Настя прильнула к нему, и Давид почувствовал, как ему на грудь капают её холодные слёзы.

– Не уходи, прошу тебя. Мне без тебя здесь так страшно и одиноко. – Прошептала она.

Вокруг, куда не кинь глазом, простилалась бескрайняя степь. Ни деревьев, ни травы, только потрескавшаяся от жары земля под ногами, совсем ничего… – беспредел. Герой поднял голову вверх и увидел небо, которое заволокло чёрными тучами, и не было просвета, только гром и молнии мелькали в небесах, освещая жуткие фигуры, рисованные его воображением. Прямо посреди степи стояли огромные кованые ворота, запертые на ржавый навесной замок.

– Что это? – Проговорил герой.

– Не покидай меня… мне здесь так одиноко и холодно… – Прошептала Настя.

Она повела его за руку в сторону ворот, но как бы они не старались приблизиться, у них ничего не получалось. Казалось будто кто–то великий и могущественный, сквозь злобный грохочущий смех грома отодвигает ворота на два шага, как только они делали шаг. С неба пошёл дождь поначалу тёплый и мелкий будто летний, но после он перешёл в настоящий холодный как лёд ливень. Рука Насти выскользнула из ладони Давида. До его ушей донеся её отчаянный крик:

– Ты обещал!

В его измучанные лёгкие с хрипом ворвался морозный воздух и сразу же после этого последовал жуткий холод, сковавший его тело. Свет будто бритвой полоснул по глазам. Сквозь пыль и слёзы, смог различить стоящую над собой мирскую фигуру с ведром в руках. До ушей донеся чей–то грубый голос, привыкший повелевать:

– Будет с него! Подох, так подох, с этим с самого начала всё было понятно. Зря только столько тащили. Надо было его там и бросить.

– Господин Унтер–офицер кажется этот живой. – Пролепетал второй, совсем детский голос.

Над героем навис мужчина в чёрной форме лицо, которого он рассматривал сквозь резь в глазах и слёзы.

–Живой голубчик! – Проговорил мужчина. – Сейчас ты мне всё и размажешь.

Наконец то зрение героя пришло в норму, и он смог в деталях рассмотреть людей, столпившихся вокруг него. Давид сидел, прислонившись спиной к холодным бетонным плитам. От его оружия и вещей след простыл. Сейчас на нём ничего кроме нательного белья не было, и то промокшее до нитки. Герой сидел посреди огромной лужи. По всей видимости, пока его привели в чувство, ему на голову вылили не одно ведро холодной воды. Рядом топтались какие–то военные, одетые в чёрную форму с красно чёрными флагами на груди и спине. Человек, который его допрашивал, выглядел несколько иначе. Форма его была заметно чище. Да и металлических значков, непонятного для героя значения, на его груди было более предостаточно, чтобы Давид смог убедится, что перед ним не кто иной, как командир этих людей. Лицо его было сухим и не чем не приметным разве что только надетой на голову фуражке с металлическим орлом вместо кокарды. На вид ему было не более тридцати, хотя всем его подчинённым едва ли перевалило за двадцать. Командир, по–видимому, был худ телосложением и высок ростом, но герой мог и ошибаться. Много ли разглядишь, полулёжа на холодной земле?

– Имя? – Потребовал командир.

С минуту герой колебался, но затем последовала звонкая пощёчина от офицера и он, не задумываясь, ответил:

– Моё?

– Моё мне известно! – Сорвавшись на крик проорал офицер. – Имя!

– Давид.

– Так ты ещё и жидяра.

Среди солдат послышались смешки. Герой помотал головой желая осмотреться, где он находится. Жуткая сырость и большое наличие комаров подсказали ему, что он находится возле водоёма. Всё вокруг было перекопано траншеями и заставлено зелёными деревянными ящиками. В пару десятков шагов от него возвышался сложенный из бетонных плит блиндаж, обтянутый зелёной тканью с гнёздами для хищно торчащих пулемётов.

– Где я нахожусь? – Проблеял герой.

– Здесь вопросы задаю я! – Парировал офицер, нанося удар сапогом в плечо.

По плечу стеганула дикая боль, только сейчас герой заметил, что раны его были перевязаны грязными тряпками. Обильно окрашенный кровью герой всё–таки перестал кровоточить, но от удара офицера рана открылась, обильно заливая плечо.

– Кому принадлежишь? Почему без шеврона? Откуда у тебя такое вооружение? Где твои люди? – Засыпал вопросами Давида офицер. На что тот отвечал, дескать:

–Ничего не знаю, ничего не помню.

Допрос прервал один из подчинённых, подбежав, к офицеру и прошептал ему, что–то на ухо. На что тот лишь только скривился и переспросил:

– Что так и сказал?

– Так точно Господин Унтер–офицер.

Унтер–офицер с некоторой нерешимостью посмотрел на героя и, развернувшись, зашагал к блиндажу.

– Что нам с этим делать? – Поинтересовался один из солдат указывая на Давида.

– В яму его к остальным. – Скомандовал офицер.

Героя грубо подхватили под руки и поволокли куда–то в сторону. Стараясь запомнить маршрут герой, озираясь, заметил в пару сотнях метров бурно бьющуюся об камни широкую речку. За это время он насчитал не меньше двух десятков бойцов. Все они были одеты в одинаковую чёрную форму. Большинство слонялось взад–вперёд, без дела таща за собой, будто непосильную ношу автоматы старого образца. Все здешние солдаты не выглядели старше двадцати, за исключением Унтер–офицера, и вели себя подобающе. Играли в карты, громко переругивались или же просто спали вповалку на укреплениях из мешков с песком.

Оба его конвоира были немногословны и на все его вопросы лишь натужно хрипели, таща его тело. Его бросили на землю, и он остался лежать без движения, как ему и было приказано. Повернув голову, он смог разглядеть ржавые двери бетонного подвала. Повеяло спёртым воздухом и сыростью. Спустя пару минут герой услышал скрип, отпирающегося замка и его тело покатилось по ступенькам вниз. Последний лучик дневного света погас вместе с закрытием дверей, и он очутился в полнейшей темноте.

Холодный бетонный пол приятно студил ноющее от боли тело. Звон в ушах утих, а его глаза привыкли к темноте, обрисовывая движущиеся силуэты. Из темноты послышались всхлипы и рыдания.

– Семёныч… – Прохрипел герой. – Семёныч ты здесь?

В нос ударил крепкий запах мужского пота и мочи. К нему, согнувшись, подбежала пара неизвестных мужчин, и без лишних прелюдий принялись его обыскивать.

– Еда! – Потребовал один из них.

– Жрать! – Прохрипел второй.

Их худощавые руки потянулись к его шее, но внезапно в голову одному из них прилетел обломок кирпича. На лицо Давида брызнуло тёплым и горячим и один из человекоподобных существ упало на бок, жутко хрипя.

– Анну пошли прочь от него дерьмоеды! – Послышался чей–то басовитый голос.

Одно из созданий растворилось в темноте, второе же тело осталось лежать неподвижно. Спустя мгновение герой расслышал шаркающие шаги и звон цепей, неизвестный голос произнёс:

– Кого это нелёгкая принесла… ты кто такой? Чей будешь?

Пред Давидом предстало поистине пугающее зрелище. Настолько худых людей герою ещё не доводилось видеть. Казалось, перед ним сейчас стоял обтянутый кожей живой скелет. Набедренная повязка из каких–то вонючих тряпок и длинная до пояса борода вот и всё что прикрывало тело этого человека. Звеня цепями ни ногах, он приподнял героя в сидячее положение и внимательно всмотрелся в его лицо. После этого потребовал показать ему свои руки. Увидев на пальцах героя только понятный для него знак, незнакомец хмыкнул себе под нос и спросил:

– Идти сможешь?

– Куда идти? Не видно же ни зги! – Слабо прохрипел герой.

– Община примет… – Загадочно протянул незнакомец.

Давид хотел было подняться на ноги, но рана дала о себе знать, и он с криком завалился на бок. Тогда неизвестный поднял его на руки, будто шестнадцати летнюю девчонку и понёс, куда–то в темноту. Сколько они так прошли Давид не знал. В этой кромешной тьме время будто исчезло, оставив только боль и страдания.

Вдалеке забрезжил неяркий свет от костра. Пару раз неизвестный опускал его на землю, чтобы передохнуть. На третий раз Давид выявил желание идти самостоятельно, и с помощью неизвестного поднялся на ноги. Опёршись на плечо товарища он, прихрамывая и стараясь отрешится то боли, зашагал в сторону света. Боль и страдания полностью заполонили его сознание. Проклятый костёр, будто чья–то чудовищная насмешка, не спешил приближаться, как вдруг по сторонам послышалось шуршание.

– Поднажми! – Скомандовал неизвестный.

Дорогу им преградил согнувшийся силуэт маленького и тощего человека, но в нерешимости тут же отскочил назад во тьму. По бокам послышались хрипы и стенания. От выработанного надпочечниками адреналина Давид почти что бежал, не ощущая боли в теле. Но вскоре шуршание и прочие звуки с боков притихли, и они наконец–то приблизились к тускло горящему костерку.

Вокруг тускло горящего костерка столпилось не менее трёх десятков людей. Некоторые сидели, протянув руки к огню, кто–то лежал на голой земле, были и такие, что бесцельно слонялись в темноте, бормоча себе под нос нечто нечленораздельное. На появление Давида никто не обратил особого внимания, лишь ненадолго окинув его взглядом.

Не в силах более тянуть неподъёмную ношу незнакомец со стоном бухнулся на землю вместе с героем. Пару минут оба лежали неподвижно, слышно было, как незнакомец с булькающим звуком отхаркал частички лёгкого. Утерев рот, он поднялся на ноги и принялся осматривать раны героя. Подсветив себе поленом, взятым из костерка, незнакомец произнёс:

– Эко тебе ногу разворотило! Как ты на ноги подняться то смог? Вот только что–то я осколка не вижу. Наверное, хозяева достали.

– Пуля…

– Что?

– Пуля… крупнокалиберная… – Прохрипел герой. – Плечо тоже зацепило…

– Да не браток ты что–то путаешь, если бы крупнокалиберная тогда бы навылет… – С гордостью за свои медицинские познания ответил неизвестный. – Я брат, когда служил, всякого навидался, так что рубль за сто даю что это у тебя осколочная. Главное, чтобы сухожилия были целы, а там пол годика и будешь как новенький. Надо только хозяевам передать, чтобы тебя подлатали, им лишние убытки не к чему. Давай ка я плечо твоё осмотрю.

Размотав повязку на руке Давида бородач, ели слышно рассмеялся:

– Ты что разыгрывать меня вздумал? Или от работы откосить хочешь?

Герой с недоумением повернул голову. Вместо рваной раны на руке выпирал уродливый сизый шрам.

– Как звать то тебя? – Произнёс незнакомец, заглядывая герою в глаза.

– Давид…

– Жид?

– Я не понимаю…

– Имя у тебя жидовское, да и нос у тебя… больно хитрый. Таких как ты, хозяева не больно жалуют.

Давид непонимающе молчал. Незнакомец, вдоволь рассмотрев нового соплеменника, поднялся на ноги, потерев к нему всякий интерес, принялся тычками, и подзатыльниками разгонять от костра людей освобождая для себя место. У костра послышалась недовольная болтовня, но бородач тут же на корню пресёк недовольство, принявшись избивать одного из несогласных. Крики и ругань постепенно начали стихать, как и силуэты людей. Герой словил себя на мысли, что теряет сознание.

Сколько времени он провёл без сознания? Час? День? Год? Здесь в сырой, загаженной, забытой Богом яме такого понятия как время не существовало. Люди появлялись, и пропадали без следа. Сколько сот ни в чём не повинных душ, смогла сломить судьба раба? Нарисованная красной краской на покрученной доске, рукой бездушного шутника надпись: "Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate ", была прибита ржавыми гвоздями перед воротами темницы. «Оставьте, входящие сюда, всякую надежду» гласила надпись, но лишь немногие знали смысл этой дьявольской шутки.

Даже здесь, не видя солнца. Без еды и воды. Дожидаясь своей очереди, пока наверху люди с оружием вершат твою судьбу, надежда не покинет тебя. Будто ниспосланная кара она мучит тебя, рисуя в голове картины спасения из лап работорговцев, изо дня в день, заставляя тело двигаться. Но вот наступает день, а может и ночь, и ворота открываются. В темницу входит вооружённый конвой, освещая свой путь мощными фонарями, и уволакивают тебя наверх под безропотное молчание окружающих тебя пленников.

Между узниками ходят легенды, будто пленников осматривают и покупают зажиточные господа, уводя их следом в свои владения. Там они благополучно служат своим новым хозяевам до глубокой старости. Но если ты не понравишься покупателям, будешь дерзким и упрямым… Что ж не зря конвоиры поговаривают о том, как разжирела рыба, водящаяся в реке неподалёку.

Некоторые узники так и не смогли смериться со своим статусом. Пытаясь поднять бунт, они подговаривали собратьев по несчастью, но всякий раз надсмотрщики вычисляли зачинщиков, наказывая тех самым жутким образом. По этой части из конвоиров выделялась фашистка под прозвищем Изверг. Неизвестно кто дал ей такое прозвище, узники или же сами надсмотрщики, но Изверг, в плане пяток была необычайно искусна и изобретательна. Маленького роста, не более полутора метров и весом в семьдесят килограммов эта женщина преклонных лет внушала ужас не только узникам, но и своим коллегам.

Особенно она любила пытать молодых девушек. Уродуя их лица ножом, или же отрезая уши и носы. Пытки для мужчин у неё были немного примитивнее, и обычно вращались вокруг их половых органов. Нередко она приостанавливала казнь, приказывая залечить раны несчастных, но после принималась за работу с удвоенной силой.

Были средь пленников, и такие которые под гнётом голода и пыток утрачивали всякие человеческие черты. Нападали на товарищей, убивали и пожирали их плоть. Таких существ называли каннибалами и забивали камнями.

Из года в год община рабов горела в адском огне боли, голода и надежды. Всякий раз, появлявшаяся будто из неоткуда болезнь, выкашивала всех под чистую, и тогда люди обретали долгожданный покой. Тогда работорговцы находили новых жертв, проводя их под надписью "Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate " и всё началось сначала.

Упёршись руками в землю, герой попытался подняться на ноги, но острая боль стеганула по ноге, и он с криком завалился на бок. Постепенно стоящая вокруг непроглядная тьма уступила место сумеркам, и Давид смог осмотреться. С опозданием поняв, что это не тьма отступала, а скорее его глаза привыкли от безысходности. Вокруг всё также бродили ополоумевшие люди, и в десятке метров горел костерок.

Скрипя зубами, герой подполз к костру, у которого сидело несколько человек, включая и бородача.

– Вот что Давид, ты я вижу в себя пришёл, давай–ка я тебе наши порядки разъясню. – Произнёс бородач, не отводя взгляда от огня. – Лишних вопросов не задавать, с хозяевами не спорить. По нужде подальше отходить. Пайку у соседа не отбирать, самому делится. Мы крыс не любим…

– Крыс? – Непонимающе повторил герой.

– Да не крыс, а "Крыс"! Не дошло? Крыс, которые мохнатые и жирненькие, мы очень любим. Вот только давно всех пожрали… а вот если ты чего притаить решил… такое не прощается. Понял?

– Понял.

– Главный здесь я. Называй меня Бородой. Так все меня кличут. Связь с хозяевами через меня. Хотя это тебе едва ли поможет… Всё понятно? – Не дожидаясь ответа, Борода замолчал, к чему–то прислушиваясь.

Спустя мгновение послышался жуткий скрип навесов, и в темницу вошли трое работорговцев, освещая себе путь мощными фонарями. Свет от фонарей больно стеганул героя по глазам, но он наконец–то смог рассмотреть, каким гигантским было подземелье. По бокам тянулись поросшие мхом и ржавой арматурой, осыпающиеся штукатуркой, бетонные стены. Путь от входа до костра походил на расширяющеюся кишку, уходящую в неизвестную мрачную даль.

– Ну что падаль, жрать подано! – Усмехаясь, произнёс один из конвоиров, бросая под ноги людям небольшой ворох тряпья.

Вся орава рабов, не сговариваясь, бросилась на подачку отталкивая друг друга. В сторону героя покатился наполовину изгнивший кочан капусты, но его тут же перехватила какая–то тощая девочка. С едой было покончено и рабы разбежались кто–куда, прижимая к груди свою добычу. Нередко до ушей Давида доносились звуки потасовки и делёжки, но вскоре всё утихло.

Конвоиры подозвали бородача и о чём–то долго с ним разговаривали, много жестикулирую и, указывая в сторону героя. Потом передали ему небольшой свёрток и развернувшись зашагали прочь из этого затхлого смертью и мочой адского места. Борода вернулся к костру и устроившись поудобнее развернул свёрток. Внутри оказалась слегка заплесневевшая буханка чёрного хлеба и луковица. Бородач приступил к трапезе, отламывая не спеша от буханки куски и загрызая их луком. Вокруг него собралась пара человек, но одного его взгляда хватило, чтобы несчастные отошли подальше.

– На вот подкрепись, – произнёс бородач, протягивая ломоть хлеба герою, – и в другой раз не зевай. Хозяева тобой заинтересованы…

– Мной?

– Приказали присматривать, чтобы ты от голода не подох. Даже не знаю хорошо это для тебя или не очень. Я всего один раз видел, чтобы хозяева так за товаром присматривали… – Будто на полуслове оборвал свою речь Борода.

В нескольких десятков метров послышался режущий душу женский крик. Борода тут же сорвался с места и последовал к месту, которое Давид поначалу принял за кучу изгаженного тряпья. Из–под тряпок, упираясь лопатками в землю, выползло какое–то создание, отдалённо напоминающее человека, и на него тут же набросилось два хищных силуэта. Спустя пару секунд, в эту неразбериху вклинился худощавый силуэт бородача. Послышались хлёсткие звуки ударов и неизвестные разбежались в разные стороны, оставив лежать свою жертву без сознания.

Бородач наклонился к неизвестному, прощупывая пульс, и убедившись, что тот жив, вернулся на прежнее место. Умостившись удобнее перед костром, он вперил свой задумчивый взгляд в огонь:

– Все мы рано или поздно одичаем до их уровня. С каждым днём всё больше утрачивая человеческое начало, мы рискуем полностью забыть, кем мы являемся, отправившись в небытие. Человеку лишь дано право решать, каким именно поступком он пересечёт эту тонкую линию разума и инстинктов. – Последние слова бородача, явно не к кому не предназначались. Скорее это были размышления вслух. Но герой уловил некую иронию в его интонации и злобной ухмылке.

– Что там произошло? – Произнёс герой, проглатывая последний кусок хлеба, и пересыпая крошки с ладони в рот.

– Где? – Непонимающе проговорил Борода.

– Ну там! – Произнёс Давид, указывая рукой по направлению кучи с тряпьём.

– Там… – будто выныривая из глубокого транса, произнёс бородач, проведя взглядом за рукой героя. – Ах да. Парочка парней решили позабавиться. Примерно в одно время с тобой притащили новенькую. Хозяева приказали следить, чтобы товар не попортили вот я и…

Недослушав его герой, превозмогая боль, дополз до неизвестной и, повернув её лицо к свету, узнал в ней Мариам.

– Мариам… Ты жива? С тобой всё в порядке. – Позвал её герой, вытирая своими ладонями её закопчённое сажей и пылью лицо.

Девушка лишь слабо взмахнула ресницами силясь открыть глаза, но так и осталась лежать без чувств, не реагируя на попытки Давида привести её в сознание. Обхватив её хрупкое тело руками, он сквозь жуткую боль в ноге, переборов себя, поднялся на ноги, и хромая побрёл к костру.

Сквозь мрак по глазам ударил ослепительно яркий свет, пару секунд больно режущий сетчатку глаз. Безжизненные станы темницы сменились белыми, будто накрахмаленные простыни. Он услышал звуки стрельбы и крики женщин и детей. Они молили о пощаде, но их крики оборвали автоматные очереди. Спустя несколько мгновений он узнал своё родное убежище, свой дом, пылающий огнём войны. Герой стоял посреди Комнаты Хранение Оружия. За столом сидел Кузьма. Он был привязан верёвками к стулу, а на его лице не было живого места от синяков и побоев. В груди Кузьмы торчал штык нож, пригвоздив его к спинке стула. За спиной послышались шаги и чей–то знакомый до жути скрипучий голос.

– Тебе не скрыться от меня щенок! Я достану тебя из–под земли чего бы это мне не стоило.

Перед Давидом предстал Вепрь в том самом обличии, которым он увидел его в первый раз. Жуткая кабанья морда, с полыхающими адским пламенем глазами, будто приросла к его телу, слившись с ним в одно целое. Жуткая кабанья пасть открылась, обнажив ряд крепких желтоватых клыков, и вепрь прыгнул на свою жертву, сбив её своим корпусом на землю.

Давид, не отдавая себе отчёт в том, что он делает, принялся колотить руками, куда попало, но это ему не помогло. Последнее что он увидел это жуткая кабанья пасть, вцепившаяся ему в лицо и с треском разгрызающая его череп. Кровь залила его лицо, и герой почувствовал холодное объятие старухи смерти.

Герой уже почти привык к тому, как его всякий раз его покидает сознание, будто он не матёрый крепко сложенный мужик, а какое–то хрупкая девица. Вот и сейчас он пришёл в себя около тускло горевшего костерка в окружении бесцельно бродящих взад–вперёд людей. Рядом с ним всё также без сознания лежала Мариам. Пытаясь прояснить для себя, где есть сон, а где реальность он больно ущипнул себя. Но вскоре ноющая боль в ноге расставила всё по местам.

Это была реальность, гнетущая запахом нечистот и атмосферой безысходности. Не случится чуда, и он не проснётся у себя в постели, чувствуя под боком мирно прикорнувшую жену. Не смоет в умывальнике холодной водой остатки кошмара, потому что именно в этот кошмар с недавних пор превратилась его беззаботная жизнь.

Раздался скрип ворот, и в темницу, ступая друг за другом по бетонным ступеням, спустилось с дюжину рабов. Дневной свет померк и сразу же послышался звук запирающегося засова. Среди новоприбывших, герой различил знакомою фигуру.