I Я изучил структуру грязи, она сродни моей мазне из слов и слизи. Как в экстазе, он шепчет ей: «О, не, о, не». Она ему: «Да, да, спусти», И грязный хер в ее горсти цветет как ирис подневольный, как незабудка бытия. Он шепчет ей: «Моя, моя». Она ему: «Мне слишком больно, уйди немного, погоди…» И тут свалилась сковородка, что наобум лежала сверху. Какой дурак ее поставил? Короче трах, трах, трах и баста, и склеились они в экстазе, и помощь не позвать, не дотянуться до телефона, до Бога, уж, подавно. Вот структура мерзости и грязи. И сын пришел. Они в экстазе. II Забыли слова основные. Страсть и убийство, любовь, если хочешь – любовь сметана с кровоостатком в пустыне, где жажда бесцельна, бессмысленна. Где тот оазис, что спас героя пустыни, автора черного белого маленького принца, где этот жалкий источник? III Забавные слова на ум приходят, и бедный ум дивится их сознанью, их состоятельности полной вне ума, их пьяной трескотне, и щебету, и ласке фонем текущей как бы в никуда, направо и налево. Знать бы, что делает твоя левая, когда правая занята текущим дерьмом и своим, и чужим, когда ты уже post mortum. О, если бы это был полный финиш! Ан, нет – истязанье есть истязанье последнего: ты последний кричи, если хочешь, зови, зови, зови к себе на помощь, и они придут – забавные слова.