Глава 43

«В сервизе сем – история Российская…»

Санкт-Петербург, 26 апреля 1775 года

Впервые граф Григорий Григорьевич Оболин пригласил в свой дом на Васильевском острове столько гостей – семьдесят человек. Многие, считайте – большинство, попали сюда впервые. Да гости все знатные, титулованные: мундиры, ордена, белые парики, генеральские, маршальские и прочие погоны. Дамы в вечерних туалетах: шелест материй заморских, блеск драгоценностей на обнаженных шеях. Тут и иностранные гости (как же без них?), и дипломаты, через лорнеты женский пол рассматривающие, и военные чины, тоже из дипломатических миссий. Ну и прочая такая публика.

Чем графушка Григорий Григорьевич Оболин удивить возжелал? Обмолвился лишь: «Сюрприз у меня для гостей дорогих». А пока все толкались в небольшом овальном зале – перед гостиной. Тихие голоса, женский смех, беглые летучие взгляды, аромат духов и пудры – все из Парижей, Лондонов да Берлинов.

Среди приглашенных, конечно же, граф Петр Иванович Панин, князь Гагарин (он по историческим знаниям первый в северной столице, а может, и во всей России-матушке). А молодой полковник Демин, сподвижник по ратным делам графа Панина в войне с антихристом Емелькой Пугачевым, впервые удостоился высокой чести в такое общество приглашенным быть и потому вид имеет несколько ошарашенный. Взял под руку хозяина дома граф Панин, отвел в сторонку, к окну, за которым начиналась белая петербургская завораживающая ночь, заговорил негромко:

– Ох, Григорий Григорьевич, с огнем играешь. Завтра же до Петродворца дойдет, узнает…

– Пусть! – перебил граф Оболин. – Для того и собрал. Хоть маленькая, да месть! А завтра… Завтра дело будет сделано.

Появился из гостиной дворецкий Никита Толмачев в парадной ливрее.

– Все готово, ваше сиятельство! – И он широко распахнул обе створки дверей.

– Что же, гости мои славные, – сказал Григорий Григорьевич, – прошу к столу!

И первым направился в гостиную. За ним нетерпеливой толпой повалили приглашенные. Григорий Григорьевич шагнул в сторону, остановился, пропуская гостей вперед. Все оказались в гостиной – той самой, которую позавчера удостоила своим посещением императрица Государства Российского Екатерина Вторая. В центре огромного круглого стола, накрытого белой, жестко накрахмаленной скатертью с вышитыми на ней яркими петухами, самоварами, коровьими головами, красовалась во всем своем царственном великолепии чаша-братина, а вокруг нее в продуманной асимметрии расположились все триста пятьдесят предметов сервиза. По краям стола были поставлены семьдесят одинаковых по форме золотых тарелок, однако на дне каждой свой, индивидуальный фрагмент тех сцен, что изображены по бокам братины.

Первые мгновения молча стояли гости вокруг стола, ослепленные золотым великолепием, представшим перед их изумленными взорами.

– Се тре шарман… – прошептал наконец кто-то.

И разом заговорили все – восторги, изумление, завистливый шепот… Пока длилась эта кутерьма, граф Оболин тронул за плечо полковника Демина, отвел его к окну с занавеской из розового японского шелка с маленькими дракончиками, павлинами и рыбками и сказал тихо, многозначительно:

– Вот что, Николай… Дело к тебе есть. Дело ответственное. Станут гости расходиться – ты останься.

– Для вас, Григорий Григорьевич… – с поклоном и поспешностью ответил полковник Демин. – Только прикажите.

Вышел граф Оболин из-за шелковой занавески, заметил: уж больно внимательно рассматривает сервиз князь Гагарин, и на лице восторг с глубокой думой пополам.

– Слово хочу сказать, – молвил хозяин дома, и стало тихо. – Сервиз сей на семьдесят персон… Часто у матушки-императрицы столько на званые обеды собирается. Потому и вас ко мне сегодня звано семьдесят. Что скажу со слезами и трепетом… Сервиз сей вы видите первый… и последний раз!.. Завтра пойдет он в переплавку… – Возгласы непонимания и ропота прокатились по гостиной… – Таково величайшее повеление… Не глянулся сервиз Екатерине Второй, повелительнице нашей. А сейчас… пируем, гостюшки мои дорогие!

Хлопнул трижды в ладоши граф Григорий Григорьевич Оболин. Распахнулись боковые двери, и слуги в ливреях, в чулках и париках белых понесли на подносах кушанья, фрукты. Возникли у стола лакеи, стали бесшумно отодвигать стулья. И пошел русский пир горой! Вино рекой льется, севрюги закопченные ароматом исходят, икру черную да красную заморские дипломаты ложками лопают, жареные стерляди нарасхват, кой-кто из российских, как приступить к ананасам, бледно-розовым цветком разрезанным, не ведает. Громкие голоса уже, смех, звон бокалов, тайные взгляды, флирт обещающие.

Ходит из рук в руки золотая братина, вином наполненная, припадают к ее «уточке» захмелевшие гости. Поднялся из-за стола князь Гагарин, поманил взглядом хозяина. Отошли они в дальний угол гостиной, устроились на диване, желтым атласом крытом, у камина, в котором пылающие поленья угольками постреливали. Первым заговорил граф Оболин:

– Вижу, князюшка Алексей Иванович, крепко задумался ты, на сервиз мой глядючи. И вот что, ученый муж, летописец наш славный, скажи: как о графе Григории Григорьевиче Оболине потомкам поведаешь? Знаю как, князюшка свет Гагарин… Поведаешь: был граф Оболин обласкан высшей милостью, вознесен, считай, на самый верх, стал большим человеком в империи, потом низвергнут долу, соперником обойден, вознамерился во второй раз на Олимп взлететь посредством дарения дивного, да не сподобился…

– Вот что, граф, скажу тебе, – перебил Алексей Иванович Гагарин. – Не имеешь ты права расплавлять это диво дивное, это чудо, коему нет равных среди ведомых мне сервизов!

– Почто так, князь? – насупил брови хозяин дома. – Мой сервиз – что хочу, то с ним и сделаю.

– Ты послушай меня, Григорий Григорьевич… – Некоторое время князь Гагарин, не мигая, смотрел на то, как пламя в камине пожирает березовые поленья. – Чем славен род Оболиных? – продолжал он. – Богатством? Богатство – пыль, сильный ветер дунет – и нету его. Знатностью? А что это за достоинство – знатность? Одни громкие титулы да спесь, которая лишь головы кружит. А вот ежели сохранишь ты этот сервиз не токмо для фамилии своей, но и для России, прославит он твое имя на века. Потому как в сервизе сей – история Российская, в ее роковой час запечатленная. И по всему видать: сотворили сервиз великие мастера-искусники, кои сами участвовали в недавних грозных событиях.

Долго молчал граф Григорий Григорьевич Оболин. Сидел задумавшись, тоже на огонь в камине глядел… Потом так ответил Гагарину:

– Что же, князь, я подумаю над твоими словами. А об мастерах-искусниках… Это уж мне судить.