Прочно застрял отряд в Хомяках. День проходил за днем, где-то совсем рядом был фронт, а приказа о наступлении не присылали. Деревня Хомяки была окружена лесом, на опушку его Федя часто ходил гулять с Мишкой-печатником. Одних отец не отпускал, и чаще всего с ними на прогулку отправлялся Нил Тарасович.

Приказ о наступлении пришел в морозный тихий день — к тому времени уже прочно установилась зима. В жаркой избе Федин отец, дядя Петя и человек в скрипучей кожанке, присланный из штаба армии, склонились над картой. Федя лежал на печи и, замерев, слушал их разговор.

— Вам, таким образом, — говорил человек в кожанке,- надо занять деревни Струново и Днище. Вот здесь. — Он ткнул пальцем в карту. — С левого фланга поддержит Лепехин. С правого — наша артиллерия. Огоньку поддаст.

— Дорога здесь петляет, — хмурится отец. — И через поле идет.

— Можно лесом. Мне мужики говорили — просека есть и прямо к Струнову ведет. — Дядя Петя закашлялся.- Фу ты, дьявол. От жары в горле — Сахара. Сейчас бы молочка парного.

— Верно, просека есть. — Человек в кожанке выпрямился над столом и оказался совсем маленьким: на голову ниже всех. — Только проверить надо, в каком она состоянии. Пройдут ли люди, подводы. Может, заросла.

— Проверим, — говорит отец. — Если проходима просека, будет просто здорово. Петр, снаряди людей. И Федюху с Мишкой пусть возьмут. Видал я, как медведь у него на шорохи реагирует. Лучше собаки.

— И на запахи!-закричал с печки Федя. Отец улыбнулся:

— Точно, и на запахи. Мало ли что… Снаряди людей, Петр. За старшего — Тарасыча.

— Есть!

— Так начало в пять ноль-ноль.-Маленький человек в кожанке свернул карту. — Сигнал — две зеленые ракеты.

А Федя быстро одевается, никак не может натянуть сапоги: скорее к Мишке-печатнику!

Отправились впятером: Мишка-печатник, Федя, Нил Тарасович, Трофим Заулин (он считался лучшим разведчиком в отряде) и новый боец, деревенский парень Семен, длинный и молчаливый.

Трусило снежком, время было позднее, но все вокруг видно: светил неярким ровным светом снег. Прошли по селу, миновали овраг с колодцем, над которым склонился длинный журавель, и вступили в лес. Здесь было темнее, и сразу, утонули в густых елях голоса села: лай собак, стук топора, далекая песня. И уже не пахло дымом. Пробитая сквозь лес просека уходила в неясную даль.

— Вполне пройти можно. И проехать, — сказал Нил Тарасович. — Версту проверим, и можно назад.

Дальше шли молча. Впереди Федя с Мишкой-печатником. Медведь бесшумно ступал по мягкому снегу и возбужденно дергал носом: давно он не был в настоящем лесу. Где-то над лесом взошла луна, и теперь на снегу лежали длинные холодные тени. Лесная чащоба дышала безмолвием и неизвестностью.

Просека была широкой, незаросшей.

— Все в порядке, — сказал Нил Тарасович.- Можно возвращаться. Завтра по ней и пройдем. Свалимся на офицериков, как снег на голову.

Вдруг Мишка-печатник вздрогнул всем телом, замер и повернул морду в сторону.

— Что? — выдохнул Трофим.

Они до рези в глазах всматривались по сторонам, но ничего не было видно.

— Вон! — Семен толкнул Нила Тарасовича, показав в заросли мелкого ельника: там мелькнул слабый огонек. Мелькнул и исчез.

— Пойди узнай, — приказал художник Семену.

Семен затерялся среди стволов, долго его не было, и все истомились, ожидаючи. Наконец он вернулся.

— Сторожка лесника, — прошептал Семен, задыхаясь от бега. — И к ей свежие следы ведуть… Оттедова, от Струнова. Лампа светит в сторожке. Люди там. Можа, белые? — В голосе его был страх.

— Пойдем к сторожке, — тихо проговорил Нил Тарасович. — Трофим, без всякой поспешности. Ты, Федор, у ограды останешься с медведем.

— Но ведь я… — У Феди задрожали губы.

— Это приказ, Федор. И будете ждать нас.

— Хорошо.

Они осторожно зашагали к сторожке лесника; светила прямо им в лицо яркая луна, и, казалось, оглушительно скрипел снег под ногами. Только Мишка-печатник по-прежнему ступал бесшумно и мягко. Около ограды из трех скользких жердей они остановились.

Совсем близко маленькая изба, мирно вьется из трубы неторопливый дымок, светятся два ярких окошка, розоватые квадраты лежат под ними на снегу. Иногда большая тень мелькнет в окне… Кто там, за этими окнами?

Нил Тарасович и Трофим вынимают браунинги, Семен щелкает затвором винтовки.

Все вздрагивают от скрипа — открывается дверь сторожки, фигура человека возникает в ее провале, падает в снег, описав красную дугу, окурок; дверь захлопывается.

— Идем! — приказывает Нил Тарасович.

И в свете луны Федя видит, что его лицо полно решимости и — странно — любопытства.

Но они не успевают сделать и шага — Мишка-печатник рванулся вперед, к двери сторожки.

Он легко тащит за собой Федю, и грозное рычание рвется из его горячей пасти. Все ближе, ближе сторожка. За ними рванулись остальные.

— Что ты, что ты, Мишка! — отчаянно шепчет Федя. — Остановись! Остановись, Мишка!..

Но Мишка-печатник не останавливается.

Три-четыре шага отделяют медведя от сторожки. И только здесь Нил Тарасович успевает обогнать их и вырвать у Феди цепочку. Федя отлетает в сторону от сильного толчка и чуть не падает в снег.

Медведь с размаха вламывается в дверь…

Все остальное происходит в несколько секунд.

И в эти секунды Федя успевает увидеть между спинами Трофима и Семена низкую комнату, стол с керосиновой лампой и трех мужчин с золотыми погонами на зеленых мундирах — эти люди стремительно отшатываются от стола, и Федя, прежде чем опрокинулась лампа, успевает увидеть карту на столе и лицо только одного из них, бледное, красивое, искаженное ужасом… «Белая разведка», — мелькает в Федином сознании.

В эти несколько секунд гремят выстрелы, комнату заполняет дым, опрокидывается и гаснет керосиновая лампа, и уже в нереальной лунной мгле что-то тяжело падает на пол, кто-то жутко храпит, слышится яростная возня. Потом наступает тишина, и слышит Федя, оцепеневший от страшного предчувствия, булькающий, изменившийся голос:

— Тысячу дьяволов… Фе… Федор, ты…

И опять тишина в лунной мгле. И хриплый голос Трофима:

— Лампу, лампу засветите…

Зажигается спичка. Федя видит, как костлявая дрожащая рука шарит по столу. И лампа загорается, она без стекла, язык пламени покачивает хвостиком копоти. У стола стоит старик, лицо его кажется зеленым. Он шепчет:

— Мы что? Нам как прикажут…

Сильнее разгорается фитиль лампы.

На середине комнаты, широко расставив ноги, стоит Семен и дико, жутко улыбается. Сполз со стула на пол один офицер, и из уголка его открытого рта (в черной дыре поблескивают зубы) вытекает струйка густой крови. Федя с усилием отрывает от него взгляд и видит: раскинув огромные руки, на животе лежит Нил Тарасович, и у него такая поза, что не может быть сомнения: он мертв… А рядом из-под распластавшейся туши Мишки-печатника с одного конца торчат ноги в хромовых сапогах, с другого — голова с разорванным горлом…

— Семен! Беги к нашим… С лошадями приходите….

Семен исчезает.

И только теперь Федя видит Трофима Заулина — он сидит на спине офицера и крутит ему руки ремнем. Потом подходит к медведю, смотрит в лицо тому, с разорванным горлом. Долго смотрит. И говорит, заикаясь:

— Хведор… Так ведь ета н-наш молодой б-барин… Не забыл Мишка своего врага лютого. Почуял, видать, его. И вот… кинулся… А Мишку-то уб-били…

— …А-а-а!.. — Кто-то страшно кричит рядом. Федя не понимает, что это он кричит.

В беспамятстве он бросается из сторожки, бежит куда-то, обо что-то спотыкается и падает в голубой пушистый снег..,