Чуть солей, чуть кровей – придушить и размять, трижды плюнуть на Запад, в мурло Велиарово… Ах, скажи мне, моя Голубиная Мать, кто варил это страшное нежное варево? Кто варил – тому здесь уже больше не быть: он варить-то сварил, а расхлебывать – ворону. Почему же так страшно мне переходить на ту милую, дальнюю, праздную сторону? Мне и Кесарь не друг, мне и слов самосад — сорных роз – опостылел, как вымысел Родины. Я и знать не хочу, как Центрального Пса будет время топить в его красной блевотине. В Лете, где растворяется времени нить, смерть вторая к душе клубом пены подкатится. Потому так и страшно себя растворить и увидеть червленые буквы Акафиста. Что не слышало Ухо – не скажет Язык — так от Века Иного до Времени Оного. Для того, чтобы выучить эти Азы, надо верить каленым щипцам игемоновым. Знать, и там ордена, как и здесь – так чего ж ты, Психушка моя, притворяешься дурою? Обточи свое тело о жертвенный нож и прикрой, Потаскуха, себя амбразурою. А потом поднимись и ступай, не скорбя ни о чем, говоря: так и надо, и надо нам. Андрогиново племя приветит тебя недомыслимым словом, забвеньем и ладаном.