Этот разговор происходил в довольно странных декорациях.
Там, где сладостно-зеленый ромашковый луг лениво и плавно спускается к берегу медленно теплеющего Глубокого Озера, чуть правее дымящихся развалин сожженной деревни есть тихая светлая заводь с небыстрым течением и мягким песочком на дне. Когда жарко-желтому солнцу удается пробиться сквозь плотный дым погребальных костров, изумрудная трава у воды вспыхивает сотнями бликов: здесь и там начинают перемигиваться на солнце, как осколки зеркала, обломки изрубленных клинков, сорванные подковы и обрывки кольчуги, серебрящиеся мутно, как крупные дохлые рыбины. Трупов уже не видно: гниющие туши лошадей, угадаев, песиголовцев и обезьян свалили в крепостной ров и забросали камнями; тела славянских ратников и влажских разбойников сожгли; греков похоронили под рев торжественных песнопений.
Вот здесь, на самом чудовищном пляже Залесья, раскинув белое тело по багрово-красной попоне, подложив под голову увесистые кулаки, загорал совершенно голый человек весьма неслабого телосложения. Он купался недавно; мокрые волосы на ногах слиплись и быстро подсыхали. На квадратном плече рваные вишнево-коричневые полосы от медвежьих когтей. В потемневших от влаги волосах — яркая, тщательно вышитая тесьма наследника Властовского.
А рядом, будто для смеха, словно для пущего контраста придуманный, громыхая тяжелым доспехом, ходит большими шагами высокий и тощий железный человек в изощренной броне — ходит кругами, скрежещет стальными сочленениями, скрипит оружной перевязью, качает позолоченным шлемом, возбужденно размахивает руками — и говорит, говорит беспрерывно:
— Это чудовищно! Мы потеряли Берубоя. Траян мертв. Это чудовищно. Утратили всякую связь со Стенькой. Что это значит? Что случилось с Тешиловым?
Голый наследник, морщась, протягивает белую волосатую руку, почесывает измятые жесткие ребра:
— Успокойся, князь Алеша. Скоро все выяснится.
— Кольцо… Вот что не дает мне покоя. Откуда у тебя этот ужасный перстень со змеиными зубами? Где раздобыл такую редкую гадость?
Молчит наследник Зверко. Солнце просвечивает сквозь дым, вызолачивает желтые ресницы, колючую щетину на сизом подбородке.
— Послушай… — Железный и тощий резко оборачивается — Дай посмотреть.
Наследник с досадой поднимает брови, разлепляет усталые веки:
— На хрена тебе?
— Любопытно.
— На, погляди. — Наследник тяжко отрывает спину от взмокшей попоны, садится Ухватив длинной рукой мешок, вытряхивает на ладонь морщинистый тускло-черный камень со сквозным отверстием.
Вещий Лисей, стянув с руки железную перчатку, протягивает узкую ладонь. Перстень холодный и странно тяжелый. Почти плоский, оплывший и словно скользкий…
— Удивительно, — тихо произносит железный князь Лисей — Никак не пойму… Какое-то воспоминание. Этот перстень похож на…
— На куриного бога, — насмешливо морщится Зверко.
— Что?
— В детстве, помнишь? Когда собираешь камешки на морском берегу, в Крыму. Нужно найти камень с дырочкой.
— Ну конечно! — вздрагивает Вещий Лисей. — Такой камень назывался… куриный бог. Меня еще в детстве удивляло, при чем здесь курицы…
— Вот именно.
— Теперь я понимаю. Куриный бог — это Чурила. Но скажи, пожалуйста… откуда у тебя эта дрянь?
— Сделай шаг в сторону. Закрываешь мне солнце.
— Где ты взял этот перстень?
— Господи, какая разница. У Свища забрал. Думал, это обычный гвоздеврановый перстень. Теперь ясно, почему старик Посух так упрашивал меня выкинуть это колечко в любую близлежащую пропасть.
— Да уж… Может быть, стоило послушаться старика. А Свищ… это кто?
— Свищ. — Данила улыбнулся. — Классный был парень. Видимо, Свищ и вправду украл это колечко у Чурилы во время битвы.
— Помнится, Плескун упоминал битву при Ош-Бабеле, — нахмурился вещий князь. — Сражение штурмовых аватар Сварога с первым заградительным полком рыжих песиголовцев. По легенде, битва произошла в долине шестнадцати высохших рек и сопровождалась забавными погодными аномалиями. В частности, шел кровавый град. Говорят, именно град особенно впечатлил бедных песиголовцев. После битвы их властитель хан Полыкан подписал капитуляцию.
— Ну и дурак.
— Он признал иго Сварога — несмотря на то что братья-аватары уничтожили только заградительный полк. Свыше девяноста процентов регулярной армии рыжих псов оставались на момент капитуляции в полной боевой готовности. Однако… все эти парни как один встали на сторону Чурилы.
— Откуда знаешь?
— Легенды читал.
— Хм. А что в легендах пишут про кольцо?
— Почти ничего не пишут. Дескать, плеточка-змиевочка бьет на сто шагов, сжигает людей. Что змея, то бишь плеть, вылезает из перстня. И все.
— Ну, тогда я даже побольше тебя знаю. Из черных книжек. Не помню, говорил тебе или нет: в городе Висохолме мы у куруядовых комсомольцев экспроприировали волшебную литературу. Авторы пишут, что плеточка-змиевочка есть оружие подавления воли. Никакой это не бластер и вовсе не змея в буквальном смысле слова.
— Ну да… Плеть — символ рабства. Змея — символ насильственной, гипнотической власти…
— Ага. Плетка превращает противника в зомби. Нужно только знать заклинание.
— А ты его знаешь?
— Да.
— Откуда? Прочитал в чернокнигах?
— Алеша, я тебя прошу. Не бросай тень. Я пытаюсь загорать…
— Ты нашел формулу в волшебных книгах?
— Нет. Авторы предлагают разные версии заклинания. Но они все ошибаются.
— Утром во время допроса… Ты произнес это страшное заклинание, и зубы высунулись из кольца… Я тогда еще поразился, откуда ты знаешь нужные слова?
— Разве не помнишь? Мне сказал Плескун.
Князь Лисей молча покачал головой. Скрипя сапогами по песку, прошелся взад-вперед вдоль краешка воды. Покосился на свое зеленоватое колеблющееся отражение.
— Вот еще странное дело, — сказал он наконец. — Зачем Плескун дал тебе формулу заклинания? Он-то знает, что ты — вовсе не настоящий Чурила… Разве Плескун враг самому себе?
Данила дернул плечом:
— А ты не думал, что гномик… и вправду мог думать, будто я — Чурила?
— Ты хочешь сказать, все эти причитания «о мой повелитель!» — это было всерьез? Гм. Знаешь, честно говоря, у меня тоже было странное чувство… что карлик не врет. Не хотел тебе говорить.
— Вот-вот.
— Может быть, он почувствовал, что у тебя на пальце Змеиное Жало? И воспринял это как свидетельство? Решил, что ты и есть Чурила?
— По твоему, он никогда не видел настоящего Чурилу в лицо?
Вещий Лисей вздохнул.
— Знаешь, Дань… я сейчас, наверное, скажу страшную глупость… А что, если никакого Чурилы нет в природе?
— В смысле?
— Все вокруг шумят, что Чурила идет на Русь — а на самом деле никто не идет. Просто у Сварога элементарный расчет: внешняя угроза спровоцирует на разбухание нашу собственную, внутреннюю русскую гадость…
— Ты хочешь сказать, что я — разбух?
— Не обижайся. Давай взглянем трезво. Кто мы такие? Мы нездешние. Мы взялись невесть откуда, из будущего. А что, если мы — это и есть Чурила? Что, если Русь инстинктивно отреагировала на наше вторжение из будущего, создав народную легенду о таинственном чужестранце без лица, который грядет на Русь, чтобы ее завоевать и подчинить себе? Смотри: чужестранец-агрессор весьма силен, хитер и очарователен, он подчиняет себе людей… Не про нас ли сказано? Разве мы не считаем себя на голову выше аборигенов…
— Гм, фигня какая. — Зверко хотел было сплюнуть, но передумал. — Редкая и страшная фигня.
— Пойми, я ничего не хочу доказывать, я просто решаюсь довести логический ряд до абсурда: а что, если мы — это коллективный Чурила? Сапог Чурилы — у Мстислава. Перстень Чурилы, Змеиное Жало, — у тебя. Скоро, может быть, у меня тоже обнаружится что-нибудь Чурилино. Я уже ничему не удивлюсь…
— Значит, приход Чурилы на Русь — это не наезд одного конкретного ублюдка?
— Это наезд явления, Дань. Приход Чурилы — это процесс. Процесс очуривания, окуривания, очарования Руси. Сварог превращает всех нас в маленьких Чурилок. Он заставляет нас хитрить, ссориться, подличать, даже убивать!
— Стало быть, по-твоему, я и есть образцовый мобилизованный чурилка? Очарованный столь качественно, что даже Плескун принимает меня за своего начальника…
— Я ничего не утверждаю. Я размышляю…
— Да вранье все. Просто парни хотят отвлечь нас от дела. А наше дело — засадить в табло конкретному негодяю, который движется с поганого Востока с черным камушком за пазухой. Вот и все. Остальное — интеллигентские разговоры, холостая философия.
— Ты думаешь, Плескун просто пытался сбить с толку? Отвлечь нас от главного дела? — Князь Лисей помолчал. — А смотри как забавно сходится: и Берубой ведь говорил, что Чурила — славянин, наследник Властовский…
— Опять на меня тень кидаешь?
— Я не кидаю, Дань. Просто… ты сам провозгласил себя наследником Властовским Понимаешь, получается, что Берубой косвенно подтвердил версию Плескуна, будто ты — настоящий, замаскированный Чурила. Смешно, правда?
— Вот уж Берубой точно врал. Врал, чтобы накатить на психику Плескуна! — Зверко не выдержал и пружинисто вскочил. — Уверен, что это была ложь. Ну как Чурила может быть сыном князя Всеволода?! Это смешно. Берубой пытался одурить Плескуна. Это была провокация, но она не сработала. Потому что у Плескуна оказалась более сильная и яркая ложь…
— Ложь…
— Конечно, ложь. — Наследник подхватил с травы тяжелую рубаху, резко встряхнул в руке. — Это был поединок двух пропагандистов экстра-класса. Берубой предупреждал: нельзя верить ни единому слову.
— Но если Плескун говорил только неправду, тогда… почему Стенька не выходил на связь? — Князь Лисей жестко сцепил руки за спиной. — Бедняга Берубой не смог опровергнуть, что связь с Траяном прервалась… Автоответчик Траяна отвечал бедному семарглу, будто хозяин отдыхает. Согласись, это подозрительно. Стенька отдыхает во время допроса вражеского жреца!
— Мне нечего сказать, — промычал наследник, путаясь мокрой головой в недрах широкой рубахи. Наконец голова вылезла из расшитого ворота. — Остается надеяться, что Стенька нажрался в стельку и отмокает. Это все-таки лучше, чем то, что наговорил Плескун. Помнишь, он каркнул о каком-то больном Дойчине…
— Болен Дойчин, — кивнул вещий князь. — Известный былинный персонаж. Немец, идейный вдохновитель тотального натиска ледяных рыцарей на Русь. Большой колдун, алхимик, технолог. Гроссмейстер ордена.
— Ну вот, теперь немцы какие-то возникли, — хмыкнул Зверко, поглаживая мокрый затылок пятерней. — У всех свои интересы. Как все запущено на Руси…
— Запущено и запутано. — Князь Лисей потер бледными пальцами переносицу. — Но самая большая загадка — это дети покойного князя Всеволода Властовского. Сколько их? Я давно сбился со счета.
— По-моему, все просто. Два пацана и девочка.
— Ну, с девочкой все ясно. Рута — единственная в своем роде…
— Гм.
— …А вот с пацанами сложнее. По легенде, двух сыновей Всеволода приютил Траян. Стало быть, это Берубой и Мечитур. Однако есть еще некий Михаиле Потык, которого тоже считают наследником властовского трона. Далее: по одной из версий, незаконнорожденным сыном Всеволода является известный персонаж по имени Чурила. И наконец, на престол претендует наследник Зверко…
— Все гораздо проще. — Наследник медленно поднял взгляд. — Сыновей было двое. Потык и Зверко. Потык мертв. А Зверко — это я.
— Дань, прекрати. Ты Каширин, а не сын князя Всеволода. Я понимаю, ты притворяешься наследником для славян. Это твое решение, твоя ответственность. Но мне-то не ври…
— Не понимаю тебя, князь Алеша. — Белые зубы оскалились в прохладной улыбке. — О каком Каширине ты говоришь. Каширина больше нет. И никогда не будет.
Он помолчал, сплюнул на камни:
— Да и не было.
Князь Лисей молча смотрел на воду. Темная рыбина, лениво перебирая плавниками, стояла на мелководье под берегом. Будто подслушивала.
— В конце концов, сейчас мы все узнаем, — добавил Зверко, затягивая пояс на портах. — Надо еще раз допросить гномика. Только теперь не надо лясы точить. У меня другой метод.
— Бить — неправильно, — глуховато сказал Лисей.
— Еще как правильно, — возразил Зверко. — Но не очень приятно. Поэтому я буду действовать круче. Хватит прохлаждаться, время зомбировать колдунов. Верни мне, пожалуйста, черное колечко…
* * *
Вниз, вниз, в тесный каменный мешок, будто в гулкий Аслудок подземного Индрик-зверя.
Туда ведет узкий, совершенно мрачный винтовой спуск н двадцать четыре ступени, каждая высотой в локоть. На шестнадцатой ступени подошва наследника, шедшего впереди, опустилась не на гладкий камень — а в нечто мягкое, будто ступила на смятый ковер. Вонючий факел в руке Зверки сперва осветил желто-оранжевое скуластое лицо наследника, быстро пригнувшегося, а затем с трудом выявил бледное пятно — белый базиликанский плащ, небрежно брошенный на ступени. Факел поднесли ближе. На внешней стороне плаща красиво искрилась блестками хитроумная заморская вышивка.
На изнаночной стороне плаща виднелись два свежих кровавых пятна.
* * *
Из записей князя Лисея
(связка берестяных грамот № 4, свиток БП4-08, так называемый Черновой Протокол).
«…Пятью ступенями ниже окровавленного плаща обнаружен труп катафракта Сергиоса Псуми с единственной смертельной (сквозной) раной под левой ключицей, нанесенной, судя по всему, колющим холодным оружием. В правой руке охранника — базиликанский мен с лезвием, хранящим следы крови.
Катафракт Сергиос Псуми, 32 лет от роду, лежит на спине, причем голова и туловище находятся на пару ступеней ниже ног — как если бы тело некоторое время скатывалось (а точнее, соскальзывало) по лестнице вниз, до тех пор, пока голова убитого не уперлась в высокий каменный порог под дверью камеры.
Эта дверь открыта настежь.
По другую сторону порога найден труп второго охранника — славянского ярыги по прозвищу Кожан. Тело лежит на боку, в руке зажат славянский (ореславский) меч со свежими, еще не засохшими пятнами крови на сильно зазубренном и почти разбитом лезвии. Рана в нижней части живота единственная, смертельная. На каменном полу много крови, причем пятна и полосы обнаружены не только в непосредственной близости от тела Кожана, но и по всему полу камеры вплоть до противоположной стены. Характер пятен наводит на мысль о том, что тело перетаскивали с места на место — или же имела место длительная схватка, в ходе которой по крайней мере один из сражающихся, будучи ранен, продолжительное время перемещался по камере.
Таким образом, два тела лежат почти рядом, голова к голове. Их разделяет лишь порог высотой в локоть и шириной в полтора локтя. Никаких следов взлома двери не обнаружено. Ключа в замке не обнаружено.
Приблизительная площадь камеры — 10x12 локтей. Стены, пол и потолок — каменные. Потолок сводчатый, весьма неровный, у стен не превышает четырех локтей. По свидетельству специально допрошенного дружинника Поползня из бывшей глыбозерской дружины (который, как утверждалось, в юности участвовал в строительстве башни и обустройстве ее подвалов), в данной камере изначально не создавалось, да и теперь, очевидно, не обустроено никаких потайных дверей или люков. Вентиляционный ход узкий. Ни один из камней в стенах не выглядит расшатанным, фальшивым или подозрительным. Симптомов недавнего применения сколько-нибудь сильнодействующей магии, по свидетельству наследника Зверки, не обнаружено (двукратное тестирование семенами Белорьяницы Остролистной, проведенное по алгоритму Браздогона Черновежского из книги „Волховник“, не показало наличия желтушной суры, гамма-тщеславия и других следов активного выброса пси-материи в воздух).
У „дальней“ стены (справа от входа) находится неширокая, но довольно длинная деревянная скамья для охранника, над скамьей в каменной стене два крупных гвоздя для навешивания одежды. Здесь же между камней выбита небольшая щель, в которую вставлена лучина, почти полностью прогоревшая на момент осмотра. У противоположной, „ближней“ стены (слева от входа) — небольшое количество сена, очевидно, служившего ложем для заключенного. Неподалеку от сена, в самом углу — плошка с едой для пленника.
Никаких посторонних предметов на полу, стенах или под потолком камеры не обнаружено за исключением нижеследующих под скамьей охранника Кожана на полу найден 1) шнурок кожаный с нанизанными на него отрезанными ушами песиголовцев (4 шт.) и одним отрезанным ухом боевого дива, кроме того, 2) пучок среднего размера липовых лучин, стянутых вервием, а также 3) небольшая пастушья дудка. По весьма тщательном изучении находок сколько-нибудь выраженных магических свойств и функций не установлено Повторный тщательный осмотр сена на предмет спрятанных орудий, амулетов, татраньских жуков, пучков разрыв-травы или других волшебных вещей положительного результата не дал.
Вмурованное в стену железное кольцо радиусом в четверть локтя, к которому обычно крепятся железа заключенного, следов постороннего воздействия — механического или магического — не хранит. К кольцу по-прежнему накрепко приделана железная цепь. Ранее цепь имела на другом своем конце железный ошейник с замком. Этот ошейник и был надет на пояс заключенного (надеть его на шею малорослого горбуна было затруднительно). Упомянутая цепь оборвана на одиннадцатом звене — судя по всему, обрублена топором либо мечом. На одном из камней неподалеку от стены очевидны светлые выщербины от лезвия — скорее всего от перерубания цепи. Обрывков веревочных пут, стягивавших руки пленника за спиной, не обнаружено. Продолговатый лоскут небеленой холстины, ранее заузленный у пленника на затылке и зажимавший ему рот, найден в углу камеры неподалеку от плошки с едой.
На камнях стены вблизи вмурованного кольца на уровне пояса взрослого человека неглубоко, неровно и, видимо, наспех нацарапан сильно упрощенный вариант ворожейного символа „Вия-Усобица“, соответствующего призывному имени богини Крамолы, младшей племянницы Сварога».
* * *
Напрасно Старцев так нервничает, вздохнул наследник Зверко. Совсем не бережет свои аристократические нервы. Всего три дня крутится в этой древнерусской мясорубке, а уж раздергался: раздраженно вскакивает, размахивает руками — ну очень большой начальник стал… Чистый князь. Шагает, как на ходулях. Благородный и вспыльчивый — как раз то, что нужно моей дурочке Руте…
Спокойно, оборвал себя Зверко. Не надо скрежетать зубьями. Рута — всего лишь глупая барышня. Ей кажется, что она влюблена. Пустые девичьи мечты.
— Нельзя терять ни минуты, — говорил Вещий Лисей, раздраженно шагая по полутемной камере и размахивая трескучей, едва тлеющей лучиной. — В конце концов, не важно, как Плескун сумел освободиться. Важно, где он находится сейчас. Надо действовать!
— А что ты предлагаешь? — поинтересовался наследник, лениво разглядывая царапины на камне. Вия-Усобица, одноглазая ведьма Крамола. Изображается в виде крылатого клина, вбитого в живое дерево.
— Я предлагаю: немедленно в погоню! — князь Лисей взмахнул тонкой кистью; оранжевый огонек лучины прочертил решительную кривую в полумраке. — Карла не мог далеко уйти. (Еще взмах, огонек лучины мигает голубовато.) Надо оцепить район. Поднимай своих бандитов, Данила!
— Меня зовут Зверко, — тихо напомнил наследник.
— Да брось ты, любезный! — Князь отмахнулся желтым огоньком. — Все свои. Я спрашиваю, сколько удальцов ты можешь поднять прямо сейчас? Чтобы оцепить Глыбозеро хотя бы на два поприща в радиусе?
— Нисколько, — улыбнулся Зверко. — Никакая сила не поднимет их в бой. Надо ждать часа три-четыре. Парни отдыхают. Считай, что на текущий момент у меня нет войска.
— Проклятие, — простонал Лисей. — Никакой воинской дисциплины.
— Можешь напрячь своих дисциплинированных катафрактов, — добродушно предложил Зверко.
— У меня нет катафрактов! — Лисей болезненно дернулся. — Из тридцати осталось только девять. Плюс десятник Неро. Остальных похоронили сегодня утром. Пока ты спал, я помогал копать могилы…
— В этом смысле мне проще, — грустно согласился Зверко — Моих обормотов хоронить не надо. Свалил в кучу, облил каменным маслом — и жди, пока прогорит…
— Что же делать!? Надо оцепить местность…
— Да стоит ли оцеплять — Зверко пожал плечами — Плескун не станет убегать среди бела дня. У него больные ноги. Скорее всего Затаился где-нибудь среди развалин. Лежит себе, как ворох старой тряпки, и ждет ночи. А ночью его заберут…
— Эвакуируют? — Лисей выпрямился, глядя в упор. — Прилетят вертолеты от Сварога и возьмут горбуна на борт? Так?
— Почти. У них там есть кому прилететь. Плескун ждет ночи. Он не дурак. Вокруг сотни наших людей. Кроме того, он прекрасно знает, что при солнечном свете я мгновенно засеку его в движении. Хотя бы с помощью ворона…
— Серьезно? Ты умеешь использовать своего ворона в качестве ищейки?
— В книге «Вранограй» есть целый раздел. Нужно дать птице клочок ткани, проникнутой запахом беглеца…
— Изрядно вы начитались волшебных книг, любезный Данила, — поморщился Лисей. — Однако… не исключено, что Плескуна уже эвакуировали. Судя по всему, наш пленник ухитрился нацарапать магический символ и вызвать на выручку очаровательную леди Крамолу…
— Ага. Крамола прилетела, притворилась шамаханской царицей и заставила охранников порешить друг друга, — усмехнулся Зверко.
— Напрасно смеешься, — хмыкнул Вещий Лисей. — На то и богиня усобицы, чтобы ссорить союзников… Потом богиня освободила Плескуна от кандалов — и вынесла на свободу.
Наследник Зверко устало прикрыл веки:
— Это невозможно, Алеша Никаких богинь тут не было. У этих тварей особый запах, кисло-сладкий. Они выделяют аромат тщеславия, который держится в воздухе очень долго, несколько суток. Несозревшие семена Белоярицы должны на этот запах реагировать и разбухать. Видишь, они по-прежнему маленькие и сухие. Это как лакмусовая бумажка.
— Хорошо, богини не было. Тогда как ты объяснишь все происшедшее, любезный Данила? — с плохо скрываемой досадой поинтересовался князь Лисей. Нервно раздергал ремешки, стащил с головы шлем. Темные волосы смешно топорщатся на висках. — Если не было божественного вмешательства, как горбуну удалось бежать? Из каменного мешка — безоружному, раненому и слабому? Неужто он и впрямь управился собственными силами? Загипнотизировал охранников… и натравил друг на друга?
Наследник Зверко, сутулясь под сводчатым потолком, склонился над трупами. Несколько мгновений молча водил лобастой головой влево-вправо, переводя взгляд с одного тела на другое. Наконец покосился на князя Лисея:
— Допустим, Плескун успешно зомбировал Кожана. Несчастный Кожаня, как лунатик, бросился на Сергиоса и с первого удара прикончил его. Однако и Сергиос не лыком шит. Успел выдернуть меч и принять Кожана на лезвие. Оба рухнули. Сергиос помер сразу, а Кожан перед смертью вдоволь наползался по камере — отсюда кровавые полосы на полу.
— Да не могло этого произойти! — воскликнул князь Лисей и с хрустом затушил свою лучинку о каменный пол. — Не могло! Берубой предвидел такой сценарий. Поэтому с самого начала жестко потребовал: рядом с пленником будет только один сторож — Кожан!
— А Сергиос?
— А Сергиосу я приказывал запирать Кожана в камере вместе с колдуном. Запирать дверь снаружи, понимаешь?! После этого Сергиос поднимался на самый верх лестницы, чтобы охранять внешнюю дверь на выходе из башни.
Зверко хмыкнул. Склонившись, потрогал пальцем изрубленный клинок в мертвой руке Кожана.
— Неувязочка получается, — сказал он наконец. — В таком случае, Сергиос должен валяться мертвый наверху лестницы. А он здесь, внизу. Что заставило беднягу спуститься?
— Ты прав, любезный, — сказал князь Лисей — Что-то принудило Сергиоса спуститься. Он имел право сойти вниз и отпереть дверь камеры только в двух случаях…
— Первый случай, разумеется, — это шум в камере. А второй?
— Если слуга принес еду для пленника.
— Еду… — задумчиво протянул Данила. И покосился на плошку в углу.
— Кто приносит еду и как часто? — быстро спросил он.
— Пищу приносит служанка, славянская невеста одного из моих катафрактов, — ответил князь. — Очень милая девушка. Я повелел кормить пленника на рассвете, в полдень и на закате.
— Следовательно, последний раз пищу приносили рано утром. Около пяти часов назад. Гм. Как я вижу, горбун к ней и не притронулся. — Наследник задумчиво почесал спину под рубахой. — Пять часов назад служанка спускалась сюда в сопровождении Сергиоса — и все было в порядке?
— Да. Еще час назад мне доносили, что катафракт Сергиос жив, здоров и бодро отзывается патрульным сторожам из-за запертой двери.
Зверко стоял молча, в упор глядя на плошку. Князь Лисей еще раз прошелся из угла в угол, хрустнул пальцами и тряхнул головой, будто собираясь с мыслями.
— Еще час назад Сергиос был жив, — пробормотал он. — Стало быть, побег Плескуна произошел совсем недавно, в течение последнего часа. Ясно, что девушка, приносившая еду за четыре часа до побега, здесь ни при чем.
Князь достал платок и вытер повлажневшее лицо.
— Предлагаю версию. Итак, пять часов назад пленнику приносят завтрак. Однако Кожан склонен еще немного подремать и потому решает пока не развязывать колдуну рот для завтрака.
— Угу. Это похоже на Кожана, — невесело улыбнулся Зверко.
— Кожан дремлет еще часа четыре, а связанный Плескун сидит на цепи, не в силах дотянуться до плошки с остывающей едой. Все это время невредимый Сергиос бодро отвечает на оклики часовых из-за запертой двери. Наконец, примерно час тому назад, Кожан, выспавшись, решает все-таки развязать горбуну рот, чтобы тот мог позавтракать. Вместо трапезы горбун начинает…
— Провоцировать Кожана!
— Точно. У него ведь открыт рот! Предположим, Плескуну это удается. Разозленный Кожан бросается на Плескуна и начинает избивать его. Заслышав шум, сверху спускается Сергиос Псуми. Он отпирает дверь и видит страшную картину: Кожан пытается задушить драгоценного пленника. Сергиосу приходит в голову мысль, что Кожан сознательно пытается устранить плененного «языка». Катафракт решает нейтрализовать Кожана, чтобы впоследствии прояснить свои подозрения. Так начинается схватка между охранниками…
— Да. Бредятина полная, — хмыкнул Зверко. — Два здоровых мужика, будучи прекрасно осведомлены о подлых способностях гнома, позволяют так легко себя провести! Как Плес кун сумел так раззадорить Кожанушку? Вспомни, ведь это был совершенно отмороженный парень, глыба-человечище… И все-таки Плескун замутил ему мозги?
Лисей внимательно посмотрел на наследника:
— Плескун — очень сильный гипнотизер. Он мог сладить даже с Берубоем…
— Жаль Кожана, — негромко молвил Зверко. — Какой боец был… Камень. Невелик ростом, зато в жилах — железо. И как его убили одним ударом, не пойму… Запросто, как барана закололи…
— Да и Сергиос мой — тоже не хлюпик был, — заметил князь Лисей. — Посмотри: рост почти два метра, под Медовой дрался как лев… А убили с одного удара. Он даже не прикрылся, не оказал сопротивления! Будто спал…
Зверко склонился над телом.
— Странно, — сказал через минуту негнущимся голосом. — У него удивленные глаза.
Князь Лисей не стал смотреть, отвернулся.
— И еще одна странность, — пробормотал Зверко. — Почему Сергиос лежит головой к порогу? А ноги его на две ступеньки ниже головы! Такое впечатление, будто он…
— Скатился по лестнице? — вздрогнул князь.
— Именно. Его ударили не здесь! Не возле порога. Его ударили наверху лестницы!
— Ну конечно! — Лисей всплеснул руками. — Мы с тобой полные идиоты: забыли про плащ! Плащ Сергиоса! Плащ с пятнами крови! Помнишь, он лежал наверху, на середине лестницы!
— Плащ, белый плащ… греческий плащ с вышивкой… — быстро прошептал Зверко, тиская пальцами гудящие виски. — Стоп! У твоего Сергиоса не было плаща. Сегодня утром, когда мы ходили на первый допрос, я запомнил рваную прореху. Да, точно. Доспех на спине Сергиоса был рассечен, будто от удара саблей! Я еще подумал, что если бы удар пришелся чуть выше, в плечо… Короче, не было у него плаща.
— Значит, плащ — чужой? — воскликнул князь Лисей.
— Ну да, — ухмыльнулся Зверко.
— Здесь кто-то был! Кто-то четвертый! Кроме Плескуна и двух охранников! — задыхаясь, прошептал князь. — Срочно созвать всех и узнать, чей плащ! Господи! Кто-то из моих греков?
— Видимо, так. У тебя в дружине — предатель.
— Вовсе не обязательно! — жарко возразил Вещий Лисей, поспешно разглядывая плащ при слабом огне лучины. — Этим плащом мог завладеть любой славянин. Его могли снять с мертвого тела на поле брани… Самый обычный плащ, боевой, поношенный, с банальными украшениями… Орнамент ничуть не примечателен… Впрочем, я могу созвать катафрактов и выяснить…
— Не надо ничего выяснять, — вдруг глухо сказал наследник. Голос его не дрогнул, но глаза остановились, в упор глядя на белую ткань в руках князя, на красивый серебристый узор, на огненных львов, на лилии и виноградные лозы… На ржаво-коричневое пятно, похожее на крошечную кривую пятерню с длинными когтями… — И созывать никого не надо. Это плащ твоего десятника Неро.
* * *
Очень скоро, минут через пять, быстрые шаги Доримедонта Неро загремели вниз по подземной лестнице.
— Я начинаю подозревать, что Неро чем-то не угодил тебе, Данила… — поспешно, без улыбки прошептал князь Лисей. — Так настойчиво подводишь его под монастырь… Можно подумать, твоя феноменальная память позволила запомнить вышивку на всех плащах греческой дружины… И сейчас — вот по этому львенку — ты узнал плащ Неро?
— Я увидел не львенка, — устало и как-то грустно сказал Зверко. — Этих львов — целая стая на плаще любого греческого вояки. Видишь ли, князь Алеша… Я заметил рыжее пятно на плаще. Помнишь — когда факел дрогнул в руке Неро, горящей смолой плеснуло на плащ? Во время допроса… точнее, в тот момент, когда погиб Берубой…
— Пятно? Не припомню…
— Я отвечаю за свою память, — резко сказал наследник.
— Может быть. Я, впрочем, уверен: Неро здесь ни при чем. Пожалуй, я сам допрошу его. Паренек страшно гордый. Нельзя оскорбить его таким страшным подозрением…
Слова еще звучали под сводами каменной пещеры, когда на пороге появился молодой десятник Неро.
Он уже увидел — трупы возле порога… Замер, сутулясь под низкой притолокой и не решаясь перешагнуть через тело убитого Сергиоса. Медленно поднял голову. В полумраке не разглядеть лица — только видно, как прекрасный легкий доспех слегка заискрился в отсветах лучины, заиграл оранжевыми искорками. Видимо, десятник не стал надевать свой плащ, чтобы не путаться в широком подоле на ступенях темной лестницы.
— Любезный Неро, — произнес Лисей по-гречески. — Я вызвал тебя, ибо срочно понадобилась помощь. Наш пленник бежал, погубив обоих охранников.
Зверко сощурил глаза, наблюдая, как пальцы десятника быстро скользнули на рукоять всаднического меча.
— Мужайтесь, десятник. Наш добрый Сергиос Псуми мертв! — твердым искусственным голосом произнес князь Лисей. — Разумеется, вас никто не подозревает. Вы не раз сражались с Сергиосом плечом к плечу, спасая друг друга от смерти на бранном поле. Однако… в камере обнаружен плащ со следами крови… Это ваш плащ, Неро.
Руки, руки… Стиснули рукоять!
— Стоять спокойно! — рявкнул Зверко по-русски; десятник слегка покачнулся, ухватился за косяк…
— Спокойствие, Неро! Вы не виновны! — поспешно воскликнул князь Вышградский. — Сейчас важно узнать, как убийца раздобыл ваш плащ. Попытайтесь вспомнить: каким образом проклятый плащ мог попасть сюда, в камеру с двумя мертвецами?
— Прекрасно помню, — неожиданно ровным голосом сказал Неро. — После утреннего допроса я был в совершенном смятении. Казалось, что задыхаюсь. Я сорвал плащ с плеча и бросил на скамью…
— Вы оставили его? Утром, здесь? — быстро переспросил Лисей.
— Именно так, высокий князь. Поднявшись наверх из подземелья, я тут же вспомнил о плаще. Проклиная свою растерянность, хотел вернуться в темницу. Однако одумался. Стоит ли тревожиться из-за обычного плаща… Снова спускаться сюда, к страшному колдуну…
— Почему он не заявил о пропаже? — негромко поинтересовался Зверко. — Сразу не сказал?
Лисей не расслышал вопроса. Он уже все увидел, все понял — и принял решение.
— Ступайте, Неро, вы свободны! — торжественно произнес он. — Теперь я понимаю: коварный Плескун еще раз пытался нас рассорить. Он хотел, чтобы я подозревал собственного десятника Этому не бывать, клянусь моими катапультами! Ступайте, Неро, никому не говорите о случившемся. Злодей еще находится где-то поблизости, среди нас…
Видимо, Неро все-таки успел обидеться. Удостоив князя кратким движением головы, ничуть не похожим на поклон преданного слуги, молодой грек круто развернулся и почти бегом бросился вверх по лестнице.
— Возможно, ты прав, — заметил Зверко, когда шаги десятника стихли наверху. — Не исключено, что Плескун специально заляпал его плащ кровью и подкинул на лестницу. Однако… на всякий случай… я бы накрыл десятника колпаком. А вдруг сбежит?
— Глупости! — отрезал князь Лисей. — Мне до сих пор стыдно, что я усомнился в преданности Неро — пусть на несколько секунд… Подумать только: подозревать собственного десятника! Это уж точно психологическая диверсия. Отрава, посеянная в воздухе коварным Плескуном. Если так будет продолжаться… мы с тобой тоже начнем подозревать друг друга!
— Тебя я не подозреваю, — спокойно сказал Зверко. — А десятник твой — странный. Неуравновешенный. Идеальный объект для психической атаки…
— Ну подумай сам, Данька! — не без горячности возразил князь. — Зачем десятнику освобождать Плескуна? Ради чего? Наконец, как бы Неро проник сюда? Ведь я лично отдал Сергиосу строжайший приказ: не открывать никому дверь в башню!
— Ну-у… — протянул Зверко. — Пожалуй, именно у Неро все-таки был шанс заставить Сергиоса отворить дверь. Все-таки Неро — непосредственный начальник Сергиоса.
— Мой собственный десятник убивает подчиненного, чтобы освободить языческого колдуна! — раздраженно произнес Вещий Лисей. — Невозможно! Единственная улика против Неро — это плащ. Вспомни, в каком ужасном состоянии мы были после допроса. Можно было забыть что угодно. И если Неро действительно позабыл плащ еще утром, этот плащ мог достаться другому человеку. Например… Кожану! Кожан легко мог присвоить заморскую вещь! Ведь мог?
— Еще как мог, — кивнул Зверко. — Но тогда… каким образом плащ оказался на середине лестницы? Получается, что Кожаня выходил из камеры наверх?
Князь Лисей вскочил с лавки:
— Правильно! Схватка была не внизу, а на середине лестницы!
Скрипя доспехами, он поспешно приблизился к телу катафракта.
— Посмотри, какая рана в груди Сергиоса! Удар нанесен как бы сверху вниз, под углом, видишь? Вошел под самой ключицей, а погрузился гораздо ниже…
— М-да. Так не проколешь в обычной схватке. Должно быть, убийца сидел верхом на лошади… — осклабился Зверко.
— Убийца не сидел на лошади. Убийца просто стоял на несколько ступеней выше Сергиоса! — тонко улыбнулся Лисей. — Предположим, что зомбированный Кожан, обрубив цепи Плескуна, постучал в дверь. Сергиос спустился, открыл замок ключом. Не заметив неладного, он пропустил Кожана вперед себя на лестницу. Кожан поднялся до середины, а потом… внезапно развернувшись… ударил Сергиоса сверху! — Князь Лисей резко крутанулся и пробил тонкой рукой воздух, будто проколов невидимого противника шпагой.
— Неглупо, — согласился наследник.
— А потом… Кожан вытер плащом свой окровавленный меч. — Вещий князь указал на тяжелый и чудовищно длинный клинок ореславской ковки, зажатый в мертвой руке Кожана.
Бросился к лавке, схватил смятый греческий плащ, быстро развернул…
— Так я и думал. Пятна характерные: узкие кровавые полосы расходятся лучами в стороны, звездообразно… Кровь не просочилась из раны… Он правда вытер клинок, Даня.
— Довольно глупая идея: вытирать кровь собственным плащом, — усмехнулся наследник.
— Не забывай, что это плащ Неро! Наверное, Кожан сообразил, что греческий плащ на месте преступления скорее запутает следствие…
— Однако… Как можно видеть, Кожаня плоховато протер лезвие, — заметил Зверко. — Весь клинок в кровище.
— Наверное, это уже другая кровь. Кожан дрался еще с кем-то, уже после смерти Сергиоса, — неуверенно произнес Лисей. Он помолчал немного, потом обернул растерянное лицо: — Может быть… убив Сергиоса на лестнице, Кожан снова спустился в камеру, и здесь… Плескун спровоцировал его на самоубийство? Охранник прянул на собственный меч?
— Ага, — кивнул наследник. — А перед этим сам себе ссадил бровь и вырвал половину бороды. Смешно.
— Значит, Кожана успел ударить Сергиос. Еще на лестнице! И вырвать клок волос из бороды. Видишь, у Сергиоса тоже меч в крови! Все-таки была схватка!
— Предлагаю другой вариант, — серьезно сказал наследник. — Итак, Кожан внезапно и подло ударил Сергиоса на лестнице. Но после этого сознание Кожана резко прояснилось. Чары почти развеялись, это бывает. Смерть союзника-грека отрезвила моего мужичка, и он ужаснулся. Кинулся обратно в камеру, чтобы честно захомутать Плескуна обратно. А Плескун-то уже освобожден от кандалов! Ведь глупый Кожаня собственноручно обрубил цепи еще до убийства Сергиоса… И вот, вбегая в камеру, Кожаня… напарывается на удар мечом!
— Каким мечом? — иронично поинтересовался Лисей. — Откуда у Плескуна меч?
— От верблюда! — Зверко блеснул желтым взглядом. — От мертвого Сергиоса. Смотри: после удара бедолага Сергиос скатился вниз по лестнице к самому порогу камеры. Скатился вместе с собственным мечом, который так и остался в ножнах на поясе! Плескун этот меч выхватил — и всадил в Кожана. Понял идею?
— То есть… мертвое тело скатилось под ноги Плескуну раньше, чем Кожан опомнился и спустился по темной лестнице! — выдохнул потрясенный князь. — Плескун встретил Кожана во всеоружии… А потом карлик вложил меч, обагренный кровью Кожана, — обратно в мертвую руку Сергиоса!
Князь сжал кулаки и возбужденно прошелся взад-вперед вдоль стены. Резко обернулся:
— Коварный старик! Неужели так тонко рассчитал алгоритм действий?!
— Одного не пойму, — вздохнул Зверко. — Зачем Плескуну хитрить? Зачем вкладывать меч в руку Сергиоса, как будто это Сергиос убил Кожана? К чему эта инсценировка? Пачкать железки в крови, вкладывать в руки мертвякам… Почему не убежал сразу, не теряя времени?
— Потому что он профессионал, — серьезно сказал князь. — Мастер наваждений. Он просто не умеет иначе. Это страсть, мания…
— Он мудрил не от хорошей жизни. — Зверко мотнул головой. — Плескун что-то скрывал. Почему-то гномик не хочет, чтобы мы знали, как все было на самом деле…
— А все из-за того, что горбуну развязали рот… — поморщился вещий князь. — Напрасно Кожан снял с него повязку. Лучше бы пленник просидел весь день голодным…
Он рассеянно подошел к плошке, по-прежнему стоящей в углу. Пожал плечами:
— М-да… Плескун даже не притронулся. Как только ему развязали рот, он стал говорить! Сразу начал свою атаку…
Наследник Зверко, сидевший на лавке у противоположной стены, нехотя поднял голову:
— Что там такое?
— В смысле?
— Ну, в плошке. Что там?
— Еда.
— Я понимаю. Что именно?
— Какая разница. — Алексиос раздраженно всплеснул руками. — Каша или щи, откуда я знаю. Бурда какая-то…
— Ну так посмотри, — тихо сказал Данила. — Раз уж ты там стоишь…
Высокий князь Лисей Вещий поморщился, нагнулся и взял плошку в руки.
Взял — и замер…
— Что?! — Зверко вскочил на ноги. Лисей не ответил. Так и не разогнувшись, стоит и держит миску с тюремным завтраком.
— По меньшей мере жареные скорпионы. Или драконье сало, — раздраженно пробормотал Зверко, подступая на шаг. — Ну скажи наконец! Что за еда-то?!
Кажется, князь Лисей немного оттаял. Глаза загадочно блеснули.
— Милый Даня… — прошептал он. — Не важно, какая именно еда. Важно, что она… теплая.
— Теплая?! — Наследник прыгнул вперед, выхватил миску, поспешно погрузил пальцы в темноватое месиво… — Точно. Даже остыть не успела.
— Хе-хе, — произнес князь, медленно закладывая руки за спину. — Эту миску не могли принести пять часов назад… Кто-то четвертый был здесь совсем недавно. И принес еду раньше установленного срока!
— Не Плескун, не Сергиос, не Кожаня… — пробормотал Зверко, машинально облизывая жирные пальцы.
Теперь понятно, зачем Плескун хитрил. Он… скрывал от нас Четвертого.
— Точнее — Четвертую, — поправил Зверко с прежней странной улыбкой.
— Не понял?..
— Девка. Подружка твоего катафракта.
Князь Лисей прищелкнул пальцами:
— Ну вот. Не обошлось-таки без бабы.
* * *
Тупик, снова тупик. Яркие черные брови, носик явно крупноват, быстрые испуганные глазки в густых ресницах. Даже здесь, на Руси, среди доброй тысячи светловолосых женщин юный катафракт Кириллос Мегаллос ухитрился найти себе маленькую, крепкую, широкобедрую и плоскогрудую брюнеточку, похожую на поджарую кошку, обитающую в теплом приморском городе. И правда ведь, на гречанку похожа. На амфору: широкий расплывшийся низ, тесная детская талия, тонкие ручки. Откуда в Залесье такие гены? В десятом-то веке?
— Итак, ты отрицаешь, что приходила сюда вторично?! — в очередной раз спрашивает князь Лисей. И медленно думает: тупик, тупик. Глупышка ни при чем.
Глупышка в ужасе косится на темные каменеющие трупы, дрожит и мямлит нечленораздельное. Ее возлюбленный, измыленный, взбудораженный Кирюша, топчется сзади, пыхти г, роняет вздохи и капли холодного пота:
— Высокий князь… Она была со мной все утро… Она не могла… Такая милая, честная девушка!
— Все, все, хватит, — морщится наследник Зверко. Вяло оборачивается к князю: — Деваха совсем никакая. Пробка. Не думаю, что эта дурища приходила освободить Плескуна. Ты что, не видишь, что они с твоим красавцем Кирюшей все утро ласкались где-нибудь в наспех обустроенном шалашике. До потери пульса Как машинки Зингера.
— Тогда кто? — Вещий Лисей чуть зубами не скрипнул с досады. — Кто принес плошку с едой? Мираж? Фантом? Сам Чурила Пленкович в женском обличье?
Досадливо покосился на подозреваемых:
— Вы еще здесь, дети мои? Ступайте, ступайте. Прирожденные убийцы…
Детки, шалея от ужаса, обламываясь на крутых ступеньках, бросились на выход.
* * *
— Итак, метод «шерше ля фам» не сработал, — сказал князь. — Кто же Четвертый? И почему Сергиос впустил его в башню? Может быть, Сварог все-таки запустил какого-нибудь фантома? Моего двойника?
Наследник Зверко молча слушал.
— Четвертый вошел с миской каши. — Лисей запрокинул задумчивое лицо к потолку. — Он не стал убивать Сергиоса сразу, на лестнице. Иначе расплескал бы всю баланду из миски — а этого, как мы видим, не произошло. Убийца спустился в подземелье к Плескуну. Сергиос запер за ним дверь…
— После этого Четвертый бросился на бедного Кожана и замочил матерого бандита с волшебной легкостью, — тихо сказал Зверко. — С одного удара.
— А потом Четвертый разрубил Плескуну цепь… Нет, сначала развязал ему рот…
— Ага. И вот тут-то Плескун посоветовал Четвертому оттащить тело Кожана в дальний угол. Чтобы твой Сергиос его не заметил, выпуская Четвертого из камеры. Кровавые полосы на полу видны от двери?
— Нет.
— Ну вот. Четвертый постучал в дверь камеры. Сергиос спустился со своего поста наверху лестницы. Выпустил Четвертого…
— И уважительно пропустил его вверх по лестнице.
— Точно так. Четвертый поднимался первым. На середине лестницы развернулся и — хоп. Сверху вниз под ключицу. А дальше все просто: отстегнул ключ с пояса Сергиоса. Отпер камеру. Разрубил цепь. Плескун вскочил и потребовал подтащить труп Кожана обратно к порогу — чтобы создать иллюзию схватки охранников. Потом вынул оба меча из ножен убитых охранников и испачкал их в крови. Вложил мечи в руки убитых. И — деру.
— Неувязочка выходит, — помолчав, вздохнул Данила. — Первую тарелку с едой принесла девица, еще утром. Вторую тарелку принес Четвертый. Вопрос: почему на полу только одна тарелка?
— Ну, здесь все просто, — быстро ответил князь. — Плескун взял вторую плошку с собой, чтобы замести следы Четвертого. Но тут он сделал ошибку. Схватил пустую миску.
— Конечно! Кому охота засовывать себе за пазуху целую тарелку горячей каши, — хмыкнул Зверко.
— Вот именно. Плескун не учел, что еда в оставшейся плошке не успеет остыть к нашему приходу.
— М-да… Плескун изо всех сил старался, чтобы скрыть от нас присутствие Четвертого. Видимо, этот Четвертый — очень интересная личность. Все-таки придется оцеплять местность. Только искать надо не маленького старичка с бородой. А большого рослого дядьку с мечом на поясе и с плошкой за пазухой.
— И с большим мешком на плечах…
— Мешком? Почему мешком?
— А где, по-твоему, он спрячет Плескуна?
* * *
Ужасно тесный коридор. Слава Богу, скорей бы на свежий воздух… Лисею казалось, будто он уже чувствует особую тошнотворную сладость разложения в затхлом воздухе подземелья. Теперь трупы остались внизу. Князь и наследник Зверко медленно, тяжело поднимались наверх по высоким ступеням, невидимым во мраке. Зверко вслух подсчитывал, сколько людей нужно поставить в копье, чтобы перекрыть тропинки и реки вокруг Глыбозера.
Тесный, тесный коридор, думал князь Лисей. В темноте легко оступиться — загремишь так, что только кости собирай. Плечами отираешь стены, голову приходится пригибать…
— Стоп, — вдруг сказал он. — Данька, погоди.
— Что?..
— Постой. Представь, что ты — Четвертый.
— Угу. Очень смешно. Тогда ты — Сварог.
— Да нет, ты не понял. Предлагаю следственный эксперимент. Ты — Четвертый, а я — Сергиос. Я пропустил тебя вперед и поднимаюсь чуть позади. Ты хочешь ударить меня мечом. Сделай это.
— Я-то сделаю, ты ж знаешь, — усмехнулся в темноте Данилин голос. — Только Руту жалко. Плакать будет.
— Ничего-ничего. Давай, дерзай. Ударь меня своим знаменитым мечом.
Зверко медленно потянул клинок из ножен, веско болтавшихся за спиной. Тук. Рукоятка уперлась в потолок.
— Не торопись, — сказал князь Лисей. — Присядь на ступеньки.
Он присел, извлек. Мутная струя металла чуть заметно пробелела в темноте, упираясь острием в потолок.
— Да. Ты прав. Рушится наша версия, — кивнул наконец Данила. — Особо мечом не повертишь в такой тесной норе. Как у негра в кишечнике. Даже если вытаскивать не из-за спины, а из обычных ножен, которые на поясе, — ни хрена не получится.
Они сидели на ступеньках, один пониже другого.
— Получается, что подлого удара на лестнице быть не могло, — вздохнул князь. — Не хватает места, чтобы вытащить клинок из ножен. А заранее, еще в камере, Четвертый не мог обнажить меча — это вызвало бы законное удивление Сергиоса. С какой стати Четвертый вышагивает ему навстречу с обнаженным мечом…
— Обидно. — Зверко сплюнул. — Рушится наша версия.
Тут… вещий мудрый князь Лисей вздрагивает. Молча выскваживает свой короткий греческий меч и протягивает Даньке.
Пауза.
Разные мысли звенят в голове наследника. Он молчит и смотрит в упор на смутно дрожащий перед глазами базиликанский клинок.
— Ты был прав, — грустно говорит князь Лисей. — Четвертый — грек. Я скажу тебе больше. Он всадник. Потому что только всадники носят укороченный меч на поясе. Более длинный меч — боевой — пристегивается отдельно перед походом. К седлу. А обычно всадники носят в отличие от пешцов более легкий и удобный рыцарский гладий — вот такой, как у меня.
— Гм. Не так уж много у нас на Руси коротких мечей, — хрипло сказал наследник. — Не кинжалов, а именно мечей. Круг поиска существенно сужается, князь Алеша.
— Сужается предельно. Подозреваемых можно практически перечесть по пальцам. К сожалению, у меня осталось не так мало живых всадников.
— Тем более таких, которых беспрекословно слушался бы старый добрый катафракт Сергиос…
— Неро. Все-таки Неро, — простонал князь Лисей.