«Когда ученик готов…»
Все! Решение принято. Только бы он согласился. Были старательно сделаны все уроки, и не за три часа, как запрограммировано, а за два с четвертью. Костя проследил: он возвращается домой около пяти, идет через сквер от автобусной остановки. Сейчас без двадцати пять. Пора!
Костя несколько минут постоял перед зеркалом в ванной, всматриваясь в себя. Синяк под глазом стал желтым, почти незаметным. Что-то новое появилось в лице Кости Пчелкина: черты обострились, глаза казались очень большими… Он не знал, как определить все эти перемены.
«Пора!» — опять сказал себе Костя.
…Сквер перед кварталом был пуст, солнечные блики играли на дорожке у ног Кости Пчелкина. Он сидел на скамейке возле трех ступенек, которые вели к переходу через улицу.
«Только здесь он пройдет, — думал Костя, — больше негде…»
На часах было без семи пять, когда в сквере среди прохожих показался тот, кого ждал Костя: по аллее неторопливо шел мужчина средних лет, в светлых брюках и легкой спортивной куртке, худощавый, широкоплечий, с коротким ежиком стриженых седых волос, тот самый, который по утрам делает разминочный комплекс каратэ на баскетбольной площадке.
Мужчина поравнялся со скамейкой, на которой сидел Костя Пчелкин.
Костя быстро вскочил:
— Простите…
Мужчина остановился, с интересом посмотрел на Костю.
— Здравствуйте… — смущаясь, произнес Костя.
— Здравствуй, — сдержанно, но приветливо ответил мужчина.
— Я ваш сосед из двести тридцать девятой квартиры, — заспешил Костя. — Я каждое утро вижу, как вы делаете упражнения на баскетбольной площадке. Я знаю, вы…
— Присядем. — Мужчина показал на скамейку. Они сели рядом.
Костя не знал, с чего начать, и мужчина заговорил первым:
— Давай знакомиться. Я тебя знаю только в лицо, встречались во дворе и в лифте, наверно. Владимир Георгиевич. — Он протянул Косте руку.
— Костя… Константин Пчелкин.
— Рассказывай. Я примерно догадываюсь, что тебе от меня надо.
И Костя все рассказал — страстно, сбивчиво, порывисто — о компании Мухи, о конфликте, который возник между ними, о Лене — он только упомянул ее имя и смутился, замолчал. «Я все понимаю», — сказал собеседник, коротко пожав Костину руку. И от этого пожатия Костя успокоился окончательно и поведал, не утаив ничего, про драку, которая произошла три дня назад. Только о розыгрыше с запиской и о свидании под старой липой промолчал — не смог рассказать: страдало его самолюбие.
— …Вот и вся история, — закончил исповедь Костя.
— Понятно. — Владимир Георгиевич опять внимательно посмотрел на нового знакомого.
— Мне бы, — выпалил Костя, — несколько ваших приемов. Ведь вы каратист?
Владимир Георгиевич усмехнулся.
— Да, это так: я каратист. Если уж быть точным, учитель в школе каратэ.
— Владимир Георгиевич! — загорелся Костя. — Так неужели нельзя? Мне бы только два-три приема. — Он смутился. — И чтобы не бить по лицу.
— Чтобы не бить по лицу… — повторил Владимир Георгиевич. — Простейший комплекс каратэ, первая фаза — это два года напряженнейших ежедневных занятий. — Он улыбнулся. — А на остальное — вся жизнь. Потому что каратэ — это не только вид спорта. И не набор приемов для самообороны. В разные века каратэ всегда было соединением физической подготовки человека с духовной. Кто брал в руки эти разящие мечи — приемы каратэ, — вот в чем вопрос. Например, японские крестьяне или самураи. А вообще начало каратэ — в древней Индии, в йоге. Теперь стали говорить о каратэ как о виде спорта. Вероятно, это древнейший вид спорта, возникший у истоков рода человеческого. Надо, Костя, с самого начала уяснить: каратэ — это еще и отношение человека к жизни, к людям, к добру и злу. Понимаешь?
— Понимаю, — несколько уныло сказал Костя.
Владимир Георгиевич опять посмотрел на Костю очень внимательно, спросил:
— Значит, не можешь ударить человека по лицу?
— Не могу… — потупился Костя.
— Почему?
— Я… я не знаю.
— Я тебе объясню. — Владимир Георгиевич немного помолчал. — Потому что ты — нормальный человек. Нормальный человек не может ударить другого человека по лицу.
— Но ведь бьют… — сказал Костя.
— Бьют! — согласился Владимир Георгиевич. — И еще как. Но, понимаешь… Вроде бы прописная истина: человек должен культивировать в себе доброту. Попросту, быть добрым. Прописная истина?
— Вовсе нет, — сказал Костя.
— Почему?
— Потому что… Есть, конечно, добрые люди. Но… А злых сколько? Не очень-то это истина.
— Пожалуй… — сказал Владимир Георгиевич. — Но, понимаешь… Надо бороться за доброе начало в человеке! Вот в чем, наверно, наше главное призвание.
— Но как бороться? — спросил Костя.
Владимир Георгиевич усмехнулся.
— Разве у тебя нет готового ответа? Не за ним ты ко мне обратился? Встань!
Костя неуверенно поднялся со скамейки.
— Выйдем сюда.
Оба оказались на газоне позади скамейки, чтобы не мешать проходящим.
— Предположим, ты негодяй и мерзавец. А я владею, как ты сказал, двумя-тремя приемами каратэ. Впрочем, достаточно и одного…
Мгновенное движение правой рукой — и Костя рухнул на землю.
— Ответь честно, что ты чувствуешь? Стал лучше? Добрее?
— Нет, — хмуро сказал Костя. — Я разозлился.
— Именно! — засмеялся Владимир Георгиевич. — Поэтому за доброе начало в человеке надо бороться не физически, а духовно. Ты вставай, вставай! — Костя поднялся, и оба снова сели на скамейку. — Однако, понимаешь, Костя, здесь и заложен парадокс — для такой духовной борьбы необходимо быть физически сильным.
— Поэтому вы и занимаетесь каратэ?
— Да, — спокойно сказал Владимир Георгиевич. — Но… Видишь ли, перед собой и своими учениками я ставлю задачу: в совершенстве владеть всеми приемами каратэ и… не применять их в обыденной жизни. Другое дело — соревнования.
— Как же так? — с недоумением спросил Костя. — А если на тебя нападает сразу несколько человек?
— В том-то и дело, — сказал Владимир Георгиевич. — Они не станут нападать на тебя.
— Почему?
— От физически сильного человека, настроенного на служение добру, исходит невидимая волна, высокая сила. Ее чувствуют окружающие, она парализует агрессивные центры в тех, кто готов напасть. — Владимир Георгиевич улыбнулся. — Конечно, бывают крайние, критические ситуации. И тогда надо применить один-два приема.
Костя озадаченно молчал. Владимир Георгиевич смотрел на него.
— Есть, Костя, и другая причина, — сказал он, — побуждающая нас постоянно заботиться о своем физическом здоровье. Вот тебе еще одна прописная, банальная истина: мир велик, а жизнь коротка. Ты с этим согласен? — Костя пожал плечами. — Увы, Костя, это так. Ты только представь; сколько прекрасных книг мы не успеваем прочитать за свои, скажем, семьдесят лет. Сколько дорог остается непройденными… А всевозможные выставки и музеи? А музыка, театры, встречи и споры — обязательно споры! — с интересными людьми? Так кто, по-твоему, одолеет трудную дорогу: физически сильный человек или какой-нибудь хлюпик? Кто легче перенесет бессонную ночь над книгой, которую тебе дали на сутки? Кто не будет разваливаться на части от усталости в экскурсиях по чужеземному городу? Кто дольше сохранит светлую голову и четкость мысли в споре с умным идейным противником? Так-то, мой друг! — Владимир Георгиевич потрепал Костю по плечу. — А теперь вернемся к твоей просьбе. — Он помедлил. — Ты мне нравишься, парень! И вот что я тебе предлагаю… Всего неделю назад я начал в нашей школе каратэ занятия с новой группой, они рассчитаны на два года. Практически мест нет, но для тебя… Согласен?
— Конечно! — порывисто сказал Костя.
Владимир Георгиевич улыбнулся:
— Есть древнее восточное изречение: «Когда ученик готов, приходит учитель».
На лице каратиста Костя увидел озабоченность. Или тревогу?
— Как, ты говоришь, нашего участкового в компании Мухина называют? Дон Кихотом?
— Да.
— Что же, весьма точно. Кто придумал?
— Муха и придумал, — ответил Костя. — А что?
— Дон Кихот… — задумчиво повторил Владимир Георгиевич. — Дон Кихоты нужны. Во все времена. Ты со мной согласен?
— Не знаю… — растерянно сказал Костя.
— Нужны! Уверяю тебя. С полгода назад был у меня с нашим участковым разговор. На улице он меня поймал, вот как ты сейчас. — Владимир Георгиевич вздохнул. — Пообещал я ему. А! — Он с досадой махнул рукой. — Суета заела, забыл… Как часто свое несовершенство мы на эту пресловутую суету сваливаем! Ты ребят из мухинской компании знаешь плохо?
— Совсем не знаю, — ответил Костя.
— Ничего! Ты их узнаешь. И я их узнаю. С твоей помощью.
Родители восприняли новость по-разному. Мать была в ужасе и панике: к английскому, занятиям в музыкальной школе прибавились тренировки по каратэ. Три раза в неделю!
— Костик, ты надорвешься! Я умоляю тебя… Ради и моего здоровья…
— Лара, — перебил жену Виталий Захарович. — Пусть. Значит, ему это надо. При одном условии, Костя: ни школа, ни скрипка не пострадают.
— Да, папа!
Прошла неделя. Три занятия в школе каратэ, Костю буквально потряс прежде всего дух школы: ритуал вежливости в начале каждого занятия, спокойное достоинство. И отношение каратистов друг к другу: его можно было определить единственным словом — «доброжелательность».
Произошло то, что никак не предполагала Лариса Петровна: ее Костик успевал все — даже с какой-то, казалось, легкостью, хотя внутри этой легкости были напор, жесткий расчет времени, собранность.
Родители не узнавали своего сына.
Случилось еще одно событие, которое Костя не мог объяснить: под липой его больше никто не встречал. Несколько раз, возвращаясь домой поздно, он видел ребят из мухинской компании, но самого главаря среди них не было. Не появлялась и Лена…
Лишь однажды вечером, когда Костя медленно шел мимо, липы («Где ты, Лена? Где?.. И остальные. Пусть все повторится. Лишь бы тебя увидеть»), возле темного ствола он увидел ее. Одну.
Лена шагнула ему навстречу:
— Костя, мне надо…
Он рванулся вперед, опустив голову.
— Костя! — Отчаяние было в ее голосе. — Мне надо поговорить с тобой!
— Нам не о чем говорить!.. — Полный смятения, он прошел мимо.
«Что я делаю! Что я делаю?.. Ведь она сама…»
Костя чувствовал ее взгляд, но не мог оглянуться, остановиться…
Лишь твердил про себя: «Что я делаю! Что я делаю…»