Некоторые люди лишены дара видеть правду.

Станислав Лец

Но зато какой искренностью дышит их ложь.

В своем ответе на первую статью А.В. Островского (далее — А.О.) я доказал, что он не имеет достаточной компетенции для роли эксперта в исторической антропометрии. По академическим традициям следовало извиниться и остановиться. Увы! А.О. вновь берется судить о предмете, которым не владеет, самоуверенно следуя девизу Цезаря: «Пришел, увидел, победил». Однако для достижения успеха таким способом надо быть Цезарем в своем деле. А если нет, то получаются постоянные конфузы — пришел, увидел, насмешил.

Новая статья А.О. содержит много смешных историй, но я остановлюсь только на самых смешных, ибо большинство его замечаний хотя и забавны по-своему, не заслуживают упоминания — настолько они мелки, беспомощны, наивны, надуманны и фальшивы. Когда нечего сказать по существу, он становится в позу оскорбленной невинности, пытается заболтать проблему, увести в сторону и не останавливается перед прямой подтасовкой и фальсификацией. Мне неловко постоянно ловить его за руку, а ему — все божья роса. Однако оппонент почему-то думает, что если я оставляю его замечание без комментария, то мне нечего сказать, и я признаю его правоту. На самом деле здесь, как и в предыдущей статье, я вынужден руководствоваться пословицей: «На каждый чих не наздравствуешься».

А.О. пытается поставить под сомнение мои данные и расчеты посредством многочисленных вопросов. Многие из них напоминают вопросы, которые задают дети в возрасте 3–5 лет, когда становятся «почемучками». «Почему слон больше верблюда? Почему одуванчик желтый? Почему у зайца длинные уши, а хвост короткий? Почему чеснок пахнет колбасой? Почему наступает ночь, если выключишь свет? Почему свинку не стирают в машине?» Вопросы оппонента, безусловно, свидетельствуют о его большой любознательности. Но я вынужден многие из них также оставить без внимания — ведь мы не в детском саду, не в школе и даже не на лекциях по статистике для начинающих. Мы обсуждаем научную монографию; ее чтение, а тем более экспертиза, предполагает наличие у критика элементарных знаний в этой области.

Рассуждения А.О. касаются методики работы с антропометрическими данными, сельскохозяйственной статистики, налогов, уровня жизни крестьян и их места в стратификационной системе российского общества рубежа XIX–XX вв. Рассмотрим их по порядку, начиная с замечаний о корректности построенных мною динамических рядов антропометрических данных (А.О., с. 129–133).

 

1. Верхоглядство, некомпетентность или подтасовка?

Оппонент утверждает: «Даже после “усовершенствования методики обработки” суммарных данных нам представлено три совершенно разных динамических ряда изменения роста новобранцев за 1851–1895 гг. рождения. Расхождения невелики, однако не следует забывать, что, по словам самого же Миронова, общий итог изменения роста за 1866–1915 гг. составил всего 4,5 сантиметра («Благосостояние», с. 274)» (А.О., с. 132 — здесь и далее ссылка на статью А.О. в «Вопросах истории», 2011, № 5). В доказательство приводится следующая таблица (табл. 15).

На самом деле противоречий нет, а есть либо верхоглядство, либо непрофессионализм, а вероятнее всего, подтасовка со стороны моего критика, так как подобные ошибки он делал в предыдущей статье, и я на них ему указал. Сведения о среднем росте отличаются и должны отличаться, потому что относятся к разным совокупностям — к разным категориям новобранцев и к различному числу наблюдений.

Таблица 15.

Динамика роста (в см) новобранцев 1851—1895 годов рождения по суммарным данным

С. 185: Рост новобранцев в возрасте старше 20 лет по всем суммарным данным (11,7 млн. наблюдений за 1851–1895 гг.).

С. 273. Рост новобранцев по суммарным и индивидуальным данным в возрасте старше 23 лет (индивидуальных данных 50,9 тыс.).

С. 473. Рост всех новобранцев, принятых на действительную службу, по суммарным данным (число наблюдений 2,7 млн.).

Естественно, средние разных совокупностей должны хотя бы немного различаться, поскольку мы работаем с выборками, а выборки имеют стандартные ошибки.

А.О. продолжает. «Расхождения в оценке роста новобранцев 1851–1895 гг. рождения не исчерпываются этим. Вот пять разных показателей за 1851–1860 гг. под одной обложкой: 164,1; 164,5; 164,7; 165,2; 165,6 («Благосостояние», с. 293, 284, 185, 273, 473)».

Снова возникает тот же вопрос: непрофессионализм или подтасовка? Ибо и здесь речь идет о разных совокупностях, с разным числом наблюдений, причем средний рост в них подсчитан по разным методикам в соответствии с потребностями анализа: для новобранцев — это простые средние арифметические, для мужчин — средние референтной группы, оцененные с помощью метода наибольшего правдоподобия.

С. 293. 164,1 см — это рост мужчин, рожденных в 1860-е гг., а не в 1850-е гг., как утверждает А.О.

С. 284. 164,5 см — рост мужчин, т.е. истинный рост мужского населения старше 23 лет (взят из табл. VI. 1 на с. 273 «Благосостояния»).

С. 185. 164,7 см — рост новобранцев старше 20 лет по суммарным данным. В XIX — начале XX в. мужчины росли до 27 лет.

С. 273. 165,2 см — рост референтной группы в 1851–1855 гг. (в возрасте старше 23 лет), а не в 1851–1860 гг., как утверждает А.О.

С. 473. 165,6 см — рост только рекрутов, принятых на действительную службу по суммарным данным. Причем в книге дан рост по пятилетиям, а А.О. объединяет их в десятилетия без взвешивания 5-летних средних по числу наблюдений в каждом пятилетии.

А.О. обнаружил якобы и другие дефекты: «“Пляшут” цифры и в других таблицах. Так, данные из таблиц VI. 1, VI.8, VI. 12 («Благосостояние», с. 273, 284, 293) содержат два не совпадающих динамических ряда за целое столетие: 1801–1810 гг. — 164,0 и 162,7, 1811–1820 гг. — 165,1 и 164,3, 1821–1830 гг. — 164,8 и 164,0, 1831–1840 гг. — 164,6 и 164,5, 1841–1850 гг. — 165,2 и 164,9, 1851–1860 гг. — 165,2 и 164,5, 1861–1870 гг. — 164,8 и 164,1, 1871–1880 гг. — 166,8 и 166,5, 1881–1890 гг. — 167,5 и 167,3,1891–1900 гг. — 165,5 и 166,7» (А.О., с. 132).

Во-первых, цифры «пляшут» настолько, насколько должны «плясать», так как относятся к разным категориям новобранцев. В табл. VI первая цифра — рост новобранцев, вторая цифра — рост мужчин референтной группы. Новобранцы должны быть немного выше мужчин, ввиду существования ростового ценза при наборе в армию. Этому посвящен специальный параграф 3 во 2-й главе, где прямо сказано: «Средние, подсчитанные по выборочным данным, могут существенно отличаться от среднего роста референтной группы».

Во-вторых, данные о росте в табл. VI.8 за 1801–1860 гг. и в VI.12 за 1861–1913 гг. полностью совпадают с данными о росте мужчин референтной группы в табл. VI. 1 (из «Благосостояния»).

В-третьих, данные в моей табл. VI. 1 приведены по пятилетиям, а А.О. объединяет их в десятилетия без взвешивания 5-летних средних на числе наблюдений в каждом пятилетии. Сконструированных А.О. данных (1-й динамический ряд) в моей книге нет, а поскольку они сконструированы с методическими ошибками, они не могут показать адекватную динамику роста.

«Такая же картина наблюдается и с индивидуальными данными XVIII в.», — утверждает А.О. и составляет таблицу с данными из разных моих работ, написанных в последние 10 лет, 2001–2010 гг. (табл. 16).

Таблица 16.

Динамика роста рекрутов в XVIII в. (см) {284}

В моих работах этих цифр нет. А.О. вновь сочинил данные сам и вновь просмотрел или недопонял: в пяти случаях речь идет о разных категориях рекрутов, о совокупностях с разным числом наблюдений, причем средние в них подсчитаны по разным методиками (в соответствии с потребностями анализа, проведенного на соответствующих страницах моей работы).

Работа Б.М. 2001 г. Данных, приводимых А.О., в моей статье, на которую он ссылается, нет. Это его собственные расчеты. В моей работе приведены данные по пятилетиям 1700–1704, 1705–1709, 1710–1714, 1715–1719 и т.д. А.О. объединяет каждые два пятилетия в десятилетия — 1700–1704 и 1705–1709 гг. в 1701–1710; а 1710–1714 и 1715–1719 гг. в 1711–1720 гг. ит.д., совершая сразу две ошибки. Во-первых. Объединенные пятилетия хронологически дают другую комбинацию годов: не 1701–1710, а 1700–1709, не 1711–1720 гг., а 1710–1719 и т.д. Вследствие этого десятилетия, составленные А.О., отличаются от моих десятилетий на 2 года из 10, т.е. на 20%.

Во-вторых. А.О. вычисляет средний рост по десятилетиям как среднюю арифметическую двух смежных пятилетий, не учитывая число наблюдений в каждом пятилетии. А следовало средние пятилетние взвесить на числе наблюдений в каждом пятилетии. Поскольку сведений о числе наблюдений в моей цитируемой статье нет, то и среднюю десятилетнюю считать нельзя. Правильно подсчитанный средний рост по десятилетиям приведен в моей работе 2003 г.

Работа Б.М. 2003 г. А.О. совершает те же ошибки. В монографии приведен средний рост по десятилетиям за 1700–1709, 1710–1719, 1720–1729 и т.д., а не за 1701–1710, 1711–1720, 1721–1730 гг. и т.д., как он утверждает. Кроме того, в моем комментарии к табл. XI.9, откуда А.О. взял данные, подчеркивается ориентировочность, приблизительность полученной картины: «Данные не могут рассматриваться как абсолютно точные», «расширение источниковой базы антропометрических исследований в будущем позволит уточнить как периодизацию, так и степень колебаний в длине тела».

Работа Б.М. 2004 г. Критик вновь конструирует данные, совершая те же ошибки. В моей работе приведены данные по пятилетиям 1700–1704, 1705–1709, 1710–1714, 1715–1729 и т.д. А.О. механически объединяет два пятилетия в десятилетия 1701–1710, 1721–1720 гг. и т.д. Кроме того, он игнорирует важное обстоятельство: в статье 2004 г. при расчете средних я использовал другую методику, чем в ранних работах 2001 г. и 2003 г. На этот раз я рассчитал средний рост с поправкой на вариацию возрастной структуры рекрутов, входивших в выборки (т.е. по единой возрастной структуре); в отдельных случаях это давало несколько иные цифры (в статье это подробно объяснено).

Работа Б.М. 2005 г. И здесь мы имеем конструирование, проведенное с ошибками: А.О. неправильно объединил пятилетия в десятилетия. Он не обратил внимание также на то, что в статье 2005 г. число наблюдений по пятилетиям почти в полтора раза меньше (п = 57 249), чем в статье 2004 г. (п = 82 997). Естественно, изменение числа наблюдений привело к небольшому изменению величины средних.

Работа Б.М. 2010 г. Пятое конструирование реальности. В моей работе 2010 г. приведены сведения по пятилетиям 1701–1705, 1706–1710, 1711–1715, 1716–1720 гг. и т.д. В данном случае объединить два пятилетия в одно десятилетие можно, но следовало учесть число наблюдений по каждому пятилетию (А.О. этого не сделал). Но более существенно другое: А.О. просмотрел, что в книге использована иная, новейшая методика обработки антропометрических данных, учитывающая цензурированность ростовых данных и различия в составе выборок в отдельные пятилетия. Кроме того, в моих новых расчетах число наблюдений увеличилось на 4666, вследствие чего величины средних в отдельные пятилетия немного изменились.

Таким образом, никаких разногласий и противоречий в данных, приведенных мною в разных работах за последние 10 лет, нет. Цифры среднего роста в некоторых случаях несущественно различаются по трем причинам: изменялась хронология пятилетий и десятилетий (1701–1705 гг. вместо 1700–1704 гг. и т.д. или 1701–1710 гг. вместо 1700–1709 гг. и т.д.), совершенствовалась методика обработки антропометрических данных и увеличивалось их число.

Подчеркну: процесс корректировки полученных мною средних показателей роста будет продолжаться по мере того, как число вводимых в научный оборот данных будет увеличиваться. Не случайно в каждой моей работе это особо и обстоятельно объясняется. «Сразу оговоримся, что полученные статистические результаты и соответственно сделанные на их основе выводы носят предварительный характер, так как работа по созданию базы данных продолжается», — писал я в статье 2004 г. Однако коррекция не существенна: выводы относительно тенденций в динамике роста, которые я сформулировал в ранних работах, в принципе не изменялись вплоть до настоящего времени. Просто в каждой новой работе они становились более корректными.

Пусть читатель сам судит, с чем мы имеем дело во всех перечисленных случаях — с верхоглядством, некомпетентностью, намеренной фальсификацией или, может быть, с идеологической слепотой под влиянием когнитивного диссонанса, ибо основания имеются для любого заключения.

А.О. сетует: «Методика “усеченной выборки” не объяснена в монографии. Там сказано лишь, что эта проблема “решается по-разному” и что «в настоящее время в исторической антропометрии принято» считать оптимальным решением “метод максимального правдоподобия”, когда “по известной части распределения” восстанавливают отсеченную часть, “благодаря тому, что нам известен нормальный закон распределения роста и точка усечения” («Благосостояние», с. 103). Этот аргумент может быть принят во внимание только в том случае, если автор а) изложит суть названного им закона, б) укажет, когда, кем и на основании чего он был открыт, в) приведет доказательства его общепризнанности» (А.О., с. 130).

В действительности необходимые в историческом сочинении сведения о нормальном распределении, усеченной выборке и методе максимального правдоподобия приведены в книге. Проверка нормальности распределения антропометрических данных осуществлена в специальном параграфе. Важнейшая современная литература, посвященная исторической антропометрии (более сотни названий см. в Списке источников и литературы, приложенном к книге) и методике работы с усеченной выборкой в антропометрических исследованиях, приведена, правда, только иностранная «буржуазная», поскольку отечественные статистики этой проблеме пока не уделили должного внимания.

Проблема закона нормального распределения рассматривается во всех курсах статистики на исторических факультетах российских университетов, в частности Петербургского. Есть стандартный учебник, подготовленный на историческом факультете МГУ, где этот вопрос достаточно подробно освещен. Наконец, в наше время необходимую справочную информацию как о нормальном распределении, так и об усеченной выборке и методе максимального правдоподобия легко найти в Интернете, хотя бы в Википедии, — на любой вкус и с любой степенью сложности.

Нельзя, однако, не заметить: нормальное распределение занимает центральное место в теории и практике вероятностно-статистических исследований в течение последних двух столетий. О нем говорится в любом учебнике по статистике. Требовать «доказательства его общепризнанности» — это все равно, что требовать доказательства общепризнанности закона всемирного тяготения, теории эволюции Дарвина, вращения Земли вокруг Солнца и т.п. А если человек в этом не разбирается, то зачем браться за экспертизу книги, являющейся статистическим исследованием?!

А.О. продолжает упрямо настаивать на том, будто уменьшение ростового ценза, наблюдавшееся в России XIX в., свидетельствует о снижении роста населения (А.О., с. 130). В книге неоднократно говорится и доказывается: оценка среднего роста методом максимального правдоподобия в принципе устраняет влияние ценза на рост. Поэтому не имеет значения ни сам факт понижения ценза, ни то, по какой причине уменьшался ростовой ценз. Спорить об этом, значит, либо извратить суть спора, направить его по ложному пути, подменять принципиальные вещи — второстепенными деталями, либо не понимать дело по существу.

Сам же ростовой ценз оказывал влияние на рост новобранцев, но не столь существенное, как воображает А.О. В моем распоряжении данные о 37 503 рабочих, родившихся в интервале от 1853 г. до 1915 г. в возрасте старше 20 лет, попавших в выборку без ростового ценза. Их средний рост составил 166,8 см. Если из них выделить тех, числом 36 939 человек, кто соответствовал ростовому цензу 153,4 см, введенному военной реформой в 1874 г., то их средний рост уменьшится лишь на 0,3 см. Однако оказывая, пусть и незначительное, влияние на средний рост новобранцев в выборке, ростовой ценз не влияет ни на рост мужчин в генеральной совокупности, ни на рост референтной группы, на основе которого я оцениваю динамику роста всего населения. Как бы ни варьировал ростовой ценз, метод максимального правдоподобия это учитывает, поэтому величина ростового ценза не сказывается на итоговых результатах, как утверждает А. О.

А.О. обнаружил якобы ужасные противоречия: в одном случае я говорю, что моя база антропометрических данных насчитывает 10,3 млн. данных, в другом — 11,7, в третьем — 12,7 млн. (А.О., с. 133). И по-прокурорски требует объяснения — откуда такие расхождения, намекая на грандиозный обман — шуточное ли дело 2,4 млн. новых наблюдений?! Я уже объяснял в ответе на первую его статью: 10,3 млн. относятся к России без национальных окраин в 1701–1920 гг., 11,7 млн. — ко всей территории империи. Третья цифра, 12,7 млн. наблюдений, включает не только период империи, но и весь XX век., т.е. 1701–2000 гг.

По мнению А.О., я неправильно соединяю динамические ряды длины тела за 1701–1852 гг. и 1853–1892 гг. и манипулирую методикой расчета среднего роста за 1853–1892 гг. по суммарным данным, вследствие чего создается ложная картина динамики среднего роста населения не только в пореформенное время, но и, возможно, в период империи в целом. Несмотря на все мои старания, оппонент так и не уяснил: какой бы методикой ни пользоваться при расчете средней арифметической, позитивный тренд в динамике за 1853–1892 гг. не станет негативным. Может измениться только абсолютная величина роста, но за все годы периода и на одну и ту же величину (будь то 2,4 или 4,5 см). Если допустить, что я некорректно соединяю 1701–1852 гг. и 1853–1892 гг. в единый динамический ряд или эти два ряда не являются однородными и их в принципе нельзя соединять в один, то их придется анализировать автономно один от другого. Но и в этом случае обнаруженные тренды в изменении среднего роста не подвергнутся корректировке, т.е. позитивный тренд как в 1796–1855 гг., так и в 1866–1915 гг. все равно сохранится. Более того, сама величина увеличения длины тела за 1866–1915 гг. будет одинаковой при любой методике его расчета, поскольку от нее не зависит. Путаные рассуждения и намеки на злонамеренное манипулирование данными (А.О., с. 131–132) имеют целью увести читателя в сторону от проблемы и бросить тень сомнения на результаты.

 

2. Официальная сельскохозяйственная статистика России:

experimentum cruris

Второй блок замечаний касается сельскохозяйственной статистики. Как и в первой своей статье (Вопросы истории, 2010, № 10), ей посвящено избыточно много места — почти пятая часть. Суть возражений, не вдаваясь в детали, сводится к следующему: по мнению А.О., официальная статистика точно отражала посевную площадь и урожайность и соответственно сбор хлебов, а по моему мнению — сбор хлебов занижался не менее чем на 10%. Все рассуждения со стороны А.О. носят спекулятивный характер. Давайте проведем критический эксперимент, поставив проверку официальной статистики сбора хлебов на твердый фундамент фактов.

На 1901–1913 гг. мы располагаем фактическими данными о производстве и расходовании зерновых и картофеля на все нужды, кроме фуража, — на потребление крестьян и горожан по бюджетным обследованиям, на экспорт, винокурение, армию и на семена по официальной статистике. Потребности же на фураж оценим по нормам, предлагаемым самим А.О.: на лошадей по 90 кг, на крупный рогатый скот — по 70 кг, на мелкий скот и птицу — по 30 кг, «всего не менее 190 кг» в переводе на душу всего населения (А.О., с. 136, 138). Результаты расчета приведены в табл. 17, а весь расчет — в табл. 18.

Получается: в 1901–1913 гг. производство зерновых и картофеля по официальным сведениям ЦСК являлось недостаточным для удовлетворения всех потребностей населения при нормах фуража, принятых А.О. Если учесть только фураж на лошадей, то дефицит составит 13,7% в 1901–1910 гг. и 7,4% в 1909–1913 гг. Если же учесть фураж для всего скота, то дефицит увеличится до 27,1% и 19,7% соответственно. Отсюда следует: при нормах фуража, на которых настаивает А.О., официальные сведения преуменьшали сборы хлебов на 20–27%. Естественно предположить: поскольку сельскохозяйственная статистика совершенствовалась, то занижение производства зерновых и картофеля в XIX в. было еще большим (ведь для этого периода я использовал самые несовершенные сведения губернаторских отчетов), и 10%-ная поправка, вносимая мною, лишь частично компенсирует действительное занижение.

Таблица 17.

Оценка степени преуменьшения производства зерновых и картофеля в 50 губерниях Европейской России в 1901–1913 гг. по сведениям ЦСК в среднем в год (итоги)

Таблица 18.

Оценка преуменьшения производства зерновых и картофеля в 50 губерниях Европейской России в 1901–1913 гг. по сведениям ЦСК в среднем в год (расчеты) {291}

Предполагаю, А.О. в своем расчете использует оптимальные нормы корма, рекомендованные специалистами, а реальные нормы потребления корма в крестьянском хозяйстве были ниже. «Небогатому крестьянину не следует покупать даже задешево такой лошади, которая избалована хорошим уходом, потому что она, перейдя сразу на худой уход и содержание, легко может сильно и вдруг ослабнуть до того, что станет негодною к работе. Ему следует выбрать лошадь, привыкшую уже к простому крестьянскому уходу, — читаем мы в одном руководстве. — В холодное время года, когда лошадь без работы, можно не давать ей зернового корма совсем, а держать ее днем на овсяной или пшеничной соломе, вечером давать помойный корм, а на ночь — ржаную солому или плохое сено или мешанину из того и другого». По мнению экспертов, лошадей можно кормить практически всем, кроме рыбы и мяса: зерновыми, картофелем, отрубями, сеном, соломой, кукурузой, конскими бобами, свекловичной патокой, пивной дробиной (гущей), бардой, мясной мукой, льняным семенем, корнеплодами (морковь, свекла и др.), земляной грушей (топинамбуром), диффузионными остатками (жом), жмыхами из всех масличных культур, а также помоями (остатками от пищи крестьян). В лесной зоне, на Севере (Архангельская, Олонецкая, Вологодская губ.) суррогатами сена являются сушеные листья (в виде тонких ветвей) и даже мелкий хворост (толщиной до 0,5 см). Крестьяне для лошадей заготавливают веники из березы, осины, вяза, липы, ивы, ольхи; кормят листьями орешника, клена, ясеня, рябины; используют также торфо-моховой корм.

Что касается крупного рогатого и мелкого скота, то крестьяне давали ему зерно только при наличии его избытков. Как правило, в теплое время года («летом») он находился на подножном корме, в холодное («зимнее») — кормился соломой, мякиной, сеном.

Необходимо иметь в виду: в моем расчете хлебного баланса в книге «Благосостояние», в отличие от расчетов в данной главе в табл. 17 и 18, фигурирует не фактический расход продуктов на питание людей и корм скоту, а средне-минимальные нормы питания и фуража, ибо цель моего расчета — определить, насколько достаточно удовлетворялись биологические потребности людей и скота. При таком подходе оказалось: произведенного зерна и картофеля (даже безо всяких поправок на занижение урожая) было достаточно, за исключением неурожайных лет. Если же брать оптимальные, т.е. завышенные нормы потребления, то следует делать поправку на занижение сбора хлебов официальной статистикой.

 

3. Пришел, увидел, насмешил

Новых высот сравнительно с первой критической статьей А.О. достиг в разделах, посвященных повинностям и стратификации крестьян. В своей первой статье он раздул одну незначительную опечатку (о величине натуральных повинностей в 1849 г.) в принципиальную ошибку, — но там хоть имелось маленькое основание — опечатка. На этот раз он поднимает еще больший трезвон на совершенно пустом месте, точнее на собственной ошибке, выдавая ее за мою. Как оказывается, моя опечатка ни при чем (зачем же было поднимать столько шума?!), и без опечатки мой расчет все равно неверен. Приведу центральное рассуждение целиком.

«Данная «опечатка» действительно никак не повлияла на “расчеты и выводы” Миронова. И это как раз странно. “Исходя из незначительности величины натуральных повинностей”, он свел казенные платежи крестьян в 1850-х годах только к подушной подати в размере 95 копеек. А куда делись еще 2,57 руб. (3,52–0,95)? Но если 3,52 руб. — это подушная подать и натуральные повинности, как это согласовать с тем, что, по утверждению самого же Миронова, подушная подать в 1841–1858 гг. была равна 95 коп., а натуральные повинности — 62 коп. («Благосостояние», с. 300, 302, 317), итого 1,57 рубля? Как тогда следует понимать следующие его слова: “По официальным данным, в 1849 г. в среднем по 44 губерниям Европейской России все денежные платежи (включая земские повинности) помещичьих крестьян в пользу государства достигали 1,47 руб. сер. на душу мужского населения, натуральные повинности без рекрутской (постойная, подводная и дорожная) в переводе на деньги — 62 коп. сер., рекрутская — примерно 1,43 сер. в год (таб. VI. 18). Все — денежные и натуральные — государственные повинности составляли 3,52 руб. сер. на душу мужского населения” («Благосостояние», с. 317). Подойдем к этому вопросу с другой стороны. Если 3,56 руб. — это оброчная подать, как понимать таблицу VI.16, в которой на 1841–1858 гг. указан размер оброчной подати от 2,15 до 2,86 руб. сер. («Благосостояние», с. 300), то есть на 0,71–1,41 руб. меньше? Как понимать таблицу VI.17, в которой черным по белому напечатано: “налог и оброк в серебряных копейках”, “с крестьян”, “1841–1850” — “356” («Благосостояние», с. 301)? Причем, как явствует из таблицы, в данном случае под налогом имеется в виду только подушная подать» (А.О., с. 138).

Какая ясность мысли! Так и вспоминается известная сценка Аркадия Райкина, где герой говорит: «Сила в словах твоих, Федя, есть. Но ты их расставить не можешь. Ты говоришь долго, но не понятно о чем». Я читал это рассуждение А.О. с книгой «Благосостояние» в руках раз десять, чтобы понять его мысль, но тщетно. Наконец, стал сопоставлять страницы из моей книги, на которые оппонент ссылается. И только тогда обнаружил: А.О. перепутал категории крестьян (точно так же, как перепутал категории рекрутов, когда писал о моих «ошибках» относительно их роста, см. выше). В одном случае у меня речь идет о государственных и удельных крестьянах (все их повинности составляли 7,08 руб. на ревизскую душу: 3,56 руб. оброчной подати, а также 3,52 руб. подушных и натуральных повинностей, включая рекрутскую), а в другом случае — об оброчных помещичьих крестьянах (возложенные на них только государственные повинности: подушная подать и натуральные повинности, включая рекрутскую — равнялись 3,52 руб. на ревизскую душу). А.О. же решил, что во всех случаях речь идет о помещичьих крестьянах.

Иногда менее, иногда более путаны, но всегда несостоятельны другие замечания А.О. об изменении налогового бремени (А.О., с. 139–141). Но не буду утомлять читателя. Отмечу лишь еще одно — неотразимое, по мнению оппонента.

По мнению А.О., я сознательно преувеличил доходы крестьян в дореформенное время. «Данные о доходах от земледелия он (Миронов. — Б.М.) заимствовал из статьи И.Д. Ковальченко и Л.В. Милова вместе с допущенной ими ошибкой, в результате которой в состав крестьянского хлеба попал хлеб помещичий (Вопросы истории, 2010, № 10, с. 130). Это обстоятельство Ковальченко и Милов сами признали в 1967 году. Когда Миронов впервые взял на вооружение их данные, Нефедов обратил его внимание на допущенную ошибку. Тогда ее можно было бы считать случайной, повторение же ее в рассматриваемой книге имеет сознательный характер (выделено мной. — Б.М.). Может быть, речь идет о мелочи? Нет, согласно приводимым Мироновым данным, накануне отмены крепостного права в ЦПР и ЦЧР у помещиков было около 45% всех посевов («Благосостояние», с. 312)». (А.О., с. 139).

Здесь горе-критик особенно сильно насмешил.

Мною, как и И.Д. Ковальченко и Л.В. Миловым, оценивался доход лишь оброчных крестьян, а не всех помещичьих крестьян в четырех губерниях. В этом случае следовало действительно весь сбор хлеба отнести на счет крестьян, так как в оброчных имениях и в XVIII — первой половине XIX в. практически вся пахотная земля была отдана помещиками в пользование крестьянам {296} . Доля помещичьих посевов составляла 38% всех посевов применительно ко всей — оброчной и барщинной помещичьей деревне. Этот факт настолько хорошо известен профессиональным историкам, что мне казалось, нет нужды об этом упоминать. Но, видно, я заблуждался, если даже доктор исторических наук, защитивший в свое время диссертацию по аграрной истории пореформенной России, этого не знает. Однако если в научной монографии объяснять, что дважды два — четыре, а Волга впадает в Каспийское море, то каждая книга будет превращаться в скучную и мало кому интересную энциклопедию.

Но даже если бы речь шла о всем крестьянстве, то и в этом случае доля помещичьего хлеба в общем сборе хлебов в губернии составляла бы не 45%, как утверждает А.О., а лишь 22% [(100–42) х 38/100]. В губерниях, о которых идет речь, проживало много государственных и удельных крестьян, вносивших в губернские сборы зерновых и картофеля существенный вклад, равный примерно их доле в крестьянском населении — 42%. Это подтверждается следующим расчетом. В 1861–1870 гг. в 50 губерниях Европейской России на долю частных землевладельцев, состоявших преимущественно, но не только, из дворян-помещиков, приходилось лишь 24% общих сборов. Поскольку до отмены крепостного права посевы помещиков были меньше, чем после нее (на величину, примерно равную отрезке земли у помещичьих крестьян, около 18%), и, кроме того, существовало частное землевладение купцов, мещан, крестьян и других категорий населения, доля помещиков в сборе хлебов в 1850-е гг. вряд ли превышала 22%. Следовательно, и завышение доходов от земледелия у всех помещичьих крестьян по официальным данным о сборе хлебов в целом не могло превосходить 22%. Но ведь и сбор хлебов официальной статистикой занижался примерно на 20–30% (см. табл. 3). Таким образом, на самом деле мы не преувеличиваем, а скорее немного занижаем доход помещичьих крестьян от земледелия.

Данное возражение А.О. свидетельствует о том, что он не силен не только в аграрной истории, но даже в арифметике. На полученный мною вывод об увеличении доходности крестьян от земледелия в первой половине XIX в. никак не повлияло бы включение помещичьего хлеба в состав крестьянского: доходы крестьян от земледелия на конец XVIII в. и середину XIX в. я считал одинаковым образом (т.е. если бы включил помещичий хлеб в состав крестьянского на 1850-е гг., то включил бы его и на конец XVIII в.), вследствие чего динамика доходов от земледелия измениться не могла.

Критический запал и творческий драйв А.О. достиг своего апогея на двух последних страницах его статьи. Чувствуется, его прямо разрывает от счастья (хотел бы по-дружески предупредить А.О. на будущее: и от непомерно большой радости случаются инфаркты). Ему кажется, что он обнаружил у меня непростительную ошибку, дающую ему основание пафосно воскликнуть: «И это называется “царством научной истории”?», и стыдить рецензентов, обнаруживших в книге много достоинств, и обвинять меня в конъюнктурщине и в политическом заказе. Увы, вынужден огорчить А.О. — он опять пришел, увидел и насмешил, наверное, в двадцать первый раз (впрочем, может быть, и большее число раз — я уже сбился со счета).

А.О. утверждает: Миронов ошибся, считая крестьян состоятельнее рабочих (А.О., с. 142). Странно слышать от марксиста, что пролетарии, не владевшие ничем, кроме цепей, являлись богаче крестьян, владевших, например, в 1916 г. (согласно сельскохозяйственной переписи) в Европейской России в среднем на крестьянский двор из 5,3 чел. (без учета членов семьи, находившихся в армии): домом, хозяйственными постройками и сельскохозяйственным инвентарем, 9–10 га земли, 1–2 лошадьми, 2–3 головами крупного рогатого скота, 5 головами мелкого скота и птицей. Даже хозяйства крестьян, относимые в советской историографии к бедным, имели 5 га посева и 2,8 га прочей удобной земли, лошадь, корову, мелкий рогатый скот и птицу.

Данные о среднем доходе 1787 крестьянских хозяйств из «Материалов Комиссии 1901 г.», приводимые в моей книге — 432 руб. на хозяйство и 54,3 руб. на душу населения — оппонент в своем фирменном стиле превратно истолковал и, не разобравшись, что за цифры и с какой целью они используются, «не поглядев в святцы, да бух в колокол». На самом деле дело обстоит следующим образом.

Доход в 432 руб., подсчитанный Комиссией 1901 г., в весьма слабой степени учитывал доходы, получавшиеся крестьянами в натуральной форме, хотя на их долю приходилось более половины суммарного дохода (в «Материалах Комиссии» это специально оговаривается). По расчету Комиссии, более полный охват натуральных доходов, возможный лишь в 278 из 1787 хозяйств, приводит к увеличению дохода крестьянского хозяйства до 595 руб. Из этих 278 хозяйств 263 относятся к Воронежской губернии 1885–1896 гг. Их бюджеты составлены известным земским статистиком А.Ф. Щербиной и подробно описаны в двух его капитальных работах. Типичный воронежский крестьянин владел — в переводе на одно хозяйство — домом, хозяйственными постройками и сельскохозяйственным инвентарем, 8,8 дес. земли, 2–3 лошадьми или волами, коровой, 20 головами мелкого скота, 24 головами птицы и другим скарбом. Под руководством А.Ф. Щербины в те же годы земство провело и сплошные подворные описания 232,4 тыс. крестьянских хозяйств губернии. Но в последнем случае подробный всесторонний учет натурального оборота в хозяйстве осуществить не имелось возможности, вследствие чего их средний доход, так же как и расход, оказался существенно — в полтора раза — заниженным.

По данным бюджетов, средний валовой доход с учетом натуральных и денежных поступлений по 230 хозяйствам составил 609 руб., по 263 хозяйствам — 600 руб., а при сплошном учете 232,4 тыс. хозяйств — 391 руб., т.е. в 1,5 раза меньше. Следовательно, игнорируя натуральные доходы, А.О. занижает сумму доходов крестьянского хозяйства минимум на 50%.

Чтобы вычислить доход на одного работника, надо знать число работников в крестьянском хозяйстве. Рабочий состав 316,4 тыс. хозяйств рассчитан А.Ф. Щербиною. Принимая (на основании цен на рабочие руки в 1884–1900 гг.) двух полуработников за одного работника, а работницу за 0,65 работника-мужчины, получается: доля работников (в переводе на взрослого мужчину) составляла 41% от общего числа душ в хозяйстве. А.О. же в качестве переводного коэффициента принимает 0,60 (А.О., с. 142), а это преуменьшает доход на работника еще на 19%.

Для сопоставимости доходов рабочих и крестьян надо из валового дохода крестьянского хозяйства вычесть производственные издержки. Выделить их точно из общих издержек невозможно, потому что в полунатуральном крестьянском хозяйстве личное и производственное потребление практически не разделялись. Например, расходы по содержанию лошади относились к производственным, когда выполнялись сельскохозяйственные работы, и к личным, когда лошадь использовалась для поездки на ярмарку, за дровами в лес или для развлечения. Расходы на инструмент относились к производственным, когда выполнялись сельскохозяйственные работы, и к личным — когда ремонтировался дом и т.д. В исследовании А.Ф. Щербины подробно рассчитаны расходы по отдельным статьям. В среднем для 176,8 тыс. крестьянских хозяйств Воронежской губернии производственные издержки составляли менее половины всех хозяйственных расходов. Отсюда следует: лишь около половины расходов на хозяйство можно отнести к издержкам производства и вычесть из его дохода. А.О. же все расходы по хозяйству относит к производственным. Поскольку они составляли 37,4% от общей суммы расходов, он преуменьшил доход крестьянского хозяйства еще почти на 20%.

Итак, если средний годовой доход крестьянского хозяйства составлял 595 руб., то чистый доход (за вычетом производственных издержек) на работника в ценах 1901–1904 гг. равнялся примерно 150 руб., т.е. в 2,7 раза больше, чем оценил его А.О.

Но и это еще не все. Сравнивая доходы рабочих и крестьян, следует иметь в виду факторы, действовавшие в пользу крестьян.

(1) Доходы крестьян преуменьшены, ибо получены в ходе опросов, в то время как сведения о зарплате рабочих подтверждены документально предпринимателями, имевшими скорее мотивы преувеличивать, чем преуменьшать заработки своих рабочих. По свидетельству А.Ф. Щербины, «в громаднейшем большинстве случаев крестьяне ожидали от (земских. — Б.М.) переписей благоприятных последствий», т.е. уменьшения налогов или каких-либо иных льгот. При таком отношении крестьяне кровно заинтересованы в преуменьшении доходов и преувеличении расходов. Именно это они и делали, без возможности их проверить, поскольку записей они не вели, и вся земская перепись велась по памяти крестьян {309} .

(2) Крестьяне жили в своих домах и потому, в отличие от рабочих, не платили квартирную плату, а она поглощала от 6,8% до 16,4% всех расходов рабочих.

(3) Цены на товары, потребляемые земледельцами в селах и деревнях, были на 5–15% ниже, чем в ближайших к ним поселениях и городах, где размещались фабрики и заводы. Кроме того, около 30% промышленных рабочих проживали в крупных городах, где цены отличались от цен в ближайшей сельской округе более чем на 5–15%.

(4) Семейная кооперация в крестьянском хозяйстве давала существенную экономию во всех расходах и позволяла земледельцам использовать имеющийся доход рациональнее, чем рабочим. Практически все крестьяне жили семьями, в то время как большинство (58,5%) рабочих-мужчин и почти половина работниц (48,9%) жили одиноко и вне своей семьи. Между тем потребительские расходы на душу населения у одиноких рабочих были существенно выше, чем у семейных, например в Петербурге — в 2,3 раза выше, и не потому, что одинокие шиковали, — жизнь обходилась им дороже.

(5) Крестьяне меньше работали, чем рабочие. В начале XX в. году у первых насчитывалось примерно 107 полных рабочих дней, у промышленных рабочих — 287.

Перечисленные материальные преимущества увеличивали доход крестьян на работника не менее чем на треть сравнительно с результатами опроса, зафиксированного бюджетными обследованиями, т.е. до 200 руб. При этом одна и та же сумма денег в реальном выражении (вследствие разницы цен в городе и деревне) являлась в 1,5–2 раза более значимой для крестьянина, чем для рабочего, живущего в городе.

Но и без учета всех перечисленных преимуществ воронежский крестьянин, имевший 150 руб. чистого дохода на работника в год был зажиточнее воронежского пролетария, занятого в промышленности. В 1888 г. последний зарабатывал в среднем 10 руб. в месяц, и при полной занятости круглый год мог получить 120 руб., но фактически зарабатывал не более 100 руб., как показывает средняя зарплата фабрично-заводских рабочих Воронежской губернии в 1901 г.

Итак, марксисты правы: пролетарии были беднее крестьян.

Но у крестьян имелись и дополнительные преимущества, правда не материального свойства: большая свобода, жизнь в гармонии с природой, в кругу родственников, друзей и людей, близких по духу, настроениям и менталитету, участие в самоуправлении и т.п. Это делало жизнь крестьянина более комфортной в широком смысле этого слова, чем рабочего. Именно благодаря преимуществам жизни в деревне и хозяйствования на собственной земле крестьяне неохотно покидали родной дом и только в случае необходимости становились рабочими. Этим объясняется низкая миграция крестьян в город не только до 1861 г., но и после реформы. Доля городского населения с 1857 по 1913 г. увеличилась лишь на 5,3% — с 10,0 до 15,3%. О том, что крестьяне чувствовали себя более удовлетворенными, чем пролетарии, говорит уровень преступности и суицидов в среде тех и других. В 1897 г., с точки зрения криминогенности представителей различных профессий (отношение доли лиц данной профессии в общем числе осужденных к доле лиц данной профессии во всем населении), первое место занимали рабочие (11,2), последнее, пятое, — крестьяне-землепашцы (0,6). На долю 3,2 млн. рабочих приходилось около 30% всех осужденных в стране. Рабочие, в подавляющем числе крестьяне по сословной принадлежности, являлись в 19 раз более криминогенными, чем крестьяне-хлебопашцы, жившие в общине. А горожане, имевшие в своем составе много рабочих, существенно превосходили крестьян по уровню самоубийств, например в 1888–1893 гг. — в 3 раза.

 

4. Несистемный взгляд на системный мир

Думаю, мало у кого из непредвзятых людей остаются сомнения: основная цель двух воинственных походов А.О. против моей книги — скомпрометировать использованные мною сведения, прежде всего антропометрические, и полученные на их основе выводы и всю мою концепцию. Оппонент действует, исходя из презумпции моей априорной виновности. Он априорно уверен: в книге заключено множество ошибок и просчетов, и надо только их найти. Поэтому ему везде мерещатся подлоги, искажения, натяжки. Под влиянием этого у А.О. сформировалась оригинальная манера работать с моими текстами — все время подозревать меня в подлоге, обмане, намеренном искажении. Так же, между прочим, он ведет себя и по отношению к героям своих книг. Он обожает изобличать. А в науке, в отношении к коллегам действует презумпция доверия. По причине подозрительности А.О. не в состоянии объективно и адекватно оценить полученные результаты, источники и методологию, которые привели меня к выводам. Из-за подобной исследовательской манеры А.О. не только не добился своих целей, а многажды ставил себя в неловкое, глупое, смешное положение. Честно говоря, даже мне за него было стыдно и неловко, потому что все время приходилось ловить за руку.. Но, как говорится, «ты сам этого хотел, Жорж Данден».

Принципиальная причина неудачи А.О. состоит в том, что он не смотрит на мир системно. Как он анализирует книгу? Выхватывает отдельные фрагменты из двух-трех глав. Между тем, книга включает 12 глав, образующих непротиворечивую систему, где каждая глава выполняет определенную функцию в общем замысле. Но, заметил поэт Саша Черный, 2 или даже 22 фразы, вырванные из разных мест книги, так же не могут дать понятие о ценности ее автора, как 2 или даже 22 волоса, вырванные из головы критика, не дадут нам понятия о богатстве его шевелюры.

А.О. говорит о голоде, а в главе о питании доказано: оно являлось вполне удовлетворительным, благодаря чему вес и физическая сила людей увеличивались. Он пишет об обнищании трудящихся в XIX — начале XX в., а в главе о зарплате показано: она имела тенденцию повышаться, особенно у сельскохозяйственных рабочих. Он критикует антропометрический подход и методику анализа антропометрических данных, а в методологической главе даются ответы на его сомнения и вопросы. Он вопиет о преуменьшении фуражной нормы, не отдавая отчета, что для построенного мною хлебного баланса страны это не имеет значения. Маниакально сосредоточившись на одном пункте — опровергнуть мой тезис об отсутствии системного кризиса в начале XX в., он пропустил все многообразие аргументов, доказывающих обратное, и впал в полный нигилизм, отрицая всякую ценность монографии.

Однако у критика нет ни новой информации, ни какой-нибудь оригинальной методики анализа известных данных, ни интересных расчетов. Все, чем он пользуется, — во всех отношениях вторично, большую часть сведений он заимствует из моей же книги. Ему остается только критиканствовать и сомневаться, искать «блох» и противоречия, раздувать чаще всего мнимые недостатки и слабости и даже творчески присочинять новые. К этому, в сущности, и сводится его креативность. Даже соображения относительно недостатков тех или иных данных или методики их анализа он, как правило, берет у меня, используя результаты моей проверки точности принципиальных данных или эффективности различных методик их обработки, которые я использую, не скрывая их недостатков и потенциальных слабостей.

Коронный трюк А.О. состоит в том, чтобы найти противоречия или расхождения в данных или выводах в моих работах последних 10–15 лет. В данном случае он механически применяет прием, уже лет двадцать используемый им при изобличении «подрывной против России» деятельности А.Д. Сахарова, А.И. Солженицына, М.С. Горбачева и других прорабов перестройки, — ищет противоречия в их высказываниях и поступках, совершенных в разные годы. Но одно дело, когда изучаются слова и действия людей, и совсем другое, когда исследуются объективные экономические процессы. Данные о процессах накапливаются, методика их анализа совершенствуется, параллельно с этим изменяется и представление о них. Возьмем, к примеру, случай с антропометрическими сведениями. Число данных со временем увеличивалось, методика работы с ними совершенствовалась, соответственно происходила корректировка выводов о величине и динамике среднего роста населения. И это будет впредь продолжаться, — подчеркивается в каждой моей работе.

Упреки критика в изменчивости моих взглядов и отдельных выводов, сделанных в ранних работах, напоминают сетования брошенного мужа: «Ты же говорила 20 лет назад и даже 10 лет назад, что меня любишь». С середины 1980-х гг. в теоретических, методологических, идеологических и научных представлениях российских историков произошла настоящая революция. Я — человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Поэтому и мне пришлось многое пересмотреть в своих взглядах, и я этого не скрываю. Думаю, за прошедшие 25 лет не изменились взгляды только у тех историков, кто либо верит в существование не стареющих, вечно молодых и всегда правильных учений, либо, как говорили в старину, у «ползучих эмпириков», вообще не имеющих научных принципов и общих исторических представлений. Человек, работающий в общественных науках, просто должен был измениться, если он живой и у него не заржавели мозги. Кроме того, историческая антропометрия — новое направление в науке. Из российских историков только я занимаюсь этой проблемой, а исторической антропометрией России периода империи и в мировом масштабе никто, кроме меня, не занимается. Поднимать целину трудно даже коллективу единомышленников, а если это приходится делать в одиночку, да еще под свист и улюлюканье научных оппонентов — трудности возрастают. Ошибки и просчеты в новом деле неизбежны, их нужно просто устранять, а не злорадствовать и не превращать во вселенскую скорбь.

Постоянные просчеты А.О. в статистических вопросах со всей очевидностью доказывают: человеку, не знающему азов статистики (А.О. не имеет понятия о нормальном распределении, об ошибке выборочной средней и доверительном интервале, не понимает разницы между регрессией и корреляцией и даже не умеет правильно подсчитать среднюю арифметическую), было бы благоразумно не браться за написание рецензий на клиометрические исследования и не поучать их авторов. Давно замечено: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник».

 

5. Советы начинающим фальсификаторам

Как в этой, так и в предыдущей своей критической статье А.О. преследовал цель дискредитировать книгу и ее автора. Для достижения искомого результата он написал почти 20 тысяч слов лжи, применив широкий набор разнообразных средств. В сущности, обе его статьи могут служить практическим пособием для начинающих фальсификаторов «Как ошельмовать книгу». Его советы можно свести к следующим пунктам (осмелюсь сделать это сам, ибо А.О. этого не сделал, надо полагать, по причине имманентно присущей ему скромности).

(1) Демонстрируйте объективность своего критического анализа, тщательно скрывайте истинную разоблачительную цель рецензии, чтобы читатель не усомнился в вашей принципиальности и добросовестности. По возможности не используйте бранных слов. Хорошее впечатление производит ирония.

(2) Исходите из презумпции виновности автора и внушите читателю: это правильный подход. Разжигайте в последнем подозрительность и недоверие к результатам, чтобы он ждал от автора подвоха, обмана, ошибки, а когда, если повезет что-нибудь найти, то немедленно бейте во все колокола. Помните поговорку: «Главное прокукарекать, а там хоть не рассветай!»

(3) Если серьезной ошибки найти не удается, ее надо придумать. Но конструировать ошибки надо с умом, чтобы подтасовка не бросалась в глаза. Сконструированную ошибку следует раздуть и изобличить. Читатель обожает скандалы и разоблачения.

(4) Если обнаружите опечатку, громко кричите: это намеренная ошибка, призванная фальсифицировать картину. Помните: опечатки, как и всякие другие мелкие погрешности, — это золотой фонд для дискредитации работы.

(5) Позиционируйте себя как эрудита и крупного знатока в проблематике рецензируемой книги. Сведения, подтверждающие эрудицию, смело берите из самой книги, на нее не ссылаясь. Читатель рецензии никогда не поймет, откуда вы их заимствовали, — для этого надо знать книгу почти наизусть, а если она объемистая — это невозможно.

(6) Раздувайте обнаруженные мелкие оплошности до принципиальных ошибок. Если пропущена запятая — говорите о низкой грамотности, если в расчете ошибка на единицу — смело утверждайте: автор не умеет считать или занимается фальсификацией. Много раз напоминайте об ошибках и оплошностях. Превратите их в атомную бомбу, с помощью которой при удаче сможете взорвать все построение.

(7) Марайте текст, сколько возможно, мелкими придирками, обвинениями, намеками — чем больше испачкаете, тем труднее будет автору отмыться, тем более негативное впечатление останется от книги у читателя рецензии.

(8) Подвергайте сомнению все, что только возможно: источники, выводы, ссылки, расчеты. Ставьте как можно больше таких вопросов, на которые нет ответа, и не бойтесь ставить непонятные и глупые вопросы: чем глупее вопрос, тем труднее на него ответить. Чем больше выскажете сомнений, тем негативнее впечатление о книге и тем лучше впечатление о вас, как критике, — скептицизм нравится читателю. А ваши бесконечные вопросы могут привести его в конце концов к выводу: рецензент — большой специалист и глубокий мыслитель.

(9) Внушайте читателю: автор рецензируемой работы имеет некие сверхзадачи, далекие от науки — доказать правильность какой-нибудь вредной политической концепции или, наоборот, опровергнуть какую-нибудь полезную политическую теорию. Хорошо действует утверждение или лучше намек на то, что автор выполнял социальный или политический заказ. Не обязательно указывать, чей именно, — намек не проверишь, а точное указание — хотя и трудно, проверить можно. Можно, например, указать: автор тесно (пусть даже чисто в научном плане) связан с заграницей, особенно с США. Многим читателям нравятся всякого рода тайны и особенно их раскрытие, и они имеют склонность думать: существуют мировая закулиса и тайные силы.

(10) Как можно более густую тень сомнения набросьте на статистические расчеты. Чтобы поставить их под сомнение, придумайте манипуляции с цифрами, например, укрупните периоды, возьмите другую точку отсчета. Сделайте какой-нибудь собственный расчет на основе данных автора, но так, чтобы вывод получился другой. А потом выдайте этот расчет за авторский и критикуйте за противоречивость, за ошибки, за некорректность и т.п. Многие еще думают: статистика — это самая большая ложь на свете.

(11) Проверяйте таблицы, особенно итоги — самые частые ошибки в расчетах встречаются при сложении. При обнаружении даже небольшой арифметической ошибки смело поднимайте шум и обвиняйте автора в фальсификации.

(12) Проверьте ссылки на страницы — что-нибудь да найдете: невозможно в большой книге не ошибиться в сносках. Превратите это в авторскую недобросовестность, а еще лучше — в злонамеренность.

(13) При малейшей возможности становитесь в позу оскорбленной невинности и требуйте извинений. Например, неправильно указана страница в ссылке — заявите: автор нарушил элементарные правила оформления научного текста и должен извиниться. Не поняли какой-нибудь расчет — заявите: обязанность автора писать так, чтобы читатели не гадали. И требуйте сатисфакции.

(14) Когда попадаете впросак, забалтывайте проблему, «запустите дурочку». Помните, как герой Аркадия Райкина в трудной ситуации послал контрагентам телеграмму: «Куры передохли. Высылайте новый телескоп». Внимание переключается, и вы снова на коне.

(15) Не бойтесь авторитетов. И на солнце есть пятна. Чем больше авторитет и чем громче лай, тем больше обратят на вас внимание, тем больше шансов, что вас примут за большого ученого. Помните, у великого баснописца:

«Пускай же говорят собаки:

“Ай, Моська! Знать, она сильна, что лает на Слона!”». Мудрый был человек, Иван Андреевич.

* * *

В заключение напомню А.О. и его потенциальным последователям притчу о том, как пастух дважды понапрасну звал на помощь крестьян от якобы напавших на стадо волков. В третий раз, когда на стадо на самом деле напали волки, на его крик о помощи никто не прибежал, и волки передушили всех овец.

А.В. Островский дважды кричал караул, и оба раза напрасно. Сомневаюсь, что кто-нибудь ему теперь поверит, если он вновь поднимет тревогу.