творением Скульптора. Скульптор вроде всё сделал правильно, но зачем многонациональный состав в стране опыта? Ведь мог бы быть один народ, например русский или еврейский, или английский. И шёл бы этот народ через все круги земного ада или рая сам по себе без обид на соседей. Всё одному народу: могущество, власть, деньги и т. п. Сколько придурков желающих встать над своими собратьями, есть внутри каждого народ? Так нет, Скульптор разбил народ ещё и по национальностям. Для чего? Может быть для того, чтобы у наиболее отъявленных придурков был хоть небольшой, но шанс выглядеть прилично, обирая не свой народ, а соседний. Тогда для своих он герой, а все другие… Так они ведь чужие, их можно. Они чужие друг для друга, но не для Скульптора же.

Попав на Родину, Иван удивился, как за совсем короткое время всё изменилось. Свобода, о которой так долго говорили и к которой так долго стремились некоторые, получила выражение на удивление примитивное: «Деньги – это отчеканенная свобода». Иван догадывался, кто подсказал местным недоумкам этот лозунг. Но какая разница, кто подсказал, важно, что подхватили. А могли ли не подхватить, если на его Родине вся классическая литература была построена на высмеивании чиновников? Хочешь стать дураком в Вечности – стань чиновником. Когда то он в сердцах обронил фразу «дороги и дураки», имея в виду дорогу из захолустного поместья в уездный городок и градоначальника этого уездного города. Фраза прижилась. Вообще Родина Ивана имела одно уникальную особенность. Она вмещала всё и всех.

Поэтому она была огромна по территории и всё время увеличивалась, как и весь Космос. Это чрезвычайно злило соседей, но у них были хорошие дороги и совсем не было дураков, в его родном ивановом понимании. Это когда свора чиновников собирается и едет перенимать передовой опыт у продвинутых соседей. Соседи, впервые сталкивающиеся с властью страны опыта, видя, какие придурки к ним понаехали, сначала теряются. У них последнему дикарю «роги обломали» за излишнюю прожорливость очень давно. После растерянности наступает чувство радости. Мол, сейчас мы их обучим экономическим теориям, и они там быстро всё порушат. И учат ведь. А потом наступает разочарование. Учили, кормили, заплатили вперёд и что? Стране опята всё трынь-трава. А ведь как всё просто. У умных, всё решает власть. У глупых – народ, у глупых именно народ достоин той власти, которую ставит над собой. Это главный оправдательный лозунг на все случаи жизни.

В стране опыта всё решал народ. Умные и местные и пришлые веками пытались лишить его этого права. Пытались упорядочить процесс, чтобы всё было как у них. Собрались «вожатые», наметили путь для народа и погнали его по этому пути. Только сена подкидывай. Страна же опыта признавала только Вождя, и никаких «вожатых». «Вожатых» – на кол, Вождя – на трон и терпеть, присматриваться, куда рулит… Но всё ли так просто, если жители страны опыта растворяются в других народах бесследно? А все остальные изо всех сил пытаются сохранить свою самобытность даже в стране опыта. А потом вдруг оказывается, что хранителем этой самобытности был ранее растворившийся в этом народе, например, морской офицер или волхв, или даже друид, а может быть вообще мурза. Кто у них глупых разберёт, кто у них главный и на ком всё держится.

Иван стал догадываться о том, что кто-то на земле утаивает правду о многонациональном составе, и что, в итоге, он может оказаться евреем, а еврей пигмеем, а пигмей французом, а все вместе они могут быть «истинными арийцами» или марсианами, или залетевшими сюда с Венеры. Мало ли в Космосе мест, где могла зародиться их жизнь? А сколько таких мест на Земле было, есть и будет.

Эти мысли чрезвычайно стали занимать Ивана в стране опыта, на своей Родине. Он же не знал, что на острове Демонкрат и Диктаткрат «режутся» в картишки, а его коллеги по экспедиции подсматривают за ними.

Мысли одолевали Ивана. Даже в обличье Ивана Ивановича, исполняя свои земные обязанности, он никак не мог отделаться от них. Зачем же эта многонациональность, на которую накладывается и многорелигиозность, а под ними ещё и классовые противоречия, а где-то рядом те, кто хочет всем этим управлять, а им мешают те, кто управлять ничем не хочет, но и власть ничью признавать не хочет, опираясь только на свою собственность, которую составляет, единственно, голова.

Замечу, что вопросы эти витали в воздухе давно. Ветер носил их в виде обрывков газет, шума листвы и волн. Иван Иванович что-то смутно помнил, но что? Его когда – то учили сосредотачиваться. Но разные дела всё время уводили от главного, от сосредоточения.

Наконец Иван Иванович, измотанный мыслями, выгнал всех, даже Бонда и Маринку, взял ручку и сел писать. Рядом стоял хрустальный графин в виде, как и положено, графини. Хрустальна юбка багемского стекла матово переливалась солнечными бликами, исходившими от заполнявшего её коньяку. Чудная головка графини лежала рядом с маленькой хрустальной стопочкой. Иван Иванович был в раздумье: с чего начать? Сначала выпить, затем начать писать, или наоборот. Подвал наполнился чудесным пьянящим запахом. Но вопрос был задан для Музы, она и не шла.

Иван Иванович решил писать, а уж потом, если охватит вдохновение опрокинуть стопочку, чокнувшись с милой головкой графини.

Итак, он писал: «…чтобы не тяготить парней и барышень из Лэнгли, надо, пожалуй, ввести в наш лексикон не просто адекватные слова, а слова им понятные абсолютно, без вторых трактовок. Если уж просвещать, так просвещать. Вернуть такие понятия как олигарх, деньги, коррупция в их первоначальный смысл. Деньги отдать олигархам, которые через сети коррупции, без откупных и откатов, перевести их в «развитые» страны всё равно не смогут, а уж тем более распоряжаться ими. Олигархов не обижать, никаких ледорубов, зонтиков и прочих кардинальных мер. Они должны служить примером свободы. Других примеров пока у нас нет. «Деньги – это свобода» – вот лозунг текущего момента…».

Последнее предложение Иван Ивановичу понравилось, и учитывая торжественность момента, а особенно то, что писал он сам для себя, никому не служа, кроме…, он никак не мог вспомнить, где был и что делал, он чокнулся с головкой графини и опрокинул стопочку. Коньяк согрел душу. Иван Иванович в который раз удивился творческому дару людей. Просто жидкость золотистого, коричневого цвета, а что творит. А за всем стоит человек, соединивший дуб с виноградом, а главное устранивший время, что такое для коньяка 30, 40, 100, 200 лет – пустяк. Отсюда и Муза. А водка для тех, кто понимает. Стакан – и всем друг, ещё стакан – и готов всё крушить. Тут мера важна. Водка для тех, кто в не времени.

Иван Иванович снова углубился в размышления. Звякнул Ванька-Встанька. В этом звоне Ивану послышалось: «Монах…Монах…Итак, что происходит? Возврат к началу, начало конца или конец начала… Мысли путались…».

Иван Иванович, уже не чокаясь, опрокинул ещё стопочку и сразу вспомнил «туристов», которые много веков назад бродили по пустыне, постигая науку, как из «песка» получать всё и продолжил: «… и не лень было 40 лет «пыль глотать», зашли бы в наше министерство финансов, где буквально из воздуха получают всё, что угодно. Бродить по пустыне, значит суетиться, а сидеть в минфине, значит пребывать в нирване, размышлять. Вот в чём разница. Всем народам размышлять. Нет, пожалуй рано. Пусть ещё побродят. У денег всего лишь один недостаток, они перекрывают путь эволюции, то есть буквально свободе. Но возможна ли свобода при тех мыслях, которые идут в головы земным народам. Деньги, по крайней мере, служат для них символом. Они хоть знают, чему кланяться. Деньги служат им символом пороков…». Какая красивая мысль. Коньяк опять заполнил стопочку. Голова графини заняла подобающее ей место над юбкой. Графин приобрёл образ элегантной женщины. Большой бант на груди, в скрещенных на животе руках роза, длинная шея, тонкий нос и волосы, убранные в высокую причёску. Накатили новые мысли: «Коньяк – он мой, мужчина. Графиня – она моя, женщина. А каково сочетание… Деньги. Пустить эту военизированную планету в распыл. Обострить все пороки, пусть изыдут через злобные судороги. Не будет денег, не будет нынешних проблем. А каковы будут новые? До того, как стать символом, деньги были всего лишь средством. Общество было другое. Но оно всё было другое. Деньги породили новое общество, но это общество ещё не монолит, чтобы эволюционировать к чему – то новому. Пусть деньги захватят все народы. Власть. Могущество. Пусть все привяжутся к этому чуждому плоду и к тому, что он им дал, к тотальному рабству ему. Наследникам денег достаточно будет одного просвещения, и тогда им наступит конец, ибо образованные уйдут дальше. И тогда произойдёт не смена дураков – наследников, а смена миропредставления, мироощущения.

 

Глава тридцать первая. Взрослые в стране опыта

В стране опыта произошло неординарное событие. Скульптор видел, что все жители страны опыта, пережив застой, диктатуру и проживая в «перестройке», сильно хотят возвратиться обратно в диктатуру. Бывает же такое. Живут всё в тех же домах, на той же земле, и всё время по-разному, хотя и ходят туда-сюда, обратно.

– Странные люди, – думал он. И эта его мысль эхом катилась по стране опыта: «Странные люди, странные люди…».

Как раз в это время в небесной канцелярии бился головой об облако недавно прибывший из страны опыта человек.

Его любили на небе, а он всё равно бился головой об облако. Поэтому Скульптор решил отправить его сначала на остров, а затем видно будет.

Краткая история жителя страны опыта выглядит так:

Неизвестный, поступивший с Земли, был зачислен в штат небесной канцелярии на должность чиновника миграционной службы. Он кое-что делал для общего блага всего человечества. Но его воспоминания о прожитой на Земле жизни, о больших деньгах, крутых машинах и красивых женщинах не давали ему на небе покоя.

Надо заметить, что в небесную канцелярию этот неизвестный попал в качестве исследуемого для проведения опыта по возможному перевоспитанию материалистов в другой, отличной от земной среды, раз уж наставить его на путь истинный, на Земле, было не под силу ни церкви, ни государству.

Сдуру два этих учреждения задались вопросом, что первично «дух» или «материя», хотя для Бога приоритетов нет. Но местные его слуги, ставя этот многотрудный вопрос, решали совсем другой: «Кто главнее?»

Опыт затягивался, неизвестный рвался на Землю, совершенно изматывая своим нытьём небесных коллег. Его коллегами на небе были в основном земляне из среды честных и мелких чиновников, с ярко выраженными, но загубленными земными делишками, талантами. Замечу, что труд чиновника на небе отличается от работы чиновника на Земле, примерно также как Рай от Ада. На Земле крупный чиновник вынужден, иногда, ходить на работу, вести приём, брать взятки за свои «судьбоносные» решения, постоянно боятся быть пойманным до поры, пока не станет «вором в законе». Мелкий вынужден отсиживать на стуле рабочие часы, чтобы получать мизирную «зря – плату». Такое положение и тех и других приводит просто к бредовым ситуациям, при которых Пушкин А.С. – мелкий чиновник или Балакирев М.А., а те, кто ими правил – крупные.

Это на Земле, на небо бесталанные чиновники не попадают. Зато с талантом путь открыт всем на любые небесные должности. Причём, чем выше талант, тем выше и должность. На своих местах небесные чиновники продолжают развивать свои таланты и оказывать покровительство и поддержку светлым душам на Земле.

У неизвестного тоже был кое-какой талант, но на Земле он про него быстро забыл и занялся обиранием граждан и дошёл до крайней низости, приложив руку к обиранию детей и стариков.

Где-то внутри он сопротивлялся, но против земной социальной защиты не попрёшь, он и не упирался, как впрочем в своё время и Понтий Пилат. Поэтому Неизвестному «свезло», как булгаковскому Шарику, он стал объектом опыта.

Но оказалось, что если на Земле у тебя не было никакого желания творить, даже развивая данные тебе Богом возможности, то и на Небе, тебе ничем помочь невозможно. Это было полезное знание для «Шарикова» приобретённое в результате опыта, хотя и не радующее.

Да и Неизвестный к тому времени так надоел, что его решено было отправить обратно на Землю, но не как чиновника, а наоборот, как «вечного» виноватого.

Поступили с ним по-человечески, не по-божески же с ним было поступать, надоевшую муху и ту газетой бьют, но с большим юмором и просто. Некий неизвестный человек где-то в конце XX века попал в автомобильную катастрофу. От сильного удара головой, конечно, обо что-то очень твёрдое, он впал в коматозное состояние. Машина, на которой он ехал, была очень дорогая, при нём было полно денег, и приехавшая скорая помощь числилась за приличной больницей. Словом, «свезло» человеку.

Его привезли в больницу, подключили к разным аппаратам и стали ждать, когда либо очухается, так как повреждений сильных не было, либо помрёт, мало ли чего. Но человек дышал и дышал, не подавая признаков сознания, и так почти двадцать лет. Сначала его не отключали, помня о дорогой машине и найденных при нём деньгах, потом просто привыкли, а затем человек стал предметом показа, наблюдения и изучения для студентов-медиков. Вот в этого человека и был перемещён Неизвестный.

Так случилось, что человек очнулся в XXI веке под утро, часа в четыре, когда все, даже самые стойкие медицинские сёстры и братья, мирно дремлют. Он очнулся, и сильно шатаясь, вышел на улицу никем не замеченный. На улице его сразу же «сцапала» полиция, как бомжа, кормящегося возле больницы, и, следовательно, наносящего непоправимый ущерб всему здравоохранению россиян.

В полиции попытались составить протокол, но Неизвестный только мычал, хотя и смотрел с пониманием. Мычание его, конечно, никто не слушал, таких мычащих, ничего не помнящих, ежедневно через это отделение полиции проходило десятки, только детишек по России бегало более шести миллионов, а взрослых вообще никто не считал, как впрочем, и в начале XX века.

Короче, дежурный полицейский, который в своё дежурство был честным «ментом», а во всё остальное время бандитом, видя, что у «пациента» нет никаких документов, и личность установлению не поддаётся, спросил: «Жить хочешь?». Неизвестный опять что-то замычал. Полицейский куда-то позвонил. Приехали двое, очень похожих на Неизвестного мужчины, отличие было только в цвете лиц. Неизвестный был бледен и напуган, а приехавшие – розовощёки и наглы. Полицейский высказал догадку, что наверное в его сети попал то, кого в стране опыта окрестили, как «новый…», неудачно решивший «откосить» от срока, либо укрыться от «братков», а может юродивый, что с определённого момента одно и тоже, поэтому можно его включить в схему. Неизвестного увезли…Больше их никто не видел.

 

Глава тридцать вторая. Иван

Гуляли во дворе дома интерната дома две собачки. Одна огромная овчарка – сука по кличке Аза, другая – маленький кобель по кличке Кузя. Мир между ними был полный. Кузя едва доставал Азе до колен и часто бывал сбит с ног азиным хвостов, который был раза в два больше Кузи. Но Кузя был настойчив и любовь продолжалась. Аза терпела Кузю во всех случаях, кроме одного. Того редкого случая, когда гуляла не одна, а с маленькой девочкой Машей. Машка с Азой была в полной безопасности. В эти редкие случаи Кузя искал своей смерти. Он приближался к Азе, а значит и к Машке. И всякий раз бывал затоптан в песок, в грязь, в снег по самые уши. Именно затоптан, кусать Аза его не решалось, уж больно мелким он был. А Машка всякий раз визжала и кричала: «Аза, зараза, слезь сейчас же с Кузи». И Аза слушалась. Каждый раз Кузя вылезал из песка, грязи, снега со съехавшимися к переносице счастливыми глазами. Затем стоял минут по пять, пошатываясь, и только потом начинал отряхаться.

Любопытно в этой истории то, что только Машу Аза и слушалась. Над Кузей начальников не было, хотя пёс он был домашний, но сохранял при этом полную независимость. Его кормили и ему не мешали жить так, как ему хотелось. Но когда его, будучи сильно придавленным Азой, Машка брала на руки, Кузя затихал. Он тоже признавал в Машке авторитет.

Что – то было общего между этой троицей. Какое – то внутреннее понимание. Маша не была сиротой. У неё был отец – лесничий. Прекрасно образованный лесничий. О том, как он стал лесником, история умалчивает. Время было перестроечное. Очередное смутное время в России. Кандидаты наук, бойцы плаща и кинжала, самые засекреченные учёные вдруг стали никому не нужны.

У государства сменилась ориентация по отношению к людям ковавшим щит родины. О том, что щит можно больше не ковать мало кто сожалел. Сожалели больше о том, что образовалась масса свободного времени, так как эти люди привыкли думать постоянно, и вдруг их этого лишили. Многие запили в глухую от полной своей не востребованности. Машкин отец был из их числа. С ним плохо обошлись. Он защитился, как сумел. Он не подставлял щёки для битья. Он сам вышиб мозги у обидчиков. Проснулась совесть. Падал он недолго, но резко. Оказавшись на дне, он с удивлением обнаружил очень интересный мир. В этом мире не было привязки к материальному. В нём жили одним днём, хотя и с надеждой на завтрашний день. Принцип был такой. Есть силы с утра, к обеду найдёшь себе и еду. Нет сил с утра, жди их прилива к вечеру, и будешь сыт. А если их нет ни утром, ни к обеду, то ночью представишься. Раз выдохся, нечего на земле маяться, пора в землю. Он с удивлением узнал, что так живут многие, а через пару лет своего бомжевания, он уяснил, что так живут все те, кто достоин уважения. Промысловики, рыбаки, геологи, военные и т. д. Либо трудись, либо уходи, не порти другим настроение.

По России он бродил года три, постигая на собственном опыте её устои. К его знаниям добавился огромный опыт. Знания и опыт привели его в монастырь. Но среди братьев – монахов он пробыл совсем не долго, почуяв в их жизни свою прежнюю доперестроечную жизнь с иерархией, работой на общее благо и светлым будущим. Но бродить по России он устал. Новое в его открытиях иссякло. Он решил углубиться в самого себя. Сказался предыдущий опыт системщика. Монастырь был в муромских лесах. Леса в лихую годину вырубались нещадно, и он решил, что если уж кому и служить, так природе.

Конечно, за спасение всех муромских лесов, в отличие от министерства лесной промышленности, он не брался, но наметив для себя участок леса в радиусе 10 км оберегал исправно. Таким образом, он стал угоден и монахам, и жителям окрестных деревень, большинство которых кормилось с леса, и животным. Он для всех стал своим. Поставил дом. К нему пришла женщина, а скоро появилась Машка.

Машка стала его любимицей.

Глядя на её игры, на то, как её слушаются все приблудные зверюшки и птицы, он подолгу думал о себе самом, о женщине, как давшим жизнь этому ребёнку. Его ум наконец-то сделал очень интересное заключение, что без зачатия дети не родятся. Но в Машке было много такого, чего не было в родителях. И это позволили ему сделать ещё одно открытие того, что родители это далеко не всё.

Маша играла с ребятишками из разных деревень, вроде такими же, как она, но одни были просты, как голые колени, другие с «деревенской хитрецой».

– Откуда в одних деревнях хитрость, если в них уже давно нечего делить, а в других всё просто «до слёз», – думал Машкин отец.

Он обратился к деревенским старожилам с просьбой рассказать ему историю окрестных деревень. Оказалось, что раньше в одной из деревень была и мельница, и хлебозавод, и довольно большой рынок. Словом, деревня «Хитрово» соответствовала своему названию полностью. В двух других: Коленово и Черепово люди жили лесом. От этого, вновь приобретённого знания Машкин отец сделал довольно интересный вывод: хитрец воспитывает хитреца, охотник охотника, художник художника и т. д. Выходило так, что действительно: «с кем поведёшься, от того и наберёшься».

– Всё бы так и было – размышлял Машин отец, – но деревни опустели, в них не осталось тех, кого воспитывали. А те, кто воспитывал, спились от безделья, ибо для того, чтобы прокормить себя, в России можно и вовсе не работать. Теперь те, кого воспитывали, жили в городах и пытались воспитывать своих детей. Но город сыграл с жителями деревни злую, презлую шутку. Одно дело встать в деревне в четыре часа утра и лечь в десять вечера, и быть весь день занятым делом. Другое дело, завод, фабрика. Не более восьми часов работы, а дальше? Дальше безделье.

Застойные партия и правительство в стране опыта из последних сил пытались исправить огрехи предыдущего опыта, который носил разные названия: от индустриализации до коллективизации, и даже какого-то раскулачивания. Чего только не взбредёт в головы хорошо просвещённым руководителям. Но застойные ли они были? В чём была их проблема? Они полагали, что для того, чтобы народ начал шевелиться, его надо держать впроголодь. Но народ быстро нашёл калории в водке и запил в свободное от работы время. Времени свободного, надо заметить, было много по всему трудовому фронту. Тогда застойные партия и правительство решило всем дать маленько «частной» собственности в виде садов и огородов, которые ранее были обложены налогом и «раскулачены». Весь народ радостно встал «раком» на грядках по всей стране опыта.

Пить стали меньше в течение дня, но вечером с устатку, ибо сначала работа на благо страны опыта за кульманом или станком, затем «раком» на грядке. Воспитателям такая жизнь нравилась, они получили возможность вспомнить своих раскулаченных бабушек и дедушек и их ритм жизни. По всей стране опыта расцвели очаги «городо-деревни». Всегда сладко думать, что ты не хуже своих предков, и что у тебя на грядке растёт капуста. Однако детям всеобщее ползание по грядкам уже прививалось плохо. Большинство из них привыкло к нездоровому образу жизни и «забило» и на страну опыта и на работу. И вот тогда, власть в стране опыта, решила задать стране опыта новый ритм, ритм в котором жили другие страны. Здесь явно стала просматриваться рука Демонкрата. Для задания нового ритма он детям в один из дней популярно объяснил, что первую часть лозунга «Учиться, учиться и учиться» можно считать пройденной. Все уже достаточно просвещены, чтобы забыть, как «разлагается картофель на полях», и пора переходить ко второй его части: «Настоящим образом». Учиться – настоящим образом. С образами в стране опыта было хорошо, а вот с образами – плохо. Разницу между ними почти никто не знал. И поэтому Ему было легко внушить детям, что образ – это деньги. Детишки этот образ быстренько одобрили и встали «раком» под образами, так как кто-то другой Хороший объяснил им последовательность. После столь неясных объяснений началась полная вакханалия. Демонкрат внушал, что деньги – это образ самоцели, Хороший, что деньги это инструмент для создания образов и только в стране опыта, ибо ничего другого здесь пока не прижилось.

Всё это машкин отец знал. Через всё это он прошёл. Он буквально пришёл через свои тернии к своим звёздам. В нём не убили душу ни партия с правительством, ни грядки, ни образа, ни деньги. Он молился природе и ещё тому, чтобы Бог дал ему возможность слушать и воспринимать Его информацию. Бог, видимо, такую возможность ему дал, раз он бросил пить, к нему пришла, женщина и теперь он воспитывал Машку. Откровение к нему пришло от анализа функции денег во время его бомжевания по шумным вокзалам. В то время деньгами для него были бутылки, которые его коллеги ласково называли «пушнина». Пустые бутылки довольно легко переводились в полные и без вмешательства денег. С закуской тоже проблем не было.

Друзья по ущербности рассказали ему, что чувство собственного достоинства распирает человеческий мозг до голодухи, хотя за пару пирожков он может вымыть полы в каком-нибудь вокзальном помещении или подмести привокзальную площадь или… да мало ли всякой работы, в результате которой дворники остаются с достоинством, а бомжи с пирожками. Вот чего он не мог делать, так это красть. И не потому, что не знал как, как раз это он знал очень хорошо. Его знания в этом плане были востребованы в стране опыта. Но он не хотел в этой стране красть ничего. Ибо ему открылась разница между образами и образами. Он смутно угадывал в лицах бомжевавших с ним мужчин и женщин черты бывших князей и графинь. Они слишком много хапнули в своё время, теперь кто-то отыгрывается на них. Справедливости ради надо заметить, что у тех, на ком отыгрывается судьба плохо и с пирожками. Не надо было «тырить» сто – двести – тысячу лет тому назад.

Итак, машкин отец, кое-что познавший, и Машу стал учить только одному: учить воспринимать информацию. Показывая ей приёмник и телевизор, он объяснял, как умел, что ручка регулирования и настройки программ – это то же самое, что её мозг. На что настроился, то и получил. Азбуке он её тоже обучал как-то странно: «Аз», «Буки», «Веди», «Глаголь» и т. д. Когда Маша стала складывать из букв слова, она долго не могла понять почему от «Аз», остаётся только «А», от «Буки» только «Б».

Отец терпеливо объяснял, что «А» – это всего лишь выраженный знак, а «Аз» это самостоятельный символ.

Машка эту отцовскую грамоту сначала воспринимала с трудом, но постепенно многое стало до неё доходить. Однажды отец спросил её: «Велика ли гора, что видна из окна»?

– Да, очень, – ответила она.

– А велика ли твоя ладошка в сравнении с горой, – задал он новый вопрос.

Машка рассмеялась.

– Теперь подними ладошку к своим глазам. Ты видишь гору? – снова задал вопрос отец.

– Не вижу, – ответила Маша.

– Вот так, твоя маленькая ладошка закрыла от глаз огромную гору, – сказал отец.

Машка задумалась и сделала своё первое открытие: «Получается, что такая огромная книга как «Библия» дана всего лишь для того, чтобы люди узнали и поняли одно – единственное слово Бог, но многим эта книга Бога заслонила.

Отец был не в малой степени удивлён такой аналогии, но решил что Машка получает нужную информацию. Машкино открытие помогло ему начать её обучение математике. Библия книга древняя, но вечная. Он подумал, что в то время, наверное, и учебники были другие. Он нашёл один древний учебник математики и был поражён открывшимся ему фактом: условия задач часто занимали несколько страниц, а решения их были совсем короткими. Словом учебник математики очень сильно походил на Библию. Избыток правильной, без обмана, хоть и альтернативной информации, с предложением выбора. А чтобы сделать правильный выбор надо учиться воспринимать информацию. Так Машка укрепила своего отца в его собственных открытиях.

К тем годам, когда детей в стране опыта их родители ведут в школу, Машка была уже образована.

Через неделю школьных уроков Машка впала в тоску. Отец несколько вечеров объяснял ей, что школьное просвещение – это альтернатива Его образованию. Но выбор остаётся, всё равно за ней. А чтобы не впадать в тоску, можно ведь начать изучать учебники старших классов.

Открыв первый же учебник по математике, Машка с удивлением отметила, что условия задачи в них совсем небольшие, часто в одно предложение. Найти решение при отсутствии информации не мог даже отец. Зато в конце учебника был дан «правильный» ответ.

Машка задумчиво поделилась с отцом очередным своим открытием: «Видимо, просвещение – это когда всё решают за тебя. Ты не понял условия задачи, а значит не понял и того, что от тебя хотят, но тебе уже показали, где находится ответ, а значит и думать тебе совсем не надо. А промежуток между условием и ответом можешь заполнять чем угодно, он всё равно ни на что не влияет». Отец опять был удивлён, ибо и сам давно думал над тем, что просвещение это всего лишь следствие чего-то, но где скрыта причина?

Им повезло в одном. Повезло в том, что Машка училась в сельской школе. Волны просветительского модерна в виде «единого комплексного, для всей страны опыта экзамена» туда ещё не докатились. В деревенской школе ещё оставались совсем не просвещённые учителя, которые знали на чём основана мудрость бабы Мани или бабы Нюры, так и не научившихся хорошо читать. Они, эти деревенские учителя, менее всего хотели видеть своих учеников просвещёнными, они им не мешали жить так, как они хотели, и познавать то, что они могли. Они ещё не поняли, что Машка это уже другой, для страны опыта, ребёнок, но уже не мешали ему воспринимать мир по другому…

 

Глава тридцать третья. Послесловие

Итак, пройдя последовательно все стадии своего островного развития: демократию, диктатуру, застой, перестройку и даже центризм. Надышавшись воздухом археологических раскопок, островитяне прошли что – то вроде курсов «Выстрел» в стране опыта. Правда, несколько по упрощённой программе, ибо других «зверей», кроме них самих, на острове больше не было.

Островитяне доказали, что способны принимать личность по условиям среды. Серьёзнейший экзамен был сдан. Они получили право возвратиться в страну опыта в своих прежних обличьях.

Вот только Скульптор, так на всякий случай, стёр у них всю прежнюю память о своих национальностях, должностях, заслугах и направил их всех в самую тоскливую часть страны опыта, конечно, в Россию, и конечно с тем, чтобы потом забрать их в Рай.

Россия была последним прибежищем островитян на Земле. Иван уже знал об этом.

Виват, Россия!