Она была тоненькая и золотоголовая, как майский одуванчик. Эрнст сидел в углу кафе, не сводя с нее глаз. Кто-то из товарищей сказал с дурашливым испугом:

- Парни! Тедди на глазах теряет голову!

- Да что ты, - подыграл шутнику Томас Блекерт. - Наш бронированный Тедди? Не может быть!

- Почему не может? Неуязвимый Ахиллес был ранен в пятку, а Тедди прямо в сердце. Боюсь, не смертельно ли?

В танцевальном кафе Эрнст оказался совершенно случайно затащили приятели. Он упирался:

- Да не умею я танцевать!

- И не надо, - пуще всех приставал Томас. - У нас будет другая программа: попьем пива, поболтаем с девушками.

Эрнст сдался и сейчас не жалел об этом. Он только мысленно умолял аккордеониста, чтобы тот играл подольше: девушка кружилась в вальсе так легко и невесомо, словно ее стройные ноги вообще не касались пола, Лицо девушки показалось Эрнсту смутно знакомым. Где он мог видеть ее раньше? Ну, конечно, в прачечной Вельшера! В гладильне...

Там в основном работали молоденькие девушки, и его поражало: как они ежедневно выдерживают свои десять часов, ворочая тяжеленные утюги, в сыром пару и угаре? Утюги заправлялись древесным углем и немилосердно дымили. К концу дня работницы выходили на улицу с красными глазами и жадно хватали ртом свежий ветер, выкашливая из легких убийственно-смрадный воздух гладильни...

Весь вечер Эрнст просидел, насупившись, в полутемном углу кафе. «Дубина неотесанная, - ругал он себя. - Растяпа. Не мог до сих пор научиться танцевать! Теперь кусай локти. А если просто подойти к ней на улице и заговорить? Да ведь сочтет наглецом и приставалой. Ладно, спокойно. Ты никогда не слыл трусом. Подойдешь к ней сегодня же, а там будь что будет!»

Но отважиться на этот шаг он заставил себя только через три дня. В тот вечер Эрнст дожидался ее у выхода из танцевального кафе. Она вышла в шумной компании подружек, но тут же они распрощались и разошлись. Девушка, оставшись одна, быстро пошла по слабо освещенной улице. И тогда он решился:

- Постойте! - И сам не узнал своего осипшего голоса. - И не бойтесь, пожалуйста!

- А я и не боюсь, - сказала девушка. - Хотя знаю, что вы меня ненавидите.

- Я? Вас? - от неожиданности Эрнст даже остановился.

- Конечно. Четвертый вечер смотрите на меня так, словно я ваш смертельный враг.

Эрнст почувствовал, как у него запылали щеки и уши.

- Правильно, - выдавил он. - Я действительно смотрел на вас и пытался вспомнить, где мы виделись раньше.

- И вспомнили?

- Да. В прачечной Вельшера. Девушка кивнула.

- Я вас тоже знаю. Ваша фамилия Тельман? Эрнст Тельман?

- Верно. А вас как зовут?

- Роза Кох.

Они пошли дальше, и скованность Эрнста понемногу стала исчезать. Сердце тоже умерило свой бешеный галоп.

- Откуда вам известно мое имя?

- От наших девочек. Они считают вас чуть ли не героем.

- Вот как? Это почему же?

- Скажите, - Роза внимательно взглянула на него, - Вельшер на самом деле внес вас в «черные списки»? Он уволил вас сразу после того разговора?

- Ну да, - сказал Эрнст и только тут спохватился: -Стоп, после какого разговора?

- Ну, когда он предложил вам должность управляющего?

- Роза, вы случайно не ясновидящая? - с подозрением спросил он. - Я ведь никому не говорил об этом, даже друзьям.

Девушка засмеялась, и ее смех прозвенел в душе Эрнста как весенний ручей.

.- Я не ясновидящая. - Она тряхнула головой, и легкие пушистые волосы разлетелись по плечам. - Зато в соседней комнате сидела яснослышащая секретарша. А она моя подружка. Но мы, кажется, пришли. Спасибо, проводили...

- Вы живете с родителями? - Эрнст не хотел отпускать ее протянутую руку.

- Нет. Здесь живет Клара, моя старшая сестра. Муж у нее моряк, и, когда он в плаванье, я ночую у нее. И мне с ней веселее.

- А родители? - Он продолжал задавать вопросы, чтобы любой ценой отодвинуть минуту прощания.

- У родителей свой домик в Бахтехайде. Каждый день ездить туда далековато, но я все равно бываю там очень часто: скучаю по своим меньшим...

- И много их у вас?

- Еще три брата и две сестры, - с гордостью заявила Роза.

- Родителям, наверное, нелегко?

- Конечно. Папа простой сапожник. Но мы с Кларой им помогаем. - Роза вздохнула. - Мне пора,

- Мы завтра увидимся? - порывисто спросил Эрнст.

- Не знаю, я хотела съездить в Бахтехайде. В голосе Розы звучало колебание, и Эрнст уловил его:

- А можно, я буду вашим спутником?

- Можно.

Возвращаясь по туманным предутренним улицам, Эрнст был готов обнять и расцеловать первого встречного - настолько его сердце было переполнено светом и радостью. Но улицы еще оставались безлюдными и сонными.

Они стали встречаться каждый день, если только у Эрнста не было неотложных партийных дел. Роза никогда не обижалась и не ревновала его к товарищам и к работе, как это делают многие женщины.

- Хватит того, что ты у меня ревнивый, - говорила она, и на ее щеках показывались смешливые ямочки. - Будь твоя воля, укутал бы меня в чадру.

- И укутал бы, да где ее купишь, - отвечал Эрнст. - А уж если говорить серьезно, то кто-то попал в самую точку, сказав: «Ревность - это злодейство в страдательной форме».

- А женщине все равно приятно, когда ее немножко, самую капельку, ревнуют.

Иногда по воскресеньям они ездили в Бахтехайде. Там собиралась вся семья Розы. Мать накрывала в палисаднике праздничный стол, и начиналось шумное, бестолковое, молодое веселье.

Однажды они сидели под навесом маленького кафе на берегу Альстера и пили терпкое сухое вино. Над зеленоватым зеркалом озера в летучих облаках косым парусом скользил месяц. От него на воде ложилась узкая прямая дорожка, словно покрытая листовой медью.

- Посмотри, - сказала Роза, - она выглядит такой настоящей и прочной... Кажется, ступи на нее - и перейдешь на другой берег.

- А мы сейчас проверим. - Эрнст поднял с земли плоский камешек, размахнулся и пустил его вдоль лунного половика. Камень долго прыгал и не тонул...

Роза смеялась.

- Ну теперь ты убедился? Она и вправду твердая! А я что говорила?

- Какой же ты еще ребенок, - Эрнст погладил ее по руке и поцеловал.

К столику подошла девочка с двумя корзинами цветов: в одной были гвоздики, в другой - розы, - Выбирай, - улыбаясь, сказал Эрнст.

- Выбираю белые гвоздики.

- Роза... - Несколько мгновений он не мог говорить от волнения. - Я предлагаю тебе руку и сердце. Будь моей женой.

- Эрнст Иоганн Тельман, я принимаю твои руку и сердце. И клянусь: я буду тебе верной женой до последнего мгновения своей жизни...

Началась первая мировая война.

Двенадцатого января 1915 года Эрнст Тельман получил мобилизационный листок, а утром четырнадцатого уже стоял на перроне гамбургского железнодорожного вокзала. Вокзал был переполнен. Среди сплошной светло-зеленой массы солдатских шинелей мелькали разноцветные женские пальто и шубки. Громкий говор, смех и плач невидимо переплетались в морозном воздухе. Стоявший наготове паровоз пускал тугие струи пара. Пар ветром относило на платформу, и здесь он смешивался с сигаретным дымом, с людским дыханием, с запахами дальней дороги, разлуки и беды - всем, чем извечно пахнут вокзалы военного времени.

- Петер, Петер, где же ты? - в отчаянии звал девичий голос.

И рядом звучала тихая, сквозь слезы, мольба:

- Пиши, сынок. Не забывай мать.

И куражился рослый молодой солдат с оловянными от хмеля глазами:

- Да мы этих лягушатников в три дня до самого ихнего Парижа... и даже за Париж загоним!

Накануне отъезда Эрнста в армию они с Розой зарегистрировали свой брак в штандесамте.

Держа в ладонях руку мужа, Роза прижимала ее к груди, словно младенца, и крепилась изо всех сил, чтобы не заплакать. Эрнст это видел и понимал: она хочет остаться в его памяти веселой и неунывающей. Но в ее серых глазах затаились тоска и боль. А зрачки будто собраны из прозрачных кристалликов, каждый из которых излучает тревожный свет.

В голове эшелона оркестр заиграл марш. Его фальшиво-бодрые звуки всколыхнули толпу. Над перроном раздался чей-то истерический крик:

- Не пущу-у-у! Роза коснулась губами русых усов мужа:

- Ой, кактус! - И шепнула в самое ухо: - Если бы ты знал, как я буду ждать тебя, милый мой Тедди!..

* * *

Роза оповестила партию о том, что произошло с Тельманом в гестаповском застенке. Он верил: товарищи не бездействуют. Но как невыносимо в этой камере!.. Особенно ночами.

На девятый день пребывания в штаб-квартире гестапо, 17 января 1934 года, Эрнста Тельмана привели в ту же комнату, где его «допрашивали» первый раз.

На спине и голове еще кровоточили раны, все лицо было опухшее, отечное. Постоянно сочилась кровь из десен.

На этот раз на допросе присутствовали четверо, и среди них Гиринг, в своей неизменной черной форме. Одного из гестаповцев, пожилого, полного, с одышкой, Эрнст видел впервые.

Его снова посадили на табурет у стены. И Эрнст Тельман, собрав в кулак всю свою волю, приготовился...

- Господин Тельман, - заговорил пожилой гестаповец в штатском, оперевшись спиной о подоконник. - Вы напрасно упорствуете в даче показаний. - «Надо же! - изумился Эрнст. - «Господин», да еще на «вы»...» - Если вы патриот Германии, то должны понимать: преступно раскалывать немецкую нацию сейчас, когда мы стоим на пороге великих событий, когда вашим соотечественникам предстоит с оружием в руках отстаивать свое право на мировое пространство...

«Вот оно что! - пронеслось в его сознании. - Десять дней я не имею газет. Стало быть, вы уже развернули кампанию по подготовке общественного мнения к войне. Обработка умов началась. Быстро выбран курс, ничего не скажешь. Впрочем, это было ясно с самого начала...»

- А вы, коммунисты, толкаете Германию в объятия большевистской России, - шелестел ровный голос, - нашего заклятого врага. Словом, так! Мы даем вам еще день. Вы обязаны ответить на все вопросы следствия! На все, подчеркиваю. Это в ваших же интересах.

...К лифту его вел Гиринг.

- Знай, собака, - тихо сказал он Тельману, - послезавтра мы с тобой будем разговаривать без этого размазни...

Но Эрнст почти не обратил внимания на угрозу. Мысли его были сосредоточены на одном: «Да, они готовятся. Неужели они развяжут новую бойню? О, будь проклята война!..»