«Рассказать тебе, как я тоскую?..»
Рассказать тебе, как я тоскую?
Рассказать тебе, как я хочу
Слиться в бесконечном поцелуе
И прижаться к твоему плечу?
Рассказать тебе, как жду рассвета,
Всю твою подушку исслезя?..
Но ведь мне нельзя, нельзя про это.
Оглянуться на тебя – нельзя.
Нет тебя под этим небосводом.
Нет тебя в бессильи этих слёз.
Одиночество моё как воды,
По которым путь держал Христос.
Океан, не знающий границы.
Путь, который неисповедим.
Но чтоб нам с тобой соединиться,
Я должна – за Ним, за Ним, за Ним…
«Не в прошлое. Нельзя назад…»
Не в прошлое. Нельзя назад.
Там умер ты. Там Бог распят,
Тот, кто сейчас и здесь – живой.
Не в прошлом, нет. Любимый мой.
Мне надо не упасть в обрыв,
А быть над ним. Вот там, где жив,
Вот там, где есть поныне ты.
Невидимы твои черты
Затем, что врезаны туда,
Откуда всходит в мир звезда, –
В грудь Божью. Как же надо мне
Жить, чтоб услышать не во сне,
А здесь, всех шумов посреди
Биенье Божеской груди!..
«Есть недоступное величье…»
Есть недоступное величье,
Зовущее в надмирный край.
Была у Данте Беатриче,
Открывшая дорогу в рай.
Но что-то есть намного выше
Расшитой золотом мечты –
Лесов заснеженных затишье
И в душу мне глядящий ты.
Мой рай не за земным порогом –
Соседство было мне дано
Твоей души, открытой Богу
Так просто, как в простор окно.
«Реальность выше, чем мечта…»
Реальность выше, чем мечта.
Реальность – это высота
Седьмых незыблемых небес,
Та высь, в которой страх исчез.
Реальность много глубже грёз.
Она не осушает слёз,
Но зажигает в них лучи
И возникает свет в ночи.
«А тайна твоего лица…»
А тайна твоего лица
Равна глубокой тайне Божьей,
Той, у которой нет конца,
Перед которой так ничтожно
Всё заключённое в предел.
Ты выйти на простор сумел.
Твоя душа насквозь открыта.
Где б ни был, что б ни делал ты,
Всё Духом Божиим промыто
До совершенной чистоты.
«Когда усталый ум молчит…»
Когда усталый ум молчит,
Вдруг исчезают все преграды,
И ни досады, ни обид,
Да и мечтать уже не надо.
Осталось только то, что есть.
Растаяла завеса дыма.
И мир открылся сердцу весь,
Невиданный, неистощимый…
«Ты стал одним с деревьями седыми…»
Ты стал одним с деревьями седыми.
С большой берёзой стал совсем одним.
На камне скупо вычерчено имя.
Снежинки тихо кружатся над ним.
Ты стал одним с той жизнетворной силой,
Что на уста мои кладёт печать.
Так вот что мне берёза говорила,
А я не знала, что ей отвечать…
«Ты был так близко, что быть ближе…»
Ты был так близко, что быть ближе
Уже нельзя. И – ни следа.
Теперь не слышу и не вижу,
Теперь ты дальше, чем звезда.
И всё же, никогда не поздно
Преодолеть любой провал,
Вобрав в себя всю даль, все звёзды, –
Ведь ты меня туда позвал…
А что такое сдвинуть гору?
Ещё до роковой черты
Войти в такой покой, в который
Сегодня погрузился ты.
«На кладбище невиданные клёны…»
На кладбище невиданные клёны,
Невиданной гигантской вышины.
И в этой вышине густо-зелёной
Мирские шумы вовсе не слышны.
Здесь тишина сгущается, как в храме.
Она уже почти воплощена.
Здесь тишиной становимся мы сами,
И тает неприступная стена
Меж тьмой и светом, меж живым и мёртвым.
Вопрос замолкни! Мысль, остановись!
Граница меж двумя мирами стёрта.
Не жизнь и смерть – незнаемая жизнь.
«В час этот наше расставанье…»
В час этот наше расставанье
Исчезло. Мы опять вдвоём.
И тихо светится молчанье
Своим таинственным огнём.
Взгляд взгляду долгому навстречу,
И я – в тебе, а ты – во мне.
Нас приютить сумела вечность
В своей священной глубине.
Я наконец тебя достойна.
Мой взгляд, как твой, бездонно тих.
Боль отступила. Я спокойна.
Я вновь в объятиях твоих.
«Мы с тобой вдвоём. И – тишина…»
Мы с тобой вдвоём. И – тишина.
Божья дума нам с тобой слышна.
Целый мир вместился в окоём.
Тишина. И мы с тобой вдвоем.
Нет заслонов. Ни одной стены.
Настежь души в нас растворены
Также, как над нами небосвод.
И твоя душа в мою войдёт,
Потому что только ты один
Знаешь путь до глубины глубин.
Потому что только я одна
Не увижу ни границ, ни дна,
Погружаясь в стихнувшую высь –
Ту, в которой мы сейчас слились.
«Когда я с Богом, то и ты со мной…»
Когда я с Богом, то и ты со мной.
Тогда уже не может быть разлуки.
Есть Божий пламень – огнь неземной,
Сжигающий дотла любые муки.
У слов и мыслей наших есть порог.
Но за порогом слов живёт спасенье, –
Я знаю: воскресенье – это Бог.
Не Бог воскрес, а Бог есть воскресенье.
«Когда небесный свод вовнутрь вмещаю весь я…»
Когда небесный свод вовнутрь вмещаю весь я,
Не знающее черт вмещается в черты.
Смысл жизни, может быть, есть тайна равновесья
Всецелости небес и сердца полноты.
Есть только лишь одно на этом свете чудо –
Бескрайний дух Творца, вместившийся в края.
И держится сей мир до той поры, покуда
Всю тяжесть бытия выдерживаю я.
«Сегодня так, как будто я…»
Сегодня так, как будто я
Без никого, с тобой вдвоём.
Недвижность полнобытия.
Молчащий мир. Притихший дом.
Я с миром всем наедине.
Омыта тишиной лесной.
Весь лес – во мне, весь мир – во мне,
А это значит – ты со мной.
Душа – над болью, над судьбой.
Душа полна, а ум мой нем.
Ведь я наедине с тобой,
А это значит – с миром всем.
«В лес тихий, как в лицо твоё…»
В лес тихий, как в лицо твоё,
Гляжу до самоиссяканья
И вижу – инобытиё
Того, единого Дыханья.
Нет черт в последней глубине,
Но разве Дух живой очерчен?
Сейчас биенье слышно мне
Остановившегося сердца.
И я до полной наготы
С души снимаю слой за слоем,
До точки той, где я и ты
Опоены таким покоем!..
«Бог молчит. Мир молчит. Ни словца…»
Бог молчит. Мир молчит. Ни словца.
Ни звучка, ни кивка, ни лица.
Пустота. Океан. Небосвод.
Но в безмолвьи работа идёт.
Кто-то, свод над землёй наклоня,
По частям собирает меня.
Я из смерти сейчас восстаю,
Ощущая всецелость свою.
Нет дробей. Нет пространств. Нет времён.
Дух с собою воссоединён.
Швов не знает небес полотно.
Нет кусков, нет дробей. Мы – одно.
Бог молчит. Мир молчит. Ни словца.
Погружаюсь в молчанье Творца.
«Не отвлекай, не окликай, не трогай…»
Не отвлекай, не окликай, не трогай –
Дух собран и на части не делим.
Ведь красота есть послушанье Богу,
Слиянье с Ним и наполненье Им.
Что это значит? О, что это значит?
Что знал распятый, одинокий Спас?
Что этот мир, что видит каждый зрячий,
Весь рядом с нами, но ещё не в нас.
А если б в нас, а если б эти дали,
А если б этот лес и эту высь
Мы внутрь сердца собственного взяли,
То вправду б миллионы обнялись.
«Июньский ветер нежный, слабый…»
Июньский ветер нежный, слабый
Верхушки лип качнул слегка.
О, если б мысль моя могла бы
Быть, как деревья, высока!
Нам кажется – исхода нету.
Мы за слезой утрём слезу.
А там, вверху живут ответы
На всё, что так гнетёт внизу.
«Как странно… Я жива, а ты в могиле…»
Как странно… Я жива, а ты в могиле.
Есть только след любимого лица.
Но мы с тобой друг друга так любили,
А у любви не может быть конца.
И нет его. Любовь моя бескрайна.
Ну а твоя? Кто скажет, где твоя?
Смерть – это тайна. Но и жизнь есть тайна.
Раз нет тебя, то что такое я?
Жизнь, как и смерть, не поддаётся знанью.
Здесь есть предел словесной суеты.
Быть может, я – пространство замолканья,
Немой простор, где проступаешь ты.
Никто на наши зовы не ответит,
И всё-таки преодолим порог –
На нежном дымно-розовом рассвете
Сквозь все пустоты проступает Бог.
«Какая тишь в лесу и в поле!..»
Какая тишь в лесу и в поле!
Вдали теряются края.
Есть что-то, что намного боле,
Гораздо более, чем я.
Столетний дуб, от солнца застя,
Чуть шепчет, ветки наклоня.
Кто б знал, какое это счастье –
Вот то, что более меня!
Что больше всех земных историй,
Всех наших страхов и тревог.
Ведь есть, о, есть на свете море!
И есть молчащий в сердце Бог.
«А голос… Голос изнемог…»
А голос… Голос изнемог,
Как будто рот почти что сомкнут.
Как будто нас молил сам Бог…
– О чём Ты, Господи, о чём Ты?
– Здесь на последней глубине
Вот здесь, где умерший разбужен…
Иди сюда! Иди ко мне!
Когда б ты знал, как ты Мне нужен! –
Бушующий, гремящий вал
Затих у нашего порога.
И лишь Бетховен услыхал
Мольбу тоскующего Бога.
Бетховену
I
Куда ведёт тот тихий звук, тот след
Звучания? В пласт сокровенный мой,
Где нет других, где посторонних нет,
Где я наедине с собой самой.
Душа, как моря стихнувшего гладь,
Как широта немереных зыбей.
И никуда уже не убежать
От тайной бесконечности своей.
Да, я с самой собой наедине
И предстою пред Божиим лицом.
Вся бесконечность плещется во мне,
А я иду по водам за Творцом.
II
С Бетховеном наедине –
С горой поющей, со звездой звучащей –
С душою, открывающей во мне
Не глиняный, а вечный, настоящий
Пласт жизни. Тот, где исчезают сны,
Где явно то, что было в нас сокрыто,
Глубинный пласт, в котором не страшны
Чудовища и не нужна защита.
Внутри меня распахнут небосвод,
Заслон из тьмы сгустившейся разрушен.
Душа живого Бога узнаёт,
И видит Бог раскрывшуюся душу.
«А души могут встретиться лишь в храме…»
А души могут встретиться лишь в храме –
Нерукотворном или рукотворном,
Там, где деревья спутались ветвями,
Иль в темноте сплелись друг с другом корни.
Там, где сердца обнажены до глуби,
Где нет чужих – одни единоверцы,
Где так глубо ко и так полно любят,
Что ничего не встретишь, кроме сердца.
Под гулким сводом иль в зелёной чаще,
Там, где пространство Божий Дух наполнил…
Сойдёмся в храме, только в настоящем!
Сойдёмся только в Истине безмолвной.
«Чем ни была бы я когда-то…»
Чем ни была бы я когда-то,
Но вот сейчас полным-полна
Моей любимою сонатой
Бетховена, я есть она.
Я в этот час рождаюсь снова,
Вхожу в простор совсем иной.
Она и – ничего другого.
Она и вправду стала мной.
О, звуков вторгшихся обвалы!
Поток священного огня!
Она затем и создавалась,
Чтоб Дух Творца входил в меня.
Есть сила над земной судьбою
Превыше всех грозящих сил:
Затем, чтоб стала я Тобою,
Ты душу мне свою открыл.
Лишь для того горит Всевышний
Бессмертным пламенем своим,
Чтоб все, кто видит, все, кто слышит,
Кто любит, – становились Им.
«Вся тайна в том, что есть лишь только Ты…»
Вся тайна в том, что есть лишь только Ты.
Ты – это быль, а остальное – небыль:
Все, кто собой наполнены, – пусты.
А полнота – пустующее небо.
Всегда для всех открыт источник сил.
Тот, кто вошёл в волну его прибоя,
Кто ширь небес вовнутрь себя вместил,
Тот всем открыт и слит в одно с Тобою.
«В глазах икон – над днями всеми…»
В глазах икон – над днями всеми,
Над миром, где бушует зло, –
Остановившееся время,
Которое вовнутрь втекло.
Здесь океан в глубоком штиле,
Покой невидимого дна.
И все потери возвратились.
И вся душа воскрешена.
«Вхождение в беззвучный тайный ритм…»
Вхождение в беззвучный тайный ритм.
Вхожденье в ритм, не различимый ухом.
Вот в тот, который нашу жизнь творит
И нас поит животворящим духом.
Беззвучный ствол растёт в лесу немом.
В беззвучном ритме новый лист родится.
Когда мы все в творящий ритм войдём,
Тогда наш мир земной преобразится.
«Иов, Иов, на гноище сидя…»
Иов, Иов, на гноище сидя,
Глядя в чёрный, бездонный провал,
Ты незримого Бога увидел,
Ты беззвучный глагол услыхал.
Бестелесный, Он мира весомей.
Безоружный, пронзил естество.
И никто не поймёт тебя, кроме
Тех, кто видел и слышал Его.
«Чтоб Слово стало плотью, надо…»
Чтоб Слово стало плотью, надо
Спуститься в синий пламень ада.
То, что в аду сгореть не сможет,
Вот то и станет Словом Божьим.
«Не сдаться, не сдаться, и нощно и денно…»
Не сдаться, не сдаться, и нощно и денно,
Во тьме и на ярком свету
Идти, как деревья, идти неизменно,
Не в стороны, а в высоту.
Я в пустоши тихой, в разросшейся чаще,
Где липа с сосною сплелись.
Спасибо высоким, спасибо молчащим
За перст, указующий – ввысь!
«Как часто я зову Орфея…»
Как часто я зову Орфея,
Затем что только он один
Спускался в глубину глубин,
Взглянуть в глаза дракону смея.
И он его переглядел.
Владычной тьме настал предел –
В тот самый сокровенный миг,
Когда тишайший звук возник,
Тьма дрогнула. Во тьме – провал.
И – крылья развернул хорал.
«Не знаю я, что было до начала…»
Не знаю я, что было до начала.
Не знаю я, что будет за концом.
А небо долго – долго догорало.
Я с ним была одна к лицу лицом.
Такая ширь в пространстве заоконном!..
Вдали – последний проблеск багреца.
Я знаю лишь, что грудь моя бездонна,
Я знаю лишь, что нет любви конца.
Не ведаю, что сбудется со мною,
Что развернётся где-то впереди,
Но ведаю, что царство неземное
Находится в моей земной груди.
«Родится звук чуть слышный, сокровенный…»
Родится звук чуть слышный, сокровенный
Так, как Венера из дрожащей пены.
Дрожь лёгкой пены, шелестенье листьев
Как перекличка несказанных истин,
Как зов ещё не явленного чуда,
Что каждый миг является оттуда.
И стоит только раз развоплотиться –
Покинуть берег, перейти границу
Знакомого, сойти с надёжной тверди, –
Как вдруг всем сердцем ощутишь бессмертье, –
Вот то животрепещущее лоно,
Где скрыты сотни жизней нерождённых.
«О, сколько бы я вас ни знала…»
О, сколько бы я вас ни знала,
Мои леса, моя любовь.
Ведь каждый день – вся жизнь сначала,
И каждый день – всёзнанье вновь.
И как бы лет прошло ни много,
Душе опять лишь первый год.
Ведь тот, кто вправду знает Бога,
Тот, что ни день, – то узнаёт.
«Ночь эта пыткою была…»
Ночь эта пыткою была.
Но тихо расступилась мгла.
Я вижу вновь зарю.
Передо мной моя сосна,
И вновь душа моя полна, –
Я вновь благодарю.
Резоны все свелись к нулю,
Все рассужденья – всуе.
Одно я знаю: я люблю.
Так значит, существую.
«В остановившемся мгновеньи…»
В остановившемся мгновеньи
Царит молчанье.
Лишь сердца Божьего биенье –
Пульс мирозданья.
Не надо никаким моленьем
Его тревожить.
Быть может, смерть сама – вхожденье
В молчанье Божье.
«Белеющих небес раскинутая гладь…»
Белеющих небес раскинутая гладь,
В невидимый Исток бескрайняя дорога.
Я вглядываюсь в мир, чтоб Господа понять.
Я вглядываюсь в мир, чтоб стихнуть вместе с Богом.
Душа всегда растёт. Душа всегда в пути.
Путь в глубину глубин, не знающей границы.
Я вглядываюсь в мир, чтоб внутрь него войти.
Я вглядываюсь в мир, чтоб Богу причаститься.