Как почту боли, обрамленье раны, я вспоминаю тихий ясный дом, чернильный рай и праздник валерьяны, развеянный летейским сквозняком. Ту комнату, как братское кладбище, когда, внимая смыслам непростым, он нес в руке слабеющей и нищей меморий голубиные листы. И до укола в трепетное сердце живую ткань сквозил словесный ток, а там уж, глядь, и приоткрылась дверца — то Прозерпины властный голосок. Как память-гостья по весне опальной, явилась смерть с подарком ледяным. Он вспомнил все. Она вошла, как пальма, когда Господь ее прислал за ним.