Умереть осенью

Сентябрь и октябрь прошли без особых событий.

После того как отцу пришлось лететь в Лондон и забирать меня оттуда, я жил в режиме жесткого ограничения свободы, практически под домашним арестом. Отец лично проверял, посещаю ли я все занятия, и внимательно отслеживал каждый мой выход из дома. Мне было строго приказано никогда больше не встречаться с Лореной и Робертом, которых отец считал виноватыми в том, что именно под их влиянием я пустился в эту дурацкую авантюру, закончившуюся страшной смертью моей возлюбленной.

— Слушай, через три дня у меня день рождения. Мне исполняется семнадцать лет, — напомнил я отцу, — Еще год, и ты уже не сможешь мною командовать.

С этими словами я заперся в своей комнате и поставил музыку на полную громкость, чтобы отец сразу же понял всю бесполезность любых попыток поговорить со мной через дверь.

В динамиках мощно звучала Пятая симфония Малера, я же лежал на кровати и вспоминал день за днем все то, что случилось со мной с момента возвращения в Тейю. Не могу не признать, что эти дни казались мне абсолютно одинаковыми, похожими друг на друга как две капли воды.

Поначалу я совершенно ничего не ел и за первые две недели после смерти Алексии похудел на шесть килограммов. Еда просто не лезла мне в горло. Врачи уже готовы были поставить мне диагноз «анорексия», и отец потребовал, чтобы я раз в неделю ездил в Барселону к психологу.

Таковым оказалась очень приветливая и деликатная женщина, которая совершенно не настаивала на том, чтобы я рассказывал ей о своих проблемах. Она показывала книги, которые написала в соавторстве с мужем, в основном антологии детских сказок. Я из вежливости рассматривал цветные иллюстрации, но на душе у меня от этого светлее не становилось.

— Не держи в себе боль и эмоции, — как-то раз посоветовала мне она. — Если хочется плакать — плачь, можешь даже кричать. Понимаешь, горе и печаль — они как нефть, конечны и невозобновимы. В один прекрасный день то и другое иссякнет, и тебе придется искать иной источник энергии для того, чтобы поддерживать свое существование.

Я слушал ее и толком не понимал, о чем она говорит. Душой и мыслями я был бесконечно далек как от ее консультаций, так и от каких бы то ни было надежд на спокойное, умиротворенное существование.

Тем не менее в этих визитах к психологу был и один положительный момент. Врач категорически не рекомендовала отцу отправлять меня в Америку, если я сам этого не хочу. Свое решение она объяснила так: я, с ее точки зрения, по-прежнему находился под эмоциональным воздействием того, что мне пришлось пережить. Если вырвать меня из привычного маленького мирка, в котором я последние годы существовал, то можно было спровоцировать у меня настоящую, уже клиническую депрессию.

На самом деле мое состояние не слишком отличалось от того, какого так опасалась психолог. Я действительно был страшно подавлен и близок к помешательству. Я возвращался с занятий домой, закрывался в своей комнате, но больше не слушал кассету, подаренную Алексией. Мне было достаточно увидеть футляр, название альбома «NightShift», написанное ее рукой, и из моих глаз сплошным потоком непроизвольно текли слезы.

То же самое происходило, когда я брал в руки сердечко, сплетенное из волос Алексии.

Я вновь стал слушать и читать классику. Как-то раз, поставив диск с «Адажиетто» Малера — произведением, получившим всемирную известность, после того как оно было включено в фонограмму фильма «Смерть в Венеции», — я взял с полки томик стихов Эдгара Аллана По. Книгу я открыл на давно заложенной странице с моим любимым произведением этого поэта. Речь в нем идет о говорящем вороне, который появляется в комнате юноши, оплакивающего смерть возлюбленной. Начало произведения звучит несколько высокопарно и напыщенно.

С этого места несчастный влюбленный начинает задавать вопрос за вопросом невесть откуда взявшейся говорящей птице. На все обращения ворон отвечает практически одними и теми же словами. Юноша хочет узнать, обнимет ли он когда-нибудь вновь красавицу, пленившую его сердце, пусть даже это случится на небесах, после того как подойдет к концу его унылое, полное печали земное существование.

На этот вопрос ворон отвечает коротко и ясно: «Больше никогда». В конце произведения несчастный молодой человек вынужден признаться себе в том, что, по всей видимости, тень печали уже не сойдет с чела, в его жизни никогда больше не будет светлых дней.

Я закрыл книгу и посмотрел в окно. На улице в этот ноябрьский вечер было сыро и холодно. Оконные стекла начали запотевать.

С тех пор как я в последний раз увидел божественное лицо Алексии в окне лондонского портового склада, прошло уже три месяца. Я надеялся на то, что с наступлением холодов эта мятущаяся душа станет хотя бы время от времени возвращаться туда, где прошла земная часть ее жизни. Впрочем, что-то мне подсказывало, что жду и надеюсь я напрасно.

Говорят, когда человек умирает, его душа три дня остается где-то неподалеку, покойный словно прощается со своими близкими. Алексия рассталась со мной там, в Собачьем квартале. Более того, она явно пыталась мне что-то сказать, но смысл ее послания остался для меня нераскрытой тайной.

Я с тоской смотрел на побелевшее оконное стекло. Когда отзвучали последние аккорды Малера, я в отчаянии спросил вещего ворона, сидевшего в моем сознании: «Неужели больше никогда?»

 

Философия и сумерки

Мой день рождения выпал на четверг. К этой дате я подошел действительно на грани нервного кризиса Я осознал всю тяжесть своего психического состояния с самого утра, еще на первой лекции. Преподавательница философии решила, что ее слова будут нам понятнее, если она напишет на доске несколько принципиально важных цитат из произведений Канта. Я смотрел на эти строчки, и вдруг цепочки букв, выведенных мелом, стали рассыпаться прямо у меня на глазах. Так древние окаменевшие змеи превращаются в прах от одного лишь прикосновения.

Выполняя настойчивые требования отца, я в последнее время старательно запихивал в себя и обед, и ужин. Несмотря на это, вот уже несколько дней я чувствовал себя совсем больным и слабым, даже с утра с трудом держался на ногах. Часть вины за это, несомненно, лежала на мучившей меня бессоннице. Порой я не мог забыться почти до рассвета, а когда проваливался в сон, меня, вплоть до минуты пробуждения, мучили чудовищные кошмары. В них я раз за разом возвращался на Хайгейтское кладбище.

Говорят, что повторяющиеся сны — это своего рода сигнал, исходящий из подсознания, требующий от человека выполнить то или иное важное дело. Если это действительно так, то мой внутренний гид и диспетчер явно считал необходимым, чтобы я съездил на место преступления. Увы, для того чтобы выполнить это настойчивое пожелание, мне пришлось бы в буквальном смысле убежать из дома.

Кроме того, моя бессонница не ограничивалась невозможностью забыться с вечера и мучительными кошмарами в короткие часы отдыха. Я давно заметил, что каждую ночь неизменно просыпаюсь в одно и то же время, после чего уже не могу уснуть вплоть до того часа, на который у меня обычно поставлен будильник. Делать что-либо здравое и полезное в эти бессонные ночи я не мог. Мне оставалось только лежать, думая о чем-то своем и впадая время от времени в забытье, близкое к бреду. Из этого состояния меня обычно выводил стук в дверь и голос отца, звавшего завтракать.

Обо всем этом я размышлял, сидя за столом и наблюдая за тем, как классная доска прямо на моих глазах превращается в неспокойное море, а преподавательница — в какое-то смазанное пятно, больше всего напоминающее неведомое фантастическое существо-тотем. Этот расплывчатый мир, раскрашенный в какие-то странные цвета, стал раскручиваться вокруг меня как карусель. На моем лбу и затылке выступил холодный пот. Мне стало трудно сохранять равновесие, несмотря на то что я не стоял, а сидел. Голос преподавательницы доносился до меня откуда-то издалека, словно какое-то приглушенное неразборчивое бормотание.

Я был на грани обморока.

Я смутно помню, как моя голова не смогла больше держаться на шее, стала запрокидываться назад, и вдруг в этот момент чья-то легкая прохладная ладонь легла на мою руку.

Это прикосновение сыграло роль якоря, не позволившего сознанию покинуть меня. Я вздрогнул и постарался сесть прямо. Зрение постепенно возвращалось ко мне. Я кое-как сумел разглядеть и узнать сначала руку Альбы, а затем и ее ясные голубые глаза. В тот момент они смотрели на меня с нескрываемым беспокойством.

— Ничего-ничего, все нормально, — сказал я, не дожидаясь, пока Альба начнет меня расспрашивать.

Постепенно мир вокруг меня приобретал привычные очертания.

Альба, все так же держа меня за руку, положила другую ладонь мне на лоб и через мгновение сказала:

— Да ты весь горишь.

Несомненно, лучше всего в ответ на эти слова было бы промямлить что-то вроде: «Да я уже давно горю в аду», но так получилось, что мне не дали поупражняться в мрачном остроумии.

Преподавательница строго посмотрела на меня и громко, на весь класс, заявила:

— Похоже, что сегодня Кристиану есть чем заняться помимо философии. Я так понимаю, по этому предмету ты уже все знаешь.

Я промолчал.

— Если так, то, может быть, ты соизволишь объяснить одноклассникам, что имел в виду Кант, когда говорил о нравственном законе? — продолжила раздраженную речь учительница.

Альба незаметно ткнула меня в бок локтем и обвела ручкой нужный абзац в своем конспекте.

Я в очередной раз не только удивился, но и порадовался аккуратности ее почерка, затем как мог бодро прочитал вслух:

— «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и нравственный закон во мне».

— Иди-ка к доске! — все так же строго распорядилась учительница, — Постарайся объяснить товарищам, что Кант хотел этим сказать. В конце концов, вам скоро в университет поступать, так что привыкайте сдавать устные экзамены и выступать перед аудиторией.

Я аккуратно высвободил руку из-под ладони Альбы и медленно пошел к доске по проходу между столами. Перед глазами у меня все плыло, фрагменты окружающего мира не стыковались друг с другом, напоминая плохо собранную головоломку.

Несмотря на все это, я сумел добраться до первого ряда столов, даже поднялся на кафедру и встал рядом с преподавательницей, не зря считавшейся одной из самых строгих во всем институте.

— Нравственный закон, о котором говорил Кант, некоторое время уже не существует, — начал я импровизировать. — Нет, звездное небо, быть может, по-прежнему одно на всех, но лично у меня нет никаких сомнений в том, что у каждого из нас в голове собственная вселенная.

— То, что ты говоришь, конечно, интересно, — недовольно поводя крысиной мордочкой, заметила учительница— Но не мог бы ты попытаться выразить свою мысль более четко и определенно.

Именно в эту секунду я не столько понял, сколько ощутил, что силы окончательно покинули меня, и стал проваливаться в какую-то сумеречную пустоту. Я попытался ухватиться за кафедру, но не удержался, сильно ударился головой и рухнул навзничь. Гулкий звук, раздавшийся в момент соприкосновения головы с полом, стал последним, что сохранилось у меня в памяти о том мире, который я покидал, как мне тогда казалось, навсегда, без какого бы то ни было сожаления.

Затем — лишь сумерки и пустота.

 

Визит

Разбудило меня дребезжание оконного стекла под порывами ветра. В помещении, где я находился, было душно. Я приоткрыл глаза и понял, что лежу на кровати в своей комнате практически голый. На улице к тому времени уже успело стемнеть.

Я попытался вспомнить, что со мной случилось на занятиях. Мне удалось восстановить в памяти отдельные фрагменты этого утра. Вот я поднимаюсь из-за стола, иду к кафедре, встаю рядом с преподавательницей и поворачиваюсь к аудитории. Как я отвечал на ее вопросы — мне вспомнить не удалось. Затем вокруг меня все потемнело, и я провалился в бездонную сумеречную мглу.

Как я оказался в своей постели и сколько времени прошло с тех пор, оставалось для меня неизвестным. Судя по всему, одноклассников я здорово напугал и рассмешил одновременно. Переживать по этому поводу я не собирался. От погруженного в печаль готичного парня из Тейи можно было ожидать и не таких выходок.

Я вроде бы снова стал отключаться и проваливаться в сон, как вдруг скрипнула приоткрываемая дверь. Этот звук вновь вернул меня к реальности.

В дверном проеме, как и следовало ожидать, стоял отец. Впрочем, меня удивило, что выглядел он не расстроенным и не озабоченным.

«Странное дело, — подумал я. — Сын, значит, в обморок падает, а отец, заглядывая к нему в комнату, выглядит таким довольным, каким я его давно не видел».

— К тебе гости, — бодрым голосом объявил он, — Будешь в постели лежать или оденешься?

С одной стороны, я вовсе не был намерен принимать каких бы то ни было гостей. С другой — мне было интересно, кто же это сподобился проведать меня на ночь глядя. Немного подумав, я решил, что ни сил, ни желания одеваться у меня нет. Приму гостя — кто бы это ни был, — не вставая с постели. Так будет еще понятнее, что я нездоров, и визит надолго не затянется. Лежачий больной всегда имеет право сказать, что устал и хочет побыть один.

— А кто там? — спросил я — Впрочем, пусть проходит.

Отец вышел.

Не прошло и минуты, как дверь вновь распахнулась, и в мою сторону сквозь темноту стала двигаться яркая горящая звезда, рассыпавшая вокруг себя искры.

— Это что еще за хрень? — пробормотал я.

Искрящаяся звезда зависла рядом с моей кроватью, и в ее неверном свете я разглядел силуэт человека, державшего в руках пиротехническую игрушку.

Это явно была девушка.

Загипнотизированный фонтаном искр бенгальского огня, я молча смотрел на этот огненный цветок и очнулся, лишь когда он догорел и вместо искр в воздухе на время повисла красная точка раскаленного металла.

— Свет включить не хочешь? — раздался в комнате знакомый голос.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы нашарить на стене выключатель бра, висевшего у меня в изголовье.

Наконец зажегся свет, и на некоторое время я словно ослеп. Дело было, разумеется, не в яркости привычной лампы. Ослепила меня Альба, стоявшая перед кроватью. В алом платье, с распущенными по плечам светлыми волосами, она сама словно сияла.

Я чуть опустил взгляд. Альба держала в руках малиновый торт, на котором взбитыми сливками было выведено «17». Из самого центра этого произведения кулинарного искусства торчал обугленный металлический прутик — все, что осталось от бенгальского огня, буквально минуту назад поливавшего мою комнату дождем ослепительных искр.

— С днем рождения! — поздравила меня гостья, продолжавшая стоять с тортом в руках и явно не знающая, что делать дальше.

С того места, откуда я наблюдал за Альбой, мне лучше всего были видны ее длинные стройные ноги. Заставив себя отвлечься от этого зрелища, я вдруг вспомнил, что несколько месяцев назад был в такой же роли — единственного гостя на ее дне рождения. Ситуация повторилась в зеркальном отражении.

— Не знаю, полезет ли мне в горло что-то сладкое, — заметил я, разглядывая густой толстый слой малинового желе, покрывавшего торт. — Но признаюсь, что бокал шампанского мне не повредил бы.

— Шампанское уже охлаждается в морозилке, — гордо доложила Альба, — Где у тебя бокалы?

— В серванте в гостиной. Спроси у отца и скажи ему, пусть он тоже к нам присоединится. Я, конечно, не уверен, но вполне возможно, что мой родитель тоже захочет пригубить шампанского за здоровье доходяги, который достался ему в качестве сына.

В этот момент я услышал звук закрывающейся двери.

Альба поймала мой удивленный взгляд и, явно стесняясь, прояснила ситуацию:

— Он уже предупредил меня, что не сможет с нами посидеть. Твой отец договорился с друзьями поужинать в Барселоне и сказал, что, судя по всему, засидятся они довольно поздно. Нет, он, конечно, сначала отменил эту встречу, чтобы побыть с тобой, но я сказала, что вполне в состоянии подменить его в качестве сиделки и не оставлять тебя одного, пока отец не вернется. Завтра, кстати, пятница, но день нерабочий. Или ты забыл?

Это обстоятельство действительно вылетело у меня из головы, причем напрочь.

Все еще толком не понимая, что происходит, я смотрел вслед Альбе, вышедшей из комнаты за шампанским. Невзирая на свое состояние, я не мог не обратить внимания на то, как эффектно и вместе с тем не вульгарно она покачивает бедрами. Как только Альба скрылась за дверью, я присел на кровати, пытаясь сообразить, где может лежать моя одежда. Если уж на то пошло, прием гостей в день рождения в одних трусах вряд ли можно считать проявлением хороших манер. Ни одеться, ни даже отыскать свои вещи я не успел. Альба очень быстро вернулась в комнату с подносом, на котором стояли два высоких бокала и бутылка «Моэ и Шандона». Шампанское она явно позаимствовала у своих родителей. Девушка поставила поднос на столик у кровати, и я, несколько стесняясь такой близости с одноклассницей, натянул одеяло по самую шею.

Альба продолжала стоять у кровати как прекрасная статуя. Судя по всему, она тоже не совсем понимала, что делать дальше.

— Ты присаживайся, — сказал я ей, показывая на край своего ложа. — Кровать широкая, оба поместимся.

Все так же закутанный в одеяло, я чуть подвинулся в сторону. Альба сбросила туфли и села на кровать с ногами. Надо сказать, что вела она себя совершенно естественно — ни дать ни взять, старая подружка, если не невеста, привыкшая находиться в непосредственной близости со своим молодым человеком.

Пока Альба открывала шампанское, я поинтересовался у нее:

— Раз уж такое дело, может быть, ты мне по секрету расскажешь, как я здесь оказался?

 

Пена в ночи

Альба рассказала, что мой обморок вызвал в классе страшный переполох. По правде говоря, первым делом все подумали, что я умер. Падал я, как выяснилось, достаточно эффектно — лицом вниз, — к тому же довольно ощутимо ударился головой об пол. Увидев меня лежащим ничком и совершенно неподвижно, учительница чуть было не последовала моему примеру. Чтобы она не упала, двое наших ребят подхватили ее под руки и усадили на стул.

Естественно, сразу же вызвали «скорую». Врач пощупал мне пульс, послушал стетоскопом и сказал, что не видит необходимости везти меня в больницу. По его словам получалось, что я не то чтобы окончательно потерял сознание, скорее был в состоянии, близком к бреду.

Кто-то позвонил моему отцу, и тот отвез меня домой. Проспал я после этих событий долго, чуть ли не двенадцать часов. Теперь я, значит, лежу в своей постели практически голый, а со мной рядом сидит замечательная девушка, которая к тому же уже успела открыть шампанское и теперь разливает его по бокалам.

— А тебе от шампанского хуже не будет? — спросила Альба, когда мы чокнулись с нею первый раз за мое здоровье.

Я сделал хороший глоток, чтобы ощутить приятный сладковатый вкус холодного шампанского, и лишь затем ответил:

— Скорее наоборот, несколько пузырьков не помешают. Может быть, именно благодаря им у меня на душе не будет так тяжело.

— Смотри, напьешься — хулиганить начнешь.

— Ну и что? В конце концов, сегодня у меня день рождения. Если уж даже мой отец уехал куда-то, оставив нас одних, то, судя по всему, он считает, что это должно случиться.

— Что ты хочешь сказать? Какое событие должно случиться? — спросила Альба, просто впившись в меня взглядом.

— А что тут непонятного? — переспросил я ее. — Мы одни в доме, у меня сегодня день рождения. Мы сидим на моей кровати и пьем шампанское. Отец, скорее всего, вернется далеко за полночь. Учитывая все вышеизложенное, я считаю, что сценарий сегодняшнего вечера написан абсолютно прозрачно и недвусмысленно.

Румянец, проступивший на щеках Альбы, мгновенно сорвал с нее маску роковой соблазнительницы. Она, по- моему, несколько торопливее, чем нужно, осушила свой бокал, подлила шампанского себе и мне.

Лишь затем, вновь напустив на себя беззаботный и даже несколько развязный вид, Альба поинтересовалась:

— Что же, по-твоему, должно произойти? Чего ты сам хочешь?

Я растерянно смотрел на нее, не зная, что сказать. Наверное, в эти мгновения я был похож на актера, вышедшего на сцену не в том спектакле, в котором собирался участвовать, и теперь не понимавшего, что происходит вокруг и как себя нужно вести.

Чтобы выиграть время, я ответил по возможности уклончиво:

— Спросишь меня об этом, когда допьем шампанское.

От этих слов Альбу вновь бросило в краску. Тем не менее она справилась с волнением и вдруг, явно вспомнив о чем-то важном, потянулась к своей сумке, стоявшей у кровати. На свет был извлечен небольшой пакет, завернутый в подарочную бумагу в блестящих звездочках.

— Держи, это тебе.

— А я думал, что подарок — торт и шампанское, — сказал я, взвешивая в руках пакет, в котором явно была какая-то книга.

— Всего подарков четыре, — вновь уверенно и даже игриво объявила мне Альба. — После торта и шампанского это третий.

Под блестящей упаковкой обнаружился том «Пены дней» Бориса Виана. На обложке была изображена водяная лилия, цветущая посреди заросшего пруда. Я поднес книгу к носу и вдохнул в себя аромат свежей — недавно из типографии — бумаги. Эта привычка появилась у меня не так давно.

Альба явно ждала от меня какой-то реакции, и я стал вспоминать, какие книги этого автора, который, кстати, к тому же был и джазовым музыкантом, попадались мне в руки. Читать его произведения мне не доводилось, но названия написанных им романов не могли не привлекать моего внимания: «Я приду плюнуть на ваши могилы», «Уничтожим всех уродов», «Волк-оборотень».

— О чем книга? — спросил я Альбу.

— Если честно, я ее не читала, — призналась она. — Просто подумала, раз уж тебе нравятся всякие странные вещи, то, может быть, и этот роман покажется интересным.

Я стал листать книгу, а внутренне при этом от души порадовался своей удачной шутке. Я был уверен в том, что Альба ничего не поняла в «Песнях Мальдорора», если даже старательно проштудировала первые несколько страниц.

В аннотации, напечатанной на оборотной стороне обложки, говорилось о том, что главная героиня «Пены дней» Хлоя тяжело заболевает, потому что у нее в легких начинает расти водяная лилия. Что ж, судя по краткому описанию, роман был действительно достаточно странным для того, чтобы понравиться не менее странному парню, такому, как я.

Вопрос, который вдруг, совершенно неожиданно для меня, прозвучал из уст моей соседки по постели, резко, я бы даже сказал, жестоко вернул меня к реальности:

— Что там с тобой случилось? Я имею в виду — в Лондоне?

Альба внимательно смотрела на меня, зажав третий, еще не допитый бокал шампанского между коленями. Поскольку сидела она с согнутыми ногами, то и коленки вместе с бокалом оказались как раз на уровне ее подбородка. Стремясь как можно дольше не отвечать на заданный вопрос, я просто впился взглядом в белоснежную кожу ног Альбы.

В конце концов мне все же пришлось разжать зубы и сказать:

— Мне не хотелось бы сейчас говорить об этом.

— Но почему? Нельзя носить все в себе. Тебе же будет лучше, если ты выговоришься. Можешь на меня рассчитывать. Я, естественно, постараюсь тебе помочь, но самое главное в другом. Будь уверен, я умею хранить тайны.

— Это долгий и тяжелый разговор. Уверяю тебя, если мы затронем эту тему, вечер будет испорчен.

— Хорошо, тогда в другой раз, — согласилась Альба, поднося к губам пенистое вино ночи. — Поставишь какую-нибудь музыку?

Только вскочив с кровати, я вспомнил, что на мне нет ничего, кроме трусов. Такой прокол с моей стороны, естественно, вызвал смех у гостьи. Впрочем, к этому времени мне уже было не до соблюдения приличий и формальностей. Чувствуя, как играет в крови алкоголь, пришедшийся на практически пустой желудок — кусок торта за весь день можно было не считать, — я подбежал к музыкальному центру и поставил в режиме повторяющегося воспроизведения инструментальную композицию «Кью-Гарденс».

Вернувшись к кровати, я сел рядом с Альбой прямо поверх одеяла. Отопление в комнате работало на полную мощность. Если с точки зрения приличий мне и стоило бы что-то на себя накинуть, то температурный режим делал какую бы то ни было дополнительную одежду абсолютно ненужной. Альба тем временем, не скрывая интереса, разглядывала мое тело.

Я, конечно, часто бываю изрядным тормозом, но в тот момент мне не пришлось долго сомневаться в правоте своей догадки насчет того, что между мной и Альбой вот-вот должно что-то произойти.

 

До самого рассвета

— Шампанское кончилось, — объявил я, поднимая пустую бутылку.

— Между прочим, мы у тебя дома, — заметила Альба— Ты лучше меня знаешь, где у вас тут можно взять еще бутылку, чтобы продолжить праздник.

— Я не об этом хотел сказать. Если честно, то мне на сегодня пить хватит.

— Тогда что же ты имел в виду?

За разговором мы даже не заметили, что время подошло к двум часам ночи.

В районе полуночи мне позвонил отец, чтобы поинтересоваться, как я себя чувствую. Тот факт, что девушка, заглянувшая в гости, все еще у меня, почему-то не только успокоил, но и, похоже, обрадовал его. Он сообщил мне, что ночевать дома не будет, но при этом настоятельно рекомендовал не делать глупостей. В этот момент Альба вырвала у меня телефон и сообщила ему, что готова сидеть со мной столько, сколько понадобится. Она, мол, в общем-то, не собирается уходить до утра, потому что родители куда-то уехали, встретить или забрать ее некому, а идти одной по ночному городу в Сант-Бержер было бы как раз той самой глупостью, от которой отец нас и предостерегал.

Не знаю, насколько всерьез он давал мне инструкции по поводу того, что постелить подруге я могу в родительской спальне, но именно на этом наш разговор и свернулся. Под конец я пообещал ему, что непременно позвоню, если почувствую себя хуже, и повесил трубку.

— Ты, кажется, спрашивала меня, чего бы я хотел этой ночью? — напомнил я Альбе, которая, прямо как самая настоящая принцесса, лежала на моей кровати, величаво откинувшись на подушки.

— Да, и ты мне, кстати, обещал все честно рассказать, когда мы допьем шампанское. Так что же? Вино-то мы допили!

Я не знал, как решиться начать разговор на интересовавшую меня тему, и вдруг вспомнил, что у меня осталась еще одна зацепка, позволяющая выиграть немного времени.

— Да, кстати, если я не ошибаюсь, ты что-то говорила про четыре подарка. Если честно, я столько за весь год не получал. Итак, торт, шампанское и книга — это три. Какой же тогда будет четвертый?

Альба закрыла глаза, смущенно улыбнулась и ответила:

— Четвертый подарок — это я сама. Можешь делать со мной все, что хочешь. Я твоя вплоть до того момента, когда ночь возьмет себе мое имя.

Воодушевленный таким предложением, я даже не сразу понял, что имела в виду Альба, когда говорила про свое имя и ночь. Я ей об этом так прямо и сказал.

— До тех пор, пока не придет рассвет, — пояснила мне она. — Альба — это рассвет, вот что я имела в виду.

Договорив, она вновь прикрыла глаза, вытянула руки вдоль тела и откинулась на подушки. В таком положении она была похожа на куклу, не умеющую ни ходить, ни поступать самостоятельно и ожидающую, когда кто-нибудь начнет дергать ее за ниточки и указывать, куда идти и что делать.

Я сгорал от смущения, вместе с тем меня неудержимо влекло к ней.

В этот момент я сказал Альбе первое, что пришло мне в голову, особо не задумываясь над смыслом своих слов:

— Слушай, я уже несколько часов сижу тут рядом с тобой почти голый. По правде говоря, мне немного не по себе, но одеваться я не хочу, потому что у меня, наверное, еще не спал жар, к тому же отопление работает слишком сильно. Если же открыть окно, то мы здесь с тобой точно замерзнем.

— Эту проблему решить не так уж трудно, — сказала Альба, открывая глаза, — Хочешь, чтобы я разделась, как и ты?

— По-моему, это было бы справедливо.

Альба как будто только и ждала подобной провокации. Она одним движением вскочила с кровати и встала передо мной.

Я тоже приподнялся, чтобы посмотреть, что будет дальше, но Альба замерла на месте и лишь загадочно посматривала на меня, хитро улыбаясь при этом.

— Если хочешь, чтобы я станцевала для тебя стриптиз, поставь другую музыку.

Такое поведение девушки, которая еще полгода назад была воплощением добропорядочности, строгости нравов и какого-то странного сочетания хипповости и асексуальности, не переставало меня изумлять.

Я встал и, продолжая мысленно поражаться тому, насколько неожиданным оказалось завершение столь тяжело начинавшегося дня, начал искать что-нибудь подходящее на полке с дисками. Я вспомнил, что в записи одного из вариантов альбома «CatPower» была песня, отлично подходящая к такому случаю. Называлась она «NakedifIWantto».

Совершенно не думая о том, который сейчас час, я вставил диск в слот музыкального центра и добавил громкость. Затем я вновь сел на кровать, чтобы отсюда — из первого ряда партера — полюбоваться обещанным мне танцевальным номером, исполнявшимся в честь моего дня рождения. Артистка тем временем выдвинула новое требование.

Как только зазвучали первые аккорды электрогитары, она нажала кнопку «PAUSE» и сказала:

— Мне этот свет не нравится. У тебя нет какой-нибудь другой лампы?

Удивленный столь требовательным подходом к декорациям и оборудованию сцены, я внимательно посмотрел на люстру под потолком. Нет, этот осветительный прибор давал свет еще более резкий и неприятный, чем бра или настольная лампа. Я обвел глазами комнату, и мой взгляд словно зацепился за вешалку, с которой свисал длинный оранжевый шарф.

— Оберни им лампу, — сказал я, показав Альбе на шарф.

Она не заставила себя долго упрашивать. После того как оранжевая шерсть в несколько слоев укутала абажур моего светильника, в комнате словно повисло мягкое приглушенное свечение апельсинового цвета.

— Теперь погаси настольную лампу, — распорядилась Альба.

После этого она нажала на «PAUSE», и электрогитара вместе с ударными вновь стали выводить мелодию и ритм. Под голоса «CatPower», затянувшие «NakedifIWantto», моя гостья и соседка по парте стала медленно снимать с себя платье. Продолжалось это действо недолго, потому что в какой-то момент у нее заела молния на спине.

— Поможешь?

Я, не вставая с кровати, на четвереньках подобрался к ней и протянул руки к молнии. При этом я прекрасно понимал, что стриптиза как такового сегодня мне не видать. Помимо неопытности и некоторой неловкости Альбы для этого существовала и еще одна вполне объективная причина. Долго дразнить ей меня было нечем, потому что, сняв платье, она осталась бы передо мной практически голой.

Немного повозившись, я сумел расцепить молнию и опустить замок до самого низа. Перед моими глазами была спина Альбы — от ее гладкой шелковистой кожи исходил божественный аромат. С трудом удержавшись от порыва впиться в эту спину поцелуем, я отодвинулся и вновь сел в изголовье кровати.

Как и следовало ожидать, шампанское и, прямо скажем, небольшой опыт Альбы в исполнении стриптиза вместе дали не самое привлекательное зрелище. Стоя спиной ко мне, она позволила платью упасть к ее ногам, но, сделав шаг в сторону, споткнулась об него и чуть не упала.

Тем не менее Альба явно не собиралась сдаваться. Она изо всех сил старалась двигаться в такт музыке, оставшись при этом в одном лишь белье. Комплект был бирюзового цвета и, похоже, совсем новый. Судя по всему, Альба, пусть и подсознательно, была готова к тому, что вечер закончится чем-то в этом духе, По всей видимости, она где-то прочитала, что только женщине дано право выстраивать сценарий романтического вечера, лишь она решает, как все пойдет и чем кончится.

Я чувствовал себя явно не в своей тарелке, но не мог не обратить внимания на длинные ноги Альбы, ее плоский спортивный живот и шикарную грудь, обтянутую бюстгальтером. Умом я прекрасно понимал, что серьезные, обязывающие к чему-то отношения с Альбой мне не нужны, но шампанское и гормоны, игравшие во мне, заглушали доводы разума. У меня было ощущение, что мы как раз в эти мгновения пересекаем ту черту, за которой уже нет возврата.

Когда песня закончилась, Альба объявила:

— Вот и все. Тебе понравилось?

— Еще бы! — ответил я, — Вот только есть у меня ощущение, что мне чего-то недодали.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Альба, усаживаясь на кровать по-турецки совсем рядом со мной.

Посмотрев сначала мне в глаза, а потом на мой обнаженный торс, она, по всей видимости, поняла, к чему я клонил. Заливаясь румянцем, девушка молча нащупала руками застежку бюстгальтера, и на этот раз моя помощь ей не понадобилась. Бирюзовый лифчик соскользнул на кровать, открыв моему взгляду роскошную высокую грудь Альбы.

Почувствовав, что я смущаюсь не меньше, чем она сама, Альба с притворной неуверенностью в голосе спросила:

— Я тебе нравлюсь?

— Конечно да. Если хочешь знать, то в том, что касается бюста, популярности среди наших одноклассников тебе не занимать. Если бы они знали, какая ты без одежды, то тебе от ухажеров проходу бы не было.

— Так воспользуйся выпавшим тебе счастливым билетом, — томно произнесла она, наклоняясь ко мне всем телом, — Мы ведь договорились, что сегодня я твоя на всю ночь, до тех пор, пока не придет…

Прежде чем она успела произнести свое имя, раздался громкий взрыв, оранжевое свечение погасло, и комната погрузилась в темноту.

У меня внутри все оборвалось.

 

Delirium tremens

Я нашарил провод, шедший от розетки к настольной лампе, провел по нему ладонью до выключателя, щелкнул им, но свет не зажегся. Судя по всему, в тот момент, когда взорвалась укутанная шарфом лампочка, во всем доме сработали предохранители.

Нормальный парень на моем месте расстроился бы оттого, что, находясь рядом с красивой обнаженной девушкой, не может видеть ее. Меня же в тот момент беспокоило совсем другое.

— Ты куда? — спросила Альба, догадавшись на слух, что я встаю с кровати и направляюсь к двери.

— Попробую снова включить свет. В холодильнике и морозилке полно продуктов, отец очень расстроится, если все испортится.

Пробираясь фактически на ощупь — от слабого света, исходившего от экрана моего телефона толку было мало, — я вышел из комнаты и стал спускаться по лестнице. В прихожей я нашарил на стене металлическую крышку, за которой находился электросчетчик. Обычно для того, чтобы вернуть в дом свет после срабатывания предохранителей, достаточно было перекинуть в другое положение основной тумблер под счетчиком. На этот раз знакомая манипуляция результата не дала.

Наверх мне пришлось возвращаться по-прежнему в потемках. Медленно поднимаясь по лестнице, я мысленно проводил инвентаризацию скоропортящихся продуктов и прикидывал, что из запасов пропадет в первую очередь. Впрочем, как выяснилось, меня поджидали гораздо более серьезные неприятности и страхи, чем еда, испортившаяся в холодильнике.

От унылых, но вместе с тем вполне мирных и спокойных рассуждений о судьбе замороженного и охлажденного продовольствия меня оторвал дикий крик, раздавшийся в доме.

От неожиданности я пошатнулся и даже схватился руками за перила, чтобы не упасть. Буквально в следующую секунду я понял, что крик доносился из моей комнаты.

Рискуя переломать себе ноги, я взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и буквально ворвался в комнату. Подняв над головой включенный мобильник, в его слабом свете я увидел Альбу, сидевшую на кровати, обхватив колени, и при этом безутешно рыдавшую.

Вместе со светом в доме выключилось и электрическое отопление, и я непроизвольно обратил внимание на то, что в комнате уже стало гораздо прохладнее.

Первым делом я набросил Альбе на плечи одеяло, а затем спросил ее, что случилось.

— Это ужас какой-то! — сквозь слезы произнесла она, — Страшное лицо!.. Какое-то чудовище!

— Не понимаю, о чем ты говоришь? — ласково обнимая Альбу, спросил я.

— Там, в окне, — дрожащим голосом произнесла она. — Лицо появилось там буквально несколько секунд назад.

Взглянув на окно, выходящее на улицу, я похолодел от ужаса Ночью снаружи было намного прохладнее, чем в доме, и, вполне естественно, стекло с внешней стороны сильно запотело. Вот только на этой молочно-матовой поверхности появилось нечто вроде импровизированной форточки, неровного горизонтального участка прозрачного чистого стекла.

Кто-то протер стекло снаружи для того, чтобы заглянуть в комнату. Или же это было сделано чем-то неодушевленным.

Адреналин во мне просто бурлил. Я осторожно взял Альбу за подбородок и приподнял ее лицо так, чтобы ей было видно окно.

— Лицо, про которое ты говоришь, появилось там, в этом квадратике?

— Сначала я увидела руку, протирающую стекло, затем появились эти глаза. Они смотрели на меня с убийственной ненавистью, — Альба замолчала на несколько секунд, а затем осторожно спросила: — Ты думаешь, я сошла с ума?

— Ну уж это ты загнула, — с преувеличенной бодростью заявил я, — Впрочем, бессонная ночь и неумеренное потребление алкоголя могут сыграть злую шутку с человеческой психикой, — Иронизируя, я пытался успокоить Альбу, хотя сам не слишком верил в то, что говорил. — Например, Эдгару По привидения и чудовища мерещились на каждом шагу. Особенно часто они попадались ему после очередных обильных возлияний. Подобное явление хорошо известно медицинской науке и даже имеет свое название: Deliriumtremens.

— Может быть, ты и прав, но оно выглядело совершенно реальным.

— Расскажи, что это было за лицо? На что или на кого оно было похоже?

— Ты знаешь, я успела разглядеть его. Во-первых, оно было освещено. Вот только не пойму, то ли свет исходил откуда-то изнутри этого создания, то ли оно так удачно попало под луну. Это было лицо девушки. Ее глаза оказались большими, какими-то невероятно глубокими. Губы накрашены…

— Помадой темно-фиолетового цвета, — закончил я за нее, непроизвольно вздрогнув при этом.

— Таких подробностей я, конечно, не разглядела, но губы у нее действительно выглядели очень темными. Слушай, ты и вправду считаешь, что у меня крыша поехала?

Я подошел к окну, уже вновь сплошь покрытому слоем сконденсировавшейся влаги, распахнул раму и выглянул на улицу. Расстояние до земли составляло не меньше трех метров. Забраться на такую высоту теоретически можно было лишь по водосточной трубе.

Я прислушался, надеясь, что до меня из темноты донесется тот самый голос, который я уже слышал на причале в Собачьем квартале. Увы, на этот раз окрестности заполняли только завывания ветра.

Прежде чем идти обратно к кровати, я плотно закрыл окно. Альба за это время надела какую-то футболку, забралась под одеяло и уткнулась лицом в подушку. Ей явно хотелось уснуть, чтобы отвлечься от неприятных воспоминаний.

— Знаешь, может быть, это мне действительно показалось. Вероятно, ты прав, у меня на самом деле начался Deliriumtremens, но перепугалась я до смерти, — сказала она. — У меня до сих пор сердце колотится как бешеное.

Чтобы подтвердить правоту своих слов, она взяла мою руку и положила ее себе на грудь. Несмотря на массу роскошных тактильных ощущений, полученных в этот момент, и на то, что мне пришлось преодолевать вполне очевидные инстинктивные порывы, я сумел почувствовать учащенное сердцебиение Альбы.

Я убрал руку, чуть отодвинулся от девушки и укрылся одеялом. Лег я таким образом, чтобы видеть окно. Буквально через несколько секунд я разглядел то, что окончательно положило конец, быть может, имевшимся у меня еще надеждам на то, что эта ночь, проведенная с очаровательной девушкой из Сант-Бержера, будет переполнена любовью.

Крупными размашистыми штрихами кто-то невидимый там, снаружи, стремительно написал на запотевшем стекле:

ОТОМСТИ ЗА МЕНЯ.

 

Запасный выход

Затянувшийся, полный событий четверг сменило серое и дождливое утро пятницы. Первые капли, забарабанившие в стекло, и лучи восходящего солнца разбудили меня довольно рано. Я, наверное, не проспал и четырех часов.

Я посмотрел на Альбу. Она спала крепко и спокойно, прямо как ребенок.

Аккуратно, чтобы не разбудить девушку, я провел кончиками пальцев по ее роскошным светлым волосам и подумал: что же будет между нами теперь, после такой ночи? Как воспримет Альба столь необычный день рождения? Решит ли она, что имеет на меня больше прав, чем просто хорошая подруга и соседка по парте? Как-никак мы ведь провели ночь вместе, более того, даже спали — правда, в самом буквальном и узком смысле этого слова.

Вопрос о том, было ли лицо в окне обычной галлюцинацией или же действительно привидением, явившимся с того света, не казался мне столь уж серьезным и неразрешимым по сравнению с логически необъяснимой реальностью того, что между нами в эту ночь ничего не произошло. Она станцевала для меня стриптиз — признаемся, неблестяще. Оставшуюся часть ночи мы провели совсем рядом друг с другом. Более того, я держал в руках ее грудь, но при всем этом — ничего более значимого и рискованного между нами не случилось.

Мы с Альбой даже не целовались, то есть не исполнили тот практически обязательный ритуал, закрепляющий некие особые отношения между двумя людьми, которым не терпится усложнить себе жизнь. Впрочем, разглядывая сейчас спящую Альбу и вспоминая о том, что случилось ночью, я радовался тому, что последнюю черту мы с нею так и не переступили.

Если ночное явление на самом деле служило доказательством того, что Алексия, от которой не было никаких известий после той поездки на Собачий остров, действительно зачем-то вернулась ко мне с того света, то изменять ей в этот самый день было бы, прямо скажем, не слишком красиво с моей стороны.

Возможно ли такое? Обожать покойника и, в свою очередь, быть любимым тем, кто уже умер?

На этот вопрос ответа у меня не имелось. Но я был практически уверен в том, что Алексия где-то рядом и что ей нужна моя помощь. Одного этого было достаточно, чтобы моя жизнь хотя бы на время обрела смысл.

Мобильный телефон чуть вздрогнул и едва слышно звякнул, оторвав меня от этих размышлений. Кто-то прислал мне эсэмэс-сообщение.

Я поднял с пола свой заслуженный потертый айфон и открыл почту. Отправителем числился Роберт. Учитывая тот факт, что до этого больше месяца ни от него, ни от Лорены не было никаких новостей, я сразу же насторожился, предчувствуя неладное.

Текст сообщения гласил:

Сегодня в час ночи. Клуб «Неграноче». Нужно действовать. Крис, не подведи нас.

Неужели к Роберту и Лорене тоже являлось это привидение, просило их о помощи и отмщении?

К сожалению, узнать об этом у меня, скорее всего, не будет возможности. После веселенького возвращения из Лондона ни о каких моих ночных вылазках отец и слышать не хотел. Вот только если…

Альба, наверное, почувствовала, как я ворочаюсь в постели, проснулась и с любопытством разглядывала меня.

Я сразу же понял, что в ней мое спасение, именно она станет моим пропуском в свободный мир. Если мне удастся разыграть легкую влюбленность и вовлеченность в активно развивающийся роман, отец, вполне вероятно, разрешит переночевать не дома или, по крайней мере, вернуться под утро.

Для этого, к сожалению, придется использовать Альбу и обманывать ее.

Все это было, конечно, нехорошо, но у меня просто не оставалось другого выхода, если я действительно хотел отомстить за смерть Алексии. Хоть она и была теперь там, на той стороне бытия, но ради нее я был готов на все — врать, обманывать и даже умереть, если это потребуется.

Нужно было срочно входить в новую роль. Я ласково пожелал Альбе доброго утра и медленно провел ладонью по ее щеке. Эти проявления нежности и внимания явно понравились ей. Она в ответ притянула меня к себе и запечатлела легкий поцелуй на лбу, прямо на том месте, где после вчерашнего падения еще оставалась шишка.

Должен признаться, что губы ее меня не обожгли, но и неприятно мне в тот момент не было.

Затем девушка взяла меня за руку и сказала:

— Спасибо тебе за эту ночь!

— Ты меня еще и благодаришь? — воскликнул я, вспомнив про четыре ее подарка. — Перестань, это я должен быть тебе признателен.

— Ты вел себя как благородный мужчина, настоящий джентльмен, — торопливо перебила меня Альба. — Другой парень на твоем месте точно стал бы лапать меня везде, куда руки дотянутся, наверняка заставил бы заниматься с ним любовью. А ты… не такой.

— Хочешь сказать, что я гей?

Я чуть было не добавил «как Роберт» и лишь в последний момент вспомнил, что Альба не в курсе того, что происходит на темной стороне моей жизни.

— Перестань, я прекрасно знаю, что ты не голубой.

— Откуда такая уверенность?

— Я слишком хорошо помню, как ты смотрел на меня ночью, когда… В общем, ты сам понял. Я чувствую, что ты относишься ко мне не просто с симпатией, но и с уважением. За это ты мне нравишься еще больше. Я тебе кое в чем признаюсь. Я всю жизнь ждала, что встречу такого человека, как ты.

Я вздрогнул. Эти слова нельзя было расценивать иначе, как признание в любви, сделанное практически в полном соответствии со всеми законами жанра. Для того чтобы как-то спустить это дело на тормозах, я решил снизить градус эмоций и перевести разговор в более сдержанное русло.

— Просто ты — мой единственный друг, терять которого я не хочу.

— Крис, ты никогда меня не лишишься. Я решила, что буду любить тебя всю жизнь.

— Любить… — повторил я, чувствуя, как внутри меня все сжимается, — Понимаешь, Альба, любовь — это дело такое!.. Чтобы по-настоящему полюбить, нужно время.

— Так давай не будем его терять. Начнем любить друг друга как можно быстрее. — По-своему истолковав мои слова, Альба потянулась ко мне для поцелуя.

Я ощутил прикосновение ее губ. Мне было приятно, в то же время я прекрасно понимал, что веду себя странно, как робкий подросток. Когда Альба оторвалась от моих губ и откинула голову, я нежно обнял ее, мысленно представляя при этом, что сжимаю в объятиях Алексию.

 

Алиби

Режиссируемый мной фарсовый спектакль шел полным ходом. Я продумывал все до последних деталей, к примеру даже переворошил постель в отцовской спальне, чтобы тот поверил, что мы выполнили все его указания. Мол, Альба спала там.

Впрочем, если бы отец нам и не поверил, это все равно сыграло бы мне на руку. Я думаю, он посчитал бы вполне достойным снисхождения неисполнение отцовских рекомендаций спать с девушкой врозь. Куда труднее было бы объяснять ему, как так получилось, что мы провели ночь в одной постели, практически не прикоснувшись друг к другу.

Отец вернулся домой лишь утром, часов в десять. Нас с Альбой он застал мирно завтракающими в столовой — ни дать ни взять, семейная пара, прожившая вместе как минимум несколько лет. Этот налет некой буржуазности в нашем с Альбой романе, судя по всему, отцу понравился.

Заглянув в столовую, он покачал головой и весело заявил:

— Ну и ну! Одно из двух! Вчерашний праздник закончился, не начавшись, и вы теперь догоняете или же просто-напросто не ложились. Кристиан, как ты себя чувствуешь?

— Гораздо лучше, — ответил я, сосредоточенно макая бисквит в чашку с горячим шоколадом.

Альба, державшая в руках стакан с апельсиновым соком, весело улыбалась моему отцу. Она как раз успела принять душ, а потом еще чуть ли не двадцать минут приводила в порядок свои волосы. Зато теперь девушка просто сияла от удовольствия, наслаждаясь новой для себя, почти семейной атмосферой.

— Еще бы ты чувствовал себя хуже рядом с такой красавицей, — заметил отец, а затем сурово сдвинул брови и поинтересовался у Альбы: — Твои родители в курсе, что ты здесь?

— Пока нет, — не теряя спокойствия, призналась Альба, — Но когда они вернутся, я им все объясню. Они мне доверяют, и у меня от них секретов нет. Мы друг другу вообще все рассказываем.

— Так оно и должно быть…в нормальной семье, — произнес отец, явно покоренный рассудительностью этой юной дамы.

Настало время переходить к активной фазе разработанного мной плана.

— Папа, я хотел сказать… В общем, как ты посмотришь на то, если я схожу куда-нибудь сегодня вечером? Сам посуди, чувствую я себя гораздо лучше, и сидеть дома уже нет смысла. Мне хотелось бы съездить с Альбой в Масноу. Говорят, там, в районе порта, открылась новая пиццерия. Мне ее очень рекомендовали.

— Новая пиццерия? — переспросил отец недоверчиво. — С трудом себе представляю человека, который стал бы открывать кафе или ресторан в курортном городке в середине ноября. Там ведь сейчас народу совсем нет.

Это был прокол. К счастью, Альба что-то почувствовала, увидела, что я попал в затруднительное положение и поспешила мне на помощь.

— Она не совсем новая. По-моему, открыли ее еще в сентябре. Хозяин — настоящий итальянец. Впрочем, вы правы, сейчас там посетителей практически не бывает.

Этот поток откровенного вранья, похоже, навел на отца скуку. Он зевнул и махнул рукой. Было очевидно, что отец не имеет ничего против моего отсутствия дома, по крайне мере до тех пор, пока в качестве гаранта алиби выступает Альба. Теперь нужно было срочно придумывать, как перейти от просьбы отпустить меня поужинать в ближайшем городке на побережье к необходимости смотаться в Барселону на всю ночь.

Уже поймав кураж и почувствовав поддержку со стороны Альбы, я решил сыграть по крупному.

— Слушай, есть еще одно дело, — обратился я к отцу, как мужчина к мужчине. — Родители Альбы вернутся только в воскресенье утром, а ночевать дома одной ей немного страшно, — продолжал врать я. — В Сант-Бержере за последнее время воры в два дома залезали.

Альба вытаращила на меня глаза, но при этом сделала все, что было в ее силах, чтобы скрыть то удивление, которое вызвали у нее мои слова.

— Что это ты задумал? — поинтересовался отец, которого мои попытки как-то обосновать вторую подряд ночь с девушкой явно забавляли.

— Просто сегодня ты ведь ночуешь дома. А у Альбы места много. Есть даже специальная комната для гостей.

— Здесь тоже места хватает, можешь постелить ей в комнате Хулиана.

Запретное имя было произнесено, причем не мной, а самим отцом. Тем не менее я обратил внимание на то, что в этот раз он даже не побледнел, как это с ним обычно происходило при упоминании моего погибшего брата. Комната Хулиана за эти годы превратилась в подобие мемориального музея, куда мы старались лишний раз не заходить. Там все оставалось как в то утро перед трагедией. Не то поняв, что погорячился с этим предложением, не то согласившись с тем, что я уже, в общем-то, парень взрослый, отец довольно неожиданно для меня принял то решение, которое вполне устраивало нас обоих.

— Ладно, если хочешь, оставайся ночевать у Альбы. Только смотрите, ребята, не привыкайте к этому. Нехорошо, когда…

— Нет, я только провожу ее и сразу же вернусь, — перебив отца, сказал я. — Если уж вечером в кафе идти, то перед этим придется весь день заниматься.

Уже на улице, когда мы свернули на бульвар, идущий к центру городка, Альба довольно ощутимо ткнула меня локтем в бок и сердито сказала:

— Я из-за тебя была вынуждена наврать твоему отцу. Зачем тебе это нужно? Я привыкла жить честно и не хочу никого обманывать. А вся эта история с пиццерией!.. Ну ты и мастер сказки рассказывать!

— Перестань. Поверь мне, так было нужно.

 

Разочарование

Воображаемая пиццерия, под предлогом посещения которой мне удалось улизнуть из дома, обернулась для нас с Альбой весьма посредственной придорожной забегаловкой, изрядно провонявшей пригоревшим маслом. В ту пятницу ближе к вечеру в баре не было ни души, за исключением нас и какой-то пьяной женщины, сидевшей в дальнем углу и негромко говорившей о чем-то сама с собой. Два наскоро разогретых официантом хот-дога украсили наш стол.

Альба разлила по стаканам плохо охлажденное пиво. Она, конечно же, не понимала, что мы здесь делаем и зачем вообще пришли в это странное заведение, но было похоже, что проводить время со мной ей было хорошо в любом месте. Кроме того, Альба, по-моему, воспринимала посещение этой вонючей забегаловки как своего рода приключение, потому что по доброй воле сюда ни за что не заглянула бы.

Вскоре выяснилось, что я ошибался относительно познаний Альбы в области придорожного фастфуда.

Намазывая горячую сосиску толстым слоем горчицы, она поинтересовалась у меня:

— Знаешь, что говорил мой дедушка об этом кафе? Он его всегда нахваливал и утверждал, что во всей Барселоне не сыскать ресторана с таким полным обслуживанием. Он сюда приходил чуть ли не каждый день, съедал комплексный обед и неизменно восторгался тем, что официанты обязательно стелили перед ним свежую скатерть, пусть и бумажную. Вот как воспринимали окружающий мир люди с послевоенным менталитетом, десятилетиями не выезжавшие из нашей глуши.

Я обвел взглядом это странное вытянутое помещение с пятнами сырости на стенах. В качестве живой музыки здесь сегодня давала концерт та самая старая алкоголичка, одновременно ухитрявшаяся вести беседу сама с собой, курить и заходиться в приступах кашля.

— Так твой дедушка и тебя с собой приводил в это замечательное место? — спросил я.

— А как же! Раз в неделю — обязательно. Мне здесь очень нравилось, вот почему я так обрадовалась, когда ты решил заглянуть сюда Можешь называть меня инфантильной и сентиментальной барышней, но я по-прежнему сильно скучаю по дедушке, мне его очень не хватает.

Я, естественно, тотчас же вспомнил кадры, на которых пожилой мужчина с козлиной бородкой играл в пинг-понг с внучкой.

У меня в жизни ничего подобного не было. Родители моей мамы умерли, когда она была еще совсем молодой, а отец не виделся со своей семьей давным-давно, с тех пор, как я был еще совсем маленьким. Они с братьями что-то не поделили, и этот семейный конфликт затянулся на долгие годы. Мне, впрочем, не было никогда никакого дела до дедушки и бабушки, теоретически имевшихся у меня.

Я вновь посмотрел на Альбу, с аппетитом уплетавшую хот-дог с неимоверным количеством горчицы. На ней был гранатовый свитер с высоким воротником. Ленточка точно такого же цвета перехватывала волосы, убранные в хвост на затылке. Этот наряд — словно пример стиля кэжуал со страницы дорогого глянцевого журнала — совершенно естественным образом дополняли джинсы ценой как минимум в полторы сотни евро. Как будто желая компенсировать столь дорогую одежду, обувь Альба себе подобрала более демократичную — кеды «Конверс», разумеется в тон свитеру и ленточке.

Несмотря на то что Альба могла позволить себе столь шикарную обертку, она явно не кичилась этим. Лицо ее, как всегда, излучало умиротворенность и даже некоторое простодушие. Судя по всему, то обстоятельство, что Альбу угораздило родиться и жить в шикарном квартале Сант-Бержер, оказалось чистой случайностью. В отличие от меня, этой не самой компанейской, но доброй и отзывчивой девушке для счастья нужно было совсем немного. Чтобы ощутить удовольствие, ей хватало, например, поиграть в пинг-понг с дедушкой или посидеть в грязной, вонючей забегаловке с таким разгильдяем, как я. В этом Альбе можно было только позавидовать.

— А почему ты решил заглянуть именно сюда? — спросила она, вытерев губы бумажной салфеткой, — Мы могли бы поужинать, например, в «Антиго». — Альба упомянула ресторан с самой большой в Тейе террасой, — Или же просто перекусили бы бутербродами дома под какой-нибудь хороший джаз. В конце концов, у нас сегодня последний вечер такой свободы. Еще неизвестно, когда мои родители снова уедут куда-нибудь на выходные.

Настало время переходить к главной части моего плана. Я решил, что будет лучше не обманывать Альбу во всем, а частично посвятить ее в мои планы, естественно не раскрывая деталей.

Поэтому я и выдал ей на одном дыхании:

— Понимаешь, мне еще нужно успеть на последнюю вечернюю электричку.

Альба довольно улыбалась, явно приняв мои слова за какую-то хитрую шутку.

Осознав, что я, судя по всему, говорю всерьез, она на глазах побледнела.

— Вот почему я решил поужинать здесь, неподалеку от станции, — продолжил я, чтобы хоть как-то смягчить удар, полученный Альбой. — Так мы сможем дольше побыть вместе. До последней электрички у нас с тобой еще почти полчаса.

— По-моему, своему отцу ты сказал что-то другое, — растерянно и вместе с тем несколько сердито заметила Альба.

— Верно подмечено, — с усмешкой сказал я. — Ничего не поделаешь, пришлось навешать ему лапши на уши. Он, видите ли, не разрешает мне ездить в Барселону по вечерам и уж тем более задерживаться там до утра.

— Так, значит… — В глазах Альбы появились слезы, — Получается, что ты просто использовал меня для того, чтобы получить возможность прошвырнуться в город. В таком случае хрен тебе, а не вольная жизнь. Я поеду с тобой, ясно?

Мне очень понравился этот выплеск простых и понятных эмоций. По правде говоря, я даже не ожидал таких заявлений от вроде бы простодушной и покладистой девочки из Сант-Бержера.

Я взял в руки ее ладонь, поднес к своим губам, поцеловал пальцы и сказал:

— Думаю, что сегодня тебе со мной ехать не следует. Понимаешь, я пойду в такое место, где собираются сплошь преступники и наркоманы — Произнося эти слова, я прекрасно понимал, что несколько преувеличиваю и сгущаю краски, — Я-то худо-бедно умею общаться с ними и выходить сухим из воды. Ты станешь для этих ребят легкой добычей. Пойми, у меня там серьезное дело. Мне нужно помочь друзьям, которые попали в неприятную ситуацию. Понимаешь, я им сегодня очень нужен.

— Мне тоже, — отозвалась Альба, не замечая слезинки, уже катившейся по ее щеке. — Но ты не постеснялся обмануть меня. Я-то, дура, думала, что ты собираешься провести вечер со мной.

— Я бы с удовольствием. Честно говоря, такая перспектива порадовала бы меня куда больше, чем необходимость ехать в Барселону и выручать друзей, — примирительно сказал я. — Более того, если ты разрешишь мне заглянуть к тебе позднее, когда вернусь, я буду просто счастлив. Какой смысл отправляться домой среди ночи, если у меня есть возможность побыть с тобой эти несколько часов. С утра проснемся и вместе позавтракаем под наш любимый джаз. Идет?

Альба едва заметно улыбнулась сквозь слезы, подумала и сказала:

— Ладно, на этот раз я тебя прикрою. Но больше на такое не рассчитывай. Я настаиваю хотя бы на том, чтобы ты посвящал меня в свои дела и рассказывал, во что ввязываешься. Тогда я буду во всем тебе помогать. Поверь, я сделаю все, что в моих силах. А теперь иди, а то опоздаешь на поезд.

Прежде чем отойти к стойке, чтобы рассчитаться за ужин, я крепко поцеловал Альбу в губы.

Уже выйдя на улицу, я в последний раз обернулся и заглянул в окно бара, где за моей спиной на этой странной сцене оставались два воплощения одиночества: заплаканная Альба и старая пьянчужка, разговаривающая сама с собой.

 

О катакомбах этого мира

На подходе к клубу я понял, что с моей памятью приключилось нечто странное. Прошло, наверное, полгода, после того как я был здесь с моими бледными друзьями, но мне казалось, будто мы встречались буквально вчера.

В столь поздний час у входа уже не было толпы, жаждущей попасть внутрь. У дверей я увидел лишь двух девчонок с вьющимися волосами, которые о чем-то болтали с вышибалой, дымившим при этом какой-то дрянью не хуже паровоза.

Само собой, отсутствие толпы у входа вовсе не означало, что охранник упустит возможность показать свою власть.

— Молодой человек, прошу прощения, ваше приглашение?

Столь вежливое обращение звучало как откровенное издевательство перед входом в клуб, обычными посетителями которого были не слишком сведущие в изящных манерах парни в коже и девчонки в дырявых чулках и старых потрепанных кружевах.

— Не могу вспомнить, куда подевал, — соврал я, — Впрочем, нет проблем — я могу заплатить за вход.

— Вынужден вас огорчить, но так не пойдет. К сожалению, молодой человек, вход сюда только по приглашениям.

— Дело в том, что мы с друзьями договорились встретиться в вашем клубе. Я полагаю, что они уже там.

Наигравшись в вежливость и обходительность, вышибала не стал мне хамить, а просто отвернулся и продолжил болтать с девчонками-готами, дав тем самым понять, что я для него просто не существую. Кстати, одна из его собеседниц, на редкость невзрачная и, я бы даже не побоялся сказать, страшненькая, то и дело искоса поглядывала на меня.

Я был одет во все черное, но не стал накладывать на себя боевой макияж. Я так давно не встречался с ребятами из «Retrum», что, честно говоря, не помню даже, куда подевал старую пудреницу, подаренную ими.

До часа ночи — обозначенного времени встречи — оставалось еще около получаса. Поэтому я присел на край бетонной клумбы, стоявшей у входа в клуб, и стал ждать приятелей. Возможно, они смогли бы произвести на охранника благоприятное впечатление и убедили бы его пропустить нас.

Я отключился от происходящего и лишь случайно краем глаза заметил, что одна из девчонок-готов, та самая, что все время посматривала на меня, наклонилась к охраннику и стала шептать ему что-то на ухо, непроизвольно показывая пальцем в мою сторону. Тот в ответ лишь отрицательно покачал головой. Тогда девчонка стала дергать его за рукав. Так капризная и упрямая дочка настойчиво выпрашивает что-то у отца.

Я даже не слишком удивился, когда эта стратегия дала свои результаты. Человек-горилла подозвал меня свистом, прямо как собаку.

Когда я подошел к дверям, он просто молча слегка отодвинул тяжелую штору, давая понять, что путь в клуб мне открыт. В темный холл я заходил под довольный и даже чуть снисходительный смех девчонок. Было понятно, что они пройдут в зал следом за мной, мне еще предстоит встретиться и, быть может, даже пообщаться с ними.

* * *

Я танцевал уже два часа, а Лорены и Роберта все не было. Впрочем, я без них особо не скучал.

Я, словно в гипнотическом трансе, двигался в такт зловещим хитам, лившимся из динамиков, и впервые за много времени понимал, что нахожусь в том месте, где чувствую себя легко и непринужденно. Я действительно был своим в этом темном зале, где звучали песни о боли, страданиях и смерти. Эта музыка была бальзамом на душу такого мрачного ворона, как я, — ночного жителя, которого слишком долго держали под слепящими лучами солнца.

Отсюда, из этого крысиного гнезда, скрытого где-то в дебрях Побле-Ноу, моя жизнь в Тейе казалась чем-то далеким и нереальным. Более того, я начал чувствовать себя виноватым. Притворно корректное сосуществование с отцом, занятия в институте и даже полный фальши роман с Альбой — все это казалось мне непростительным обманом.

Если смотреть на вещи объективно, то Альба действительно оказалась замечательной девушкой с просто золотым сердцем. Вот только мне все ее достоинства были не нужны. Моя душа блуждала по самым темным катакомбам этого мира. Я ворвался в жизнь Альбы лишь для того, чтобы навлечь на нее страдания и боль. Рано или поздно она должна была все осознать. По-моему, этот час уже наступил.

Медленно двигаясь в ритме мрачной и депрессивной музыки группы «JoyDivision», я твердо решил, что сегодня выполню свое обещание, данное Альбе, но это случится в последний раз. Я действительно собирался вернуться к ней ближе к утру, вместе позавтракать, а затем вернуться домой. Я твердо решил для себя, что после этого мне нужно будет держаться от нее подальше и ни в коем случае не подпускать Альбу к себе.

Так будет лучше для нее самой.

После того как я сформулировал для себя это решение, у меня словно гора с плеч свалилась. Я почувствовал, как моя душа наполняется пусть и мрачным, но все же покоем. Особенно в тему была в тот вечер музыка, звучавшая на танцноле. Манчестерских патриархов готики сменила гораздо менее известная композиция из первого альбома группы «Аляска у LosPegamoides». Я впервые стал вслушиваться в слова этой песни, и вдруг в какой-то момент у меня кровь застыла в жилах.

Лицо в окне,

Ковер в пятнах,

Ты слышишь шаги

Того, кто следит за тобой.

REDRUM.

REDRUM.

Именно в этот момент на площадке, где уже собралось немало всякой потусторонней нечисти, появились два привидения, выделявшиеся в толпе. Это были высокий и худой юноша и девушка-вампирша с огненно-рыжими волосами. Их белые лица словно светились в темном танцевальном зале.

Я почувствовал на себе взгляды этой парочки и оглянулся.

Лорена разжала темно-лиловые губы и сказала:

— А мы по тебе соскучились.

Прежде чем ответить на приветствие, я успел вслушаться в последние аккорды песни. Под ритмичную мелодию вокалисты хором повторяли раз за разом одно и то же слово, звучавшее не то как лозунг, не то как пароль или заклинание.

REDRUM.

REDRUM.

REDRUM.

 

Адский холод

Мы крепко обнялись и втроем пошли на второй этаж, где оказалось светлее и можно было просто поглядеть друг другу в глаза. Мы сели вокруг одного из столов-гробов, и я при огоньках свечей посмотрел в лица тех людей, которые были со мной в самые счастливые дни моей жизни, вплоть до той страшной ночи на Хайгейтском кладбище.

Роберт практически не изменился, оставался все таким же нескладным, тощим, с черными как смоль, вечно непослушными волосами.

Прическа Лорены за то время, что мы не виделись, успела измениться. Вместо короткой стрижки у нее теперь были достаточно длинные волнистые волосы, смягчавшие довольно резкий контур вытянутого лица. Она уже не походила на девушку, сошедшую со страниц книги о девятнадцатом веке. Улыбаясь темно-лиловыми губами, казавшимися почти черными на белой маске лица, передо мной сидела весьма привлекательная ведьма, явно производившая эффектное впечатление на печальных, унылых созданий, обитавших в этом вертепе.

Судя по всему, ей тоже было что сказать по поводу моего внешнего вида.

— Крис, ты, похоже, совсем дошел. Таким я тебя еще не видела.

— Ты серьезно?

— Во-первых, ты изрядно похудел — просто ходячий скелет.

— Что тут такого? — как всегда, вступился за меня Роберт. — Зато ты посмотри, какая у нас замечательная композиция складывается! Двое тощих доходяг и пышечка-толстушка.

В ответ рыжая ведьма толкнула своего верного спутника локтем в бок и гордо заявила:

— Да, я девушка с формами, есть за что подержаться, не то что вы — кожа да кости.

В знак примирения Роберт запечатлел на ее белой щеке лиловый поцелуй.

Меня просто потрясло, что они дурачатся, шутят легко и непринужденно, точь-в-точь как раньше. Именно такая атмосфера обычно царила в нашей компании до гибели Алексии. Как же можно продолжать вести себя так же, после того как один из нас стал жертвой убийцы?!

Роберт, судя по всему, если не прочитал мои мысли, то, по крайней мере, почувствовал мое настроение. Он мгновенно посерьезнел, попросил официанта принести нам выпивку, а потом начал легко, едва слышно постукивать ладонью по крышке гроба. Это неспешное соло импровизированного тамтама возвещало о том, что настало время сообщить мне последние новости.

Официант принес заказанные напитки: неизменный имбирный эль для Роберта, пиво «Делириум тременс» для меня и водку с тоником для Лорены. Почему-то в этот вечер здесь, в этой своеобразной монастырской трапезной, не звучали церковные песнопения.

Мы немного посидели молча, потом Роберт взял слово:

— Нельзя это так оставлять.

При огоньках свечей я разглядел большие черные круги под глазами парня. Было видно, что это не результат эффектно наложенного грима, а следствие множества бессонных ночей. Я задумался, продолжают ли они по-прежнему ходить по ночам на кладбища.

— Прошло уже три месяца со смерти Алексии, — продолжил Роберт. — А мы до сих пор ничего не сделали. Мне за нас стыдно.

— Что же, по-твоему, мы должны предпринять? — возразила Лорена. — Мы можем породниться с мертвецами, но вернуть покойника к жизни — это выше наших сил.

Было видно, что Лорена, обычно веселая и неунывающая, вот-вот расплачется.

Чтобы этого не допустить, я сказал:

— Нам придется отомстить за нее. Только эта месть должна быть продуманной и подготовленной. Как я понимаю, разработка такого плана и стала поводом для нашей встречи. Что скажете? Я прав?

Над нашим столом-гробом вновь повисло тягостное молчание. В дальнем от нас углу зала зажегся одинокий прожектор, вырвавший из темноты небольшую сцену.

Судя по всему, там вот-вот должно было что-то начаться. На сцену поднялась молодая печальная женщина, которая для начала привычно постучала пальцем по микрофону. Тот отозвался в динамиках грозной барабанной дробью. Рядом с ней появился мужчина такого же мрачного вида, державший в руках что-то вроде клавиатуры. От нее поднималась гибкая белая трубка, конец которой мужчина держал во рту. Он надул щеки, явно готовясь извлечь из своего инструмента какую-то мелодию.

— Думаю, нужно будет поговорить о деле где-нибудь в другом месте, — явно нервничая, заявила Лорена, — Здесь и у стен есть уши. Я в этом уверена.

Печальная певица тем временем затянула какую-то грустную мелодию, которую вслед за ней подхватил и аккомпаниатор.

The sound of an old song

Lights in the dark a flame

Alone, tonight, I'm lost.

Why it's cold in hell?

Слушая эту песню, я вдруг со всей отчетливостью ощутил, что иллюзия покоя, в которой мне довелось жить на протяжении последних месяцев, подходит к концу.

 

Предположения и загадки

Мы опять пошли на кладбище. С той кошмарной ночи в Хайгейте я и близко к ним не подходил, даже в Тейе старательно избегал тех маршрутов, которые пролегали через так хорошо знакомый мне кладбищенский холм. Мой мир вообще сузился практически до стен собственной комнаты, ставшей для меня и саваном, и могилой. Все, что было в моей жизни раньше, со смертью Алексии потеряло смысл.

Но на этот раз все оказалось иначе. «Retrum» вновь объединился для того, чтобы отомстить за смерть близкого человека. Перебравшись через стену в знакомом нам месте, мы при свете ноябрьской луны пробрались к могиле Маленького Святого. Сориентироваться нам помогли несколько еще не догоревших свечей, оставленных почитателями покойного с вечера

Ночь была достаточно теплой. Роберт с готовностью снял пальто, постелил его на землю и предложил нам сесть поудобнее. Что ж, он по-прежнему оставался настоящим джентльменом.

Лорена достала из кармана флакончик со знакомым белым зельем и привычными движениями быстро привела меня в надлежащий бледный вид.

Под треск свечей, догоравших на могиле Маленького Святого, я первым взял слово, чтобы не терять времени и сразу же перейти к теме, интересовавшей меня больше всех прочих:

— Так что, какой у вас план?

Отвечать взялся Роберт.

— Как и в расследовании любого преступления, первым делом нам нужно составить список возможных подозреваемых. Затем необходимо встретиться с каждым из них, чтобы определить степень вероятности совершения убийства тем или иным человеком.

— Как же, по-твоему, мы сможем это сделать?

— Будем использовать все имеющиеся у нас средства.

Лорена, похоже, прониклась и даже воодушевилась столь решительными словами нашего общего друга Я же, стараясь не терять головы, попробовал проанализировать то, что сейчас услышал.

— Давайте вернемся к подозреваемым. Лично я не совсем понимаю, как мы сможем составить этот список, потому что там, в Хайгейте, за нами мог следить кто угодно, любой местный сумасшедший. Да почему обязательно псих? Это мог быть, например, насильник, планы которого сорвались, и он, чтобы не быть узнанным и пойманным…

Одной лишь мысли о человеке, рука которого сжимала нож, оборвавший жизнь Алексии, хватило для того, чтобы у меня вскипела кровь. Я отдавал себе отчет в том, что моя встреча с этим выродком маловероятна. Если она действительно состоялась бы, я нисколько не сомневался бы в том, что билет в иной мир для этого мерзавца был бы заверен моей подписью. Меня не остановило бы даже то, что за такой самосуд я рисковал провести остаток своей жизни за решеткой.

— А что, по-моему, ты правильно рассуждаешь, — поддержал меня Роберт, — Прежде чем составлять список подозреваемых, нужно разобраться с возможным мотивом совершения этого преступления. Взять, например, того же потенциального насильника. Такой человек вполне мог заметить Алексию задолго до наступления ночи. Потом он, предположим, следил за нею и в конце концов увязался за нами на кладбище. Гипотеза вполне неплохая. Алексия была девушкой неземной красоты и обладала неотразимой привлекательностью.

— Ты забываешь, что я, между прочим, тоже находилась там, — обиженно возразила Лорена, — Или ты думаешь, что я недостаточно красива, чтобы насильник обратил на меня внимание?

— Сейчас неважно, за кем из вас стал следить этот человек, — сказал я. — Так уж получилось, что, забравшись на кладбище, он стал выслеживать девчонок, стараясь дождаться такого момента, когда одна из них отделится от группы. Так оно и вышло. Темнота и туман сделали свое дело. Мы разделились — и вот вам результат.

Обдумывая эту версию, я вдруг вспомнил, что мы с Робертом держались вместе очень долго, вплоть до того момента, когда сознательно решили обойти кладбище по периметру вдоль стены, двигаясь навстречу друг другу. Значит, для нашего расследования гораздо важнее было выяснить, в какой момент девчонки разошлись в разные стороны и потеряли друг друга из виду.

Я спросил об этом Лорену.

Она даже вздрогнула, вспоминая ту страшную ночь во всех подробностях, потом сказала:

— Знаете, перед тем как мы заблудились и разошлись в разные стороны, произошло что-то странное, чего я не поняла в тот момент. Дело было так. Я обратила внимание на могилу с памятником в виде каменной статуи спящего ангела и предложила Алексии подойти к этой гробнице поближе. Мне хотелось рассмотреть ее в подробностях и заглянуть ангелу в лицо. Так вот, Алексия не желала этого делать и осталась стоять на месте. Тогда я не поняла, что происходит, но потом догадалась. Похоже, Алексии…

— Было страшно, — закончил я за Лорену, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание.

— Да, вполне возможно. Так вот, я подошла к ангелу, осмотрела его, а потом даже поцеловала в губы просто для того, чтобы рассмешить Алексию. Когда я обернулась, на том месте, где мы расстались, ее уже не было.

— Наверное, Алексию кто-то утащил, — предположил Роберт, — Человек, достаточно сильный для того, чтобы зажать ей рот и практически бесшумно утащить ее куда-то в сторону. Впрочем, все эти рассуждения имеют смысл, только если мы рассматриваем единственную гипотезу — попытку изнасилования.

— У тебя есть другие версии? — спросил я Роберта.

Наш мрачный друг внимательно посмотрел на последнюю догорающую свечу, сосредоточенно думая о чем-то, затем сказал:

— Вы оба знаете, что в свое время в Хайгейте собирались люди, называвшие себя охотниками на вампиров. Ребята крутые, скорые на расправу. Насколько я знаю, многие из них впоследствии были обвинены в совершении различных преступлений и отбывали длительные сроки в тюрьме. Предположим, что один из этих любителей острых ощущений по-прежнему заглядывает по ночам на кладбище и в один прекрасный вечер замечает на привычной ему территории нашу компанию. С учетом того, как мы выглядим в ритуальном гриме, нас вполне можно принять за вампиров. Представляете себе восторг этого охотника! Много лет его ночные дежурства были безрезультатны, а тут — целых четыре вампира из плоти и крови просто напрашиваются на то, чтобы их принесли в жертву. Он стал следить за нами, и то, что убита была именно Алексия, — просто дело случая. На ее месте мог оказаться любой из нас.

— Версия с охотником на вампиров принимается, — согласился я. — Звучит она достаточно убедительно. Но некоторые вопросы все равно остаются без ответа. Например, почему Алексия так испугалась, когда увидела эту могилу со спящим ангелом? Она ведь никогда ничего не боялась. Я тоже обратил внимание, что она очень нервничает и явно чего-то опасается. Это стало особенно заметно с того момента, как мы перебрались через ограду. Ощущение было такое, словно она знает…

— Что должно случиться что-то ужасное, — с дрожью в голосе договорила за меня Лорена, — Думаешь, Алексия знала о том, что кто-то или что-то поджидает нас за кладбищенской оградой, и не сказала нам об этом?

Карканье ворона, неожиданно прозвучавшее над ночным некрополем, заставило нас вздрогнуть. Кладбищенская птица будто ответила на вопрос, заданный Лореной: «Да! Да!»

 

Redrum

Встреча на кладбище, посвященная планированию расследования гибели нашей подруги, закончилось в шестом часу утра. До первой электрички оставался еще почти час. Я попрощался с товарищами и неспешно пошел по пустынным улицам Побле-Ноу в направлении вокзала Клот.

Нельзя сказать, что мы далеко продвинулись в нашем расследовании. Более того, обмен мнениями и впечатлениями о той страшной ночи создал для всех нас еще одну загадку, о которой мы по отдельности даже не задумывались.

Мы решили продолжать обмениваться информацией по электронной почте и по телефону. Собираться вновь был смысл только в том случае, если каким-то образом будет сформулирована основная версия случившегося и потребуется обсуждение планов дальнейших действий. Я решил, что так даже лучше. Слишком уж трудно будет мне всякий раз добывать себе новое разрешение на отсутствие дома ночью. На Альбу в этом отношении, как я понял, рассчитывать больше не приходилось. Она довольно четко дала понять, что не собирается прикрывать мои таинственные дела, связанные с непонятными и обидными для нее ночными исчезновениями.

Вспомнив об Альбе в этой асфальтовой пустыне, я вдруг поймал себя на мысли, что, наверное, не стоит окончательно рвать с нею отношения. Да, конечно, мы абсолютно не походили друг на друга, представляли просто два противоположных полюса, но при всем этом именно Альба оказалась тем единственным человеком, с которым мне было легко и даже комфортно общаться с того времени, как в моей жизни произошла вторая трагедия. Отказаться от этого общения означало вновь остаться в этой жизни один на один с двумя смертями и одной местью, намеченной, но еще не спланированной. Я решил, что сегодня обязательно сдержу слово, данное Альбе, и загляну к ней еще до того часа, когда на предутреннем небе расцветет ее имя.

Первая электричка до Масноу отправлялась в шесть минут седьмого. Ехать нужно было двадцать минут, затем идти пешком до Сант-Бержера, наверное, чуть больше получаса. Выходило, что до дома Альбы я добрался бы никак не раньше семи.

В вагоне оказалось довольно много народу. Люди в столь ранний час ехали на работу и, к моему удивлению, выглядели достаточно выспавшимися и отдохнувшими. Я среди них наверняка выделялся как белая ворона — и это при том, что макияж с лица, естественно, успел стереть. Мне казалось, что основное различие между мной и остальными пассажирами утренней электрички вполне укладывалось в рамки различия между теми, кто куда-то едет, и теми, кто откуда-то возвращается.

Почти все пассажиры лениво перелистывали бесплатные утренние газеты, а я тем временем включил айфон, чтобы посмотреть кое-какую информацию в Интернете. К моему удивлению, я обнаружил на экране уведомление о пропущенном и до сих пор не прочитанном эсэмэс-сообщении. Оказывается, это Альба написала мне без двух минут четыре:

Оставила ключ в почтовом ящике. Он не заперт. Целую.

Несколько минут я прикидывал, стоит ли отвечать сейчас на это сообщение. В итоге мне показалось, что делать этого не нужно — у Альбы осталось бы в руках неопровержимое свидетельство того, что я пробыл в Барселоне не до ночи, как обещал, а фактически до самого утра. А так у меня оставался шанс тихонько зайти к ней в дом и, если она действительно спит, прилечь с нею рядом и отдохнуть несколько часов, а потом сказать, что приехал намного раньше.

Я вспомнил, как мы спали рядом у меня на кровати, как приятно было ощущать рядом с собою теплое мягкое тело Альбы, и вдруг почувствовал, что меня накрывает волна возбуждения.

Чтобы отвлечься от этих несвоевременных эмоций, я подключился к Интернету и зашел на страничку поисковика Google. Затем я набрал на клавиатуре телефона слово «Redrum» и нажал кнопку поиска. Сделать это нужно было уже давно, но я почему-то подсознательно оттягивал выполнение столь элементарной процедуры. Лишь услышав сегодня ночью в клубе песню, в которой это слово многократно повторялось, я понял, что настало время действовать.

Поезд отошел от перрона, и на экране телефона наконец-то появилась страничка, посвященная фильмам ужасов.

REDRUM — это английское слово «убийство», MURDER, в котором буквы составлены в обратном порядке. Этот термин впервые появляется в фильме «Сияние», снятом по мотивам одного из романов Стивена Кинга. Речь идет об эпизоде, в котором Дэнни, сын писателя-алкоголика, нанявшегося сторожить пустующую зимой гостиницу, пишет губной помадой это слово на двери спальни своей сестры. Увидев его в зеркале и прочитав как MURDER — «убийство», отец начинает крушить дверь топором.

Я вышел из Интернета и стал вспоминать, кто же заменил букву «d» на «t» в слове, обозначавшем тайный орден моих бледных друзей. Когда-то они мне об этом рассказывали, но информация почему-то стерлась у меня из памяти.

Retrum…

Несмотря на то что буква «t» явно символизировала могильный крест и коренным образом меняла смысл слова, мне все равно было не по себе от того, что название нашей компании происходит от слова «убийство». Неужели это преступление планировалось давно, еще с первых дней существования ордена?

Поезд неспешно катил по привокзальному тоннелю, я глядел в темное окно и обдумывал это предположение. По правде говоря, в его справедливость я и сам не очень-то верил. Более того, порой мне начинало казаться, что оно вообще лишено всякого смысла. Если же основания так полагать и вправду были, то для того, чтобы разгадать эту головоломку, мне явно не хватало множества ключевых элементов.

Вырвавшись из плена тоннеля, проходившего под городскими улицами, электричка нисколько не увеличила, а, наоборот, замедлила ход и поползла с черепашьей скоростью через унылую, погруженную в предутренние сумерки промышленную зону. В этом пустынном безлюдном пейзаже я непроизвольно обратил внимание на человеческую фигуру под фонарем у стены полуразрушенного цеха, проплывавшего мимо. От рельсов до осыпающейся стены, подсвеченной фонарем, было не больше десяти метров. По грязному асфальту от ног человеческого силуэта к железнодорожной колее протянулась длинная тень. Еще не понимая толком, что происходит, я отметил про себя, что мне знакомы эти черные волосы, слегка колышущиеся на ветру, едва заметная улыбка на полных губах и глаза, глубокие и черные как ночь. Взор, наполненный грустью, был устремлен в мою сторону.

Поезд стал резко набирать ход. Вскоре впереди показался перрон первой пригородной станции. Впрочем, все это я видел уже как в бреду. У меня в глазах по-прежнему, словно выжженный на сетчатке, стоял силуэт печально улыбающейся девушки. Сомнений у меня не было.

Это была Алексия.

 

День и кожа

Судя по всему, от недостатка практики я совсем утратил навык проводить ночь без сна, а наутро продолжать вполне бодро взаимодействовать с окружающим миром. В общем, к дому Альбы я подходил уже с трудом. Кружилась голова, меня даже слегка подташнивало. Опрятный садик и безупречная дорожка, недавно присыпанная мелким гравием и ведущая к дому, напомнили мне о сосуществовании целого мира, населенного в основном моими антиподами, людьми, с которыми у меня практически не было ничего общего.

Почтовый ящик действительно оказался не заперт, и я достал из него ключ от особняка, который стоил, по моим прикидкам, никак не меньше миллиона евро.

Я вошел в этот дом тихо и скрытно, прямо как вор. За время, прошедшее со дня рождения Альбы, бывать здесь мне не доводилось.

Отопление в доме работало на полную мощность, и я сразу же снял с себя пальто и свитер. Прежде чем подняться в комнату Альбы, я заглянул в ванную и посмотрел в зеркало. По правде говоря, то, что я увидел, не привело меня в восторг, более того — несколько напугало. Белый крем с лица я, конечно, стер, когда выбрался с кладбища, но и без грима моя физиономия здоровым цветом не отличалась. Я был бледен как покойник, а темные круги у меня под глазами доходили почти до скул.

Я постарался хоть в какой-то мере привести себя в чувство, долго умывая лицо холодной водой. Взъерошенные, спутанные волосы я кое-как пригладил и расправил прямо ладонями.

Прежде чем подняться в чертог, где возлежала на ложе моя спящая красавица, я ненадолго присел на диван в гостиной, чтобы подумать о том, что со мной происходит. Через полностью застекленную стену этой комнаты открывался роскошный вид на море, густо-серое в этот ранний утренний час.

Образ Алексии, стоящей у железной дороги и высматривающей меня в окнах электрички, не выходил у меня из головы.

Находилась ли она там на самом деле? Был ли это ее призрак или же просто видение, порожденное моим измученным, воспаленным сознанием?

Я с готовностью признался бы себе в том, что у меня порой возникают зрительные и слуховые галлюцинации, но у некоторых моих кошмаров были и другие свидетели. Роберт и Лорена заметили послание, начертанное на запотевшем стекле, слышали пение, разносившееся над причалами Собачьего квартала. Альба достаточно четко описала лицо Алексии, мелькнувшее в окне. Затем последовало очередное сообщение. Теперь я увидел свою возлюбленную в декорациях какого-то полуразрушенного заброшенного завода.

Интересно, фигура Алексии была видна только мне? Или же ее могли заметить другие пассажиры утренней электрички?

Ответа на этот вопрос у меня, естественно, не было.

Другой человек на моем месте, наверное, впал бы в панику, я же, наоборот, почувствовал, что в моем сердце вновь затеплилась надежда. Осознание того, что моя возлюбленная где-то рядом — пусть и в образе призрака, требующего отмщения, — заполнило пустоту, которая пожирала меня изнутри с того дня, когда неведомый убийца оборвал жизнь Алексии.

Я бросил взгляд на часы, висевшие на стене и громко тикающие. Перевалило за половину восьмого.

Я прекрасно понимал, что информацию и впечатления, полученные за эту долгую насыщенную ночь, мне придется осмысливать еще очень долго, но думать о чем бы то ни было уже не мог. Я встал, сам не понимая, что и зачем делаю, медленно поднялся по лестнице на мансардный этаж и открыл дверь в комнату Альбы. Здесь было еще теплее, чем внизу, в гостиной.

Через окна в наклонной крыше в комнату проникало достаточно много света. Я сразу же увидел, что в этом помещении царит полный порядок, наскоро осмотрел комнату и непроизвольно задержал взгляд на кровати. Альба лежала, уткнувшись лицом в подушку. По медленному, размеренному дыханию девушки я понял, что она крепко спит.

На цыпочках, стараясь не производить лишнего шума, я подошел к кровати. Несмотря на то что почти все тело Альбы было накрыто плотной простыней, я понял, что спит она обнаженной. От ее спины, остававшейся открытой и представшей моим глазам, исходил легкий аромат каких-то цветочных духов. Я, по правде говоря, и не заметил, когда Альба сменила дешевый резковатый одеколон на нечто более утонченное. Это зрелище и прекрасный аромат сделали свое дело. Мне вновь безумно захотелось поцеловать эту потрясающе красивую спину — как тогда, когда я помогал Альбе расстегнуть молнию на платье. На этот раз у меня не хватило сил сдержаться.

Я прикоснулся губами к спине Альбы между лопатками. Она чуть вздрогнула и стала просыпаться. Переворачиваясь на спину, Альба аккуратно укрылась простыней до самой шеи. Она действовала явно рефлекторно, а не продуманно. Девушка открыла глаза. Поймав на себе ее несфокусированный взгляд, я вспомнил, что линзы, спасающие от близорукости, как и очки, на ночь принято снимать.

— Как прошла ночь? — спросила она меня.

— В общем-то, неплохо, — произнес я просто для того, чтобы что-то сказать. — Впрочем, все это несколько затянулось.

— Доделал то, что собирался?

— «Доделал» — это громко сказано. Скорее серьезно продвинулся в решении вопросов, интересовавших меня, — соврал ей я.

— После такой ночи ты, конечно же, валишься с ног от усталости.

— Замотался я, конечно, изрядно, но самое интересное в том, что спать мне уже не хочется. Видимо, организм пересилил сонливость, да и не привык я спать в это время суток. Ты лучше полежи еще пару часов, а потом проснешься, и мы вместе позавтракаем. Я пока что-нибудь почитаю. Например, те же «Песни Мальдорора». У тебя эта книга недалеко?

Альба смотрела на меня во все глаза. По выражению ее лица я понял, что она не верит тому, что слышит.

— Подожди, я что-то не понимаю. Ты собираешься сидеть с какой-то дурацкой книжкой, когда у тебя под боком в постели лежит обнаженная девушка?

— Почему бы и нет? — ответил я, старательно делая вид, что не понимаю, о чем идет речь. — По-моему, картина вырисовывается просто на редкость романтическая.

— Всей романтике придет конец, когда я отлуплю тебя подушкой за хамство и бесчувственность.

Должен признаться, что больше всего Альба мне нравилась именно в те мгновения, когда переставала быть послушной девочкой-тихоней и проявляла характер. Вот и на этот раз ее недовольство стало решающим аргументом в пользу того, чтобы на время отвлечься от привидений и мрачных мыслей. Я начал раздеваться. Альба с любопытством поглядывала в мою сторону, хотя старательно делала вид, что это зрелище ее нисколько не интересует.

Сбросив с себя всю одежду, я сразу же забрался под одеяло, где был встречен жаркими объятиями Альбы.

Я просто горел. Меня сжигали желание, возбуждение и страсть.

За первой дюжиной коротких поцелуев, словно подаренных друг другу украдкой, последовал еще один — долгий и страстный. От этого мое пылающее сердце забилось еще сильнее.

Когда наши губы разомкнулись, Альба испуганно посмотрела на меня и сказала:

— Я еще никогда… В общем, у меня этого не было. Боюсь, что…

— Успокойся и ничего не бойся, — перебил ее я, — Во-первых, вовсе не обязательно, чтобы все случилось сразу именно сегодня. Мне с тобой и так хорошо.

— Что значит «хорошо»? Хорошо — и только? — переспросила Альба, делая вид, что обижена столь низкой оценкой близости с нею.

Чтобы не продолжать этот дурацкий и абсолютно бессмысленный разговор, я просто крепко прижал ее к себе. Наши губы вновь встретились и впились друг в друга.

 

Час откровений

— Ты — лучшее, что было в моей жизни, — прошептала Альба, прижимаясь ко мне щекой.

Я постепенно просыпался. Сколько продолжался блаженный сон — сказать было невозможно. Это могли оказаться несколько прекрасных мгновений или же сто лет. Да что говорить о времени, если я с трудом начинал понимать, где нахожусь и как здесь оказался. Наконец я пришел в себя настолько, чтобы посмотреть на часы, и не без удивления обдумал то, что увидел. Было три часа дня.

Я ласково провел пальцем по ложбинке на груди Альбы.

До самого конца мы с нею не дошли. Если не считать этого, между нами произошло абсолютно все.

— Тяжело будет отпускать тебя, — продолжила Альба, поглаживая меня по животу.

— Положим, от одиночества тебе страдать не придется, — заявил я — Все парни будут у твоих ног, тебе останется только выбирать. Я же говорил, что со времени чудесного превращения ты занимаешь первую строчку в списке самых желанных и интересных девушек нашего класса. По крайней мере, для его мужской половины.

Альба ненадолго замерла, словно осмысливая то, что только что услышала, затем твердо и решительно заявила:

— Даже если у моих ног стояли бы на коленях все лучшие мужчины на свете, я не обратила бы на них внимания. Мужчина мне нужен только один — это ты.

* * *

Горячий душ в ванной Альбы постепенно возвращал меня к реальности, и я стал задумываться над тем, что произошло. Меня все больше начинало интересовать, насколько же низко я пал, переспав с одноклассницей-подружкой как с любимой женщиной. При этом я прекрасно понимал, что саму Альбу в этой ситуации занимает и волнует совершенно другое. После случившегося она, конечно же, считала нас женихом и невестой. По правде говоря, меня это несколько пугало.

Прислушиваясь к голосу здравого смысла, я спрашивал себя, что, собственного говоря, в этом плохого? Из всех моих одноклассников и одноклассниц Альба была единственным человеком, с которым я мог не просто общаться, но и получал от этого удовольствие. О том, что ей хорошо со мной рядом, можно было и не упоминать. В последние дни мы как-то вообще спелись. Время рядом с ней не тянулось уныло и печально, а пролетало легко и незаметно. Альба — девушка красивая, добрая и, что немаловажно, достаточно тактичная, чтобы не расспрашивать меня о том, что я не хотел бы ей рассказывать. Кроме того, она имела еще одно достоинство, значительно поднимавшее ее рейтинг в моих глазах: Альба была просто очаровательна, когда сердилась.

Выходя из душа, я поймал себя на том, что мысленно выступаю перед самим собой ее адвокатом. Впрочем, у меня были достаточно веские причины для такого отношения к Альбе. Я воспринимал ее как символ спасения, спокойной и светлой любви, более того — нормальной человеческой жизни. Призрак Алексии вел меня за собой в противоположную сторону — к тревогам, беспокойству, мучениям, мести и смерти.

Кто же из них выиграет сражение за мою душу?

Этот вопрос я задавал себе, спускаясь по лестнице в гостиную. Там меня ждала девушка, которая — по крайней мере, на этот день — стала моей возлюбленной.

На мраморном столе уже стояли кувшин с апельсиновым соком, блюдо с сухими хлебцами, масло и набор разных джемов.

— Что-то поздновато мы с тобой сегодня завтракаем, — сказал я, заменив этим замечанием дежурное пожелание доброго утра.

— Считай, что это десерт, — хитро улыбаясь, ответила мне Альба. — На завтрак мы с тобой пожирали друг друга — там, в спальне.

Этот обмен репликами почему-то вызвал во мне чувство неловкости, и я сделал вид, что больше всего на свете поглощен намазыванием масла на подогретые хлебцы. При этом я незаметно поглядывал на Альбу. На ней было очаровательное кимоно из красного шелка, а ее волосы, перехваченные двумя резинками, сбегали к ее плечам как два золотых водопада.

В общем, не девушка, а само совершенство. Вот только… нет ли в этом идеале какого-то изъяна? Должен же быть хоть один недостаток у той, которая отважно взялась за непосильную задачу — превратить во что-то сносное и приемлемое тот кошмар, которым долгое время была для меня эта жизнь. Вскоре выяснилось, что я не ошибся в своих предположениях.

— Я, конечно, в деталях не знаю, что у тебя случилось тогда, летом, — сказала Альба как бы невзначай, словно речь шла о чем-то малозначительном. — Но все равно рада, что благодаря этому ты остался здесь и не уехал в Америку.

От неожиданности я выронил недоделанный бутерброд на тарелку. Вообще-то отец утверждал, что никто в Тейе не знает о том, что произошло на Хайгейтском кладбище. Он дал мне честное слово, что это останется между нами.

— Кто тебе об этом рассказывал? — растерянно спросил я.

— Неважно. Я просто знаю — и все.

— Отец проговорился? — уже начиная закипать, поинтересовался я.

— Нет.

— Тогда выкладывай! Что именно тебе известно?

Альба густо покраснела, и мне стало понятно, что она уже сама не рада, что затронула эту тему.

Собираясь с мыслями, она сделала несколько глотков сока, наконец решилась и начала рассказывать:

— Я знаю, что ты поехал в Лондон с другом и двумя девушками. Одна из них умерла. Я даже представить себе не могу, что ты пережил. Это, наверное, просто ужасно.

— Она не умерла, а была убита, — уточнил я, все еще не понимая, откуда у Альбы могла появиться эта информация. — Что еще тебе известно?

— Довольно немногое.

После этих слов мы оба надолго замолчали. От атмосферы блаженства и влюбленности не осталось и следа. Впрочем, я понимал, что Альба сейчас соберется с мыслями и больше не расскажет мне ничего, просто опасаясь за судьбу наших с нею отношений. Нужно было допрашивать ее по горячим следам.

Постаравшись придать своему голосу как можно больше серьезности и взрослости, я сказал:

— Альба, если даже не брать в расчет то, что произошло между нами сегодня ночью, ты все равно остаешься моим единственным другом в этом городе, да и во всем проклятом мире. Вот почему я готов рассказать тебе о том, что произошло во время моей поездки в Лондон. Но сначала ты должна сообщить мне, от кого узнала обо всем этом.

Альба нахмурилась и закусила губы. Она явно сомневалась в том, стоит ли продолжать этот разговор, и, похоже, не была уверена в равноценности обмена секретами, предложенного мною.

В конце концов девушка глубоко вздохнула и на одном дыхании выпалила:

— Я знала Алексию.

 

Хитросплетения лжи

Эта новость на время вогнала меня в состояние, близкое к ступору. Я как зомби подошел к стеклянной стене и стал смотреть вдаль, на море. Разглядеть с такого расстояния волны было невозможно, но мне все равно показалось, что оно потемнело и стало куда более беспокойным, чем рано утром.

На мое плечо робко и нерешительно легла рука Альбы.

— Ты, наверное, на меня рассердишься за то, что я не рассказывала тебе об этом. Твое право, можешь даже возненавидеть меня. Но сначала позволь мне объяснить, почему я хранила молчание. Я просто боялась, что, если ты узнаешь…

— Я вовсе не сержусь, — сказал я, почти физически ощущая, как мою душу заполняет мрачная, тягостная пустота. — Мне только нужно, чтобы ты рассказала все, что знаешь об Алексии.

Прежде чем начать говорить, Альба убрала — нет, даже скорее отдернула руку, словно почему-то решила, что не имеет права ко мне прикасаться. Ее голос дрожал, казалось, она вот-вот расплачется.

— Саму Алексию я видела буквально пару раз. Мы ходили на занятия по танцам вместе с ее сестрой. С нею мы, кстати, тоже особо никогда не дружили. Иногда Алексия заходила за сестрой ближе к концу занятий, и они вместе уходили домой. Вот откуда я ее знаю.

— Это, наверное, уже давно было, несколько лет назад, до того, как умерла ее сестра-близняшка?

Альба изумленно посмотрела на меня. Мои слова ее явно ошеломили.

— Вообще-то еще в июне мы виделись в танцевальном классе, — осторожно, словно опасаясь сказать что-то не то, произнесла Альба. — Впрочем, потом она действительно перестала ходить на занятия. А ты точно знаешь, что девушка умерла? Это… было бы просто ужасно!

На время меня вырвал из состояния прострации звонок телефона. Как раз незадолго до этого, прямо перед завтраком, я перевел его из беззвучного в обычный режим. Я не сразу взял трубку, потому что никак не мог прийти в себя от потока информации, категорически не совпадавшей с теми сведениями, которые имелись у меня. Интуиция мне подсказывала, что все это только начало и на распутывание огромного клубка лжи мне потребуется немало сил и времени.

На экране мобильного телефона высветился номер отца. Я решил, что самым здравым вариантом будет ответить и попытаться смягчить его праведный гнев, вызванный моим долгим отсутствием. Судя по голосу, отец действительно был, скажем так, не в лучшем настроении.

— Какого черта? Где ты шляешься?

— Я у Альбы, как мы с тобой и договаривались.

— А мне кажется, что ты где-то в другом месте. Если ты у своей девушки, то дай-ка ей трубку. Я хочу с ней поговорить.

Я перестал понимать, что происходит, и послушно протянул телефон Альбе. Конца этому лабиринту из лжи и взаимного недоверия не предвиделось.

Альба повела себя вполне уверенно, как человек, привыкший говорить неправду.

«Еще одна профессиональная врунья в моей жизни», — подумал я.

Впрочем, Альбе удалось немного успокоить моего отца. Она заверила его в том, что я провел ночь у нее, более того, решила, что испытывать родительское терпение не следует, и пообещала немедленно выпроводить меня со строжайшим наказом отправляться прямиком домой. Затем Альба вернула мне телефон.

— Значит, врут эти два огородных пугала, которые дожидаются тебя у нас дома, — услышал я и не поверил своим ушам. — Они, кстати, утверждают, что ты всю ночь где-то шлялся с ними, и категорически не желают уходить, пока не повидаются с тобой.

Я представил себе эту сцену — Роберта и Лорену, спорящих с моим отцом, — и мне стало нехорошо. Я подумал, что только этого мне и не хватало именно сейчас. Теперь, когда я вплотную приблизился к разгадке главной тайны своей жизни, вскрывшаяся ложь о моей ночной вылазке в Барселону могла окончательно подрезать мне крылья и лишить меня свободы передвижения.

— Скажи им, что я скоро приду, — попросил я отца и отключил телефон.

Альба вопросительно посмотрела на меня. Хаос и смятение повели в эту пятницу решительное наступление по всем фронтам. Я вдруг осознал, что не обойдусь без этой девушки, с которой еще накануне вечером собирался безжалостно расстаться. Выбора у меня не имелось. Нужно было продлить иллюзию нашего с Альбой романа как минимум еще на один вечер.

Слишком много накопилось у меня вопросов без ответов.

— Вечером увидимся? — спросил я Альбу.

Она вскинула брови и радостно закивала, явно приятно удивленная моими словами.

— Конечно… если ты захочешь.

— Понятное дело, захочу, — сказал я, — Иначе и спрашивать бы тебя об этом не стал. Только боюсь, что на этот раз выбраться из дома мне не удастся, и придется нам с тобой посидеть у меня. Чует мое сердце, что достанется мне от отца, и только твое появление сможет хотя бы немного успокоить его.

— Ладно, постараюсь сыграть роль приличной девочки, — сказала Альба, озорно подмигнув мне. — Думаю, что моя репутация еще не настолько пострадала, чтобы твой отец на это не клюнул. Во сколько приходить?

— Когда захочешь. Давай, наверное, часов в восемь. Я, кстати, приготовлю что-нибудь типа пиццы, мы сможем спокойно посидеть и поужинать у меня в комнате.

— По-моему, план просто отличный.

Альба на глазах становилась той сияющей от счастья девушкой, какой была совсем недавно — перед нашим поздним завтраком.

— Ладно, тогда до вечера.

Уже перешагнув порог, я обернулся, следуя законам жанра, обнял Альбу и даже чмокнул ее в губы.

К калитке я направился практически бегом, и все-таки моя любовница из Сант-Бержера успела произнести мне в спину те слова, которых я в тот день боялся больше всего на свете:

— Крис, я люблю тебя!

Тут я подумал, что угроза столь серьезного отношения Альбы к моей персоне является, пожалуй, наименьшей из навалившихся на меня проблем.

Прекрасно понимая, чего требует сценарий от героя-любовника в подобной ситуации, я оглянулся и сказал в ответ:

— Я тебя тоже люблю.

 

Предупреждение

Видеть в гостиной нашего дома Лорену и Роберта — как всегда, во всем черном и в армейских шнурованных ботинках — казалось мне чем-то более странным и невероятным, чем лицезреть посреди ночи очередное привидение. К тому времени как я появился на пороге дома, отец успел угостить их кофе и теперь сидел перед телевизором, не обращая на столь странных гостей особого внимания.

Увидев меня, он тотчас же встал с дивана и сказал, чтобы я проходил на кухню, потому что нам нужно, как он выразился, кое о чем поговорить. Мне на руку сыграл тот факт, что я был причесан и явно принимал душ. По сравнению с приятелями из «Retrum», выглядевшими на редкость неопрятными и потертыми, я смотрелся просто молодцом. От внимания отца явно не ускользнула эта разница между мною и «огородными пугалами», заявившимися по мою душу. Кроме того, у меня в рукаве был припрятан козырной туз, которым я намеревался в подходящий момент окончательно сбить волну отцовского праведного гнева.

— Папа, я первым делом хотел бы попросить у тебя разрешения пригласить Альбу сегодня вечером к нам в гости. Мы тебе мешать не будем, я приготовлю пиццу, и мы посидим у меня в комнате — поболтаем, а заодно и немного подготовимся к декабрьским экзаменам.

План сработал. Как только было произнесено имя Альбы, отец прямо на глазах подобрел и успокоился.

— Насчет подготовки к экзаменам — это ты, сынок, загнул. Что-то мне подсказывает, что до учебы у вас сегодня дело не дойдет. Но не могу не признать, что эта девушка мне по душе. Она какая-то взрослая, спокойная, рассудительная и очень милая. Ты, может быть, и сам того не понимаешь, но общение с нею явно идет тебе на пользу. Кроме того, по ней сразу заметно, что она из приличной семьи, не то что эти двое…

— Папа, я прошу тебя…

— Я прекрасно понимаю, что перед тем, как вступить в новый для себя мир, человек рвет связи с тем, что окружало его раньше. Иногда это проходит очень болезненно. Тем не менее, чтобы получить что-то новое, нужно отказаться от старого. Сделай одолжение, постарайся распрощаться со своими приятелями, и чем быстрее — тем лучше. По правде говоря, я не в восторге от того, что ты продолжаешь поддерживать с ними отношения. После трагедии, случившейся в Лондоне, ты же сам убедился, что бывает с теми, кто попадает в дурную компанию. Повторяю, я настойчиво рекомендую тебе не общаться больше с этими людьми.

Этот разговор продолжался достаточно долго, из дома мы с Лореной и Робертом вышли уже около пяти часов вечера. Спустя еще двадцать минут мы поднялись на вершину холма к городскому кладбищу, где когда-то познакомились. Эта почти ритуальная прогулка наполнила мою душу невыносимой тоской.

Две стаи ворон пролетели над нашими головами по серому небу, сливавшемуся вдали с таким же свинцовым ноябрьским морем. Длинные пальто неплохо защищали нас от холода, и мы присели на небольшом возвышении, с которого открывался вид на бесконечное море, простиравшееся, как нам казалось, от самых наших ног до горизонта.

Мы довольно долго просидели молча, затем Роберт, который, похоже, взял на себя обязанности неформального лидера «Retrum», обратился ко мне:

— Мы приехали к тебе домой, потому что на телефонные звонки ты не отвечал.

— Да я просто отключил на мобильнике звук и не знал, что вы звонили. Потом я увидел пропущенный вызов от отца и уже от него узнал, что вы меня ждете. Кстати, как вы выяснили, где я живу?

— Алексия показала нам твой дом, когда мы приезжали сюда и гуляли по вашему городку.

— Ладно, что же случилось такого важного? Почему вы не поленились разыскать меня лично, не дожидаясь, пока я вам перезвоню? Мы ведь расстались всего несколько часов назад. Что произошло с тех пор, как мы вместе ушли с кладбища в Побле-Ноу?

Лорена взлохматила огненно-рыжие волосы и сказала:

— Ты сам все знаешь, причем лучше нас.

Я решительно ничего не понимал.

— Где ты проспал все утро? — поинтересовалась Лорена. — Дома тебя не было.

— Я так полагаю, что это не ваше дело, — раздраженно ответил я. — Мне, например, ничего не известно о вашей жизни, за исключением того, что касается нашего общего пребывания в «Retrum». Я в ваши личные проблемы не лезу, какое вам, спрашивается, дело до того, как живу я?

Договорив, я молча, словно заторможенный, отвернулся от ребят, и моим глазам вместо морской панорамы предстало местное кладбище.

Призрак Алексии сидел на кладбищенской ограде. Судя по выражению лица привидения, оно явно было мною недовольно.

Действуя скорее интуитивно, чем рационально, я не стал дожидаться, пока страх привычно парализует меня, и со всех ног бросился бежать в сторону Алексии. В ту же секунду она ловко и проворно спрыгнула со стены и оказалась за оградой. Я потерял ее из виду.

— Не ходи туда, — раздался у меня за спиной крик Лорены.

Было уже поздно. Подбежав к ограде, я по инерции буквально взлетел на нее и перемахнул на другую сторону. Не знаю, откуда во мне взялись силы, но приземлился я даже не у ограды, а чуть дальше, на той самой могильной плите, которая послужила мне ритуальным ложем прошлой зимой.

Убедившись в том, что при жесткой посадке ничего себе не сломал, я вскочил на ноги и стал во весь голос звать Алексию. Ответом мне был лишь шум ветра.

 

Месть призрака

Едва успев мысленно порадоваться тому, что не покалечился при прыжке с ограды на каменную плиту, я вдруг вспомнил, что кладбище в это время еще открыто. Ворота обычно затворялись в шесть, и смотритель неминуемо должен был услышать мои крики. В моем распоряжении оставалось не больше нескольких минут. Я пробежался по ближайшим к месту приземления дорожкам и аллеям, но никого не увидел. Вернувшись к исходной точке поисков, я обнаружил, что на все той же могильной плите уже сидят Лорена и Роберт.

— Не догнал, — сказал я, с трудом переводя дыхание. — Она опять исчезла.

— А чему ты, собственно говоря, удивляешься? — рассудительно произнес Роберт. — Привидения, они такие — то появляются, то исчезают.

— Тебе, считай, еще повезло, что ты ее не догнал, — сухо и даже чуть презрительно добавила Лорена. — Наша подруга в гробу переворачивается, видя, как ты развлекаешься с другой девушкой. Неужели не понятно, что ты обязан хранить ей верность… как минимум до того дня, когда мы за нее отомстим? Думай, что делаешь, Крис, потому что никто — ни ты, ни мы с Робертом — не знает, на что способно жаждущее мести привидение.

Судя по тому, как хорошо они были информированы о том, что происходит у меня в жизни, я сделал вывод, что приятели из «Retrum» следят за мной, причем достаточно давно. Зато у меня по сравнению с ними было другое преимущество. Они и не подозревали, насколько далеко я зашел в постижении искусства открывать чужие секреты.

— А вот тут ты, Лорена, не права. В отличие от вас, я прекрасно знаю, как может отомстить рассерженное привидение.

Лорена и Роберт выжидающе и даже несколько растерянно посмотрели на меня. Они явно удивились, услышав такой ответ, и даже предположить не могли, что самое интересное ждет их впереди.

— Учитывая тот факт, что покойники не могут физически воздействовать на живых людей, они ищут среди нас сообщника, человека, который будет здесь, в нашем мире, выполнять желания и требования озлобленной, не упокоившейся души. Ребята, уверяю вас, так называемый призрак, который следил за нами с кладбищенской стены, на самом деле живой человек из плоти и крови.

По беспокойным взглядам, которыми обменялись Роберт с Лореной, я понял, что двигаюсь в правильном направлении.

— Это тот же человек, который писал пальцем на запотевших стеклах. Я видел его из окна электрички. Так что можете меня больше не парить. Никакой это не призрак Алексии, а ее сестра-двойняшка.

— Крис, но ведь мы… — попыталась перебить меня явно нервничающая Лорена.

— Вы просто лжецы, которые решили использовать меня, — перебил ее я. — Вот только не знаю, зачем и почему вам это понадобилось. Алексия тоже меня обманывала. Ее сестра жива и абсолютно здорова. Судя по всему, ловкости ей, как и Алексии, не занимать. Через ограду она перемахнула как ни в чем не бывало. Думаю, что есть в этом заслуга и занятий танцами. Уж кто-кто, а балерины и танцовщицы не только хорошо прыгают, но и вообще отлично двигаются, а с координацией у них и вовсе полный порядок. Да, кстати, как ее зовут?

По лицам своих приятелей я понял, что полностью их обезоружил. Теперь им ничего не оставалось, кроме как выложить карты на стол. Если учитывать обстоятельства, в которых происходил наш разговор, то не на стол, а на могильную плиту, на которой мы с ними сидели.

— Ее зовут Мирта, — едва не задыхаясь, произнесла Лорена. — Мы действительно знали, что она жива. Ты только постарайся понять нас правильно и не воспринимай все как обман. Просто это дело гораздо более сложное и запутанное, чем ты себе можешь представить. Алексия сказала, что ее сестра умерла, только потому, что ей хотелось стать тебе ближе. Ты понимаешь, я имею в виду твоего покойного брата. Кроме того, для нее Мирта и в самом деле как будто не существовала. Они ведь даже жили в разных домах. В общем, как видишь, Алексия тебе не врала, а, скажем так, не сообщила всей правды, и у нее действительно были на то основания.

Меня, по правде говоря, удивило, что Лорена, которой при жизни Алексии явно не нравилась наша близость, теперь с таким жаром взялась за защиту чувств, которые испытывала ко мне ее покойная подруга. Этого я не понимал.

— На сегодняшний день точно знаю лишь одно, — сказал я, — Эта ваша Мирта преследует меня, судя по всему, для того, чтобы я придумал, как отомстить за ее убитую сестру, и реализовал этот план.

— Это-то как раз и есть самое странное, — вступил в разговор Роберт. — Не понимаю, зачем ей такое нужно, ведь при жизни они с Алексией смертельно ненавидели друг друга.

Переварить эту информацию я уже не успел, потому что наш напряженный разговор был прерван появлением кладбищенского сторожа. Тот факт, что мы выбрали в качестве сиденья могильную плиту, явно показался ему кощунством.

Терпеть такое поведение он, естественно, намерен не был и во весь голос закричал на нас:

— Пошли вон отсюда, пока я полицию не вызвал!

 

Родинка

Наша беседа продолжилась в «Ла-Пальме», где, как обычно по вечерам в пятницу, было многолюдно. Среди посетителей мелькало немало знакомых лиц. Само собой, это кафе было не лучшим местом для того, чтобы скоротать вечер, но на улице уже здорово похолодало, к тому же поднялся сильный ветер. Опавшие листья, которые дворники не успели убрать с газонов, теперь разлетелись по всем улицам и тротуарам.

Мы выбрали себе столик как можно дальше от центра общего веселья — той части зала, где уже началось традиционное соревнование по количеству выпитого пива.

Из чувства противоречия мы заказали себе большой — на троих — чайник с настоем ройбуша, красного, как кровь, южноафриканского чая. Прежде чем продолжить разговор, я положил в свою чашку мед, помешал его ложкой и дождался, пока он окончательно не растает в горячем настое.

— Почему Алексия и Мирта так ненавидели друг друга?

— Вообще-то у близнецов такое часто бывает, — ответила на мой вопрос Лорена, — Они, естественно, во многом связаны друг с другом, но если между ними вдруг возникает соперничество, то взаимной любви и привязанности быстро приходит конец. Насколько я знаю, отношения между Алексией и Миртой не всегда были такими плохими. Периоды мирного сосуществования сменялись у них долгими ссорами и нежеланием видеть друг друга. Впрочем, в последнее время их вражда зашла так далеко, что родители решили, что девчонкам нужно пожить врозь. Алексия осталась дома, а Мирту отправили учиться и получать диплом бакалавра где-то за границей.

— Но, насколько я понимаю, сейчас она снова здесь, — сказал я, уверенный в том, что роль призрака Алексии неизменно исполнялась ее сестрой.

— Похоже на то, — согласился со мной Роберт. — Все указывает на то, что смерть Алексии примирила ее с сестрой настолько, чтобы просить с того света о помощи и отмщении.

— С учетом того, что мне, по всей видимости, придется иметь с ней дело, хотелось бы знать, какая она, эта ваша Мирта, — заметил я.

— Они с Алексией очень похожи, просто как две капли воды. Я знаю только один признак, по которому сестер всегда можно было отличить друг от друга. Там, где у Алексии родинка на шее, у Мирты ничего нет — просто ровная гладкая кожа.

Я вздрогнул при этих словах, потому что прекрасно помнил, как целовал эту черную точку, делавшую тонкую шею моей возлюбленной еще более прекрасной.

— За исключением этой родинки, других отличительных признаков я не знаю, — продолжил Роберт. — Когда девчонки еще и причесывались одинаково, разобраться, кто есть кто, становилось просто невозможно. Вот уж действительно как две капли воды, по-другому не скажешь.

— Это я уже усвоил, — сказал я. — Мне другое понять нужно. Что она за человек, какой у нее характер? Судя, например, по тому, как эта Мирта влезает на второй этаж по водосточной трубе и заглядывает в окна, смелости ей не занимать. Отчаянная девчонка, к тому же отлично понимающая, чем и как можно напугать кого угодно до смерти. А сегодня утром! Мне, например, было бы не по себе идти одному через заброшенный полуразрушенный завод, а уж девушке гулять одной по таким неприятным местам и вовсе не стоило бы. В общем, в этом отношении она ничем не отличается от Алексии. Та тоже ничего не боялась. Впрочем, разве что в тот раз…

В этот момент в непосредственной близости от нашего столика в воздухе замелькал так хорошо знакомый мне чуб. Я был вынужден замолчать, не договорив начатую фразу, просто для того, чтобы зануда Хавьер, брат Альбы, не услышал того, что ему знать не полагалось. Только с его появлением я осознал, что, к моему счастью, он довольно долгое время оставался вне зоны видимости.

— Ребята, к вам можно подсесть? — спросил Хавьер, уже укладывая свою весьма увесистую задницу на стул за нашим столиком.

— Не знаю, какой смысл спрашивать о том, что ты все равно уже сделал, — презрительно усмехнувшись, ответила за нас всех Лорена.

Бывший подопечный Хулиана встретил это замечание каким-то идиотским смехом. Я раньше как-то не замечал, что в плане тактичности и ненавязчивости он был полной противоположностью Альбы.

— Раз уж парень моей сестры не удосужился представить меня своим друзьям, то я сам это сделаю, — к моему ужасу, заявил этот тип. — Так вот, меня зовут Хавьер.

С этими словами он протянул руку совершенно обалдевшему Роберту. Тот почувствовал холодное, неприятное прикосновение потной ладони нового знакомого и непроизвольно отдернул руку. Лорена, в свою очередь, была настолько поражена услышанным, что даже не стала сопротивляться, когда Хавьер запечатлел на ее щеках два приятельских поцелуя.

Впрочем, главный удар был еще впереди.

Хавьер нанес его мне, нисколько не задумываясь о том, какую реакцию и последствия могут вызвать его слова:

— Слушай, Кристиан, ты ведь, наверное, мне пиво должен или даже два, — Он заговорщицки усмехнулся и подмигнул. — Это ведь из-за тебя я два раза был вынужден ночевать у соседей. Я, впрочем, не в обиде. По крайней мере, есть ощущение, что Альбе было по кайфу проводить ночь с тобой.

Я не на шутку встревожился, когда этот придурок произнес во всеуслышание имя своей сестры. До тех пор пока окончательно не выяснилось, какую роль играет каждый из нас в этой кошмарной пьесе, я считал себя обязанным защищать Альбу от всех неприятностей и опасностей, которые могли ей грозить, окажись она втянутой в эти интриги. На мое счастье, за благородное дело изгнания из-за нашего столика непрошеного собеседника взялась Лорена. Одним резким движением она вынула из кармана зажигалку «Зиппо» и щелкнула ею прямо перед лицом Хавьера. Тот от неожиданности отпрянул и испуганно посмотрел на Лорену. В воздухе почувствовался резкий аромат бензина.

— Проваливай отсюда, да поскорее! — скомандовала Хавьеру рыжая ведьма. — Не то я тебе чуб подожгу!

 

Прощание

У меня было такое ощущение, что я попал на показательное разрушение карточного домика, построенною над бездонным колодцем. Может быть, в тот момент, когда, не устояв перед натиском разума, рухнет последняя карта-загадка, смотреть больше будет не на что? Глазам зрителей предстанет лишь черная глубокая дыра в земле, в которой, быть может, суждено пропасть навсегда кому-то из разрушителей этого красивого, но непрочного сооружения.

Бестактное и вместе с тем абсолютно глупое вмешательство Хавьера в нашу беседу просто взбесило Лорену, которая по совершенно непонятным для меня причинам продолжала с пеной у рта отстаивать ценность нашей с Алексией посмертной любви.

— Я даже представить себе не могла, насколько ты можешь оказаться бездушным, — заявила она мне, когда мы выходили из кафе. — После смерти Алексии прошло всего три месяца, а ты уже нашел себе какую-то дуру из вашей деревни, чтобы развлекаться в свое удовольствие.

Я сжал зубы и остановился как вкопанный. Мне было понятно, что, если я скажу то, что вертится у меня на языке, обратной дороги мне уже не будет.

Тем не менее я все-таки решился произнести эти слова:

— Да что ты знаешь о том, что творится у меня в душе? Как ты можешь понять чувства и мысли другого человека? Да ты куда глупее и примитивнее, чем любая девчонка, живущая в этой деревне! Как ты вообще смеешь судить о тех людях, которых в глаза никогда не видела?

Роберт взял нас обоих за руки в безнадежной попытке вернуть ситуацию под контроль.

Лорена пронзила меня таким страшным, полным ненависти взглядом, какого я не видел со дня нашего с нею знакомства. Ощущение было такое, словно пламя, плясавшее в рыжих волосах, на мгновение вспыхнуло у нее в зрачках, как две жуткие огненные точки.

Восходящая спираль напряжения, возникшего между мной и Лореной, начала закручивать очередной виток, когда на перекрестке, где я обычно прощался с ребятами из «Retrum», показалась та, кого я меньше всего ожидал здесь увидеть. Появление Альбы с рюкзачком в цветочек за спиной и с улыбкой на лице стало той искрой, которой нам с Лореной только и не хватало, чтобы развязать полномасштабную войну.

Завидев меня с друзьями, Альба в силу свойственной ей скромности остановилась в нерешительности на расстоянии нескольких шагов, словно раздумывая, стоит ли здороваться со мной или же, быть может, лучше пройти мимо как ни в чем не бывало.

Поняв, что происходит, Лорена нарочито громко, так, чтобы услышала Альба, сказала:

— А это что за новогодняя елка?

Роберт схватил Лорену за рукав и изо всех сил потащил в сторону, явно опасаясь еще больших неприятностей.

Альба растерянно и удивленно смотрела на меня. Для нее эта ситуация, конечно же, оказалась неприятным сюрпризом. Она явно не ожидала, что люди, с которыми я общаюсь, могут начать ни с того ни с сего оскорблять незнакомого им человека.

Роберт совершенно неожиданно для меня поспешил перехватить инициативу и постарался хоть как-то разрядить эту ситуацию. Отпустив свою подругу, он медленно, но решительно направился к Альбе, которую, похоже, в эти мгновения просто парализовало от ужаса. Роберт, впрочем, не изменил себе и постарался по возможности загладить неприятное впечатление, которое произвела на скромную девушку из Сант-Бержера эта рыжая ведьма.

— Я прошу прощения за эти слова, — сказал Роберт. — У нас просто был очень трудный день, да и нервы у всех троих давно на пределе.

Договорив, он развернулся, взял Лорену под руку и потащил за собой по дороге, уходившей вниз по склону. Сама Лорена была просто в ярости.

Прежде чем они с Робертом скрылись за поворотом, она оглянулась, посмотрела на меня и прокричала:

— Может быть, ты еще этого не понял, но у нас в «Retrum» для предателей есть только одно наказание — смерть.

* * *

По выражению лица Альбы было понятно, что она потрясена тем, что ей довелось увидеть и услышать. Всю дорогу до моего дома она молчала.

В гостиной мы обнаружили записку от отца, в которой он предупреждал, что вернется поздно. Это было своего рода приглашение чувствовать себя свободно и «готовиться к экзаменам» так, как нам заблагорассудится. Впрочем, судя по все еще испуганным глазам Альбы, особых развлечений я мог сегодня не ждать.

Мне было страшно стыдно за ту сцену, свидетелем которой стала Альба. Смущаясь и стыдясь себя и своих друзей, я предложил ей снять пальто, повесил его на вешалку в прихожей и поставил на комод рюкзак. Затем я провел Альбу в гостиную и предложил сесть на диван. Эта комната в нашем доме была раза в три меньше, чем в особняке у Альбы, ее окна выходили не на бескрайнее море, а на крохотный садик.

Я зажег теплый, уютный свет и стал рыться в отцовской коллекции дисков. Поиски затянулись. Ничего, что подходило бы к атмосфере этого вечера или же, наоборот, могло бы ее улучшить, мне не попадалось.

— Ты лучше просто посиди со мной рядом, — сказала Альба, — Музыку, наверное, ставить не надо, давай просто поговорим.

«Да неужели! — подумал я. — Прямо вот сейчас она возьмет да и решит за меня половину моих проблем. Впрочем, почему бы и нет? После того, что она увидела, ей в самый раз будет счесть, что нам лучше расстаться. Пообщавшись с моими друзьями, она вполне могла сделать кое-какие выводы, и я в ее глазах уже не тот тонкий и ранимый юноша, каким она считала меня раньше. В конце концов, после этой сцены Альба имеет полное право решить, что мы друг другу не подходим или — так будет честнее — что я ее не достоин».

Вероятность того, что эта встреча будет для нас последней, несколько успокаивала меня. Как-никак, а при таком раскладе Альба будет в большей безопасности. В то же время в глубине души я не мог не признаться себе в том, что оказался не готов к расставанию с этой замечательной девушкой. По крайней мере, прямо сейчас — окончательно и бесповоротно. Ведь Альба действительно была единственным лучом света в моем сумеречном мире.

Мысленно пообещав себе с пониманием и уважением отнестись к любому решению, принятому Альбой, я подсел к ней на диван, как преступник, ожидающий приговора на скамье подсудимых.

Альба тяжело вздохнула, взяла меня за руку, слегка сжала ладонь и сказала:

— Если хочешь, чтобы я тебе помогла, расскажи, что у тебя стряслось. Пойми, мне обязательно нужно знать, что с тобой происходит.

 

Туман на сердце

Рассказ о том, что происходило со мной с того дня, как я вступил в «Retrum», дался мне нелегко и занял довольно много времени. Альба слушала меня как завороженная. Такие ужасы ей и в кошмарном сне не могли привидеться. В общем, если она до этого момента еще не решила, расставаться со мной или нет, то я непроизвольно делал ее выбор все более легким и очевидным. Аргументы в пользу того, что от меня нужно бежать как от огня, сыпались один за другим.

Когда я наконец-то договорил и замолчал, Альба надолго задумалась. Через окно мы увидели, как к нам в сад от соседей пробралась серая кошка, которая, в свою очередь, тоже стала внимательно следить за нами через стекло. В этот момент Альба тепло, по-доброму улыбнулась, а затем…

Ее лицо вновь приобрело мрачное выражение, и она осторожно спросила:

— Так, значит, ты и Алексия?..

— Да, мы были вместе, — честно ответил я.

Альба положила голову мне на плечо. Цветочный аромат ее духов заполнял тишину в гостиной, заменяя собой слова.

— А я ведь и не знала, что тебе так тяжело, — произнесла Альба чуть позже. — Намучился ты за это время — больше некуда. Не знаю, смогла бы я такое выдержать или нет. Знаешь, я хотела бы задать тебе один вопрос, но не знаю, можно ли.

— Конечно можно, задавай.

— Я хочу знать… Понимаешь, мне очень нужно понять, ты до сих пор…

Она так и не договорила эту фразу. По всей видимости, какая-то мысль, промелькнувшая в голове, заставила ее отказаться от вопроса, уже готового слететь с языка.

— Ты хочешь знать, люблю ли я ее по-прежнему? — договорил я за Альбу.

Она лишь молча кивнула.

Я с самого начала разговора решил, что не буду ничего от нее скрывать, и ответил так, как думал:

— Знаешь, сказать, что я забыл Алексию, перестал ее любить, было бы неправдой. Она единственная девушка, в которую я смог влюбиться с тех пор, как погиб мой брат. Кто знает, может быть, именно потому, что мы с нею так похожи, причем в худших, самых темных сторонах наших характеров, ей удалось заполнить ту пустоту, которая сжирала меня изнутри с четырнадцати лет. Вот почему, когда ее убили, я даже подумывал о том, чтобы свести счеты с этой жизнью. Но потом как-то так получилось… В общем, я понял, что мне нужно продолжать жить, чтобы найти преступника и отомстить за Алексию. Как я об этом узнал — лучше не рассказывать. И вот в самый разгар этих мрачных событий появляешься ты.

Альба убрала голову с моего плеча и заглянула мне в глаза. Я с удивлением увидел, что от ее зрачков по-прежнему исходит какое-то теплое умиротворяющее сияние.

Немного помолчав, она сказала:

— Но ведь мы уже были знакомы. Я стала твоим единственным другом во всей Тейе, правда?

— Да, но тогда между нами еще ничего не было.

— А сейчас? Кто я для тебя?

— Ты тот человек, ради которого и благодаря которому я еще живу, — ничуть не кривя душой, признался я.

— Звучит, конечно, красиво, но я хочу знать, как ты ко мне относишься, какие чувства испытываешь.

— Я все сказал тебе еще вчера, когда выходил из твоего дома.

— Тогда повтори эти слова еще раз. Я хочу снова это услышать! — потребовала Альба.

Обычно мне нравилось, когда она начинала упрямиться и настаивать на своем, но в этот момент я не хотел ни обнадеживать, ни ранить ее сердце произнесением пустых, ничего не значащих словесных формул.

— Если говорить начистоту, то вся моя душа скрыта под густой пеленой тумана. Разобраться в том, что чувствую и как к кому отношусь, я в этой мгле просто не в силах. Должен признаться, что в каком-то виде Алексия по-прежнему жива в моем сердце. Именно она удерживает меня там, в потемках моей собственной души. Зато когда я с тобой, мне открываются все новые уголки моего внутреннего мира, в котором почему-то тепло. Там сияет солнце. Этот другой человек со светлой душой тоже я.

Серая кошка протяжно мяукнула и исчезла в дальнем конце сада.

— Давай лучше я задам тебе один вопрос, — сказал я, обращаясь к Альбе. — Ты готова принять меня таким, каков я сейчас: со всем грузом, навалившимся на меня, со шлейфом темноты, тянущимся за мной из прошлого?

Альба как-то ловко повернулась, чуть привстала, и я сам не понял, как она в мгновение ока оказалась у меня на коленях и стала гладить по голове. Почувствовав эту восхитительно приятную тяжесть, я прижал ее к себе, и на мгновение наши губы встретились.

Затем она сказала:

— Давай разберемся, правильно ли я все поняла. Итак, ты хочешь знать, готова ли я делить тебя с той девушкой, которая погибла, но продолжает жить в твоем сердце и за смерть которой ты считаешь своим долгом отомстить. Все так?

— Типа того.

— Знаешь… боюсь, это будет нелегко, — произнесла она, глядя на меня обезоруживающими влюбленными глазами.

Эта фраза, как я понял, была безоговорочным, лишь по-женски слегка замаскированным «да». Впервые за все время нашего знакомства я захотел поцеловать Альбу за то, что она такая, какая есть, а не только мое алиби, пропуск на свободу или просто симпатичная девушка, за которой можно слегка поухаживать, провести с ней какое-то время. Я понимал, что начинаю любить ее, и это чувство крепло во мне с каждой секундой. Я обожал ее за то, что она сумела проникнуть в самые светлые уголки моей души.

На этот раз самые важные слова пришли сами собой:

— Альба, я люблю тебя.

Я почувствовал, как по ее щеке стекает слеза, и осушил губами эту горячую каплю.

Затем я глубоко вздохнул и в какой-то момент непроизвольно посмотрел в окно. Серой кошки в саду уже не было, но мы с Альбой оказались не одни.

Там, за окном, стояла она.

 

Штурм

Все произошло так стремительно, что я практически ничего не успел сделать. Сначала, словно от удара молнии, окно, выходившее в сад, с оглушительным звоном рассыпалось на тысячи осколков. Практически в ту же секунду упал на пол торшер, стоявший возле него.

Какая-то невидимая страшная сила вырвала Альбу из моих объятий и унесла куда-то прочь, снося по дороге тяжелые вещи и сдвигая мебель. Я рванулся вдогонку за нею, но не успел сделать и двух шагов, как получил сильнейший удар в грудь, который просто швырнул меня на пол.

Я упал навзничь и ударился головой. Мир вокруг меня погрузился в густую ватную темноту и тишину.

Придя в себя после удара и падения, я сразу же вспомнил страшное видение в саду — Мирту с горящими от ярости глазами. Как и предсказывала Лорена, Мирта обрушила на меня всю свою ненависть, когда увидела, что я больше не храню верность ее сестре и встречаюсь с другой девушкой.

По темной гостиной метался ледяной ветер, от которого время от времени шуршали и звякали осколки разбитого стекла.

Я не без труда встал на ноги и попытался сориентироваться в темном помещении.

Мне было страшно, но боялся я не за себя.

— Альба! — позвал я. — Ты здесь?

Мне никто не ответил.

Я добрался до выключателя и включил люстру, висевшую под потолком в гостиной. К моему ужасу, в комнате, кроме меня, действительно никого не было. Я увидел лишь груду осколков стекла и разбитый торшер, лежащий на ковре у самого окна.

Я выбежал в сад, откуда похитители Альбы начали штурм моего дома, и стал звать ее, срывая голос.

Тишина.

Что же произошло? Неужели ее унесла с собой Мирта? Что же теперь с ней будет?

Я был на грани помешательства от горя, когда вдруг до моего слуха донесся тихий плач. Я прислушался и понял, что эти звуки доносились из кухни. Более того, я узнал голос Альбы.

С замирающим сердцем я вбежал в кухню.

Альба лежала на полу в луже крови. Она не понимала, что происходит вокруг, и дрожала всем телом. От страха она продолжала закрывать лицо ладонями.

Мне стало нехорошо. В тот момент я и сам был на грани обморока. Нагнувшись над Альбой, я услышал, как она, словно в бреду, дважды произнесла мое имя. Я был вне себя от ярости и вместе с тем испытывал невероятное облегчение оттого, что все-таки нашел Альбу живой. Я схватил ее руки, перепачканные кровью, и со слезами на глазах стал целовать их. Увидев ее лицо, я едва сдержался, чтобы не закричать от ужаса.

Глубокий порез, из которого продолжала течь кровь, рассек кожу на левой щеке Альбы от скулы до самого подбородка.

— Господи, да что же это такое!..

— Это она… осколком стекла, — едва слышно произнесла Альба. — Но ты не волнуйся, уже почти не болит.

В следующую секунду она потеряла сознание.

В этот момент я услышал, как открывается входная дверь. Отец вернулся домой.

Я понимал, что, рассказав ему всю правду, наткнусь лишь на стену непонимания и на серьезные неприятности. Скандала и еще больших ограничений свободы будет не избежать. Впрочем, в тот момент меня больше всего волновало состояние Альбы. Я не отказывался от планов нанесения ответного удара, но действовать нужно было предельно осторожно, чтобы окончательно не лишить себя такой возможности. В данный момент мне нужно было наплести что-нибудь правдоподобное по поводу случившегося, чтобы еще больше не осложнить свое положение.

Увидев разбитое стекло и перевернутую мебель в гостиной, отец стал ругаться и звать меня во весь голос. Он вошел в кухню, увидел меня с окровавленной Альбой на руках, замолчал и моментально побледнел от ужаса.

— Господи, да что у вас здесь случилось?

— Кто-то вломился в дом, — соврал я, — Обокрасть, наверное, нас хотели. Я так думаю, что вор решил, что в доме никого нет, потом когда увидел нас…

— Ничего, я найду мерзавца! Этот козел у меня еще поплачет! — грозно произнес отец, затем спохватился и добавил: — Но это потом, сейчас главное — вызвать «скорую» и отвезти Альбу в больницу.

Я чувствовал, как силы оставляют меня. В тот момент я воспринимал себя не как взрослого человека, а как ребенка, который дождался отца, переложил на него всю ответственность за происходящее и теперь считал себя вправе просто ждать помощи. Пока отец говорил по телефону с диспетчером «скорой», я сел на пол рядом с Альбой и через какое-то время потерял сознание.