Утро четверга

Звенит будильник, но я и так не спала всю ночь. Папа ушел на работу еще до рассвета. К этому времени я уже бросила попытки уснуть.

– Мне нездоровится, – говорю я маме в кухне.

Она допивает из кружки апельсиновый сок. Мне даже не нужно притворяться больной. Меня подташнивает, и выгляжу я, судя по отражению в окне, как бледная моль. Мама кладет ладонь мне на лоб.

– Записать тебя на прием к врачу?

Я качаю головой.

– Похоже, у меня расстройство желудка. – Расстройство у меня от предательства. Лжи. Собственных заблуждений.

Мама переводит взгляд с меня на часы, словно раздумывая, не остаться ли дома со мной. Я, затаив дыхание, жду. К моему облегчению, она закидывает на плечо сумочку и берет ключи.

– Позвони, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо?

Я киваю, и она застывает в дверях, будто почувствовав что-то. Но в конце концов решает не давить на меня, машет мне на прощание рукой и закрывает за собой входную дверь. Я тут же ее запираю.

Калеб все-таки кое-что мне оставил. Разделил со мной воспоминание. Показал дом, в котором вырос. Если бы у меня был адрес, я бы порылась в открытых источниках и разузнала, кто владел этим домом, когда Калеб был маленьким. А я едва помню название города.

Приходится лезть в электронную карту и вспоминать, где проходила игра Макса. Названия городов кажутся одинаково незнакомыми. Помню, там была платная дорога. А потом мы свернули с пути. Наверное, я смогу найти этот дом, если воспроизведу наш маршрут, воображая сидящего рядом Калеба.

* * *

По-быстрому приняв душ, чтобы проснуться, направляюсь к машине. На подъездной дорожке встречаюсь с идущим навстречу Максом. Он встает как вкопанный.

– Тебя не было в школе.

Макс пришел за мной, как я пришла за ним. Я бросаю взгляд на дорогу – убедиться, что за мной не следит Ив. Макс оглядывает мою сумку и ключи в руке.

– Куда собралась?

– Отыскать дом, в котором рос Калеб. Он возил меня туда один раз. По дороге на одну из твоих игр. Там произошел какой-то несчастный случай. Пожар, может быть. Если я узнаю адрес, то смогу узнать и нужные мне имена, а потом – ответы на свои вопросы.

Макс не приближается ко мне. Его слова преодолевают расстояние между нами.

– Составить тебе компанию? – спрашивает он.

– Мне бы не помешала помощь с маршрутом. Я толком не знаю, куда еду.

– Что это была за игра?

– Из серии плей-офф. Ваши противники были в черной форме. Вы обошли их на одно очко. Ты еще сделал хоум-ран.

Макс приподнимает бровь, и мне вспоминается наш последний разговор о бейсболе: в метро, где я сказала ему, что больше не слежу за играми. Ну да, слегка покривила душой.

– Я помню ее, – с улыбкой говорит Макс. – И знаю дорогу.

Мы едем по нужному шоссе, и я начинаю рыться в сумочке в поисках мелочи. Достаю монеты одновременно с тем, как Макс видит предупреждающий знак.

– Черт, платная дорога.

У меня прямо дежавю. Губы сами собой расплываются в улыбке. Я протягиваю Максу мелочь.

– Ну, это-то я запомнила.

К сожалению, это последнее, что я помню хорошо. Помню, как мы ушли с шоссе возле ромбовидного знака, и поэтому мы с Максом несколько раз поворачиваем не туда, возвращаемся на главную дорогу и едем дальше, ища нужный съезд.

– Тут! – восклицаю я, когда мы проезжаем мимо кукурузного поля и густеющего леса. – Сворачивай направо.

После этого я направляю Макса по наитию, по запомнившимся ощущениям, что местность становилась все менее населенной, оставленной и заброшенной. Вот та самая проселочная дорога, я уверена в этом. По моей указке Макс сворачивает на нее, и я вижу дом – отчетливее, чем в прошлый раз.

Покосившийся над крыльцом карниз. Опаленные, расщепленные по краям ступени. Трава, словно выжженная солнцем. Заколоченные окна и заросшая подъездная дорожка без почтового ящика, на котором был бы указан адрес.

* * *

Я иду в дом, словно во сне. Цифр, когда-то прибитых к адресной дощечке у двери, нет. Но они оставили отпечаток – он светлее остального дерева, потемневшего от времени. Семьсот тридцать четыре. Начало положено. Макс открывает электронную карту и читает название улицы:

– Брайер-Рок-роуд.

Тернисто-каменная дорога. Подходящее название. Его будто дали ей после всего случившегося здесь. Я толкаю дверь и становлюсь на том месте, где стояла с Калебом несколько месяцев назад. Но за это время я изменилась и поэтому решительно направляюсь к лестнице на второй этаж.

– Джесса, – зовет меня от входной двери Макс.

– Калеб был наверху, а я – нет. Мне нужно все увидеть самой.

Ступени скрипят и проседают под моим весом. Выдержат ли меня? Упираясь ладонями в стены с остатками цветочных обоев, дохожу до второго этажа. Передо мной темный коридор без дверей и половина обгоревшей стены. Наверху две комнаты в разных концах коридора. И ванная посередине, впереди меня. Дом пострадал не только от пожара, но и от дождя. В первой комнате я нахожу предметы мебели – обгоревшей, разбухшей от воды, испорченной. Остов кровати, полуразвалившийся комод. В комнате на другом конце коридора кое-где на обугленных обоях проглядывает синий цвет. Здесь остался каркас от лошадки-качалки и от детской кроватки.

Я представляю, как Калеб смотрит в комнату, стоя на этом же самом месте. Что он видел? Что понял? Мне пока недоступно. Неожиданно я ощущаю позади себя человека.

– Ух ты, – говорит Макс. – Ничего себе тут все запущено.

Я неопределенно хмыкаю. На что смотрел Калеб? Что искал? Я снова осматриваю комнату, пытаясь увидеть ее его глазами. Он сказал, что не знает, что здесь случилось. Сказал, что его отец мертв. Ложь, кругом ложь. И все же он привез меня сюда. Зачем? Непонятно. Он и сближался со мной, и держал меня на расстоянии.

– Ты это слышала? – спрашивает Макс.

Нет. А потом – звук шагов на крыльце. Из горла так и рвется: Калеб! Только это не Калеб. Я знаю его поступь, размах шагов. Это не он. Не он. Мы с Максом оба задерживаем дыхание. Звук шагов смолкает, но мы по-прежнему боимся вздохнуть. В отдалении слышится урчание заведенного двигателя, затем машина уезжает.

Я стремглав бегу вниз, за работающим двигателем, словно могу поймать призрака. На полпути к машине меня догоняет Макс.

– Ты видела, кто это? – спрашивает он, тяжело дыша.

Я мотаю головой, уставившись на дорогу.

– Здесь кто-то был, – шепчу я. – Говорила же, за мной следит Ив.

– Я не видел, чтобы за нами следовала машина.

– Это не значит, что я не права.

– Ив не видела, как мы уехали. Вряд ли это она.

Меня не оставляет в покое мысль о слежке Ив. Я не понимаю, что ей от меня нужно. Зачем она следила за тем, куда я иду и с кем говорю, и все это записывала? Даже Хейли села на хвост. И почему она перестала это делать? Мне вспоминается, как она попросила мой мобильный – посмотреть, с кем я переписываюсь. Словно хотела подловить меня на чем-то. Только я не знаю, на чем. Я не знаю, что такого совершила.

* * *

Мы возвращаемся к машине. Утро кажется жутковато тихим. Я привыкла жить недалеко от океана и временами слышать в отдалении крики чаек. Здесь стоит мертвая тишина. Холодно, поэтому нет ни стрекотанья насекомых, ни чириканья птиц. Лишь ветер шелестит листвой и раскачивает ветви деревьев – словно мир тихонько вздыхает. Заведя мотор, мы ждем, не вернется ли кто-нибудь. Через какое-то время Макс трогается с места, и мы уезжаем. По молчаливому согласию придерживаемся проселочных дорог. Я беспрестанно бросаю взгляды в зеркала. Ничего. Никого.

– Это ведь мог быть кто угодно, – замечает Макс. – Кто-нибудь не туда повернул и заехал в тупик. А вокруг дома могло бродить животное.

– Ты прав, – отзываюсь я.

Но мы оба в это не верим. В душе растет тревожное, мучительное чувство. Возможно, нам очень не понравится то, что мы найдем, и, возможно, не одни мы ведем поиски.

 

Полдень четверга

Мы возвращаемся ко мне домой, поскольку чем дальше я от дома Калеба, тем мне спокойнее. Теперь у нас есть адрес. Название улицы. Номер дома. Я открываю официальный сайт округа и просматриваю имущественные реестры – этому меня однажды научила Хейли, когда нас распирало от любопытства, насколько богат Крэйг Киган. А ее, видимо, этому трюку научил отец.

– Пожалуйста, скажи мне, что не смотрела данные о моей семье, – простонала я.

– Это публичная информация, – пожала она плечами.

Я уронила голову на стол.

– Ну что? Я же ничего не делаю с этой инфой. Мне просто было любопытно, вот и все. – Кажется, она удивилась тому, что я не стала бы так поступать.

Я ввожу на сайте адрес дома, в котором рос Калеб, и смотрю результат. Дом принадлежал Карлтону Эверсу.

– Карлтон! – кричу я. – Его имя Карлтон!

– Джесса, я рядом, – отвечает Макс, подпрыгнув от моих децибелов.

Но я ловлю взглядом его улыбку. Он тоже рад добытым нами новым сведениям. Поиск сразу облегчается. Карлтон – мало распространенное имя. Набивая его в поиске, я ожидаю найти некролог. Вместо этого обнаруживаю статью о судебном заседании по уголовному делу. У меня внутри все переворачивается. Эшлин была права.

– О боже. – Я бегло читаю статью.

Калеб солгал о своем отце. Его отец был приговорен к пятнадцати годам заключения за поджог дома и за то, что подверг опасности жизнь людей, оставшихся в нем, – Калеба и Ив. Очевидно, он хотел провернуть махинации со страховкой. Ив и Калеба не должно было быть дома. Но они оказались там. Поэтому все пошло наперекосяк. Нетрудно понять, почему Калеб лгал об этом, обнаружив, что собственный родитель чуть не убил его по небрежности из-за страхового жульничества. И все же меня это уязвляет. Он так и не захотел рассказать мне правду. Даже позже.

Я достаю из ящика, куда убрала вещи Калеба, автобусный билет. Чует сердце, что я нашла нужную ниточку. Ввожу на электронной карте название города. Ищу там тюрьмы и нахожу одну. Теперь я четко понимаю: автобусный билет послал Калебу отец – в надежде, что сын использует его. Чего Калеб так и не сделал. В конце статьи есть фотография. У меня щемит сердце. Отец Калеба совсем не похож на того человека, снимки которого Калеб держал в своей комнате. На них он улыбается издалека. Здесь же камера сфокусирована на его лице, и в такой близи ясно читается выражение неповиновения и презрения.

Я толкаю кресло назад. У меня перехватывает дыхание. Я видела это лицо раньше. Видела этого человека.

– Я знаю его, Макс. Я видела этого человека раньше.

Как и Калеб.

 

Фотография

Я присматриваюсь к снимку для полной уверенности. Да, это то же самое лицо. Я видела этого мужчину раньше: с более мягким взглядом, слегка поднабравшим вес, с мокрыми волосами, которые он откинул со лба.

День нашего похода. Мужчина на другой стороне реки, плававший у водопада. Он вышел из воды и предложил нам помочь сделать снимок. Я перебираю фотографии с того дня и нахожу нужную. Лицо Калеба, застывшее на снимке, взгляд, словно устремленный прямо на тебя. Так и было. Он неотрывно смотрел прямо в камеру, на мужчину, державшего фотоаппарат. Мне вспоминается письмо, найденное в комнате Калеба. Мольба о встрече. Три предложения, разбившие мое сердце.

Калеб все-таки встретился с отцом, когда тот вышел из тюрьмы. Однако он не хотел в первый раз оказаться с ним наедине, поэтому взял с собой меня в качестве буфера. В тот день они вообще не общались. Но, наверное, это было начало. Я думаю о всех тех разах, когда он меня динамил или когда не был там, где, по его словам, должен был находиться. Обо всех его отговорках. «Иду к Джессе». «Должен помочь подготовить вечеринку для брата Джессы». Была ли та дата в списке текущих дел датой его второй встречи с отцом? Поэтому он сначала сказал, что не сможет прийти на вечеринку? И только я прихожу к выводу, что Калеб бросил меня, как осознаю: все это время он вел меня, приближал к себе, оставил вереницу подсказок. И теперь я обеспокоена тем, во что он меня втянул.

Макс смотрит на меня. Я смотрю на экран компьютера. Все эти найденные мной фрагменты связывают нас.

– Мне нужно поговорить с Террансом Билсоном, – говорю я. – К нему в общежитие кто-то приходил, когда Калеб его навещал. Мне нужно знать, был ли это отец Калеба.

Макс сидит неподвижно, глядя на статью в интернете, – на то, что нам не было известно о Калебе.

– Макс, – повторяю я, и он откидывается назад.

– Я не знаю его номера.

– Ничего. Я знаю, у кого он есть.

Распечатав фотографию отца Калеба, я собираю все необходимое и уже планирую свои дальнейшие действия. Я крепко держу в руках сумочку – в ней вещи, оставленные для меня Калебом. Фрагменты потерянных воспоминаний. Подсказки, которым я должна была следовать. Чтобы найти его.

* * *

Номер мобильного Терранса я решаю спросить у брата. Предполагая, что он на лекции или на семинаре, отправляю ему сообщение. Через минуту звонит телефон. Джулиан, естественно, насторожился.

– Зачем тебе номер Терранса, Джесса?

– У тебя он есть или нет?

Брат вздыхает и тянет паузу. Я представляю, как он ведет мысленный спор сам с собой. Затем отбарабанивает номер мобильного Терранса – возможно, до этого просто искал его контакты.

– Спасибо, – благодарю я.

– Джесса? Все хорошо?

Джулиан в другом штате. Нас разделяет поездка на поезде. Или машине. Он одновременно и близко, и невозможно далеко.

– Да, – отвечаю я.

– Я могу приехать домой в эти выходные, – предлагает брат.

Он не знает, в чем дело, но ради меня примчится домой. Я всегда могу рассчитывать на него.

– Джулиан, ты не сможешь мне в этом помочь.

Брат – сама рациональность и сдержанность. Он думает о людях самое лучшее. Верит, что они говорят ему правду. Что он всегда сможет им помочь. А у меня все на эмоциях, на интуиции. Не знаю, рисковал ли Джулиан хоть раз своим имиджем. Не побоится ли оказаться в затруднительном положении – тем, кто упадет, кто оконфузится при всех. Кто наклонится вперед и позволит другому решать, дать тебе упасть или нет. Кто прыгнет, не видя, что под поверхностью, не зная, что там может быть скрыто.

 

Вечер четверга

Терранс соглашается встретиться со мной. Хотя я, в общем-то, не оставила ему выбора. Спросила, в какое время могу к нему заскочить, и, должно быть, ошарашила его этим вопросом, так как он ответил, что свободен весь вечер. Макс снова выступает в роли водителя, а я – его навигатора. Мы не разговариваем. Страшимся нарушить хрупкое равновесие между нами. В студенческий городок мы приезжаем затемно. Звонит моя мама, спрашивает, где я. Моя машина стоит у дома, а меня нет. К тому же я сказалась больной.

– Мне стало получше. За мной заехала Хейли. Мы сейчас в библиотеке, – говорю я, и она некоторое время молчит, будто чувствуя ложь.

– Джесса, пожалуйста, возвращайся домой.

Не позвонил ли ей обеспокоенный Джулиан? Он считает правильным предупреждать родителей, когда волнуется обо мне, и всегда «знает», что будет лучше для меня.

– Обязательно, – отвечаю я. – Пока, мам. Я очень занята. – Нажимаю на отбой и выключаю у мобильного звук.

Комната Терранса в общежитии расположена на третьем этаже старого здания без лифтов, стены которого построены из чего-то, смахивающего на покрашенный пеноблок. Открывший дверь Терранс кажется огромным в маленькой комнатке с двумя односпальными кроватями, приткнутыми за двумя письменными столами. За ним маячит еще один здоровяк. Он ест за столом китайскую еду из картонной коробки. Ею пропахла вся комната. Я пытаюсь представить здесь Калеба, но он не вписывается в картину перед моими глазами.

Макс с Террансом обмениваются чудным рукопожатием парней – общепринятым, но, как по мне, странноватым. Терранс награждает Макса взглядом, ясно говорящим: «Что ты здесь делаешь?» Макс взглядом же отвечает: «Понятия не имею». Затем во взгляде Терранса появляется предупреждение: «Ты хорошенько все обдумал?» Стоящий рядом со мной Макс ничего не обдумывал. Как и я. Мы с ним оба на одной волне, желаем жить настоящим мгновением и посмотреть, куда оно нас приведет.

Мы идем с Террансом в зал для отдыха, где студенты группками собрались на диванах и в креслах. На одном столике лежит недоеденная пицца. Я достаю из сумки фотографии. У меня для Терранса два снимка одного и того же человека, выглядящего совершенно по-разному. Фотография, где Калеб вместе с отцом моет машину. На ней мужчина еще худой, с густой шевелюрой и улыбкой на губах. И распечатанное фото из статьи. На ней мужчина уже не такой худой, с редеющими волосами, мрачным лицом и блеклым взглядом. Уголки рта опущены, вокруг глаз и губ собрались морщины. Оба снимка давние, но я надеюсь, Терранс узнает человека на них.

– Этот мужчина искал здесь Калеба?

Терранс отрицательно качает головой.

– Мне жаль, что ты проделала такой путь впустую, но приходивший парень был гораздо моложе. Мой ровесник.

– Ну вот! – Я представляла кого-то в возрасте Шона, представительного мужчину.

Терранс перебирает пальцами сложенные вразнобой фотографии, разглядывая взрослеющего на них Калеба – малыша, ребенка, подростка.

– Ладно, нам пора, – говорит Макс, но Терранс все еще разглядывает снимки.

Его пальцы застывают на нашем групповом фото с игры в Нью-Йорке. Мы сидим на трибунах в обнимку, Хейли хохочет, Крэйг Киган болтает со Стэном, на заднем фоне – бейсбольное поле. Терранс подносит фото к лицу, и я задерживаю дыхание. Он опускает снимок и постукивает пальцем по краю.

– Вот он.

Я озадаченно таращусь на Терранса.

– Этот парень искал Калеба.

– Стэн?

Стэн достал нам билеты на игру, ради которой мы прогуляли уроки. Он встретился с нами на Пенсильванском вокзале. Крэйг Киган половину игры выпытывал у него, что еще тот может раздобыть.

– Откуда ты его знаешь? – спрашиваю я Макса. – Откуда его знает Калеб?

– По Малой бейсбольной лиге. Мы еще мелкие совсем были. Стэн на год старше твоего брата. Он учится в городском университете. Я обращаюсь к нему за горящими билетами, ну и встречаюсь с ним, чтобы их получить. Нас нельзя назвать друзьями.

– Но у тебя есть номер его мобильного. Калеб дружил с ним?

– Нет. Они просто встретились в тот день. Крэйг Киган доставал тогда Стэна по поводу поддельного удостоверения личности. У них всех есть номер мобильного Стэна.

Разговор Крэйга со Стэном насчет фальшивых документов прошел мимо меня. Но теперь понятно, почему Крэйг забил на Хейли в тот момент. Парни планировали ходить в выходные по барам, прикидываясь совершеннолетними? Нелепость какая.

– Поддельные удостоверения, – повторяю я, и Макс удивленно смотрит на меня.

Волоски у меня на затылке встают дыбом. События, приведшие Калеба к падению на машине с моста, начинают потихоньку проясняться.

– Звони ему, – говорю я, но Макс и так уже стоит с мобильным в руке.

В наступившей тишине Терранс наклоняется к нам и спрашивает:

– Что происходит?

– Сами не знаем, – отвечаю я. – Ты сказал, этот парень хотел ему что-то передать?

– Да. Какой-то пухлый конверт. Но я его не взял. Наверное, они договорились потом встретиться в другом месте.

– Макс, – обращаюсь я к Максу, печатающему сообщение, – когда, ты говорил, он взял у тебя деньги?

Фрагменты пазла перестраиваются, встают на свои места и раскрывают план: Калеб берет деньги у Макса, звонит Стэну, оплачивает этими деньгами фальшивое удостоверение личности, которое тот и приносит в общежитие к Террансу, пока Калеб едет на встречу с Эшлин Паттерсон, чтобы попросить показать ему документы по его банковскому счету. А до этого отец посылает Калебу автобусный билет, чтобы тот навестил его в тюрьме. Калеб не воспользовался билетом. Тогда после освобождения этот мужчина оставляет для него письмо с просьбой о встрече. Мы идем в поход, где находимся по разные стороны реки. Короткий контакт. Предваряющий остальные события.

Тишину прорезает телефонный звонок.

– Стэн, это Макс. Мне нужно поговорить с тобой о Калебе. О том, что ты для него достал.

Мне слышно, как Стэн с той стороны трубки отвечает, что, да, он приезжал в универ на футбольную игру и кое-что привозил Калебу. Про поддельное удостоверение он ни слова не говорит.

– Это не телефонный разговор, – бормочет он.

– Калеб погиб, – сообщает ему Макс, и за этим следует томительное молчание. – Мы пытаемся выяснить, что с ним случилось.

Затем Стэн начинает говорить, и Макс увеличивает громкость на мобильном, а я тянусь к нему ухом.

– Мне не нужна здесь полиция, Макс. Если удостоверение имеет к этому хоть какое-то отношение, то мне могут предъявить обвинения.

Мне хочется дать Стэну по мозгам.

– Скажи ему, что мы найдем это удостоверение, – шепчу я.

– Мы его найдем.

– Слушай, в нем не Нью-Джерси указано. В таких случаях всегда просят удостоверение из другого штата, чтобы к нему не особо присматривались.

– Какой штат? – хрипло спрашиваю я. – Какое имя написано в удостоверении? Какой штат?

Макс повторяет в трубку мой вопрос, но Стэн и так его слышал.

– Имя не помню, какое удалось получить. А штат помню, поскольку Калеб просил именно его. Большинству все равно, что там написано в удостоверении. Оно же нужно просто для покупки спиртного.

Я не дышу в ожидании его ответа. В комнате стоит мертвая тишина.

– Он просил Пенсильванию.

* * *

Мы сидим на стоянке, в машине с работающим двигателем. Смотрим перед собой, в ночное небо. Мы не двигаемся. Мы не едем.

Думаю, он жив. Думаю, он всех обманул. Думаю, он все распланировал. Не знаю зачем.

Макс ударяет ладонью по рулю и смачно ругается.

– Кто так поступает? – вопрошает он и уже громче повторяет: – Кто так поступает с другими?

Под «другими» он имеет в виду себя. Не знаю, какими были последние несколько месяцев для Макса, но, наверное, такими же, как для меня. Пронизанными печалью и чувством вины. Я беру его за руку и переплетаю свои холодные пальцы с его. Он горестно опускает голову. Мы так и сидим, пока у меня в кармане не жужжит мобильный. Пришло сообщение от мамы.

– Мне нужно домой, – говорю я.

Макс смотрит в окно. Возможно, пытается выстроить свои воспоминания так, чтобы в них появился хоть какой-то смысл. Я занята тем же, отчего у меня голова идет кругом. Шон ударил Калеба. Не знаю, что случилось после этого. Не знаю, уехал Шон или мертв. Но Ив оставила себе его карманные часы. Оставила все вещи Калеба. И она следила за мной. Запретила дочери со мной общаться, а сама при этом держалась поблизости.

* * *

Мама не принимает моих отговорок.

– Ты была не с Хейли, – припечатывает она, стоит мне войти в дом.

– Нет. Я была с Максом.

Она наклоняет голову набок.

– С Максом-который-играл-в-бейсбол-с-Джулианом? Или с-лучшим-другом-Калеба?

– Это один и тот же человек, мам. И ты это знаешь.

Прикрыв веки, она потирает висок.

– Проблема не в человеке, Джесса. Проблема во лжи. Мы дали тебе время и личное пространство, и я могу только представлять, каково… – Ее голос надламывается. Взяв себя в руки, она говорит то, что собиралась сказать: – Но я не потерплю лжи. Не потерплю уверток.

– Мам, пожалуйста, не надо, – прошу я, поскольку не могу даже сосредоточиться. Меня колотит дрожь.

– Я позволяла тебе делать то, в чем ты нуждалась, – неделю не ходить в школу, бросить команду по бегу, игнорировать нас… – Мама грустно качает головой. – Но я не буду молчать, если ты не идешь на занятия, сказавшись больной, а потом пропадаешь из дома. Я волнуюсь за тебя. И злюсь. Знаю, что не должна такого говорить, так как тебе сейчас нелегко, но как тут смолчать? Ты куда-то ушла, приехала мама Калеба и…

Я выпрямляюсь. От шока у меня на секунду пропадает дар речи.

– Здесь была мама Калеба? Ив?

– Да, Джесса. Она искала тебя.

– Все вещи Калеба собраны. Чего она хотела?

– Я не стала приставать с вопросами к несчастной женщине. Сказала ей, что ты в библиотеке с подругой, но тебя ведь там не было, верно?

Мама смотрит на меня так, будто не знает, как меня наказать. Не помню, чтобы Джулиана когда-либо сажали дома под замок. Но я также не помню, чтобы его когда-либо ловили на лжи. Может, она ему легче давалась?

– Она спросила, может ли подождать тебя здесь, но мне нужно было ехать за продуктами для ужина.

Ив спрашивала разрешения остаться у нас дома. Что ей от меня нужно? У нее есть номер моего мобильного.

– Мам, – тихим голосом начинаю я. – Что-то случилось. Что-то нехорошее. Они говорят нам неправду о Калебе.

Мама закрывает глаза и делает глубокий вздох.

– Не надо, родная.

– Что-то не так с их домом. Что-то не так с этой женщиной. – Я качаю головой. От признания, наконец-то произнесенного вслух, все казавшееся нереальным становится реальным.

Мама кладет ладонь мне на плечо.

– Не надо, Джесса, – повторяет она и пытается притянуть меня к себе, словно объятиями можно избавить меня от абсурдных мыслей.

Я чувствую, что близка к разгадке. Мне просто нужно чуть больше времени. Чуть больше личного пространства. Быть подальше от всего этого и от Ив. Я не чувствую себя в безопасности в собственном доме после того, как она побывала здесь. Не могу находиться тут, когда в моей комнате лежат карманные часы Шона, когда мама Калеба может приехать в любую секунду. И в полицию обратиться нельзя, не втянув Калеба в то, от чего он бежит. В душе растет злость, в голове рождается план.

– Я хочу навестить Джулиана, – говорю я.

Мама облегченно вздыхает. Да, это ей по силам, это ее не пугает. Она может рассчитывать на сына.

– Конечно. Тебе полезно отвлечься. Я ему сейчас же позвоню, спрошу, свободен ли он в эти выходные.

– Я в состоянии позвонить своему брату сама.

– Да-да, разумеется. Просто я все равно хотела с ним поговорить.

Она уже пятится, и я стискиваю зубы так сильно, что скулы простреливает боль. Естественно, она хочет первой с ним поговорить. Обсудить, насколько я эмоционально нестабильна, убедиться, что он приглядит за мной. Ответственный, предсказуемый Джулиан. Его сестренка застряла на одной из пяти стадий горя: отрицании.

 

Утро пятницы

Я еду к брату сразу после занятий. Нужно только как-то прожить этот день. В школе я в безопасности, окружена людьми. Но нервы все равно на пределе, и я дергаюсь из-за любой ерунды: хлопнувшей в коридоре двери, идущего впритирку ко мне школьника, звонка в конце урока. Обеденный перерыв радует меня как никогда: я на полпути к цели и мне осталось вытерпеть всего три урока. Хейли сидит в столовой рядом со мной и ест из моей тарелки картошку-фри, к которой я не притронулась. Для привлечения моего внимания она стучит пальцами по подносу.

– Ты закончила? Собирать вещи Калеба?

– Закончила.

Адрес Хейли был записан в блокноте Ив. Если я хочу, чтобы подруге ничего не угрожало, нужно срочно менять тему разговора. И тут Брэндон из нашей команды бегунов спрашивает, наклонившись через стол:

– Они будут устраивать гаражную распродажу?

Понятия не имею, будут они устраивать гаражную распродажу, продавать вещи по интернету или через магазин подержанных вещей. Мне противно, что Брэндон чуть ли не слюни пускает, интересуясь этим.

– Наверное, они будут что-то продавать, но не знаю, каким образом.

– Можешь попридержать кое-что для меня? – спрашивает он.

«Люди – сволочи, – решаю я. – Или у них слишком короткая память».

– Нет, – отвечаю с раздражением в голосе.

Похоже, Брэндон считает, что с привлекательной мордашкой хорошие манеры не обязательны. Он хлопает ресницами, обиженно надув губы. Надув губы! Фу. И что в нем девчонки находят? Брэндон поднимает руки в защитном жесте, словно я животное, готовое броситься на него. Может и готова. Во всяком случае, очень хочется.

– Ладно, ладно, не кипятись, – говорит он. – Просто я бы неплохо заплатил за туристическое снаряжение.

Я мысленно перебираю спортивные вещи, собранные в комнате Калеба.

– За ботинки?

Они, конечно, недешевые, но сомневаюсь, что Брэндон не осилит покупку новых туристических ботинок.

– Нет, спальный мешок. Он классный, всесезонный. Такие стоят немерено, и мои родители отказываются тратиться на него.

Я задумчиво качаю головой. Вспоминаю, какие вещи нашла в шкафу Калеба и под кроватью.

– Не было никакого спального мешка.

– Посмотри в шкафу, – пожимает плечами Брэндон. – Такие обычно вешают. Из-за наполнителя. Говорю же, мешок отпадный.

Спальный мешок, который вешают. Большой. В памяти всплывает звук, издаваемый покачивающейся на чердаке вешалкой. Я выпрямляюсь.

– Откуда ты знаешь, что у него есть спальный мешок?

– Столкнулся с ним в туристическом магазине, – объясняет Брэндон с набитым ртом. Боже, ну как он может кому-то нравиться? – Мы с отцом покупали удочки. Калеб был в отделе походного снаряжения, стоял в очереди в кассу. Держал в руках спальный мешок и непромокаемую спортивную сумку. Жаль, если он так ими ни разу и не воспользовался.

Балка на чердаке – единственное непыльное место. Я хватаю Брэндона за запястье, и он вскидывает на меня испуганный взгляд.

– Когда?

Он высвобождает руку и, вытаращив глаза, оглядывает стол: не пялятся ли на нас? Мог бы этого и не делать. Все пялятся. Как же, Джесса Уитворт слетела с катушек. Плевать. Я предпочитаю эту Джессу той, которая испарилась вместе с Калебом. Брэндон театрально потирает запястье.

– Не знаю. Где-то в конце лета. Блин, Джесса. Прости. Брякнул, не подумав.

Я выскакиваю из-за стола и бегу искать Макса. Но не нахожу. У него сейчас урок. В лаборатории, наверное. Но я не знаю точно его расписание, поэтому могу ошибаться. Я несусь по коридорам, заглядывая в окошки классных комнат. Макса нигде нет. Отправляю ему сообщение: «Я знаю, что Калеб держал на чердаке». Ответа не получаю.

* * *

Я мчусь к машине, забив на последние уроки. Воображение рисует Калеба, каким я видела его в тот день на забеге. Стоявшего у стартовой линии и наблюдавшего за нами. Дождь все усиливается, нарастает. «Пора», – думает он. Как долго Калеб ждал идеально подходящего момента? И чего он ждал? Разлива реки, да. Но если он хотел сбежать, то мог просто сбежать.

Все воспоминания начинают медленно обретать форму. И я вспоминаю, что есть еще одно место, где я смогу найти ответы на оставшиеся вопросы.

Я еду в библиотеку. Калеб – единственный знакомый мне школьник, занимавшийся там. Я не понимаю необходимости сидеть в городской библиотеке при наличии школьного и домашнего интернета. Мне нравится готовиться к урокам и искать нужную информацию дома, у себя в комнате. Где тихо и никто не мешает. А Калеб любил заниматься в городской библиотеке. Он все там знал. Даже водил меня туда на День святого Валентина. Сказал как-то Шону, что предпочитает делать уроки там, а не дома. Прятал конфеты в ящик, в который никто не лазит, и безбоязненно оставлял в нем домашку, зная, что ее никто не возьмет.

Библиотечный зал пахнет книгами и коврами, воздух гудит от работающих кондиционеров. Несколько читателей сидят в мягких креслах, другие бродят по проходам между стеллажей. Слышно, как кто-то печатает в одной из кабинок. Я с уверенным видом целенаправленно иду по проходам к столу, за которым всегда сидел Калеб. Кресло с тихим скрипом сдвигается назад, когда я в него сажусь. Колесики цепляются за линолеум. Я ставлю ноги в еле заметное углубление от стоп в нем и представляю на этом самом месте Калеба.

При включении компьютера загружается главная страница с библиотечным каталогом. Я открываю интернет-браузер и просматриваю историю поиска. Здесь она сохранена, в отличие от домашнего компа Калеба. Вот только ее слишком много. Этим компьютером пользовались и другие люди, поэтому невозможно понять, какие страницы открывал Калеб, а какие не он, даже если смотреть историю лишь за летний период.

В другом конце зала, за абонементным столом, начинает работать принтер. Туда направляется за своими распечатками женщина. Она протягивает мужчине за столом несколько монет. Я тоже иду туда в надежде, что этот мужчина сможет мне помочь.

– Здравствуйте, – здороваюсь я.

Мужчина поднимает взгляд, улыбается, не размыкая губ, и ждет продолжения.

– Я работала над одним проектом, – начинаю я рассказывать ему свою печальную историю. Не выдуманную, а настоящую. Изменив детали. – С парнем из моей школы. Он погиб. – Голос предательски дрогнул. Я никогда еще не произносила подобного вслух. Предпочла закрыться от всего остального мира. Замкнуться в себе.

Улыбка на губах мужчины увядает, он откидывается на спинку стула.

– Я слышал об этом. Мне очень жаль.

Я сглатываю вставший поперек горла ком, ощущая себя предательницей по отношению к Калебу. По отношению ко всем. Но меня это не останавливает.

– Он занимался здесь. Не осталось ли у вас какой-нибудь информации, над чем он мог тут работать?

Мужчина наклоняется вперед. Качает головой.

– К сожалению, нет. Да, я помню, что он над чем-то работал. Однажды спросил у меня, как получить доступ к публичным судебным документам. Я дал ему адрес нужного веб-сайта. На этом все. Мы не сохраняем копии распечатанных документов. Мне жаль.

– Не подскажете адрес этого веб-сайта?

– Конечно, подскажу.

Он вырывает из блокнота желтый лист и записывает на нем адрес. Я крепко сжимаю его в ладони, возвращаясь к компьютеру. Введя адрес, вижу, что это ссылка на правительственный сайт. Создав там аккаунт, можно получить доступ к протоколам судебных слушаний. Что же ты искал, Калеб? Хорошо бы поля с логином и паролем автоматически заполнились его данными. Но нет, они пусты.

В который уже раз возникает ощущение, что стоит мне чуть-чуть приблизиться к Калебу, как он снова ускользает от меня. Сюда он приходил, когда не хотел, чтобы другие знали, чем он занят. Здесь он чувствовал себя в безопасности. Вспоминается, как мы сидели в этой кабинке в День святого Валентина, и я почти слышу, как Калеб шуршит фантиком, разворачивая для меня конфету, почти ощущаю на языке вкус ириски. Я открываю маленький ящик, ожидая найти в нем несведенные конфеты, но вместо сладостей обнаруживаю скрепку и выкатившийся от толчка карандаш.

Я наклоняюсь, чтобы заглянуть в ящик, и засовываю туда руку. В самый его конец задвинута стопка сложенных пополам бумаг. Они практически сливаются с белым основанием полки. Рядом лежит еще один карандаш и энергетический батончик – я такой видела в комнате Калеба, в бункере. Сердце подскакивает к горлу. Я вынимаю бумаги, надеясь, что они не пусты. Надеясь, что Калеб оставил какие-то записи. Но это не записи. Это бумаги поважнее.

Я вижу в верхней части листа шапку протокола судебного заседания. Вижу содержание. Это судебное разбирательство по делу его отца. Перечень сведений и приговор. Руки дрожат, пока я бегло читаю распечатки. Здесь не весь протокол. Несколько разрозненных страниц. На второй странице упоминается мама Калеба. Я потрясена тем, что она выступала свидетелем со стороны обвинения. Ее обвинение коротко и емко. Я слышу ее слова так, будто она сама шепчет их в мое ухо. И эта сцена оживает передо мной.

Мы с ним ругались. Он сказал, что мне нужно устроиться на работу, что мы не сможем погасить ипотечный кредит. Мы сильно повздорили, и я сказала ему, что отвезу нашего сына к моей матери. Однако я передумала и вернулась. Его не было дома. Меня разбудил запах дыма. Весь дом был в дыму. Я побежала за сыном. Он спал в комнате на другом конце коридора. Из-за густого дыма ничего не было видно, но сын кричал, и я его нашла. Он обжег о дверную ручку большой и указательный пальцы. Я накрыла нас одеялом. И мы побежали.

Я поглаживала зарубцевавшийся шрам между пальцами Калеба, слушая его историю о ребенке, пожелавшем нарезать себе ножом яблоко. Воображаемую историю, славную историю из добрых воспоминаний. Когда в реальности собственный отец подверг его жизнь опасности. Во всяком случае, Калеб очень долго в это верил.

Его мама давала показания против его отца. Его отец был обвинен и осужден за поджог, страховое мошенничество и угрозу здоровью ребенка. Страница обрывается на следующем свидетеле. Следователе по поджогам. Дальше идут сведения о другом свидетеле. Свидетеле, который видел мужчину, выбегающего из дома поздно ночью. Мужчину, подпадающего под описание внешности отца Калеба. На суде он на него и указывает.

Я возвращаюсь к первой странице, нахожу имя этого свидетеля и холодею. Шон Ларсон.

* * *

Я представляю Калеба, сидящего за этим столом и читающего эти страницы. Что он видит? Он ездил для чего-то в тот дом. На место преступления. Искал то, о чем пытался сказать его отец? Решил разузнать все самостоятельно? Напоминание о случившемся всегда было при нем: зарубцевавшаяся, изменившая цвет кожа на месте ожога.

– Аппендицит, – начал он перечисление своих бед, сняв рубашку. Склонил голову: – Царапина от собаки. – Подтянул штанину: – Вывихнул колено на лыжах, понадобилась операция.

А я перечисляла свои:

– Ветрянка, подхватила от Джулиана. – Провела пальцем по лбу. – На санках врезалась в дерево. – На подбородке еле виден побледневший от времени шрам.

Мне было десять, все съехали по этому спуску, а я – нет. Очень боялась. Но потом я вернулась туда одна. Меня изводила, мучила мысль, что я единственная не решилась на это. Я не стала рассказывать Калебу об этом. Короткая версия была куда лучше. Пусть остальное нарисует его воображение.

– А этот откуда? – указала я на ладонь Калеба.

Его лицо на секунду застыло маской.

– Совсем забыл о нем. Давно это было. – После долгой паузы Калеб сказал: – Нож. Мне яблока захотелось.

И я улыбнулась.

Как много было скрыто от нас обоих. Спрятано практически на виду в надежде, что никто глубже копать не будет. Я наконец-то понимаю Калеба. Знаю, что он искал и что нашел. Калеб обнаружил, что и его мама, и Шон выступали в суде против его отца. Когда Шон был незнакомцем. Когда он должен был быть незнакомцем. А теперь это обнаружила я.

 

Полдень пятницы

Я проезжаю мимо дома Калеба. Похоже, там никого нет. Паркуюсь у дома Макса. Может, он дома? Его тоже нет. И он все еще не ответил на мое сообщение. Я отсылаю ему другое: «Вернулась в их дом». Затем бегу через дворы к задней двери, пока не укрываюсь в пустом закутке, где обычно стоят мусорные контейнеры. Сейчас те стоят перед домами в ожидании мусоровоза. Отступив, разглядываю бетонные стены. В них нет ничего особенного, просто они покрашены. Краской оттенка яичной скорлупы. Они всегда были такого цвета? Не помню. Никогда не обращала на это внимания.

В памяти всплывают слова Мии, сказанные в тот день, когда я без предупреждения приехала к Калебу: «Ты же собирался красить». Мы покрасили дверь в его спальню. Но про дверь ли тогда говорила его сестра? Однако не это сейчас имеет для меня значение, а то, что я хочу увидеть. Бросаю взгляд через плечо и вхожу в дом, открыв дверь ключом Калеба, найденным на чердаке.

Перепрыгивая через две ступеньки, несусь наверх. На пороге замираю, видя, что осталось от комнаты Калеба. Незастеленная кровать. Голые полки. Пустой рюкзак. Фонарик на чистом столе. Полное избавление от Калеба Эверса. Ковер выглядит потрепанным, с дорожками от пылесоса и следами протащенной по нему мебели. Мебели, которая, казалось, будет стоять здесь всегда. От нее остались лишь тени.

Я чувствую легкий запах краски, а потом замечаю за дверью две банки. С краской оттенка яичной скорлупы.

Окно открыто. На ветру хлопает прижатый к банке полиэтилен. Все приготовлено для покраски. Еще не начатой. На ковре по-прежнему виднеются следы, продавленные ножками кровати. Я их заметила в прошлый выходной, после того как Макс перевернул комнату вверх дном. Теперь я думаю, что кровать сдвинута умышленно. До Макса. По плану. Порядок в хаосе.

Все вещи Калеб держал на определенных местах, пусть это и было очевидно только ему самому. Кровать сдвигал Калеб. Я иду к кровати и встаю на колени. Упираю ладони в металлический каркас и толкаю. Он едва сдвигается под весом пружинной сетки и матраса. Я перехожу на другую сторону кровати, хватаюсь руками за нижнюю часть каркаса и тащу ее на себя что есть силы. Она сдвигается на несколько дюймов. Мне приходится сделать еще два рывка, прежде чем кровать занимает свое первоначальное положение.

На полу я не нахожу ничего интересного. Обогнув кровать, подхожу к ней со стороны окна, и у меня все внутри переворачивается. На открытом мной участке стены, выкрашенном серой краской, видна длинная выемка, подобная тем, что находятся на противоположной стене, в которую Калеб когда-то метал канцелярский нож. Только тут она глубокая. Лезвие ножа оставило не просто царапину в краске, а прорезало гипсокартон. Прочертило под сильным давлением неровную, рваную линию. Всего в нескольких дюймах от окна.

Драка. Драка с Шоном. Калеб не лгал. Если Шон ударил его, то что в ответ сделал Калеб? Схватил ближайший от него предмет? Канцелярский нож со стола? И хотел отработанным движением бросить его? Так и вижу, как это происходит: Калеб делает замах ножом, Шон успевает вцепиться в его запястье и отвести от себя, лезвие царапает стену. Шон с Калебом борются. Рвется цепочка карманных часов. А потом… А потом… Я смотрю в открытое окно. Нет сетки. Нет Шона. У меня перехватывает дыхание.

Калеб, нет.

* * *

Внизу распахивается дверь, и я порываюсь сказать ей. Показать ей. «Смотрите, что случилось! Смотрите!» Вот только… Она знает. У меня кровь стынет в жилах. Она должна знать. Шона нет. Его одежда здесь. В гараже лежали его карманные часы. Она знает… всегда знала.

Комната вычищена. Что я здесь делаю? Зачем Ив просила помочь ей собрать вещи Калеба? Слыша ее поднимающиеся шаги – скорее всего, она идет красить комнату, – я залезаю в шкаф, отодвигаю книжную полку, прячусь на чердаке и задвигаю за собой полку. Шаги Ив приближаются. Она входит в комнату. Должно быть, видит отодвинутую мной кровать. Должно быть, понимает, что здесь кто-то был. Она открывает дверцу шкафа. Заглядывает внутрь. Отходит. До меня доносится шуршание ее одежды. Наверное, она смотрит, нет ли кого под кроватью.

Ив словно чувствует присутствие другого человека.

– Калеб? – спрашивает она.

И звук его имени, одно это слово оживляет его. Подтверждает мои догадки. Ив медленно обходит комнату. Снова приблизившись к шкафу, зовет:

– Джесса?

Я шарю руками наверху – там, где когда-то лежал складной ножик. Пусто. Мы с Максом передавали его друг другу из руки в руки, потом приехала мама Калеба и… Не помню, куда мы его дели. Я вынимаю из кармана мобильный, включаю в нем фонарик. Между двух деревянных балок в свете фонарика блестит металлический предмет.

Я хватаю швейцарский ножик и крепко сжимаю в руке. Это все, что у меня есть. Он и мой телефон. Я выключаю на мобильном громкость и набираю на клавиатуре цифры 911. Палец зависает над кнопкой, готовый в любую секунду нажать на вызов. Потому что я внезапно осознаю, зачем нахожусь здесь. Почему Ив держит меня поблизости. Зачем следит за мной. Ив позвала меня сюда, чтобы я нашла ее сына. Она не верит в его смерть. Поэтому и следила за мной, считая, что мне известно больше, чем ей. И когда ей стало очевидно, что это не так, она позвала меня сюда, чтобы я выяснила, где он, куда уехал. И, кажется, я это выяснила.

 

Рюкзак со сломанной молнией, часть 2

Звонит телефон, и я вздрагиваю. Это не мой мобильный. За стеной раздается голос Ив:

– Да, вы приехали? Отлично. Сейчас спущусь. Шаги удаляются. Спускаются по лестнице. Где-то внизу распахивается дверь. Я, затаив дыхание, жду, когда дверь снова закроется. Затем отменяю звонок на мобильном, и покидаю свое потайное местечко, зажав в одной руке складной нож, в другой – телефон. Осторожно выглядываю в окно. В конце длинной подъездной дорожки стоит грузовой автомобиль. Видно, Ив арендовала его. Она выносит к нему свои вещи. Сейчас или никогда, решаю я. Ив занята. Она меня не заметит.

Посреди комнаты лежит зеленый рюкзак Калеба. Мне представляется, как он закидывает его себе на плечо, бросает на меня взгляд и вопросительно приподнимает бровь: «Идешь, Джесса?» Выходит за дверь и мчится вниз по ступенькам, а я, как всегда, отстаю от него на пару шагов. Я хватаю оставшиеся в комнате вещи Калеба и закидываю их в рюкзак вместе со своими. Не обращая ни на что внимания, чуть ли не кубарем скатываюсь с лестницы, выскакиваю за дверь и галопом бегу в дом к Максу.

* * *

Брату отправляю сообщение, что мне нужно кое-что сделать после школы и я приеду к нему поздно. Не хочу, чтобы он волновался и звонил родителям. У меня с собой рюкзак Калеба, фонарик и засунутый в боковой карман мобильный. Жаль, на ногах не беговые кроссовки, но и эти сойдут.

Ив известно, что я все знаю. Она следовала тем же путем. И практически весь путь ее вела я. Остальной путь я проделаю в одиночку. Чтобы ее опередить. Подсказку, где сейчас находится Калеб, дали вещи, отсутствующие в его комнате: туристическое снаряжение, деньги Макса. Ив о них не знает. И не видит общей картины, сложившейся в моей голове благодаря воспоминаниям. Я знаю, куда отправился Калеб. Однажды он меня брал туда с собой.

Как и вчера, на улице моросит, все подернуто серой дымкой, в любую секунду грозят разверзнуться небеса. Дворники на лобовом стекле прорываются сквозь туман, и, похоже, чем быстрее я еду, тем сильней идет дождь. На мгновение я представляю себя на месте Калеба. Въезжающего на мост. Принимающего решение. Не упускающего выпавшей возможности. Макс все еще не отвечает на звонки. Если он в лаборатории, то сможет посмотреть в телефон только после конца учебной пары. «Оставьте сообщение», – говорит его голосом автоответчик, и я кричу, включив на лежащем в держателе для чашек мобильном громкую связь:

– Макс! Я знаю, где он. Не говори его матери. Он в Делавэр-Уотер-Гэп. Я туда еду прямо сейчас.

Дорога занимает почти два часа. Кажется, что я так никогда не доберусь до места назначения, что Калеб навсегда останется для меня вне досягаемости. Я постоянно смотрю в зеркала заднего вида, но это безумие, это невозможно. Ив не видела, как я уезжала. Она упустила свой шанс. Я оторвалась от нее. Я свободна. Свободна сама найти Калеба.

Макс перезванивает, когда я почти у цели. Морось перешла в дождь, и Макса плохо слышно за скользящими по стеклу дворниками.

– Джесса? – В его голосе слышится паника.

Я заезжаю на пустую стоянку, на которой мы несколько месяцев назад парковались с Калебом, и сижу, глядя на то, как в лобовое стекло стучит дождь.

– Я на месте. Приехала.

– Где ты?

– На стоянке. Мы отсюда начинали поход. Калеб встретился здесь со своим отцом. Только я не знала, что это его отец. Брэндон сказал, что у Калеба было туристическое снаряжение, но я не видела его в комнате. Его нигде нет. Должно быть, Калеб держал его на чердаке. А теперь там пусто.

– Подожди меня, Джесса. Ладно? Скажи, где ты находишься.

– Я не знаю точно где. Просто с этого места мы отправились в поход. Выезжай на межштатную автомагистраль и дальше придерживайся указателей. Тебе нужно…

– Пришли мне место твоего нахождения.

– Как?

– По мобильнику. Открой мои контакты и нажми «поделиться текущим местоположением». Я приеду к тебе.

– Хорошо. – Заканчиваю вызов. Открываю страницу с его контактными данными. Вижу нужную стрелочку и нажимаю на нее. Готово. Наверное, он получил мои координаты.

Я леденею. Дрожащими пальцами прокручиваю контакты, пока не нахожу Ив. Она взяла мой мобильный в тот день, когда мы списались с Хейли. Прочитала сообщение от моей подруги и ввела номер своего телефона.

Я думала, Ив просто сует нос не в свои дела, проверяет, с кем я общаюсь, убеждается, что я не вру. У меня вырывается тихий стон.

Каждый раз как я приезжала к ней домой, она была тут как тут. Словно всегда знала, во сколько меня ждать. Казалось, она даже знает, когда я лгу ей насчет того, где нахожусь. И когда мы с Максом были в том старом доме, туда за нами кто-то приехал. Ив ожидала увидеть там Калеба? Спрятавшегося внутри?

Я нажимаю на ее имя и вижу ту самую стрелочку, передающую мое местоположение. Включенную. Я лихорадочно пытаюсь ее отключить. Слишком поздно. Ив все просчитала. Ей не нужны больше для слежки ни бумага, ни ручка, поскольку она следит за мной удаленно. Она точно знает, где я сейчас нахожусь. Где остановилась. Я привела ее прямо к Калебу.

* * *

Я мотаюсь туда-сюда у начала тропы, подпрыгивая от нетерпения. Еще светло, но дождь все усиливается. Сюда едет Макс. Как и Ив. И если она найдет Калеба первой… я не знаю, что тогда произойдет. Сейчас я обладаю преимуществом перед ней и могу здорово ее обойти. Нельзя ждать Макса. У меня на это нет времени. Я не знаю, едет сюда Ив или нет. Поэтому я бегу.

Не знаю почему, но висящий на спине рюкзак Калеба действует успокаивающе. Фонарик лежит в главном отделе. А также найденные бумаги, мой кошелек и мои вещи. Вскоре я вспоминаю, как туго мне пришлось в походе. Как болели ноги. Сейчас они тоже болят. Тропа намокла, я постоянно поскальзываюсь на ней, даже рассекла колено. Я бегу в одиночестве, под дождем. Медленно садится солнце. И тропа кажется вдвое длиннее.

Когда я достигаю красивого вида, которым любовалась с Калебом, начинает дуть сильный ветер и вдалеке сверкает молния. Я стою на горе как, на ладони. Маленькая и беззащитная. Наверное, я приняла неверное решение. Холодно, идет дождь, я совершенно одна, а в лесу, в темноте, может скрываться все что угодно. И все же я продолжаю путь. Следую тем же путем, каким шла с Калебом. Словно ощущая его рядом с собой, слыша его дыхание, подстраиваясь под его шаг.

Понимая, что нахожусь уже почти у цели, ускоряюсь. Слышен шум воды – очень громкий в сгустившихся сумерках. Ощущение такое, будто река разливается. Я выхожу к ней в темноте. Останавливаюсь, достаю фонарик и свечу перед собой. Меня бьет дрожь от прилива адреналина, дождя и понимания: я на этой тропе одна, в полной темноте. Можно повернуть назад. Но, возможно, этим же путем сюда идет Ив, и я не знаю, чего больше боюсь. Нужно двигаться вперед.

Кроссовки промокли и промокают все сильнее – я снова и снова наступаю в лужи. А потом я наконец-то добираюсь до цели. Слышу водопад, свечу на водяную арку перед собой, и свет отражается от поверхности воды, по которой хлещут струи дождя. Вот оно. То самое место. На этом валуне мы сидели с Калебом. У водопада плавали люди. Но сейчас здесь никого нет. Ни лагеря, ни палаток, ни Калеба. Одна пустота. Мне становится жутко. По позвоночнику бежит холодок. Я стою посреди леса, вдали от цивилизации, совершенно одна.

Помнится, Калеб попросил Стэна, чтобы в удостоверении личности был указан штат Пенсильвания. Я же еще не пересекла границу. Она находится в воде, между Нью-Джерси и Пенсильванией. «Нигде», – как когда-то сказала я.

 

Фонарик, часть 2

Рука дрожит, и луч фонарика подергивается в темноте. Я слышу шепот Калеба почти так же ясно, как в тот мартовский день, когда мы тайком пересекали его задний двор и он вложил фонарик в мою руку: «Успокойся, Джесса». Я свечу фонариком себе за спину, вокруг себя, на тропу, пытаясь разглядеть что-то за деревьями. Тут все как-то по-другому. Зловеще и опаснее.

Льет незатихающий дождь. Слышен шум реки. Гремит гром, бушует водопад. В реке, должно быть, поднялась вода. Она будет глубже, чем в тот день, когда мы были здесь с Калебом. Я направляю свет фонарика на другой берег. Ищу следы – свидетельство того, что где-то там разбита палатка. Зову Калеба, но все звуки поглощает дождь. И палатки я никакой не вижу. Ничего не вижу издалека в такой тьме.

На другом берегу должно что-то быть. Калеб планировал отправиться в Пенсильванию, на это указывает его поддельное удостоверение. В день нашего похода река была мелкой, проходимой. Тогда ничего не стоило пересечь границу. Но сейчас темно, шумно из-за дождя, и уровень воды в реке наверняка поднялся. На мгновение я сомневаюсь: не вижу ли я то, что хочу видеть? Может, в действительности Калеб сделал что-то с Шоном, решил сбежать и упал на машине с моста в день ливневого паводка. После чего, как все и думают, его унесло вместе с обломками машины в океан.

Я боюсь ничего не найти на том берегу. Ничего, кроме угаснувшей надежды. Боюсь, что насколько возможно приблизилась к цели и тем не менее бесконечно далека от нее. Я вновь свечу фонариком вокруг себя, вглядываясь в темноту. Смотрю на тропу, в любую секунду ожидая появления Ив. А может, она уже здесь. Может, она ждет. Тут только дождь и темень. Тут может запросто пропасть человек. Без доказательств. Несчастный случай. Поскользнулся, упал, утонул. И тело никогда не найдут.

Сюда ведет только одна тропа, и уйти отсюда можно только по ней. А передо мной беснующаяся река, сейчас непроходимая. Взбудораженная, я не могу спокойно стоять на месте и начинаю ходить взад-вперед. Мне остается лишь кричать в темноту, звать Калеба по имени, снова и снова.

В конце концов, чтобы не мельтешить на виду, я сажусь на валун у поворота реки, где мы когда-то отдыхали с Калебом. Никто не отвечает на мои звонки. Их поглощают дождь и тьма. Поэтому я сижу, вздыхаю и думаю: «Ты сделала все, что в твоих силах». Но это не так. И внутренний голос шепчет правду: «Ты сделала все, что от тебя ожидали. Но сделала ли ты все?»

Ему разъяренным шумом отвечает река. Ответ таков: «Нет». Я не сделала всего, что в моих силах. Найденные мной фрагменты сложились в пазл, который привел меня сюда. И это не столько пазл парня, сколько девушки. Он привел ее к настоящему мгновению, он ее изменил. Из девушки, боящейся бегать в одиночестве у океана, он сделал ее такой, какая она сейчас, в эту минуту.

Я втыкаю рукоятку фонарика во влажную грязь, и его луч светит вверх, словно маяк. Благодаря ему я найду путь назад. Закрыв глаза, представляю Калеба. Машина погружается в воду, но его голова над поверхностью, он плывет к берегу. Возможно, я делаю это не только ради него. Я звоню Максу. Пытаюсь позвонить. В такой дали от главной дороги и начала тропы связь постоянно прерывается. Звонок сбрасывается до того, как Макс успевает на него ответить. Поэтому я посылаю ему сообщение: «Перейду реку. Не могу больше ждать. Ив на пути сюда. Позвони кому-нибудь. Позови на помощь». Сообщение отправлено, но не доставлено. Надеюсь, Макс его получит.

Я в Нью-Джерси. Мне нужно в Пенсильванию. Я оставляю на берегу рюкзак вместе с мобильным – они мне нужны сухими. Прячу их под деревом от чужих глаз и дождя. Остаюсь с голыми руками. Мне вспоминается выражение лица Калеба на Рождество, затем – в День святого Валентина в библиотеке, потом – когда я увидела его в очках за столом. Когда-то я любила его. Такого, каким его знала. Наверное, он тоже любил девушку, которую, как ему казалось, знает. Даже если считал, что я не способна держать в тайне его секреты и правду. Но он меня недооценивал.

Я вхожу в реку, вода ледяная. Снова вылезаю на берег, снимаю кофту и убираю в рюкзак к мобильному. Я должна знать, там Калеб или нет. Потому что это не только его история, но и моя. Вода быстро поднимается до колен, до бедер, до талии. Течение тут быстрее, чем я ожидала. Будь осторожна, говорю я себе. Я осторожно ступаю по дну, находя твердую опору перед каждым последующим шагом.

А потом, посередине реки, на границе между штатами, земля внезапно уходит у меня из-под ног, я падаю, и меня подхватывает поток. Опомнившись, я плыву к другому берегу, неистово гребя руками. Ноги никак не нащупывают твердой поверхности, пока наконец не натыкаются на камень. Ступни касаются дна, следующий шаг уже тверд и уверен, и я наконец выбираюсь на берег. Вокруг темнота и холод.

Не останавливайся, велю я себе. Иди дальше.

 

Вечер пятницы

Я стою на другом берегу реки. В полной тьме, если не считать света звезд. Позади слабо виден свет фонарика, его приглушают косые струи дождя. Я практически ничего не вижу перед собой. Иду, вытянув руки, касаясь листьев и хватаясь за ветви, пока тени не расступаются, обрисовывая тропу.

– Калеб? – зову я. Тихо и неуверенно, поскольку стою, насквозь промокшая, с ощущением, будто нахожусь вне собственного тела. Кажется, если я обернусь, то увижу бредущую в темноте меж деревьев девушку, переплывшую на холоде реку, верящую в то, что ее бывший парень жив.

Я делаю еще один шаг, удаляясь от водопада. В лесу мелькает свет. Слышится звук ударяющейся обо что-то воды. Я иду через лес, приближаясь к этому звуку, пока не выхожу к зеленой палатке, полог которой хлопает на ветру. Дрожащими руками откидываю его и заглядываю внутрь, в темноту. Жду, что кто-то заговорит со мной, схватит рукой, но ничего не происходит. Я залезаю в палатку, собираясь посмотреть, не оставили ли в ней чего, и вдруг слышу тяжелые шаги. Снаружи загорается фонарик, в его свете я отбрасываю тень на дальний конец палатки.

– Калеб? – спрашиваю я, но никто не отзывается.

Я выползаю из палатки, потому что здесь кто-то есть, и бросаюсь к нему, к его тени, но свет слепит, и я не могу разглядеть человека. Затем тень обретает форму, и я вижу мужчину старше и крупнее Калеба. Мы встретились с ним во время похода. Это отец Калеба. Я закрываюсь рукой от света и замедляю шаг.

– Тут нет никого с таким именем, – отвечает мне грудной голос.

– Пожалуйста, – прошу я, подходя к нему. – Мне нужно поговорить с Калебом. – Меня всю колотит. Я это сделала! Проследила путь Калеба к этому мужчине по оставленным им фрагментам.

Я вцепляюсь в его свитер руками – вот он, во плоти, человек с фотографии. Ожившая картинка. Отец Калеба делает шаг назад, отцепляет мои пальцы от свитера и внимательно оглядывает меня – промокшую сумасшедшую девчонку, вылезшую из воды, как видение. Он печально качает головой.

– Я знаю, что Калеб жив, – настаиваю я.

– Милая, тебе нужно выбираться отсюда.

Он оглядывается, и я понимаю: Калеб где-то там. Точно!

– Калеб! Я совершила ошибку! – кричу я. – Твоя мама проследила за мной.

Мужчина замирает. Я победила. Стиснув мою ладонь, он тащит меня за собой в лес. Не понимаю зачем. Вокруг нас смыкаются деревья. Мы тут одни: он и я.

– Ты не понимаешь, что натворила, – шипит отец Калеба.

Он увел меня с открытого пространства, и я должна бы бояться, но не боюсь. Я слишком близка к своей цели. И несусь к ней на всех парах.

– Понимаю. Я прекрасно знаю, что натворила. Потому я и здесь. Чтобы сказать: беги.

Я чихаю, и он отпускает мою руку. Я отступаю, и он смотрит на то, что я зажала в ладони. Что я выхватила из кармана и выставила перед собой. Единственную вещь, которую оставила себе. Складной ножик Калеба. Отец Калеба хмурится.

– Я не причиню тебе вреда. Тебе нужно возвращаться. Сейчас же.

– Я не могу вернуться.

Он смотрит на меня так, словно наконец осознал, чего мне стоило найти их. Поворачивается ко мне спиной и идет прочь, но не возражает, когда я следую за ним. Мы на тропе, ведущей к поляне. Здесь звук дождя меняется – он хлещет по крышам металлических автоприцепов. Не присоединенные к машинам, они образовывают маленький круг. Сдаются внаем, понимаю я.

Дверца в одном из них со скрипом открывается, на пороге появляется силуэт, за спиной которого горит свет. Он спускается по ступенькам и идет в густую тень от деревьев. На голове у него капюшон. Силуэт приближается, становясь человеком. Живым и настоящим. Подняв к нам лицо, он говорит:

– Отец.

Я стою перед призраком. Хотя сейчас уже сомневаюсь, кто из нас призрак, потому что он глядит на меня так, словно никогда раньше не видел. Словно понятия не имеет, кто перед ним.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.

У меня в голове крутится лишь одна мысль: «Я это сделала!» Калеб здесь, как я надеялась и верила.

– Я нашла тебя. – Это самое главное. И именно это я говорю. Я нашла его. Когда никто не верил в то, что он жив, когда никто не сделал того, что сделала я. Это я сложила воедино все оставленные им подсказки, это я прошла за ним весь путь от начала и до конца.

Но я не подхожу к нему. Мы стоим друг против друга, и мне внезапно становится страшно. Мне казалось, я знаю Калеба, но раскопанная мной информация никак не вяжется со знакомым мне человеком.

– Как? – спрашивает он. И тоже не подходит ко мне.

Теперь я боюсь, что он развернется и убежит. Что я чего-то не понимаю и этого чуждого мне Калеба нельзя было находить. Что знакомого мне Калеба уже нет.

– Ив попросила меня собрать вещи в твоей комнате. И я все поняла. Я знаю, что там случилось.

Калеб стреляет глазами в отца.

– Нам нужно уходить, – говорит тот.

Но Калеб не двигается.

– Мы пока не можем этого сделать. Ты это знаешь.

– Я соберу палатку, Калеб, и мы уходим.

С этими словами его отец исчезает в ночи, а Калеб разворачивается к трейлеру. Я убираю нож в карман и иду за ним – как всегда, отставая на пару шагов.

– Калеб, что бы ни случилось с Шоном, тебе необязательно скрываться.

В трейлере он поворачивается ко мне. Глядя в его лицо, я вижу тень знакомого мне парня.

– Ты знаешь меня, – отвечает Калеб. – Знаешь, что я этого не делал.

Но я также думала, что он мертв. Он позволил мне в это поверить. Заставил поверить.

– Я думала, что знаю тебя. И ошибалась. Ты сбежал, позволив всем нам считать тебя…

Калеб качает головой.

– Шон пытался задушить меня. Я загнал его в угол обнаруженными бумагами…

– Я нашла их. В библиотеке.

– Ты нашла их, – эхом повторяет он. – Я уличил его в ложном обвинении отца. Из-за него отца посадили в тюрьму за то, чего он не делал. Шон с матерью годами жили на деньги, выплаченные страховой компанией, а отец сидел в тюрьме. Папа клялся, что не поджигал дом, что в тот день его вообще не было поблизости. Он подозревал в поджоге маму, но никто не верил ему, поскольку был свидетель. Но, взглянув на список свидетелей, знаешь, что я обнаружил?

– Знаю.

– Должно быть, у них была интрижка. И мама убедила Шона дать ложные показания. Они устроили поджог, а обвинили в этом отца.

– Ничего себе! – Кое в чем я и сама разобралась, идя по его следам. Но не догадывалась о подозрениях Калеба, что именно мама подвергла его жизнь опасности. Начинаю понимать, почему он ушел, почему не захотел оставаться с ней.

– Шон взбесился. Он рвал и метал, Джесса. Я думал, он меня прибьет. Мама прибежала наверх и оттолкнула его. Я замахнулся на него ножом, и он отпрянул. Я даже не задел его. Он сам отпрянул. К окну.

Калеб делает глубокий вздох. Я знаю, что он скажет дальше. На окне нет сетки. Бетон за домом покрашен заново.

– Но он не поранился. Клянусь, с ним ничего не случилось. Пока он не попытался вырвать у меня нож и она его не толкнула.

Значит, ему на помощь пришла Ив. Как сделала бы любая нормальная мать.

– Она помогла мне, Джесса. Это случилось из-за меня. Шон был в ярости. Я никогда раньше не видел его в таком бешенстве. Не знаю, что бы он сделал, если бы решил, что я сдам его полиции.

Мне вспоминается тот день.

– Я была там.

– Все доказательства указывали на меня, поэтому мама решила: мы не пойдем в полицию, а скажем, что Шон уехал. Ему мы все равно уже помочь не могли. Так мы и сделали. Сказали, будто он уехал.

– Ты сказал, что она выгнала его.

– Я не ожидал твоего появления. Ты пришла и увидела мое лицо. Что еще я мог сказать? Выдал первую пришедшую на ум мысль. Но мама думает, что я все тебе рассказал.

– Вот и ответ. – Теперь понятно, почему она пристально следила за мной. Все это время она думала, что мне известно гораздо больше, чем я показываю. Она не знала, что ведет меня к разгадке так же, как я веду ее к Калебу.

– Мне нужно уходить, но я хочу, чтобы ты знала правду, Джесса. Чтобы ты верила мне.

И я ему верю. Несмотря на то, что он столько раз мне лгал. Есть то, что я знаю, и чего не знаю. В глубине души я точно знаю: Калеб не убивал Шона. Я видела его разным – печальным, влюбленным, испуганным, злым. Теперь я точно знаю, как выглядит ложь, и сейчас он не лжет.

– Если бы ты сказал полиции, что это была самозащита, а твоя мама бы это подтвердила, то тебе не пришлось бы исчезать, Калеб.

Он смеется, и в его смехе слышится боль.

– О нет, Джесса, она бы не подтвердила. Я хотел рассказать. Меня мучило чувство вины. Я считал, что мы поступили ужасно, и не мог жить с осознанием этого – только не в том доме, не в той комнате. И знаешь, что она сказала? «Все доказательства указывают на тебя, Калеб». Она сказала, что оставила карманные часы и обручальное кольцо, что на них моя кровь. И мы перевозили его тело на моей машине. Потом мы уехали, если ты помнишь, и продали его машину по дешевке. Я только потом понял, почему мы использовали мою машину, а не его. Чтобы продать машину Шона, как сказала она? Да ладно! Она просто сделала все, чтобы я молчал. И не один Шон упек моего отца в тюрьму. Она ему в этом помогала. С кем я жил все эти годы, Джесса? – Он спрашивает это убитым голосом.

– Ты мог уйти… – начинаю я, но Калеб уже мотает головой.

– Она бы никогда меня не отпустила. Даже в университет. Она – попечитель моего банковского счета и могла пользоваться моими деньгами для улучшения своих жизненных условий. Но для этого я должен быть рядом. Мой отъезд не входил в ее планы. Знаешь, почему она так упорно ищет меня? Не ради меня. А ради денег, которых лишилась. В случае моей смерти они переходят отцу. Они с самого начала должны были достаться ему. Я мог решить все одним только способом.

– Это не так. Есть другой выход. Еще не поздно. Ты должен рассказать все полиции.

Калеб снова качает головой.

– Моя кровь на вещах Шона. Его ДНК в моей машине. Мы перевозили в ней его тело. Мы дрались. Мия знает об этом, все знают. Мы и раньше с ним ругались, даже ты это подтвердишь, если тебя спросят. Это я отвозил машину Шона на продажу. Когда я сказал ей, что улики могут указывать на нее, она ответила, что все камеры по дороге – на заправках и магазинах – зафиксировали, кто сидел за рулем. И это был я, а не она, хотя она весь путь следовала за мной. Я оказался в ее полной власти. А мои деньги – в ее руках до моего двадцатипятилетия. Все денежные операции шли через нее.

А позже он сам использовал эти камеры как свидетельство своего исчезновения. Наверное, поэтому его мать уверена, что он все подстроил. К тому же он уничтожил одно из вещественных доказательств – машину. А сам сбежал.

– Ты утопил его в реке? – спрашиваю я, держась за живот. От этой мысли мне становится нехорошо.

– Нет, не в реке. Не рядом с нами. Я ночью отвез тело в Пайн-Барренс. – Калеб давится словами в ужасе от содеянного, качает головой и отворачивается, словно ему невыносим мой взгляд. Пайн-Барренс – бесконечные мили нетронутой лесистой местности. – Я бы не смог этого сделать. Меня стошнило на обочине, и она оставила меня там. Вернулась через час. Не знаю, куда она его дела. Это будет мое слово против нее.

– Но разве такая жизнь будет лучше? Ты все теряешь. – А мы теряем тебя.

– Банковский счет. После моей смерти деньги переходят отцу. Мы просто ждем, когда будут готовы бумаги. Я живу в палатке на случай, если кто-то приедет к отцу. Но мы уедем сразу, как получим документы. У нас все будет хорошо. Мы исчезнем. И я стану кем-то другим.

– Ничего у тебя хорошо не будет. Ты не поступишь в университет. Ты лишишься семьи. – «И всех близких тебе людей, которых ты бросишь», – добавляю я про себя.

– Она отняла у моего отца годы жизни. И у меня она их тоже отняла. Все, что я хочу сейчас, – наверстать это время со своим отцом, быть рядом с ним дальнейшие годы.

Конечно же, у Калеба есть план. У него всегда есть план. Калеб говорит правду, я ему верю. Он Шона не убивал. Но я также знаю, что больше никогда не смогу ему доверять, – во всяком случае, так, как раньше. Я отступаю.

– Ты бросил нас всех. Мию тоже.

Он бледнеет, я задела его за живое.

– Я годами заботился обо всех. Пусть мама теперь справляется сама.

– У твоей мамы тоже был план. Она следила за моими перемещениями по приложению на мобильном. До этого самого момента. Она едет сюда, Калеб. Наверняка.

Его отец шумно вваливается в трейлер, и я вздрагиваю. Он вернулся с палаткой и снаряжением.

– Калеб, нам правда нужно уходить, – говорит он.

– Ты привела ее сюда? – спрашивает Калеб.

Он злится, но я злюсь сильнее его.

– Не смей меня в этом обвинять. Ты в курсе, что все винят меня в твоей смерти? – Калеб ошарашен, он этого не ожидал. Он ведь не думал ни о ком, кроме себя. – Твоя мама использовала меня, чтобы найти тебя, потому что ты исчез. Я… была опустошена, убита чувством вины, замкнулась в себе, горевала по тебе. Месяцы. – Последнее слово я выдавливаю с трудом. Неужели он не осознает, что его действия сказались на всех?

Калеб отходит в глубь трейлера. Закидывает в сумку вещи.

– Она хочет найти меня до решения денежного вопроса. До того, как деньги перейдут отцу. Ей нужно доказательство того, что я жив. Тогда она выдумает какую-нибудь байку о моем похищении. В любом случае, если я жив, она снова приберет к рукам мои деньги.

Я просто пешка. Бывшая подружка. Не более. Не могла же я проделать такой путь впустую. Проследить его жизнь, собрать воедино историю, найти его… Не освобождение, которого я так жаждала, а только его. Уйдя, он забрал с собой и частички меня. Теперь я должна вернуть их себе. Чтобы все это не было напрасно.

– Куда ты направишься? – спрашиваю я.

– Лучше, если ты этого не будешь знать, Джесса.

– Калеб, я могу все исправить.

– Это не твоя жизнь. Разве ты можешь меня понять? У тебя идеальная жизнь с идеальной семьей. Тебе не нужно ни о чем волноваться.

Калеб совершенно меня не знает. Он даже не заметил, что я совершила свое собственное путешествие, как много я сделала, чтобы оказаться здесь. Это невероятно печалит меня. Я стою прямо перед ним, а он меня даже не видит. Как мало мы на самом деле знали друг о друге. Только поверхностные вещи.

– Нужно уходить, – говорит его отец. – Сейчас же.

Калеб поворачивается ко мне.

– Идем. Мы выведем тебя к дороге. Позвонишь своим от какого-нибудь кафе, чтобы тебя забрали.

Я оглядываю себя. Он это серьезно? Я насквозь промокла. Замерзла. Он хочет оставить меня у какого-нибудь кафе? Но я не могу идти с ними, к пенсильванской дороге. Не сейчас.

– Сюда едет Макс, – произношу я, и Калеб застывает. – Я ему позвонила. Он уже в пути.

– К тому времени, как он приедет, нас уже тут не будет, – отвечает он, забрасывая рюкзак на плечо. – Мы не будем ждать.

Я качаю головой.

– Мои вещи на другом берегу реки. Если он найдет их там, а меня – нет… – Я пытаюсь представить, что подумает Макс. Беснующаяся река. Сообщение, в котором говорится, что я собралась ее перейти. Мой мобильный и рюкзак на берегу. А меня нигде нет.

– Он будет в порядке, Джесса.

Я отступаю назад. Так вот что он думал? Что мы будем в порядке, считая его погибшим? И что мы будем в порядке, когда он снова нас покинет? В этот миг приходит осознание: я не та, кем он меня считал, и он не тот, кем я его считала. У нас с ним разное видение и понимание важнейших вещей. А о Максе я в глубине души знаю самое главное: он придет за мной и не бросит меня. Нужно сердцем желать делать для другого то, что он делает для тебя. Калеб же никогда не понимал, что два близких человека должны поддерживать друг друга.

– Нет. Я с тобой не пойду, – отвечаю я.

Он несколько секунд молчит. Собирается спорить со мной? Нет, он этого не делает. Ему просто больше нечего сказать.

 

Цепочка со стрекозой, часть 2

Калеб снова меня бросает. Спускается по ступенькам трейлера, и я смотрю ему в спину. Затем он останавливается и оборачивается.

– Ты нашла свою цепочку с кулоном, Джесса?

– Что?

– Цепочку с кулоном. Ты попросила сберечь их для тебя.

У меня перехватывает горло.

– Я оставил их для тебя. На полу, в джинсах. Надеялся, что ты их найдешь.

– Да, я нашла их.

Калеб оставил мне стрекозку. Специально. Поскольку она моя, поскольку это мой талисман на удачу, а он прекрасно знает, что я человек привычки и мне сложно будет без нее обходиться.

– Я пытался сделать так, чтобы тебе было легче, – говорит он и отворачивается, в последний раз.

Он расстался со мной прилюдно, чтобы никто не сомневался в нашем разрыве. Помню выражение его лица, когда я пришла потом к нему домой. Бесстрастное. Невозмутимое. Отвратительное, ужасное расставание, убившее всю надежду на примирение. Подарок, который должен был смягчить удар. Калеб надеялся, что никто не раскроет его секреты.

Запутанная цепочка с кулоном висит на держателе ювелирных изделий, стоящем на моем комоде. Она должна была оказаться на дне реки, в кармане его джинсов, когда он съехал с моста. Последний фрагмент пазла встает на место – то, в чем я пыталась разобраться с самого первого дня. Зачем Калеб заехал домой? Он вернулся за туристическим снаряжением два дня спустя. Вошел в дом, открыв дверь своим ключом. Так зачем же он заезжал домой перед тем, как ехать на мост? Зачем бросил одежду на полу, зачем полностью переоделся?

Калеб все продумал. Началом истории стало бы его присутствие на моем забеге. Свидетели бы видели, как он ушел и в дождь поехал домой. Камеры бы записали, что его машина двигалась в сторону моста. Дальше – несчастный случай. Но у стартовой линии его заметила я. «Пожалуйста, подержи ее. Пожалуйста, сбереги». Я изменила его план своей цепочкой.

Неужели все настолько просто? Калеб заехал домой, чтобы оставить мне цепочку с кулоном? Так, чтобы это не вызвало ни у кого подозрений. Он не передал их мне через кого-то другого и не оставил у меня в комнате. Он бросил джинсы на полу, где я могла найти свою цепочку, если бы вздумала поискать ее в его комнате. Не в корзине для грязного белья. На полу. Жаль, этого недостаточно, чтобы простить все остальное.

– Зачем ты пришел в тот день на мой забег? Почему не придумал другой истории? Ты не подумал о том, что в случившемся будут винить меня?

Калеб болезненно морщится.

– Не подумал, Джесса. Я думал о том, что хочу увидеть тебя в последний раз. Вот и все.

У меня щемит грудь. Щемит сердце. Он тоже однажды меня любил.

– Калеб? – Мне хочется сказать ему, что эти слова важны для меня. Что между нами все кончено, но я любила его.

Я пытаюсь подобрать слова, и в тянущемся молчании по металлической крыше трейлера неустанно бьет дождь.

– Я знаю, Джесса.

 

Швейцарский армейский нож, часть 2

И я снова остаюсь одна. Я нашла его и опять потеряла, но все изменилось. Я стою одна в темноте, ощущая в кармане складной нож. Меня это успокаивает. Я сжимаю его в ладони, пока иду, пока бегу.

* * *

Возвращаюсь к реке. В отдалении слабо светит фонарик. Я почти окоченела от холода. Мне вспоминается тот день в метро после игры. Я чувствую себя точно так же, как тогда. Одинокой. Но я знаю, что за мной придут. Макс скоро приедет. Нельзя, чтобы он нашел рюкзак, фонарик, мой мобильный и ревущую реку, но не нашел меня. Нельзя, чтобы на него наткнулась Ив. Она может решить, что Макс замешан в исчезновении Калеба, если он внезапно тут появится.

Я торопливо пересекаю полреки в безудержном порыве быстрее добраться до Макса. Но стоит мне ступить с отмели в реке на сторону Нью-Джерси, как я вижу ее. Ив стоит возле фонарика и смотрит на меня. Она в джинсах, кроссовках, дождевике. Видно, нашла мою машину и, как собака, пошла по следу. А теперь смотрит на меня. Я на мгновение останавливаюсь, но вода не прекращает своего движения и столкнет меня, если я так и буду стоять. Я продолжаю идти в сторону Ив. А какой у меня выбор? Плыть в другую сторону и вслепую бежать через лес?

– Итак, ты нашла его, – говорит Ив, когда я выхожу на берег.

Она не протягивает мне мою кофту. Не подходит ближе. У нее в руке мой мобильный. Что она ищет?

– Не нашла. – Я кашляю в кулак. Меня так трясет, что я не чувствую пальцев ног. Немеет все тело. Но это хорошо, что меня трясет. Помню с урока естествознания: если вас все еще бьет дрожь, то все хорошо. Может, и не хорошо. Может, просто нормально. Я все еще в норме.

– Лгунья из тебя никакая, – отвечает Ив.

Дождь сменился моросью, но не стих. Я насквозь промокла, позади бушует река.

– Калеб! – кричит Ив, разрывая тишину.

Ей отвечает лишь одна река.

– Он ведь на том берегу, да?

Меня тянет сказать ей, что она опоздала, что он ушел и больше не в ее власти, но я также хочу дать ему время. Вдруг она позвонит в полицию и ему заблокируют дорогу. Кто знает, чего она на самом деле хочет.

– Я все для тебя сделала! – надрывается Ив, но ее некому слышать. – А ты бросишь нас?

– Мне известно, что вы сделали, – говорю я, шагнув к ней и подняв с земли кофту. – И это было явно не для него.

– Ты не знаешь, о чем говоришь.

Как я сказала Калебу, из создавшегося положения есть другой выход. Надо было только рискнуть.

– Я знаю, что лжесвидетельство – это преступление. Знаю, что за ложь под присягой и поклеп на невинного человека дают срок.

Ив пораженно таращится на меня. Ей было невдомек, что ее сын все раскрыл. Она оглядывается, обводит взглядом местность. Я знаю, что она видит. Скользкие камни, беснующуюся реку, отчаявшуюся девушку.

– Ты замерзла, – говорит она. – Не нужно было лезть в воду, Джесса. – Обычные слова, но в тоне слышится угроза.

Мы с ней почти одного роста, и я смотрю на нее в упор.

– На этот раз это не будет несчастным случаем.

Я вижу всплеск ярости в ее глазах, который она тут же подавляет. Ну не настолько же она жестока, чтобы сделать что-то со мной. Она не какая-то там психопатка или убийца подростков. Ив просто защищает свою семью. Сына и, конечно же, себя. Но если я буду представлять для нее угрозу – реальную угрозу, – то, кто знает, на что она будет способна.

Мы так и стоим друг против друга, когда я слышу свое имя. Слышу, как меня зовет Макс. В груди подпрыгивает сердце, тело разворачивается на звук. Я открываю рот, чтобы закричать: «Макс, я здесь!», и земля кренится. Ив вцепляется в меня и толкает к реке, к самому водопаду.

– Ты позволила ему уйти, – шипит она, ее лицо перекошено от страдания. Потеря для нее мучительна.

Может, я ошибалась? Может, не угроза способна толкнуть Ив на отчаянный шаг, а безысходность? Из ее рук ускользало то, что неистово хотелось удержать. Во всех нас заложен инстинкт бороться за то, что мы теряем, даже если мы уже проиграли.

Она разжимает пальцы. И я падаю. Мне требуется лишь секунда, чтобы сориентироваться. «Просто опусти ноги и коснись дна, как делала это раньше», – приказываю я себе. Но почему-то не получается. Меня утягивает течение. И это не обычное течение, а бурное, от водопада. Вода вихрится и пенится вокруг меня, и, пробившись к поверхности, я не могу сделать вдох.

В голове мелькает картинка. Ив стоит на берегу и говорит подошедшему Максу:

«Когда я приехала сюда, ее уже не было».

«Я нашла ее вещи».

«Она слишком долго пробыла в воде».

«Ее больше нет».

Я перестаю отчаянно бороться с течением. Расслабляюсь и даю ему сделать свое дело – отнести меня вниз. Вскоре я обретаю опору под ногами и, подняв голову из воды, судорожно делаю вдох. Течение опять сбивает меня с ног. С трудом нащупав ногами дно, тянусь к берегу ножиком Калеба и втыкаю лезвие в корень дерева. Потеряв равновесие, вцепляюсь свободной рукой в нижнюю ветку. Набираю в легкие воздуха и только тогда поворачиваюсь к светящемуся на берегу фонарику.

Макс не один рядом с Ив. Он привел с собой людей. Нескольких рейнджеров, с радиосвязью. Один из них уже входит в воду выше по течению. Ив следит за развитием событий. Я зову Макса. Все замирают. А когда отмирают, он несется ко мне.

* * *

Первое, что я чувствую, придя в себя, – тепло другого человека, сидящего рядом со мной в машине скорой помощи и обнимающего меня, чтобы побыстрее согреть. Первые слова, которые слышу от него:

– Так и знал, что ты не станешь меня ждать.

Макса просят выйти из машины, но он отказывается, и на него машут рукой. Двери скорой закрывают. Убедившись, что нас никто не слышит, я прижимаюсь своим лицом к его и делюсь секретом:

– Я нашла его.