В наш век Оно воскресло снова, Когда век этот изнемог, — Единственное в мире Слово. Короткое как выдох: Бог. Единственное. И едино Для всех и через всех – насквозь! Собор из всей вселенской глины, Где все сверкнуло, все нашлось Иссохнувшие океаны, Затопленный, забытый лес, Цветы и люди, реки, страны — Всем канувшим противовес. Одна единственная гиря, Перетянувшая всю твердь, Всю кровь и боль – все крики в мире, Уравновесившая смерть. Се есть . Так сдвинься, дай дорогу Извечному, мгновенный век! Я – человек, зачатый Богом, Чреватый Богом человек. Несу. Ращу. И вот – блеск чуда, Сквозь тяжесть и сквозь глину – высь. Плотину прочь! Долой запруду! Мой плотный век, посторонись! Мой век идей, мой век развалин… В мой век на слом пускали храм. В мой век топтали и пытали Все что с небес сходило к нам. Глушили лязгом пил хоралы, Бросали вниз колокола. А музыка не умирала Вся в корчах, в судоргах – жила. Ей вновь выламывали руки, — В крови, истерзана, гола, Она жила, дробясь на звуки, На тыщи криков – но жила. Жила еще… Все тише, глуше: «Пустите!..» – звонный след в ночи… «Я принесу вам с неба душу, Дам небо, душу дам!..» – Молчи! Ты не дала голодным хлеба, Ты – лишь мираж в пустыне, дым. Зачем нам сны, зачем нам небо? Нам – плотным, явным и земным? Поем земными голосами И вместо храма строим дом. И где добро, где зло – мы сами Земным рассудком разберем. Взлетел топор, сверкнула плаха — Как богу зримому – свеча. За твердость рук, за точность взмаха Обожествили палача. Ослепшие от блеска стали, За вышний перст принявши нож, Радели люди и кричали: Как красен он! Как он хорош! Запретный плод Живого Древа Познания Добра и Зла, — Застрял он комом в горле Евы. — Праматерь так и не смогла Переварить его доселе. И бедный муж ее не смог. Они дышали еле-еле. И вот тогда явился Бог…

Вечерний город. Тень. Волокна Теней и шорохи трущоб. Дома и окна, окна, окна, Налезшие звезде на лоб. Дрожащими огнями далей Откуда-то с конца земли Они входили, подступали И вот вплотную подошли. Надвинулись сплошным экраном. Весь окоем закрыли мне. Век написал их крупным планом, Оставив нас наедине – огни и Душу. Эта чаща огней, мелькающих вокруг, Хор одиноких, хор просящих, Бесшумный лес просящих рук. Кого они так долго просят? Кто спутал все их колеи? Кто им поможет? Кто их бросил? Да чьи они?                 Мои?.. Мои?.. … Этот дом стоял на Пресне, Где-то в гуще тополей. В этом доме жили песни, Жило солнце на столе. Было солнце и на лицах, На дверях и потолке, В час, когда являлся рыцарь — Витязь с дыркой в башмаке, То ли в левом, то ли в правом — Только разве в этом суть? Он под мышкой нес державу И рычаг, чтоб повернуть Мир, когда момент настанет, И, конечно, повернет. Так и будет – знает Таня — Через час ли, через год. А пока из дыр и трещин Льется блеск, глядит простор И поют немые вещи, И вступает в разговор С сердцем битая посуда, Старый стол, диван, окно — Даже гвоздь ненужный – чудо, Пусть ненужный – все равно. Все равно, он загорится, От луча и без лучей, Как крыло живой жар-птицы, Пусть ненужный, пусть ничей. Все равно, как только дробный Дождь ударит вдруг в окно, — Всплеск и запах! – сердце вздрогнет, В сердце солнце – все равно. Завтра будет то, что будет Разве есть конец у дня? Жить не страшно: – плавать в Чуде, В реках жидкого огня… Даже если ты невольно, Обгораешь, ну так что ж? Даже если жить так больно, Ты ведь, боже мой, живешь! Даже если волки рядом, Жарких, жадных глаз не счесть. Даже если мир – засада… — Выход есть, раз песня есть: «Отряды, колонны, лавина, — Ряды марширующих масс. Мы – сила, мы сплав, мы едины, А я под ногами у вас . Мы в ногу, мы в ногу, мы в ногу, По гулкому камню дорог. Нам мир уступает дорогу! А я на путях поперек . Под песней, под маршем, под пулей Маячит моя голова. Я тот, о кого вы споткнулись, Запнулись разок или два». Стихнул дом. Вода из крана Где-то капает во мгле. Два оставленных стакана На неубранном столе. Песня спит, как чай в стакане Как зеленое стекло. Завтра встанет иль не встанет? Столько песен полегло! Далей нарастанье, Дробных мыслей сеть, Быстрый шепот Тани: Милый мой, ответь! Разъясни мне, – кто же, Кто им всем помог На одежду – кожу, Тело на пирог Выменять? Так можно… Погоди, постой… Умереть за то, чтоб Дали золотой Гроб с узорной крышкой?.. Я понять должна — Неужель не слишком Велика цена?! … – Сюда вина! Еще подлей! А тост! – За всех, за нас! – За то, чтоб не было подлей И хуже, чем сейчас! – За тех, кто далёко И нынче не пьяны! – За новых пророков! – А я за Татьяну! – Гаудеамус игитур… – Да помолчи, постой! – За все, что было выпито! Давайте по второй! – За домик на Пресне! – За то, чтоб и впредь… – За Пашкины песни! Так дайте ж допеть! «На этой остывшей планете Велели нам строить уют, Да камни кричат, словно дети И спать по ночам не дают. В геологи что ли? В дорогу — С киркой и лопатой – в поля! Да только мне больно, не трогай! Лепечет старушка земля. Я б в физики вышел, да жалко Материи этой земной. Охотником стал бы, да галка Приходится теткой родной. По свету, по свету, по свету! К чему ни пристанешь – отказ. Вот так и попали в поэты, Чтоб петь под дверями у вас.» … Стихнул дом. Во мгле из крана Где-то капает вода. Чуть дрожит на дне стакана Недопитая звезда. Теней спутанные сети Сад в окне, на стенке сад. Сердце всходит, сердце светит, В час, когда все вещи спят. Дверь и переплет оконный, Лампа спит и стул в углу. И вступает рой бессонных, Рой бессмертных в эту мглу. Тропы с тенями косыми, Звездный шорох, лунный звон… Пробудись, пободрствуй с ними Будешь к лику их причтен. Будешь тише, будешь выше, И внимательнее звезд. Млечный путь повис над крышей, — Встань на этот легкий мост. Кто-то точки блеска вставил В грудь резцом. Весь мир в резьбе — Ранен светом…                    «Павел, Павел… Милый, видишь?»                     – «Что тебе?» – «Ты… ты не видишь?» – «Что я должен видеть? – Чего ты хочешь?» (Голос ледяной). – «Да ты ли это! – Я тебя обидел? Мне стало скучно.                                 Вот и все». – «Со мной?!» … Родился где-то в мире проблеск алый, Открыла веко сонная вода          « Со мной ?» – сосна высокая сказала.          « Со мной ?» – спросила у него звезда… Стихнул дом. Вода… да где там — Все молчит, темно кругом — Ни воды, ни звезд, ни веток — Как струна, оборван дом. И не плещет и не блещет И не бьется там, в груди… Надо б ей уснуть, как вещи, Спать, как вещи… Сон, приди! …Не приходит. – Просто стены, Просто полки, тюфяки… — Мир такой обыкновенный Прост до страха, до тоски. «Звездный шорох, шепот сада» — Есть лишь голых прутьев сеть. И не вглядываться надо В них, а – только б не глядеть. Было чудо – стала груда Мертвая. Под ней возник Ров, обрыв. Так жизнь не чудо? Значит чудо – только миг? Миг пустой? А жизнь – работа. Как соседка и как мать, Вечно бегать, делать что-то, Для чего-то уставать. Как у всех, обыкновенно… Если я бы поняла, Для чего пустой вселенной Эти вечные дела? Господи, да что ж случилось? Что вдруг спуталось в судьбе? Павел рядом. Вот он… «Милый… Милый, слушай…» – «Что тебе?» … «Таня, ну пойми, Татьяна, Ведь не только при луне Выть и песни петь для пьяных, Что-то делать нужно мне!» Тонкий звук в молчанье вкраплен, Наплыла голубизна. На окошке плачут капли Вот одна, еще одна… Безответны, незаметны Просто капли, так – вода, В мутном мире предрассветном Через небо – провода. Чей-то вздох из сердца вынут, Чей-то камень канул в пруд… Капли вздрогнут и застынут, Или вовсе пропадут… … Где-то в мире забелели Ледяные ленты рек. Тихо падает на ели Белый, белый легкий снег. В дымку сизую одета, Чуть колышется сосна. Так прозрачно в мире где-то, Где-то в мире тишина. И в глухом лесу затерян, От селений в стороне Из смолистых бревен терем С огоньком в резном окне. Белым, белым снегом крытый, В голубом краю лесном… Точно к матери забытой Хочет Таня в этот дом. К белым елям… К тихой чаще Под густых ветвей навес, К хлопьям, медленно летящим, Приласкавшим старый лес. Молчанье жизни. Медленный и белый Простор. Покой, не знающий конца. Молчанье вечно занятого Делом Стомиллионнорукого Творца. Молчащие громады. Неуклонный Путь в высоту деревьев вековых, В одну звезду далекую влюбленных, Так глубоко глядящую на них!.. Повсюду тишь. Куда ни ступишь, где бы Ни оглядеться – снег и хрустали… Молчанье свет рождающего неба, Молчание зачавшей плоть земли. Кричи и плачь. – Повиснет и растает, Разбившись о неумолимость, крик. Да, жизнь нема, жизнь нам не отвечает — Она творит в молчанье каждый миг. И счастлив тот, кто по немому взгляду Одной звезды, пославшей слабый свет, Сумел понять, что большего не надо, Что большим и не может быть ответ. Да, быть звездою, каплею, туманом, Застывшей веткой… Что такое «я» Перед вот этим все смешавшим, пьяным, Единым полным вздохом бытия? Все потонуло. Ни больших, ни малых Дел и людей, вопросов и эпох, И даже боли и тоски не стало, А только этот бесконечный вздох: «Лю-блю!» Пожалуй, с сердца хватит Одной звезды и плещущих ветвей… Благодарю, неведомый Создатель Земли притихшей и души моей!.. … Надоело! Надоело! Стенка и избыток сил. А «В начале было дело» Некий старец огласил. Уложенье вековое Всех устроило вполне. Было дело, но какое — До сих пор неясно мне. Как-то не на все ответил Сей почтенный господин. Может где-нибудь на свете Недостаточно плотин? Может, он имеет виды На какой-нибудь залив, Филемона и Бавкиду С глаз светлейших удалив? Ох уж эти Филемоны! Это нынче не беда — Если надо, миллионы С глаз исчезнут без следа. Будут вместо них герои, — Вихрь с железом пополам. Бог, как видно, мир достроил. Что же делать в мире нам?           А часам дела нет           До всего на свете.           Ход часов, ход планет           Ход тысячелетий. «Так и так,           так и так И никак иначе. Все пустяк,           Ты пустяк,                     Ничего не значишь.» Плачь, кричи —              немота, Захлебнешься сушью. Жизнь пройдет              мимо рта С тем же равнодушием. «Так и так,              Так и так» – Нет, не так, а эдак! Не пустяк, а костяк! Пусть же переедут Пополам! Пусть в крови, Но не просто рядом! Слышишь? Ос-та-но-ви!! Я хочу! Мне надо! Лбом об стол. В кулаке — Клок тетради рваной. К черту стих!.. Звук в замке?.. Это ты, Татьяна? Она… Пусть только б не было упреков И слез.               …Да, нет – как будто не слеза, А снег потек… – Где ты была?                   – Далёко. И улыбнулась, чуть прикрыв глаза. По влажным косам провела рукою, Смахнула тихо мелких капель дым. И опоила комнату покоем, Каким-то странным, белым и чужим. Покой… Сюда, где и углы кричат, Где, кажется, и стол куда-то рвется… Здесь приютиться может целый ад, Лишь для покоя места не найдется. – «Где ты была?.. Ну что же ты молчишь? Скажи мне.» Кос заснеженных прохлада И эта нарастающая тишь, Покой и даль чуть поднятого взгляда. И вдруг он встал, опорожнил стакан, Схватил пальто, на миг раздернул штору. «Я слишком трезв а, может, слишком пьян. Молчи одна. Не жди. Приду не скоро.» – «Постой! Постой! Не надо так…                                              Ушел… А я-то думала – вернусь в квартиру… Но здесь все то же – занавеска, стол… И так же нет ни неба и ни мира.» … Холод. Ветер. Воздух мутный И чужие огоньки. Слишком в мире неуютно, Слишком звезды высоки. Улиц спутанных откосы… Надо бы свернуть назад, Надо бы уткнуться в косы И поцеловать в глаза И почувствовать всей кожей, Всем лицом своим тепло. Может… – ничего не может! Ничего б не помогло. Так и будет: ночь, мерцанье Непонятного огня И шатанья и незнанье: Есть ли я иль нет меня? Проводов чернильных нить Под все тем же мутным небом. Что там «Быть или не быть?» — Был я или вовсе не был? Голос детский, звонкий, страстный, Пионерчика фальцет, Легкий флаг как радость красный, — Это было или нет? «Мы за целый мир в ответе, Мы за счастье всех борцы!» Всё постигнувшие дети, Всех учившие юнцы. Все размечено на плане, Целый мир, как на руке. Справедливость? Здесь, в кармане. Правда? В вещевом мешке. Никого не пожалеем! Грянет бой, раздастся гром! Под колесами идеи Все ненужное сомнем! Возведем великий город!.. И во имя счастья в нем Забирает Черный Ворон Черной ночью мать с отцом. Черный Ворон ночью кружит, Черный Ворон метит мать. Вещий ворон, если нужно, Можешь печень мне склевать. Буду тих и нем как рыба, Если нужно, хватит сил. Прошептать тебе «спасибо»… Только вот за что, забыл. Есть кострище, есть могилы — Черный след и красный след. Но еще ведь что-то было? Было что-то или нет? «Отряды, колонны, лавина Ряды марширующих масс. Мы – сила, мы – сплав, мы – едины. –  А я под ногами у вас ». Хищный глаз над всеми плавал, Красный глаз и темень крыл. Черный Ворон, Черный Дьявол Царство света сторожил. Крик вороний среди плача, Гром «Урра» на стон в ответ, Красный глаз в толпе незрячей… Это бог наш?! – Бога нет! Прямо в ад идет дорога! Дымно-черен красный цвет! Люди-овцы! Ради бога! Стойте, люди – Бога нет! – «Мы в ногу, мы в ногу, мы в ногу! По гулкому камню дорог. Нам мир уступает дорогу. –  А я на путях поперек ». Опьяняющее знание. Новых битв далекий гром: «Мы пророки отрицанья! Мы лицом к лицу с врагом». Чувство силы, вспышка света, Непочатых дней запас… Это было! Было это? Ну так где ж оно сейчас? Мой противник чернокрылый, Этот красноглазый бес, Гордый взгляд нечистой силы, Точно призрак, вдруг исчез. Он со мной не принял боя. Он… как копоть, словно дым — Всюду… Все покрыв собою, Стал для глаз неразличим. Где гроза, величье, пламя? Только чад во тьме пустой. В пустоте машу руками, Задохнувшись пустотой. И нет ни колонн, ни отрядов, Ни маршей шагающих масс. Понурое тощее стадо. А я под ногами у вас. Пасутся рогатые братцы У ног и лица моего. Мне надо б, наверно, подняться, Да вот не пойму, для чего. … «Павел?»              В доме ни зги, Только шорох, скрежет… Вправду ль были шаги Или просто брежу? – Павел?..             (Бред, просто бред…) – Павел, ты? Войди же! (Нет, опять… Снова – нет… Ветер стекла лижет.) Так мертва тишина? Ложь – и звук и промельк? Вправду нежить одна Обитает в доме? Если б только уснуть На часок единый. Если б только чуть-чуть Потеплее льдина… Это в глупой яви Все наоборот. А во сне – там Павел Снова ей поет: «Спи, моя пушистая, Мой мохнатый глаз, — Все зайчата с лисами Не уйдут от нас. Просверкают заревом Рыжие хвосты, Будут разговаривать Хрусткие кусты. Загорится щелочка Красная вдали, И запахнет елочка На краю земли. Все начнется заново Где-то на краю, Ведь нельзя обманывать Сказочку мою». Как страшно вылезать из сна! Вдруг вспомнить: каждый в одиночку. Смерть лишь на миг дала отсрочку, Но – вот она. Опять она. Так значит можно разрубить Сплетенье рук, срастанье, завязь?! Не может быть, не может быть! Мы… милый мой, мы обознались! Ведь это – мы! Какой судьбе Под силу душу выместь, вылить?! Мне больше места нет в тебе? А где ж быть мне? Или?.. Или?.. Крик оборвался. Стон затих. Смерть глушит крик и всплески тушит. Как может вдруг не стать живых? Как может смерть пробраться в души?! … А где-то облако ложится В домов густеющую тень. Плывет, покачиваясь, птица На крыльях, медленных, как день. До края неба доплывает, До края света – до темна — И молча крылья предлагает Душе, застывшей у окна. Простор, напившись тишиною, Чуть дышит, облако клубя. «Ты можешь плыть и плыть за мною, Все удаляясь от себя. Сюда, на Запад, по потоку Зари – в невыносимый свет. Смерть чуть видна, смерть так далёко… Есть только ты, а смерти – нет…» Так вот откуда всходят звуки Колоколов, хоралов, месс! Встает стоглазый и сторукий, Высокий, как молитва, лес! Так вот откуда всходят шпили И начинается прибой Живого Духа, всплеск воскрылий, Пространства свиток голубой. Каким путем – коротким, длинным — Как я пришла в твои поля? О неоткрытые глубины Обетованная земля… … Как? Как мне жить? Ответь мне, Таня. … (Погасли света острова. Как страшно далеки слова! Как близко и легко молчанье.) – Тебе со мною тяжело. Но мне — Мне трудно. Жить почти невыносимо. (Лишь только кромка над землей в огне. А мир в дыму, в лиловых волнах дыма.) – Мне кажется порой, что жить преступно Где хочешь – дома, даже на лугу, В цветах, в траве – бьет в ноздри запах трупный Нельзя дышать. Да, – нечем. Не могу. (А ночь, как море. Водоем глубокий. От собственной безмерности темна. В ней тонут судьбы, затонули сроки И тишью захлебнулись времена.) – Послушай, Павел… Тихо как, послушай… И если я могу тебе помочь, Так помолчим. Пусть ночь втекает в душу Ночь больше нас, и больше знает ночь. – Ночь знает? Что? Ночь зачеркнула Все, что я знал. Сквозь жизнь – черта. И только нарастанье гула И только эта пустота, Наполненная всем… Что-то есть, что-то ждет, что-то вправе Командором пожаловать в дом: Мы без ног, мы без тел, – но раздавим! Мы без глаз, но найдем и сомнем! Этот марш, этот топот безногих, Тех, кого не объять и не счесть, Этот крик безголосых: С дороги! Точно что-то… ну да, что-то есть Вправду есть. Эта сила иная, Этот шепот и гром – этот бред — Это есть. Ну а я?                       Я не знаю, Я не знаю, я есть или нет… Ночь… Ты ночью на звезды глядела. Ну, а мне не тепло у огня Звезд твоих. Мне до них нету дела Точно так, как и им до меня. До всех этих мельчайших и крупных Фонарей, понатыканных в мгле, — Красоваться над нами преступно, Как преступно ходить по земле Нам над мертвыми.                         – Господи, Павел, Но ведь мертвые вовсе не там. Ты всех мертвых как звезды оставил. Вот они и кричат по ночам. – Я оставил?!                           Ну да, ты на тризне Вечно пьешь, а на жизнь нету сил. Ну, а мертвым… Им надобно жизни, Той, которую ты не вместил. Ты все ждешь катаклизмов, Мессии, Мне ж довольно шуршанья листвы. Для меня мертвых нет, все живые, Для тебя все живые мертвы. А ведь это так тихо, так просто Быть живым… Знаешь, с травкой любой Я сама проросла над погостом, Замолчала сама над собой. Да, сама – сквозь могильные плиты, С той березой до самых небес. Нет, не умер ты вместе с убитым И с воскресшим еще не воскрес. … Выжат, выдавлен, размолот. Но ведь есть же за окном Люди, лица, камни, город. К черту этот тихий дом! Бег рекламы, бег трамвая — Синий, желтый, красный свет… Пусть мелькает, пусть мелькает — Было – нету, было – нет. Все быстрее и быстрее… Как чудовищно легки: Драмы, песни и идеи, Ультра-новые стихи… И картины и портреты… Раз – готово, два – лови! Было – нету, было – нету — Погоди, останови! Было – нету… – Нету силы… Да уйми же этот пляс! Сделай так, чтоб что-то было Хоть бы на день, хоть на час. Я не знаю – камень, кошка, Площадь старая, вокзал… Эти грустные окошки, Как усталые глаза… … – Может мы, как тени кружим Возле старого окна. Там, где жили наши души, Там, где были мы сполна. Мы стояли против вала. Вихрь – а в нем душа – гола. Нас стихия обвевала. С нами ровнею была. Люди, боги или черти, Но уж только не скоты, Мы, просоленные смертью, Были, видишь ли, – чисты. – Может ты и смерть осилил, Да шумишь не по летам. Мы, мой милый, тоже были. Только были мы не там. И скотами были чаще Мы, чем бронзою литой… Но и скот, в аду горящий, Может быть уже святой. – За всех вознесенных Нам выпить пора! Петр, пей за Семена! Семен, – за Петра! – За всех погребенных, Скажите скорей. Петр, пей за Семена И Павлу подлей! … Тихо в доме. Застыла посуда. На кровати стакан, под столом — Нож, бутылок наваленных груда И какой-то немыслимый лом. Черно-розовой скатерти клок И в окурках в углу, на диване Чей-то скомканный белый платок. Как?.. Да как он попал сюда? – Танин тоже, Танин… Таня… о, этот избыток… Перегруженный птицами сад, Взгляд под тяжестью счастья закрытый, Мной одним переполненный взгляд… Эта тяжесть минуты безмолвной, — Таня… этот внезапный столбняк, Точно смерть непомерный и полный, Непосильный и тяжкий, как мрак. И – внезапная легкость рассвета. И – как будто и впрямь – два крыла… Я любил это. БЫЛО ведь это. Но… все смертно. – Любовь умерла. Спета детская песня о рае. … Что за гомон летит из окна?! Там весна… – И весна умирает. Там весна… – Ну и что ж, что весна? … Весна! О, Господи, – весна! Разлив весенний, дух весенний! Жизнь, не имеющая дна — О, наводненье воскресенья! Да хлынет жизнь! Все можно – вдруг Рвануться в небо вслед за птицей И на глазах преобразиться У смерти выскользнув из рук. Он длится, первый день творенья, Не завершившийся и днесь. — Ответ всех трав, хорал весенний, Ввысь солнцу грянувший: Аз есмь! Глаз солнца! Жги, дари и требуй, Любовь бессонная моя, Зияющая рана неба — Прострел сквозь грудь небытия. О щедрость творческого дара, Призыв сквозь миллионы лет На жар ответить равным жаром, Зажечь от света равный свет! Весна пришла на землю снова — Жизнь, хлынувшая из глубин! Да, я одна. Ну что ж такого? Земля одна. И Бог один. И как ни бесконечно много Тьмы в мире, – расступилась мгла. Душа растерзанного Бога Вновь по кусочкам собрала.

Послушайте! Встаньте из-за стола! Выйдите, выйдите из квартир! По миру трещина пролегла! Сегодня в полночь треснул мир! Не слышите гула? Вам жалко тепла? Не видите? Сдуло Стакан со стола?! И… ложка и ножик Взлетают, звеня! О Господи, боже! — Сдувает – меня!! Метель снеговая! Метель с площадей! Сдувает, сдувает, Сдувает людей! Вздувается, свищет — Стол, скатерть, костыль! Мы люди иль листья?? Мы люди иль пыль!! … ГДЕ?         ГДЕ?                    ГДЕ? ВПРАВО ИДТИ ИЛЬ ВЛЕВО? ГДЕ?         ГДЕ?                   ГДЕ? СЫН МОЙ УБИТЫЙ – ГДЕ ОН? ГДЕ ЖЕ? В ГОРАХ ЛУНЫ? В МОРЕ ИСКАТЬ? НА СУШЕ? Я ОБЫЩУ ВАМ СНЫ! Я ВАМ РАЗРОЮ ДУШИ! РАЗВОРОШУ СЕРДЦА! СТЕНКИ СЕРДЕЦ РАЗДВИНУ! ГДЕ ЖЕ ОН – СМЫСЛ ЛИЦА, СМЫСЛ УЛЫБКИ СЫНА? ИЛИ ДОТЛЕЛ И СГАС СГНИВШЕЮ В ПОЛЕ ЖАТВОЙ? НЕ УМЕСТИЛСЯ В ВАС? КАИНЫ, ГДЕ ЖЕ БРАТ ВАШ??? … Это кровь из мира хлещет — Шум валов, живой поток. Сквозь распавшиеся вещи Проступает в мире БОГ! Вот оно. Неотвратимо Обагряет даль и близь То, что не проходит мимо, От чего нельзя спастись Ни в безлюдье, ни в народе, Ни назад и ни вперед. — Это то, что не проходит, Даже если все пройдет. То, что в семени расчертит План листа и план корней. Это то, что больше смерти И бесчисленнее дней. То, чему Вселенной мало, Что солнца способно сместь И среди любых обвалов Повисает вечным «ЕСТЬ». О, великая тревога Площадей, окон, квартир! Обнажившийся до Бога, Обнаживший Бога мир. Вещи, ценности, идеи — Все швыряется в поток! Мира убыль. Мир скудеет. Прибывает в мире Бог. Дантов ветер за спиной! Мчимся адскими кругами Вместе с домом и женой, Вместе с мыслями и снами! Слиты вместе, слиты, свиты На какой-то страшный срок В адский узел, в адский свиток Рот ко рту, к виску висок! Таня! Я ведь на ногах Не стою. Волною, взмахом Поднят, сбит! Все – только прах! Вся душа – по ветру прахом! Никакого Павла нет! Я ведь знал давно: – в просвете В целях жизни бился бред, — Был всегда в нас этот ветер! Но покуда он умы Не задул, не тронул числа. Нам казалось – есть лишь мы: Он же – только сон без смысла. Только страх на полчаса, Только холод на мгновенье. Только мертвых голоса, Только странное смятенье. А теперь – со всех сторон — И над нами и под нами — Он – повсюду. Есть лишь он , А случайный сон – мы сами. Кто я? Отчего я с ними?! Как я жаждал доказать, Что я есть и втиснуть имя В мир, как жгучую печать. Клейма, вечные печати — Имена! О, сколько их — Я – профессор, я – писатель! — Ветер! Ветер! Ветер! Вихрь! Больше даже не приснится, Не примнится сердцу тишь… Носит, гонит! В спины, в лица! Таня! Как же ты стоишь? Ни на чем… легко и просто, Как звезда и как земля… Таня – тихость, Таня – остров, Память дальняя моя… … Stabat mater dolorosa… Молча мать стояла. Миру жаждущему слезы Матерь раздавала. Оживет и мертвый камень, Всем иссохшим хватит — Истекла совсем слезами, Источилась Матерь. Над немым сыновним телом Птицей чернокрылой, Все отдавши, что имела, Скорбная застыла. Stabat mater dolorosa… Век, как день единый. Матерь спросит с мира слезы, Матерь спросит Сына. Смотрит Матерь в наши лица «Где ОН?» – стонет ветер. Лучше б миру не родиться. Если не ответит.

Огонь! Огонь! Зрачок Зевеса!            (Сей взбег, сей взмах!) Разодранная вмиг завеса            Прокол в сердцах! Рассудок навзничь! Бога, Чуда            Черты видны! Он к нам врывается оттуда            Из глубины! Повелевает на колени            Рвануться нам, Он здесь – гроза и разоренье,            Но где-то там… Вот там, где никому не тесно,            Где глаз – звезда… Он – весть оттуда! Он – небесный!            Он – зов туда! Чиста, как пламена заката,            Господня страсть. Как ты посмел, Огнем зачатый,            Огонь украсть?! Горит во тьме, как глаз бессонный,            О жизни весть. Как ты посмел, Огнем рожденный,            Огонь низвесть?! В земные поместить затворы,            С небес на дно? Как Он тоскует по простору,            Где все – Одно! Как рвется Он стокрылой птицей,           Сжигая клеть! Огонь для тех, кто не боится           В огне сгореть! Кто от своих бессчетных братьев           Не отделим. Он входит в пламя, как в объятье           Со всем живым. Что ж ты сдержать не можешь крика           В свой судный час? Ты, вырвавший у неба с лика           Горящий глаз?! И кровь, сжигая мир, струится           С пустых небес. И хочет остудить глазницы           Слепой Зевес.

Купины неопалимой Блеск внезапный – жар глубин. Наше сердце неделимо: Слушай, мир мой, Бог един! Все одно и нет чужого, Сто окон – один чертог. Так сказал душе Егова: Вот завет наш: Я – твой Бог. Я, связавший эти нити, Сжавший все в одну ладонь, Всех держащий, – Вседержитель, Возжигающий огонь! Ради Бога, Жизни ради, Ради вспыхнувшего дня Ни искринки не укрáди [2] У единого огня! Туго стянут день грядущий С прошлым в узел бытия. Я – супруг твой, – молвил Сущий, И впечатал: только Я. И легла столбами света, Рассекающего тьму, Тяжесть Ветхого Завета — Тяжесть верности Тому, Кто извечно верен каждой Капле (все – единый вал), Тяжесть той вселенской жажды По началу всех начал, Тяжесть звездного чертога, Тяжесть солнца и земли, Слово огненного Бога: Все едино, не дели! Я – во всем, во всех, со всеми, Чья душа в святом огне. Кто воспримет Божье семя? Кто подарит Сына Мне? Из какой Он выйдет дали, Сын земли и неба сын? Тот, кто выжжет на скрижали: Слушай, мир мой, Бог един!

Сквозь дали и даты — Распявшим, распятым, Убитому брату, Убившему брату! И агнцу, и волку — Завет голубиный — Проклятья да смолкнут! — Едины, едины! И черным, и красным, И красным и белым: Сраженья напрасны — Единое тело! Во всех иноверцах — Единою болью Стучащее сердце — Набат колокольный! Он взял наше бремя, Он взял наши муки За всех и над всеми Раскинувший руки. И миру неведом Итог под итогом: Любая победа — Распятие Бога. И лишь побежденный Услышит лавину Пасхального звона: Восстал Всеединый!

Свет был. И нет. Куда ты скрылась? Где ты?! О, Эвридика – свет моих очей! Но я пойду во тьму вослед за светом! За Эвридикою пойдет Орфей… И перед мукой страшною моею Ад задрожит и растворит врата. И темнота отступит пред Орфеем. Или меня поглотит темнота. Вослед любимой ускользнувшей тени, Нащупывая тайный след следа По гулким, гудким, звуковым ступеням Спускаюсь внутрь. О, Господи, куда? Я различаю в брезжущем тумане Неясных линий шелестящий лес, Как будто кто-то чертит наши грани И плоть еще не обретает вес. Здесь, в глубине бездонного провала, Как стаи листьев, души шелестят. В стране концов они берут начало И нас зовут вперед, а не назад. И надо мне пройти сквозь мрак великий, Не оглянувшись, не подавшись вспять, Чтобы достать до вечной Эвридики, До Света негасимого достать.

И это ЕСТЬ . Во тьме светло. Мерцает узкий вход. До света сердце доросло И все еще растет… Куда? Неведомо… В меня Глядит горящий глаз. Зрачок вселенского огня Заглядывает в нас. И манит и велит идти Без цели и следа. О, это веденье Пути В неведенье куда! Иду! Иду!.. Во тьме зажглись — Глаза души моей… – Я здесь! Орфей мой, оглянись! Остановись, Орфей! – Любимая. Иди за мной! – Куда? – В наш вечный Дом. Чтоб быть не тенью, а живой, Не смертной – божеством. – Орфей, Орфей! Я не могу! – И я, как ты, не мог. Мы в адском топчемся кругу, Но вечный свет прожег Тьму вечную и выжег вход Туда, где смерти нет. – О, Господи, но как он жжет, Твой негасимый свет! Остановись! Я или Он. Я смертная, Орфей. Для смертных есть иной закон. – Не для Любви моей. – Так ты так мучаешь, любя? – Веление Огня. – Огонь, который вновь тебя Уводит от меня? – Любимая, да нет – к тебе! В тебя! – Но я без сил. О, не мешай моей судьбе! Зачем ты разбудил И поднял из небытия, На свет из темноты?! Прощай же…                   – Оглянулся я. Но… где же, где же ты?!

Нет ничего… Пустой, ничей Лес. Ни лица, ни слов. Есть только линии ветвей, Да линии стволов. Огромный вяз, склоненный в пруд, Плеск… лепет… дух… вода… Они куда-нибудь ведут… Но, Господи, куда? В каком-то позабытом сне Был этот холм с кустом… Они напоминают мне… Но, Боже мой, о чем? Какой-то край далекий… Там, Где мир, как небо тих, Я был Орфей… или Адам… Нет, раньше, прежде них… Еще не место и не век, Еще до всех имен — Сын Человечий… Человек. Еще не наречен Никак. И всё вместивший в грудь. О, эта полнота! Внутри души – и цель и путь И нету ни листа, Отторгнутого от меня. — День гаснет. Тает мгла… Из ночи в день и в ночь из дня Иду путем ствола. И вдруг – немое торжество! Тот высочайший миг: Из пустоты, из ничего Восходит смысл и Лик. Самосвеченье Бытия… Все это было… Что ж, Я совершил? Что сделал я, Что охватила дрожь Всю душу и нахлынул страх, Как будто камнем вниз Я брошен был и на руках Над бездною повис… О, Господи! Мой день, как год, Томительно тяжел, И вечно печень мне клюет Безжалостный орел. В каком аду, в каком огне Горю, его кляня, — Того, кто вновь летит ко мне Напомнить про меня Всецелого. О, этот взлет Великой птицы! Плачь, Душа больная!.. Как он жжет. Божественный палач! Какая боль!.. Сквозь все пласты Души!.. Уйди, не тронь! Но… враг мой, друг мой – это Ты, Мой внутренний огонь! Огонь, не поглощенный тьмой, Прожегший тьму мою! О, мой палач – целитель мой Всесильный – узнаю! Так вот она – вина моя: Как долго, как давно Мы разделились – Ты и я — Не слиты, не ОДНО. Владыка жизненных глубин, Крик смолк, я снова тих — Един с Тобой, с собой един, Нет более двоих! Огонь! Огонь! Внутри, во мне — Огонь! Сей взмах, сей взбег! Я есмь Огонь! Я весь в огне И не сгорю вовек!

Осанна! Осанна Горящему Богу! Свечение раны, Сжигание порога. Закон Миродержца: Единая воля. — Из самого сердца — Свечение боли. Кому-то – геенна, Кому-то – разруха — Сжигание тлена, Возжение Духа. Вовне есть границы, Внутри – ни единой. Пусть Он разгорится, Наш пламень глубинный. И верьте, не верьте! — Жизнь мертвый обрящет. Победа над смертью Есть Огнь Творящий.