Есть долг мой над долгами всеми: Средь грома мира жить в тиши И создавать простор и время На глубине своей души. Следить за тайным постоянством Движения внутри пустот — Да не убудет в нас пространство И не свернется небосвод!

Усмиряется маета. Открывается Высота. Обнажается твёрдость дна. Воцаряется тишина. И доносится с неба весть: В сердце Господу место есть! Внутрь Всевышнего примет грудь, Если лишнее отряхнуть.

Мир начинается с Нуля. Из ничего встает Земля, И звезд немое волшебство Рождается из ничего. Из полной тьмы восходит свет. Из одного сплошного «нет», Как океанская вода, Разлилось мировое «Да!» О, тот чреватый миром Ноль, В котором утихает боль! Та точка, где весы стоят, Уравновешивая ад, Где Дух одолевает вес Всех гор и всех семи небес.

Ноль. Мировая Пустота. Сквозь тонкость лёгкого листа, Сквозь озарившуюся боль Просвечивает тайный Ноль. Не-быть, как не-бо. Ничего. Растаявшее вещество, Вконец растраченный запас — Единое, что живо в нас. Единый Путь, что всем открыт. Единое, что жизнь творит. Единое, что душит смерть. Единственная наша твердь.

Кто не доходит до Нуля, Под тем колеблется Земля. Над тем гремит небесный гром — Тот не становится творцом. Кто до Нуля дойти не смог. Тому лишь только снится Бог, И глаза Божьего овал Его пугает, как провал.

Одно есть в мире диво Превыше всех чудес — Жить так неторопливо, Как очень старый лес. Чтоб сердцу было неба Отпущено в запас, Чтоб, точно ломоть хлеба, Мы б смаковали час…

Какой покой, какая правота Как у того, кто выполнил задачу. Здесь не случайна каждая черта И каждый ствол так бесконечно значим, Как собственное сердце… Благодать — На ветках, дремлющих в безмолвьи строгом… Не могут мозг и сердце враждовать. Не могут люди не мириться с Богом. Ведь как ни примеряй, как ни крои, — Не будет мир живым без Миродержца Мир вам, деревья тихие мои, И мир тебе, измученное сердце…

Свет шествовал по сердцу, как по полю. Свет вдавливал мне в грудь свой легкий шаг И оставлял свеченьем тайной боли В лесах души едва заметный знак. Он шел и шел сквозь царство плотной ночи И сам свой путь прокладывал внутри. Вот отчего так долго кровоточит Последний свет исчезнувшей зари. «Иносказанье бытия…» Иносказанье бытия — Иных миров мерцанье. Мои деревья – это я, Но лишь в иносказаньи. И смысл отыщет только тот, Кто, глядя сквозь обличья, Иносказания поймет И вновь ответит притчей.

В звенящей тишине хрустальной, На горной высоте немой Хранится образ изначальный, Неразрушимый образ мой. И если по крутым ступеням Взойти на эту высоту, То я очнусь от искажений И вновь бессмертье обрету. И перед сердцем встанет снова, Как неба целостный покров, Нераздробляемое Слово На смену всех замолкших слов.

Есть час, когда стрела луча закреплена На неподвижном и незримом луке И разом мировая Тишина Перекрывает все земные звуки. И в этот час, внутри остановясь, Свет расширяет тайную границу. Князь мира нем. Бессилен темный князь. — Он ждет, когда стрела в него вонзится Не может он пошевелить рукой. Ни одного приказа дать не может. И в мире настает такой покой, Какой бывает только в Царстве Божьем. Тогда Господь с души не сводит глаз И тихо вопрошает перед всеми: Что ты успела в этот Судный час, Покуда останавливалось время?

И каждый вечер в час назначенный, Всегда в один и тот же час, Всё, что душой навек утрачено, В безмолвии встречает нас. И каждый вечер нам дарована Возможность, растворяя грудь, Всё то, что смертью заколдовано, В безмолвьи Вечности вернуть. И тяжелеет сердце полное, Вместившее небесный свод. И чудотворное безмолвие Нас в Вечность медленно ведёт.

Мне надо стать бумагой белой, Жить в совершенной тишине. И ничего самой не делать, Чтоб Ты мог действовать во мне. Мне надо быть открытой Дверью В ту глубь, где всё просквожено Такою полнотой доверья, В которой я и Ты – одно.

Весы миров. Две чаши вижу я, Застывших в равновесии мгновенном. И на одной лежит душа моя, А на другой – пространство всей Вселенной. Какой же нужен неземной покой, Какое затиханье в поднебесье, Чтоб удержать недрогнувшей рукой Таинственное это равновесье!..

Белый снег.        Легкий снег.                  Тихий снег —                           тишина. Кончен звук,       кончен бег,                 им граница дана. Зависаю, как пух,                 у небес на краю. И почуял мой Дух                 невесомость свою.

Что значит время? Время – это Путь Из смерти в жизнь. Та самая дорога, С которой никому нельзя свернуть, — Незримый тракт от зернышка до Бога. Мы путники священного Пути. Мы все идем – деревья, звери, люди. — И только тот, кто смог весь Путь пройти Поймет, что значит «Времени не будет».

А время становится зримым, Когда, выступая из сна, Как Мекка в глазах пилигрима, Встает вековая сосна. Оно никуда не девалось. Всё время ты можешь вернуть, — Опять впереди небывалый И, может быть, пройденный Путь.

Ещё нет времени. – Оно Пока что не сотворено. Ещё движенья в мире нет. Есть только недвижимый свет. Есть неизменность бытия, И я есть Ты, а Ты есть я. А смерть… Откуда же ей быть? Она не может ухватить Себе от мира ни куска. Так твердь небесная крепка, Где ни единый херувим От Господа не отделим.

Здесь время замедляет шаг, Втекая внутрь. И это значит — Оно тебе уже не враг, Отбушевало море плача. Простор души открыт и чист. В зеркальность превратились волны. Ты – не носимый ветром лист, А тот сосуд, до края полный Былым и будущим. Им врозь Нельзя. Ты двинуться не в силах Затем, что в сердце собралось Всё то, что будет и что было.

Снег падал тихо,                  тихо,                      тихо… За кругом круг,                      за нитью нить. Как будто он хотел всё лихо, Всю нашу боль похоронить. Снег падал плавно,                   плавно,                      плавно И оставлял, как лёгкий след, Лишь то, что пишется с заглавной, Что есть внутри, а в мире нет. И было царствие лесное Подобьем тех незримых мест, — Земля покрыта тишиною. На чёрных ветках – белый крест.

Кащей запрятал смерть свою В глухом неведомом краю. А тихий ангел жизнь хранит На ветках елок и ракит, Да на вершине той сосны, Которой ведомы все сны Мои… На высоте такой Живет доныне мой покой…

И нет препятствий, нет конца Бессмертным замыслам Творца. Вновь мировое полотно Натянуто – на всех одно. Есть ширь и свет. Есть холст и Тот, Кто новый штрих сейчас внесет.

И спит, и видит… Лес идет Сновиденным путем Туда, в высокий небосвод, Туда, за окоем… Путь Духа так же тих и прост: Жить в тайной глубине, Все силы устремляя в рост И бодрствуя во сне. Не разжимаются уста, И очи не глядят По сторонам. Лишь высота Заворожила взгляд. Шумит ли дождь, покрыл ли снег Всю землю тишиной, — Заснул мой внешний человек, Но бодрствует иной…

Дождь крадётся осторожно. Шаг – и нет, и вот опять. Может быть, и вправду можно Этот мир околдовать… Чары прежние разрушив, Усыпить земной закон И проникнуть прямо в душу, Прямо в мой прозрачный сон… Может есть и вправду выход? Лишь впусти его. И вот — Дождь крадется тихо-тихо, Дождь на цыпочках идёт… Обнимает жизнь лесная. Запах сосен, плеск ракит. Тихий дождик что-то знает, Мелкий дождик ворожит. Звук капели… По минутке Над заботой, над тоской… Дождик добрый, дождик чуткий, Дождь, несущий мне покой…

Безмолвие… Конца или начала? Не всё ль равно, как это называть? Как будто в миг, когда меня не стало, Вся жизнь моя не началась опять… Между двух бездн… В том самом промежутке, Где – ничего, где ни один пустяк Не промелькнет, где ни темно, ни жутко, А только тихо… Господи, но как! Как нá море, где усмирились волны, Как в Духе, в час согласия сердец. Дойти б до совершенного Безмолвья, А остальное довершит Творец…

В конце времён или во время оно, В той глубине, откуда всходят сны, Там, где стоят Деревья камертоном Великой, совершенной Тишины. Там, за пределом нашим, за границей, Где больше нет ни жара и ни льда, Есть Водоём, в котором Жизнь хранится. — И мёртвый погружается туда.

Завидую прекрасному уменью Живописать. Но так бессильна я Свои права оспаривать у тленья, Достав твой образ из небытия. Как облака уходят все предметы. В какую глубь их провожает глаз! Небытие? Его, быть может, нету, Но бытие безмерно глубже нас. Ты это знала? То, что там, за гранью, За горизонтом – не обрыв, а гладь? Живому очень трудно это знанье, И ты, быть может, не хотела знать. Зачем тебе угрозы и посулы Из дальнего?.. Вблизи был рай и ад… Но час пришел, и даль в тебя взглянула, И ты спокойно выдержала взгляд. Да, в час, когда вся темнота нависла, Ты, глядя вслед последнему лучу, Не утешения ждала, а смысла, И смысл тебе пришелся по плечу. И обнажилась истинность такая, Как будто в сердце расступилось дно. И я на полуслове умолкаю. Слова истлеют, камень рухнет, но…

Расправься вся во мне, как небо в водной глади, Как облачный узор в озёрной тишине, Так каждый волосок сбивающейся пряди, Твой каждый вздох и жест расправятся во мне Одну и ту же песнь мы друг над другом пели. Как тихий летний дождь, как чуткая капель. Когда-то ты меня качала в колыбели, Теперь легла в меня, как будто в колыбель. Куда деваться мне со всей своей тоскою? И кто из нас двоих бездомней и бедней? Когда-то ты меня умела успокоить. Спокойно ли тебе сейчас в любви моей?

Больше не найдёте Прописных основ. Слово стало плотью — Значит, нету слов. Дрогнувшее пламя, Тверди рваный край, — Значит – не словами, — Жизнью отвечай. Ни ушам, ни глазу, — Сердцевине всей. Целиком и сразу — Больше нет частей. В сердце, в мыслях, в горле — Неба синева. Это значит – стерлись Всякие слова. Над твоим порогом — Всеобъявший свет. Слово стало Богом, Значит слова нет. Блеск Богоявленья. Скрещены лучи. Преклони колени И молчи. Молчи.

Такая тишина настала, Что время повернуло вспять И можно жизнь начать сначала, Как будто чистую тетрадь. А дни, все дни, что пролетели, — Скользнувший дым, обрывки сна. Да, что же было в самом деле До сей минуты? – Тишина. Одна пустынная дорога Или недвижимая ось… И сердце обратилось к Богу, И в миг единый дозвалось. И как Он мог бы не услышать И не открыть мгновенно дверь? — Ведь не бывает мига тише И сердца чище, чем теперь…

Минута молчанья, минута покоя. Стоящее время, пространство сквозное. Минута сквоженья, минута зазора Меж мыслью и вещью. Минута простора — Огромного неба, распахнутых далей, Минута, в которой мгновения встали. Меж смертью внезапной и новым рожденьем Звездою безвестной повисло мгновенье.

Есть точка покоя, есть точка такая, Которая выше, чем грань снеговая, Чем пик высочайшего в мире хребта — Души высота – над уровнем боли, Над уровнем страсти, — Над уровнем тленного смертного счастья. И, может быть, гор снеговая гряда Есть только лишь след, уводящий туда…

И вот взлетела к небесам И навсегда осталась там, И Божьего коснулась лба Окаменевшая мольба. И, кажется, с тех самых пор Воздеты к небу руки гор. И достигают до Творца Горé воздетые сердца.

Время, ведущее к Богу, длинно. Время, ведущее к Богу, дивно. Время, ведущее к Богу, – это Тайна запутанных в небе веток. Это – над тяжестью и разрухой — Легкость распутавшегося Духа.

Где-то в мире так тихо! Есть такая страна, Где ни мора, ни лиха, Где стоит тишина. Ни надлома, ни горя. Суеты – никакой. Там, в стране Заозерья, — Совершенный покой. Там не спорят, не судят, Не клянут, не рядят, — Там притихшие люди В Божьи очи глядят, Как в колодец глядится Голубая звезда. Тот, кто в них отразится, Тот и прав навсегда.

Такой пробел между тобой и мной! Такой простор для зренья и для слуха!.. Ничто не встанет на пути стеной — Сплошное море веющего Духа! Лишь только кликни – и со всех сторон (Ведь невозможна ни одна помеха) Достигнет сердца чистый звёздный звон И отзовется троекратным эхом. И ни единой мысли не дано Смутить, рассечь простор ширококрылый. И потому лишь мы с тобой Одно, Что Бесконечность нас соединила.

Облокотясь о небо, опершись На промельки над низкой тучей темной, Взглянуть туда, за меленькую жизнь И доглядеться до другой – огромной. Простор распахнут так, как будто он — За край земли ведущая дорога. И вот, души раскрывшийся бутон Протянут в пустоту – навстречу Богу. Цветенье духа… Он сейчас открыт Мирам иным, но землю не покинул, И без движенья в высоте парит, Прислушиваясь к тяжести в глубинах…

О, эта тишина бездонного колодца, Истока моего чистейшая вода, В которой в миг один отмоется, сотрется Все, что писала жизнь за долгие года.

А время не уходит никуда. Оно осталось посреди простора. — Недвижимая горная гряда… Седое Время превратилось в горы. Тяжелый кряж окаменевших лет Со всеми днями, месяцáми всеми… Душа полна. В ней трещин больше нет. И никуда не утекает Время.

Огромный Дуб, растущий на поляне, На озеро похожей, окружённой Сосновым лесом, трепетом берез И тишиною. Эта тишина Кольцуется вокруг большого Дуба За кругом круг, всё шире, всё огромней — И создает наш мир. Ну да, тот самый, Который постепенно зазвучит, задвигается, Засмеётся, начнет кричать И вовсе позабудет про поляну, На озеро похожую, Про Дуб, с которого всё началось когда-то. И тишина расколется на части, И под обломками её исчезнет Все чудо жизни. Но, Господи, пока ещё возможно, Дай мне прильнуть к огромному стволу, Держащему наш мир, И помолиться. Дай мне ещё побыть на той поляне Под старым Дубом. Может, он похож на те оливы, Что Тебя видали и слышали моление о чаше? Вот те оливы, что Ты спас когда-то, Взойдя на крест. Да, спас оливы и Тишину. И отложил конец уже поколебавшегося мира, Сказав «Прости им»… и Отец простил, И согласился подождать немного, Всего две тысячи мелькнувших лет. Но вот они проходят, Боже мой!.. О, Боже мой, так научи, что делать, Чтоб Дуб стоял И Тишина росла…

И, сколько ни сказано, всё-таки мало, И всё-таки главного я не сказала. А Главное где-то стоит молчаливо И делает сердце бездонно счастливым. И новое слово, как чуткая птица, Над тайным гнездом своим тихо кружится И, вновь вылетая в неведомость, ищет Для вечной Любви ежедневную пищу.