– Мы в подвале побывали – там котельная в подвале, – сказал Рудаки, спускаясь по крутым ступеням.

– Вот котельной как раз, к сожалению, и нет, – откликнулся Иванов, который спускался за ним. – Была бы – было бы где мистера Этли отмыть, а так холодной водой придется у нас дома.

– Может быть, горячая еще есть, – предположила Маина Иванова. – Вчера была горячая – мы с Ивкой на славу попарились.

Они уже спустились в подвал и ожидали пока спустятся остальные. Ступеньки были крутые, свет с улицы едва освещал их, и было слышно, как ругался споткнувшийся Урия и давал по-английски пояснения Этли по поводу того, зачем они спускаются в cellar и что их там ждет. Исходя из того, что слышал Рудаки, ничего хорошего англичанина в подвале не ожидало: крысы и агрессивные Аборигены.

– Не пугай британца, – сказал Рудаки Урии, когда Урия с англичанином наконец спустились, – ему и так сегодня досталось, судя по тому, что он мне сейчас рассказал.

– Да шучу я, шучу, – ответил Урия и успокоил англичанина. – Just joking.

Англичанин неуверенно улыбнулся.

Последними спустились Штельвельды и Ива Рудаки.

– Ну как, Аврам, – спросила она, – встретил своего капитана Нему, или он предпочел на «Наутилусе» остаться?

– Чего ты сразу? Не пришел Нема, не смог, наверное. Ждали его всю ночь. Аборигены кругом, ночь – жуть такая, – обиделся Рудаки. – А ты сразу: встретил, не встретил? Познакомься лучше. Это Ричард Этли, англичанин, Аборигенки его чуть не загребли, как, впрочем, и нас всех тоже. – Рудаки тронул Этли за рукав: – Mr. Atley, meet my wife and Mrs. Ivanova here.

– Атлей, – Этли протянул руку Иве. – Атлей. Мераба.

– Здравствуйте, мистер Этли. – Ива пожала протянутую руку и спросила у Рудаки. – А что значит «атлей мераба»? Это ж не по-английски.

– Звали его так тут «Атлей» – фамилию Этли по буквам в паспорте прочитали, – ответил ей Рудаки. – А «мераба» – это «здравствуйте» по-татарски, у татар он жил два года. И вообще, оставь его в покое – ему досталось сегодня. Поставьте лучше чай.

– Relax, Mr. Atley, tea's coming, – сказал он Этли, который уже здоровался с Ивановой:

– Атлей. Мераба.

– Как там? Мераба? Мераба, мераба, – ответила ему Иванова и потребовала отчет об экспедиции: – Ну давайте, рассказывайте, что там у вас произошло. Где капитан Нема?

– Остался на «Наутилусе», – не успокаивалась Ива Рудаки. – Все ясно, Маина, они просто решили пикник себе устроить на природе без нас. Ира правильно сделала, что Корнета одного не отпустила, надо было и мне пойти.

– Ага! Только тебя там не хватало, – усмехнулся Рудаки, – радуйся, что я вернулся, Пенелопа. И не один, между прочим, у тебя теперь два мужа – один виртуальный и один не очень.

– Мне и одного более чем достаточно, – заявила Ива Рудаки, но потом все же поинтересовалась: – Так что это за второй муж у меня?

– Да Абориген у нас дома поселился, точная моя копия, – и Рудаки принялся рассказывать про свою встречу с двойником: как тот сидел в его любимом кресле, в его «празднично-похоронном» костюме с итальянским галстуком, как выгонял он его с помощью Кислякова.

Слушали его молча, усевшись где попало, но без особого интереса – с каждым что-то подобное, связанное с Аборигенами или Аборигенками, в это утро тоже случилось и каждый думал о своем.

– А дверь ты на два замка закрыл? – спросила Ива Рудаки, как только ее муж закончил свой рассказ.

– Конечно, на два, а то как же, – обиделся Рудаки, – зачем же тогда я крутился там около так долго и Кислякова мобилизовал?

– Мало ли… – не унималась Ива, – а спирт мой вы весь выпили?

– Наверное, весь, но я не пил, – ответил Рудаки и пожалел, что про спирт рассказал.

Его решил поддержать Урия:

– Все знают, что Аврам без тебя не пьет, Ива, а пьет, так сказать, исключительно под наблюдением врача, – и добавил, вопросительно посмотрев на Штельвельда, – а вот я бы выпил – сами понимаете, какие стрессы: хватают, раздевают, примеряют халаты какие-то… хорошо, что жив остался.

Штельвельд выразительно встряхнул свою пустую флягу:

– Теперь вся надежда на хозяина этого уютного и гостеприимного дома, – он широким жестом охватил подвал и указал на Иванова, который уселся на шаткую, грубо сколоченную скамью у стены, покрытой сплетением толстых, по-видимому, канализационных, труб, – все мы отдаем должное его изысканному вкусу: какая мебель, какой рисунок обоев! Выбор напитков, безусловно, соответствующий.

В этот момент трубы за спиной Иванова заревели, забулькали, забормотали.

– Застолье будет сопровождать оркестр, – усмехнулся Иванов. – Сантехническая симфония, адажио. Ладно, Юра, давай выпьем, я тоже, пожалуй, с тобой выпью: у меня тоже стрессы – морду мне меняли, видите ли… Кто-нибудь присоединяется?

На предложение Иванова никто не откликнулся, хотя Урия тут же стал горячо агитировать всех присоединиться, причем Этли он пригласил на «five-o-clock drink», заявив, что это истинно русская традиция пить водку каждый день в пять часов пополудни. Этли вежливо отказался. Отказался и помрачневший после своего рассказа Рудаки, и Штельвельд отказался и сказал, что выйдет на улицу проветриться и посмотреть, не идет ли кто из компании, а уж потом со всеми и выпьет.

Иванов с Урией удалились в дальний угол подвала к импровизированному шкафу для продуктов, сколоченному из ящиков, и звякали там стеклом. Дамы начали разливать поспевший чай и угощать Этли, а Рудаки, получив свою кружку с горячим чаем, сел на место Иванова, прислонился к на время замолкшим трубам и стал лениво вспоминать случившееся в этот день, в который раз пытаясь понять, кто и зачем устраивает все эти зловещие события, похожие на скверные проказы злого мальчика.

Никакого объяснения не приходило в голову, просто тошно становилось на душе и жалко было себя и других оставшихся в городе.

«А хороший был город, – думал он, – только все время ему не везло: то Чернобыль, то вдруг в другой стране очутился, а раньше немцы, революция, Петлюра, а теперь вот это».

Он попытался вспомнить, как выглядел город до катастрофы, но ничего не смог вспомнить, вместо этого в памяти возникали картины безлюдных улиц с разрушенными и обгоревшими домами – город периода конца света, жуткий и по своему красивый в свете четырех солнц, не дававших тени.

Вспомнилась Красноармейская, по которой он шел вчера вечером, широченная, прямая и совершенно пустая – ни людей, ни машин, – она круто спускалась с холма, и холодным отсветом поблескивали в лучах заходящего последнего солнца ее выложенные полированной плиткой просторные тротуары. Потом вспомнилось почему-то, как смотрел он на город с высоты – вскоре после катастрофы один приятель, военный летчик, взял его с собой покатать на вертолете.

Сверху казалось, что в городе ничего не изменилось: на пресловутых семи холмах то выстраивались ровными прямоугольниками, то разбегались беспорядочной россыпью по склонам холмов дома, большие и маленькие, старые – начала прошлого века и новые – уродливые коробки и башни, построенные во время строительного бума при последней власти, когда город вдруг стал столицей.

Город делила пополам широкая и спокойная блекло-синяя река с рукавами и протоками, которые вклинивались в городские кварталы и делили город на несколько островов. Зеленые острова были и на самой реке, а город просто тонул в зелени – обширные парки вдоль речных склонов, парки в центре и на окраинах, и со всех сторон к городу подступали леса, и лесные массивы так же, как и рукава реки, вклинивались в городские кварталы. Говорили, что это самый зеленый город в мире, и, может быть, так оно и было на самом деле.

«Хороший был город, жалко, что он исчезнет, впрочем, мы этого не увидим – исчезнем вместе с ним, а может, и раньше. Сволочи Аборигены, что им от нас надо?» – подумал Рудаки, подумал довольно спокойно и, сам удивившись своему безразличию, заснул.

Проснувшись, он увидел, что Штельвельд уже вернулся в подвал и не один, а вместе с Рихманами. Как раз когда он проснулся, Лиза Рихман, высокая энергичная блондинка с красивой седой прядью в пышных волосах, спрашивала свистящим шепотом у Ивы Рудаки, указывая на Урию, который уже похрапывал, положив голову на стол:

– А кто это спит там за столом, я его знаю?

– Да товарищ это Аврама, Юра. Лететь с нами собирается, – ответила Ива и добавила шутливо: – Спутники! С кем летим?

– И не говорите, мадам, сплошные алкоголики, – откликнулся Ефим Рихман, доставая из своего рюкзака бутылку. – Здравствуй, Ива. Всем салют.

– Ну что? Когда стартуем? – тут же спросил он Рудаки, энергично пожав ему руку.

– Да тут такое дело, – ответил Рудаки, протирая глаза и зевая, – Нема не пришел… а я вот соснул немного.

– Как не пришел, почему?! – спросила Лиза, а Ефим Рихман вытащил из рюкзака кинокамеру и потребовал:

– Подожди, Аврам, не рассказывай – потомки нам не простят. Начнешь говорить на камеру, когда я скажу.

– Прошу тишины! – призвал он всех и забормотал в микрофон: – Хроника катастрофы. Отчет группы переселенцев о встрече с капитаном Немой. Давай Аврам.

– Чего давать-то? Нечего давать, – сказал лениво еще не совсем проснувшийся Рудаки. – Не пришел Нема. По неизвестной причине.

Рихман обиженно тряхнул аккуратной седой бородкой:

– Договорились же писать хронику. Ты что, подробнее не можешь?

– Ну ладно, – согласился Рудаки и, повысив голос, начал: – Делегация переселенцев в составе Иванова и Рудаки, а также примкнувших к ним Штельвельда с супругой…

– Это почему же примкнувших? – возмутился Штельвельд. – Историю искажать не позволю. Мы были делегированы.

– Ладно, – не возражал Рудаки, – делегированы, так делегированы. Сотрешь потом, Ефим. Так вот, значит, в составе Иванова, Рудаки и Штельвельдов отправились на встречу с неким отставным капитаном по имени Нема, полное имя, должно быть, Наум, хотя точно не известно, фамилия тоже утрачена за давностью. Так вот, упомянутый капитан, однополчанин упомянутого Рудаки, пообещал организовать переселение упомянутых Рудаки, Иванова и Штельвельдов, а также семей и друзей вышеперечисленных лиц на звезду Бетельгейзе.

– Стиль у тебя, Аврам, – Рихман выключил камеру, – упомянутый, вышеперечисленный – ты что по-человечески не можешь?

– На камеру по-человечески нельзя, – категорически заявил Рудаки, – на камеру надо официальным стилем и похоронным тоном, желательно с подвыванием. Давай потом, а? Я еще не проснулся. Ты пока чаю выпей, а потом пусть Иванов тебе начитает – у него баритон. А кстати, где вышеупомянутый Иванов?

– Вышеперечисленный Иванов отправился Атлея стирать – вода горячая, оказывается, есть, – ответил ему Штельвельд, а Рихман убрал камеру в рюкзак и занялся чаем, который принесла ему Маина Иванова.

– А кто такой Атлей, имя какое странное? – заинтересовалась Лиза Рихман.

Иванова пересказала ей историю Этли и стала расспрашивать Рихманов о том, как они жили все это время:

– Не виделись-то давно, почти месяц.

– А мы почти все это время в подвале сидели, – сказала Лиза Рихман, – Гувернер-Майор с Белыми Братьями сражался, из танка стреляли по Институту информации – они там засели и оттуда из пулеметов по гусарам. Думали, как вышли из подвала, что от нашего дома ничего не останется, но ничего, обошлось, а институт сильно пострадал от пожара.

– Мы с Вовой видели вчера, когда на семинар в Институт физики ехали, – сказала Ира Штельвельд.

– И я видел, как институт горел вчера вечером, а сегодня утром посмотрел, так вроде потушили пожар уже, – сказал Рудаки и спросил Рихмана: – А победил-то кто? Майорат, конечно?

– Конечно, Майорат, – ответила Лиза, – у них самая сильная армия в городе, а «братьев», которых не убили, выводили из института и увезли куда-то.

– Хана «братьям», – заметил Рудаки, – с Гувернер-Майором шутки плохи, – и сказал Штельвельду: – Дружок ваш, между прочим, Володя.

– Он сам меня нашел, я на знакомство не напрашивался, – Штельвельд явно не хотел развивать эту тему, но Лиза Рихман уже заинтересовалась:

– Так ты самого Гувернера знаешь, Корнет. Говорят, страшный монстр.

– Ничего подобного, – ответил Штельвельд, – наоборот, довольно симпатичный, на Окуня похож, вы же знаете Окуня – актера, – и нервный тик у него, как у Окуня, – щекой – А что у тебя с ним за дела? – спросил Рихман. Штельвельд хотел ответить, но в этот момент опять взревели, заклокотали, забулькали трубы и он только махнул рукой.

Пока не закончилась «сантехническая симфония», все молчали, потом Штельвельд сказал:

– Да нет у меня с ним никаких дел, просто он интересовался моим мнением о ситуации в городе.

– Придворный консультант, – усмехнулся Рудаки, – помощник по чрезвычайным ситуациям.

– Ну и что ты ему посоветовал? – заинтересовался Рихман.

– А что я мог посоветовать, когда сам ничего не понимаю? – заметно было, что Штельвельду не нравится этот разговор. – Может, ты что-нибудь понимаешь, так ты и посоветуй. Я могу познакомить. А вообще выпить пора, – он встал. – Кому налить?

– Погоди, – сказал Рихман, – я тут тоже посоветоваться хотел, пришло мне кое-что в голову.

– Одна голова – хорошо, а две – лучше: из-за этого конную милицию когда-то ввели, – хихикнул Рудаки.

– Вот именно, – Штельвельд решительно направился к продуктовому шкафу.

– Так о чем ты посоветоваться хотел, Ефим? – заинтересовалась Ива Рудаки. – Не обращай внимания, им только бы выпить.

– А я что? Я ничего, – встрепенулся Рудаки. – Я готов дать консультацию, если попросят. Давай Ефим. Что не дает тебе спать по ночам под убаюкивающий гул орудийной канонады?

– Я вот слышал, будто вас Аборигены захватили, а потом отпустили, – начал Рихман. – А что они с вами делали?

– Да ничего особенного, – ответил Рудаки, – меня они в Стамбул перенесли, в такой, каким я его видел лет десять назад… и все, а потом очнулся, правда, на проезжей дороге, чуть под машину не попал, но это, я думаю, случайность.

– А нас они в Голосеевском лесу захватили, – сказала Ира Штельвельд, – а потом перенесли прямо вот сюда, к подвалу. Мне звезды всякие, планеты показывали, как в планетарии прямо, а Вова ничего не помнит.

– Говорит, что не помнит, – уточнил Рудаки. Штельвельд не слышал в своем углу, а Ира промолчала, поэтому выпад Рудаки остался без достойного отпора, но он уже жалел о нем, поэтому быстренько добавил:

– И Атлей говорит, что почти ничего не помнит – голоса какие-то, что-то ему говорили, а что он не помнит.

– Это англичанин? – спросил Рихман.

– Ну да, Ричард Этли. А Иванов говорит, что ему новое лицо предлагали сделать, а Урию, приятеля моего, который вон там спит, раздевали и просили примерить одежду – халаты какие-то, говорит. – Рудаки помолчал и добавил: – В общем, на сон похоже, на сон такой наяву…

– А я думаю, что это не сон, – Рихман задумчиво почесал бородку.

– А что? – спросил Рудаки.

– Да есть у меня одно предположение.

– Скромность украшает ученого. Предположение… допущение. Вон Штельвельд сразу говорит: «теория» или на худой конец «гипотеза». Володя! – Рудаки позвал Штельвельда, который у продуктового шкафа готовил себе бутерброд. – Идите к нам, Володя, тут Ефим загадку Аборигенов решил.

Штельвельд подошел, жуя бутерброд:

– Слушаю вас, сэр, – сказал он Рихману.

Рихман закурил.

– Начну с вопросов, – сказал он, – вот ты, Аврам, был когда-нибудь в морге?

– Бог миловал, – ответил Рудаки.

– А, к примеру, на бойне или на бандитской сходке?

– На бойне был, правда, в выходной, делегации ветеринаров переводил, как там все устроено, а на бандитской сходке не был, не пришлось. К чему это ты?

– А к тому, что все это: морг, бойня, бандитская «малина», даже металлургический завод какой-нибудь – все это параллельные миры, существующие рядом, но с нами не пересекающиеся. – Рихман помолчал, затянулся и продолжил: – Не пересекающиеся с нашей жизнью до поры до времени, до каких-нибудь чрезвычайных для нас обстоятельств, и тогда они входят в наш мир. Вот я и думаю, что Аборигены и Аборигенки существовали всегда в каком-то своем параллельном мире и катастрофа заставила наши миры пересечься. Вот так. Возражения есть?

– Есть, – сказали Штельвельд и Рудаки одновременно.

– Давайте, – Рихман был настроен решительно.

– Давайте Иванова подождем, – предложил Рудаки, – три головы будет, так сказать, как у Змея Горыныча.

– А мы?! – хором заявили Ива и Маина.

– Ну и вы, конечно. Как можно без вас? Получится еще один змей, – согласился Рудаки.

Со скрипом открылась дверь подвала, и на ступенях возникли Иванов и преобразившийся Этли.

– Про вовка промовка, – сказал Рудаки, – а англичане говорят: Speak of the devil…

– Это я что ли «devil»? – возмутился Иванов. – Да я теперь чист как агнец – вода замечательная. Вы на Дика Этли посмотрите. Разве можно узнать в нем прежнего бродягу?!

Действительно, англичанин преобразился: в ивановских джинсах и свитере, которые были ему велики, он выглядел эдаким слегка богемным западным интеллектуалом конца прошлого, относительно мирного века – отросшие за время скитаний белокурые волосы теперь чисто вымытые спадали ему на плечи, белокурая бородка завивалась колечками. Дамы засуетились и принялись наперебой угощать его чаем и бутербродами. Этли смущенно улыбался и беспрестанно благодарил.

Иванов сел за стол, налил себе чаю, закурил и спросил Рудаки:

– Так почему вы меня поминали всуе?

– Понимаешь, тут Ефим одну гипотезу предложил на общий суд, так мы тебя ждали, чтобы раздолбать его, так сказать, при наличии кворума, – ответил Рудаки и попросил Рихмана: – Давай, Ефим, изложи еще раз.

Рихман повторил свою гипотезу о «пересекающихся параллельных мирах», и все тут же начали с ним спорить.

«Какие-то необычные русские, – думал Этли, исподтишка разглядывая компанию, собравшуюся в подвале, – не похожи совсем на тех, с кем я имел дело до сих пор, и на татар не похожи».