Я сидела у окна вполоборота к родителям и глотала горькие слезы. Выпускные экзамены уже прошли — я все сдала на «отлично».

— Ты не сможешь пойти в ВУЗ, и точка, — припечатал, как каленым железом отец. — Кто за малым смотреть будет. Пойдет в садик, тогда вольному — воля. Если к тому времени не передумаешь, то поступай, куда хочешь — хоть в театральное — слова поперек не скажу. А сейчас — нет. Если мать уйдет в декрет, потом вряд ли на работу выйдет. Сама знаешь, как сейчас с трудоустройством. Никакое законодательство не поможет. И не реви. Не люблю, — и вышел.

— Доченька, ну кто ж знал, что так выйдет, — оправдывалась мать. Она до четырех месяцев и не подозревала, что беременна. Никаких признаков не было. А потом уже поздно было что либо предпринимать.

Мама подошла ко мне. Хотела обнять, но так и не решилась. В детской послышалось недовольное пхыньканье, и она поспешила к Венечке.

Отец всегда хотел сына, но родилась я. Надежду закрыли под замок и ключ выкинули — вторым ребенком обзаводиться никто не собирался. Известие жены о беременности отец воспринял плохо, но когда узнал, что будет мальчик, прям на глазах помолодел — наследник! После четырех месяцев затишья, беременность дала маме почувствовать всю свою прелесть в виде тошнот, рвот, потери сознания и отеков. Ей было плохо, часто направляли на сохранение. На работе начались проблемы, поэтому мама и решила не брать декрет. Мало ли, что начальство придумает. Меня же задвинули на второй план. Попереживав, я взяла себя в руки. Как пресловутая жаба в молоке бултыхалась, старалась и по дому все успеть, и учебу не запустить. В школе я была отличницей. Меня хвалили и держали все время «под прицелом». Друзей почти не было, а вот «друзей» хватало. Но все плохое имеет тенденцию уходить в небытие. Вот и мои школьные годы закончились, и я на крыльях радости несла домой известие о золотой медали и свидетельство об отличии. Ну, меня и встретили…

В комнате осталась я одна. За окном уже вечерело. Утерев слезы, подошла к столу. Недолго думая, побросала в рюкзак самые необходимые вещи. Подумав, засунула в боковой карман документы, фотку родителей с малышом, в другой положила единственное свое украшение — колечко с синим сапфиром, окруженным небольшими камешками черного цвета. И все это добро в незатейливой серебряной оправе. Это подарок — от дедушки. Он умер, когда мне лет десять было. Тогда-то перед смертью и отдал. Сказал беречь, и все. Вот я и берегла. Одевала едко — так, просто, полюбоваться. Отец, когда узнал о подарке лютовал, но забрать не посмел. Да и объяснять ничего не собирался. Так и жили: я прятала, он делал вид, что ничего не произошло.

Теперь мое сокровище лежало в кармашке рюкзака, в коробочке. Туда же сунула деньги — немного, но на какой-то месячишко хватит, а там подзаработаю, не впервой. Каждая копеечка в моем кошельке — результат моих трудов.

Автобус из нашего захолустья в город уходил рано утром. Подоив корову, попрощалась с кормилицей и тихонько покинула родной двор. Когда отец погонит Буренку на пасбище, найдет мою записку, но я уже буду далеко. Я люблю свою семью, но и отступать не собираюсь. Надеюсь, меня поймут. Простят ли — не знаю.

Решила пробираться через лес — напрямик. По дороге не рискнула: больше свидетелей, да и отец там быстрее перехватит, если вдруг раньше спохватится, а так, через лесок я выйду к соседней деревушке, где автобус тоже делает остановку. Там то меня точно никто искать не будет.

Несмотря на лето, утро было прохладным. Я накинула капюшон легкой курточки, спрятав под нее толстую светло-русую, почти белую косу. Так незаметней будет. Постояла минутку перед калиткой, мысленно прощаясь со всеми, и пошла. Легкий свитерок и джинсы создавали лишь мнимое ощущение тепла. Роса оседала на дерматиновых кроссовках, но ноги оставались сухими. Минут через двадцать я уже была на опушке леса. На горизонте забрезжил рассвет, ярким розовым светом будя всех спящих в этом подлунном мире. Лес встретил меня спокойствием и тишиной. Где ни где чирикнет еще сонная птичка. В лесу я была часто и заблудиться не боялась. Шла бодренько так, выгоняя на ходу из себя ночную прохладу. От нахоженной тропинки решила свернуть налево. Там когда-то, очень давно, тоже была тропинка, дед меня еще по ней водил, а потом и мне некогда было, да и люди почему-то другую облюбовали. Но мне нужно было побыстрее оказаться подальше от дома, вот и вспомнила о нашей с дедом тропинке.

Вообще, дед во мне души не чаял. Завсегда за собой таскал, о травах и зверушках рассказывал. Отец только зубами скрипел, но не перечил деду. А мама почему-то побаивалась дедушку. Я всегда этому удивлялась. Для меня он самым родным, любимым и добрым был. Да. Был…

Я задумалась. А когда очнулась, то оказалось, что меня уже кольцом окружал туман. Он все сгущался и сгущался вокруг меня, будто подгоняя вперед и перекрывая все пути отступления. Наконец вышла к какому-то каменно-земляному холму. И я его не помнила! Я вообще не помнила, чтобы в лесу что-то подобное было. Обошла сооружение кругом. С одной стороны от земли был вход, небольшой, но со всех сторон укрепленный досками. Скорее, даже не ход, а лаз. Пройти в него можно было лишь согнувшись. Заглянула внутрь, там было темно, но где-то далеко что-то отблескивало. Или мне показалось.

Туман охватил нас плотным, непроницаемым кольцом — меня и холм. А вокруг, даже за пол метра, ничего не видно. Почувствовала себя ежиком в тумане, правда, лошадь искать не стала. Вдохнула поглубже, и решила отвлечься, чтобы не впасть в панику — полезла посмотреть, что там блеснуло в темноте. Ну, а чего задаром слезы лить или аукать в тумане. Все равно ведь ждать придется, пока это чудо-юдо утреннее развеется. Лучше б тропинкой подлиннее пошла, там бы точно не заблудилась, даже в тумане — тропа широкая и утоптанная. Здесь иногда и машины проезжают. Изредка так.

Соглашаться, даже мысленно, что сглупила, не хотелось. Совершенно! Надо находить положительное в любой ситуации. Вот теперь лезу, согнувшись, удовлетворяя свое любопытство, вдруг что стоящее найду — какая никакая шоколадка будет на вазочку моего головотяпства. Вдали что-то опять блеснуло. Я воспряла духом, поддернула рюкзак повыше и полезла дальше. Лаз сужался, и теперь приходилось лезть на корточках. Все таки рюкзак — это вещь — руки всегда свободны. Представила себе, на что будут похожи мои коленки, но любопытство превозобладало логический порядок вещей и здравый смысл. Светящаяся точка постепенно увеличивалась, и вот я уже с удивлением рассматриваю черную поверхность каменной дверцы.

Светящейся точкой оказалась круглая ручка на ней. Она была похожа на какой-то кристалл в металлической оправе. Блики от него падали на темную поверхность дверцы, но что на ней, видно было плохо. Я провела пальцами по рисунку — сердце пропустило удар, за ним второй, я даже перестала дышать — нащупала на свою голову — на каменной поверхности была высечена трехголовая змея. Руку отдернула, как от кипятка — боюсь змей с детства, до ужаса. Мысль о том, что надо «делать ноги» пришла незамедлительно, но все равно поздно — дверца плавно стала открываться. Я зажмурилась. В лицо ударили яркие солнечные лучи: я сидела на коленях в небольшом земляном лазе, а передо мной раскинулась площадь с разными странными строениями. Я все еще не могла проморгаться от внезапного солнца. Да еще и из темноты. Потому и постройки толком рассмотреть не могла.

— О, еще одна человечка приползла, — кто-то ядовито заметил сбоку.

— Кто это такой умный выискался, — не полезла в карман за словом.

— Закрой рот, мелочь! Ты еще не под защитой академии, так что я с легкостью смогу с тобой расправиться, и мне за это ничего не будет.

— Что? — возмутилась я, пропустив первую часть фразы.

— Адепт, вы почему запугиваете «ищущего»?

Со спины «ядовитого» подошел мужчина в темной просторной одежде, поверх которой был накинут плащ-накидка, как в старые времена.

— Простите, профессор, более не повториться.

— Очень надеюсь на ваш здравый смысл, адепт. Должен напомнить, что вы здесь равны со всеми.

— Да, профессор. Разрешите идти?

— Идти? Нет. Вы ведь здесь на посту, юноша, не так ли?

— Да. Принимать поступающих.

— Вот и принимайте, молодой человек. А девушку я забираю. Пойдем, милая.

Мужчине навскидку было лет сорок, не больше, с легкой сединой в длинных черных, собранных в хвост, волосах. «Вот если бы на него кожаную одежку и бандану надеть, вылитый рокер получился бы» — посетила меня шальная мысль, я таких по телику видела. Я ухватилась за протянутую руку. Она была холодной.

Мы шли к какому-то приземистому зданию по большой каменной площади. На моей спине, наверное, были выпалены две дырки от глазюшек «ядовитого». Как пить дать! А ощущения меня никогда не обманывали.

На здании висела надпись «Администрация».

— А куда я попала? — внезапно меня осенил вопрос по существу.

— А ты не знаешь? — удивился мужчина.

— Ну, знала бы — не спрашивала, — ответ был слегка резок. Я прикусила язык, — Упс!

— Не то слово, — почему-то рассмеялся мой неожиданный защитник. — Ты в Академии Нагов.

— Где? Кого? — второй вопрос я произнесла почти шепотом. Клубок нервов внезапно обосновался в горле, мешая даже дышать. Глаза мужчины смеялись. Он с трудом сохранял серьезное выражение лица, но уголок губ предательски подрагивал.

— А что не так? Или нагов боишься?

Голос внезапно осип. Я мотнула головой в знак согласия.

— Странно! А вон того юного змея не испугалась, — с напускным удивлением указал на стоящего на посту «ядовитого».

— Он кто? — тупить, так по полной.

— Его Высочество Оксиуранус. Очень ядовит. Как в прямом, так и переносном смысле.

Я смотрела во все глаза на невзрачного юношу с каштановыми волосами. То, что он высок и заметно гибок как-то не бросилось в глаза во время нашей словесной перепалки.

— А вы? — все также не отводя взгляда от Оксиурануса, спросила мужчину.

— Я — профессор здешнего учебного заведения.

— Вы — человек?

Он засмеялся.

— Милое дитя, здесь все — змеи, и я тоже.

— Но я — человек! — голос не слушался.

— Ошибаешься, милая. Иначе ты не нашла бы к нам дорогу.

— Этого не может быть, это ошибка! Нет, это сон! Сон? Правда же?

— Нет, милая, не сон, все на самом деле. Не бойся! А то ты совсем уже пополотнела. Тебе здесь ничто не угрожает.

— Кроме отдельных личностей, — махнула головой в сторону Оксиурануса.

— Еще подружитесь.

— Это вряд ли, — совершенно точно уверила профессора, осторожно отодвигаясь от него. Мужчина заметил сой маневр, но лишь усмехнулся.

— Заходи, дитя. Нужно тебя оформить. Как, кстати, тебя зовут?

— Зира.

— Как? — мужчина замер на месте.

— Зира, — повела плечом, — так дедушка назвал.

— «Идущая к звездам»? — мой спаситель задумчиво посмотрел на меня, совершено по особенному. — А кто твой дедушка?

Я только передернула плечами:

— Дедушка, как дедушка.

— И он тебе ничего не рассказывал?

— Он умер, уже давно. Мне тогда было десять лет.

— А кто у тебя остался в семье?

— Родители и младший брат.

— И никто ничего не рассказывал?

— О чем?

— О нас! О твоей сущности!

— Нет.

— Как же ты нашла дорогу к академии?

Пришлось рассказать этому мужчине все, не таясь.

— Очень странно, — он внимательно выслушал меня. — Но что не делается — к лучшему.

— Может, все же, я по ошибке сюда попала? — у меня оставалась последняя попытка.

— Это исключено, девочка, только змеи могут найти это место. Правда, ты наполовину человек. Этот вход именно для таких, как ты.

Я зависла. Мое естество никак не хотело принимать сказанное.

— А Оксиуранус?

— Он — чистокровный наг. Королевских кровей.

— Это поэтому он так ко мне отнесся? Что я человек?

— Да, он вас очень не любит.

— И что же мы ему сделали?

— Ничего. Просто, он считает, что люди сильно ослабили силу нагов.

— Да ладно!

— Да-да, девочка, и в этом есть доля правды.

— Так закройте этот лаз, и дело с концом! Никто никого раздражать не будет, — меня понесло. — Не любит он! А я его, так вообще видеть не хочу.

Мужчина слушал меня и тихонько посмеивался.

— Чему вы улыбаетесь?

— Столько экспрессии в твоих словах. За это я и люблю вас, людей. В вас бурлят эмоции, внося разнообразие в этот холодный мир. А закрыть ход мы не можем.

— Почему? Завалите его, и делов то.

— Видишь ли, дитя, все, в ком есть наша древняя кровь, рано или поздно услышат ее зов. И чтобы не произошло непоправимое, все должны узнать о своей особенности и научиться управлять силами. Если завалить лаз, как ты предлагаешь, люди, а которых течет кровь нагов, начнут сходить с ума, не зная, что с ними происходит. Могут навредить и себе и другим.

— Типа огнем кого-то поджечь или в воздух отправить полетать?

— У тебя что-то подобное было? — мужчина поднял вверх бровь.

— Нет. Я книжки читаю и кино смотрю, там такое было.

— Интересно, интересно. Но это, собственно, не те возможности, что есть у магов. Вернее сказать, магия стихий и у нас присутствует, но в меньшей степени, чем у других.

— У других?

— Конечно. Драконы, эльфы — у них стихийная магия — основная.

— А какая ж у вас основная?

— У нас, — поправили меня. — Ты прямо здесь у порога приемной комиссии хочешь весь вводный курс прослушать? — надо мной по доброму подтрунивали. Я смутилась.

— Все таки, я думаю, вы ошибаетесь. Я очень боюсь змей, вряд ли я одна из вас, — дрожь побежала по спине, заставив меня передернуть плечами.

— А вот это действительно загадка. Я так понимаю, у тебя не было ни одного оборота?

Я недоуменно посмотрела на профессора.

— Ну, понятно. Что ж, Зира, добро пожаловать в Академию Нагов, будем с тобой разбираться.

Мы все таки вошли в дверь с надписью «приемная комиссия».