Крещенье – это погруженье. Внутрь, в сердцевину бытия По чутким, дрогнувшим ступеням Беззвучно опускаюсь я, И наступает миг причастья Тому, что не имеет дна. Мир внешний над душой не властен — Я наконец-то крещена.

Я люблю этот спуск Творца В растворившиеся сердца, В темноту, в глубину глубин, Куда входит лишь Он один. Спуск последний, последний вход. Мир оборван, но Он идет. Почва выплыла из-под ног, Но по морю ступает Бог, И я чувствую твердь ступней В океане души моей. Шаг один – и, как тяжкий след, В темноте проступает свет. Шаг, другой, и – из зыбких вод Первозданная жизнь встаёт. Третий… Господи, погоди! Разорваться не дай груди!..

Снова вечность в мире медлит, Зацепясь за гребни скал. Свет уходит в тот последний, В тот разверзшийся провал, В то первейшее Начало, В тот сердечный светоём… Господи, как мало знало Сердце о себе самом!..

Свой взгляд внутрь камня углубя, Бог из скалы всю тяжесть вынул. Мир погружался сам в себя, Наращивал свои глубины. Шёл небосвод в обратный путь, В ту тайну, где пространству тесно. И тихо кольцевалась суть За кругом круг, как ствол древесный. Молитвенный вечерний свет… Уподобляясь Миродержцу, Держало за весь мир ответ Наполненное миром сердце.

Одинокий простор, Одинокость небес, Прекращён разговор, Звук последний исчез. Не увидеть следа, Не прижаться плечом. Ничего, никогда, Никому, ни о чём… Среди всей широты Нету места для двух. Во все стороны – Ты, Мой разросшийся дух. Бесконечность моя — Беспрепятственный рост, Полнота Бытия — Вес удержанных звёзд.

И смерть и Время обратимы. У выцветших смиренных вод Гора встает, как образ зримый Того, что вовсе не прейдет. Безмолвно вечное Начало, Перечеркнувшее число. В самой себе гора собрала Всё то, что время унесло. Мой образ и моя опора… В самой себе откроет грудь Того, кто может сдвинуть гору И все ушедшее вернуть.

…И вынесла из недр душа моя Познание о всемогущем «Я». О Том, кому не надо ничего Иного, кроме самого Себя. И Кто не обратится ни к кому, А только лишь к Себе же самому За помощью. И Сам один за всех Возьмет ответ за первородный грех.

Я только лишь в детстве не знала, Как тяжко быть очень большой, Обычною и небывалой, Для всех непонятной душой. Как тяжко быть вечно в ответе За всех. – Ни одно существо Не вчуже. – Ведь все мои дети, — А старше меня – никого.

О, как затягивает душу Вовнутрь, на Родину!.. Вот так Орфей спускается во мрак И за собой все свечи тушит. Вовнутрь к любимой… Как темно В той Глубине, где мы – одно. Какое счастье, что на нет Сошел нас разделявший свет, И тайно брезжит только тот, Что изнутри души встаёт…

Есть в тишине высокогорной Миры творящая любовь. И бурей вырванная с корнем Душа в себя врастает вновь. Там Бог.                 Сорвавшийся с обрыва, Всей болью мира поражен, Услышал голос Бога Иов И внутрь себя вернулся он. И вот – ветров как не бывало. И с самой глубины, со дна Разверзшегося вдруг провала Взошла, как солнце, тишина. И стихли все вопросы, кроме Из недр воззвавшего ко мне… Приходит Бог в огне и громе. Но пребывает – в тишине…

– А тишина была сейчас Присутствием. Здесь, среди нас, Когда пропал последний след, Когда и мысль сошла на нет, Когда разжались кисти рук, Тогда и проступило вдруг То, что ни спрятать, ни обресть, То… Сущее… Вот То, что ЕСТЬ И нас Оно пересекло, Как Серафимово крыло, И властно возвратило вновь Дыханье в грудь и в жилы – кровь.

Когда приходит тишина, Нам ясно слышно, что одна И та же Жизнь из года в год Сквозь это Дерево течет И через сердце… Тайный плод Растет на Древе Бытия И этот плод – душа моя. Но Бог нам трогать не велел Сей плод, покуда он незрел, И мы ещё себе самим До срока не принадлежим. И надо нам безмолвно ждать, Когда проступит благодать Сквозь нашу боль, сквозь наши сны Переизбытком Тишины.

Не нарушай покой тревогой, Не приходи сюда с бедой — Гора стоит надгробьем Бога, И дух трепещет над водой. И в мире места нет священней, Чем этих всхолмий тишина, И тайна смерти – воскресенья В сей тишине заключена. Тоска, обида, боль и злоба — Здесь всё должно сойти на нет, В молчании застыть у гроба И смертью смерти дать ответ. И жизнь, и смерть пришли к границе Дух веет посреди пустынь. Кощунство – не остановиться, Кощунство – не сказать «Аминь!»

Когда на мир заря легла, Архангел развернул крыла, И весь глубокий, долгий час Его крыло хранило нас. Меж нами и судьбой слепой Навис архангельский покой И бесконечно ясный взгляд, Какого не выносит ад. И вот, князь мира победим. Он там внизу, а Мы – над ним.

Здесь нет других, в великой тишине Лесной – душа с собой наедине. Хоть голосов невидимых не счесть, Здесь нет других. Но здесь ведь кто-то есть… Белеет ствол, изогнутый дугой, Шуршит листва… Да, есть – но не другой, Здесь нет других. И здесь душа должна Изведать твердь неведомого дна, Спуститься внутрь, в сгустившуюся тьму И высветить до дна себя саму. Установи с самим собою связь, И лишь тогда, незримо засветясь, Иди к другим, шепча, как лист лесной: Я не другой, – вы все – одно со мной…

День умирал, день уходил. Но было так полно значенья Его последнее мгновенье, Как будто кто-то говорил, Во всё залившей тишине: Остановитесь и поверьте — У жизни на глубоком дне, На самом дне лежит бессмертье.

Как Та, бессмертная – из пены Богиня – из текучих вод, Так восстает душа из тлена, Из смертной тяжести встает. Совсем в ничем нагая – Божья Восходит, как дрожащий свет, Из всех надежд и безнадёжья, Из поражений и побед. И невесомей сна и пуха, Над мириадами – Одна, Всесовлекающего Духа Трепещущая Тишина. Дошелестела, дозвучала До замирания зыбей. — И мы – перед своим Началом, Перед Всецелостью своей.

Я в тишину иду за кладом. Он скрыт в глубокой тишине. Он на виду, почти что рядом, Но не дается в руки мне. И я спускаюсь по ступеням Туда, где замирает шум, Туда, где сердце на коленях, И в полном обмороке ум. Недвижимое море Духа. — Простор во все концы открыт. И слышно, как не только муха, Как мысль внезапно пролетит. Теперь бери его руками, Он – твой, препятствий больше нет, — Ключ жизни, философский камень Иль вечной юности секрет.

Мы вышли из себя, мы перешли границу, Чтоб где-то впереди искать мечту свою, Но в рай нельзя придти. – В рай можно возвратиться. В рай входит только тот, кто был уже в раю. Лишь только блудный сын, лишь только тот паломник, Кто весь в слезах замрет у собственных дверей. Не отыскать, о нет! Ты можешь только вспомнить Того, кто жил всегда внутри души твоей. Лишь то, что знала я, вновь встречу и узнáю. Я видела мой мир еще в домирном сне. — И тот сосновый ствол, и эта глубь лесная — Все это было мной. Все это – вновь во мне.

Как я люблю движенье мысли ввысь, Вверх по стволам, к такому средоточью, Где все пути незримые сошлись, И можно видеть скрытое воочью Очами Духа… Мир наш долюбя До сердцевины, до сквозящей раны, Втекает Дух внутрь самого Себя, — В безмолвие сплошного Океана.

Как тихо!.. Тишина стоит Как столб. И мир так неподвижен, Что мы сейчас к Истоку ближе, Чем тот, кто под плитою спит. И Путь неведомый открыт, Как грудь, и каждое мгновенье Идет немое возвращенье В себя. И что есть воскресенье, Как не вот этот разворот Души во весь небесный свод? Развертывание тайной ткани, Тех спрятанных в глубины дней… И обонянье, осязанье Всей бесконечности своей.

Душа была стволом древесным, И мне дано сейчас узнать Его и возвратиться вспять — Войти в саму себя – воскреснуть, И нет другого воскресенья, Помимо этого, – Возврат Внутрь каждого, кто был отъят От сосен, неба и сирени. Сирени новые цветы, Их благовест благоуханный Земли немолчная осанна И птичий выкрик: Это Ты! … Но только надо никого Не пропустить… Листочек каждый Включить внутрь сердца своего. — Да утолится в мире жажда! Да отопьёт меня любой, И станет снова сам собой.