«Чао, бамбино, сорри!»

Через несколько дней случилось событие весьма неожиданное.

Накануне в кафе-мороженом встретились Лена и Костя с Кириллом и Эдиком. Друзья Кости — «ненавязчиво», как на следующий день сказал Кирилл, — рассмотрели избранницу «маэстро Пчелкина» и, быстро расправившись с мороженым и вишневым соком, удалились, «дабы не мешать интимному разговору».

И вот…

Лена Макарова поздно вечером пошла за газетами и обнаружила в почтовом ящике конверт, на котором было напечатано: «Лене. Лично». Вскрыла конверт. В руках ее была записка: «Моя фея! Жду тебя сегодня ровно в полночь под липой. Если не придешь, я умру. К.»

«От Кости? — Лена вертела в руках записку. — Вот тебе и тихоня. Или что-нибудь случилось?»

…Был поздний вечер. Близкий фонарь смутно освещал старую липу. Под слабым ветром шумели листья. Из темноты появилась Лена, оглядываясь по сторонам. Рядом никого не было. Она подошла ближе к фонарю, взглянула на ручные часы — без трех минут двенадцать.

— Ку-ку! — послышалось из темноты.

Лена быстро оглянулась на голос, позвала:

— Пчелка!

Под липой появился Кирилл, в левой руке у него был транзисторный приемник. Кирилл галантно раскланялся.

— А вот и я! Пламенный полуночный привет!

— Ты? — отпрянула в сторону Лена.

— Я. А что?

— А… а Костя?

— Я вместо него. Получил полномочия.

— Врешь! — прошептала Лена.

— Вру. — Кирилл засмеялся.

— Я сейчас тебе глаза выцарапаю — будет фея.

— О! Синьорита! Такой вы мне еще больше нравитесь. — Кирилл опять рассмеялся и сделал вроде бы шутливый жест, пытаясь обнять Лену.

Девочка увернулась, сказала без злобы и страха:

— Учти, я не шучу: у меня ногти крепкие.

— Учел, — тоже серьезно сказал Кирилл.

Они стояли друг против друга. Лена с любопытством смотрела на Кирилла.

— Значит, ты написал эту фиговую записку за Пчелку?

— Скажите, Пчелка! — фыркнул Кирилл. — Пчелка, мушка, козявка… Почему же — за него? Это я написал от себя. Там же подписано: К. Это я, Кирилл Парков, очень симпатичный молодой человек, скромный, с отличными манерами…

— Кончай кино, ясно? — перебила Лена.

— Ясно, — сказал Кирилл. — Слушай, пошли ко мне? Мои продолжатели рода на даче, квартира в нашем распоряжении. Есть музычка что надо. Найдется выпить. Ты французский коньяк «Камю» пробовала?

— Ты… ты серьезно? — тихо спросила она.

— Серьезней не бывает. Ты меня подрубила с первого взгляда. Увидел — и упал. Лучше тебя…

— Заткнись! — перебила Лена. — Я дома отпросилась на десять минут, думала с Пчелкой что-то случилось!..

— Понятно, — сказал Кирилл. — Давай перенесем на завтра? Что если часов в семь? Сходим в кафе. Знаю я одно недалече, там у меня приятель на ударных рубли щелкает…

— Слушай, — перебила Лена, — ведь ты Пчелке — друг?

— Э! Дружба дружбой, а любовь — врозь.

— А если я ему все расскажу?

— Что расскажешь? — насмешливо спросил Кирилл. — Как ты ко мне прибежала? Свистнул — и прибежала?

— Ты мне свистнул?

— Знаешь, с тобой трудно говорить по-человечески. Ты тупая, как автобус, все понимаешь прямолинейно. В записке свистнул. Смекаешь?

— Смекаю. Ты свистун.

— Вот это уже похоже на разговор, и ты опять начинаешь мне нравиться. Так что же насчет завтра? Значит, в семь? Я предлагаю возле аптеки. Знаешь, через квартал? — Кирилл усмехнулся. — Подальше от дружеских глаз.

— Ну, ты даешь! — сказала Лена. — Неотразимый, да? Михаил Боярский?

— «Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы», — продекламировал Кирилл. — Чьи гениальные слова?

Лена молчала.

— Ты к тому же еще и темная…

— Скажи, — перебила Лена, — вы все такие?

— Во-первых, кто «все»? Во-вторых, какие «такие»?

— Все такие, как ты?

— А! — Кирилл улыбнулся. — Понятно. Я, конечно, не социолог, специальными исследованиями не занимался. Но… Если исходить из моего небольшого опыта и круга знакомств… А что ты думаешь, наш робкий агнец Пчелкин…

— Замолчи! Замолчи! — вдруг закричала Лена, и слезы покатились из ее глаз. — Ты… ты…

И она убежала в темноту.

Кирилл прислонился к стволу липы, включил транзистор, покрутил настройку.

«Чао, бамбино, сорри!» — донеслось сквозь потрескивание и джазовое сопровождение.

— Как говорится, — хладнокровно сказал Кирилл, — первый блин комом. Ничего. Мы еще повоюем.