Ночью упадет звезда

Лена плакала в ванной.

В дверь осторожно постучали.

— Оставьте меня, — сквозь слезы сказала Лена. — Прошу, оставьте!

— Леночка! — вкрадчиво прозвучал голос Ларисы Петровны. — Открой, детка, Может быть, тебе дать каких-нибудь успокоительных капелек?

— Ничего мне на надо, — раздраженно ответила Лена. Поколебалась и открыла дверь.

В ванную вошла Лариса Петровна. Она старалась быть спокойной, но это ей плохо удавалось: розовые пятна выступили на щеках, голос противно дрожал, и совсем близко подступили нервные слезы. Лариса Петровна села на край ванны. Помолчала. Осторожно погладила плечо всхлипывающей Лены. Та сквозь слезы сказала:

— Извините. Это все из-за меня…

— Что за глупости! Почему из-за тебя? — горячо запротестовала Лариса Петровна. — Если бы не этот хулиган…

— Хулиган, — с горечью повторила Лена. — Да, да! Из-за меня. Я запуталась. — Она смущенно опустила голову. — Я запуталась в любви. Все мы запутались.

— Господи! — всплеснула руками Лариса Петровна. — Что ты говоришь? Они запутались в любви! Да вы еще дети! О какой любви можно толковать? Надо думать о школе…

— Понятно, — насмешливо перебила Лена. — Надо думать о школе, об институте. Это для вашего сына. А мне — о профессии, о невыученных уроках. Да? — Девочка с иронией посмотрела на Ларису Петровну. Та предусмотрительно промолчала. — Вы прямо как наши преподаватели. Для них слово «любовь» ругательное. Вообще ведь нет никакой любви. Так?

— Почему же нет? — растерянно сказала Лариса Петровна. — Но в вашем возрасте…

— В нашем! В нашем! — со страстью перебила Лена. — В каком же возрасте еще любить? В вашем, что ли?

Лариса Петровна сердито рассмеялась, поправила перед зеркалом прическу, спросила:

— Ты что, Леночка, в старухи меня записала?

— Не в старухи, конечно, — пожала плечами Лена. — Но… Ведь вы не думаете о любви каждый день? А мы… — Она, не замечая этого, схватила руку Ларисы Петровны. — Мы только о любви и говорим. А какие сны снятся! Рассказать?

— Нет! — Лариса Петровна даже шарахнулась в сторону. — Уволь!

— А песни? А стихи? Или кино? Сколько всего про любовь! — с жаром продолжала Лена. — Только… Все равно ничего не понятно. Что это такое — любовь? И за что любят? Вот Пчелка, ваш сын. Он замечательный! Необыкновенный!

— Спасибо, — сказала польщенная Лариса Петровна.

— Только я… — Лека резко отвернулась, прижала руки к лицу.

— Постой, постой! — Лариса Петровна была поражена своим открытием. — Ты хочешь сказать…

В дверь постучали.

— Затворницы! — послышался голос Виталия Захаровича. — Ваше уединение затянулось. Просим к столу. Самовар остывает.

Лена подошла к зеркалу.

— Ой! Ну и вывеска! Вся краска потекла. Лариса Петровна, можно я у вас немного возьму? — Девочка бесцеремонно стала копаться на туалетной полочке. — Потрясно! Французская пудра, да?

— Итальянская, — поправила Лариса Петровна и вышла из ванной.

…Был уже вечер. Гости разошлись. Лариса Петровна убирала со стола. Ей помогала Лена. Костя возился с магнитофоном. В кресле сидел Виталий Захарович. Складывая в стопку чайные блюдца, Лариса Петровна сказала:

— Все-таки давайте поговорим.

Лена замерла над столом. Виталий Захарович, резко повернувшись, посмотрел на жену, и взгляд его говорил: «Молчи!» Костя включил магнитофон. Картаво запела женщина, это был меланхолический, расслабляющий блюз.

— Понятно, — не сумев преодолеть раздражения, сказала Лариса Петровна, — со мной не желают разговаривать.

— Потолкуем, Лара, в другой раз, — сказал Виталий Захарович.

— А о чем вы собираетесь говорить? — Лена резко повернулась к Ларисе Петровне. — О нас с Пчелкой?

И Лариса Петровна смешалась.

— Ну, вообще, — сказала она. — О жизни.

— О жизни неинтересно, — безапелляционно ответила Лена. — Все равно в ней никто ничего не понимает. А о нас. Что вы о нас знаете?

— Конечно, где уж нам знать! — не выдержала Лариса Петровна.

— Лара! — уже резко оборвал Виталий Захарович. — Совсем не подходящее время…

— Мне пора, — перебила Лена. — Простите, не переношу, когда учат: как жить, что делать. Пчелка, ты меня проводишь?

— Ты хочешь, чтобы я тебя проводил? — Глаза Кости просияли.

— Хочу! — повелительно, с торжеством сказала девочка и взглянула на Ларису Петровну.

Та отвела взгляд.

Лена сняла фартук, вытерла об него руки, сказала:

— Пошли, Пчелка. — Бросила фартук на спинку стула. — Спасибо за все. Было очень интересно. До свидания!

— Всего доброго, — ответил Виталий Захарович.

Лариса Петровна промолчала.

Костя и Лена ушли.

Лариса Петровна села в кресло рядом с мужем и заплакала.

— Бедный мальчик! — сквозь слезы прошептала она. — Эта девчонка… Мерзкая, отвратительная! Ведь она не любит нашего Костика!

— Это видно невооруженным глазом, — грустно сказал Виталий Захарович.

Костя и Лена медленно шли по двору, к старой липе.

— Смотри, — сказала девочка, — еще светло, а на небе звезда, одна-единственная.

Они стояли рядом и смотрели на небо. Там, в бледно-синей необъятности мерцала фиолетовая звезда, мерцала таинственно, призывно, томительно.

— Иногда звезды падают, — сказала Лена.

— Падают не звезды, — улыбнулся Костя, — метеориты.

— Звезды! — упрямо сказала девочка. — Я, правда, смутно помню. Мне, совсем маленькой, моя бабушка в деревне рассказывала. Ведь мы, Пчелка, деревенские. Я и родилась там, мама говорит, в избе. Наверно, с русской печкой, какие в кино показывают. Обалдеть можно! Так вот. Бабушка рассказывала, что у каждого человека на небе есть своя звезда. И когда звезда падает — значит, все…

— Что все? — недоуменно спросил Костя.

— Тот человек, которому эта звезда принадлежала, умирает. Ой! — Лена даже руку прижала ко рту. — А вдруг эта звезда моя? И сегодня ночью она упадет… А, Пчелка?

— Нет, Лена, она не упадет.

— Пусть! Пусть бы она упала! — с внезапным отчаянием сказала Лена.

— Почему? — изумился Костя.

— Потому! Надоело так жить! И вообще… Зачем я живу? Зачем? Кто мне объяснит? Вот ты знаешь, зачем ты живешь?

— Знаю, — тихо сказал Костя.

— Зачем? — Лена пристально смотрела на него.

— Ты знаешь. Я тебе говорил. Я живу прежде всего для того, чтобы тебе было хорошо.

— Ты все можешь для меня сделать?

— Все, что в моих силах.

— Пчелка, милый! Мой хороший Пчелка! Мне ничего не надо! Я не хочу так жить.

— Как?

— Как живу. Надоело! Все надоело… Ты можешь мне сказать: что я за человек? Кто я такая?

— Я знаю одно… — Голос Кости прервался. — Для меня ты лучше всех.

— Для тебя… А для других? Нет! Нет!.. — В голосе Лены послышались истерические нотки. — Ненавижу себя! Ненавижу…

— Что с тобой, Лена? — испуганно спросил Костя.

— Ничего. Отстань!.. — Лена вдруг порывисто обняла Костю и тут же резко отстранилась. — Пчелка, миленький, прости. И не провожай меня дальше. Я сама. А завтра мы увидимся.

— Я провожу тебя до двери твоей квартиры. — сказал Костя. — В конце концов… — Он помедлил. — Это мое законное право: ты моя, тебя подарили мне!

— Заткнись! — закричала Лена. — И знай: с Мухой все кончено! А сейчас уходи!

Костя лежал на своей кровати и смотрел в потолок. В его ногах сидел Виталий Захарович.

Створки окна были распахнуты, и в квадрате бледного неба стояла одинокая звезда.

«Это она, — подумал Костя, — звезда Лены».

— Я тебя понимаю, сын, — тихо говорил Виталий Захарович. — Я это испытал, пережил. Давно, так давно, что кажется: все это было в другой жизни — та девочка, метель… Мы с ней однажды заблудились в Сокольниках. Я уже знал тогда… — Виталий Захарович помедлил, — …как она относится ко мне. И, представь, у меня было единственное желание в тот вечер. Всепоглощающее: заблудиться с ней вместе и замерзнуть…

— Это была не мама? — с изумлением спросил Костя.

— Нет.

— Но… — Костя резко сел, прислонился спиной к стенке. — Но, папа! Я уже никогда никого не полюблю. Мне больше никто не нужен!

— Я понимаю, — сказал Виталий Захарович. — И в одном ты прав наверняка: первая любовь по глубине и напряжению чувств единственная…

— Глупости! — В дверях стояла возбужденная Лариса Петровна. Оказывается, она подслушивала и вот не выдержала. — Единственная любовь — миф, выдумка! Хотите убедительный пример? Жорж Санд! Женщина ослепительная, как говорили современники, невероятная! В ее жизни было несколько мужчин, и каждого она любила последней любовью. Да, да! Появлялся новый мужчина, и ей казалось, что чувство к нему самое сильное в жизни. Так-то!

Ларисе Петровне не успели ответить — она захлопнула дверь. В коридоре простучали ее энергичные удаляющиеся шаги.

— Ты не сердись на маму, — сказал Виталий Захарович. — Она очень переживает. Никак не может смириться, что детство твое кончилось, что ты уже взрослый.

— Папа! Но что же мне делать? — Отчаяние прозвучало в голосе Кости.

— Жить! Жить, сын! И разве теперь твоя жизнь не стала ярче? Разве тебя не обуревает жажда деятельности?

— Да, это, конечно, так! — Костя был полон удивления. — Как ни странно…

— Это не странно, Костя. Настоящая любовь, пусть неразделенная, — могучая жизненная энергия, двигатель человеческих деяний.

— Папа! Но за что любят?

— На этот вопрос у меня нет ответа. — Виталий Захарович подошел к распахнутому окну, загляделся на небо с одинокой звездой. — Ведь ты мне не поверишь, если я тебе скажу, что Лена — самая обыкновенная, даже заурядная девушка…

— Это неправда, папа! — перебил Костя.

— Я понимаю. Для тебя это неправда. И опровергнуть твое представление о ней не сможет никто. И нет смысла опровергать. Скажу тебе одно… Ты ее любишь?

— Да!

— Значит, надо бороться за нее!

— Но как, папа?

Прошло несколько дней.

Лена и Костя медленно шли по улице мимо мехового ателье.

— Вот хозяйство моей мамочки, — сказала Лена.

— Может, неудобно? — Костя остановился возле витрины. — Обойдемся? Так просто погуляем.

— Да брось ты! — Лена схватила его за руку. — У меня маман — человек. Идем!

По слабо освещенному узкому коридору они подошли к двери, на которой была табличка: «Заведующий». Лена без стука открыла дверь, сказала Косте:

— Проходи!

Они оказались в маленькой комнатке, где был единственный стол, заваленный бумагами, папками, накладными; треть стола занимали большие счеты.

За столом сидела полная моложавая женщина с огромной копной крашеных светлых волос. Крупные крестьянские руки с короткими пальцами украшало несколько золотых колец с камнями.

— Привет, мам! — Лена села на один из стульев у стены. — Садись, Пчелка… Мама! Это Пчелка. Костя Пчелкин. Я тебе говорила.

— Здравствуйте, — сказал Костя и сел на стул. Женщина отодвинула счеты, внимательно, изучающее посмотрела на мальчика.

— Знаю, знаю, — сказала она. — Чего тебе, Ленок? Давай быстро. Дел невпроворот.

— Мы в кино собрались, — сказала Лена, — а у Пчелки только рубль.

— Рубль не деньги, — сказала женщина, сняла со спинки стула сумку из желтой кожи, порылась в ней, протянула Лене пятерку. — Держи. — И опять внимательно посмотрела на Костю. — Что, родители на карманные расходы не очень-то?

Костя не успел ответить — зазвонил телефон.

Женщина подняла трубку.

— Слушаю! А, Капочка! Приветик! Да, через два дня прошу на примерку. Так… Нет, красная у меня еще есть. Если немного черной… Ага, спасибо! Что? Можно. Пару баночек. Ага… И колбаски бы сухой. Хорошо. Понятно. Ага… — Она слушала некоторое время, засмеялась. — Понятно! Красиво жить не запретишь.

— Мама! — быстро зашептала матери Лена. — Клюкву в сахаре.

— Капочка, — продолжала говорить в трубку женщина. — Вот Ленка просит клюкву в сахаре. Сладкоежка она у меня. Так… Умничка. Сделай пару коробок. В долгу не останусь. Что? Так… Надо подумать. Ага… Подумать, говорю, надо. Хорошо. — Она взглянула на календарь. — В пятницу жду. Пока, подруга. — Женщина положила трубку, Снова посмотрела на Костю, спросила: — Родители у тебя кто?

— Люди, — усмехнулся Костя.

Женщина перевела взгляд на Лену, сказала с некоторым осуждением:

— Шутник он у тебя, Я спрашиваю: кем работают?

— Отец — химик-исследователь, — ответил Костя, — мама — художник-модельер.

— Модельер? — заинтересованно повторила женщина. — В Доме мод?

— Нет, на швейной фабрике.

— А-а… — разочарованно протянула Женщина. — Слушай, раз с художниками якшаетесь… Нет у твоей матери хода в Театр на Таганке? Позарез надо два билета на мастера с Маргаритой.

— Могу сказать точно, — ответил Костя. — Нет такого хода. Для нас попасть в театр на хороший спектакль — проблема.

— В наше время многое — проблема, — нравоучительно сказала женщина. — Проблема на проблеме сидит и проблемой погоняет. Ладно. Идите. Мне еще обсчитывать и обсчитывать. С ума можно сойти от этой документации.

Лена и Костя поднялись со стульев.

— Погоди-ка… — Женщина вышла из-за стола. — Фигура у тебя, — Она подошла к Косте, профессионально осмотрела его, повернула за плечи, — …стандартная. Скоро будут две куртки-дубленки. Материал канадский, фасон из западногерманского журнала взяли. Как раз на тебя. Только ведь вещь-то… — Она вздохнула. — Химик да художница. Не очень-то разбежишься. Ведь так?

— Я вас не понимаю! — резко сказал Костя.

— Не понимает! — Женщина подмигнула Лене. — Молодой, а уже артист. Далеко пойдет. Ты за него, Ленка, держись. Твой длинноволосый когда в армию уходит?

Лена нахмурилась, взяла Костю за руку:

— Идем, Пчелка!

Они вышли из комнаты.

Женщина посмотрела на закрытую дверь, сказала со вздохом:

— Во детки растут. Никакой управы.

Она вернулась за стол, бойко принялась стучать костяшками счетов.

…Костя и Лена стояли в подъезде — на улице шел дождь.

— Скоро кончится, — сказал Костя, посмотрев на светлеющее небо. — И мы успеем.

— Тебе моя мать не понравилась, да? — неожиданно спросила Лена.

— При чем тут мать? — сказал Костя. — Главное — есть ты.

— Не надо все время обо мне. Надоело! И зачем только мы с тобой познакомились?

— Ты об этом жалеешь?

— Не знаю… Пока я тебя не встретила, see было понятно, ясно: наша компания, ребята. У Эфирного Создания собирались. А теперь?

— Что же теперь?

— Компания тю-тю! Испарилась. Эфирное Создание стала… Сам знаешь. Нет, это, конечно, здорово, что она лечится. Только мои родители говорят: ничего из этого лечения не выйдет. А я… Не могу понять. Все перепуталось. Нет, ты не думай. — Лена тронула Костю за плечо. — Мне с тобой хорошо, интересно. Я узнала, что есть совсем другая жизнь. Только раньше все казалось просто, а сейчас… — Лена резко тряхнула головой, и ее волосы волной упали на лицо. — Что-то расхотелось идти в кино. Какая, ты говоришь, картина?

— «Безумный, безумный, безумный мир». Американский фильм в «Повторном».

— Ну его! — махнула рукой Лена. — Что мир безумный, я и так знаю.

— Тогда, может быть, поедем в парк культуры? Там сейчас японские аттракционы…

— Не хочу! — перебила Лена.

— Тогда пошли в кафе-мороженое.

— Не люблю я мороженое!

— Лена… Только скажи: что ты хочешь?

— Отстань! — вдруг крикнула Лена. Чего ты ко мне привязался? — В ее голосе были Слезы, — Я сама не знаю, чего хочу…

— Зато я знаю, чего ты хочешь, — тихо сказал Костя.

Лена с испугом смотрела на него.

— Ты хочешь помириться с Мухой.

Лена опустила голову.

— Ведь хочешь?

Лена молчала.