Смиренье осени моей… Листы, летящие с ветвей. Пронзительная красота Готового упасть листа, И трепетная благодать — Готовность всё, что есть отдать… Хоть каждый лист мне дорог так, Как Аврааму – Исаак, Но всё-таки, мой мир земной, Не встань меж Господом и мной…

И снова – угасанье дня, Но перед тем, как мир покинуть, Свет властно раздвигал меня Он мял мне сердце, точно глину. И с дрожью понимала я, Что смысл всей жизни только в этом Одном, чтобы душа моя Дрожала от касаний Света.

Здесь тишина стоит такая, Как будто мир пришёл к черте. Жизнь совершенно умолкает И зависает в пустоте. И Дух в час высшего призванья, Как ясной осенью леса, Земные сбрасывает ткани И примеряет небеса. Они ему как будто впору. И вот, в сияние одет, Он сам сливается с простором, В котором развернулся свет. И пламя, вспыхивая всюду, Пронзает нас то здесь, то там, Как бы примеривая чудо К земным трепещущим сердцам. И в совершенном бескорыстьи, В прозрачной лёгкости своей, Как ангелы, ликуют листья, Слетая в пустоту с ветвей.

Опять на блёклом небосводе Открылся узкий тайный путь. И жизнь в который раз уходит, И Вечность к нам стучится в грудь. В который раз нам брезжит снова В щелях разреженных берёз Наш смысл… но сердце не готово, И – осыпь листьев, осыпь слёз… Но, может быть, мир зыбкий лепит Из этой осыпи Господь, И вся Поэзия есть трепет, С которым Вечность входит в плоть?..

Чуть-чуть березы пожелтели, Лес только тронут сединой, И золото пронзило зелень, Как весть о глубине иной, Как тайное напоминанье О многомерности широт, О том, что за земною гранью Нас пламень негасимый ждет.

Пора земного увяданья, Печали ароматный дым… И листья раненые ранят Дрожащим золотом своим. О, голос боли постоянной! Дрожание горящих слёз… Благословенна эта рана, Которую нам свет нанёс.

Сквозящий мир, сквозящий свет… Что в нас сквозит на склоне лет? В осенний наш, в прозрачный час, Что тихо светится сквозь нас? Когда скудеет естество, Редеет лес, а сквозь него!..

Хрустальный день. Он весь отмыт До блеска. И сквозь мир глядит Бессмертие. Душа ясна До обнажившегося дна. И будто бы со всех сторон Доносится чуть слышный звон Хрустальных капель, и земля Дрожит от звона хрусталя. Тончайший благовест… Сейчас Все смертное уйдёт от нас, И ото всех пространств и лет Останется хрустальный след: Застывший звон, недвижный взгляд, Каким бессмертные глядят.

Окончился приток тепла. Душа росла, росла, росла И выросла. И лишь теперь Хрустальная открылась дверь В хранилище – в предвечный Храм, Закрытый жару и ветрам. И то, что зрело на земле, Хранится будто в хрустале Среди сверкающего льда, Как неподвижная звезда.

Как я люблю безмолвье сентября! Душа немеет у себя на тризне. Холодная осенняя заря Нам говорит об остановке жизни. Ты больше не участвуешь в борьбе, И не нужны ни громкость и ни сила. Жизнь тихо собирается в себе И, как кристалл светящийся, застыла. О, этот свет! Что значит ветра свист И дождь холодный, хлещущий нам в лица? Лишь только тот слетает, точно лист, Кто сам в себе не смог остановиться.

Будто тихо задрожали слёзы Жизни отступающей вослед — Золотом закапаны берёзы, В мир по капле натекает свет. Да, по капле, тайно, постепенно Землю отбирая у меня… Согласится ль сердце на замену — Свет и Дух взамен земного дня?..

В лесу сиянье зажжено, Настала царственная осень, И сердце ни о чем не просит И светом до краев полно. Все ближе наш земной предел, Все меньше день, но длинный-длинный След от него. И плод созрел, И тяжесть с легкостью едины.

Никто чертой не обведет Творца, никто не втиснет в образ. Он Сам прочерчивает вход Внутрь нас, нам взламывая ребра. Ни жалости и ни добра. — Он входит, грудь нам раздвигая. Но лишь из моего ребра Родится в мире плоть другая. Он должен нас перебороть, В глухой ночи сразиться с нами. Он истончает нашу плоть, Как волны моря точат камень. Растит нам зрение и слух И обретает сквозь потери. Нас так теснит творящий Дух, Как волны размывают берег. Когда ж сопротивленья нет, Когда душа уже покорна, Он оставляет тяжкий след Присутствия. И это – форма.

Не мир, но меч. Тот самый меч, Который может пересечь Дурную бесконечность. Тот, Что смерть саму пересечет. Тот меч, что не оставит нас Такими, как мы есть сейчас, А за сверкнувшую одну Минуту даст нам глубину И даль. – Тот меч или резец, Который в руки брал Творец, Когда из тяжести и тьмы, Вздохнув всей грудью, встали мы.

Когда стучится Вечность в нас, Она пересекает час. И, точно серафимов меч, Нам грудь готовится рассечь, Чтобы зияющий провал Вдруг стал Началом всех начал.

В тот миг упали все преграды, Что были меж тобой и мной. Не близко… Мы уже не рядом — Мы просто сделались одной Душой и плотью. И весь воздух Вдруг выпит за один глоток. Прожгли всю ткань пространства звёзды, И в щели мира глянул Бог.

Этот миг размыканья души, Миг раскрытия зренья и слуха… Глубь бездействует. Только дыши — Ты сейчас зачинаешь от Духа. Ты сейчас уже больше не ты. Кто-то вторгся, весь лад твой разрушив. Двери настежь! Запоры сняты! О, сквозняк, опрокинувший Душу! Световал, заливающий тьму, Вихрь, бросающий семя в глубины, Прав лишь тот, кто открылся Ему, Кто позволил себя опрокинуть.

Я знаю миг единственного чуда, Когда мой дух, раздвинув естество, Не уместился в ёмкости сосуда: Я где-то возле устья своего. Вот – вот вино прольётся из бокала, — Стена и мера – больше не закон. Ну, а сосуд? С ним ничего не стало. Он тот же самый. Но при чем тут он? Я – это То, что бесконечно боле Меня самой. Я – свой горящий след… Всё тот же мир, всё тот же лес и поле, Но за края ушёл вечерний свет…

Догорает душа на вершине сосны. Это Дух, а не жидкая медь. Чтобы Вечность сошла в глубь земной тишины, Надо мне до конца догореть. Потонуть в этом блекнущем небе, пропасть Без остатка… Да, надобно мне, Чтоб ушли все метанья, вся горечь, вся страсть, Догореть на Господнем Огне.

Тот промельк, то прикосновенье К приоткровенной Глубине То неземное дуновенье — Движенье от Тебя ко мне, Та безоглядная потеря, То ликованье от потерь, Стремление насквозь и через, Всегда распахнутая дверь, Слиянье выхода и входа В единый ритм: конец и – вновь! — Неисчерпаемость свободы И совершенная Любовь… Они всегда приходят сразу, Одна другой вступает в след. — Дух никогда ничем не связан И – без любви дыханья нет.

А осень – раненая птица, Что замирает на пути И, словно в дом, нам в грудь стучится, И просит жалобно: впусти! Да, просит раствориться настежь, Чтоб ей не биться на лету, Чтоб скрыть от мрака и ненастья Трепещущую красоту.

Где твой предел, душа моя? Простор небес неисчерпаем. Кто может знать, что там, за краем, Когда отсутствуют края? Дух вечно веет сквозь пределы, Всегда – насквозь, и потому Так верит, так ликует тело, Все тайники открыв Ему. Царь радости моей великой! О, Ты, который овладел Всем сердцем, – Внутренний Владыка, Огонь, сжигающий предел!