В холле Сумеречного дома все новое. Слишком новое. Краска, лампочка, перила. Мы пытаемся забыть, какая невыносимо страшная история здесь произошла. И когда я смотрю на это все, в памяти возникает лишь ощущение ужаса и темнота.

Сложнее всего с первой фотографией. Гвоздь в руках ходит ходуном. Со второй – уже легче. А потом я вешаю еще одну, и еще. И вот вдоль всей лестницы висят семейные фото: мама, я, Элиот – все мы улыбаемся. Все те фото, которые риелторша поснимала и спрятала в кладовке. Иногда мне кажется, что в фотографиях, покрывающих стены дома Нолана, тоже что-то есть: они – напоминание, надежда, они помогают двигаться вперед.

В дверь стучат, но я не слышала, чтобы подъезжала машина. У меня начались каникулы, Джо в университете, Нолан на встрече с детективами по делу брата, в котором открылись новые факты. Я бросаю взгляд в окно гостиной, но вижу только, что кто-то топчется на крыльце. Открываю дверь. Похоже, Марко не ожидал меня здесь увидеть. Он уже собирался уходить, хотя сам первый постучал. Ну и дела.

– Привет. Увидел твой велик, – сообщает он и показывает на прислоненный к стене дома велосипед.

Я распахиваю дверь, и он, поколебавшись, все же переступает порог, оглядывается по сторонам.

– Табличку «ПРОДАЕТСЯ» убрали. Ты возвращаешься сюда?

– Мы пока еще не решили.

Но это возможно. Мы затаились и ждем решения суда. А попутно думаем, где нам будет удобнее жить, если Элиот скоро вернется, как надеется адвокат. Если он вернется, я хочу, чтобы он увидел что угодно, только не Сумеречный дом.

Марко снова вертит головой, приглаживает волосы – как мне раньше нравился этот жест.

– Мне Лидия рассказала, что вы завтра будете делать.

Я киваю и упираюсь рукой в бедро. Пока не могу понять – мне сейчас придется защищаться? Зачем он здесь?

– Ты тоже придешь? – спрашиваю я.

Он награждает меня долгим взглядом. Затем опирается о дверной косяк.

– Возможно. Я же все равно там постоянно зависаю.

Я улыбаюсь. Он улыбается в ответ. И передо мной снова тот Марко, с которым я познакомилась прошлым летом, и одновременно тот Марко, которого изменило все случившееся после. Как, впрочем, и всех нас.

– Тогда до встречи, – говорю я.