Убийство в Прокуратуре республики; Дон-Жуан из ОБХСС; вер­толет для частного лица; ночной налет на Прокуратуру ре­спублики; смерть Рашидова; валет пиковый; ночной тариф на водку; украденная докторская диссертация; сыщик и вор в од­ном лице; человек из Ростова по прозвищу Кощей; прокурор – ночной грабитель; загородный дом в подарок любовнице; жемчужное колье для Наргиз; Абрау-Дюрсо для наемного убий­цы; Сенатор; золотой «Роллекс»

Вязкие осенние сумерки, неожиданно опустившиеся на оживленную привокзальную площадь, уничтожили сразу кра­ски всего живого вокруг. Казалось, еще минуту назад полыхала огнем листва старых канадских кленов у трамвайной линии, а чуть поодаль, в палисаднике, могучие платаны и необхватные дубы роняли желтые увядшие листья на разноцветный рых­лый ковер, устилавший узкий пыльный скверик, – и в мгно­вение ока, как по волшебству, все лишилось цвета, потеряло четкость контуров, словно дымком окутало окрестности. Про­пали вдруг ослепительные краски хан-атласных платьев, враз поблекли разноцветные спортивные сумки и туркменские хурджины, радовавшие глаз, потеряла прелесть пестрая одежда ребятни, принаряженной в дорогу, и само бирюзовое здание вокзала с нежно-зеленой крышей сделалось серым, неуютным.

Сумерки поглотили не только цвета, они, кажется, приглу­шили даже звуки. Какой веселый трамвайный перестук стоял над площадью, какие звонкие детские голоса, смех раздава­лись то тут, то там, и вдруг эта внезапная ватная тишина с не­внятными шорохами отъезжающих с площади автобусов, троллейбусов, и почему-то вдруг все, словно сговорившись, перешли чуть ли не на шепот. Что это? Магия наступающей ночи? Колдовство сиреневых азиатских сумерек? Еще одна за­гадка Востока? И в этот самый миг, когда, казалось, никому и ни до кого нет дела, интереса, ибо в сутках наступал то ли час безвременья, то ли час перерыва, чтобы вечерняя жизнь набра­ла энергию для вступления в самую яркую, красочную часть дня, на площади появилась машина, не то желтая, не то кремовая, не то серая, не то белая, – трудно было в дымных сумер­ках определить цвет. Развернувшись у темных клумб с чахлы­ми розами, машина въехала на густо заставленную платную стоянку. Можно было поклясться, что никто не обратил вни­мания на обычный маневр, хотя человек, сидевший за рулем, очень был озабочен именно этим фактом.

Владелец нового «жигуленка» не сразу покинул салон, он задержался на некоторое время, словно раздумывая, стоит ли парковать машину? Глаза его цепко осматривали торопящий­ся следом за ним на стоянку транспорт. Ничего подозритель­ного ему не почудилось, и он распахнул дверцу. Машинально, проверяя надежность замков, обошел «Жигули», и тут в глаза ему бросился ярко-красный отсвет над входом в здание вокза­ла. Неоновые буквы вспыхнули разом – ТАШКЕНТ, – и от этого жизнь как-то сразу ожила кругом, что-то прорвало ват­ную тишину, и он услышал за спиной веселый трамвайный звонок. «Ей, поберегись!» – предупреждал замешкавшихся прохожих кондуктор. Но вдруг первые три буквы неожиданно погасли, и на фронтоне здания на заокеанский манер обозна­чилось: «КЕНТ». Владелец припарковавшейся машины не­вольно улыбнулся, почему-то повторил вслух: «Кент…» – и ре­шительно двинулся к станции. То тут, то там, на всей огром­ной территории привокзалья, вспыхивали фонари, озарялись светом стекла зала ожидания, а из распахнутых настежь окон ресторана на втором этаже грянула музыка – вечер на столич­ном вокзале вступал в свои права. Человек, оставивший маши­ну на платной стоянке, а звали его Сухроб Ахмедович, был вы­сок ростом, чуть грузноват, хотя еще чувствовалось что-то спортивное в осанке и в легкости походки. Не сразу и не каж­дый мог определить его возраст, слишком моложаво он выгля­дел, наверное, этому способствовала и его манера поведения, свободная, раскованная, однако лишенная вульгарности, да и стиль одежды, пожалуй, не выдавал его положения в обществе. Сухроб Ахмедович не имел в руках ничего, и если бы и на­блюдали за ним, наверное, подумали бы, что он приехал кого-нибудь встречать. У первой платформы стоял проходящий по­езд Москва – Душанбе, и перрон оказался многолюдным, шумным, но у него вряд ли могли оказаться тут ненужные знакомые. Круг людей, среди которых он вращался, если даже изредка пользовался поездами, предпочитал все-таки свой фирменный «Узбекистан».

Сухроб Ахмедович, выйдя на первую платформу, на вся­кий случай пристально оглядел нумерацию вагонов и напра­вился к голове поезда. Внешне он не бросался в глаза. Неяркий твидовый пиджак, темно-серые строгие брюки, на ногах удоб­ная бесшумная «Саламандра»; ворот однотонной вишневого цвета рубашки распахнут, но это не портило вида, скорее нао­борот, подчеркивало элегантный, спортивный стиль моложа­вого мужчины.

В его планах все было рассчитано по минутам, но он все-таки машинально глянул на часы – тяжелые, массивные, блеснувшие золотом, швейцарский «Роллекс», – успевал. Он шел, смешавшись в толпе встречающих и отъезжающих, то и дело поглядывая на номера вагонов и вроде отыскивая кого-то взглядом. Делал он это вполне профессионально, натурально, и театральный и киношный режиссер остались бы довольны, доведись им снимать сцену на вокзале.

У подземного перехода он на секунду остановился и, чер­тыхнувшись, перевязал шнурок на левом ботинке, убедился лишний раз, что хвоста за ним вроде нет. Он догадывался что догляд за ним мог быть куда изощреннее, чем его несложные хитрости.

В туннеле он услышал, что до отхода поезда Ташкент – Наманган осталось пять минут. Пока все шло по четко выве­ренному плану.

Из перехода он двинулся к своему вагону. Вышколенный проводник мягкого спального дожидался запоздавших пасса­жиров, хотя другие уже поспешили подняться к себе и убирали подножки. Сухроб Ахмедович протянул скучающему железно­дорожнику два билета. Тот невольно спросил, а где же попут­чик. На что получил такой ответ:

– Видите ли, я храплю во сне и не хотел бы, чтобы мой недуг доставлял неприятности соседу. Оттого всегда покупаю билет на все купе.

Хозяин вагона находился в добром настроении, к поездке прибыл после обильного застолья с друзьями в чайхане, поэ­тому переспросил шутя:

– Даже в том случае, когда в составе только четырехмест­ные купе?

Но вопрос не сбил с толку человека в твидовом пиджаке, он сказал:

– Нет, до сих пор мне не приходилось покупать для себя четыре билета сразу, впрочем, я редко пользуюсь поездами, – и, считая, что разговор окончен, он легко поднялся в вагон, ус­пев при этом глянуть вдоль состава в одну и другую сторону.

Следом поднялся и проводник, отчего-то сожалея о своем вопросе. Многолетний опыт работы подсказывал ему, что та­ким людям вопросов задавать не следует. Пассажир, хоть и без галстука и без обычного холуйского сопровождения, принад­лежал к тем, кто редко гнется перед кем-то в поклоне, на Вос­токе такие за версту заметны, а он на своем веку повидал их немало. За пять минут до отхода, зная, что из двенадцати купе занято лишь семь, проводник радовался, что поездка будет не­обременительной и, может, даже денежной, но человек с двумя билетами почему-то невольно вселил в него тревогу.

Запоздалый пассажир быстро зашел в свое купе, ему не хотелось встретить тут знакомых, это осложнило бы его пла­ны, хотя и на этот случай у него имелись варианты.

– Пронесло! – произнес он, с улыбкой оглядывая свое временное пристанище. Нехитрый дорожный уют двухмест­ного купе радовал глаз, вагон был новый, содержался опрятно. Белье, ковры, посуда на столе – все отличалось чистотой, све­жестью и настраивало на приятное путешествие. Сухроб Ахме­дович, которого узкий круг людей знал еще и под кличкой Се­натор, глянул в большое зеркало на двери, слегка поправил во­лосы – и остался доволен собой, внешних следов волнения, спешки он не обнаружил.

В вагоне было тепло, и он снял пиджак, но, прежде чем по­весить у зеркала, достал из кармана машинально, как делал всякий раз, пачку сигарет и зажигалку, и в этот момент ско­рый поезд Ташкент – Наманган тронулся.

Пассажир комфортного купе глянул в окно на проплыва­ющий перрон столицы и увидел далеко и высоко на фронтоне здания вокзала четыре буквы «…кент». Он достал из длинной дымчато-серой пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Сига­рета и зажигалка были одной фирмы «Кент», но ассоциация не вызвала улыбку, как несколько минут назад. Мысли его летели уже впереди экспресса.

Так в некотором раздумье он просидел минут десять, еще и еще раз прокручивая в голове свои дальнейшие действия, как неожиданно раздался стук и распахнулась дверь в купе. Проводник принес традиционный чай, заварил из личных за­пасов, он еще переживал свою бестактность и хотел несколько сгладить впечатление после неловкого вопроса. Человек без галстука не давал ему покоя, он лихорадочно перебирал в па­мяти разных высоких начальников, от секретарей обкомов до директоров торговых баз, которых ему довелось обслуживать в пути, но этого, с мягкими, вкрадчивыми шагами, припомнить никак не удавалось. Проводник поставил на стол фарфоровый чайник и пиалы, спросил, не нужно ли еще чего-нибудь при­нести, но, чувствуя, что его не видят и не слышат, поспешил ретироваться из купе. То, что пассажир чем-то всерьез озабочен, бросилось бы в глаза и менее искушенному человеку. Ко­нечно, он заметил и американские сигареты, и роскошную за­жигалку, молодые наманганские пижоны, возвращаясь из Ташкента домой, нередко угощали его и хвалились: десять рублей пачка! Человек, куривший такие дорогие сигареты, требовал к себе внимания.

Как только проводник покинул купе, Сухроб Ахмедович сразу почувствовал, что ему хочется пить, и с удовольствием налил себе пиалу. Хорошо заваренный самоварный чай на уг­лях помог ему расслабиться, и он, быстро опустошив чайни­чек, долго глядел в окно, мысленно отдалившись от предстоя­щих дел. А за окном мелькали дальние пригороды Ташкента, ночь властно вступала в свои права, и он вновь невольно по­смотрел на часы. Спать так рано он никогда не ложился, но сегодня ему предстояло подняться еще до рассвета и отдохнуть как следует не мешало – день его ожидал непростой, да и об­ратная дорога заботила, в понедельник, как всегда в десять, он должен быть на работе. Его отсутствие или даже опоздание на час не останется незамеченным, а привлекать к себе внимание ему не хотелось.

Пассажир снял часы с запястья и поставил будильник «Роллекса» на четыре часа пополуночи, проспать он не имел права, иначе срывалась вся рискованная поездка. Конечно, проводник мог поднять в любое время, но Сенатор вовсе не желал, чтобы тот знал, на какой станции он сошел, тогда све­дущие люди легко догадаются, куда он держал путь, а связь эту афишировать не хотелось. Катастрофическим для его служеб­ной карьеры мог оказаться тайный визит в горы, узнай кто-нибудь маршрут пассажира.

Да что карьера, прямая дорога в тюрьму, в этом он не со­мневался и оттого взвешивал каждый шаг. Сухроб Ахмедович долго держал в руках часы, ощущая приятную тяжесть, потом положил их на стол рядом с сигаретами и зажигалкой. Но ча­сы отчего-то притягивали внимание, и он снова взял их в ру­ки, протер носовым платком граненое хрустальное стекло без единой царапины, почистил золотые звенья тяжелого брасле­та. Иногда у него спрашивали – неужели золотые? И он всегда отвечал: что вы, имитация, правда, известной фирмы. Ничего из своих личных вещей он так не любил, как эти солидные ча­сы.

Ему нравилась их массивность, хорошего тона золото, дымчатый платиновый циферблат, изящные, светящиеся по ночам стрелки и, конечно, абсолютно точный ход. За время, что он их имел, видел эту марку на руках всего несколько штук, да у таких деятелей, что невольно гордость распирала Сухроба Ахмедовича Акрамходжаева. Он вспомнил, как полу­чил этот «Роллекс» в подарок три года назад, в день похорон Рашидова, в которых он, как и все в республике, принимал ак­тивное участие.

За день до этого близкие друзья сообщили ему довери­тельно, что накануне, в инспекционной поездке в столице Ка­ракалпакии, Нукусе, на руках у своего друга и родственника, секретаря обкома Камалова от инфаркта внезапно умер Рашидов.

Новость для тех, кто хоть сколько-то владел ситуацией в Узбекистане, оказалась сногсшибательной. Умер хозяин круп­нейшей республики, человек, державший бразды правления в крае единолично, решавший не только кадровый вопрос, но и любой другой, зачастую поражавший воображение своей ме­лочностью, вздорностью, несуразностью. Ушел из жизни че­ловек, бывший приближенным недавно умершего генсека Брежнева и пользовавшийся дружбой и покровительством многих крупных людей в Москве. Было от чего залихорадить республике. Правда, преемник Брежнева Андропов вроде не испытывал восторга от деятельности Рашидова и не числился у него в друзьях-приятелях, намекали, что даже, наоборот, мол, зачастили в Ташкент его эмиссары – и отнюдь не для то­го, чтобы выражать восторг бесконечными достижениями солнечного края, видимо, насчет успехов у того имелись иные данные.

Вот и накануне визита в Хорезмскую область и Каракал­пакию, говорят, приезжал человек из Москвы, беседовали с глазу на глаз более пяти часов, и слышал потом Сухроб Ахме­дович, что отбыл в свою последнюю поездку Шараф Рашидович не в добром расположении духа. И вот – инфаркт. Тревога вмиг поселилась в крупной чиновничьей среде и в аппарате.

Работал тогда Акрамходжаев прокурором одного из райо­нов Ташкента и особых шансов на продвижение не имел, хотя и был кандидатом юридических наук. Все места, на которые он метил, занимали люди, с которыми ему, казалось, тягаться не по силам, за каждым стояли богатые и влиятельные кланы, а то и покровительство самого Рашидова или его приближен­ных. А к Шарафу Рашидовичу он, к сожалению, как ни пытал­ся, так и не приблизился ни на шаг. Даже поговаривали, что тот как-то неодобрительно обронил, чего это, мол, Сухроб Ах­медович так рвется к власти, молод еще, время его не пришло. После этого кое-кто предпринял попытки ссадить его даже с поста районного прокурора, но тут он, что называется, показал зубы, дал понять, что своего не уступит.

В тот день, когда он получил весть о смерти Шарафа Рашидовича, в Прокуратуре республики намечалось какое-то очередное совещание, объявленное задолго до неожиданного события.

Сухроб Ахмедович явился в здание на улице Гоголя на­много раньше назначенного часа, сразу после обеда, он наде­ялся встретиться кое с кем из коллег и начальства, узнать си­туацию поточнее, чтобы не ошибиться в выборе новой поли­тики, угадать новый курс, который явно изменится после дол­гих лет единовластия Рашидова. Хотя официального уведом­ления о смерти Первого секретаря ЦК КП Узбекистана ни в печати, ни по радио и телевидению еще не было, чувствова­лось, что в Прокуратуре республики новость знает каждый.

К его удивлению, на месте не оказалось никого из руко­водства, с кем он намеревался встретиться, не видно было и коллег. Видимо, уже кинулись попытать свой шанс при смене власти с помощью могучих кланов и родственников. О сове­щании не могло быть и речи, хотя никто не удосужился его от­менить. И все-таки Акрамходжаев пришел не зря. Позже, ана­лизируя случившееся в тот же день, он считал это подарком судьбы, предназначением ему свыше.

Он шел безлюдным коридором второго этажа к широкой мраморной лестнице, ведущей в просторный холл, как вдруг внизу резко распахнулась тяжелая входная дверь и в вести­бюль влетел пожилой, совершенно седой человек с диплома­том в руках. Секундой позже следом за ним ворвался молодой, спортивного вида мужчина, явно преследовавший того, кто искал убежище в прокуратуре. Человек с дипломатом уже вбе­жал на лестницу, и Сухробу Ахмедовичу даже представился шанс помочь ему, но он почему-то спрятался за колонкой и молча выжидал, что же произойдет дальше. Убегавший, кото­рому до спасительного второго этажа оставалось всего несколько ступенек, неожиданно оступился, выронил дипломат из рук. Тот с грохотом полетел вниз, а следом и сам человек скатился с лестницы к ногам преследовавшего. Догонявший ловко подхватил дипломат и зло пнул распростертого у его ног человека, грязно выругавшись при этом. Вдруг за спиной у не­го раздался шорох. Постовой милиционер, опомнившийся от страха, наконец-то расстегнул кобуру. Мужчина ловко, как в пируэте, развернулся, прикрывая грудь дипломатом, и тихо прошипел:

– Брось, папаша, пушку, не то пристрелю! – в руках у него действительно поблескивал тяжелый вороненый пистолет. Милиционер дрожащей рукой отбросил оружие в сторону. И тут произошло невиданное: валявшийся на полу старик неве­роятным усилием воли вскочил на ноги и вцепился в руку преследователя, державшего «вальтер», прохрипев при этом:

– Коста, я ведь тебя предупреждал при первой встрече, что наши пути когда-нибудь пересекутся в храме правосудия…

Человек с дипломатом криво усмехнулся, явно не считая старика за серьезную помеху, и резко рванул его на себя, но руку с пистолетом освободить не удалось, и тогда он, не разду­мывая, коварно ударил свою жертву головой в лицо. Кровь брызнула на обоих и разлетелась по стенам вестибюля, но хо­зяин дипломата мертвой хваткой держал преследователя. Ви­димо, охотник за странным дипломатом считал секунды, по­нимая, что вот-вот кто-нибудь появится в холле или на лест­нице и отход усложнится, поэтому, не раздумывая, выстрелил в упор, затем в злобе еще и еще.

В этот миг входную дверь широко рванули и в прокурату­ру ворвался человек в милицейской форме. Сухроб Ахмедович без труда узнал в нем полковника Джураева, начальника уго­ловного розыска республики, о невероятной храбрости которо­го ходили легенды. Эркин Джураевич чуть ли не с порога прыгнул на человека по имени Коста, каким-то жестоким при­емом сломал его пополам и отбросил к стене, где вахтенный милиционер нашаривал на полу свой пистолет, а сам успел подхватить на руки окровавленного хозяина дипломата.

На шум выстрелов высыпали люди из кабинетов, кину­лись запоздало мимо Сухроба Ахмедовича в вестибюль. Посе­редине забрызганного кровью холла сидел знакомый им всем полковник Джураев, держа в руках окровавленную голову како­го-то человека, и в неутешном горе, глотая слезы, шептал:

– Прости, прокурор, не успел, прости…

Услышав из уст Джураева – «прокурор», Сухроб Ахмедо­вич сразу понял, кто этот человек, жизнью заплативший за то, чтобы дипломат с документами остался в стенах прокуратуры. Ну, конечно, это бывший областной прокурор Азларханов! Но, боже, как он постарел, поседел, а ведь еще шесть-семь лет на­зад каким орлом ходил. Сухроб Ахмедович не раз встречал его в этом здании на разных собраниях и совещаниях, было его имя на слуху. Ему прочили славную карьеру! Реформатор – так, кажется, называли его недоброжелатели и завистники. По­том убили его жену, а сам он попал в неприятность, связанную с какой-то коллекцией не то керамики, не то фарфора, и жизнь пошла под откос. Сухроб Ахмедович даже слышал, что он дав­но умер в больнице от инфаркта.

Подробностей последних лет жизни Азларханова он не знал, хотя слышал, что тот ввязался в борьбу с одним влия­тельным в крае родовым кланом. Судя по тому, что разыгра­лось у него на глазах, Азларханов до последней минуты не слагал с себя полномочий прокурора. Выходит, действительно сильный был человек, подумал равнодушно Акрамходжаев. Подтверждал версию и неподкупный полковник Джураев, объ­явившийся в Ташкенте лет пять назад. Многим он тут попор­тил, да и сейчас портит, кровь. Откуда он взялся на нашу голо­ву, не раз задавались вопросом дружки Сухроба Ахмедовича, хотя и знали ответ, что прокурор Азларханов ходатайствовал за него перед МВД республики. «Один уже отвоевался за прав­ду», – почему-то зло подумал прокурор Акрамходжаев и вдруг услышал подтверждение своим догадкам.

– Товарищи, да это же Амирхан Даутович Азларханов, помните, работал у нас прокурором области… – зашумели, за­галдели кругом, все дружно признали бывшего коллегу.

Районный прокурор в суматохе хотел незаметно пройти к двери и уехать, у подъезда его ждала машина, но вдруг мельк­нула шальная мысль-мечта: завладеть бы документами в кейсе, наверное, быстро пошел бы в гору. Многие важные господа: министры, депутаты стали бы искать дружбы со мной, а я бы уж знал, кого миловать, кого в тюрьме сгноить. Не стал бы ри­сковать жизнью по мелочам прокурор Азларханов, не тот че­ловек, он всегда предлагал радикальные перемены в нашем де­ле, мечтая о верховенстве законов надо всем, о правовом госу­дарстве, значит, выследил крупную дичь, раз пошли на такой отчаянный шаг – пристрелить в самой прокуратуре. Не меша­ло бы вместе с документами в кейсе заполучить и этого отча­янного парня со странным именем Коста, вот такие нужны боевики, которые не останавливаются ни перед чем, выполня­ют свой долг до конца, цены нет таким людям, продолжал по­догревать себя прокурор Акрамходжаев, все еще скрываясь за колонной. Отсюда, сверху, все хорошо просматривалось. Он видел, как молоденький дежурный из приемной прокурора ре­спублики звонил в «Скорую помощь», требовал немедленно врача, хотя было ясно, что помощь бывшему коллеге уже не нужна. Разве что для Коста, который корчился у стены, види­мо, полковник Джураев повредил ему позвоночник.

Прокурор медлил уходить, хотя и не видел причин задер­живаться, даже появись вдруг начальство, с которым он хотел встретиться, сейчас вряд ли удалось бы уединиться и пофилософствовать, какие и откуда задуют ныне ветры в паруса Пра­восудия. Что-то упорно удерживало его у колонны и какой-то бес шептал: думай, думай, возможно, это твой единственный шанс в жизни завладеть тайной многих влиятельных людей. Шальная мысль-мечта кружила голову, ему стало внезапно жарко, и он ослабил узел галстука. Наверное, он побледнел и выглядел неважно, потому что пробегавший мимо знакомый следователь спросил участливо: «Вам плохо?»

Акрамходжаеву не хотелось привлекать к себе внимания, он улыбнулся и неопределенно махнул рукой, мол, ничего, по сравнению с тем, что творится внизу.

Неожиданно Джураев, у которого наконец-то забрали ок­ровавленного прокурора и положили тут же посреди холла на носилки с инвентарным номером имущества гражданской обороны, вырвался из плотного окружения и кинулся к теле­фону, видимо, вспомнил что-то важное. Было слышно на весь вестибюль, как он приказывал кому-то: «Срочно передайте всем постам ГАИ: немедленно примите меры к задержанию белых «Жигулей» модели 2106 с номерным знаком ТНС 85-04. Перекройте выход из города и будьте крайне внимательны, преступники вооружены и не задумываясь пустят его в ход».

Подъезжая к прокуратуре, начальник уголовного розыска республики видел начало преследования на улице, и опытный глаз его приметил подозрительную машину, наверняка страховавшую Коста. В полковнике проснулся сыщик.

Но, положив трубку, он горестно признался:

– Зря я поднял тревогу, номер, по всей вероятности, у та­ких профессионалов фальшивый или машина угнанная.

– Все равно, вы правы, поостерегутся сегодня постовые на дорогах, а то слишком много их погибает в последнее время от доверчивости, – поддержал кто-то полковника.

Разговаривая по телефону и объясняя что-то окружившим его людям, начальник уголовного розыска не выпускал дипло­мат из рук, он наверняка знал о его содержании. Появился он тут не случайно, на какую-то минуту опоздал на назначенную встречу с Азлархановым.

Но вот Сухроб Ахмедович разглядел, что к Джураеву энер­гично пробирается начальник следственного отдела прокура­туры, и он почувствовал, что столь желанный для него кейс сейчас исчезнет в одном из сейфов второго этажа. Забрать кейс к себе на работу полковник Джураев не мог, он знал о со­держании дипломата и догадывался, что в родном министер­стве немало желающих уничтожить крамольные документы Азларханова. Однажды тот намекнул ему о связях мафии с высшими чинами МВД, и сегодня в коротком разговоре предуп­редил, что его руководство не должно знать об их встрече.

Строить планы дальше не имело смысла, и прокурор ото­шел от колонны, поспешив вниз, прямо к полковнику Джурае­ву, вокруг которого не убывала толпа, но в двух шагах невольно приостановился, не захотел вдруг, чтобы сыщик видел его здесь.

Полковник тем временем протянул дипломат начальнику следственного отдела и сказал:

– Пожалуйста, спрячьте у себя в сейфе, но прежде в при­сутствии коллеги из другого отдела опечатайте его, там бумаги чрезвычайной важности, они касаются таких людей… А утром лично передадите прокурору республики, сегодня его уже не будет, в ЦК партии экстренное совещание, и продлится оно долго.

Дипломат будоражил воображение, Сухроб Ахмедович, простояв в вестибюле, вновь машинально поднялся на второй этаж, а с правого крыла начальник следственной части с колле­гой как раз направлялись снова в вестибюль. Из обрывков раз­говора на ходу он понял, что бумаги опечатаны и завтра будут переданы прокурору, сейчас их заботили похороны Азларха­нова, и они поспешили на помощь полковнику Джураеву.

Сухроб Ахмедович ранее работал в следственной части ре­спубликанской прокуратуры следователем по особо важным делам и хорошо знал начальника этого отдела, даже был с ним в приятельских отношениях, это он помог ему стать район­ным прокурором.

Расстроенный Акрамходжаев еще некоторое время посто­ял у колонны, откуда видел трагедию, потрясшую республи­канскую прокуратуру. Он слышал, как врач из медсанчасти МВД, прибывший за Коста, просил помощника прокурора связаться с Институтом травматологии, чтобы помогли сроч­но сделать рентген, собственная установка у них не работала третий месяц.

Внизу две женщины швабрами оттирали окровавленный пол, а вахтенный милиционер сидел понуро, зная, что теперь придется подыскивать другую работу, а жаль, до пенсии оста­валось всего три года. Впереди у него предстояли последние часы дежурства, и, откровенно говоря, пугала ночь в здании, где на глазах произошло убийство, в голову лезли разные страхи.

Сенатор, расстроенный не меньше вахтенного милицио­нера, завел свою машину и медленно поехал в сторону Алайского базара, раздумывая, возвращаться ему на работу или нет, и вдруг увидел – навстречу ему по пустынной улице не­слись белые «Жигули» шестой модели с номерным знаком ТНС 85-04. Акрамходжаев хорошо запомнил команду полков­ника Джураева всем городским постам ГАИ. Видимо, вспугну­тые машиной начальника угрозыска, они выжидали где-то во дворах и сейчас выскочили из укрытия, пытаясь узнать что-либо о судьбе своего сообщника.

Неожиданно Сенатор подал фарами сигнал тревоги, таким образом водители предупреждают друг друга о засаде, устроен­ной работниками ГАИ. За рулем сидел молодой парень, круп­ные очки скрывали половину его лица, как только машины по­равнялись, из белых «Жигулей» раздался звук клаксона, благо­даривший за оповещение, кроме этого водитель высунул из открытого окна сжатую в кулак мощную руку, в запястье охва­ченную кожаным ремнем. Машина пронеслась не сбавляя ско­рости, и прокурор не сумел больше ничего разглядеть, хотя видел еще двоих на заднем сиденье, не успел он и глазом мор­гнуть, как «шестерка» свернула в кварталы жилых домов. Ко­нечно, они срисовали мой номер и через час-два узнают, кому принадлежит машина, и будут обескуражены еще больше, не поймут, то ли радоваться, то ли печалиться, думал Акрамход­жаев, и свернул к старому мединституту. Ехать на работу он раздумал.

Проезжая мимо республиканского НИИ травматологии, он увидел, как из санитарной машины, принадлежавшей мед­санчасти МВД, врач и сопровождающий работник охраны осторожно достали специальные носилки с Коста и понесли его в здание. Рабочий день подходил к концу, и они поспешили сде­лать рентгеновский снимок, понимал это и водитель, перехва­тивший у врача одну ручку носилок. Так, втроем, почти бегом поднимались они по крутым ступеням похожего на казарму здания, возникшего совсем недавно в центре города. Но вряд ли тюремный врач и его товарищи думали сейчас об архитек­турной неудаче зодчих столицы.

Прокурор Акрамходжаев уже доехал до развалин величест­венного польского костела, зияющего десятки лет пугающими провалами окон и дверей, наглядно демонстрирующего реальное отношение государства к религии, как невольно подумал: «Ну, ладно, дипломат с тайнами многих влиятельных людей оказался для меня недосягаемым, но ведь Коста я могу заполучить, если приложить усилия, такой парень в долгу не оста­нется, да и хозяева его, наверное, мне при случае пригодятся». И он решительно развернул машину назад – в нем проснулся азарт охотника, авантюрное в характере взяло верх. Впрочем, рисковать крупно он не собирался, судьба Коста зависела от обстоятельств, а точнее, от нашей неразберихи, которую он предвидел.

Прокурор въехал на территорию Института травматоло­гии, хотя и видел запрещающий знак, но он не считался в жизни с гораздо более серьезными запретами, не то что до­рожными. Оставив «Жигули» у розария, он вошел в здание с черного хода, успев разузнать по дороге, где находится рентге­нологическое отделение. Искать ему не пришлось, снимки де­лали на первом этаже. Вольнонаемного охранника из тюрем­ной обслуги он заметил еще издалека, тот стоял в коридоре один, равнодушно озираясь по сторонам, а из плохо притво­ренных дверей кабинета заведующего отделением слышалась перепалка.

Нужно было задержаться у двери от силы минуту, не боль­ше, не привлекая внимания охранника, чтобы услышать, как развиваются события и совпадают ли они с тем, что надумал изощренный в уголовных делах ум прокурора. Приближаясь к охраннику, Сенатор достал сигареты и спросил:

– Браток, не найдется ли спичек?

Тот долго хлопал по карманам форменных брюк, пока не нашарил коробок. Первую спичку, услужливо зажженную ох­ранником, он ловко загасил, прикурил только со второй. Ус­лышав аромат дорогих сигарет, служивый попросил закурить, и прокурор великодушно протянул ему пачку.

За это время он услышал, как незнакомый голос отбивал­ся от просителя.

– Войдите и вы в мое положение. Рентгенолог уже ушла, отключено высокое напряжение установки. Больного оставим в изоляторе, утром сделаем клизму, и к десяти снимок будет готов.

– Не можем мы его оставить на ночь, он преступник и должен находиться под стражей, – настаивал знакомый голос врача медсанчасти МВД.

В ответ он услышал смех и следующее:

– Чудак вы, коллега, да куда же он убежит с поврежден­ным позвоночником, да еще со второго этажа, но если вы уж так боитесь, в изоляторе два места, пусть останется с ним сопровождающий, не возражаю. Я распоряжусь насчет ужина…

Дальше Акрамходжаев не слушал, быстро направился к пролету второго этажа узнать расположение изолятора. Вдо­гонку он услышал в коридоре, как врач сказал охраннику.

– Сабиров, тебе придется здесь переночевать…

На втором этаже помещалось отделение острой травмы, и больных в коридоре не было. Палату с надписью «Изолятор» он отыскал рядом с туалетом, откуда как раз выходила сани­тарка с ведром и шваброй. Прокурору все становилось ясным, оставалась только одна существенная деталь для задуманной операции, и он спросил:

– Будьте добры, подскажите, где на этом этаже ближай­ший телефон?

Начальственного вида мужчины всю жизнь внушали страх старухе, и она поторопилась объяснить.

– Прямо и возле шестой палаты налево, там за углом и находится столик дежурной сестры по корпусу.

Он поблагодарил словоохотливую женщину и спросил на всякий случай:

– Как зовут медсестру и когда она меняется?

– Да только заступила, теперь уж до утра, а величают Халимой Насыровной. Но она больно строга и шумлива, может не пустить к больным в гражданской одежде, так что лучше вертайтесь вниз и попросите у бабы Нюры в вестибюле халат.

– Спасибо, спасибо, – сказал обрадованный прокурор, – я, пожалуй, последую вашему совету и не стану нарушать больничный порядок, – и повернул назад.

В вестибюле он узнал телефон дежурной медсестры отде­ления острой травмы и тут же из холла позвонил по автомату. Услышав женский голос, он спросил:

– Халима Насыровна?

Как только прозвучало: «Да, я слушаю вас», он повесил трубку. И в этот момент почувствовал, что все задуманное свершится, он всегда доверялся интуиции, и она почти никог­да его не подводила. Он достал вторую монетку и набрал номер своего помощника в прокуратуре.

– Салим, я сейчас буду, и если у тебя на вечер есть дела, отмени, нам предстоит срочная работа, и, пожалуйста, предуп­реди наших друзей, сегодня они могут понадобиться.

Он посмотрел на часы и отметил для себя, что с этой ми­нуты начался отсчет задуманной операции, лишним временем он не располагал.

Он всегда ездил по городу с превышением скорости, а сей­час, возбужденный азартом предстоящего дела, и вовсе несся как угорелый, смущая бесправное ГАИ и некоторых постовых. Особенно на территории его района ему еще и честь отдавали, а на регулируемых перекрестках, завидя машину, устраивали зеленую улицу.

Салим, его правая рука в прокуратуре, старый универси­тетский однокашник, встречал у порога. Из краткого телефонного разговора он понял, что шеф затеял что-то важное, они давно работали вместе и понимали друг друга, как пара про­фессиональных картежных шулеров.

Такое взаимопонимание не могло в конце концов не объе­динить их за карточной игрой, повальным увлечением многих должностных лиц в последнее десятилетие. Они держались повсюду вместе со школьных лет, помнится, кто-то назвал их в студенческие годы – сиамскими близнецами. Лидером, вожа­ком в этой связке, со стороны виделся Сухроб Ахмедович, бо­лее родовитый по происхождению, но это на взгляд непосвя­щенных. Хашимов вряд ли уступал своему другу в чем-то, он был силен и в тактике и стратегии, и наиболее рисковые опе­рации организовывал все-таки он, не зря у него была кличка: Миршаб – Владыка Ночи. В общем, они стоили друг друга.

Они сразу прошли в приемную и плотно затворили двой­ные двери с тамбуром, обитым звукопоглощающим ковроланом. И по внешнему виду шефа Салим Хасанович догадался, что тот затеял что-то неординарное, поэтому его несколько удивило начало.

– Знаешь, Салим, мы сегодня с тобой должны пересту­пить закон… – Прокурор произнес это с такой патетикой в го­лосе, что помощник невольно улыбнулся и не удержался, что­бы не прокомментировать странное заявление.

– А я думал, что мы этим занимаемся уже давно…

Хозяин кабинета неожиданно ответил вполне серьезно:

– Что мы творили до сих пор, ерунда, мелкая уголовщи­на, жалкие меркантильные интересы. За такие проказы и отве­чать-то стыдно. То, что я задумал, – уже политика, борьба за власть, и это должно вывести нас на новые круги жизни, дру­гие высоты, интересы, в иные кабинеты. – И он брезгливо по­смотрел вокруг.

Осмотрелся и помощник, но ничего жалкого, уничижаю­щего не увидел, наоборот, бухнули они сюда средств немало. Он не стал перебивать хозяина апартаментов, и тот с незнако­мым доселе пафосом продолжал:

– Нам с тобой уже за сорок, до каких пор мы будем слу­жить на побегушках у бездарей, у которых одно достоинство и преимущество – связи и тугая мошна? Ныне нам судьба предоставила шанс многих из них взять за горло и заставить по­тесниться за нескудеющей скатертью-самобранкой…

Потом он неожиданно сделал паузу, закурил и, пустив ровное колечко дыма в потолок, продолжал уже обычным то­ном.

– А натворили мы с тобой немало, ты прав. Но русские говорят – семь бед, один ответ. Может, наш новый грех и по­кроет старые, я об этом тоже думал. Да и время смутное, надо готовить прочные тылы. Умер Леонид Ильич, благоволивший к нашему краю, словно не выдержав горя, скончался его друг Шараф Рашидович, а новая политика Кремля, да и сам ее хо­зяин Андропов пугает всех, кого я знаю. Поэтому, дорогой мой Салим, я решил рискнуть, пойти ва-банк, и давай присту­пим к делу, счетчик уже включен.

Прокурор решительно поднялся с места, плотно задернул шторы большого окна, выходящего на улицу, включил свет и сказал:

– Сейчас мы запустим машину, провернем первый этап операции, на мой взгляд, несложный, а уж потом, после про­граммы «Время», я посвящу тебя в главную ее часть.

– Ты мне не доверяешь? – растерянно спросил Миршаб.

– О чем речь: доверяешь или не доверяешь, по нас давно уже одна намыленная веревка на двоих плачет. Я не хочу, что­бы ты прежде времени стал меня отговаривать, а вдруг я смалодушничаю, послушаю тебя, а потом всю жизнь буду каяться, что упустил свой шанс. Нет, нашей дружбой я рисковать не стану. Заполучу часа через три Коста, а там и отступать будет некуда.

– Какого еще Коста? – спросил ничего не понимающий помощник.

– Отличный парень, бьюсь об заклад, на сегодня среди наших друзей-боевиков нет такого отчаянного. Кстати, распо­рядись заодно насчет солидного ужина у своей прекрасной Наргиз. Я слышал, ты ей дом с хорошим участком купил, туда и доставят Коста. Я знаю эту махаллю, много уважаемых людей там живет, да и участковый мой знакомый.

– Прошу тебя, Сухроб, не путай ее в наши дела, а в гости всегда пожалуйста, не только в моем доме, но и в доме Наргизы всегда рады видеть тебя.

– Коста пробудет у нее сутки, от силы двое, не думай, он не бездомный человек, просто попал в беду. – По тому, как за­говорил шеф, он понял, что дело решенное и придется сми­риться.

Прокурор нервно посмотрел на часы, затем вышел из-за стола и сел рядом со своим помощником, некоторое время он раздумывал, а потом заговорил торопливо:

– А теперь слушай внимательно. Сейчас ты пригласишь ко мне того работника ОБХСС, на которого есть материал о взятке и вымогательстве, я знаю, что он энергично ищет под­ходы к тебе и ко мне, чтобы замять дело. Его я беру на себя, тут выгода двойная: он провернет операцию с Коста, и нам не надо искать человека в милицейской форме; да к тому же на всю ос­тавшуюся жизнь он вместе со своим тестем у нас в капкане, при случае скажем, кого он похитил из больницы, новость бу­дет не для слабонервных. А ты объедь катраны в районе и най­ди двух карманников, эти больше всего подойдут в ассистенты капитану ОБХСС, у них выдержка, а хладнокровия и арти­стизма им не занимать. Да и дело для них пустячное, поло­жить на носилки Коста, я тебе не сказал, что у него, кажется, поврежден позвоночник, спокойно вынести со второго этажа, определить в машину, и на следующем квартале они свободны. Кстати, отыщи два белых халата для щипачей, а специальные жесткие носилки в изоляторе есть. Даю тебе на все полтора ча­са, из больницы мы должны забрать Коста не слишком позд­но, иначе можем вызвать подозрение.

- Прямо детектив какой-то с похищением, переодевани­ем, – мрачно пошутил Хашимов, направляясь к двери, но воз­ражать не стал.

– Еще какой детектив, дорогой Салим, двухсерийный, и кража со взломом будет, – достал помощника голос уже в там­буре. Шеф пребывал в отличном настроении, а это придало уверенности его однокашнику.

Как только помощник покинул кабинет, Сенатор достал из недр старинного двухтумбового стола початую бутылку конья­ка, плеснул себе на дно пузатого бокала, затем, помедлив, по­вторил еще раз. Нет, прокурор нервничал, да еще как, рука так дрожала, что он чуть не опрокинул тонкостенный хрустальный бокал – баккара.

Спрятав бутылку с глаз, он достал папку с материалом на капитана ОБХСС Кудратова и принялся ее изучать. До сих пор у него не выпадало времени детально ознакомиться с бумага­ми, но чувствовал, что придется замять дело, уж слишком вы­сокие люди ходатайствовали за него, в таком случае и не раз­живешься, вдруг потом шантажировать станет, с обэхаэсниками надо быть осторожным, там народ собрался тертый, за каждым кто-то стоит, страхует, туда за красивые глаза и спо­собности не особенно берут. Чем больше он вникал в обстоя­тельства, тем сильнее раздражался, то и дело у него невольно вырывалось вслух: подлец, негодяй, законченная сволочь, су­щий разбойник! Сказав довольно-таки громко: «Нет, таким людям не место в органах!» – прокурор вновь полез в стол за бутылкой, наглость капитана вывела его из себя.

Если бы Миршаб мог видеть и слышать сейчас своего разгневанного шефа, наверное, еще раз от души посмеялся бы, тем более мотаясь по катранам и подыскивая по его приказу подходящих карманников, кстати, в воровской иерархии стоящих на самой высокой ступени элиты, так сказать, блатного мира.

Время, отведенное помощнику, истекало, как вдруг в дверь раздался робкий стук, и на пороге появился щеголеватый капитан. Видимо, он редко чувствовал себя виноватым и никогда не каялся, прокурор почувствовал это, хотя тот, согнувшись, с печальным лицом затравленно прошептал:

– Я капитан Кудратов, вызывали?

«Из молодых, да ранний, ну и поколеньице растет, не приведи господь», – первое, что успел подумать прокурор.

– Как же ты дошел до такой подлой жизни? – рявкнул хо­зяин кабинета в искреннем гневе и хлопнул об стол папкой с делом капитана так, что из нее разлетелись бумаги: заявления, жалобы, акты, экспертизы, одна спланировала к ногам Кудратова. Прокурор был человек эмоциональный, увлекающийся, с артистической натурой, он на самом деле забыл, для чего пригласил этого щеголя, уж слишком потрясли его деяния хватко­го обэхаэсника, ведь работал-то в органах без году неделя.

Кудратов поднял бумажку, она оказалась коллективной жалобой на него из продмага, он догадывался, о чем там речь, помнил и суммы, не знал одного, написали ли о том, что он склонял к сожительству молоденьких продавщиц. Из-за них он и взял под микроскоп работу гастронома, дышать не давал, слишком уж аппетитные девочки бегали в каждом отделе. С первого дня работы в органах капитан сделал для себя откры­тие: какие же дураки директора торговых точек, что приглаша­ют на работу пригожих женщин и смазливых девчонок, половина неприятностей магазина как раз из-за них. Но сейчас вряд ли мог он ясно представить хоть одно миловидное личико в кокетливой белой пилоточке фирменного магазина.

Он протянул дрожащими руками прокурору жалобу на са­мого себя, пытаясь не встретиться при этом глазами, взгляд Акрамходжаева не сулил ничего хорошего.

– Ну, отвечай, расскажи о трудной жизни, голодных детях и маленькой зарплате, я включил диктофон.

Прокурор хотел добавить, что ж ты, мерзавец, так круто обложил торговлю, как дальше деловым людям жить, если им на одного тебя воровать приходится, да и кто ты, сопляк, чтобы хапать за всех в районе, и повыше тебя начальники есть, место свое знать надо. Но он этого не сказал, ушлый капитан принял бы это как команду поделиться награбленным, нет, с ним следовало действовать тоньше, деликатнее. Сенатор вы­числил, на какую сумму тот успел нафаршироваться, и четко знал, сколько попавшийся должен отстегнуть ему. Но следова­ло делать пока все по букве закона, сохраняя лицо власти, а там подготовь почву – и деньги приплывут сами собой, без усилий, а главное, без принуждения, искусство получения взя­ток – тонкая штука, и прокурор владел им гораздо лучше, чем уголовным кодексом и правом вообще. Хозяин кабинета, при­нуждая капитана к разговору, придвинул диктофон, и тот вдруг выпалил:

– Я больше не буду, я молодой, исправлюсь…

– На исправление я и готовлю документы, – ухмыльнул­ся прокурор. – На сколько, думаешь, тянут твои шалости?

– Сказали на пять…

– Плохие у тебя, капитан, адвокаты, пять это только за взятку, а ущерб, который ты нанес, беспричинно опечатав склад «Универсама», после чего тебя не могли два дня оты­скать, а мы теперь знаем, где ты развратничал все это время. А в магазине отключились холодильники и пропало товаров на пятьдесят тысяч, а таких случаев по делу еще три, так что ущерб от твоей деятельности тянет под 100 тысяч, а это зна­ешь чем пахнет?

Удар был нанесен мастерски, эффектно, капитан крепко засомневался в силе своих покровителей, впрочем, гарантий ему не давали.

– Помогите, век не забуду, – взмолился Кудратов, вмиг потеряв спесь и надменность.

– А знаешь, как тебя зовут в торговле? Чума – такие, как ты, и есть мор дня народа, – вновь распалился прокурор и вдруг вспомнил, для чего вызвал капитана. От волнения он встал и, задумавшись, прошелся перед капитаном. Надо было менять тактику, и тут Кудратов сам помог, взмолившись еще раз.

– Не губите, рабом вашим буду…

– А ты думаешь, легко мне закрыть дело, и почему я дол­жен рисковать за тебя? Ты мне кто: брат, сват? У меня на се­годня уже запланирован один риск, между прочим, просили те же люди, что ходатайствовали за тебя, теперь я не знаю, какую их просьбу выполнить – то ли тебя пожалеть, то ли того шо­фера?

– Какого шофера? – с надеждой спросил капитан.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – отрезал прокурор, продолжая расхаживать по кабинету. Впрочем, говорят, клин клином вышибают, может, мне удастся две просьбы твоих покровителей выполнить, обе судьбы в твоих руках, как говорится, куй свое счастье сам. Согласен рискнуть?

– Я же сказал, рабом вашим буду, только спасите от позо­ра и тюрьмы, – приободрился капитан, почуяв неясную пока перспективу.

– Дело, в общем, не хитрое, но элемент риска есть, – ска­зал Акрамходжаев спокойно, возвращаясь на место. – Я хотел просить другого человека, но если готов, почему бы не попробовать, заодно проверим, хозяин ли ты своему слову. – Прокурор посмотрел на часы и с улыбкой произнес: – Если не струсил, то через два часа неприятности твои и того шофера будут позади.

– Что я должен сделать? – нетерпеливо перебил Кудратов.

– Ничего особенного, но прежде я обязан ввести тебя в курс дела, в общих чертах, конечно, я не хотел бы ни к чему принуждать – вольному воля.

К одному большому человеку приехал гость, сегодня после обеда на машине хозяина он разъезжал по городу и совершил аварию, сам тоже пострадал. Сейчас он лежит в больнице, а ут­ром им займутся как следует. Твоя задача с двумя молодыми симпатичными людьми, готовыми на благородный поступок, подняться на второй этаж, спросить у дежурной по этажу Халимы Насыровны, где изолятор, положить этого человека на носилки и спустить вниз к машине, и на следующем квартале ты свободен. В случае успеха операции хозяин машины ска­жет, что «Волгу» у него угнали. Ну как, возьмешься?

– Согласен, если вы не разыгрываете меня, это же сущий пустяк.

– Да, по сравнению с чем ты влип, конечно, семечки. Тем более там уже постарались наши друзья, в изоляторе находит­ся охранник из тюремной больницы по фамилии Сабиров, за полчаса до вашего прихода начальство по телефону через ту же медсестру отпустит его домой. Звонить будет начальник кара­ульной службы, майор Саидов – запомни. И последнее, если медсестра спросит, почему забираете, спокойно скажешь: на­чальство велело – и дашь понять, что знаешь и о звонке майо­ра, и об охраннике Сабирове, которого отправили домой. Ну, а если случится сверхнепредвиденное, действуйте по обстановке. Сбежать со второго этажа или спрыгнуть на козырек первого, а там на землю, думаю, не проблема для таких орлов. Ну что, по рукам?

Капитан, все еще не веря в удачу, вяло протянул руку.

– А сейчас сходи в чайхану, она через два дома, выпей чаю, переведи дух, взвесь свои шансы, никуда не звони, через час поедем в больницу.

Как только Кудратов вышел из кабинета, Сухроб Ахмедо­вич позвонил в чайхану, давний и верный прием, не раз при­носивший успех.

– Ахмад-ака, сейчас от меня вышел один молодой симпа­тичный капитан, посмотри, отлучится ли он из чайханы, вос­пользуется ли телефоном?

– Хорошо, – только и ответил чайханщик, он хорошо по­нимал прокурора.

Салим Хасанович опоздал почти на полчаса.

– Что, в нашем районе двух щипачей найти стало слож­но? – встретил его прокурор.

– Представь себе, так оно и есть. У них сегодня что-то вроде конгресса, большого курултая. Делят столицу на зоны влияния, говорят, появились за последние годы в республике новые авторитеты, они и перекраивают карту Ташкента, ста­рикам приходится тесниться, молодежь требует свое.

– Ну куда власти смотрят? И кто вообще правит в этом городе? – завелся сразу Сенатор. – Выходит, уголовный мир сам по себе, а органы правопорядка сами с усами, – закончил он неожиданно задумчиво.

Помощник, не переставая удивляться сегодняшнему фи­лософскому настрою своего шефа, ответил:

– Попали в точку, у них одни заботы, у нас другие. Они знают то, что знаем мы, и даже больше. Мы тоже знаем, кто есть кто, паритет налицо, и овцы целы, и волки сыты. Но что касается карманников, я отозвал двух делегатов с конгресса, и они ждут в машине, толковые ребята, понимают все с полусло­ва, нам бы таких сотрудников.

– Обижаешь, брат, да в нашей системе почище орлы есть, не то что карманы обчистят, а государство по миру пустят. Жаль, ты с делом Кудратова не ознакомился, вот он почистил торговлю, так почистил, и легиону щипачей такой размах не по зубам, за год на особо крупные хищения потянул.

– Сдаюсь, сдаюсь, – миролюбиво поднял руки вверх по­мощник. – Значит, дожал ты его, я видел, он сидит в чайхане.

– А куда ему деваться, фирма веников не вяжет, но, доло­жу тебе, наглец, каких свет не видал. И я решил, что одной опе­рации по спасению Коста с него недостаточно, придется ему крепко раскошелиться, не по рангу берет, значит, нас с тобой в грош не ставит, думает, что его тесть пуп земли. Подожди, я и до тестя доберусь… – закончил он вдруг с угрозой, и тут раз­дался телефонный звонок.

Прокурор держал трубку слегка на отлете, и Салим Хасанович слышал.

– Капитан только что ушел. Пришел подавленный, но бы­стро оклемался. Никто к нему не подходил, чайханы не поки­дал, телефоном не пользовался.

– Спасибо, Ахмад-ака, работаешь профессионально, гово­рят, ты увеличил ночной тариф на водку, не растеряешь кли­ентов?

– Не растеряю, любишь водку среди ночи пить, раскоше­ливайся, хороший сервис во всем мире дорого стоит. – И оба громко рассмеялись.

– Ну вот, все в сборе, приступим к первой фазе опера­ции, – сказал прокурор и достал из сейфа пистолет, который уже лет десять находился в розыске, а купил он его случайно, в прошлом году отдыхая в Цхалтубо.

– Пушка? Зачем? – спросил удивленно помощник.

– Нас ведь ждут сегодня не только изысканный ужин у прекрасной Наргиз, но и дела, дорогой. Я чувствую себя уве­реннее, когда эта вороненая штука со мной. Кстати, как насчет ужина, у нас ведь важный гость, хочется ему доставить сюрп­риз. Бьюсь об заклад, сейчас он о рюмке хорошего коньяка и бокале шампанского и не помышляет, я не говорю уж о пере­пелках и плове, который так великолепно готовит очарователь­ная хозяйка нового поместья.

– Все в порядке, из-за ужина и опоздал, пришлось заехать на базар и заглянуть в подвалы «Интуриста», разжиться дели­катесами. Обрадовали вашими любимыми миногами и копче­ными угрями, думаю, гость по достоинству оценит неожидан­ный прием. Там, между прочим, все знают о смерти Рашидова.

– Еще бы, в подвале да чтоб не ведали. Они, я думаю, раньше всех и пронюхали, а может, даже до того, – хмыкнул прокурор.

В это время вновь раздался знакомый робкий стук в дверь и в тамбуре, не решаясь войти, появился капитан Кудратов.

«А он действительно еще сопляк, да к тому же и хлыщ, и кто ж таким людям доверяет столь важные участки работы: ни опыта, ни мудрости жизни нет за плечами, ни опыта службы в органах», – подумал Салим Хасанович, неприязненно разгля­дывая в упор зятя известного в столице человека.

– Подожди в приемной, – небрежно отмахнулся проку­рор, и капитан захлопнул перед собой дверь.

Читая мысли своего помощника, словно карты, он сказал:

– Каков тесть, таков и зять, каждый по себе дерево ру­бит. – И оба непринужденно засмеялись. – Два слова перед тем, как выехать. Салим, ты с капитаном и щипачами садишь­ся в «рафик» и следуешь за мной. Не доезжая травматологии, остановитесь, я дам сигнал. К больнице я подъеду один, из ав­томата позвоню на этаж, и только через полчаса, когда уйдет охранник, въедете во двор, прямо к подъезду. Ну вот вроде все, с капитаном я детали оговорил, и щипачи знают свое дело. Ну, давай присядем на дорогу, да храни нас аллах.

Они сделали «аминь» и поспешили к машинам.

Подъехав к больнице, Сухроб Ахмедович позвонил с улич­ного автомата.

– Отделение острой травмы? – Услышав знакомый го­лос, переспросил: – Халима Насыровна? Вас беспокоит на­чальник караульной службы городской тюрьмы майор Саидов. Мне доложили, что на вашем этаже, в изоляторе, лежит боль­ной преступник. Наш врач без согласования с начальством ос­тавил его на ночь, а это грубейшее нарушение устава…

– Да куда ж он денется, – перебила весело дежурная по корпусу, – он же с переломанным позвоночником, я была в изоляторе, накормила вашего больного и охранника.

– Спасибо, убежать он, конечно, не убежит, но инструкция для нас закон, мы обязаны ее выполнять. Поэтому сейчас мы высылаем за ним транспорт и людей, подъедет один лихой ка­питан, а утром привезем его снова на рентген, так будет по правилам и надежнее.

– Пожалуйста, забирайте, если у вас такие строгости.

– Да, еще, чуть не забыл. Там рядом с ним должен быть наш охранник Сабиров, полноватый парень, с усиками. Звони­ла его жена, у него смена в пять часов вечера закончилась, если еще не ушел, пусть едет домой, к ним неожиданно гости из Башкирии нагрянули.

– Хорошо, хорошо, я передам. – Трубку на другом конце провода положили.

Сенатор вытер платком вмиг ставшие влажными руки и спокойно отправился к машине, почему-то страшно хотелось пить.

Отъехав от больницы, он развернулся у старого ТашМИ и встал на новое место, откуда хорошо проглядывался единст­венный вход на территорию. Ему не хотелось, чтобы кто-ни­будь случайно увидел его машину, он знал, что завтра закру­тится такая карусель – похищение особо опасного преступни­ка ЧП, и любая деталь сегодняшнего вечера станет важной.

Прокурор нервно посмотрел на часы, по расчетам, Саби­ров должен был уже выйти. «Неужели догадался позвонить своему начальству?» – мелькнула лихорадочная мысль, этого, варианта он не предусмотрел. Если так, следовало спешно ре­тироваться, но в этот момент он увидел охранника. Тот задер­жался у ворот, стрельнул у прохожего сигаретку, потом разду­мывал несколько минут, словно дожидался тюремной маши­ны, но вдруг сорвался с места и побежал к остановке. От ТашМИ, сияя огнями, поднимался трамвай на Юнусабад.

Прокурор вздохнул свободно и вновь достал платок, влаж­ные руки еще предательски подрагивали.

Включив дальний свет, моргнул раз, другой, как услови­лись с Салимом, и «рафик» на противоположной стороне ули­цы Энгельса медленно покатил к воротам травматологии. Территория больницы хорошо освещалась, и прокурор со своего места отчетливо видел, как капитан легко спрыгнул с передне­го сиденья, что рядом с водителем, подождал мгновение, пока вышли из салона карманники в белых халатах, и они вместе направились вверх по мраморной лестнице. Капитан держался молодцом, уверенно, и на ходу что-то объяснял своим подельщикам.

Неожиданно Сенатор злорадно подумал об обэхаэснике: «Ну и дубина, даже не подозревает, на какое дело его подписа­ли». Но мысленно все же пожелал Кудратову удачи.

Как только белые халаты скрылись в темном провале рас­пахнутой настежь двери, прокурор глянул на часы, вся опера­ция, по его замыслу, должна была занять 10 минут, не больше. Прокурор достал из-за пояса пистолет, переложил его в на­кладной карман пиджака и, выйдя из машины, стал нервно вышагивать возле «Жигулей», невольно отсчитывая время, се­кунды тянулись медленно. Когда, по его подсчетам, пошла де­сятая минута, он развернулся лицом к больнице и увидел, как по ярко освещенной лестнице несли носилки с Коста. Щипачи, не привыкшие что-либо таскать, тяжело гнулись, и капи­тан помогал переднему, на которого и падала главная нагрузка на крутых ступенях, но тут на помощь им выскочили Салим с шофером, и уже через две минуты носилки с больным исчезли в чреве машины, и «рафик» рванул от места недолгого приста­нища Коста.

– Слава аллаху, удача сама идет мне в руки, – сказал про­курор и, засунув пистолет снова за пояс, нырнул в машину. Ожидая, пока «рафик» сделает разворот у костела и проедет мимо него, он включил магнитофон, неторопливо, с удоволь­ствием закурил. Предчувствие успеха кружило голову, хотелось опорожнить бокал шампанского. Приятно было осозна­вать себя рисковым и смелым человеком, у него по-прежнему дрожали руки, но это уже была другая дрожь.

Пропустив пикап, Сухроб Ахмедович поехал следом, со­блюдая заметную дистанцию, он знал, что, по уговору, на сле­дующем квартале, возле гостиницы «Узбекистан», любимого места сборища карманников и прочих дельцов, Салим должен высадить щипачей. На площади перед отелем «РАФ» на мину­ту тормознул, и двое элегантно одетых воришек мгновенно растворились в праздной толпе.

Дальше он держал «рафик» в поле зрения, махалля, в кото­рой поселилась прекрасная Наргиз, освещалась плохо, и про­курор боялся потерять их в многочисленных тупиках и проез­дах, утопающих в зелени.

«Неужели Салим решил пригласить капитана на ужин к Наргиз?» – подумал он раздраженно, как пикап вновь неожи­данно остановился и обэхаэсник ловко спрыгнул на пыльную обочину.

Проезжать мимо, сделав вид, что не заметил, было поздно, и прокурор тормознул «Жигули». Опустив стекло окошка пере­дней дверцы, сказал:

– Ну что ж, капитан, я убедился, что вы хозяин своему слову, с вами можно иметь дело. Я постараюсь помочь вам, но, как вы сами выразились, моя просьба и ваша – несравнимы…

Капитан, прижимая ладонь правой руки к сердцу, радост­но закивал головой.

– Спасибо, Сухроб-ака, спасибо. Я все понимаю, век ва­шим должником буду…

Вдалеке «рафик» уже сворачивал налево, и Сухроб Ахмедо­вич, боясь упустить его из виду, рванул машину с места, обдав капитана выхлопными газами и пылью из-под английских шин «Гудьир».

«Умнеет прямо-таки по часам», – весело подумал Сена­тор. Он видел по глазам капитана, что тот понял – без денег, и немалых, ему из дела не выпутаться.

Пропетляв еще минут десять по улицам Рабочего городка, «рафик» въехал в махаллю, где помощник недавно приобрел дом для своей любовницы. Машина остановилась у глухого кирпичного забора, который трудно было назвать традицион­ным восточным дувалом, ибо он скорее походил на тюремную ограду, только без колючей проволоки, но он не сомневался, что поверху высокой стены в слой бетона вмуровано битое бу­тылочное стекло, отличительная деталь новых строений и но­вого времени. Прокурор не стал выходить из машины, пока Коста не внесли в дом. Как только «рафик» свернул в соседний переулок, он въехал во двор, и помощник затворил хорошо смазанные железные ворота.

«За таким забором можно долго держать оборону», – почему-то подумал Сенатор, и в этот момент с веранды его ок­ликнула Наргиз. Прокурор, слыша за спиной шаги своего помощника, дождался его, и они вдвоем поднялись на хорошо освещенную веранду, где уже был накрыт стол.

– Ну, здравствуй, прекрасная Наргиз, вот пришел к тебе на новоселье, – гость обнял и поцеловал ее, недавнюю танцовщицу известного фольклорного ансамбля.

– Я счастлива приветствовать вас в своем доме, Сухроб-ака, и надеюсь видеть вас с Салимом теперь почаще. – И она, извинившись, поспешила на кухню, пообещав пригласить к дастархану через полчаса.

– А у нас до застолья еще есть дела, и полчаса как раз кстати, – ответил он, затем, обращаясь к помощнику, доба­вил: – Салим, с самого начала операции меня почему-то му­чает жажда, будь добр, налей чего-нибудь.

Салим Хасанович прошел к дальнему углу стола, достал из ведерка со льдом бутылку шампанского, ловко и бесшумно откупорил ее и налил два глубоких бокала. Когда он вернулся к шефу, прокурор сказал:

– Спасибо, дорогой, ты читаешь мои мысли, я как раз хо­тел шампанского, и давай выпьем за успех второй части опе­рации.

– За успех! – поддержал Миршаб, и они залпом опорожнили бокалы.

– Сейчас я пойду познакомлюсь с Коста, а ты позвони нашим друзьям, пусть приезжают втроем: Сергей, Погос и этот Беспалый, как его?

– Артем, – подсказал помощник.

– Да, да, и пусть Артем захватит инструмент, сейф на Гоголя простейший.

– Ты хочешь совершить налет на Республиканскую про­куратуру? – вырвалось удивленно у Салима.

– Да, на прокуратуру, и не вижу причин для особого вол­нения, объект как объект. Вскрыть сейф в банке куда рискован­нее, там всегда готовы к ограблению. А налет на прокуратуру будет первым в ее истории, я сегодня видел, какие там лопухи стоят на охране, пенсионеры…

– Что важного для нас может храниться в сейфе на Гого­ля, я даже представить не могу. Если тебе нужна какая-нибудь информация из прокуратуры, проще найти человека-посред­ника и купить ее, – не в первый же раз.

– Ты, как всегда, прав, дорогой Миршаб, но на этот раз у нас нет времени ни на посредника, ни на куплю-продажу, ут­ром документы должны попасть на стол к прокурору респуб­лики.

– Я теперь уже ничего не понимаю. Откуда выплыли эти документы и как они попали к начальнику следственной части прокуратуры? – сказал растерянно помощник.

– Не напрягай зря голову – не поймешь, пока я за ужи­ном не введу тебя в курс дела. Но поверь, у нас редкий шанс играть по-крупному, ва-банк. А теперь иди, звони нашим друзьям, пусть приезжают через полтора часа, успеют на ужин, подумают, что это мы для них накрыли такой богатый стол, а меня проведи в комнату к Коста.

Салим, свободно ориентировавшийся в просторном доме Наргиз, показал спальню, где находился нежданный гость, а сам отправился звонить Беспалому, компания дожидалась вы­зова шефа у него на квартире.

Сенатор на секунду остановился перед дверью, понимая, какой непростой предстоит разговор, и отдавая отчет, сколь выгодны и в то же время непредсказуемы последствия контак­та с таким решительным человеком, как Коста, не говоря уже о тех, кто стоит за ним. Прокурор отчетливо сознавал не только риск, связанный с похищением Коста и налетом на Прокура­туру республики, но и ясно представлял угрозу, которой себя подвергал, если по каким-то соображениям операция не устро­ит владельцев дипломата, тут плата одна – голова. Но зато в случае удачи…

У Сенатора от волнения учащенно забилось сердце, и он решительно толкнул дубовую дверь с тонированным стеклом. В безоконной спальне с высоким потолком, на низкой жесткой тахте, у самой стены, поглаживая ворс роскошного афганского ковра, лежал Коста. Хорошо смазанная дверь на медных петлях открылась бесшумно, и Коста вроде не слышал или ловко притворился, что не заметил, как в комнату вошел человек. По крайней мере он не повернул головы, не прервал своего заня­тия, хотя почувствовал, как дохнуло ветерком из распахнутой двери, да и шаги, приглушенные пушистым паласом на полу, слышал, он вообще отличался поразительным слухом.

– Добрый вечер, – приветствовал прокурор, понимая, что первый ход уже проигран.

Коста лениво повернул голову, но более внимательный, чем прокурор, человек заметил бы, как моментально окинул он цепким взглядом вошедшего.

– Добрый, добрый, – ответил Коста без видимого волне­ния и интереса и вдруг неожиданно застонал.

– Что с вами? – кинулся к нему прокурор, желая помочь, но Коста вдруг затих, вроде смутился минутной слабости и по­просил поправить подушку.

Как только Сенатор склонился над ним, Коста левой рукой сгреб пиджак и рубашку у горла, а правой выхватил пистолет у прокурора из-за пояса и тут же приставил к его груди. Писто­лет он углядел сразу, как только тот переступил порог. Проку­рор, не ожидавший от пострадавшего такой прыти, опешил.

– Ты что, сумасшедший? – хрипел он сдавленным гор­лом. – Я же спас тебя от тюрьмы, от вышки, отпусти сейчас же. – Ощущая на груди холодную сталь пистолета, он боялся случайного выстрела.

– Не дергайся, – ответил Коста тихо, – ты сегодня уже видел, как я пристрелил одного, ты будешь вторым; одним прокурором больше, одним меньше, срок один.

Вошедший от неожиданной проницательности Коста об­мяк, не понимая, откуда он все знает.

– Я видел тебя там, в прокуратуре, ты прятался за колон­ной, – пояснил вдруг Коста свое ясновидение. – А теперь го­вори, где дипломат? – И прокурор ощутил, как дуло пистолета впилось в его тело, такой выстрелит не задумываясь, он это уже действительно видел.

– Дался тебе дипломат, благодари аллаха, что самого вы­рвали из тюрьмы, – по-настоящему возмутился Сенатор.

– Это у вас лишь бы ноги унести и сослаться на объектив­ные обстоятельства, мы так не работаем, для нас дело, доверие, репутация дороже жизни. Где дипломат?

– Толку от того, что ты узнаешь где, – не на шутку злился прокурор.

Коста так дернул его за ворот, что по комнате брызнули пуговицы, а рубашка лопнула на спине.

– Где дипломат?

– В прокуратуре, – прохрипел Акрамходжаев и бессильно повалился на тахту.

– Немедленно прикажи, чтобы принесли сюда телефон, или я точно тебя пристрелю. – И Коста приставил дуло к его виску. Пистолет у виска почему-то снял паралич воли и стра­ха, и прокурор сказал спокойно:

– Если даже и пристрелишь меня, телефон в доме не поя­вится, махалля на окраине города, строение новое, месяц как въехали, АТС тут еще не скоро построят. – Он не врал. Миршаб пошел звонить Беспалому в чайхану. Там находился единственный в квартале телефон-автомат.

Новость для Коста прозвучала столь неожиданно, что он растерялся, у него имелась в запасе одна козырная карта, и та оказалась бита, и он отпустил ворот и вернул Сенатору писто­лет.

– Ну, брат, ты и псих, – сказал прокурор мирно, поправ­ляя на груди рубашку.

Происшедшее не испортило ему настроения, наоборот, подтвердило мнение о важности дипломата и того, что он име­ет дело с серьезными людьми.

– Давайте будем знакомиться. – И он снова приблизился к тахте, но подавать руки Коста не стал. – Сухроб Ахмедович Акрамходжаев, прокурор…

– Меня зовут Коста, – ответил дружелюбно больной, – и, я думаю, вы обо мне наслышаны.

Искушенный прокурор пропустил намек-вопрос мимо ушей, понимая, что Коста хочет втянуть его в нужный для себя разговор, но человек на тахте считал варианты куда быстрее, чем его новый знакомый Акрамходжаев, и он тут же задал воп­рос в лоб:

– Почему вы решили спасти меня от справедливого воз­мездия, ведь я на ваших глазах, считай, при вашем попусти­тельстве, убил вашего коллегу, прокурора Азларханова, челове­ка весьма известного в крае?

Сенатор понял, что ему лучше всего отвечать с такой пря­мотой, с какой был задан вопрос, с подобными типами следо­вало играть в открытую, по крайней мере на первых порах, это притупит его бдительность.

– Нынче, в кого ни ткни, все недовольны своим положе­нием, я не исключение. Годы бегут, я уже не мальчик, и пост районного прокурора меня не устраивает, не вижу я и перспек­тив роста. Вам ли не знать кадровую политику в республике, Верховный держал под контролем каждое мало-мальски важ­ное кресло. Вы, наверное, удивитесь, что я сказал «держал», да, да, «держал». Открою для вас тайну, его уже нет, позавчера он неожиданно умер в инспекционной поездке в Нукусе.

– Вы ошибаетесь, прокурор, для меня это не тайна. Боль­ше того, вчера с некоторыми людьми я был там и поцеловал его на прощание в высокий лоб, извините, что перебил, продолжайте.

Сказанное Коста только вселило уверенность, что он на правильном пути, и тихо продолжил:

– Я, конечно, искал пути к Верховному, но он почему-то не подпускал меня. И вот сегодня, случайно оказавшись свидетелем сцены в прокуратуре, я подумал, если я смогу заполу­чить дипломат и вас, моя судьба, наверное, круто изменится.

– У вас есть шанс выкрасть дипломат? – невольно вырва­лось у Коста.

– Нет. Что мог, я уже сделал, – ответил прокурор безжалостно. Он не хотел пока, до времени, посвящать Коста в свои планы.

– Жаль, вы правильно рассчитали, окажись дипломат в ваших руках, ваша жизнь изменилась бы, точно, думаю, вы смогли бы получить то место, на которое стремитесь.

«Это я без тебя догадался», – мысленно ухмыльнулся про­курор.

– Но, откровенно говоря, вы крепко осложнили свою судьбу, ввязавшись в эту историю. Чтобы вы не считали меня неблагодарным, скажу честно, моя жизнь мало чего стоит, тем более сегодня, когда я упустил дипломат. Она обретет смысл, ценность, если удастся заполучить документы обратно или хо­тя бы уничтожить их.

– Если только взорвать прокуратуру, – зло пошутил собе­седник, но Коста шутки не принял.

– А что, прекрасная идея, но важно знать хотя бы этаж, крыло здания, комнату, а то рванем махину, а сейф останется целехоньким. Есть у нас в Ташкенте полтонны взрывчатки, ку­пили у геологов, и специалист найдется. – И Коста с надеждой посмотрел на прокурора.

– Выбросьте этот план из головы, прежде всего я не знаю, на каком этаже дипломат, во-вторых, здание занимает пол­квартала, и вашей взрывчатки не хватит даже для одного кры­ла, и не забудьте – у нас в распоряжении только ночь…

Но Коста уловил, что прокурор чего-то не так договарива­ет, то ли от страха, то ли еще по какой причине, и поэтому он угрожающе выпалил:

– Я не зря сказал, что, выкрав меня из больницы, вы ос­новательно осложнили себе жизнь. В дипломате документы на людей, претендующих на место Рашидова. И решайте сами, кем вы хотите их иметь: друзьями или врагами? Там компро­метирующие материалы на многих деловых людей, миллио­неров нашего края, и тех, кто не в ладах с законом и по сущест­ву правит уголовным миром в республике. – Коста сделал па­узу, вроде раздумывая, посвящать или не посвящать но все же рискнул туманным намеком. – Впрочем, правят они не только уголовным миром… Вот во что вы влипли по неосторожности, прокурор…

– Что же мне делать? – растерялся Акрамходжаев.

– У вас только один выход: я запишу вам телефон, для страховки даже два, по любому из них от моего имени потре­буете встречи с Артуром Александровичем. А сейчас главное: постарайтесь обдумать, кто в прокуратуре может знать, где на­ходится кейс, установите их адреса, телефоны. Вы сами сказа­ли, у нас в распоряжении только ночь… У Артура Александро­вича есть люди, они по вашим адресам дознаются, где наши бумаги, и непременно выкрадут их, чего бы это ни стоило. На­деюсь, вы понимаете теперь, что ваша жизнь тоже связана с этим чертовым кейсом?..

– Да, да, – задумчиво кивнул Сенатор, он мысленно счи­тал свои варианты.

– Пожалуйста, ручку, бумагу, – потребовал Коста, и про­курор машинально протянул ему свою записную книжку и «паркер». В этот момент раздался осторожный стук в дверь.

– Войдите, – сказал он, не оборачиваясь знал: это Миршаб.

Бесшумная дверь, блеснув тонированным стеклом, широ­ко распахнулась, и помощник вкатил тележку, заставленную закусками и напитками.

«Салим все делает кстати и вовремя», – благодарно поду­мал прокурор о своем однокашнике и, перехватив тележку, по­додвинул ее к тахте.

– Ого! – воскликнул Коста. – Миноги! Угри! Таким за­кускам позавидовал бы и сам Икрам Махмудович.

– Какой Икрам Махмудович? – пытаясь поймать на сло­ве, спросил прокурор.

– Икрам Махмудович? У вас будет возможность познако­миться с ним. Другого такого гурмана в Узбекистане, я думаю, не сыскать.

«Да, его голыми руками не взять», – подумал Сенатор, а вслух спросил:

– Признавайтесь, Коста, не предполагали, что сегодня поздно вечером вам предложат шампанское, да еще не какое-нибудь барахло местных винных заводов, а настоящее Абрау-Дюрсо?

– О шампанском и миногах, конечно, не предполагал, но когда в палату вошел капитан с молодыми людьми в белых ха­латах, я, честно говоря, подумал, что за всем этим маскарадом стоит Артур Александрович, ведь стоило мне только взглянуть на парней, как стал ясен род их занятий. Один из них успел подать мне знак, а такими сигналами обмениваются только в специфической среде, и он неведом даже вам, работникам ор­ганов, в нашем мире разглашение подобных тайн карается смертью. Я не удивлюсь, если завтра узнаю, что за мною в изолятор после вас приходили другие люди. Вы успели опере­дить Японца, а это редко кому удавалось.

– Вы имеете в виду Артура Александровича? – спросил небрежно прокурор.

– Да, я имел в виду его людей, он никогда не бросает сво­их в беде, сейчас ищут пути не только к дипломату, но ищут и меня…

– Ну, что ж, давайте выпьем за знакомство, за успех пред­стоящего дела, – предложил Сенатор, и они втроем подняли бокалы.

Прокурор взял свою записную книжку и «паркер», лежав­ший на широкой тахте рядом с Коста, мельком глянул на теле­фонные номера, находящиеся в разных концах Ташкента, и сказал:

– Мы вынуждены вас оставить, в нашем распоряжении только одна ночь, утром документы должны быть на столе у прокурора республики. Я об этом сам слышал. Сейчас подадут горячее, ужинайте, развлекайтесь, я попрошу, чтобы принесли магнитофон, а мы пойдем заниматься делами, пожелайте нам удачи.

– Ни пуха ни пера! – сказал Коста, подняв руку с сжатым кулаком, и они вышли из комнаты.

Салим, не проронивший в комнате ни слова, в коридоре сказал:

– Пойдемте в нашу спальню, я дам вам новую рубашку и галстук. – О том, что произошло до его прихода, он не спра­шивал.

Когда Сенатор примерял к новой рубашке галстук, Миршаб неуверенно спросил:

– Не стоит ли нам остановиться, опасную игру мы с то­бой затеяли, как бы не потерять того положения, что имеем?

– Ты, как всегда, прав, дорогой Салим. И дело опасное, и головы потерять можем. Но я сам себя загнал в угол и теперь не могу отступать. Единственное, что я могу тебе предло­жить, – остаться здесь.

– Ты же знаешь, мы с тобой что нитка с иголкой, – Са­лим Хасанович встал рядом и трогательно обнял старого това­рища за плечи.

– Спасибо, – сказал прокурор, глядя в зеркало, и оба не­вольно улыбнулись, но улыбка вышла грустной.

Они прошли на веранду, где младшая сестренка Наргиз все еще заставляла стол закусками. Салим, извинившись, ос­тавил его одного, пошел на кухню помогать хозяйке. Время то­ропило садиться за щедро накрытый дастархан, меньше чем через час должны нагрянуть сюда Беспалый с дружками, а многое еще предстояло обговорить наедине.

Оставшись один, Сухроб Ахмедович крепко пожалел о том, что предупредил владельцев белых «Жигулей» о грозящей им опасности. Этим он прежде всего обозначил себя, и не исключено, что сейчас у дома в старом городе поджидают его дружки Коста, люди Артура Александровича со странной кличкой Японец, которую прокурор уже не однажды слышал. Теперь, даже захоти он по какой-то причине избавиться от Ко­ста, не получится, спрос будет только с него. И на суду том, в отличие от нашего, народного, не станешь юлить, лгать, изво­рачиваться, пользоваться лжесвидетелями; не поможет ни судья, ни адвокат, и телефонное право там не имеет силы, при­дется держать ответ по всей строгости и отвечать головой. Вот что значит необдуманно включить всего лишь прерывистый свет дальних фар.

Выходит, основательно загнал себя в угол. Теперь при же­лании он никак не мог отступиться от налета на прокуратуру, правда, был ход, когда он представлял рискованный шаг само­му Артуру Александровичу. А что он имел в этом случае? Ко­нечно, на денежное вознаграждение они не поскупятся и за Ко­ста, и за информацию, в каком кабинете находится кейс, – можно считать, что тысяч сто уже в кармане.

Но деньги его не волновали, ровно половину этой суммы на неделе принесет капитан ОБХСС Кудратов, а таких источ­ников пруд пруди, повсюду тащат, куда ни кинь взор, и с прокурором поделятся, только пожелай. Нет, действительно, не в деньгах счастье, пословица народная, а народ, как правило, не ошибается. Ну, пожалуй, должностишку какую поприличнее можно у них выклянчить, не больше, – размышлял лихора­дочно Сухроб Ахмедович, но, как ни крути, ничего такого, о чем он мечтал, не предвиделось. Ах, как бы вертелись перед ним эти чванливые и с гонором господа, мечтающие занять кабинет на пятом этаже белоснежного здания на берегу Анхора, заполучи он дипломат!

Распорядиться компроматом он сумеет, в этом Сенатор не сомневался.

После разговора с Коста появился еще один жесткий ва­риант без выбора: дипломат в целости и сохранности следова­ло передать Артуру Александровичу и тем самым скромно, но с весомым паем вступить в некую могущественную корпора­цию, чьи люди так бесцеремонно метят на место самого Рашидова. Хозяева, имеющие такой пай, автоматически опреде­ляют свое положение в структуре, прокурор знал это. Но ведь информация, хранящаяся в дипломате, она действительна не на один день, и при смене власти, как сегодня, да и в разных ситуациях, она вновь обретает ценность, даже спустя десятиле­тия, а значит, обладая тайной, владеешь положением, судьба­ми людей, – мучился он сомнениями. Как ни крути, все воз­вращалось к мысли – стать единственным хозяином таинст­венного кейса, иначе опять рядовой на всю жизнь, даже если и член некой могущественной подпольной организации. Но как выполнить задуманное? Как воплотить столь яркую и вожде­ленную мечту в реальность?

Обхватив двумя руками голову, он понуро смотрел перед собой в одну точку, и как-то не вязался щедро накрытый стол, радовавший глаз и душу, от которого исходили манящие запа­хи, с его позой. Пожалуй, такая фотография имела бы под со­бой надпись: «Что бы это значило?», и ответ оказался бы не­простым. Трудные вопросы и клонили его седеющую голову, и богатый дастархан не радовал, не слышал он ни запахов, ни ароматов, витавших в доме. Одно ему становилось очевид­ным – следовало попытаться самому, без помощи Японца, добыть дипломат, а уж потом будет видно. Что я делю шкуру неубитого медведя, подумал он, и враз избавился от сомнений. Человек крайне эмоциональный, он легко возбуждался и так же быстро впадал в уныние, в пессимизм. Поэтому сест­ренка Наргиз, Мамлакат, удивилась, когда мрачный Сухроб-ака вдруг поднял голову, озорно улыбнулся ей и сказал неожи­данно заговорщически:

– Давай, пока нет сестры, пропустим с тобой по бокалу шампанского, боюсь, когда она появится, тебе этого не позво­лят.

– Давайте, – легко согласилась, засмеявшись, Мамла­кат, ей нравился Сухроб-ака, от него зависел даже такой бога­тый и влиятельный человек, как Салим Хасанович, купивший сестре роскошный дом, от которого она приходила в восторг – сад, бассейн, финская сауна.

– А вот и мы, – на веранде появился Салим с Наргиз.

Мамлакат едва успела сполоснуть бокалы и вернуть их на серебряный поднос рядом с ведерком для шампанского. Сест­ра любила порядок и к сервировке относилась с предельным вниманием, это в ней особенно ценил Салим-ака. Хозяйка до­ма поставила посреди стола большой ляган с горячей закуской: перепелки, фаршированные свежей бараньей печенью и курдючным салом.

– Ух! – вырвалось вдруг у прокурора, и он сразу услышал все запахи и ароматы, исходившие от стола, особенно оценил сервировку, серебряные приборы и высокие изящные бокалы для шампанского.

– Ну, Наргиз – волшебница! – воскликнул он искренне и предложил тост за нее.

Миршаб, десять минут назад оставивший шефа в глубо­ком раздумье, приятно удивился перемене его настроения, значит, надумал что-то толковое или отменил операцию, ре­шил он и с радостью поднял бокал за хозяйку. Он не знал, как отнесется шеф к покупке дома для своей любовницы, оттого и тянул с сообщением, выходит, снята еще одна мучившая его проблема.

Прежде чем приступить к перепелкам, прокурор спросил:

– А гостя не забыли? Жаль, если он не отведает коронного блюда Наргиз.

– Гость превыше всего, ему и магнитофон занесли, – ответил за хозяйку дома Миршаб.

С двумя десятками перепелок вчетвером справились быс­тро, от печеночной начинки тушки получились нежными, мягкими, хотя и жарились в кипящем оливковом масле, это совсем не то, что перепелки на вертеле. Когда женщины ушли за следующими горячими закусками, слоеной самсой с рубле­ными ребрышками молодого барашка и с курдючным салом матерого кучкара, мужчины на некоторое время остались одни за столом. И за двумя рюмками армянского коньяка, в отсут­ствии женщин, прокурор ввел помощника в курс дел второй части операции, опуская кое-какие детали.

– Теперь ты понимаешь, почему я не посвятил тебя сразу в свои планы. Мероприятие я затеял нешуточное, – сказал он, видя, как побледнел помощник. – Но отступать поздно, слиш­ком велика цена дипломата, и нам не простят малодушия, ос­тановки на полпути, – пытался воодушевить однокашника прокурор.

– Понимаю, – ответил Миршаб, – если нас не пристрелит охрана в прокуратуре, то наверняка это сделает Коста, ко­торого мы спасли от тюрьмы.

– Верно. Назад хода нет, – спокойно, по-философски, как однажды за этот странный вечер, ответил Сенатор.

Принесли пышущую жаром самсу, и запах баранины за­бил все другие ароматы, витавшие над богатым столом. Про­курор мельком глянул на часы и подумал, что Артем, по кличке Беспалый, как раз успеет с дружками к плову, главному блюду узбекского застолья. И плов Наргиз подавала не про­стой, а всегда из красного наманганского риса девзира, а мясо к нему Миршаб покупал только каракучкара, черного барана, оно особой калорийности, вот отчего не пьянеют мужчины за восточным дастарханом, хотя и тут потребляют не меньше, чем где-либо.

Хозяйка дома, увидев, что гость тайком глянул на часы, и истолковав это по-своему, сказала:

– Я уже заложила рис, и минут через десять – пятнадцать подам плов. Пожалуйста, налегайте на закуски, никто еще не притронулся ни к икре, ни к казы, а я так старалась…

- Спасибо, все очень вкусно, – ответил с улыбкой гость, – и плов кстати, сейчас к нам подъедут приятели, они уж точно сметут и икру, и китайские грибы сян-гу, и залив­ные, и холодные языки, так что не расстраивайся прежде вре­мени. – И он засмеялся, знал, что Салим не предупреждал ее о визите банды Беспалого.

– Что же вы мне раньше не сказали, – всплеснула руками Наргиз, – надо поставить приборы вашим друзьям, а то оби­дятся. – И она выпорхнула из-за стола, поспешила ей на по­мощь и Мамлакат.

– Повезло тебе с Наргиз, и я одобряю твой щедрый пода­рок, она стоит таких затрат. Давай выпьем за нее, в этом доме, наверное, еще не раз будет отдыхать наша душа, – сказал прочувственно прокурор, вконец успокаивая своего друга. Теперь Миршаб без сомнений был готов идти за ним в огонь и воду.

Едва Наргиз успела расставить приборы для вновь прибы­вающих гостей, как раздался звонок у железных ворот – Бес­палый прибыл минута в минуту, и Сенатор отметил его пунк­туальность. Точность, аккуратность, расчетливость прокурор ценил даже выше, чем смелость, риск, отчаянную храбрость, из опыта работы знал, что девяносто процентов преступников попадались именно из-за отсутствия этих трех первых ка­честв, таким людям он доверял больше всего. Встречать гостей в сад вышел и прокурор, он понимал, что такое установить контакт, когда идешь на столь опасное задание, сам и подвел их к столу. Ничто на нем не напоминало о том, что они уже на­чали трапезничать, и Сухроб Ахмедович лишний раз отметил способности и такт хозяйки дома.

Кто знает уголовный мир по нашим книгам и фильмам хотя бы пятилетней давности, то его познания безнадежно ус­тарели. Вряд ли в трех молодых мужчинах, тепло встреченных на дорожке у розария, кто-нибудь по внешнему виду мог заподозрить преступников: милые, обаятельные, на первый взгляд, хорошо воспитанные люди, прекрасно одетые, с неплохими манерами.

Наргиз и Мамлакат и приняли их за таковых, впрочем, и о делах своих поклонников из прокуратуры они мало что зна­ли, на Востоке женщин в дела не посвящают и на груди у лю­бовниц о тяжелой жизни не исповедуются. Да и знай кто их ближе, мог бы сказать, что Сергей – архитектор проектного института, коммунист, активный общественник, заядлый фи­лателист, заботливый семьянин, причастен к другой, тайной жизни? Час назад по заданию Беспалого он угнал от ресторана «Зерафшан» «Жигули», причем машину своих знакомых, на ней они и приехали в загородный дом Наргиз.

Другой, Погос, высокий, красивый, волоокий, таких жен­щины не оставляют без внимания, тоже член партии, служит в Министерстве сельского хозяйства, заведует отделом, по анке­там выглядит прилично. Сейчас как раз оформляет документы на круиз вокруг Европы, а туда, за кордон, у нас выпускают только достойных, особо доверенных. И деньги, что обещал ему Артем за ночную вылазку, были весьма кстати. Какая опе­рация, что придется делать – грабить, убивать, воровать, вы­колачивать из кого-то должок, украсть у должностного туза дитя – он не спрашивал и даже не думал, знал, что Беспалый зря не позовет и по мелочи пачкаться не станет.

Только третий, Артем, по кличке Беспалый, не был чле­ном партии, не имел высшего образования, зато хранил па­мять о двух сроках отбывания в тюрьме, работал сварщиком в системе «Пиво – воды». На службе особенно в глаза не бросал­ся, но здороваться с ним подбегал первым сам управляющий трестом, не говоря уж о начальниках рангом пониже. Ходила за ним и репутация человека с золотыми руками и светлой го­ловой. Восстанавливал он и не поддающиеся ремонту импорт­ные автоматы, холодильники, всякие поточные линии, уста­новки для мороженого, иногда за мастерство его любовно на­зывали – Ювелир, но в миру он был больше известен как Бес­палый. Кличку он привез с места первой отсидки в Караганде, там в драке, перехватив острую как бритва финку, и остался он без одного пальца. Поговаривали, что в сезон не меньше чем полсотни его личных автоматов с газированной водой работа­ло день и ночь в самых горячих точках Ташкента: аэропортах, автовокзалах и на железной дороге. Теперь Беспалый копил деньги, чтобы купить пай в игорном бизнесе, как между собой дельцы называли комнаты игровых автоматов, заполнившие столицу. Ведя подобный образ жизни, Артем Парсегян нуждался в поддержке, особенно людей из правовой среды, поэто­му он очень дорожил дружбой с прокурором Акрамходжаевым и примчался на помощь своему покровителю по первому зову. Сухроб Ахмедович, представив ночных гостей хозяйке до­ма, широким жестом пригласил за дастархан. Прежде чем сесть за стол, Беспалый оглядел его из конца в конец и, не скрывая восторга, произнес:

– Я затрудняюсь, с чего начать, здесь настоящее поле чу­дес, и я даже вижу мой любимый салат из молодых ростков бамбука…

– Какие проблемы, дорогой Артем, я видел и для тебя за­готовленную коробку в подвале… – перебил Парсегяна помощ­ник прокурора.

– Разве дело в подвале, Салим, все есть, такой умелой хо­зяйки не хватает, – ответил Беспалый, сразу расположив к се­бе Наргиз.

С приходом запоздалых гостей за столом сразу стало шумно, весело, празднично, оживилась и Мамлакат, Сухроб Ахмедович заметил, как она смущается взглядов Погоса, на­верное, так откровенно на нее не смотрел еще никто, но проку­рор не стал портить настроения инженеру, успеется, и смотрел он, видимо, на женщин по привычке, не было в его глазах той живинки, страсти, которая отличает подлинный интерес, вни­мание; он, возможно, не отдавал себе отчета, что перед ним де­вушка восторженная, несмышленыш, он просто привык к своей неотразимости.

Повеселела и Наргиз, ей нравилось, как молодые люди хвалили закуски, салаты, самсу, аппетит опоздавших к столу словно заразил остальных, и все снова дружно принялись за еду, не особенно налегая на спиртное, Беспалый не пил совсем. Вскоре Салим с хозяйкой дома подали плов в двух больших ляганах, перед тем как приступить к нему, пропустили еще по маленькой рюмке коньяка, как сказал Сенатор, по последней, после плова пить не рекомендуется, собравшиеся знали об этом.

Когда подали целый поднос разноцветных чайников с зе­леным чаем, Сухроб Ахмедович глянул на своего помощника, тот на Наргиз, и женщины незаметно исчезли из-за стола. Се­натор посмотрел на часы и сказал:

– Пора приступать к делу, ночь не резиновая.

– Мы к твоим услугам, шеф, и нет дела, с которым нельзя справиться за осеннюю ночь, будем пить прекрасный китай­ский напиток и внимательно слушать тебя, – улыбнулся Беспалый, наливая подельщикам в пиалы чай, но те словно по команде отставили их в сторону, как только хозяин заговорил об операции.

– Начну не по-восточному. Сразу, без обиняков, по-рус­ски говоря, с места в карьер, время все-таки торопит. – Сена­тор почему-то встал и говорил тихо, но внятно. – Вначале экс­позиция. В одной организации в сейфе лежит опечатанный дипломат. Что в нем? То, что интересует и вас, и нас – деньги, драгоценности, они конфискованы в Джизакской области.

– Значит, есть там и жемчуг, армяне-репатрианты с Ближнего Востока весь сбывают его на родину Шарафа Рашидовича.

– Возможно, – спокойно ответил Артему прокурор.

Сам он к жемчугу был равнодушен, предпочитал брилли­анты, к тому же знал, что в кейсе нет ни того, ни другого. Отве­чая Беспалому, он мельком глянул на своего помощника, как тот среагировал на сообщение о деньгах и драгоценностях в дипломате. Миршаб, как и подобает мужчине, хранил спокой­ствие, понимая, что прокурор зачем-то решил блефовать.

– Операция непростая, с риском, но не сложнее и не опас­нее, чем любая другая такого рода, надеюсь, результат оправ­дает нашу смелость. Как говоришь ты, Артем, кто не рискует, тот не пьет шампанское… Здание, где находится кейс, охраня­ется, но я его хорошо знаю, работал там когда-то и все рассчи­тал до мелочей, оттого подробности на месте. Ставки такие: половина ваша, половина наша с Салимом, идет?

– С условием, – вмешался Беспалый, прокурор насторо­женно глянул на Парсегяна. – Прежде чем делить, одно самое красивое и дорогое ювелирное изделие или жемчужное оже­релье подарим чудесной хозяйке дома, такой роскошный ужин, внимание стоят презента. – Все дружно согласились с неожиданным предложением.

– На каком этаже находится сейф? – спросил Парсегян.

– На втором. Комната безоконная, поэтому вначале про­никнем в холл у лифта, окно там не зарешеченное. После на­шего налета хватятся и примут настоящие меры безопасности и усилят охрану. Пока гром не грянет, мужик не перекрестит­ся, так и у нас в стране. А какая разница где, здание всего-на­всего четырехэтажное, это ведь не Нью-Йорк – ограбление на пятидесятом или восьмидесятом этаже… А почему, Артем, те­бя волнует этаж? – встревожился прокурор, зная, что Беспа­лый просто так вопросов не задает.

– Да третий день что-то сводит правую ногу, оттого сам за рулем не езжу, возят, боюсь, вдруг прихватит в тот момент, когда придется жать на тормоза. Сказываются бетонные полы штрафного изолятора, первый срок по молодости я оттуда почти не вылазил, дрался с лагерными паханами насмерть, требуя к себе уважения, там за красивые глаза ничего не усту­пают.

– Да, жаль, конечно, надеемся, пронесет. А на будущее ре­комендую слетать на родановые источники Ходжа-Оби-Гарма, это на Памире, в Варзобском ущелье, забудешь про свои радикулиты-артриты. Но на всякий случай скажи, смогут Сер­гей или Погос вскрыть сейф, если с тобой что случится?

– Вряд ли, – сказал неуверенно Беспалый и посмотрел на своих компаньонов.

– Что же вы так, кругом в стране растут комплексные бригады, все совмещают профессии, а у вас непорядок, – всту­пил в разговор помощник, и все невольно рассмеялись.

– А нельзя ли кого подключить в счет вашей доли, куш все-таки нешуточный? – спросил Сенатор.

– Понятно, что в счет нашей, вы тут ни при чем, – заду­мался Беспалый, потом после тягостной паузы сказал: – Есть один парень, не наш, он из Ростова, полгода как освободился, кликуха Кощей, одни кости да наколки, но ас, рекомендовали авторитетные люди. Он никогда не был в Ташкенте, захотел наши края посмотреть, погреться, да и фруктов, как он гово­рит, хоть раз в жизни досыта наесться, в тюрьме с витамина­ми туго, а он провел там треть жизни.

– А он сидел с тобой или с кем из ташкентских? – спро­сил прокурор, у него уже созрела идея в отношении Кощея.

– Нет, ни со мной, ни с другими ташкентскими он срок не тянул, просто позвонили друзья, сказали, примите на пару недель человека, пусть отдохнет, дело обычное. И насчет дела намекнули, мол, если подвернется, лучше Кощея взломщика не найти.

– Идет, Кощей так Кощей, только не оказался бы он в этот час в стельку пьян или обкурен, – поостерегся прокурор, – от­дыхает же человек…

– Нет, он свое уже отпил, нутро не принимает, оттого на фрукты прилетел. Сейчас он в форме, как раз в карты катает по-крупному.

– Прекрасно, тогда по машинам. Артем садится ко мне, и мы забираем по пути к себе ростовского любителя фруктов, а все остальные в краденые «Жигули» к Погосу. Если тормознет ГАИ, спокойно остановитесь, Салим скажет, что у прокурату­ры кто-то оставил угнанную машину, а вы, мол, доставляете ее хозяину, Сергей назовет адрес и фамилию своих приятелей, эти данные будут и у постового, в таком случае после операции придется доставить транспорт владельцу.

Отъехав на приличное расстояние, прокурор спросил:

– Инструмент в норме, все прихватил? Придется минут на двадцать погасить свет, электрическое хозяйство там у за­бора, лучше не придумаешь.

– Все в порядке. За то время, что мы с вами не виделись, я заполучил западногерманское, да еще и комплект шведского ручного и электрического инструмента. Фантазия, какая сталь, какие режущие возможности, где же наши Круппы и Золингены?

– Не мешало бы и мне дома, в хозяйстве, приличный на­бор иметь, – сказал Сухроб Ахмедович, он действительно был неравнодушен к хорошему инструменту, – нельзя ли и мне достать?

– Скоро не обещаю, но путь подскажу. Я заказал по ката­логу одному человеку, регулярно бывающему за кордоном, у вас таких знакомых больше, чем у меня.

– Что ж, это идея, спасибо. Непременно воспользуюсь со­ветом.

Въехали на Луначарское шоссе, и, хотя Парсегян не назвал адреса, прокурор догадался, где находится Кощей, он знал поч­ти все катраны в городе, а в этом, рядом с правительственной резиденцией, действительно играли по-крупному, и содержал его человек известный, всякого он на порог не пускал. Что ж, если Кощей засветился в самом дорогом катране Ташкента, Сенатора это вполне устраивало, след от татуированного рос­товчанина должен остаться ясный. Приехали туда, куда и предполагал прокурор. Когда Беспалый хотел выйти из маши­ны, прокурор удержал его.

– Нет, только не ты, тебя в этот вечер не должны здесь ви­деть, – сказал он вполне резонно, хотя вложил в предупрежде­ние прежде всего свой интерес. – Пусть зайдет туда этот кра­савчик Погос. К Кощею не подходить, научи его подать знак, чтобы тот непременно вышел. Пусть у кого-нибудь стрельнет сотню-другую, это будет его алиби на всякий случай, – опять говоря справедливо, он преследовал свои цели.

Минут через семь из ворот огромного двухэтажного заго­родного дома вышел, озираясь по сторонам, франтоватого ви­да худой мужчина.

– А вот и Кощей, – сказал Артем и поспешил из маши­ны. Они о чем-то долго спорили, Кощей при этом нервно жес­тикулировал, и Сенатор подумал, что ростовчанин то ли круп­но выигрывает, то ли крупно проигрывает, прокурора устраи­вало последнее, в таком случае он оказался бы покладистее.

Погос не показывался, видно, неохотно давали ему взаймы, зная его замашки. «Денег не дают, но какое надежное али­би сколачивает», – съехидничал прокурор. И в эту минуту Акрамходжаев профессионально подумал, вот если бы Погос или Сергей влипли по одному делу с Беспалым, они бы никогда не показали на Артема, взяли все на себя. Ибо показать на вора в законе равносильно смерти, если и признают сей факт на ка­ком-то этапе следствия, на очной ставке или же на суде отка­жутся все равно. А ведь наши теоретики-законники даже не учитывают такого сложившегося положения, а оно сплошь и рядом, почти в каждом деле. В тюрьму отправляется всякая шушера, а люди, подобные Беспалому, обретя опыт и положе­ние, больше никогда. А умники-академики сидят в своих инс­титутах и строчат законы, давно не владея ситуацией в преступной среде, меняющейся с каждым днем, а мы вынуждены отправлять в тюрьму второй эшелон мелких исполнителей, хотя виновные продолжают пить шампанское и готовить оче­редное преступление, зло подумал прокурор о наших законо­дателях. Он часто забывал, когда и кто он есть на самом деле, путался, ощущая себя сыщиком и вором одновременно, боял­ся одного, чтобы на каком-нибудь крупном совещании в про­куратуре не брякнуть чего-нибудь такого, что явно выдало бы его с головой.

Задумавшись о несовершенстве закона, запутавшегося между реальностью и теорией, при вечной оглядке и ссылке на судопроизводство и право развитых западных стран, без учета, что наша жизнь ни по каким параметрам не может сравниться с их, разве что мы такие же двуногие, прокурор не заметил, как на заднее сиденье шумно ввалились Беспалый с Кощеем.

– Что-то у тебя водила больно важный, – хлопнул кост­лявой татуированной рукой взломщик прокурора по плечу.

– Оставь человека в покое, а лучше скажи дяде здравствуй, он не любит фамильярного обращения, – сказал довольный Артем, видимо, долго пришлось уламывать гастролера.

– Ну вот, снял из игры, когда масть шла, неизвестно, что я с вами иметь буду, а штук пять мимо меня сейчас проехало, и при этом еще и вежливость требуют, откуда она появится, если из пасти деньги рвут.

– Заглохни, Кощей, хозяин действительно подумает, на­шел какого-то балобола, а я тебя рекомендовал… – Артем ска­зал без нажима, но Кощей сразу притих, приосанился, дошло до него, что не Беспалый сегодня главный, а этот за рулем.

– Да будет вам, ребята, после катрана с его хохмочками нелегко вписаться, вы словно шпионы важные, детективов по видику насмотрелись, что ли? – сказал Кощей примиритель­но.

– Посмотри, пожалуйста, внимательно по карманам, нет ли каких документов с собой, не дай бог случайно выпадут, – спросил предусмотрительно прокурор.

– Я ведь на дело не собирался, ксива с собой. – И гость протянул Артему новенький паспорт. – Еще билет на Ростов есть, – добавил он, шаря по карманам, – я дома туда и обрат­но купил сразу.

– Бог с ним, с билетом, он не выпадет, – сказал небрежно человек за рулем, он очень хотел, чтобы билет остался в карма­не.

Подъезжая к площади Пушкина, Акрамходжаев мельком глянул на часы: все шло по задуманному графику. Прокурор был убежден, что самое лучшее время для преступлений промежуток между тремя и четырьмя ночи, этот час он высчитал давно, проанализировал из сотни дел, да и на практике убедил­ся.

Время подходило к трем, до цели осталось пять-семь минут езды. Как только они въехали в переулок за старым род­домом, территорией, примыкавшей ко двору прокуратуры, Артем Парсегян засуетился, он догадался, куда они приехали, но вслух говорить ничего не стал. Как только они вышли из машины, он произнес:

– Сухроб, это же республиканская Прокуратура!

– Ну и что, – спокойно ответил прокурор, – уголовный кодекс не учитывает разницы ограбления банка и прокурату­ры.

– Но все же… – с сомнением, нерешительно ответил Бес­палый, – такого налета я еще не совершал.

– Вот и прекрасно, появится новый опыт, впрочем, ты, наверное, догадываешься, что и они не готовы к встрече с на­ми, так воспользуемся своим преимуществом. Если приступа­ем к делу, мы с тобой пойдем на рекогносцировку, а они пусть дожидаются нас в машинах и сидят тихо, не курят.

Беспалый обошел машины, дал команду и вернулся к Акрамходжаеву, и они вдвоем исчезли в темноте.

– Службу я начинал в прокуратуре, – вводил в курс дела шепотом Сенатор, – и когда нужно было исчезнуть с работы, я никогда не уходил из парадного, таким же образом я поступал, когда опаздывал, так что знание черного хода сегодня сгодит­ся. Они шли запущенным двором старого роддома, застроен­ного всякими подсобными и жилыми помещениями, лишь у забора он имел небольшой сад и густо заросший виноградник, принадлежавший хозяевам деревянного флигелька. Днем из окна прокуратуры он заметил, что владельцы строения обреза­ли и утепляли на зиму лозу.

Большая, устойчивая дюралевая лестница, выпускаемая местным авиазаводом, которой они пользовались, стояла ря­дом с бетонным забором прокуратуры, ее следовало перенести метров на десять влево, туда, где находилось электрическое хо­зяйство внушительного здания. Все оказалось на месте, и лест­ницу доставили вдвоем в нужное место. Ночь стояла малолун­ная, без звезд, но видимость была. Территория прокуратуры освещалась хорошо, и пересечь такое пространство незамечен­ными представлялось рискованным занятием, электричество мешало.

Обдумали ходы дальше. Решили вдвоем перелезть через забор, во двор закинули заранее приготовленную нейлоновую стремянку, ход на территорию туда и обратно был налажен. Прежде чем ступить во владения прокуратуры, Артем сходил за инструментом. Акрамходжаев сам провел Парсегяна к энер­гетическим шкафам здания. Уговорились так: Артем подгото­вит все для отключения, а выключит Сенатор, он единствен­ный в банде имел оружие и вызвался страховать подельщиков прямо во дворе, мало ли что может случиться, и рисковать дипломатом он не хотел, все выглядело разумно, благородно и получило одобрение Парсегяна.

Подготовив щит, Парсегян должен был пойти за Сергеем с Погосом, те при электрическом освещении запоминали оконный проем на втором этаже, где им предстояло выставить стекла и обеспечить дорогу в здание для Кощея. После этого они возвращались в машину и ждали окончания операции. Дальше в дело вступил ростовчанин. Кабинет находился рядом с окном, чуть вправо у лифта, и на двери табличка «Начальник следственной части т. Ходжаев А. X.», на простейший замок финской фирмы «Бодэ» на входе и систему запоров с орлов­ского сейфа у него должно было уйти минут семь-восемь, вот и все, при удаче, конечно.

Проводив Беспалого со двора, прокурор стал дожидаться здесь же архитектора с инженером, щит он выключит, как только они двинутся к зданию. Он еще раз посмотрел на часы, стрелки показывали четверть четвертого. Важно, когда я вы­ключу свет, чтобы охранник спал или дремал или хотя бы в этот миг смежил веки, открыв глаза, он потеряет ориентир во времени, не поймет, давно ли он заснул и долго ли спал, этих минут, пока придет в себя и предпримет какие-нибудь дейст­вия, вполне достаточно, чтобы кейс оказался в руках Кощея, – рассуждал Акрамходжаев, удивляясь своему хладнокровию и спокойствию. С Коста он волновался больше, действительно все приходит с опытом. Философствовать ему долго не при­шлось, над забором появилась кудрявая голова Погоса, и Се­натор натянул для сообщника нейлоновую стремянку. «Дали ли ему взаймы?» – почему-то мелькнула мысль, и прокурор улыбнулся.

Следом за красавчиком появился Сергей, по тому, как они ловко одолели забор, Акрамходжаев понял, что со спортом они дружны и тренируются регулярно. В машине они переоделись, и сейчас оба были в простейших трико и мягких тапочках, у Сергея на шее болтался рулон особой самоклеющейся пленки! Пленка наклеивалась на оконное полотно, и стекло бесшумно вырезалось, никогда не раскалываясь при этом. Алмазный стеклорез, фонарик, нож-стамеска и моток шелковой бечевки составляли все их снаряжение. Показав окно и прикинув, как к нему удобнее добраться, Сухроб Ахмедович вывел из строя щит и мягко подтолкнул парней в спину – вперед!

Имея в одной руке зажженную сигарету, в другой писто­лет, он держал на прицеле дверь прокуратуры, именно в ней должен был появиться охранник, услышь он шум во дворе. Чуткое ухо прокурора услышало, как раз, другой, третий что-то хрустнуло, осыпалось под ногами сообщников, штурмую­щих второй этаж, уловил он краем зрения, как дважды шарил по стене мгновенный луч фонарика, но дверь, ведущая в зда­ние, оставалась запертой. Видимо, милиционер, натерпевший­ся за день страха, дремал, время для сна самое коварное. Если он очнется даже тогда, когда в дело вступит Кощей, раздумы­вая о времени, о том, почему погас свет, не успеет ничего сде­лать, – рассуждал Сенатор о действиях охранника, и пока рас­считал все верно.

Операция по выемке стекла затягивалась, как вдруг он ус­лышал, как на шелковой бечевке спустили на землю первое оконное полотно, на второе уйдет минуты две, не больше. Про­курор повеселел, и вдруг, когда он пытался закурить новую си­гарету, кто-то положил ему на плечо руку… Сенатор хотел рез­ко развернуться и выстрелить, как услышал голос Артема:

– Как дела, шеф? – Они с Кощеем стояли рядом.

Прокурор, пытаясь скрыть страх и волнение, ответил:

– Нормально, по графику. Через две-три минуты они бу­дут здесь, и последний этап за маэстро. – Но потом не вытер­пел, все же выговорил: – Вы нарушили операцию, а если сей­час шухер? Все застрянем на лестнице, да еще ты, Артем, со своей ногой, давай марш в машину и никакой самодеятельно­сти. Нас с Кощеем ждать за рулем.

– Правильно говорит мужик, дуй, Беспалый, в «Жигули». Нам зрители и аплодисменты ни к чему, – поддержал Акрамходжаева ростовчанин.

Они видели, как от здания отделились фигуры. Сергей и Погос побежали к забору, слышно было, как дружки тяжело дышали. Приблизившись, они как в эстафете передали фона­рик Кощею.

– Ну, я пошел, – сказал спокойно ростовчанин и трусцой двинулся к зданию, видимо, для него это было делом обыден­ным. На бегу у него на шее болтался небольшой кожаный ме­шочек с инструментом.

Прокурор проводил Сергея с Погосом за забор и сказал, что они могут уезжать и ждать их в старом городе, у районной прокуратуры, где он работал. И опять Сенатор занял свою по­зицию и взял на прицел дверь, но на этот раз не услышал ни одного шороха, не увидел ни одного всполоха фонарика, Кощей действовал как ас, прокурор хорошо видел, как тот ис­чез в высоком оконном проеме, до цели тому оставалось три шага.

«Неужели через несколько минут сбудется мое желание и тайна многих влиятельных людей окажется у меня в руках?.. – размечтался он. Но какой-то жесткий внутренний голос обор­вал сладкие мечты, он шептал: – Возьми себя в руки, будь предельно внимателен, собран, осталось всего лишь пять ми­нут…»

Если он раньше не сводил глаз с двери, то теперь то и дело отвлекался на окно, но Кощей пока не появлялся. Когда, по его расчетам, время уже истекло и он подумал, не случилось ли чего с ростовчанином, и жалел, что не снабдил Кощея оружи­ем, тот появился в проеме окна.

«Ура!» – хотелось кричать прокурору, и он уже не сводил с него глаз, боялся, чтоб не упал, не оступился, не загрохотал чем-нибудь.

Это волнение, азарт, нетерпение подвели Сенатора, он не увидел, как бесшумно открылась дверь, которую он долго де­ржал на прицеле, и на бетонном крыльце появился милицио­нер. Если днем он долго не мог открыть кобуру пистолета и не помешал Коста пристрелить прокурора Азларханова, то сейчас он держал оружие в руках и был полон решимости оправдать свою растерянность, нерасторопность, в таком случае он полу­чал шанс дослужить до пенсии в милиции. Он действительно дремал, когда выключили свет, но темноту он воспринял со­всем иначе, не по логике прокурора Акрамходжаева, сразу до­стал пистолет, он всю ночь ожидал нападения. Странный дипломат, из-за которого на его глазах убили человека, не давал ему покоя, и, услышав невнятные шорохи на втором этаже, он понял, что делать, и так же потихоньку, как налетчик, пробрал­ся к двери, чтобы встретить его с добычей.

Как только Кощей с дипломатом в руках появился во дво­ре, с крыльца раздался окрик:

– Стоять не двигаясь, иначе пристрелю!

Милиционер преодолел две ступеньки низкого крыльца и, держа пистолет навытяжку, двинулся к ночному грабителю. И в этот момент Кощей услышал, как впереди, у забора, грохнул выстрел, он даже увидел вспышку огня, а сзади, вскрикнув, упал охранник. От неожиданности происшедшего взломщик не сдвинулся с места, хотя видел, как навстречу бежал человек, страховавший его.

– Ну ты молодец, шмаляешь что надо! – сказал он шепо­том, протягивая кейс, а человек по кличке Сенатор вдруг под­нял пистолет и выстрелил еще раз – пуля, навылет пробив го­лову Кощея, впилась в росший у крыльца дуб.

Прокурор, вырвав дипломат из рук Кощея, подбежал к ох­раннику и перевернул его на спину, чтобы забрать пистолет, и в этот момент тот прошептал удивленно:

– Сухроб Ахмедович?! – Милиционер хорошо знал всех прокуроров города.

Сенатору ничего не оставалось, как выстрелить еще раз, теперь уже в упор, как Коста днем.

Заткнув за пояс второй пистолет, прокурор побежал к за­бору, одолев шаткую нейлоновую стремянку, сдернул ее обрат­но, пригодится еще не раз. К машине он бежал не таясь, знал, что пистолетные выстрелы уже взяты на учет. Беспалый, ко­нечно, догадывался, что происходит на территории прокурату­ры, поэтому развернул машину, подогнал ее ближе и не вы­ключал мотор.

Едва прокурор ввалился в салон, он только спросил:

– А Кощей?

Сенатор, хватая ртом воздух, кинул ему на колени окро­вавленный пистолет, и Артем понял, что означали три выстре­ла во дворе. Да и жест «аминь», который сделал сообщник, не оставлял никаких сомнений, и машина рванула с места. Бес­палый оценил и тактическую мудрость шефа, отправившего Погоса с места еще пятнадцать минут назад, прорываться сей­час двум машинам было бы рискованно. На перекрестке он чуть замедлил, раздумывая, в какую сторону податься, как прокурор потянул руль вправо и приказал:

– К старому ТашМИ, дурак, сразу выскакивай на обводную дорогу, центр уже перекрыт, у нас эта система блокировки отработана лучше всего.

Едва машина выскочила на обводную дорогу, Сенатор по­просил:

– Сбрось скорость, не гони. И останови где-нибудь у ары­ка, хочу вымыть руки. – И вдруг неожиданно рассмеялся: – Смотри, Артем, оказывается, я до сих пор не выпускаю кейс из рук. – И он перекинул его небрежно на заднее сиденье и после паузы сказал радостно: – И все-таки операцию мы выполни­ли!

– А Кощей? – грустно спросил Беспалый.

– Побед без потерь, дорогой Артем, не бывает, – по-фи­лософски изрек прокурор. – А доля его святая, я готов и из на­шей половины отстегнуть, если друзья потребуют, – закончил он, тем самым закрыв тему.

А Кощей своей смертью отвечал на более важные на взгляд прокурора вопросы: почему и кто выкрал дипломат из Прокуратуры республики?

Утром, даже без обратного авиабилета в кармане, опыт­ный следователь по татуировкам написал бы биографию Кощея, а через час по картотеке установил подлинную его фа­милию. По долгу службы Акрамходжаев знал, что в прокурату­ре находятся несколько дел по жестоким разбойным нападе­ниям бандитских групп именно из Ростова, они трясли в жар­ком Узбекистане подпольных миллионеров, не брезгуя ника­кими средствами. И налет выглядел вполне оправданным, да и почерк совпадал, те и другие отличались особой дерзостью, не останавливались ни перед чем. Тем более, если в течение дня следователь выяснит, отбывал ли взломщик по кличке Кощей когда-нибудь тюремный срок с ташкентскими, ответ только упрочит версию, высчитанную коварным Сенатором и подки­нутую им сыщикам родной прокуратуры. И розыск преступ­ников, минуя Ташкент, уйдет за пределы республики, а затем тихо-тихо заглохнет, на что и рассчитывал прокурор, хорошо знавший методы работы правоохранительных органов.

Увидев широкий и полноводный арык, Парсегян остано­вил машину и вышел вместе с Сенатором, ему тоже следовало отмыть ручку пистолета от крови. Прокурор тщательно, с мы­лом, вымыл руки, лицо, отер с рубашки кровавый мазок от пи­столета охранника, причесался. Закончив туалет, он сказал:

– А пушку дарю тебе, ты давно искал оружие.

– Спасибо, надежная вещь, – поблагодарил Артем, он знал цену подарка.

– Ну теперь давай гони, небось нервничают ребята, пора и по домам, скоро им на работу.

Когда подъехали к районной прокуратуре в старом городе, угнанная Сергеем машина уже стояла там, и парни действи­тельно нервничали. Увидев, как из машины вышел Сенатор с дипломатом, они сразу повеселели, значит, операция удалась, о Кощее они как-то сразу и не вспомнили.

Миршаб, приехавший на тех же угнанных «Жигулях», до­жидался шефа в его кабинете, туда и ввалились они разом. Сухроб Ахмедович широким жестом метнул тяжелый дипло­мат на длинный полированный стол для совещаний, вплотную примыкавший к его старинному, двухтумбовому.

Прежде чем вскрыть кейс, он достал из недр своего гро­мадного стола начатую бутылку коньяка, налил себе на дно бо­кала, а остатки пустил по кругу, оставшееся пили прямо из горла, так велико было нетерпение, напряжение читалось на лицах. Хозяин кабинета жестом потребовал нож, и Артем, до­став кнопочную финку, срезал шнуры с сургучной печатью прокуратуры. Сенатор попытался улыбнуться и громко сказал:

– Раз, два, три! – И распахнул дипломат.

Сообщники невольно столкнулись лбами, дружно скло­нившись над кейсом. И вздох разочарования вырвался разом.

– Кощей схватил, видимо, не тот дипломат, – сказал Ар­тем и грязно выругался.

Акрамходжаев молча сидел, обхватив голову руками, большего отчаяния не удалось бы сыграть и Смоктуновскому. Салим, как всегда, проявлял выдержку. Погос готов был запла­кать.

– У меня столько долгов, я должен оплатить круиз, а за­втра мне еще обещали включить счетчик за карточный проиг­рыш. – Его положению завидовать не приходилось, каждый из присутствовавших здесь знал, что такое включенный счет­чик, он снится только в кошмарных снах.

– Наверное, там был еще один дипломат, сейф-то боль­шой, напольный, а я его не предупредил, Кощей не виноват, он свое сделал, да будет земля ему пухом, – прервал свое театральное молчание прокурор, потом, словно спохватившись, добавил: – Друзья, я виноват, я и беру ответственность на се­бя. Салим, открой мой сейф. – И, подойдя к Погосу, обнял за плечи. – Не горюй, парень, твоя беда поправима, отдашь дол­ги, не такие мы люди, чтобы бросать своих в беде.

Подойдя к распахнутому сейфу, прокурор достал три бан­ковские упаковки сторублевок – десять тысяч в каждой и бро­сил их на стол со словами:

– Вот ваша доля, ребята, вы свое дело сделали.

Вмиг повеселели лица у сообщников, а Беспалый обратил­ся к помощнику:

– Салим, нет ли еще бутылки, обмыть щедрый жест ше­фа?

Тот молча кивнул головой и скрылся у себя в кабинете. Через минуту он вернулся с двумя бутылками коньяка.

– Обидно, Наргиз осталась без подарка, – пожалел Ар­тем, разливая «Варцихи».

Прокурор небрежно захлопнул дипломат и с усмешкой, обращаясь к помощнику, сказал:

– А теперь, Салим, ты должен изучить документы и найти покупателей, но меньше чем за пятьдесят кусков не отдавай, иначе мы действительно погорим на тридцать тысяч. – И кейс снова исчез в сейфе.

Выпив, все заторопились домой, они спешили отдохнуть пару часов перед работой, а для прокурора с помощником дела еще не начинались. Как только сообщники уехали, они закры­ли прокуратуру и кинулись снова к сейфу.

– Дешево отделалась, я думал, выйдет гораздо дороже, – сказал Салим, доставая кейс обратно.

«Если бы ты знал, чем я заплатил за тайны этого дипло­мата!» – подумал прокурор, но даже однокашнику, старому другу, не стал говорить о двух убийствах, которые он совершил всего лишь час назад.

Прокурор сел за свой стол, а помощник, положив перед ним дипломат, намеревался примоститься рядом, как тот нео­жиданно проговорил:

– Дипломат мы должны вернуть хозяевам утром. – И, глянув на часы, продолжил: – Но владеть им мы будем еще целых четыре часа, так что ты не особенно рассиживайся…

– Отдать кейс? Зачем же мы рисковали? – растерянной спросил помощник, сегодняшнюю ночь он впервые так часто не понимал своего шефа.

– Не отдать мы не имеем права, из нас просто вытрясут души, сейчас они как раз над этим думают. Помнишь, в нача­ле второй части операции я сказал, что отступать не могу, нас не поймут и не простят, сейчас снова такая же ситуация. Люди, которым принадлежит кейс, так сильны, что нам с тобой и представить трудно, и для них наша с тобой жизнь – тьфу…

– Догадываюсь, я видел, Коста даже сломанный ведет себя как посланник аллаха на земле.

– Ну, хорошо, что наконец-то понял, с кем мы имеем дело, теперь слушай меня дальше. Мы вернем дипломат, отдадим Коста некоему Артуру Александровичу, по кличке Япо­нец, потому что приперты к стене, но тайной дипломата вла­деть будем.

– Как же будем, если ты собираешься его отдать? – опять ничего не понимая, спросил Миршаб. Хозяин кабинета терпе­ливо улыбнулся непонятливости помощника.

– Сейчас ты пойдешь к японскому ксероксу в подвале и будешь снимать копии со всех документов, что я тебе дам. А я прослушаю выборочно вот эти четыре кассеты, – он достал их из кейса, – и на скоростной записи перепишу их. Затем мы снова вложим документы и кассеты в дипломат, опечатаем и вернем хозяевам, которые мечутся сейчас, не зная, что пред­принять, хотя догадываются, что я как-то причастен к смерти прокурора Азларханова.

Пройдет время, забудется эта история, тот, кто допустил утечку информации, не станет предупреждать влиятельных людей, замешанных в деле, не в его интересах, тем более если документы вернулись к нему. А мы с тобой будем использо­вать материал по своему усмотрению, но теперь уже находясь внутри той влиятельной компании.

– Значит, Коста и дипломат наш вступительный взнос в тайный «масонский» орден, по существу правящий в крае?

– Наконец-то начал снова читать мои ходы наперед, – похвалил он товарища. – Выходят так, но боюсь, что наши партбаи обидятся за сравнение с масонами, но бог с ними. В руках у нас теперь тайна многих из них, и, умело распоряжа­ясь ею, где кнутом, где лаской, мы добьемся того, о чем я всег­да мечтал, – власти… А теперь, дорогой Салим, прервем слад­кие мечты – и за дело. Пожалуйста, принеси из своего кабине­та двухкассетный «Шарп», что конфисковали на прошлой не­деле, а сам иди в подвал, готовь ксерокс. Минут через десять я передам тебе первые документы.

Он достал бумаги, лежавшие наверху, они оказались расписками и странными ведомостями на зарплату, аккуратно вырезанными из бухгалтерских отчетов. Мельком пробежав страницу за страницей, Сенатор от удивления присвистнул, весьма любопытные фамилии фигурировали в ведомостях, особенно в стопке расписок, видимо, до сих пор тщательно оберегаемых от постороннего глаза.

– Неплохо для начала, – сказал он возбужденно помощ­нику, вносившему магнитофон в комнату, и показал ему на десятки аккуратно сколотых расписок в получении крупных сумм от некоего Шубарина с инициалами А. А. И тут до него дошло, что Артур Александрович, на немедленной встрече с которым настаивал Коста, и есть Шубарин, по кличке Японец. Фамилия поставила все сразу на место, он уже слышал об этом миллионере, одном из хозяев теневой экономики края, по его душу прикатила в прошлом году ростовская банда, вдруг бес­следно пропавшая, хотя приезд ее в Ташкент работники угро­зыска по своим источникам-осведомителям зафиксировали в отчетах, знали, сколько их, кто они, ведали и о цели, вот тогда мелькнула фамилия – Шубарин…

Салим, видя необычайное возбуждение шефа, взял стопку расписок и стал машинально листать их и вдруг радостно вос­кликнул:

– Попался, голубчик, наконец-то!

Прокурор отвлекся от очередной бумаги и спросил с лю­бопытством:

– Кого ты там выловил?

– Тестя нашего обэхаэсника, капитана Кудратова.

– Я же тебе говорил сегодня, что доберемся и до него, про­сто не ожидал, что и он затесался в эту колоду, валет пико­вый… – Прокурор неожиданно для Миршаба выругался, по­том, включив магнитофон, добавил: – А там людей повыше тестя Кудратова полно, на такую удачу я и рассчитывал, теперь понимаешь, почему Коста так икру метал, грозил всеми смер­тными карами, если мы не добудем и не вернем дипломат.

Акрамходжаев подкинул помощнику еще стопку бумаг, которые успел наспех проглядеть, все они безусловно пред­ставляли интерес, и Салим с первой партией документов от­правился в подвал к множительной установке.

– На всякий случай по три экземпляра, – крикнул проку­рор вслед однокашнику.

Слушать записи, даже выборочно, он не стал, неожиданно почувствовал, что у него гораздо меньше времени, чем предпо­лагал, содержимое дипломата уже с первого взгляда представ­ляло огромный интерес и, конечно, требовало более внима­тельного прочтения, анализа, выборки. А в кассетах, наверня­ка, комментарии к документам или тайны, не подтвержденные документами, могла быть там и срочная информация, но как бы там ни было, переписать следовало, и он, сняв звук, включил скоростную запись. На четыре кассеты по инструкции «Шарпа» требовалось 86 минут. Значит, у меня в запасе всего лишь полтора часа, за это время я должен бегло ознакомиться с бумагами в кейсе, а Салим успеть снять с них копии, как только запишется последняя кассета, следует позвонить по телефону, который вручил Коста несколько часов назад.

Сенатор почему-то ощущал смутную тревогу и понимал, что владельцев кейса необходимо успокоить как можно рань­ше, чтобы они не наломали дров. Прокурор вновь углубился в документы, попадались такие, которые тут же хотелось пус­тить в дело, но понимал, нельзя, приходилось себя сдерживать; он чувствовал, что обзавелся сверхъядерным оружием, оттого так радовался: тихо повизгивал, похохатывал, притоптывал ногами – подобного припадка восторга он никогда не чувство­вал.

Салима за ксероксом мучил один вопрос: почему шеф на­звал тестя капитана Кудратова, высокопоставленного партий­ного аппаратчика, – валетом, да еще пиковым, неужели он еще тайно и в карты катает? Поэтому, вернувшись в кабинет за очередной порцией бумаг, не выдержал и спросил:

– А что, тесть Кудратова действительно катает в карты по-крупному?

– С чего ты взял, что Ачил Садыкович, играет в карты, на­шел в бумагах его долги? – засмеялся прокурор, видимо, представил того за карточным столом или что Коста включает партийному боссу счетчик.

Теперь настал черед удивляться помощнику.

– Ты же сам сказал – валет пиковый, а потом еще выру­гался.

– Было дело, – вспомнил Сенатор, – я действительно сказал на него валет пиковый, ты что, до сих пор не слышал это выражение? Оно, кстати, родилось в стенах нашей респуб­ликанской Прокуратуры, наверное, для новейшей классифика­ции преступников, так сказать, особой его касты – валет пико­вый – и все становится на свои места. – И шеф пояснил: – Ты, наверное, и сам обратил внимание по нашим делам, если мы раньше имели дело с карманниками, домушниками, угон­щиками автомобилей, скупщиками краденого, с фарцовщика­ми, валютчиками, артельщиками, то вдруг обнаружилась мощная прослойка, не относящаяся ни к одной из ранее изве­стных категорий преступников, – костяк ее составляют пар­тийные и советские руководители, да таких рангов, что людей из правоохранительных органов оторопь берет, когда они на­тыкаются на такой айсберг, не знают, куда идти жаловаться и с кем согласовать его арест, случается, что нужно получить до­бро на санкцию у того, на кого вышел. И наши коллеги из Прокуратуры республики придумали для этой категории лиц шифр – валет пиковый, – и всем сразу становится ясно, ка­кой тип всплыл в деле.

– А я думал, он и в самом деле катает в карты, представ­ляешь, приходишь в какой-нибудь привилегированный катран-салон, а там сидит Ачил Садыкович и химичит особой по­лиграфии картами. – И оба рассмеялись.

Миршаб забрал очередную пачку документов и вернулся к ксероксу, по тому, как шеф торопился записать кассеты, он по­нял, что надо спешить. Но валет пиковый почему-то не шел из головы, нет, он вполне разделял сметку и находчивость коллег из Прокуратуры республики, шифр в десятку, точнее не ска­жешь. А куда отнести нас с шефом? К королям, тузам пико­вым? Куда ни глянь, с отчаянием подумал он, кругом масть пиковая, масть черная. Как говорят русские: вор на воре сидит и вором погоняет. Катимся к какому-то взрыву, обреченно ду­мал рассудительный Хашимов. Он и не надеялся уцелеть от очередного гнева народного, оттого и держал втайне от шефа в домашнем сейфе пистолет, и жил, пока веревочка вилась, но что-то неясное уже дышало в затылок, мучило в страшных снах, оттого и столь щедрый подарок – дом для Наргиз, хоте­лось хоть в чьей-то памяти остаться внимательным, добрым, щедрым… «Гуляй, Вася, однова живем!» – как кричал на днях у пивной пьяный мужик.

«Масть пиковая, масть черная», – повторял он вслух, ра­ботая с ксероксом, и подумал внезапно, какое точное название для романа о жизни жуликоватых поводырей, дорвавшихся до власти. И снимал он не три копии, как просил шеф, а четыре. Одну лично для себя, на всякий случай, а вдруг разойдутся пу­ти-дороги с Сухробом?

А прокурор Акрамходжаев тем временем просмотрел еще пачку документов, какую бумагу ни возьми, имела вес, таила в себе тайну, требовала внимательного прочтения, можно было безошибочно размножать все подряд, так он и решил посту­пить.

На самом дне дипломата обнаружил два больших плотных конверта, они лежали как бы отдельно, и он с новым приливом волнения достал их. Может, в них главная тайна?

С первых же страниц хорошо отпечатанного текста понял, что бумаги эти не имели ничего общего с тем, что он отложил для размножения. Чем больше вчитывался, тем яснее пони­мал, что это научные рассуждения прокурора Азларханова о нашем праве, о нашем государственном устройстве, его юсти­ции, судопроизводстве, прокуратуре, о законах, которые он предлагал незамедлительно принять. Не зря его называли Те­оретик, Реформатор, подумал одобрительно он об убитом кол­леге. И вдруг его осенило: так это же готовая докторская дис­сертация! От радости он встал и заходил по комнате.

Конечно, научный трактат теперь Азларханову ни к чему, рассуждал прокурор, а мне кстати, если я намерен штурмовать новые рубежи. Доктор юридических наук Акрамходжаев – вполне впечатляет, и к этому титулу вполне подойдет самая высокая должность. Прав Коста, дипломат действительно не имел цены, выходит, он отбил у прокурора свою научную ра­боту.

«Это не для размножения», – решил Сенатор и спрятал оба толстых конверта в стол, подумал, что он и Владыке Ночи об этом не скажет, пусть думает, что шеф такой умный и скромный, втайне докторскую подготовил. Был у него на при­мете человек, клепавший за солидные деньги докторские, он собирался как-нибудь сделать ему заказ, выходит, хорошо, что не поспешил. Теперь можно было зайти к нему, передать бу­маги и откровенно сказать, вот, мол, работал долгие годы, по­моги оформить, довести до кондиции, не привнося ничего со стороны, только опираясь на мои труды. За деньги, разумеет­ся, просьба выглядела бы достойной, скромно и со вкусом – прокурор порадовался за себя.

Уже заканчивалась третья кассета, и, чтобы ускорить рабо­ту, он сам отнес в подвал остальные бумаги.

– Через полчаса я перепишу монолог бывшего коллеги Азларханова, за это время, я вижу, и ты управишься, умная машина все-таки ксерокс. Мне кажется, мы должны вернуть кейс хозяевам до начала работы, поменьше любопытных глаз будет. Не исключено, что с самого утра поднимут всех нас по тревоге, два трупа во дворе Прокуратуры и взломанный сейф у начальника следственной части, такого я что-то не припоми­наю в своей практике.

– Наверняка сегодня объявят еще об одном ЧП, нацио­нальном, так сказать, о смерти Шарафа Рашидовича, это тоже коснется нас, – добавил Салим.

– Давай заканчивать, а я пойду наводить контакты с Арту­ром Александровичем. Интереснейший человек, хотя неволь­но, даже заочно внушает страх. – И прокурор поспешил к себе, нужно было записать последнюю кассету.

Заправив «Шарп», Сенатор достал записную книжку и от­крыл страницу с записью Коста. Он уже собрался позвонить, как вдруг подумал, а что если они нагрянут раньше, чем будет вновь опечатан дипломат, ответов в таком случае он не нахо­дил, весь риск, да и сама жизнь шли насмарку. Тут спешить следовало осторожно. В одной бутылке, что принес помощник по просьбе Беспалого, на дне осталось еще грамм сто пятьдесят коньяка, и ему неожиданно захотелось выпить, сдерживать себя он не стал. Нервы были на пределе, а впереди еще предстояла встреча с Шубариным, от того, как она пройдет, в даль­нейшем значило многое. Рассуждая о предстоящей встрече с Шубариным, прокурор и не заметил, как в комнате появился Миршаб.

– У меня все готово, – сказал он и бросил на стол три пач­ки копий документов.

Акрамходжаев хотел вначале положить их в сейф, но тот­час передумал, попросил помощника спрятать бумаги у себя в кабинете, а сам принялся укладывать подлинники в кейс, тут же «Шарп» выдал последнюю кассету.

Как только они опечатали кейс и спрятали в сейф, шеф взялся за телефон, а помощник пошел в чайхану принести па­ру чайников чая, а если удастся, и горячих лепешек. Прокурор набрал номер телефона в центре города, несмотря на ранний час, трубку тотчас подняли, словно дежурили. Ответил жен­ский голос.

– Мне, пожалуйста, Артура Александровича, – спросил он как можно спокойнее, беспечнее.

– Одну секунду, кто его спрашивает?

– Прокурор Акрамходжаев. – Таиться не имело смысла, они о нем, наверное, уже немало знали.

– Наконец-то, – радостно вырвалось у нее, потом, спох­ватившись, она сказала: – Не могли бы вы назвать номер сво­его телефона, он непременно позвонит вам в течение десяти минут.

Он продиктовал свои координаты. Любопытство брало верх, захотелось ему проверить систему работы Шубарина, и он набрал другой номер абонента на Чилназаре.

Ответили тотчас, правда, говорил мужчина сдержанно, корректно и почти слово в слово, только спросил, куда позво­нить: на работу или домой, телефонами они уже располагали.

Как только появился Миршаб, прокурор сказал:

– Я уже позвонил, они начеку и наверняка скоро будут.

Помощник поставил поднос с чайниками, горячими ле­пешками и большой пиалой густой домашней сметаны на стол и, как обычно, спокойно обрадовал:

– Мне кажется, они уже здесь, я видел, по крайней мере, три машины, они пронеслись мимо прокуратуры туда и обратно.

– Не было ли среди них белых «Жигулей» шестой модели ТНС 85-04? – выстрелил вопросом Акрамходжаев.

– Была, эта-то мне и попалась дважды.

– Они, – сказал прокурор, и в этот момент раздался теле­фонный звонок.

Сухроб Ахмедович поднял трубку, настраиваясь на разго­вор, уселся поудобнее. «Я буду у вас через пять минут», – толь­ко и сказал спокойный мужской голос и оборвал разговор.

– Он будет здесь через пять минут, – сказал растерянно прокурор помощнику, хотя тот и сам все слышал, он по при­вычке держал трубку на отлете. Сенатор сразу отметил, как трудно будет с таким человеком, как Шубарин, захватить ини­циативу разговора, начало уже было за ним, он диктовал ход событий.

– Не дал и чаю попить, – сказал спокойно Владыка Но­чи, – у него, видимо, в машине японская телефонная установ­ка на сто номеров или как минимум связь через систему «Ал­тай», на которую тоже не всякий имеет выход. Хорошо, собаки, работают! – закончил он восхищенно.

– Помнишь, как не раз в прокуратуре, МВД поднимали вопрос о том, что преступники технически оснащены лучше нас…

– У начальства, да и в ЦК ответ один: начитались зару­бежных детективов, теперь, правда, еще и на видеофильмы ссылаются.

– Откуда же им знать про преступность: живут в спецдо­мах, определенных районах, милиция там дежурит днем и ночью и уголовники обходят эти кварталы стороной, бомбят квартиры рядовых граждан. И карманников, и хулиганов они почувствовали бы сразу, если хотя бы иногда пользовались об­щественным транспортом, – завелся сразу прокурор, горазд он был на праведные речи.

Салим вспомнил про надгробный памятник Никите Сер­геевичу Хрущеву на Новодевичьем кладбище работы извест­ного скульптора Эрнста Неизвестного, ныне живущего в Аме­рике, тот состоял из двух половинок белого и черного мрамо­ра, так и его друг, не ожидаешь, когда и какой половиной души живет, сейчас, понятно, говорила светлая сторона.

«Попить чаю мы теперь не успеем, разве только с гостем, но до чая там скорее всего не дойдет», – вяло рассуждал Сена­тор, поглядывая на румяную лепешку, как вдруг распахнулась дверь и в комнату вошел человек.

– Здравствуйте, – сказал он с порога и, подойдя к столу, протянул руку. – Шубарин Артур Александрович.

Назвались и хозяева кабинета. Впрочем, вошедший без­ошибочно определил сразу, кто есть кто, видимо, описали их подробно и профессионально.

Сенатор пытался вспомнить, где видел этого собранного волевого человека, в котором чувствовались одновременно интеллект и сила, качества столь редкие, как и подобное словосочетание. На собраниях партийного актива в ЦК? Хотя вряд ли. Если откровенно, такой тип людей ему не встречался вообще, а первоначальная ложность восприятия от того, что он при виде вошедшего спутал реальность жизни с кино. Да, да, он видел его, видел в разных лицах в десятках полицейских фильмов, что собирал специально в своей фильмотеке. Наверное, проку­рор не удивился, если бы Шубарин заговорил по-английски. Конечно, что-то неуловимо выдавало принадлежность его к партийной элите, номенклатуре, к касте, в которой находился и сам прокурор, имел он этот штамп, пусть не ясно выражен­ный, истершийся, но имел, наверное, того требовала жизнь, само его существование, но в остальном, в манерах, экипиров­ке, внешности и даже походке человек был иного круга, для ко­торого и классификации нет, ибо нет людей, а есть редко встречающиеся экземпляры с невероятно выраженным чувст­вом достоинства, проявляющегося во всем, – вот такой чело­век и сидел перед Акрамходжаевым.

– Извините за столь ранний визит, прокурор, – начал гость сразу без восточных экивоков, хотя вероятнее всего знал и традиции, и ритуал, – но обстоятельства, к которым вы, ви­димо, случайно оказались сопричастны, требуют того, чтобы вы прояснили кое-что, а в лучшем случае помогли. – Шуба­рин говорил ясно, ничуть не смущаясь кабинета, где он нахо­дился и где его могли записывать, зная о визите. Видимо, хо­рошо ведал, к кому обращается, или настолько был уверен в своей силе и власти людей, стоящих за ним, что ранг прокуро­ра не производил на него впечатления.

Наверное, внезапный гость, как и сам Сенатор, в эту ночь не сомкнул глаз, но по его внешнему виду этого не скажешь, хотя они были, кажется, ровесниками. Человек, сидевший пе­ред прокурором, несомненно обладал большой энергией, во­лей и терпением, лишь слабая, едва обозначенная ниточка под глазами говорила о бессонных часах, да и сами глаза порою выдавали огромную напряженную работу, которую он сосре­доточил на себе. Он походил на пружину, готовую разжаться с огромной силой, с таким партнером всегда следовало держать­ся начеку.

Безукоризненно выглаженная бледно-голубая рубашка, однотонный на американский манер галстук, со скромным, но многозначащим парижским оттиском «Карден» на нижнем поле. Светло-серого цвета костюм с едва заметной голубой по­лоской известной португальской фирмы «Маконда» и туфли «Рейнбергер», мягкие, на низких каблуках, вишневого цвета в тон галстука – все говорило Сенатору, что они отовариваются из одних и тех же источников, да и там это все не каждому да­ют, прокурор знал расклад, потому что торговая база «Узбекбрляшу», куда поступает дефицит из дефицита, и зачастую по прямым договорам, находилась на его территории.

Черт возьми, он выглядит и держится так, словно пришел на званый ужин, а хозяин дома его крупный должник, позави­довал Сухроб Ахмедович и выдержке Шубарина, и его умению подать себя.

Медлить дальше было нельзя, молчание становилось не­приличным, следовало отвечать, и отвечать напрямую, любые уловки только запугали бы его самого и подорвали к нему до­верие, которого он желал добиться, тем более сегодня Шуба­рин встретится с Коста, а тот доложит все как есть, но не хоте­лось сразу выкладывать все карты…

– Так получилось, что я случайно оказался свидетелем, как молодой человек по имени Коста не сумел отобрать дипло­мат у бывшего прокурора Азларханова и сам попал в руки ми­лиции. Я догадался, что документы в кейсе представляют ин­терес или денежный, или политический, а скорее всего и то, и другое, иначе какой был смысл так рисковать собой и тем бо­лее убивать человека из органов правосудия, возмездие тут по­следует однозначное и шансов на помилование никаких. Чис­то абстрактно я подумал, вот если бы завладеть мне тайной прокурора Азларханова, но это виделось нереальным. Мне по­нравился Коста, его отчаянность, чувство долга и преданность своим хозяевам, и в какой-то момент у меня мелькнула мысль, что смог бы спасти его, это казалось мне по силам.

Сухроб Ахмедович нервничал и попросил жестом помощ­ника налить чай.

– Я не понимаю мотивов вашего поступка, – направил разговор в нужное русло Шубарин, – вы вполне преуспеваю­щий прокурор, профессионально ценитесь высоко, не бедны… Есть шанс сделать карьеру. Зачем вам симпатизировать про­фессиональному преступнику и тем более желать спасти его от справедливого наказания?!

«Кто из нас прокурор? – подумал, ощущая дискомфортность, Сенатор и понял, в каких жестких руках он оказался, тут, как Коста, следовало служить до последнего вздоха, дру­гих, видимо, близко не подпускали.

– Спасибо, лестно слышать аттестацию из уст такого че­ловека, как вы, Артур Александрович. Но вы ошиблись в од­ном, главном, не имел я шансов по-настоящему сделать карье­ру, не смог найти ходов ни к Шарафу Рашидовичу, ни к его приближенным. Людей, недовольных своим положением, – тьма, я один из них…

– Что ж, спасибо за откровенность, и вы решили заполу­чить Коста, чтобы добиться расположения его хозяев?

– Если честно, то да. Но, видимо, следует учесть, что вче­ра я спас и ваших ребят из белых «Жигулей», по городу уже была объявлена облава на эту машину, и они вряд ли об этом предполагали, не рассчитали возможностей полковника Джураева.

– Мы оценили ваш жест и ожидали, что вы вступите с на­ми в контакт.

– С кем? – искренне удивился хозяин кабинета. – С вет­ром в поле. Машина вполне могла быть угнанной или с фаль­шивым номером.

– Логично, вполне. Но в конце концов вы вышли на нас, и у вас, к нашему изумлению, оба номера телефонов, которыми пользуются в экстренных случаях, откуда при вашем полном неведении эти данные?

«Не знает, что Коста у меня?» – удивился еще раз Акрамходжаев, а вслух сказал:

– Коста дал мне эти номера.

– Значит, Коста у вас? – от неожиданности Шубарин привстал.

– Да, я же сказал: почувствовал, что выкрасть его мне по силам, и сделал это.

– А мы решили, что поздно вечером его все-таки забрали в тюрьму, и каялись, что опоздали всего лишь на час, повери­ли медсестре, чисто сработали. – И после паузы, наблюдая, как прокурор наслаждается произведенным эффектом, доба­вил: – В вашей расторопности есть резон, я имею в виду ут­ренний звонок, опоздай вы с ним еще на полчаса, я не знаю, чем бы закончился инцидент, мои ребята уже около часа кру­тятся возле прокуратуры. Теперь для меня многое проясни­лось, и я, с вашего позволения, дам отбой, ведь там, на улице, не знают, как идут здесь дела, и не дай бог у кого-нибудь сда­дут нервы и ворвутся в окно с автоматом.

– Вы всерьез? – позволил себе улыбнуться прокурор.

– Вполне, в окно за вашей спиной, это по плану. – И, не дожидаясь ответа хозяина кабинета, негромко сказал: – Ашот!

И тотчас в комнату вошел угрюмого вида мощный парень, он наверняка стоял в тамбуре двери. Спортивная куртка на уз­кой талии выпирала. Сенатор сразу понял, что это пистолет.

– Ашот, а ты единственный оказался прав, прокурор Акрамходжаев не такой уж плохой человек, как уверяли меня многие, и против нас он не таил зла, наоборот, он спас Коста.

Что-то наподобие радости, ликования мелькнуло на се­кунду на угрюмом лице, но Ашот успел унять свой восторг.

– Пожалуйста, дай отбой и отправь ребят домой, а мне за­неси дипломат, что заготовили с вечера.

Ашот вернулся быстро, и они продолжили разговор.

– Вы сказали, что Коста дал вам телефон, наверное, он на­стаивал на немедленной встрече со мной? – спросил Шуба­рин, буравя глазами прокурора, и в них не читалось ни симпа­тии, ни признательности, ни жалости, и все это походило ско­рее на допрос, чем на разговор равных, особенно теперь, в при­сутствии Ашота, расстегнувшего куртку. И только сейчас Сухроб Ахмедович понял, что он подписал бы себе смертный при­говор, не выкради он кейса или вовремя не поставь Шубарина в известность о том, где он хранится, – тут пощады не знали, не стали бы колебаться, как Беспалый перед Прокуратурой.

И все-таки отвечать даже на самые неприятные и жесткие вопросы хорошо, когда знаешь, что ответы устроят экзамена­тора. И поэтому он отогнал неожиданно навалившийся страх и ответил спокойно, взвешивая слова:

– Да, Коста настаивал на встрече с вами, угрожал. Но вре­мя было позднее, и вам без моего участия все равно ничего сделать бы не удалось, даже взорви вы Прокуратуру, как он предлагал. Мой звонок означал бы лишь предложение на со­трудничество, а точнее, единоразовый контакт, а не сотрудни­чество на равных. Другое дело – добудь дипломат я сам, это давало мне право на определенное место среди вас, на достой­ное отношение ко мне, я бы не хотел особого диктата над со­бой, этим я сыт по горло.

Сухроб Ахмедович видел, как Шубарин весь напрягся от волнения и с трудом сдерживал себя от вопросов, так и про­сившихся на язык.

– Я, как и вы, располагаю определенной силой и решил все-таки добыть дипломат сам, хотя вначале и считал это для себя неприемлемым. Коста убедил меня, что в кейсе находятся бумаги чрезвычайной важности и они касаются даже тех, кто завтра может занять место Шарафа Рашидовича, и я подумал, что не имею морального права подводить таких людей, вно­сить сумбур в сложившуюся кадровую политику. Кроме этого, он открыто сказал, что мне не простят малодушия, остановки на полпути.

– Дипломат у вас? – не сдержался гость, наверное, впер­вые в жизни, по крайней мере во взрослой ее части.

– Да, кейс у меня в надежности и сохранности, – ответил как можно беспечнее Акрамходжаев и увидел, как на глазах меняется Шубарин, словно на фотонегативе проявляется на нем усталость долгого дня и долгой ночи. «Как много сил, во­ли надо иметь, чтобы так держать себя в руках», – восхищенно подумал Сенатор и откинулся на спинку кресла, внутренне торжествуя, наконец-то он сломал Шубарина.

Артур Александрович сидел некоторое время молча, слег­ка ослабив узел своего карденовского галстука, потом поднял голову, и Сенатор вновь увидел прежнего Шубарина, минут­ный шок прошел, он снова взял себя в руки и в прежнем духе спросил:

– Где дипломат? – Вопрос не сулил ничего хорошего в случае отказа или промедления. Прокурор это понял сразу, по­чувствовал, как напружинился за спиной Шубарина парень по имени Ашот.

Но Акрамходжаев ни тянуть, ни отказывать не собирался, поэтому сказал помощнику.

– Салим Хасанович, пожалуйста, откройте сейф.

Звякнули ключи, появился из стальных недр невзрачный дипломат венгерского производства, и прокурор чуть привстал с места и толкнул его по полированной поверхности длинного стола для совещаний, кейс благополучно застыл перед Арту­ром Александровичем.

Шубарин положил на него руку, словно раздумывая о чем-то, и потом вдруг не то спросил, не то сказал:

– Сегодня ночью во дворе Прокуратуры прозвучало три пистолетных выстрела, это из утренней сводки МВД.

– И нашли два трупа, – закончил прокурор. – Такова це­на дипломата, мы потеряли там хорошего залетного человека.

Хозяин кейса кивком головы попросил Ашота вскрыть дипломат, и тот, как совсем недавно Беспалый, тоже вынул кнопочную финку и срезал шнуры с сургучной печатью. Шу­барин слегка приподнял крышку, достал верхнюю стопку бу­маг, знакомые прокурору расписки на крупные суммы, тут же вернул их на место и сказал:

– Наш дипломат.

Ашот без всякой команды подал Шубарину другой, более изящный, с цифровым кодом, лакированный, бычьей кожи атташе-кейс.

– Буду откровенен, как и Коста, документы в дипломате представляют особую ценность, одним они могут сломать карьеру, другим жизнь, а большинству сулят неприятности и потерю доходов. Поэтому вы без обиняков должны назвать сумму, я не буду торговаться, ваш риск того стоит. – И он щелкнул замком кода.

– Я отдаю вам дипломат, возвращаю Коста и не настаи­ваю ни на какой денежной компенсации, вы же сами сказали, что я не беден…

– Отказываетесь от такой суммы? – Артур Александро­вич распахнул крышку атташе и развернул его к прокурору, он до краев был тщательно уложен деньгами в банковских упа­ковках.

– Деньги я могу найти доступными мне средствами, – сказал неопределенно прокурор, не глядя на плотно уложенные пачки купюр, он понимал, прими он вознаграждение, Шуба­рин и его друзья посчитают себя квитыми, но не на это рас­считывал Сенатор.

Возьми он деньги, не смог бы толком распорядиться и бу­магами Азларханова, сразу стало бы ясно, откуда ветер дует, понятно, где источник. Шубарина не проведешь, документы лучше шли бы в ход, если бы он сам принадлежал к масонско­му ордену, как выразился насчет шубаринской компании Миршаб.

Настойчивость, с какой прокурор отказался от денег, не­сколько смутила Артура Александровича, он допускал восточ­ный такт, традиции, где ничего не делается откровенно, в лоб, где и узаконенную взятку не берут как должное, всяких он тут навидался – и дающих, и берущих, но чтобы отказаться от та­кого вознаграждения, даже не поинтересовавшись, сколько там, для Шубарина оказалось внове, и он с интересом посмот­рел на прокурора.

«А я всегда думал, что у восточных людей стремление к высоким должностям одно – чем выше сидишь, тем больше берешь. По крайней мере, так вели себя те, с кем я знался до сих пор», – рассуждал Артур Александрович и понимал, что встретил иной тип восточного человека, в чем-то напоминав­ший его самого. Деньги серьезная проверка, и он выдержал ее.

– Извините, Сухроб Ахмедович, я неверно понял вас, – сказал вполне искренне Шубарин. – Но мой жизненный принцип – всякая стоящая и ответственная работа должна щедро вознаграждаться. Если деньги для вас в данном случае не являются мерой опалы, я найду способ отблагодарить вас и думаю, что отныне вы можете рассчитывать на мою помощь и на покровительство моих друзей. Своим поступком вы уже выразили отношение к нам. Еще раз извините за жест с день­гами, наверное, для вашего искреннего порыва помочь уважае­мым людям наше желание откупиться, бросить кость, показа­лось обидным, оскорбительным, я недооценил вас… В связи со смертью Рашидова у моих друзей есть шанс занять его место и наверняка произойдут крупные кадровые перемещения, и для вас, безусловно, найдется достойное место…

– А кто, на ваш взгляд, заменит Рашидова? – вырвалось у долго молчавшего Миршаба.

– Скорее всего это будет Анвар Абидович Тилляходжаев, секретарь Заркентского обкома партии, старый друг Шарафа Рашидовича, но не меньше шансов и у другого человека – Акмаля Арипова, известного аксайского хана, тоже близкого приятеля Рашидова, он двигает на этот пост двух знакомых вам людей, оба они из Ташкента. Вот кто-нибудь из трех, дру­гих претендентов я не принимаю всерьез, но к любому из них у нас есть ходы, не волнуйтесь, на этот раз вы поставили на верную карту. – Шубарин достал из верхнего кармашка пид­жака визитную карточку и протянул ее прокурору, считая раз­говор оконченным, заключил: – Наверное, мы встретимся с вами завтра на похоронах хозяина?

– Вы переоценили мои возможности, Артур Александро­вич, у меня нет приглашения, и вряд ли кто мне его предло­жит.

– Ну, это не проблема, Анвар Абидович взял для меня у распорядителя два, и оба без фамилий, заполните их на свое имя с Салимом Хасановичем, пусть для многих не покажется неожиданным ваше повышение. – Он протянул на прощание руку хозяину кабинета и в последний момент спохватился: – Мне хотелось в столь непростой день нашего знакомства сделать вам какой-нибудь памятный подарок, чисто символиче­ски, пожалуйста, примите эти часы, они даже там, на Западе, редкие, они будут означать, что вы наш человек. – И Артур Александрович снял с запястья «Роллекс» и передал их Акрамходжаеву, тот не посмел отказаться, жест был столь искренен, дружествен, щедр.

Так эти роскошные швейцарские часы «Роллекс» оказа­лись у прокурора.