День растаял в синих сумерках. Маленькая комната расширилась. Стены стали неуловимо подвижными. Столик, стулья, кровать уплыли, потонули, — не видно. На бледном небе за синим окном — еле теплился месяц. «Тик-так, тик- так…» — спеша, стучал будильник на комоде. Завернувшись по самые глаза в теплую шаль, девушка плакала на подоконнике. Она тихо плакала, чтобы соседние комнаты не слышали. Слезы резали веки, — больше ничего.

Из темного угла вышла старенькая бабушка-ночь, шамкала чуть слышно, шуршала губами: «Отчего ты плачешь, дитя? Глаза потеряют блеск свой синий…»

— Как же мне не плакать, бабушка! Еще год тому назад только отец жив был. Хотя он всегда капризничал — больной, но мать без протеста исполняла все его желания. А когда он умер, что с нею было!.. Теперь она снова выходит замуж. Завтра венчается. Он, чужой, безобразный, — будет ласкать мою маму, которую так люблю… Мама, мама, не надо… — так сама с собой разговаривала молодая девушка, сидя на подоконнике.

Сколько ей лет? Не все ли равно, сколько. Она знает, — жених мамы злой, злой. Нечаянно подслушала их разговор:

— Хочу отдать последний долг мужу: поставлю памятник на могиле.

— Мужем твоим я теперь буду. Ты должна забыть его. совсем забыть. Не хочу, чтобы ты о нем заботилась, ставила памятник, — закричал он в раздражении.

Мать замолчала. Ушла куда-то. Не скоро вернулась. О чем она думала? Что на душе у нее творилось в это время?

Ночь все закрыла своей черной, широкой тенью. Луны нет, — скрылась под хмурой тучей. Ветер сиреной заплакал. Стал подметать пыль с улицы, бросать в окно и выше. Вздрогнули стекла. Застучали железные задвижки. Струя холода проникла через раму и легла на разгоряченном лице девушки. Она стала ломать тонкие пальцы. Они тихо, жалобно хрустели…

«Бедный папа, лежит, землей покрытый… В темные ночи один… Одинокий папа…»

Чуть расцветшая молодая грудь поднялась немного. Из глубины — тяжелый воздух. И большие синие глаза снова заплакали.

— Неужели я так же когда-нибудь поступила бы, как мама?.. — шептали тонко очерченные губы. — Нет, нет! — И гордо откинула немного назад голову. Руками сняла с лица длинную прядь золотых волос и спрятала их под шалью.

«Нет, она так никогда… Вечной вдовой…»

Чутко прислушалась. Приложила маленькое ухо к окну. Неожиданные звуки, словно из самого неба. Пела скрипка. Знакомая мелодия: тягучая, скорбная, с тихими переливами. Ручей бурлил в ночном лесу, окруженный стволами ветвистого дуба. Это играл «он», которого она ни разу не видала, но чувствует его всей молодой, расцветающей душой, — чувствует днем и ночью. Как он, должно быть, хорош. Похож на свою музыку. Львиная голова. Волосы светлыми колечками, чуть пробивающиеся усы. Глаза близорукие, большие, карие. Любимый! Для него она пожертвует, чем может. С радостью пойдет на жертву. А если… не дай Бог, не дай Бог… Она вечно будет плакать вместе с ней, с родной, осиротевшей скрипкой… Нет. Она больше не будет даже думать об этом, — нехорошо так, грех большой!..

Страшно стало. Холод морозом пробежал по спине. Задрожала всем телом. Крепко-крепко сомкнула зубы. Жутко одной в темной, полной неясных теней и тихих шорохов комнате.

Неожиданная полоса света на мгновение мелькнула на пороге. Из гостиной с лампой в руках вошла мать, — высокая, гибкая, с золотыми волосами, как у дочери. Голова немного склонилась на бок. Черные брови и длинные ресницы еще больше оттеняли синеву глаз.

— Отчего ты не спишь, девочка моя? — виновато-ласково звучал голос матери. И вдруг она увидела слезы дочери. Отвернулась. Лицо еще бледнее стало. Долго стояла на одном месте и молчала. Потом взяла маленькие, холодные руки девушки, приложила к своим губам, дохнула на них. Согрела окоченевшие пальчики. Бережно к ним прикоснулась. Ничего не сказала. На цыпочках, как бы боясь кого разбудить, вышла из комнаты.

Снова темнота наступила. И снова зазвенела скрипка серебром каменистого ручья — в ночном лесу.

Вода бурлит, бежит, с каждым камешком обнимается и стремится дальше, далеко в море. Самая высокая, самая гибкая нота вьется, переплетается, как дикий виноград. Подражает звонкому смеху, радостному крику детского хоровода — на цветистом ноле.

Печаль сжала грудь. Юное сердце, впервые познавшее любовь, забилось еще и еще чаще. Дышать трудно стало. Маленькие, холодные руки спрятались. А слезы, слезы — без конца, — откуда столько?

Полоса света мигнула на пороге. Мать прошла мимо открытой двери. Но для чего же она снова надела траур? Креп тянулся до пола. Она крадучись шла, оглядывалась, — боясь, что кто-нибудь увидит ее. Застучали каблуки в третьей комнате. Далеко хлопнула дверь. Куда она ушла так поздно? Девушка замерла на мгновение на месте. Прислушалась к тишине. Страх заглянул в самые глаза. В лихорадке соскочила с подоконника. В передней накинула пальто. Бегом пустилась вниз по лестнице. На улице пусто, ни звука. Фонари погасли и стояли точно слепые. У поворота темнел знакомый силуэт матери. Девушка пошла по следам ее — на большом расстоянии. Захватило дух пред неизвестностью. Быстро шли, точно кто гнался. Шли без конца — далеко. Протянулась длинная вереница улиц, переулков. «Какие они все ночью странны, незнакомые. Трудно узнать их… Но куда же мы идем?..»

Голова горела, как в бреду. Тряслись холодные руки.

За городом далеко ширились поля, потом чернел лес. Вблизи белым пятном выделялись церковь и высокая ограда. «Мать не видит, что она не одна, иначе…» Оборвала мысль. Обогнула церковь, обошла кругом к кладбищу. Без труда перешагнула через узкий ров. Ноги в испуге онемели. Казалось, она стучала костылями. Над головой монотонно шумели широколистые дуб и липа. Между стволами густо рассеялись памятники, кресты. Много, много их — большие и малые, — все подняли руки к небу.

Девушка уже давно догадалась. Мать бежала впереди и путалась в своем длинном черном платье. Она подошла к низенькому, травой заросшему холмику. Встала на колени. Обняла руками накренившийся набок деревянный крест. Глухой, разбитый плач повис над могилой отца и долго, медленно таял.

— Бедная, несчастная моя мама! — шепотом повторяли-прыгали сухие губы. Леденящий мороз проник до самых костей. Сердце задребезжало, как упавшие часы, и остановилось. Белый загадочный свет молнией метнулся в глазах. Загорелся мозг.

— Мама… мама… — хрипло крикнула она дважды и упала лицом на сырую траву.

Зазвенели в воздухе порвавшиеся струны.

Ветер смыл тучи в сторону. И месяц всплыл в средину неба.