«Во время пребывания в „стране пребывания“»… — Кузниц писал отчет для штаба, и давался он Кузницу тяжело, поэтому он делал частые перерывы: пил чай и ходил курить на кухню, хотя ни чаю, ни курить не хотелось, и надо было бы поторопиться, потому что он и так дотянул до последнего дня и из штаба уже звонили и ругались.

Больше всего на свете он не любил писать официальные бумаги и всегда писал их не так, как положено, и всегда приходилось переписывать. Он и тянул до последнего дня отчасти потому, что в этот день уезжал и рассчитывал отдать отчет представителю штаба, который обычно их провожал, и тогда уже никто не сможет его заставить этот отчет переделывать.

Наконец он поставил точку, расписался и, не перечитывая, запихнул отчет в конверт. Сделал он это как раз вовремя: со двора послышался автомобильный сигнал — приехал Валера. Молча присели на дорожку, говорить было не о чем — все уже было переговорено. Инга давно пыталась отговорить Кузница от этих поездок, но накануне вечером предприняла особо массированное наступление, даже со слезами, что совсем не было на нее похоже. Поэтому сейчас он наскоро ее поцеловал, схватил свой видавший виды чемодан и, сказав: «Позвоню, как долетим», — скатился вниз по лестнице, хлопнулся на сиденье Валериного «форда», и скоро дом скрылся из глаз.

«Зачем я в это ввязался?» — тоскливо думал Кузниц по дороге, пока заезжали за Хосе, а потом за Ариелем. Но когда в машину сел Ариель, думать о чем-либо стало невозможно — Ариель излагал свою жизненную позицию и постоянно требовал одобрения аудитории.

— Однова живем! — говорил он. — Заработаем немного денег, а пуля, она дура, скажете, нет?!

Получив искомое одобрение в виде по-военному бравого Валериного «А то!» и неопределенных междометий со стороны Кузница и мрачного Хосе, Ариель сменил тему и стал произносить инвективы в адрес своего легкомысленного приятеля Феликса, который мало того, что пьет и ничего в семью не приносит, но еще и недавно вознамерился эмигрировать в поисках сладкой жизни, что, по мнению Ариеля, было позором и предательством по отношению к вскормившей его, то есть Феликса, Неньке Украине.

— Чем же он ей так обязан? — поинтересовался Хосе тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

— Всем, — сказал Ариель, и дальнейшее уже не трудно было предсказать. Традиционный спор о патриотизме грозил перерасти в серьезную ссору, но дорога в аэропорт, к счастью, была недолгой и «soldiers of fortune» подошли к стойке пограничного контроля хотя и надутые, но все же! окончательно не разругавшись.

У стойки их, как обычно, ждал представитель штаба майор Выхрестенко, который, тоже как обычно, произнес прочувствованную речь на ломаном украинском по поводу их высокой представительской миссии в общем деле борьбы цивилизованного мира против варваров и о поддержке, которую готова в случае чего оказать своим гражданам Украина и, в частности, ее доблестные вооруженные силы, и тоже традиционно добавил на русском:

— В случае чего, хлопцы, мы ничего не знаем — вы сами по себе. Понятно?

Бравые наемники кисло подтвердили, что понятно, а Хосе сказал, что высокую миссию они это… он долго искал подходящий глагол и наконец заверил Выхрестенко, что высокую миссию они не подкачают. На этом процедура напутствия завершилась, Кузниц сунул Выхрестенко конверт с отчетом, и скоро они уже сидели в самолете.

Чартер на Крит был полупустым, как, впрочем, и все рейсы за границу после начала войны. Заказали этот чартерный рейс какие-то бизнесмены, и они же в основном сидели в салоне — греки и украинцы, одинаково громогласные и бесцеремонные, но свободных мест было много и Кузниц сел отдельно от Ариеля и Хосе, которые, похоже, продолжили старый спор об Украине, ее роли и миссии в мире.

«Крит…» — думал Кузниц. Остров безумного Минотавра и «танцев с быком», туристский рай, в котором он когда-то побывал, даже не предполагая, что снова попадет сюда, но война смешала все карты и изменила все планы.

«Обязательно надо в этот раз исхитриться съездить в Сфакию», — решил он и стал прикидывать, как это лучше сделать.

На Крите Кузница интересовала не столько его древняя культура, Кносский дворец и византийские монастыри — он добросовестно всюду побывал под мудрым водительством Инги и остался равнодушным, — сколько критская одиссея немолодого лейтенанта Королевского корпуса алебардистов Гая Краучбека, которая в Сфакии началась и там же закончилась в старой рыбацкой лодке под командой сумасшедшего саперного капитана.

Ивлин Во был одним из любимых писателей Кузница, а «Офицеры и джентльмены» — любимой книгой. Сколько раз он мысленно брел вместе с лейтенантом Краучбеком по военным дорогам Крита, отступая под пулями наглых немецких штурмовиков в компании людей в такой же форме, как у него, но чужих и чуждых ему.

«Обязательно надо съездить в Сфакию», — сказал он себе еще раз.

Принесли довольно хороший по военным временам обед — видно, бизнесмены, заказавшие чартер, постарались, — и он занялся едой — дома обстановка была такая, что он, считай, и не завтракал. Вскоре после обеда к нему подсел Хосе.

— Что, опять поссорился с Ариелем? — спросил Кузниц.

— Да нет, — Хосе отхлебнул кофе из чашки, которую принес собой, — с ним нельзя поссориться, просто не успеваешь — он напивается раньше.

— Что, уже?

— Ну да, спит, — Хосе помолчал и спросил: — А ты не боишься, что по нашему самолету «правоверные» шарахнут?

— Я фаталист, — ответил Кузниц, — и потом ты же знаешь, что современных ракет у «правоверных» уже нет, а старая зенитка «Боинг» на такой высоте не достанет, — он чувствовал, что Хосе подсел к нему не зря, что не зениток он боится, а хочет о чем-то поговорить. Так и оказалось.

— Слышишь, — сказал Хосе, — а какие у тебя дела с этим Аджубеем?

— С каким Аджубеем? — спросил Кузниц, хотя и понял, что Хосе имеет в виду Эджби.

— Ну, с этим, из IAO?

— С Абдулом? — переспросил Кузниц. — Так ты же знаешь, что мы вроде как подружились с ним после того теракта в Стамбуле. Помнишь? Это ведь он нам эту халтуру устроил — переводчиками в добровольческом отряде, а не то пришлось бы лапу сосать — сам знаешь, конференций сейчас нет — война.

— Это я знаю, — согласился Хосе, — только почему он с тобой в «стране пребывания» встречается? Ты что, на него работаешь? Или это тайна? Если тайна, то я не лезу. Просто капитан Гонта меня спросил: что это, говорит, Генрих с этим пижоном из Logistics яшкается?

— Так и сказал: «яшкается»?

— Ну да, — Хосе отдал пустую чашку стюардессе, которая как раз провозила мимо свою тележку, — ты же знаешь Гонту — университетов он не кончал. Так в чем дело? Можешь сказать?

Кузниц знал капитана Гонту, знал, что он, хотя университетов и не кончал, был из военной разведки, и это было плохо. Говорил он Абдулу, что не надо в расположении встречаться, лучше в городе. Абдул только смеялся:

— We are friends, aren't we?

— Тайны тут никакой нет — мы с Абдулом приятели. Он говорит, что я «a very unusual man».

— Indeed, — усмехнулся Хосе и пошел на свое место.

«Плохо, — подумал Кузниц после его ухода. Он рассеянно посмотрел на напоминающие грязный снег облака, закрывавшие землю, — плохо, что Гонта что-то почуял, а может быть, и знает что-то. Украина, правда, сочувствует борьбе коалиции, но официально ведь считается нейтральной, да и не все сочувствуют — много есть таких, что в душе на стороне арабов, особенно в армии, — традиционная дружба еще со времен Союза. И у генералов этих, которые танки хотели толкнуть арабам, наверняка есть кто-то свой в разведке. А все Абдул виноват — нельзя было нам встречаться на Островах открыто, я ему говорил».

Роль Кузница в этой истории с танками была невелика. Никакого задания он не получал — случайно все вышло. Удивило его тогда просто, что им вдруг дали для перевода на английский техническую документацию на семьдесят шестые. Он поинтересовался у Ярошенко, не собираются ли прислать эти танки на Острова, но тот сказал, что не знает, что это задание из дома, из Управления тыла, и посоветовал не совать нос не в свои дела.

Тут как раз у него была встреча с Эджби назначена. Совсем по другим делам — мальтийцем одним он тогда занимался из штабной обслуги, бегал за ним по базарам в Нижнем городе. Ну и рассказал он Эджби про документацию на танки, рассказал просто так, «для разговора». Кузниц с ним виделся часто, не скрываясь, и не всегда по шпионским делам. Абдул считал, что так меньше подозрений, и даже с начальством высоким договорился, сказал, что лейтенант Кузниц участвует в антитеррористической операции. Абдул был приятным во всех отношениях парнем, начитанным, знал даже кое-какую русскую литературу, и интереснее было с ним, чем с полуграмотными комбатантами из Добровольческого отряда. А что касается Хосе с Ариелем, то за десять лет совместных поездок они так друг другу надоели, что к общению не стремились.

«А может быть, это и не с танками связано, — думал Кузниц, — просто просочилось что-то в украинскую разведку от того высокого начальства, с которым Эджби говорил. Вот Гонта и заинтересовался. В любом случае надо Абдулу сказать, — решил он, — да и Хосе наконец рассказать обо всем стоит, чтобы не думал обо мне черт знает что. Волнуется он — знает, что с военной разведкой шутки плохи, даже подсел специально, чтобы поговорить без Ариеля — знает, что Ариелю говорить ничего нельзя, он болтун известный».

Самолет пробил слой облаков и начал снижение. Внизу показались покрытые снегом вершины высоких гор, а скоро и весь остров возник в иллюминаторе, окруженный черно-синим с белыми штрихами волн полотном моря — видно, на море был сильный шторм.

«Осень все-таки, — думал Кузниц, глядя на суровое, совсем не южное море, — хотя и юг, а осень и здесь чувствуется. Хорошо, что осень — не жарко будет. А с этим Гонтой — решим что-нибудь вместе с Абдулом, в конце концов, враг у нас вроде общий».

Стала видна береговая линия, изрезанная бухтами и заливами — среди них выделялся глубоко врезающийся в сушу залив Суда, где когда-то немцы заперли и потопили английский флот. Самолет изменил курс, и в иллюминаторе теперь было видно только бескрайнее неприветливое море.

Еще в самолете, когда он сел и выруливал на стоянку, чувствовалось, что за бортом сильный ветер, а когда они вышли наружу, ветер чуть не сбросил их с трапа. К автобусу пассажиры шли согнувшись, хватаясь обеими руками за шляпы и фуражки. С Ариеля ветер сорвал его знаменитую кепку, и ему едва ли удалось бы ее спасти, если бы ее не перехватил греческий пограничник.

«Какой большой ветер, — вспомнил Кузниц чьи-то стихи, — если приставить гвоздь к стенке, то он войдет в стенку», — но чьи это стихи и как там дальше, вспомнить не мог.

После пограничного контроля их встретил вежливый натовский офицер, и вскоре они уже ехали в джипе сначала по узким улицам Гераклиона, а потом по горной дороге в Ретимнон, где им предстояло жить до отправки на Острова.

Натовец сказал, что отправят их, насколько ему известно, через несколько дней, а когда точно, он не знает; что заказан им хороший отель с трехразовым питанием и что он уполномочен выдать им суточные на три дня, а там видно будет. Кузниц тут же стал думать, как попасть в Сфакию. Он спросил у натовского офицера, но тот сказал только, что это на южном побережье острова и туда должны ходить автобусы, а какие и откуда, он не знает. «Спрошу в отеле», — решил Кузниц. Ариель вяло поинтересовался, что он забыл в этой Сфакии, и Кузниц сказал, что это историческое место.

— Совсем вы с Ингой тронулись на этих достопримечательностях, — заметил Ариель, и тема на этом была исчерпана, а Кузниц, пока они ехали к Ретимнону, все более укреплялся в своем сентиментальном желании посетить место незаметного подвига лейтенанта Краучбека.

«Полна неожиданностей жизнь армейского человека, особенно во время войны, — думал теперь Кузниц, сидя на твердой железной скамье английского транспортного самолета, державшего курс на Мальтийские острова, — нельзя строить планы — вот планировал в Сфакию поехать, а вместо этого лечу на Мальту, неожиданно и поспешно».

Их остановка на Кипре оказалась короткой — не успели ни суточные получить, ни насладиться комфортом отеля, который хвалил натовец. Кузниц оставил свой чемодан в номере и пошел к Ариелю покурить, но тут позвонили из штаба и приказали собираться. И вот он уже сидит на скамье военного самолета, и самолет летит в «страну пребывания». За месяц он отвык от формы и теперь ерзал на скамейке — и там жало, и тут натирало. Рядом сидел и тоже ерзал и чертыхался Ариель. Хосе сидел ближе к кабине пилотов и о чем-то разговаривал с английским сержантом, хотя как можно было разговаривать под рев турбин, оставалось загадкой.

Из разговоров в штабе стало ясно, что на островах ситуация изменилась и, похоже, к худшему. «Правоверные» высадились ни остров Гоцо и смогли там закрепиться, и сейчас на острова перебрасывали подкрепление.

Еще говорили, что арабы уже оправились от первого шока, вызванного превращением современной боевой техники в старую рухлядь, и довольно успешно эту рухлядь осваивают. На острова уже было несколько серьезных налетов, бомбили в основном Валетту, но бомбы были сброшены и на город Моста с его огромным собором, который был хорошей мишенью и бомбили его много раз и в прошлую мировую войну. Там даже чудо тогда произошло: огромная бомба пробила крышу, упала чуть ли не на алтарь, но не взорвалась.

Раньше Кузниц к таким вещам относился скептически, но после явного вмешательства провидения, уничтожившего самые смертоносные игрушки, стал думать, что, наверное, и правда, что-то там есть, сила какая-то, которая иногда не позволяет людям творить особенно страшные вещи.

Из-за неприятельской авиации, хотя и старой, но все же представляющей некоторую опасность, их самолет шел на большой высоте и при посадке должен был резко спикировать, а не снижаться постепенно. Об этом их предупредил сержант, с которым разговаривал Хосе. Сейчас этот сержант обходил сидящих в самолете солдат и проверял привязные ремни. Подойдя к Кузницу с Ариелем, он сказал, обращаясь к Кузницу:

— Buckle up, sir.

Кузница удивило это американское выражение в устах английского сержанта, он хотел было поделиться с Ариелем, но тут началось снижение и все его усилия сосредоточились на том, чтобы удержать свой желудок, который рвался выскочить наружу, на подобающем ему месте.

Самолет завывал и трясся, пару раз тряхнуло особенно сильно, Кузниц покосился на согнувшегося пополам на сиденье Ариеля, решил, что больше не выдержит и умрет, но в этот момент раздался удар, потом еще один, послабее, и Кузниц понял, что они сели.

Почти сразу наступила оглушительная после всего этого рева и свиста тишина — пилот выключил двигатели. Кузницу показалось, что он оглох, но потом он услышал, как рядом бормочет ругательства Ариель, а сержант кричит, чтобы отстегивали ремни и готовились к высадке.

«Почему пилот не включает реверс? — подумал Кузниц. — Ведь врежемся куда-нибудь по инерции». Только он это подумал, как самолет резко развернуло, он проехал еще несколько метров и остановился, накренившись на бок. Со скрежетом опустился пандус, и солдаты, подгоняемые сержантом, стали выходить из самолета. Кузниц отстегнул ремни, встал на трясущихся ногах, подтянул сползшие до пупа брюки и взял лежащий на полу рюкзак. Ариель уже подходил к пандусу, волоча за собой рюкзак, и Кузниц побрел за ним, надев лямки рюкзака на одно плечо.

У пандуса его догнал Хосе:

— С боевым крещением, сэр! — Он выглядел если не браво, то достаточно пристойно, особенно по контрасту с Ариелем.

«Да и у меня, наверное, вид соответствующий, — подумал Кузниц, спускаясь по пандусу на землю. — А Хосе молодец — вот что значит кадровый военный».

— С чем это ты меня поздравлял? — спросил он его.

— Как с чем? — удивился Хосе. — В нас же попало два раза.

— Так вот почему нас так тряхнуло, — вспомнил Кузниц, — а я-то думал, что это какие-то ямы воздушные.

— Слегка только задели — повезло, а то была бы всем яма, точнее, и ямы не было бы, — сказал Хосе, достал сигареты, повертел пачку в руках и опять спрятал в карман — они стояли у самого самолета, и курить тут явно было нельзя.

По летному полю к ним бежал Цьома, личный шофер полковника Ярошенко.

— Смотри-ка, кто к нам идет, — заметил Хосе. — Встреча по высшему разряду.

— Поехали-поехали! — крикнул Цьома, еще не добежав до них. — Полковник приказал срочно вас привезти!

— Ты почему не приветствуешь офицеров? — полушутя спросил Хосе.

— Здравствуйте, товарищ Мартинес, — Цьома махнул рукой, что должно было изображать салют. — С приездом, товарищ лейтенант, — сказал он Кузницу и взял у него рюкзак. — Срочно надо ехать — брифинг сегодня, а без вас какой брифинг?!

— Без нас вообще никуда, — усмехнулся Хосе, — это ты верно сказал, но ехать пока нельзя — ты посмотри на лейтенанта Зарембу.

— Надо ехать, — повторил Цьома, посмотрел на Ариеля и покачал головой.

Лейтенанта Зарембу выворачивало наизнанку. Он стоял, судорожно вцепившись в край пандуса, и даже в тусклом свете аварийного освещения было заметно, как он бледен. Хосе с Кузницем подошли к нему, за ними плелся Цьома, приговаривая:

— Срочно надо ехать, полковник сказал: срочно.

Кузниц поднял рюкзак Ариеля, валявшийся рядом на бетонке, и спросил:

— Что, баба, плохо?

Ариель, не отвечая, тоскливо посмотрел на него, а Хосе сказал:

— Давай, давай. Поехали в расположение. Босс требует, — и добавил: — Там найдем, чем тебя подлечить.

Они отдали все рюкзаки Цьоме, взяли Ариеля под руки и поволокли его по летному полю к машине, которую Цьома умудрился подогнать чуть ли не к самолету. Ариель был уложен на заднее сиденье вместе с рюкзаками, а Хосе с Кузницем устроились на переднем рядом с Цьомой.

Шоссе, ведущее в столицу Островов, было забито военной техникой, и джип еле полз. Ариель сначала только стонал и изредка ругался, но когда въехали в город, оживился, посмотрел по сторонам и вдруг произнес слабым голосом:

— Ну-ка, тормозни здесь.

Цьома заворчал, но остановился, и Ариель с неожиданной для его состояния прытью скачками пересек дорогу и исчез в баре, над входом в который был изображен веселый джентльмен в цилиндре — надо понимать, тот самый Happy Harry, который дал название этому заведению. Сидеть втроем на переднем сиденье было неудобно, и Кузниц перебрался назад, положил в ноги свой рюкзак и стал смотреть в окно.

Затемнение в городе было относительное: уличное освещение было выключено, но у входа в многочисленные бары горели вполнакала разноцветные фонари; тусклые лампочки светились и в подъездах домов.

«Не идет война этому городу, — подумал Кузниц, — как-то не к месту выглядит «воинство Христово» на фоне всех этих старинных зданий».

Только он это подумал, как «воин Христов», лейтенант Заремба-Панских, бодро вышел из «Счастливого Гарри». В своей мешковатой полевой форме он никак не вписывался в эту улицу с ее средневековыми каменными домами, опоясанными решетчатыми венецианскими балконами, — в таких декорациях должен был бы разгуливать какой-нибудь рыцарь в доспехах или на худой конец испанский идальго в плаще и широкополой шляпе. Кузниц хотел поделиться своими размышлениями с Хосе, но тут открылась задняя дверца джипа и, хлопнувшись рядом с ним на сиденье, существенно взбодрившийся Ариель взревел свою любимую:

— И пошел, командою взметен, по родной земле дальневосточной боевой ударный батальон…

Цьома хихикнул и завел машину, а Хосе заметил:

— Оживился? Ты бы лучше штаны проверил. Все у тебя со штанами в порядке?

— В порядке, — обиженно буркнул Ариель и надолго замолчал.

Штаб Юго-Восточной группы войск располагался в бывшем полицейском управлении Островов, трехэтажном здании четырнадцатого века, расположенном рядом с Верхними садами. Когда-то в нем был оберж испанских рыцарей, и над входом сохранился их герб с единорогом, а сбоку от широких ступеней, ведущих к высокой кованой входной двери, был изящный мраморный фонтан тоже с головой единорога — у этого фонтана солдаты любили фотографироваться, несмотря на строгий запрет.

Сейчас, ночью, ни герб, ни фонтан нельзя было разглядеть — здание вырисовывалось сплошным темным кубом на фоне уже начавшего светлеть неба. У дверей, едва освещенных тусклой лампочкой, стояли часовые. Мельком взглянув на удостоверения, один из них — толстый негр — сказал:

— Evening, Russians! Welcome on board.

Обычно в таких случаях Ариель обязательно говорил, что они совсем не Russians, а наоборот — Ukrainians, но сейчас почему-то промолчал, то ли реплика Хосе на него подействовала, то ли собирал он себя, готовясь к встрече с начальством.

Начальство уже ожидало их в своей выгородке — иначе трудно было назвать этот отделенный от общего зала перегородками закуток, выделенный в штабе командиру International Supporting Force полковнику Ярошенко. И начальство было не в духе: безошибочным признаком плохого настроения у полковника Ярошенко было употребление ломаного украинского языка в качестве средства общения с подчиненными. Вот и сейчас, когда бравые наемники Коалиции вступили в пределы его выгородки и Хосе попытался доложить о прибытии, Ярошенко мрачно произнес:

— До росположения треба прыбуваты вовремья, а нэ колы заманэться — чэрэз годыну брыфинг у командуючого — визь-мить материалы и прыготуйтесь.

— Слушаюсь! — Хосе четко, как требовал устав, козырнул, развернулся и вышел.

Кузниц попробовал повторить его маневр, но налетел на Ариеля, который, видимо, собирался сделать то же самое, и они едва не упали.

— Лайдаки! — проворчал Ярошенко им вслед, когда они наконец смогли выбраться из закутка.

Брифинг означал синхронный перевод, и к нему действительно не вредно было бы подготовиться — слушать его будет не только начальство из украинского отряда, но и русские.

Хотя и предполагалось, что русские, служащие на Островах, знают английский, это, мягко говоря, не соответствовало действительности, и все они, косясь на свое начальство, на таких брифингах надевали наушники.

Материалы надо было брать у Зденека — польского поручика из их отряда.

— Czesc, Zdenek! — сказал Кузниц, взяв у него пачку листков, и спросил: — Со nowego?

— Czesc! — ответил Зденек. — Wszistko, cholera!

Кузниц хотел было уточнить у него, что значит «все», но прочитал первые строчки handouts и понял, что новости действительно неординарные. Вкратце информация сводилась к тому, что священная война между Христианской коалицией и Союзом правоверных, которую уже успели назвать Третьей мировой, закончилась или, если и будет продолжаться, то разве что на кулаках — все оружие, как у одной, так и у другой стороны, только что перестало действовать.

— Бери шинель — пошли домой! — резюмировал Ариель, прочитав материалы, и они отправились переводить брифинг в состоянии легкой эйфории.

Зал совещаний, в котором был устроен брифинг, едва вместил всех участников. Хотя брифинг был устроен для прессы, похоже, пришел весь личный состав гарнизона. Стояли и сидели даже на полу в проходах. Комната для перевода находилась на уровне второго этажа, и когда Кузниц посмотрел в зал через широкое окно обзора, ему показалось, что он увидел там несколько явно арабских лиц. Он сказал об этом Ариелю, но тот с ним не согласился и стал уверять, что это местные, которых от арабов не отличить.

— Может быть, — решил не спорить Кузниц, и тут начался брифинг.

Пресс-секретарь Объединенного командования был явно растерян — он сначала сказал «Добрый вечер», потом, посмотрев на часы, «Доброе утро», глотнул воды из стакана и нетвердым голосом, то выкрикивая фразы так, что было больно ушам в наушниках, то переходя почти на шепот и глотая слова, зачитал коммюнике.

Переводить нервного секретаря было бы очень сложно, но, слава богу, у них был текст, и Хосе, который переводил первым, просто переводил с листа. Странным образом информация, которую они уже читали по-английски в материалах, озвученная на русском громким, хорошо поставленным голосом Хосе, выглядела как будто бы новой и еще более нелепой и пугающей.

— Контрнаступление, — читал Хосе, — предпринятое на остров Гоцо силами Второй британской десантной бригады при поддержке роты морской пехоты США и подразделений вертолетного полка ВВС Российской Федерации развивается успешно. Войскам Коалиции удалось оттеснить противника в глубь острова и закрепиться на побережье. С отвоеванного у противника плацдарма войска Коалиции имеют возможность развивать дальнейшее наступление.

— Однако, — в наушниках было слышно, как задрожал от волнения голос пресс-секретаря, — в ходе боевых действий войска Коалиции столкнулись с паранормальным явлением. Все оружие, как у Сил Коалиции, так и у противника, утратило убойную силу — все виды оружия начали испускать лазерные лучи различной интенсивности, которые не наносят человеческому организму никакого видимого вреда.

— По этой причине, — пресс-секретарь уже почти шептал, — боевые действия вначале велись в форме ближнего рукопашного боя, а позднее были прекращены ввиду очевидной непродуктивности. Войска Коалиции приостановили наступление и остаются на занятых позициях, противник также не предпринимает попыток вернуть отвоеванный плацдарм. Командованию войск Союза правоверных направлен ультиматум с требованием немедленно прекратить боевые действия ввиду их бессмысленности и снять осаду Мальтийских островов. Срок ультиматума истекает завтра в полночь. Ответ противника еще не получен.

В наушниках перестал звучать голос пресс-секретаря, и Хосе тоже замолчал. На некоторое время в зале и в комнате синхронистов повисла тишина, потом Ариель выругался, отключив свой микрофон, а пресс-секретарь спросил, есть ли вопросы, спросил таким жалобным, дрожащим голосом, что, видимо поэтому, вопросов почти не было. Только один француз из «Монд» поинтересовался, какова ситуация на других фронтах.

Тут же возникла суматоха с переводом с французского на английский — синхронный перевод был на русский. Секретарь сначала озирался, словно ожидая, что переводчик выскочит откуда-нибудь из угла, потом схватил наушники, услышал в них русский перевод, поспешно их снял, тут к нему подбежал наконец молоденький субалтерн и зашептал на ухо. Пресс-секретарь кивнул и сказал, что ситуация на других фронтах не ясна — израильское командование отвечает на запросы по военной связи открытым текстом, состоящим из одних ругательств на иврите. Это несколько разрядило довольно мрачную обстановку, которая была вначале, несколько человек в зале засмеялось, и пресс-конференция закончилась.

Когда после пресс-конференции они шли в гостиницу отсыпаться, милостиво отпущенные Ярошенко «до новых распоряжений», Ариель вспомнил фразу времен «холодной войны», которую слышал от отца.

— Войны не будет, — сказал он, — но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется.